Из книги воспоминаний 07. Студенческие годы часть

 1.И СНОВА Я ПЕРВОКУРСНИК, НО УЖЕ СТУДЕНТ.
 Вот и наступило долгожданное для меня 1 сентября 1952 года. Одесская областная газета на украинском языке "Чорноморська комуна" в небольшой заметочке "У будущих инженеров морского флота" на следующий день писала: (я перевожу на русский язык) "Организованно начались занятия в институте инженеров морского флота. В просторные и светлые аудитории вчера пришли 400 первокурсников-юношей и девушек. Здесь созданы все условия для теоретического и практического обучения. К услугам студентов- 15 лабораторий, 17 кабинетов, которые пополнены новейшим оборудованием. Внимание молодых студентов привлекает большой исследовательский водный бассейн. Здесь проводятся различные научные исследования. При институте есть библиотека, которая содержит свыше 100 тысяч томов произведений классиков марксизма-ленинизма, технической и художественной литературы".

На первом месте в перечислении книжного богатства, как мы видим, классики марксизма-ленинизма.

 Двумя трамваями, сначала 5-ым, а потом 28-ым первую неделю сентября я добирался из Аркадии в институт. Там я встретил знакомых ребят: будущего подполковника КГБ Петю Абакумова и изысканно элегантного Славу Рогачёва. Они закончили наше отделение училища в прошлом году и учились уже на 2-ом курсе эксплуатационного факультета, третьекурсников кораблестроительного факультета, Павлика Сазыкина, Алика Киселёва, бывших моих соучеников по 43 школе.

 В институте, он теперь называется Одесским государственным морским университетом, было тогда 6 факультетов, судомеханический, кораблестроительный, гидротехнический, эксплуатационный, механизаторский и экономический. Последний факультет был настоящим цветником красивых и симпатичных девочек. При объединении после смерти Сталина министерств морского и речного флотов экономический факультет перевели в Ленинградский институт водного транспорта. Мы лишились женского общества, а институт стал почти полностью мужским.

 Прозвенел первый в моей новой студенческой жизни звонок, и первокурсники всех факультетов заполнили большой зал имени Советской армии. Первую вступительную лекцию прочитал нам ректор института Будницкий, он тогда назывался директором. Он рассказал об истории создания института, его становлении, развитии, современном состоянии. Он говорил о назначении каждого факультета, о задачах, стоящих перед будущими инженерами в великое время гениального вождя всех времён и народов. Он говорил всё то, что обязано быть сказанным в то время на собрании первокурсников, когда в первую очередь надо было вырастить преданного коммунистической партии человека, а уж во вторую очередь квалифицированного специалиста.

 Я сидел далеко от лектора и размышлял о том, что какое это для меня счастье, что я уже студент и буду учиться там, где я хотел. В дальнейшем я никогда не пожалел о сделанном выборе специальности.

 Вторую лекцию уже только для нашей группы или, точнее, для двух наших групп первого курса читал молодой аспирант Гулиев. Дисциплина называлась "Общий курс водного транспорта". Это был полезный предмет для новичков. Ведь были такие, что до поступления в институт моря в своей жизни не видели. Гулиев рассказывал о морском транспорте, о судах, портах. Мне это всё было известно из мореходки.

 На третьей паре было черчение. Когда я сообщил преподавателю Снитковскому, что закончил мореходку, он предложил мне сразу выполнить зачётную работу. "Тогда-сказал Снитковский- я смогу и освободить вас от дальнейшего посещения занятий».

 Первый учебный день в институте, а это был понедельник, закончился, и я отправился в Аркадию обедать. Вечером, гуляя по Аркадии, я встретил Яшу. Мы давно не виделись, летом он жил на собственной даче в районе 7-ой станции Большого Фонтана. Я рассказал ему, что поступил в водный институт без экзаменов, как прошёл первый день занятий, что я лечусь по путёвке в Аркадии. Мы поговорили и расстались, чтобы встретиться уже в городе.

 На первый курс факультета механизации портов было набрано две группы, всего 60 студентов и 5 кандидатов. Девушек у нас вначале было три. Одна из них по фамилии Баглай вскоре забеременела и отчислилась. Вторая-Света Юсупова через год или два тоже вышла замуж, родила и ушла в академический отпуск. В 1969 году я проверял практику курсантов в Феодосии и встретил неприметную Свету. Она после окончания института работала в конструкторском бюро порта.

 Третьей на первом курсе была Алла Бондарева , с которой я подружился и поддерживали дружеские отношения больше 40 лет. На последующих курсах, от двух групп осталась одна, но к нам пришли ещё две девочки с предыдущего курса Клава Токарева и Алла Батура. Маленькая Клава хорошо пела. Она сейчас живёт в Кандалакше на Белом море, и судьба этой маленькой мужественной женщины – длинная трагическая повесть о первом разводе, гибели второго мужа, трагической гибели двух взрослых сыновей. Она, ей уже за семьдесят, по сей день работает, чтобы помогать внуку-студенту и выращивает на огороде овощи, чтобы прокормить себя.

 Алла Батура была первой женщиной, на ногах которой я увидел привезенные ей мужем-моряком из-за границы чулки без шва. Это выглядело здорово. После окончания института она с мужем работали в Ильичёвском порту. Муж сошёл на берег, он стал лоцманом.

 Из 65 человек, начавших заниматься на первом курсе механизаторского факультета, до конца дошло лишь 19, но закончило 29, 10 человек пришли позже из академических отпусков и других институтов. Учиться у нас было нелегко и некоторые, как принято говорить в спорте, не выдержали марофона и сошли с дистанции.
 
Мои родители,конечно, были счастливы, что я стал студентом престижного в Одессе ип не тоглько в Одессе института. Мама позаботилась снабдить сына изготовленной поеё заказу чертёжной доской, которая при занятиях устанавливалась на наклонные козлы, папа где-то по случаю купил немецкую готовальню. Мне пошили первый в моей жизни выходной костюм.

 Как известно, одной из прелестей студенческой жизни в старину считалось то, что целый семестр можно было ничего не делать, а в зачётно -экзаменационную сессию ударно потрудиться и снова бездельничать до следующей сессии. Устное студенческое творчество в моё время хохмилось: «Студент-это такое хвостатое (в смысле имеет академические задолженности -"хвосты") животное, которое постоянно плавает по поверхности науки и только два раза в год ныряет в её глубины с целью получения стипендии».

 Разумеется, ежедневная проработка прослушанных лекций даёт более качественные знания, и советская высшая школа с каждым годом всё более настойчиво стремилась заставить студента систематически закреплять полученные на лекциях знания. Нам в начале каждого семестра выдавали учебный график и периодически в течение семестров редусматривалась сдача заданий, участик в семинарах по прослушанным разделам предметов. Это вынуждало студента постоянно заниматься. Одновременно строго следили за обязательным посещением занятий

 Одним из трудоемких предметов для меня на первом курсе стала начертательная геометрия. Я, сидя дома за чертёжным столом, кропотливо шаг за шагом разбирался в сущности построений и радовался, когда тщательно построенное по точкам изображение сечения или разреза геометрической пространственной фигуры или детали оказывалось правильным.

 В один из таких вечеров, когда я корпел над начерталкой, появился Яша, он учился на втором курсе ОТИПХП на холодильном факультете. С этого дня мы стали встречаться почти ежедневно. Если я был свободен, то я спускался к нему с третьего на второй этаж. Я жил в одной комнате с родителями, а у Яши была отдельная большая, как у нас, комната с выходом на балкон. Повидимому это был бывший кабинет год назад умершего отца, доцента Одесского медицинского института, а, может быть, и деда, известного хирурга, о котором упоминает И. Бабель в "Одесских рассказах".
 
 В этой комнате много места занимал старинный с зелёным сукном на столешнице письменный стол. У стола стояли глубокие кожаные кресла. К одной стене комнаты примыкал большой дубовый стеллаж, забитый множеством различных книг. Среди них выделялась Большая советская энциклопедия. У другой стены стояло чёрное пианино. Это был настоящий кабинет, но для Яши он одновременно служил и спальней.

 Яша вместе со средней школой закончил и музыкальную школу. На пианино он играл с удовольствием. Иногда вносил в исполнение что-то своё, от себя, например, в "Прелюды" Ференца Листа. Он знал очень много смешных историй, анекдотов, прибауток, пел чуть надтреснутым голосом и почти всегда был заводилой и душой застолья в компании. Яша по-видимому серьёзно частным образом учил английский, поэтому смог дипломный проект в институте защищать на английском языке. Яша от рождения "тянул" одну ногу, но был физически силён и отлично плавал.

 Некоторые хлопоты доставляли мне в институте бег на 1000 метров и выполнение упражнений на спортивных снарядах. Справедливости ради, следует отметить, что физическая подготовка в мореходке была поставлена слабо и даже не было физкультурного зала, который построили вместе с плавательным бассейном только в шестидесятые годы. Для того, чтобы сдать зачет по бегу на 1000 метров мне пришлось раньше вставать и идти в Луна-парк внизу Приморского бульвара. Там я до завтрака каждое утро тренировался, бегая по кольцевой дорожке, пока не сдал зачёт.

 Для того, чтобы преодолеть отставание на снарядах, я записался в институтскую секцию спортивной гимнастики и посещал её несколько раз в неделю вечером. Иногда из-за приступов сильных болей в боку я пропускал тренировки. В секции я познакомился с некоторыми старшекурсниками нашего факультета и, в частности, с моим однофамильцем Гришей. Он был отличником и просто хорошим парнем.

 Лекции по основам марксизма-ленинизма читала аскетичного вида пожилая женщина -доцент. Говорили, что она, будучи одинокой, передала все свои накопленные сбережения какому-то детскому садику. Для познания этой науки, якобы пригодной на все случаи жизни, одних лекций было недостаточно, предусматривались ещё и практические, т.е. семинарские занятия. Их вёл молодой худощавый ассистент кафедры. Он же был назначен куратором нашей группы. К семинарам необходимо было конспектировать первоисточники, т.е. произведения классиков марксизма-ленинизма.

 Когда я начал читать ленинские работы, то никак не мог взять в толк, в чём их практическая сущность сегодня. Их надо было конспектировать, а это оказалось не просто. При моём более или менее аналитическом складе ума невозможно было выделить те моменты в ленинской работе, которые следует занести в конспект, т.е. отделить главное от второстепенного. Всё прочтённое тогда у Ленина было на уровне каких-то грубых перепалок с его оппонентами. Как правило, можно было свободно поменять абзацы местами, мысль, на мой взгляд, логически не перетекала из предыдущего абзаца в последующий.

 Помогла мне моя давняя подружка Лиля , она принесла мне чьи-то конспекты первоисточников, и я старательно их переписал. Это было очень нудно, но без конспекта нельзя было являться на семинарские занятия.

 Но основные трудности на первом курсе в конце семестра создавала мне математика. Отлично успевавший по элементарной математике в училище я сразу как-то недостаточно серьёзно отнёсся к изучению аналитической геометрии, с которой начинался курс высшей математики в институте. Когда я с интересом слушал объяснения профессора Подтягина на лекции, было всё понятно, понятно было и на практических занятиях, которые вёл преподаватель Швец, но когда надо было самостоятельно решать примеры, они не получались по ответу в задачнике.

 Перед тем, как сдавать экзамен по математике, надо было сдать зачёт по практике. Не смотря на то, что я очень старался, что-то у меня не ладилось с решением примеров, и я зачёт не сдал. Это меня очень расстроило. В голову на мгновение закралась бредовая мысль бросить институт и пойти работать. Но я решил для себя, что уйти- значит струсить,надо продолжить учиться, чтобы победить!

 Мне помогли с решением задач и после Нового года я пересдал практику. Задачник по математике в библиотеке инстита мне не достался, и я стал приходить заниматься в Публичную библиотеку на Херсонской. Там я выписывал задачник и шёл в большой читальный зал. Целый зал столов, удобное освещение, тихо - настоящая рабочая обстановка. Кругом занимаются и старые, и молодые, но в основном студенты и студентки. Я сидел и решал примеры. Каждый решённый мною пример был моей маленькой победой, и эта победа доставляла мне колоссальное удовольствие.

 Приближался Новый, 1953 год. Яша мне говорит: «-У нас на курсе есть приятная девочка, зовут её Леночка. Она живёт в начале Екатерининской. Лена пригласила меня встречать Новый год в её кампании. Я сказал, что у меня есть товарищ. Ты согласен?» Я, конечно, без колебаний согласился. Мы пришли к Лене пораньше, но там уже все были в сборе. Кроме хозяйки, Яшиной сокурсницы, была студентка и два студента консерватории. Студентка -очаровательная девушка , тоже по имени Лена, а студенты- Семён и Виктор.

 Лена-хозяйка квартиры отправила Яшу, меня и вторую Леночку в кондитерский магазин на Дерибасовской под названием "Золотой ключик" за конфетами. Я и Яша сияли, как надраенные медяшки, от удовольствия, что мы сопровождаем в новогодний вечер по освещённым улицам Одессы такую красивую, такую стройную и такую свойскую девушку. Помню, что очень нервничал, когда на Екатерининской около бубличной, где делали бублики прямо у тебя на глазах, меня на несколько минут задержал быший лётчик, а тогда лаборант нашей кафедры черчения и начертательной геометрии, шепелявый Николай Иванович. Мне потом пришлось догонять Яшу с Леной, ушедших далеко вперёд.

 За новогодним столом разговоры были всё больше об искусстве, о только что вышедшем на экран фильме "Ревизор", где молодой Игорь Горбачёв, будущий народный артист СССР блестяще сыграл Хлестакова. Разошлись поутру. Больше я никогда не встречал ни Лену из яшиного института, ни Лену из Консерватории, ни Семёна, ни Виктора.

 Лена Бучинская из Консерватории, дочь директора школы Столярского стала в дальнейшем известной скрипачкой, лауреатом многих премий, профессором Киевской Консерватории, но её такая милая привлекательная внешность изменилась до неузнаваемости. С газетного снимка на меня смотрела дородная матрона со скрипкой в одной руке и смычком другой.
 
Семён, его фамилия Снитковский, также стал знаменитым скрипачом, лауреатом каких-то престижных премий, но рано ушёл из жизни. Я читал на афише, что в Одессе предстоит концерт скрипичной музыки памяти Семёна Снитковского.

 Началась зимняя экзаменационная сессия. Первой была математика. Принимал экзамен профессор Подтягин. О Подтягине рассказывли много, например, что он доктор не только математических, но и географических наук, что он изобрёл круглую логарифмическую линейку. Насколько я представляю, он был запойный алкоголик, но лекции читал темпераментно и интересно. Был он несомненно оригиналом, когда топал ногами, приближаясь к стене. Так он иллюстрировал производную. От него мы узнали, что лучше пить водку, чем курить. Сейчас пишут о том, что водка в ограниченных количествах полезна.

 Рассказывали, что однажды Подтягин пришёл на экзамен и предложил сесть в одном ряду тем, кто претендует на "отлично" (в высших учебных заведениях выставляли от-метки, а не оценки), во втором ряду, кто претендует на "хорошо", в третьем на "посредственно". Все студенты расселись по рядам, некоторые по несколько раз меняли ряд. Наконец, все расселись, успокоились и затихли в ожидании, не понимая, что затеял профессор. Кстати, профессоров, докторов наук, в нашем институте было немного.
-Все готовы к экзамену? -строго спросил Подтягин.
-Да -ответили ему с какой-то долей нерешительности в интонации.
 Тогда Подтягин потребовал зачётки у студентов, претендовавших на "отлично", и выставил им отличные отметки. Остальные замерли от удивления. Подтягин отпустил нескольких отличников, их было немного, и потребовал зачетки у сидевших во втором ряду, а затем и в третьем.

 Как бывший преподаватель и студент я понимаю, что действия Подтягина психологически оправданы, потому что каждый серьёзный учащийся примерно представляет себе насколько он знает предмет. Возможны, конечно, ошибки, но и при опросе тоже возможны неточные оценки. Понятно, что такой экзамен можно сделать один раз в жизни.

 Рассказывали также, что если ты хорошо отвечаешь, то довольный ответом Подтягин повторяет: "У, крокодил!", а если твои дела плохи, то он в обращении к студенту употребляет "Солнышко". « Ну как же, солнышко, вы не видите своей ошибки?»

 Со мной Подтягин расправился быстро, видно он знал, что я со второго захода сдал практику, и я получил "посредственно". Такая отметка сразу лишала меня стипендии на следующий семестр. Остаться без стипендии было для меня не только морально унизительным, но и очень ощутимо в материальном положении. Кстати, в то время за обучение в старших классах щколы и в вузах положено было платить. При Хрущёве плату отменили.
 
В училище я получал повышенную стипендию, она официально называлась денежным довольствием. Каждый год на эту ничтожную стипендию приходилось подписываться на государственный заём. Тогда вся страна каждый год под партийным и административным нажимом подписывалась на заём, как минимум, в размере месячной ставки. Но всё-таки какие то карманные деньги у меня, курсанта, оставались. А теперь как быть?

 По остальным экзаменационным предметам, вынесенным на первую экзаменационную сессию, т.е. по начертательной геометрии и химии я получил "хорошо". Таким образом с первым семестром я справился, но, к большому сожалению, с потерей стипендии.
 
После сдачи государственных экзаменов в училище и отпуска всех выпускников моего эксплуатационного отделения, кроме тех, кому разрешили поступать в высшие учебные заведения, отправили на военную стажировку. Стажировались в звании мичманов в военных комендатурах черноморско-азовских портов. Стажировка продолжалась 6 месяцев и после её окончания в конце января 1953 года выпускники снова возвратились в училище. Они должны были получить дипломы и другие сопутствующие документы, форменное обмундирование и подъёмные, т. е деньги на переезд к месту назначения.

 Одновременно выпускникам были присвоены персональные морские звания-младший лейтенант морского флота, а отличникам -лейтенант м.ф, а также первое офицерское военно-морское звание-младший лейтенант корабельной службы, т.е. золотые погоны должны были иметь чёрные канты и по середине один чёрный просвет.

 Меня и других пятипроцентников на стажировку не послали, поскольку я поступил в институт, а в институте в начале обучения даже освободили от военно-морской подготовки.
После Нового года я получил письмо из училища, что тоже должен выкупить на складе производственно-бытового комбината Черноморского пароходства форменное обмундирование, которое продавалось молодым специалистам в рассрочку на год.

 В это время у меня с родителями вследствие потери стипендии снова сложились напряжённые отношения, и моё сообщение о необходимости платить в рассрочку не вызвало удовольствия. С другой стороны, моё курсантское обмундирование, оставленное мне после окончания училища, изрядно поизносилось, а иной одежды у меня не было. Помню, что папа в то время постоянно на меня дулся, и мы почти не разговаривали. Но согласие на оплату в рассрочку он дал.
 Я получил чёрную офицерскую шинель с двумя рядами блестящих медных пуговиц и с лейтенантскими нашивками на рукавах, темно-синий китель с такими же золотыми нарукавными галунами, брюки, ботинки, фуражку с большим сотканным из золотой канители крабом.. Я здорово приоделся и своим золотыми нашивками выделялся среди студентов, также одетых в форменные брюки и кителя. Девушки носили форменные платья.

 Тот же Николай Иванович, лаборант кафедры черчения и начертательной геометрии,когда встречал меня в коридоре в форме с лейтенантскими нашивками, обычно останавливался и, шепелявя, говорил: « Ну Сиф, ви как Соляник!», имея в виду изместного на всю страну капитан –директора китобойной флотилии «Слава». Мы дружно смеялись его шутке.

 В январе в газетах было опубликовано сообщение МГБ СССР о группе врачей вредителей. Среди еврейских фамилий арестованных врачей были и русские, и я не почувствовал остроты антиеврейской направленности этого сообщения. Но мне показалось тогда, что в окружении нашей семьи знакомые и приятели евреи как-то внутренне напряглись в ожидании последующих сообщений.

 Александр Солженицын писал, что на 1953 год Сталин наметил высылку всех советских евреев в места, которые иронически называли "не столь отдалённые". Но в нашем семейном окружении никто не говорил о возможности подобного, хотя уже были примеры депортации немцев Поволжья, крымских татар, когда 16 мая 1944 года через неделю после освобождения Крыма за несколько часов было депортировано 240 тыс человек, чеченцев и ингушей, греков. Справедливости ради, следует отметить, что об этих массовых выселениях я услышал только при Хрущёве.

 Володя Гусаров, возвратившись после шестимесячной вренной стажировки, женился и пригласил меня на свадьбу. Такое событие было впервые в моей жизни. Через много лет я е написал первый свой рассказ «В ту далёкую морозную ночь» об этой свадьбе, который был публикован.

 5 марта 1944 года Государственный комитет обороны принял постановление о создании мореходных и высших мореходных училищ, и в системе ММФ этот день праздновали, как День мореходных училищ. И надо было такому случиться, чтобы через 9 лет именно в этот день, как теперь модно говорить на телевидении, озвучили смерть Сталина. В этой связи было опубликовано целый ряд партийно-правительственных постановлений и объявлен траур.
 Я тогда не знал и представить себе не мог, что умер один из самых кровожадных и изощрённых мафиози в мире, если учесть, что, благодаря ему, партийный аппарат был полностью сращён с государственным.

 Но тогда я знал, что Сталин - это мудрый гений, благодаря исторической деятельности которого, мы идём от одной победы к другой. Я не очень огорчился, понимая неизбежность конца каждого живого существа на земле. Меня только удивили слова в обращении к народу о возможности каких-то беспорядков, происков врагов. Какие враги? Где они в стране? Я ведь не знал всей предыстории его борьбы за собственную единоличную власть.

 Траур был объявлен на 3 дня, отменены занятия. Перед этим выпал такой снег, которого Одесса не видела много лет. И в последующие годы мне не приходилось видеть такого количества снега. Погода стояла солнечная с лёгким морозцем. Проезжая часть дорог и тротуары ужё были очищены, но колоссальные снежные стены разделяли их. Сотни одесситов бродили по Дерибасовской, Преображенской, Льва Толстого (кстати, до революции эта улица называлась Гулевой), Приморскому бульвару с траурными повязками на левых рукавах одежды. Я в длинной чёрной флотской шинели тоже расхаживал по улицам с Яшей.
 Траур закончился, и снова начались занятия.

 Старостой нашей группы был назначен Федор Чаплыгин, единственный член партии в нашем коллективе, профоргом избрали Василия Погорского, а комсоргом -меня. Федя поступил в институт, как и я, после техникума без вступительных экзаменов. Я с ним был в дружеских отношениях. После окончания института Федя получил назначение в порт Гурьев на Каспии на плавучий кран (механизаторы тоже бывают водоплавающими), затем он перебрался в Астрахань, защитил кандидатскую по теме, имеющей военное применение, и работал доцентом в Астраханском рыбном институте. После длительного перерыва мы встретились с Федей у нас дома где-то в 70-ых годах, и потом мы побывали у него в гостях в Астрахани в 1980 году, когда путешествовали по Волге. Мы переписывались.
 У меня со многими на курсе сложились приятельские отношения, потому что был уже некоторый жизненный опыт, был опыт жизни в коллективе в мореходке. Как и в мореходке, с некоторыми однокурсниками я был ближе в одно время, с другими в другое. Первым, с кем я подружился на первом курсе был Коля Губский из Херсона. Он был отличный волейболист, а жил на квартире недалеко от меня, в Воронцовском переулке. В Одессе у него были две родные тётки. На втором курсе Коля перешёл жить в общежитие, и мы как-то отошли друг от друга.

 "Корешевал" я ещё с Геной Труфановым из Николаева и Юрой Бутенко из Харькова. С Геной после окончания института я несколько раз встречался. Он закончил курсы арабского языка, уезжал в командировку в Египет, потом возвращался, приходил к нам домой и в училище. А с Юрой, его рукой заполнена моя выписка с отметками, которая прилагается к диплому, после окончания института мне так и не пришлось свидится.

Об Аллочке Бондаревой из Харькова я уже упоминал, что мы . надолго подружились . Невысокая, упитанная, круглолицая и розовощекая, она могла быть натурщицей для большого полотна- картины " Молодая украинская колхозница". Она жила в общежитии института в комнате вместе со студентками с кораблестроительного факультета. Они познакомили её с будущим мужем. Алла была очень толковой, хорошо училась, у неё был "мужской" ум, и поэтому она стала хорошим инженером.
 
 Вместе с мужем она после окончания института уехала в Находку, родила и воспитала двух детей, разошлась с мужем. Снова вышла замуж. за капитана. Когда дети подросли, Алла стала много путешествовала по стране и за рубежом, неоднократно приезжала в Одессу и обязательно нас навещала. Я всегда, а потом и моя жена относились к ней с искренней симпатией.
 
 Уже давно начались занятия, когда у нас в группе в конце сентября группе появился ещё один студент-Аркадий Вейланд. Он мне рассказал, что его «срезали» на приёмном экзамене в наш институт по химии. Он с этим не согласился и поехал в Москву добиваться справедливости. Там он повторно сдавал экзамен по химии комиссии и вот теперь его зачислили. У него было несколько братьев, один из них учился на нашем факультете. Аркадий сразу начал отлично учиться, а когда остатки двух групп объединили в одну, стал старостой группы.

 Федя Чаплыгин к тому времени "сосредоточился" на партийной работе. Я уже упоминал, что каждый год по всей стране проводилась подписка на государственный заём. Руководители каждой организации, учреждения старались выполнить и перевыполнить план подписки и "давили" на своих сотрудников. Надавили как-то и на Вейланда и он подписался не на одну стипендию, а на полторы. . Когда он узнал, что Чаплыгин «занял» государству только одну стипендию, ему стало обидно и он говорит Феде:
-Вот ты, член партии, а подписался на одну стипендию, а я, беспартийный, но пришлось подписаться на полторы.
-Это потому, что я стойкий марксист- ответил ему Федя-- и не меняю занятой позиции, а ты оказался нестойким.
 Все, кто слышал этот диалог, рассмеялись и в наш разговорный обиход вошло понятие "стойкий марксист".

 В параллельной группе учились два выпускника механизаторской специальности Батумской мореходки: Володя Поляков и Игорь Коршунов. Володя мне очень понравился своей степенностью, он даже говорил медленно, чуть заикаясь. Мне это настолько импонировало, что я стал подражать ему и тоже стал чуть заикаться, например, не говорил : "я думаю", а "я д-думаю". Потом я уже с некоторым трудом освободился от благоприобретенной привычки . Володя после первого курса перевёлся во Львовский политехнический институт и стал автомобилестроителем.

 Игорь был года на 5 старше меня, но мы быстро нашли общий язык. Он вдруг ушёл из института, потом возвратился. После второго курса также перевёлся во Львов. Я уже работал в мореходке, когда мы встретились случайно в Москве на станции метро. Он тогда уже работал каким-то начальником в госплане при правительстве Молдавии. После этой встречи он приехал с женой и дочкой к нам в Одессу, потом мы поехали в Кишинёв. С тех пор мы довольно часто встречались семьями.

 Весна 1953 года с некоторым запозданием становилась настоящей весной. Было радостно по утрам идти в институт. Весной Одесса особенно хороша. С утра было ещё прохладно, но весна уже чувствовалась в воздухе. Недаром говорят: "дыхание весны". Я выходил из дома в половине девятого. На углу Казарменного переулка и Преображенской я встречал Ядзю, симпатичную девушку с экономического факультета. Потом к нам присоединялись мои бывшие соученики Паша Сазыкин и красавец-парень Алик Киселёв. Он, к сожалению, рано ушёл из жизни. Мы шли через сквозной двор, входили в входили через ворота дома на Преображенской в стиле советского конструктивизма напротив здания Художественного училища имени Грекова и выходили через парадную дверь перпендикулярно стоящего здания на улицу Щепкина, теперь снова Елисаветинской.

 Далее мы шли по улице Петра Великого. В это время она напоминала полноводную реку, заполненную студентами. Одни шли навстречу нам в Университет и консервный институт, ныне Академия холода, другие параллельно нам в водный институт, в институт связи, гидростроительный, консерваторию, музыкальное училище.

 Каждый день я встречал одних и тех же людей и даже при моей плохой памяти на лица кое-кого заприметил. Так я обратил внимание на громогласную Лору Волковинскую и неслышную Иру Глазкову. С ними я познакомился через несколько лет, они оказались сокурсниками моей будущей жены
 
По вторникам я шёл в институт ко второй паре занятий, я тогда, как младший лейтенант запаса, был освобождён от занятий по военно-морской подготовке. В это время я мог проследить насколько пустой становилась улица Петра Великого после 9-ти часов утра, когда в учебных заведениях начались занятия. Как-то в один из вторников я шёл, не торопясь в институт. Оглянувщись,я увидел возле кирхи идущих также неторопливо вслед за мной в свой институт Иту с сокурсницей. Они о чём-то оживлённо переговаривались. При виде её я вспомнил, как я неловко вёл себя на Сабанеевом мосту, по-глупому повторяя, что она будет сваи забивать.

 Летнюю сессию я сдал успешно, но из-за математики снова остался без стипендии. Мне нужны были деньги на карманные расходы и я договорился о работе в свои каникулы в пионерском лагере. Пионерлагерь на 16 станции Большого Фонтана принадлежал этому обкому профсоюза работников образования и высшей школы. Несколько дней ушло на оформление документов. Меня назначили воспитателем старшего отряда мальчиков, а пионервожатым Филиппа Ниселевича, студента из института связи.

 Работа в лагере была напряжённой, по крайней мере, для меня. Мне присуще чувство ответственности и в лагере я остро ощущал свою ответственность за доверенных детей. Много хлопот доставляли коллективные купания на пляже 16 станции, который, наверное, в насмешку, назывался "Золотой берег". Берег тогда был совершенно не ухожен, вместо песка на пляже- серо-белая галька, порой с острыми краями. Вся армада детей одновременно приходила на пляж и надо было проследить, чтобы никто из наших подопечных не потерялся в пляжной неразберихе, не захлебнулся в воде, не стал тонуть.

 После купания отряд надо было снова построить, перепроверить, все ли на месте, и своевременно привести в лагерь к обеду. Филя в свободное от работы время написал большую стихотворную поэму, в которой очень образно описал наши будни и заботы.
 Я работал с Филиппом очень дружно и в руководимом нами отряде за всю смену не было значительных нарушений дисциплины. Ребята к нам относились хорошо, а я получил первый опыт воспитательной работы, который в какой-то мере оказался мне полезным в моей будущей педагогической деятельности.
 
С Филей через много лет я случайно встретился на Дерибасовской. Он приехал из Москвы, где постоянно жил, отпраздновать какую-то годовщину окончания института. Филя пригласил меня встретиться с ним в Москве, когда я там буду, и вручил номер своего телефона.

 Начальником лагеря был известный в учительских кругах, я это потом узнал, завуч 35 школы Чечельницкий, но мы, вожатые и воспитатели, его не чувствовали. Больше нас, воспитателей и вожатых, донимала старшая пионервожатая Лидия Михайловна, неприятная на вид женщина неопределённого возраста, по кличке Чита. Так звали обезьяну в популярном тогда фильме "Тарзан".

 По воскресеньям приезжали родители проведать своих детей, привозили им гостинцы. В одно из воскресений приехала уже всесоюзно известная оперная певица Галина Олейниченко со своим мужем Горикером, оперным режиссёром. Он впоследствии увлёкся постановкой опер в кино. Олейниченко, родом из какого-то села в Одесской области, приехала в лагерь проведать свою племянницу. Тут же подкатила к ним Чита и стала умильно просить, чтобы Олейниченко что-нибудь спела. Галина держалась очень просто, ей, по-видимому, по складу характера было трудно отказывать. Но Горикер решительно воспротивился: "Нет, нет Галочка на улице петь не будет!" Это было естественно, если добавить, что в лагере, кроме радиолы, никаких музыкальных инструментов для сопровождения не было.

 А под радиолу для старших школьников мы устраивали танцы, звучали редко исполнявшиеся при Сталине курортные танго и фокстроты, как "Утомлённое солнце", "Последнее письмо", "Рио -рита" и другие.

 Но когда дети ложились спать, начиналась вторая жизнь дружного коллектива воспитателей и вожатых. Воспитателем старших девочек была Тамара Мельникова, студентка мукомольного института, а вожатой Катя Симченко из медицинского. С ними я поддерживал приятельские отношения и когда начался второй учебный год. Тамара была очень полной девицей, но симпатичная и весёлая. Поскольку имя и отчество её было Тамара Яковлевна, то сочетание первых букв с учётом фамилии получалась ТЯМ. Я её в шутку так и называл Она и свою фотографию мне подписала: "Вовочке от ТЯМ".

 Катю я иногда случайно встречал в городе. Это была красивая одесситка, но очень замкнутая по натуре девушка. Как-то я встретил Катю в фойе у раздевалки в театре музыкальной комедии. Я был с Яшей, мы тогда часто с ним ходили на театральные постановки. Это было через несколько лет, потому что театр музкомедии первый свой сезон в Одессе открыл осенью 1954 года. А до этого в этом помещении размещался драматический театр Советской Армии, который перевели во Львов. Много лет до этого перевода два драматических театра находились на одной улице рядом, но в конце 40-вых в начале 50-ых годов не пустовали. Эти театры как-то раз одновременно поставили одну и ту же пьесу американских авторов Гоу и Дьюсо "Глубокие корни" о глубоких корнях расизма в Америке.

 Я с интересом посмотрел эти два спектакля. Интересно отметить, что в этих театрах играли два брата Маккавейских. Тот из братьев, что играл в русском театре имени Иванова был талантливее. И вообще творческий коллектив театра Иванова мне казался сильнее, чем в Советской армии, хотя там были такие выдающиеся артисты, как Заславский, Аркадьев, Расс, Дальский, хорошо известный по фильму "ЧП", и другие.

 Но тогда, это было зимой, мы пришли на "Фиалку Монматра" Кальмана. Я познакомил Яшу с Катей и, узнав, что она одна, пообещал, что мы проводим её на Ленинградскую, где она жила. Эта улица, расположенная вдали от центра, довольно глухая. Катя нас поблагодарила за любезность, и мы разошлись по своим местам в зале. Когда спектакль закончился, мы долго ждали Катю, но она, по-видимому, сбежала, и два незадачливых кавалера долго размышляли вслух, пока шли домой, что бы это могло означать?

 Когда закончилась моя работа в лагере, в течении которой я снова несколько раз испытал приступы моих специфических болей, я присоединился к родителям, жившим на даче, которую они снимали.. Каждый солнечный день я с утра отправлялся на узкую полоску пляжа 12 станции Большого Фонтана. Там постепенно собирались компании знакомых ребят и девушек, в основном. с дач, дачных кооперативов, некоторые приезжали из города. Мы играли в карты, купались, загорали, болтали о разном.

 Как-то на пляже я застал своего старого приятеля Гарика, знакомого мне ещё по пионерскому лагерю, когда мы вместе отдыхали в 1947 году. Он был с интересной девушкой Женей из Свердловска. Гарик был интелигентен, очень вежлив и говорил, употребляя иногда выспренные фразы. Он, будучи студентом Гидротехнического института, всегда встречался, как я мог наблюдать, с интересными и интеллигентными девушками, а женился на малообразованной и недостаточно воспитанной.

 Я присоединился к ним и должен заметить, что девушка мне понравилась, но об этом позже.

2. НАСТОЯЩИЙ СТУДЕНТ
 Я помню, что в Украинском театре шёл спектакль "Студент 3-го курса". Я загадал, что когда я стану студентом 3-го курса, то обязательно посмотрю этот спектакль. Но настоящим студентом я ощутил себя ещё на втором курсе. В институте всё уже было знакомо, и я себя чувствовал там, как рыба в воде. Заниматься приходилось много, но появилась уверенность, что институт я закончу. После первого курса наши ряды поредели и на освободившиеся места пришли новые «бойцы»: Лёня Головко, будущий начальник Красноводского порта и депутат Верховного совета Туркменской республики, Серёжа Грищук, Лёня Быковский, будущий научный работник и другие.

 На втором курсе естественно появились новые дисциплины, например: теоретическая механика, которую читал доцент Шварцман, электротехника, о которой рассказывал нам преподаватель по фамилии Зуб, термодинамику. и паросиловое оборудование подъёмно- транспортных машин читал Пасечник. Я старался не пропускать занятий, тщательно всё конспектировал, стремился все задания выполнять в срок. Воскресные дни я по-прежнему проводил с Яшей. Как-то Яша познакомил меня со своим бывшим одноклассником Мишей. Знакомство состоялось в антракте, в оперном театре. Миша только недавно возвратился с действительной службы на флоте. Служба у него проходила в флотском ансамбле песни и пляски. И в дальнейшем Миша посвятил себя пению в вокально-инструментальных амсаблях, сокращённо ВИА.

 Бывая у Лили, я познакомился с Майей а с Нелли я уже был знаком. Майя училась на математическом факультете университета и подавала большие надежды, как математик. С Майей я поддерживал приятельские отношения. Она отличалась острым языком. Нелли была очень красивой девушкой, она после окончания института иностранных языков ( лингвин) вышла замуж за моего бывшего одноклассника по 43-ей школе Зорика. Потом они разошлись. После долгого перерыва я снова встретил Нелли на курсах иностранных языков, где она преподавала английский язык, а я готовился к сдаче кандидатского минимума.

 Приближался Новый 1954 год. Занятый учёбой я не проявил должной инициативы, чтобы попасть в какую-нибудь новогоднюю кампанию. Да и необходимых денег для складчины у меня не было, а когда достал, то было уже поздно. Я не придумал ничего лучшего, как пойти на новогодний концерт в филармонию. Концерт был серенький и ещё до двенадцати я возвратился домой, где родители вместе со своими друзьями встречали Новый год.

 В родительском доме часто бывали гости. В годовщины дня рождения мамы, которое совпадало с 7-ым ноября, дня родительской свадьбы 7 декабря, на новый год, в день рождения папы-13 февраля, на мой день рождения, на 1 мая, по случаю приезда какого-нибудь дорогого гостя в нашей семье устраивался так называемый "званный" обед или ужин. Мама несколько дней готовила различные блюда, готовила она всегда много и вкусно. Несколько хуже по виду, на мой взгляд, она пекла торты, но очень старалась, у неё было множество рецептов.

 В комнате раздвигался стол, его накрывали крахмальной белой скатертью и сервировали. Родители приглашали человек 20-25 родственников, своих друзей, приятелей. Состав гостей обычно был постоянный, но за много лет традиционных застолий одни умирали, другие появлялись за этим праздничным столом. Такая традиция строго соблюдалась, кроме тех случаев, когда мама уезжала в Ленинград, или родители уезжали путешествовать.

 В свою очередь, родители также часто ходили на всякие именины и годовщины к тем, кто приходил к нам. Родители также часто ходили в театры, старались не пропускать гастролёров, много читали, а потом и смотрели телевизор, т.е. жили нормальной жизнью интелигентов.

 А жизнь в стране после смерти Сталина стала изменяться, хотя выступавшие на его похоронах Сталина на трибуне мавзолея Молотов, Берия и Маленков заверили народ и партию, что будут продолжать проводить в жизнь гениальные сталинские предначертания. Сразу после смерти "хозяина" (так называло Сталина его окружение) были сокращены и объединены ряд министерств, так, например, министерства морского и речного флота, внешней и внутренней торговли, внутренних дел и государственной безопасности. Маленков стал председателем совета министров, а Хрущёву было предложено сосредоточиться на работе в цека партии.

 Ещё в апреле 1953 года реабилитировали арестованных при Сталине врачей, объявив, что это было состряпанное дело. Летом скрутили голову Берии, он оказался вдруг английским шпионом. Но на первомайской демонстрации мы ещё носили портреты Сталина, как потом носили портреты Хрущёва, Брежнева, Андропова, Черненко, Горбачёва -таковы были советские традиции.

 Куратором нашей группы в институте на втором курсе стала преподаватель физики по фамилии Делеур, уже не молодая, но стройная женщина-доцент с царственной осанкой. При ней я продолжал оставаться комсоргом группы, проводил политинформации, собирал членские взносы.

 Незаметно подошла летняя экзаменационная сессия. Я её сдал на хорошо и отлично, оставался последний экзамен, по математике. Профессора Подтягина на втором курсе в институте уже не было и математику нам читала доцент Рехман. Это была пожилая женщина, неопрятная, лекции она читала не так эмоционально, как Подтягин, но понятно. Во время лекции она позволяла себе плюнуть в ладошку и этой ладошкой пригладить свои седые волосы.

 Студенты говорили, что у Рехман на экзамене легко "скатать" с конспекта, что на языке студентов означало "списать". Когда я вытянул экзаменационный билет и сел готовиться к ответу, то заметил, что некоторые из моих товарищей списывают из конспектов, но Рехман не делает замечаний. Тогда я, вместо того, чтобы собраться с мыслями и продумать ответы, тоже стал механически переписывать. Замечено, что при таком переписывании голова обычно отключается и не достаёт из краткосрочной памяти то, что в ней отложилось за предыдущие три подготовки к экзамену.

 Почти как в компьютере: во время подготовки к экзамену у учащегося, если он методически не учил курс в течение учебного года или семестра, работает только оперативная память. После сдачи зачёта или экзамена такая краткосрочная память, как правило, отключается и она снова готова к восприятию новой порции информации, начисто забыв предыдущую.

 Когда пришёл мой черёд отвечать но математике, я сел перед "бабой Рехман", как её за глаза называли студенты, и разложил свои листки. Она повернула мой первый листок и потребовала, чтобы я на её чистой стороне воспроизвёл свои записи. Но при механическом переписывании голова моя была пуста, я ничего не мог путного вспомнить и выставленный ею мне "неуд" был вполне заслуженным.

 Я хорошо подготовился и через несколько дней снова предстал "пред ясны очи бабы Рехман".
 В этот день она получила в кассе института отпускные деньги в банковских связках. Ставки доцентов и профессоров тогда в высших учебных заведениях были установлены большие, денег за летние месяцы она получила много и завернула их в газету. Завернула их она неумело, пакет разворачивался, и когда мы прищли в аудиторию, пачки рассыпались по столу. Она никак не могла справиться с пачками и пакетом и, по-видимому, чувствовала себя некомфортно.

 Я вытащил экзаменационный билет, назвал номер и стал готовиться. В это время газета у неё снова прорвалась Она нервничала и с раздражением спросила меня, готов ли я отвечать. Я был уже готов и стал отвечать на первый вопрос. Рехман продолжала безуспешно возиться со своим пакетом.
-Ну первый вопрос вы знаете! Достаточно! Удовлетворительно!
 Я хотел было возразить, что я хорошо подготовился, могу ответить и на остальные вопросы билета, чтобы получить более высокую оценку, но где там, она бросила подписанную зачётку, подхватила свой раздёрганныё пакет и была такова. Мне, конечно, стало обидно, но что я мог в этот момент сделать?

 Этот "уд" оказался единственным во вкладыше к моему диплому. Если бы не он, то я мог бы получить диплом с отличием. Можно, конечно, было математику ради красного диплома пересдать, как это сделал при выпуске мой однокашник Валя Каплинский, но я уже был женат и у меня были другие заботы.

 Эта пересдача не только огорчила меня, но и оставила и другой след. Когда я в будущем принимал в училище экзамены у курсантов, то обязательно выслушивал их до конца, не обрывая, помня как несправедливо поступила со мной Рехман.

 В конце 70-ых годов я отдыхал в межрейсовой базе моряков, там же отдыхала Рехман, и я спросил её, шутя, через два десятка лет, не помнит ли она этот эпизод. Она с интересом выслушала меня и сказала, что не помнит.

 Обескураженный я возвращался дачу. От института 28-ым трамваем доехал до Куликового поля и пересел на полупустой 18-ый. На площадке трамвая я увидел девушку с чемоданом. Мне показалось, что это Женя из Свердловска, с которой меня познакомил в конце прошлого лета Гарик. Я стал присматриваться, и по некоторым признакам догадка моя подтвердилась. Тогда я подошёл к ней, поздоровался и напомнил, что мы знакомы. Я обрадовался, что встретил её и забыл об неудачной сдаче экзамена. Вот продолжила бы Рехман опрос, я бы её в трамвае не встретил.

 Мы приехали на 12 станцию. В дачном кооперативе "Солнечное" жили друзья её родителей. Вот к ним она и приезжала на летние каникулы в прошлом году. По дороге Женя рассказала мне, что уже закончила Уральский политехнический институт по специальности «Электрометаллургия», получила назначение на завод мастером и перед тем, как идти работать, решила позагорать в Одессе. Я донес её чемодан до дверей дачи, на которой она собиралась правести отпуск, и мы условились о встрече.
 
Ещё раньше я договорился о работе в том же самом пионерском лагере, в котором я работал воспитателем в прошлое лето. Как и в прошлом году мне нужны были деньги. Неожиданный для меня приезд Жени нарушал мои планы, ведь она мне очень понравилась и я хотел продолжить наши встречи. Вечером я зашёл к ней на дачу, и мы пошли гулять в Аркадию.

 Я рассказал ей, что ещё в прошлом году она мне понравилась, что я очень рад её приезду, что хотел бы с ней встречаться, но с завтрашнего дня должен идти работать, о чём, после нашей встречи, сожалею. Она внимательно выслушала меня, но не отвергла и не поощрила, как говорится: "приняла моё заявление к сведению". Вот как мнтересно, с ней я говарил свободно, не смущаясь, а с Итой не получалось. При виде её ч сразу как-то костенел, в голове что-то вяло шевелилось, а язык не мог вымолвить нужные слова.

 Начальником лагеря на этот раз был низкорослый коренастый Иван Нечипорук. Он впоследствии стал ректором одесского учительского института, переведенного в город Измаил. Коллектив воспитателей и вожатых был не такой жизнерадостный, как в прошлом году. Недаром говорится, что "нельзя два раза войти в одну и ту же воду". Началась подготовка к открытию лагерной смены -пионерскому костру. После открытия дни потекли по распорядку дня: подъём, физзарядка, заправка коек, утреннее умывание и линейка. После линейки завтрак, поход на море, возвращение и обед. После обеда, сон, а затем уже работа различных кружков, полудник, развлечения, вечерняя линейка, ужин, подготовка и отход ко сну.

 Уложив ребят, воспитатели и вожатые собирались, чтобы провести совместно несколько часов. После дневной суматохи -это были часы отдыха и развлечений. Иногда мы шли на пляж и купались в тёмном ночном море, стараясь плавать в лунной дорожке. На этот раз в группе старших мальчиков я был вожатым, а один парень из политехниче-ского института -воспитателем, он был из западной Украины. Это чувствовалось по произношению и было видно по приталенному покрою пиджака, у нас так тогда не шили. Я с ним потом встречался в городе, но домой к себе пригласить не мог, одна комната с родителями, некуда.

 Cреди воспитателей и вожатых были два парня с биологического факультета университета. Один из этих студентов Гена- сын известного в Союзе капитан -директора китобойной флотилии "Слава" Соляника. Эта флотилия ежегодно на много месяцев уходила в океан для добычи китов. Возвращение китобоев было событием в Одессе, им устраивали в порту торжественную встречу.

 Обычно студенты шли работать в лагерь, чтобы подработать деньги. Гена в деньгах не нуждался, но к работе относился серьёзно. Он был не заносчив и не кичился героем-отцом. Он дал почитать мне интересную книгу о китах. Я интересовался животным миром больше, чем растительным.

 В лагере была пионервожатая, черноволосая болгарка. Она училась в консервном институте вместе с Яшей в одной группе и жила в общежитии института на Щепкина, напротив подвальных окон комнаты моей подружки Майи. После лагерного лета она с подругой решили неожиданно придти ко мне в гости на Преображенскую в воскресенье. Комната у нас была большая, но одна. Поставил я стулья ближе к окну. мы немного побеседовали под присмотром моих родителей, и они откланялись.

На этот раз я не смог полностью отработать лагерную смену. Неожиданно начался очередной жестокий приступ болей в боку. Приступ всегда начинался неожиданно, неизвестно
от чего и продолжался с разной интенсивностью болей с неделю. Пришлось отпроситься домой, вернее на дачу к родителям. Там, как всегда, были гости. На это раз гостила Сима с Софочкой. Я промучился неделю с болями и, когда почувствовал себя лучше, поехал в лагерь уволиться. Мои подопечные мальчики хорошо меня встретили, но этот приступ меня здорово измотал, и я не чувствовал себя в достаточно хорошей форме, чтобы продолжить работу до конца смены. Кроме того, я стремился встретиться с Женей.

 Я отправился на пляж и застал там обычную кампанию. Там же была Женя. Мы стали вместе проводить время: загорали, купались, играли в карты, фотографировались, ходили в кино и даже в ресторан «Красный». Там, как всегда играл оркестр под руководством Танцюры. Модной в то лето была очень грустная песня, начинавшаяся словами: «Здесь под небом чужим, словно гость нежеланный, вижу клин журавлей, улетающих вдаль...»
Я понимал, что, несмотря на все мои ухаживания, Женя ко мне была равнодушна, но кто знает, всякое бывает. Гораздо позже я прочитал у Расула Гамзатова:
.. .Она (речь идёт о любви) всегда похожа на сраженье,
 В котором мы, казалось бы, судьбой
 Уже обречены на пораженье,
 И вдруг, о чудо! - выиграли бой.
 Она всегда похожа на сраженье,
 В которое уверовали, но...
 Нежданно прибывает донесение,
 Что начисто проиграно оно ...

Потом на пляже 12 станции появился Рома Канский, мой однокурсник по институту. Он был старше меня, представительнее и более опытный в общении с женщинами. Рома стал приносить Жене книги для чтения и выказывал ей всякие знаки внимания. Когда Женя уезжала, то я взял её свердловский адрес. Через несколько недель, я уже учился на третьем курсе, написал ей письмо. Она мне очень мило ответила, и я воспрял надеждой. Я получил с полдесятка маленьких писем, уложенных в такие же маленькие не стандартные белые конверты, но потом она не ответила на моё письмо и прекратила мне писать, наверное вышла замуж.

3. СДАЛ СОПРОМАТ-МОЖЕШЬ ЖЕНИТЬСЯ
 И вот я, как тот в пьесе,- студент 3-го курса. Снова золотой сентябрь, падают на асфальт маленькие зелёные ежики, лопается колючая кожура и сквозь разрывы видна блестяще тёмно-коричневая лакированная поверхность упавшего каштана. Как всё хорошо вокруг. закончился дачный сезон, город я люблю больше, я прирождённый урбанист.

 В институте на третьем курсе, естественно новые предметы, новые преподаватели. Сопротивление материалов читает академически строгий Борис Леопольдович Николаи. Слушать лекции этого профессора доставляет удовольствие, хотя сопромат-предмет не лёгкий. Недаром студенты шутят: «Сдашь сопромат -можешь жениться». Лекции Николаи начинались и заканчивались строго по звонку, ни одной фразы, не относящейся к теме. Объяснение чёткое, логичное.

 Однажды Николаи закончил лекцию несколько раньше, этого никогда ранее не делал. «Сейчас -сказал он -только что прочитанную за 70 минут лекцию я снова прочту, но за 10 минут. И прочитал, потом он сказал, что прочтёт ту же лекцию за 5 минут, и к нашему удивлению -прочитал. В третий раз мы следили по часам, он действительно уложился ровно в 5 минут. Нашему удивлению не было границ. Невольно вспомнился анекдот:

 По просьбе посетителя бара бармен наливает в два бокала по сто грамм коньяка. Посетитель сливает содержимое в один бокал, рассчитанный на 175 грамм и ещё остаётся свободное место. Он вопросительно смотрит на бармена, а тот не растерялся и кричит: «Да вы настоящий фокусник, дорогой мой! "Это не я фокусник, я зритель -отвечает ему посетитель-но ты, действительно, умеешь делать фокусы».

 Я потом размышлял в чём заключался фокус профессора Николаи и пришёл к выводу, что когда Борис Леопольдович прочитал второй раз, то у нас сложилось ложное впечатление о полноте вторичного изложения темы потому, что мы помнили содержание впервые прочитанной лекции. То же самое произошло, когда Борис Леопольдович прочитал эту же тему третий раз.

 Сопромат я постигал по конспекту и толстенному учебнику Беляева. Необходимо было выполнять сложные расчёты, строить эпюры нагрузок, рассчитывать балки. И всё это выполнялось с помощью логарифмической линейки. Об электронных калькуляторах я и понятия не имел. На весеннем экзамене у Николаи я получил заслуженное "отлично" и был очень доволен. А, кроме того, если следовать студенческой поговорке, после сдачи экзамена по сопромату я стал женихом и имел право присмотреть себе невесту.

 На четвёртом курсе Борис Леопольдович прочитал нам ещё один очень сложный предмет "Теорию упругости". За весь институтский курс это был единственный предмет, экзамен по которому мы сдавали по конспекту. Надо было рассказать, объяснить, что записано в конспекте по заданному вопросу.

 Мы сдали теорию упругости зимой 1956 года, а весной профессор Николаи умер, и весь институт провожал его на 2-ое городское кладбище, которое находилось напротив еврейского. Потом на еврейском стали похищать и продавать могильные памятники и в этом деле был замешан председатель горсовета .т.е мэр города Ладвищенко. Потом еврейское кладбище снесли и осталась только стена, у которой во время Гражданской войны была расстреляна французская революционерка-подпольщица Жанна Лябурб..

 Электрооборудование читал нам Самсон Соломонович Хинкус Если Николаи ко всем студентам относился отчуждённо, то Хинкус относился очень доброжелательно. Он был болен сахарным диабетом и приходил на лекцию на случай комы с едой. На экзаменах при ответах студентов Самсон Соломонович засыпал и можно было нести любую ересь. Студенты знали об этом и, когда надо было его разбудить, начинали говорить громче. Экзаменационные отметки Хинкус выставлял по последним услышанным после сна фразам ответа.

 На лекциях Хинкуса можно было легко увести от излагаемой им темы в сторону, достаточно было задать соответствующий вопрос. Однажды я его спросил, почему раньше трансформаторные будки устанавливали отдельно, а теперь встраивают в здания? На такой вопрос можно было ответить исчерпывающе: потому, что здания в Одессе были построены раньше, чем появилось электрическое освещение. Милейший Самсон Соломонович потратил на ответ целую лекцию, а благодарные мне товарищи смогли немного передохнуть от непрерывной писанины. Ведь все лекции нам приходилось конспектировать.

 Хинкус написал вместе с двумя соавторами отличный учебник по электрооборудованию подъёмно-транспортных машин и энергоснабжению портов. Он вышел из печати, когда я уже работал, но оценил этот учебник, когда уже был преподавателем. Вместе с тем, он имел смелость публично заявить, что однофазных двигателей бытовых приборов он не знает. Я был поражён, кандидат наук и не знает. Прошло много лет, и я понял, что Хинкус хотел сказать, что знаком с ними поверхностно, а не знает достаточно глубоко. Это было самокритично.

 Специалист, даже разносторонний, если самокритичен, то понимает, что он что-то знает лучше, а что-то хуже. Но если появляется необходимость, и он не ленив, то углубляется в недостаточно изученную проблему. Так было, например, с моим коллегой и многолетним другом Сашей, когда ему пришлось читать погрузчики, которых, как он мне признался, сначала не любил.

 Если сопромат относился к циклу общетехнических дисциплин, то грузоподъёмные машины и механизмы, как и электрооборудование подъёмно-транспортных машин, уже относились к циклу специальных дисциплин. Грузоподъёмные машины читал нам Антон Иванович Сакович, несколько медлительный и интеллигентный доцент, ему уже было за пятьдесят.

О его медлительности рассказывали анекдот. У Саковича был старенький "Москвич", на котором он ездил очень осторожно и медленно. Однажды его нагоняет Николай Иванович Долматов, он был заместителем декана нашего факультета. Антон Иванович, увидев спешащего в институт Долматова говорит ему:
-Садитесь, Николай Иванович, я вас подвезу.
На что Долматов ему отвечает:
-Спасибо, Антон Иванович! Я сегодня очень тороплюсь.

 Насколько мне известно, в науку Сакович большого вклада не внёс, но, как методист, он был хорош. Лекции его были методически правильно построены, читал он медленно и доходчиво. Если на лекции кто-то из студентов задавал Саковичу вопрос: "Почему что=то сконструировано так, а не иначе, а Антон Иванович не знал, что ответить, то он с чуть заметной ноткой раздражения настойчиво несколько раз подряд повторял: "Так надо, так делают!"

 Я уже работал в мореходке, когда решил поступить в аспирантуру института соискателем. Сакович, как руководитель кафедры подъёмно-транспортных машин, должен был дать согласие. Я встретился с ним в институте, и Антон Иванович в знак уважения пригласил меня к себе домой. Он жил в просторной квартире на улице Толстого. В конце этой улицы, там, где троллейбус делает кольцо, в 70-ые годы великому писателю был поставлен скромный памятник с надписью: "От трудящихся Центрального района". Вот так: Александру Сергеевичу- граждане Одессы, а Льву Николаевичу -только трудящиеся и только Центрального района.
 
Я пришёл к Саковичу с заранее подготовленным заявлением вечером после проведенных занятий в филиале вечернего отделения на судоремонтном заводе. "А знаете, Владимир Самойлович, я теперь читаю лекции без конспекта"- не без гордости сообщил мне Сакович, подписывая моё заявление. В мою бытность студентом Антон Иванович, сделав сложные математические выкладки на доске, заглядывал в конспект, чтобы проверить не допустил ли он какие-нибудь неточности. Я в этом ничего зазорного не видел и не вижу. "Я рад за вас- ответил я Антону Ивановичу и подумал, что, если преподаватель постоянно совершенствует свой курс, то читать лекции, не допуская неточностей, сложнее, чем преподавателю, который 20 лет повторяет свой конспект слово в слово. Доверительность Саковича польстила мне. Я его, как преподаватель, хорошо его понимал.

 Некоторой противоположностью Саковичу был Марк Зиновьевич Златкин. Он мог быть резким и заносчивым. Читал он второй наш основной курс "Машины непрерывного транспорта" безупречно, но и о его личном вкладе в науку мне ничего не известно.

 Знакомство с нами Марк Зиновьевич начал с того, что написал на доске слово "конвейеры", по-видимому, предполагая, что большинство из нас не знает , как правильно
писать это слово. По отношению к студенту он допускал этакое, я бы сказал некоторое высокомерие, которое обычно на старших курсах уже не приемлемо.

 Читая лекцию, Златкин держал кисти рук в карманах пиджака, выставив большие пальцы наружу. Однажды на его лекции кто-то из студентов болтал на последней парте. Златкин, который обычно расхаживал по аудитории, остановился, выдернул правую руку из кармана и вскинул указательный палец в сторону нарушавшего тишину:
-Эй, ви, там на задней парте, встаньте! -сказал Златкин с одесским акцентом. Парень виновато поднялся.
-Ви хам, садитесь! -снова провозгласил Златкин и продолжал лекцию.

 Ко мне Златкин в институте относился нормально, он был руководителем моего дипломного проекта. Дипломный проект я защитил на "отлично", так что не подвёл руководителя.
В 1985 году мы со Златкиным получили новые квартиры в соседних домах на Фонтане. При встречах я с Марком Зиновьевичем обменивались приветствиями, и на этом наше общение, к сожалению, почему-то заканчивалось. Я не люблю навязываться, а он не проявлял инициативы.

 На третьем курсе мы изучали "Детали машин". Практические занятия проводил у нас и эксплуатационников тощий, сутуловатый и внешне неприятный преподаватель Добровольский. Не знаю был ли он родственником или однофамильцем широко известного в Одессе ректора политехнического института Виктора Афанасьевича, автора очень солидного учебника по деталям машин, если память не изменяет, переизданного более 20 раз. Наш Добровольский в институте у студентов проходил под кличкой "Гадкий утёнок"

 В предновогоднюю ночь он пригласил большую группу третьекурсников механизаторов и эксплуатационников сдавать зачет по конструкциям муфт, Все сидели, как на иголках, потому, что торопились в новогодние кампании. В ожидании своей очереди для сдачи зачёта я заприметил парочку, парня и девушку. Она была в ядовито зелёном грубошерстном пальто, а парень ничем особым не отличался, невысокого роста плотного сложения. Они вдвоём повторяли особенности многочисленных конструкций муфт.

 Когда мы закончили институт, то я встретился с ними в Одесском порту. Галя Лущан начала работать в транспортно-экспедиционной конторе 2-го района, а Витя Сенько- рядовым прорабом на причалах 1-го погрузочно-разгрузочного района Одесского порта.

 Очень скоро Витя стал быстро расти по служебной лестнице. Из прорабов он вдруг сразу стал заместителем начальника порта по кадрам. Потом он вдруг стал секретарём парткома порта, а затем секретарём морского парткома (на правах райкома партии). Для дальнейшего партийного роста, по тогдашним партийным канонам, ему необходимо было некоторое время поработать на производстве и Витю назначают начальником Одесского порта. Но в порту он не засиделся, его переводят заведующим отделом транспорта и связи обкома партии. Это огромная партийная власть, распространяющаяся на два морских пароходства, порты, судоремонтные предприятия, железную дорогу,автомобильный транспорт, одесскую авиацию и на все предприятия связи Одессы и области
 Но в обкоме партии Виктор Степанович почему-то долго не просидел, видно, не удержался и его назначали первым заместителем начальника Черноморского пароходства. Перед пенсией Сенько направили морским представителем пароходства в Болгарию, что считалось хорошей синекурой.

 Его жена Галя Лушан тоже недолго проработала в порту и поступила в аспирантуру водного института. Закончила аспирантуру, защитила диссертацию и стала кандидатом наук и доцентом на одной из профилирующих кафедр эксплуатационного факультета ОИИМФа,

 Витя и особенно Галя всегда очень дружески относились ко мне, может быть потому, что я много лет работал вместе с её младшей сестрой -Ниной. Когда Нина начинала работать в училище, Виктор, будучи секретарём морского парткома, позвонил мне и попросил помочь ей стать преподавателем. С Ниной у меня сложились очень дружеские отношения. Муж Нины- Слава Меркт стал впоследствии проректором водного института.

 Но тогда, сдав зачёт по конструкции муфт, я поторопился в разношёрстную кампанию для встречи Нового, 1955 года. Вечеринка была организована в складчину несколькими студентами нашей группы на квартире одной из участниц в двухэтажном доме неподалёку от угла улиц Преображенской и Большой Арнаутской.

 Новогодняя вечеринка запомнилась мне тем, что мы играли в бутылочку, т.е. все присутствующие усаживались в круг, а внутри круга на полу крутили бутылку. Когда она останавливалась, то горлышком и торцом указывала кому следует целоваться, как это точно показано в приятном кинофильме с Панкратовым-Чёрным и Меньшовым "Где находится нафелет?" Целоваться уходили в другую комнату.

 Я в некоторой степени брезглив, мне не захотелось целоваться в темноте в губы с девицей, на которую указало горлышко бутылки, и я, к большому её удивлению, ограни-чился поцелуем руки.

 С вечеринки я возвращался с миниатюрной девушкой-студенткой из города Севастополя. Она училась в одесском медицинском институте, и я провожал её в общежитие. Новогодняя ночь в том году снова оказался бесснежной, и её каблучки резко стучали в предутренний час по замороженному тротуару Преображенской. Потом мы свернули на Софиевскую. По дороге она рассказала, что на зимние каникулы собирается ехать домой в Севастополь и ещё о чём-то, а я размышлял, почему Женя не ответила на моё последнее письмо, прошло уже около двух месяцев. Мы подошли к дверям общежития. Я решил не договариваться о будущем свидании, и мы расстались навсегда.

 Зимнюю экзаменационную сессию я сдал хорошо и после двухлетнего перерыва снова обрёл так необходимую для меня стипендию. По поводу такого большого праздника я пригласил двух своих сокурсников Юру Бутенко и Гену Труфанова отметить такое радостное событие в "Гамбринусе". Это был небольшое питейное заведение, потому что пивной или ресторанчиком назвать его было трудно. "Гамбринус" размещался в подвале двухэтажного дома на углу Дерибасовской и Преображенской, точно там, как описано в повести А.И. Куприна. В кинофильме "Гранатовый браслет" совместили два сюжета и поэтому показано, что Александр Иванович увидел героя своего повествования Желткова в "Гамбринусе", в котором играет Яшка-музыкант.

 Впоследствии этот подвальный "Гамбринус" по неизвестным мне причинам замуровали, а открыли пивной бар под тем же названием на углу Дерибасовской и Колодезного переулка.
 Чтобы попасть в настоящий "Гамбринус", в котором мы "замачивали" мою стипендию, надо было спуститься в довольно глубокое подвальное помещение по узкой деревянной лестнице. Она вела в небольшой, г-образный зал, где стояли квадратные столы и обычные стулья, а не пивные бочки, как было описано у Куприна. Вместо одного Яшки-музыканта играл небольшой оркестр. Было накурено и как-то уютно. Я в "Гамбринусе" бывал и раньше, ещё во времена своей учёбы в мореходке. Мы хорошо отметили это славное событие, а потом нас, не совсем трезвых, приглашали к себе на Пересыпь "девочки", но мы, посовещавшись, решили отказаться.

 На следующий день первая пара была «Электрооборудование подъёмно-транспортных машин» у Хинкуса. Я слушал Самсона Соломоновича и чувствовал себя после вчерашнего посещения "Гамбринуса" не лучшим образом. Очень хотелось пить и я попросил у Хинкуса разрешения выйти. Я попил воды в туалете и вдруг ощутил, что снова пьянею. По-видимому выпитая вода растворила алкоголь, скопившийся в желудке.

 В это время, я уже об этом писал ранее, я поддерживал приятельские отношения с Майей. Это была плотная девочка без фигуры, весёлая, умная, некрасивая и с картавым острым языком. Она жила с мамой в полуподвальном квартире в начале улицы Щепкина. Окно её комнаты наполовину высовывалось из-под земли и было весьма удобно заходить к ней через это окно. В противном случае надо было проходить через какие-то коридоры и комнаты, начинённые любопытными соседями.

 В институте был вечер, и я пригласил Майю. Она пожаловалась, что у неё разболелся зуб. "Дай мне немного покурить, чтобы притупить боль" -попросила Майя. Мы поднялись на третий этаж, там никого не было. У неё, как у героини прекрасного романа Митчела Уилсона "Жизнь во мгле", тоже математика, юбка постоянно смещалась в сторону. Ей время от времени приходилось возвращать её на место, что она, не стесняясь меня, и делала..
 
Я, по-видимому, нравился ей, и она, может быть, на что-то рассчитывала. По окончанию университета Майя по назначению поехала в город Петрозаводск, столицу Карелии. Через год она возвратилась в Одессу, я к тому времени уже был женат. Она до этого не приходила к нам в гости, но тогда поторопилась придти вечером на дачу , чтобы посмотреть на мою избранницу. Только этим я могу объяснить её неожиданное появление. Замуж она так и не вышла.

 Я продолжал проводить свободное от занятий время с Яшей, мы гуляли, ходили в кино, театры, а когда я снова заработал стипендию, то и в рестораны.

 Все экзамены летней экзаменационной сессии за 3-ий курс я сдал на отлично и, если бы не "хор" по курсовому проекту двухступенчатого редуктора, то получил бы повышенную стипендию. Я был очень доволен, что сумел достичь соответствующего мне уровня успеваемости и ещё больше моими успехами были довольны мои родители. Впереди предстояла слесарная и токарная практика на Ленинградском краностроительном заводе имени Кирова.

 В Ленинграде несколько переборщили с именем Кирова. Этим именем в городе называли всё подряд: и был не только завод имени Кирова, бывшие железнодорожные мастерские, зажатые между двумя вокзалами, но и знаменитый на всю страну Кировский завод, т.е. бывший Путиловский завод.

 В предыдущий раз я был в Ленинграде в 1948 году абитуриентом Ростовской мореходки, и вот через семь лет я снова в этом замечательном городе, но уже студент, почти круглый отличник, почти четверокурсник с ясной перспективой на будущее. Все мои ленинградские родственники радостно меня приветствовали, они говорили, что всегда были во мне уверены, особенно мой дорогой дядя Иосиф. .

 Поселили нашу группу студентов-практикантов далеко от центра города в экипаже высшего мореходного училища имени С.О. Макарова. Я там иногда ночевал, но чаще спал или у моей тёти Симы на Литейном проспекте угол Невского, или у бабушки в Дегтярном переулке, или у дяди Миши на улице Чайковского, или у дяди Иосифа на Миллионной.

 Я аккуратно ходил на завод и выполнял все операции, которые поручал мне мастер. Иногда приходилось выходить на смену в ночь потому, что токарный станок днём и вечером был занят. В свободное от работы на заводе время я, как 7 лет назад, бродил по красавцу-городу, заглядывал в магазины, особенно в те, где продавали различные радиоприёмники, только что появившиеся в продаже телевизоры. Иногда у меня возникала мысль поехать в Свердловск и навестить Женю, но я понимал, что это чистейшая авантюра и я уже был не юноша.

 А ленинградские белые ночи были чудом.

 Когда я с утра был свободен, то гуляя по городу, я иногда заходил к деду в небольшую мастерскую в полуподвальчике. на Садовой улице. Дед Борис сидел у окна и трудолюбиво ремонтировал ювелирные изделия. Увидев меня, он прерывал работу, доставал из кармана деньги и давал мне на мелкие расходы. Мы перебрасывались парой фраз, и я продолжал прогулку или шёл в кино.

 В Ленинграде было множество маленьких киношек и одновременно шло много разных фильмов. В другие дни я посещал музеи: Русский, Эрмитаж, музей обороны Ленинграда, Военно-морской. Вечером иногда я попадал в театр. В выходные дни я с Мишей и Раей как-то поехали в Петродворец, а то с Иосифом, Лёлей и бабушкой в Павловское. пригороды Ленинграда, как известно, изумительно красивы.

Моя тётя Сима в это время получила на работе отпуск и поехала с Софой, как обычно, отдыхать в Одессу.

 Летом 1955 года состоялось примирение Никиты Хрущёва с Иосифом Броз-Тито. Хрущёв поехал к Тито в Югославию. В кинотеатре на Невском показывали кинохронику: Тито, его жену Бронку, его резиденцию на средиземноморском острове Бриони. Коммунист Тито жил по-царски

 Производственная практика на заводе подходила к концу. Я сдал так называемые пробы на квалификации слесаря и токаря 4-го разряда. В Одессу я решил возвратиться через Москву. Я списался с приятелями моих родителей, и попросил разрешения остановиться у них на несколько дней. Одновременно я договорился встретиться в Москве с моим однокурсником Володей Казаевым, с которым был на практике в Ленинграде.
 Два поколения семьи, которые меня приютили, ютились в малюсенькой комнатке в деревянном одноэтажном доме где-то в районе Тимирязевской сельскохозяйственной академии. В этой крошечной комнате жили четыре взрослых человека и мне ставили раскладушку между стенкой и обеденным столом. С этого момента уже никто по комнате не мог перемещаться. Поэтому утро начиналось с того, что меня отправляли погулять, пока младшее поколение не соберётся и не уйдёт на работу. Потом я завтракал и в приподнятом настроении отправлялся знакомиться с похорошевшей Москвой. Мне, конечно, ни в коем случае нельзя было напрашиваться погостить к этим добрейшим людям, но молодость часто не замечает тех неудобств, которые создаёт пожилым людям.

 Летняя Москва очаровала меня. Я встретился с Володей, и мы целый день провели на Сельскохозяйственной выставке, потом её переименовали в Выставку достижений народного хозяйства СССР. Выставка производила грандиозное впечатление. Там мы впервые пили пастеризованное молоко в тетроидальных картонных пакетах, ели горячие сосиски, запеченные в булочки. Всё было вновь и всё вокруг нам казалось просто замечательным.

 В Одессу я возвращался с Володей поездом. Почти всю дорогу мы играли в карты с нашей попутчицей, молодой женщиной или гуляли по перрону, когда поезд стоял на железнодорожных станциях. После прохождения практики мы законно могли считаться студентами 4-го курса.