Равновесие

РАВНОВЕСИЕ

В кафе было непривычно тихо. Слышалось даже, как вдалеке проезжают редкие машины.
— Привет, — сказала она. — Ты хотел поговорить. О чем?
— Здесь сегодня не так, как всегда, правда? — ответил он, все еще не решив, жечь мосты или нет.
— Да. Обычно гвалт, музыка. Кричали, чтобы услышать друг друга.
— Теперь кричать не надо.
— Я тебя слушаю. Я давно жду этого разговора.
— Не хотел делать тебе больно.
— А теперь?
— Теперь не знаю, стоит ли вообще говорить. Все ведь и так ясно.
— Мне нет.
— Я устал идти по проволоке.
— Устал или страшно стало?
— Хочешь, чтобы мы поссорились?
— Хочу знать правду.
— Ты ведь знала, что я не любитель авантюр, безрассудства.
— Да, риск и ты — пожалуй, две вещи несовместные. Не понимаю, как ты вообще оказался на проволоке. Тебе бы идти по доске в полметра шириной.
— Слушай, давай закончим этот ненужный разговор. Лучше выпьем кофе.
Она закуривает и смотрит, как он подходит к бармену и делает заказ. Действительно, бесполезно говорить. Он уже все решил для себя.
Он ставит перед ней чашку и улыбается, уверенный, что это финал и вот-вот дадут занавес.
— И о чем же мы теперь будем говорить?
— О том же, о чем и раньше. О музыке, поэзии, погоде, политике.
— Зачем говорить об этом, если нельзя о самом главном для нас?
— Жизнь продолжается.
— В общем, ты потерял равновесие и спрыгнул вниз.
— Равновесие, равновесие… Как будто это самое главное в жизни.
— А разве нет?
— А ты уверена, что это не было обыкновенным самообманом? Я, например, все больше и больше…
— Ну уж нет, — перебивает она, — ты теперь все меньше и меньше. Ты же внизу, в партере. Я тебя уже почти не вижу.
Некоторое время они молчат.
— Вот мы и поссорились, — удовлетворенно заключает он.
— Мы не поссорились. Просто теперь я вижу, что ты действительно испугался.
— И чего же, интересно?
— Не знаю. Проволоки. Или прожектора. А может, себя. В партере легче спрятаться. Там темно и много зрителей. В толпе всегда легче.
— Не думал, что все так кончится.
— Думал. И хотел этого, наверное. Только боялся признаться себе в этом. И потом, я не знаю, что ты называешь словом «все». Проволока осталась. И я по ней иду.
В кафе ввалилась шумная компания. Потребовала включить музыку.
Загрохотал магнитофон.
— Вот и публика. Ложи заполняются. Кричать друг другу нет смысла. Слишком далеко. Пока.
Она уходит.
Он еще долго сидит, пьет вино и не знает, что ему делать: радоваться или грустить? Ослеп он или прозрел? Что было между ними: проволока под куполом или просто кто-то провел мелом черту на асфальте, и он шел по ней, как по лестнице в небо?
— Это был блеф, — упрямо бормочет он, — блеф и ложь.
С трудом допив третий стакан дешевого вина, он встает. Его мутит, в виски начинают бить молоточки.
— Блеф и ложь! Вот так, — громко произносит он, словно ставя жирную точку.
Никто его не слышит. Никому нет до него дела.
Он выходит на улицу. Прямо у входа в кафе собралась толпа зевак, и все смотрят вверх.
Через улицу от крыши к крыше протянута проволока. По ней идет девушка в обычном летнем платье, с сумочкой через плечо.
Она высоко. Лицо ее в сумерках трудно различить.