Из книги воспоминаний 08. Студенческие годы часть

4. ЖЕНИТЬБА
 Вскоре после начала моего предпоследнего учебного года в институте нас отправили на сельскохозяйственные работы. После смерти Сталина было принято постановление не посылать студентов на сельскохозяйственные работы, но уже осенью 55 года это постановление было нарушено. Мы оказались в каком-то далёком селе и убирали кукурузу. При срывании созревших початков что-то от плода попадало за ворот и зудило, может быть поэтому я работал без энтузиазма.

 Аркашу Вейланда и меня поселили в хате в одной комнате с хозяевами, мужем и женой. Электрического света не было. Потом к нам подселился Валя Каплинский и мы уже втроём спали на одном узком топчане, настолько узком, что когда ложились, то до утра не поворачивались. Повернуться было невозможно. К утру становилось холодно и мы ещё теснее прижимались друг к другу, чтобы было теплее. Так в грязи и тесноте мы прожили месяц, пока, наконец, нас на открытых грузовиках отправили в Одессу.

 Какое блаженство было после месяца жизни в колхозе, не раздеваясь, помыться в коммунальной бане № 1 на Гаванной под душем и облиться тёплой водой из оцинкованной шайки. Всё, как известно, познаётся в сравнении. В нашей многосемейной коммуналке ни душа, тем более. ванны не было.
 На факультетском комсомольском собрании секретарём бюро избрали Володю Казаева, а меня членом бюро. Пока счётная комиссия подсчитывала голоса, устроили небольшой концерт самодеятельности. Так было принято, чтобы народ не скучал. Тогда я впервые увидел на эстраде Виктора Ильченко, он был студентом первого курса. Впоследствии он выступал вместе с Романом Карцевым. Это была замечательная пара. Миша Жванецкий учился тогда уже на 5-ом курсе.

 Витя обратил моё внимание на себя тем, что рассказывал смешные вещи с каменным выражением лица. Это очень трудно. На таких концертах выступали также Долинко с Юрой Кольцоввм, пела Клава Токарева в будущем Колосова и другие.

 Комсоргом своей группы мне работалось легко, а бегать на переменах по группам факультета, как член факультетского бюро, мне не понравилось, даже покурить на перемене не успевал, да и в целом интерес к комсомольской работе я к этому времени утратил. Но не было существенного повода для самоотвода. Володя Казаев был дотошным парнем и «прокантоваться» в бюро мне не удалось.

 Приближались ноябрьские праздники, и я с Яшей хотели организовать кампанию. Но не было, квартиры, или как тогда говорили "кубатуры", где можно было бы собраться. Вместе с Яшей учился приятный парень Валя Горб, а у Вали была обожаемая девушка Лора, по которой он всю жизнь страдал. Лора училась на 5-ом курсе химического факультета университета. По заданию Яши Валя спросил Лору, не знает ли она, где можно было бы собраться на праздники? Через несколько дней Яша сообщил мне, что есть некая Мери, у которой есть кубатура.

 5 ноября желающие погулять на праздники собрались на втором этаже флигельного дома по улице Греческой 50. Участники обговорили все организационные и хозяйственные вопросы. Я обратил внимание на хозяйку квартиры-Мери Нездатную, она была девочка в моём вкусе, плотненькая, стройненькая, не с худыми ногами и вообще симпатичная.. Мери, как стало мне известно, с мамой и бабушкой жили в двух квадратных комнатах малокоммунальной квартиры, одна комната маленькая, а другая- большая. Мама её работала контролёром в театре музыкальной комедии, Бабушка в это время гостила в Ленинграде у старшей дочери.

 После демонстрации у Мери собрались: её подружки Ива и Марксима, сокурсницы Лора, Ира, Люся, Люда, мужскую половину представляли Валя, Яша,я. Кто ещё принимал участие в вечеринке, я не помню. Вечер прошёл очень весело, все перезнакомились и договорились встретиться на следующий день. На следующий день пришли не все, но всё равно было снова очень хорошо: хохмились, танцевали, пили и поглощали в больших количествах винегрет и салат оливье.

 В течение этих двух встреч Мери мне нравилась всё больше и больше. Через неделю я постучал в дверь её квартиры, чтобы продолжить знакомство. Парадную дверь мне открыла Ада Наумовна, моя будущая тёща. Она приветливо сообщила мне, что Мерочка в колхозе. Я естественно, извинился за беспокойство.

 Прошло ещё недели две или три, и я увидел Мери на ступеньках почтамта, он тогда находился на улице Гоголя 12. Я подошёл к ней и завел разговор, сводившийся к тому, чтобы она взяла на вечер билеты в кино. Она сначала возмутилась. Но я сказал, что не собираюсь идти за её счёт, это было бы неприлично, а только прошу об дружеской услуге, поскольку около её дома несколько кинотеатров. Мери согласилась. Вечером я зашёл за ней, и мы пошли в Дом офицеров, который находился в её же дворе, но в фасадном здании.

 После кино мы расстались, так как провожать её, естественно, было некуда, но договорились о будущей встрече. Через несколько дней я пришёл к своей будущей любимой жене домой, позвонил. Мерочка открыла. Высокая массивная дубовая дверь закрывалась на ключ, который обычно висел справа на гвоздике на дверной раме. Я тогда скаламбурил: "Мери, открой двери, повесь ключ на гвоздь, будет у тебя гость", это значит я.

 Потом мы долго гуляли по одесским улицам, узнавая друг друга. Около здания пароходства в начале Ланжероновской ко мне привязался какой-то парень с требованием, чтобы я сказал ему точное время. Вокруг никого не было. Я не хотел ему показывать свои наручные часы и сказал время приблизительно. Тогда он вцепился в отвороты моей длинной морской офицерской шинели. Мери разволновалась. Я с трудом расцепил его руки, больше всего опасаясь, что он порвёт лацканы такой импозантной шинели.

 После этого инцидента мы ещё погуляли, я проводил Мерочку домой, и мы договорились о следующей встрече. Если не считать ноябрьских праздников, то это была вторая по счёту встреча. Третья произошла в субботу 24 декабря 1955 года. Я обещал Мери какую-то книгу и привёл её к нам домой на Преображенскую. Мама и папа были дома, и мы не задержались там. Мы пошли по Преображенской .

 По дороге Мери стала рассказывать, что у неё после окончания университета есть назначение в город Борислав Дрогобычской области. Мы пересекли Казарменный переулок, и я проблематично спросил, не вкладывая в свой вопрос особого смысла, скорее, чтобы что-нибудь сказать: "А может ты не поедешь в этот Борислав?"

 Мерочка мгновенно среагировала: "Ты что делаешь мне предложение? Я то вообще подумывал, что пора уже жениться, вот Федя Чаплыгин недавно женился, но я не предполагал, не думал, что Мерочка спросит меня об этом. Я всегда считал себя очень порядочным человеком, поэтому, не долго думая, я ответил "да", ни разу ещё не поцеловав её.

 Мы пошли домой к Мери. Её мама уже возвратилась после спектакля и лежала в постели. Мерочка сообщила ей о нашем решении пожениться, и она поздравила нас. Я возвратился домой, мои родители спали. Папа, когда я уходил гулять, всегда просил меня не возвращаться позже двенадцати. Мой приход разбудил их. Я, не зажигая света, разделся, лёг в постель и спокойно сообщил, что женюсь.
-На ком?- спросила мама.
-Вы видели девушку, которая приходила сегодня за книгой? Вот на ней.
Мама заплакала.

 Утром на третий этаж поднялся недовольный Яша: "Иди ко мне, там Мери тебе звонит". Было воскресенье, и телефонный звонок Мери, по-видимому, разбудил его. Я сказал Яше, что сделал Мери предложение. Она звонила, чтобы убедиться, что я не шучу. Ведь мы встретились всего три раза и решили пожениться.

 Теперь я стал встречаться с Мери ежедневно, а впереди была зимняя экзаменационная сессия. Я проскочил сессию благополучно, а Мерочка-отличница, к большому удивлению её сокурсников, наверное из-за стрессового состояния «зацепилась» на зачёте по истории химии. Пришлось пересдавать

 Приближался новый 1956 год. Надо было снова собирать кампанию. Столы на этот раз поставили в большой комнате. Народа было очень много, даже трудно всех вспомнить, но я помню, что был Эдик Птичкин и парень, который сочинил и читал пародию на "Евгения Онегина":
 "Вот кофты- крик холодной Риги.
 Встаёт вопрос двойной:
 Коль кофта к сроку холодов,
 Зачем она без рукавов?
 К жаре, зачем же шерстяная?"
Или ещё: "Там слышен юмор одесситов истых:
 Два без сиропа и два чистых".

 Празднование Нового года прошло сумбурно, мы настолько были заняты друг другом, что у нас не осталось цельного впечатления о вечеринке.

 Регистрацию брака нам назначили на четверг 23 февраля, а празднование должно было быть в субботу 25 февраля.

 Теперь я встречался с Мерочкой утром и вечером, Утром я встречал её, когда шёл на занятия в институт. Она ждала меня у входа в университет на Петра Великого, Мы целовались, перебрасывались несколькими фразами, потому что только вчера вечером расстались, и расходились в разные стороны.

 В это время случилась неприятность. Дело в том, что я забросил общественную работу в комсомольском бюро факультета. Володя,человеквек честный, добросовестный и принципиальный, я в этом смог убедиться в течении многих лет в дальнейшем, стал нажимать на меня, чтобы я, как член бюро, активизировал свою работу. Но мне было тогда не до этого.

 Тогда с подачи Володи Ворошиловский райком комсомола, к которому относился институт, решил проучить меня. На Соборной площади стоял райкомовский стенд, и в один прекрасный день на этом стенде в самом центре города появился плакат, на котором был нарисован блатной матрос в тельняшке, с развевающимся галстуком на груди и в брюках с большими клёшами. Надпись гласила, что студент 4-го курса механизаторского факультета ОИИМФа Шиф В.С. халатно относится к комсомольским поручениям, а дальше такое стишье:
 К делам личным он относится отлично,
 А к общественным делам он относится, как хам.
 Папа был в ужасе, но мне ничего не говорил. Мерочка водила своих подружек посмотреть на своего жениха. При всей моей злопамятливости я не затаил обиды на Казаева, а пошёл объясняться с первым секретарём райкома Ангеловым. Он впоследствии стал кандидатом наук, освобождённым секретарём парткома Ломононосовского института. Я предстал пред его ясные очи и сказал:
"Посмотрите на меня, видите, как я аккуратно одет, а вы каким изобразили меня на стенде? А во-вторых, я женюсь, это тоже надо учитывать". Ангелов улыбнулся и пообещал плакат снять. И действительно, вскоре плакат исчез.

 23 февраля был серый морозный день. Я получил законный трёхдневный отпуск в институте. Мерочка была занята в этот день, она делала дипломную работу и на час отпросилась из университетской лаборатории. Я зашёл за ней , и мы к назначенному времени отправились в городской ЗАГС, который размещался на первом этаже красивого и изящного дома №10 по Ланжероновской. Этот дом был построен в 1882 году по проекту архитектора И.Ф. Яценко для газеты "Одесский листок", того самого, который теперь снова издаётся, но не в Одессе, а в США, в Сан-Франциско.

 Мы зашли в ЗАГС со стороны Пале-Рояля, протиснулись в узкий коридор и заняли очередь. В такой же, как коридор, узкой комнате стояли три однотумбовых канцелярских стола, два по правую сторону и один по левую, у окна. За этим столом, что по левую сторону у окна, регистрировались браки, а за остальными –смерти и рождения. Три стола, три секретарши, три даты в жизни человека.

 Мы подошли к той, что регистрирует браки, она сделала соответствующую запись в журнале, свидетели тогда не требовались. Суровая секретарша предложила нам расписаться в журнале и даже не поздравила нас. А нам этого и не надо было. В этой формальной обстановке медленно движущихся конвейерных лент очередей регистрации рождения, женитьбы и смерти внешние атрибуты звучали бы явно неуместно..

- За свидетельством придёте через неделю -строго сказала нам регистраторша и подняла глаза на следующую за нами пару брачующихся.

 Мы вышли на свежий морозный воздух и одновременно облегчённо вздохнули от того, что официальная часть уже позади, впереди была ещё свадьба, которую решили организовать у моих родителей на Преображенской. Я проводил Мерочку в университет, а сам отправился к родителям, мне надо было помочь им в подготовке к предстоящей вечеринке.

 На свадьбу приехали из Ленинграда бабушка с дедушкой, я пригласил нескольких товарищей по институту, Мерочка -университетских, родители своих приятелей, а Ада Наумовна -своих. Наши соседи предоставили нам одну из своих двух смежных комнат. Народу было много, но у меня в памяти осталось, что столы были накрыты в родительской комнате, а танцы были в соседской.

 И вот с 26 февраля началась наша семейная жизнь. Мы поселились в маленькой комнате, а Ада Наумовна с бабушкой - в большой. Утром мы расходились, я на учёбу, а Мерочка в лабораторию делать свой дипломный проект. Днём возвращались, нас ждал обед, Ада Наумовна уходила на работу в театр вечером. Совместную жизнь начали два малознакомых человека со своими уже установившимися характерами, привычками, приязнями и неприязнями. Шло любознательное узнавание и интенсивная притирка друг к другу, как это бывает между новыми деталями в машине.

 Вот что рекомендует женщине гороскоп, если её муж Овен. "На его раздраожительность и импульсивность нужно отвечать кротостью и мягкостью. Только это способно его обезоружить. Ваш воинственный супруг с радостью примёт любой вызов, единоборство доставит ему удовольствие. Поэтому открыто противостоять ему - значит просто провоцировать на уход. Овен очень независим и ненавидит ограничения и запреты. Если вы без пререканий отпустите его на футбольный матч, он будет вам благодарен. Но, потакая ему, и себе не отказываете в развлечениях - он оценит это проявление независимости. Наделённый чувством ответственности, Овен наверняка захочет иметь решающий голос во всех домашних делах. Помните, что на таких мужчин сильнее действуют убеждения, чем крики и слёзы. Если вы будете ласковы, он первый признает свои ошибки и сделает ответный шаг".

 Время от времени у меня продолжали появляться приступы мучительных болей в боку, в плече, унаследованных мною после перенесенного в 1950 году двухстороннего сухого плеврита. Я помню, что вскоре после свадьбы лежал в кровати с жестоким приступом, а в это время приходили гости. Наш дом находился в центре города, на перекрестке дорог к двум театрам, магазинам, кино. Сообщать о своём приходе предварительно по телефону не было принято, да и телефона у нас не было, был только у соседки. Поэтому всё происходило в соответствии с моим каламбуром о Мери, двери и ключе.

 Жили мы в то время беззаботно: ходили на театральные спектакли, концерты, заходили покушать шашлыки в рестораны, в гости, на танцы в только что отстроенном студентами гидротехнического факультета спортивном корпусе во внутреннем дворе моего института.

 Напротив аудитории, к которой была прикреплена наша группа механизаторов- четверокурсников, находилась дипломантская нашего факультета. Там делали дипломные проекты пятикурсники, среди них были Алик Бергер, в будущем начальник механизации Клайпедского порта, Лёва Штейнберг, Долинко, Миша Жванецкий,Юра Кольцов, Саша Вейланд, старший брат Аркадия. В перерывах между лекциями мы заходили в дипломантскую, пообщаться с ребятами, понаблюдать за их работой. Дипломанты к нам относились очень дружественно и такие отношения сохранились, когда мы встречались в дальнейшей нашей жизни.

 В летнюю экзаменационную сессию я неожиданно «завалил» экзамен у Златкина по "Машинам непрерывного транспорта". У меня в экзаменационном билете оказался вопрос по расчёту перфорированной транспортёрной ленты, и он начисто выпал из моей памяти, поэтому я возвратил билет и ушёл. Через несколько дней я экзамен успешно пересдал. Сессия закончилась и впереди предстояла крановая практика, т.е. практика на портальных кранах.

 Я был прикреплён к экипажу десятитонного портального крана немецкого производ-ства "Абус" № 36 на втором районе Одесского порта, где я через год начал работать сменным механиком, к молодому крановщику Чернявскому. Я успешно совмещал практику в порту с пляжем 12 станции. Там ежедневно собиралась молодёжная кампания знакомых. Играли в карты, загорали, купались, рассказывали анекдоты.

 В субботу вечером на воскресенье я с Мери уезжали к родителям на дачу, которую они снимали на летние месяцы, а утром в воскресенье отправлялись на тот же тогда неблагоустроенный пляж 12 станции.

 В июле Мерочка защитила дипломную работу на отлично и получила диплом с отличием. В университете по этому поводу состоялся выпускной вечер. После небольшой официальной части концертную программу вёл одесский конферансье Астахов. Он пел куплеты об англо-американских империалистах: «Факты, факты, если не дурак ты….»

 Когда выпускной вечер закончился человек десять пошли отметить окончание университета в ресторан «Южный», одна входная дверь которого выходила на Гаванную, а вторая на веранду в Городском саду. Этот ресторан потом стал называться «Кав-каз». С нами были однокурсники Мери: Шура, Рита, Витя Николаев, которого я встретил потом в ремонтных мастерских второго района Одесского порта, он работал там токарем на большом германском станке, пеолученном в счёт репараций. Остальных я не запомнил. Денег у нас было маловато и «ресторанного» опыта тоже немного. Например, достаточно было заказать несколько порций селёдки, чтобы хватило на всех, но мы заказали каждому по порции, потому, что она была дёшева, а потом не знали, что м делать с таким огромным количеством.

 После ресторана отправились гулять, забрели в Луна-парк внизу Приморского бульвара, который до революции назывался Николаевским, но оказывается не в честь царя Николая, который в Одессе никогда не был, а в честь его дяди Нинолая Николаевича. Тот когда-то лечился в Одессе. В пустом Луна-парке мы так расшумелись, что нас успокаивать пришёл неизвестно откуда появившийся милиционер.

Прошёл месяц отпуска, положенный выпускнику вуза после окончания, и жена стала собираться в Борислав. Мы прожили вместе, всего 5 месяцев и надо было расстаться как минимум на год, до окончания мною института. Уехал по назначению и Яша, но он быстро открепился и возвратился в Одессу.

Наша учебная группа была направлена на военную стажировку в военно-морскую часть, расположенную на Приморской улице, напротив самого начала Преображенской.
 Группа студентов стала называться взводом, а меня, поскольку я имел уже звание младшего лейтенанта, назначили командиром. Сначала нас повезли на Заставу, где выдали по комплекту рабочего и выходного обмундирования. Потом мы приехали в эту военно-морскую часть, предназначенную для аварийно-спасательных работ. Она занимала большое здание с двором на Приморской и зелёным косогором со стороны Преображенской улицы. Нам выделили жилое помещение - кубрик. В течение месяца с нами проводили различные занятия, включая шлюпочные и испытания в барокамере.

 В этой военно-морской части я снова принимал присягу, что меня страшно шокировало. Первый раз я принял её на учебном корабле «Волга», на траверсе мыса Хако, который стал всемирно известен благодаря Брежневу, как Малая земля. Роль Брежнева на Малой земле при его правлении была раздута до неимоверных размеров.

 Даже такому принципиальному и смелому человеку, как маршалу Жукову в первом издании своей книги «Воспоминания и размышления» пришлось написать, что он хотел было относительно Малой земли посоветоваться с начальником политотдела полковником Брежневым, но тот в этот момент был на Малой земле. Это была, конечно, чушь. После смерти Брежнева эту фразу из книги убрали. Суворов тоже бывал не вчести у импператрицы и императора, но он был помещиком и не так зависел от Екатерины Второй и Павла Первого, как Жуков от Сталина, Хрущёва или Брежнева.

 Однако принятие присяги в море недалеко от героического места длительных и кровопролитных боёв нашей армии, от земли щедро политой кровью советских людей, от земли, на которой погиб легендарный Цезарь Кунников, вселяло в мою душу священный трепет, возникло ощущение торжественности и значительности происходившего. Повторное принятие присяги вместе с моим взводом показалось мне кощунством и как-то сразу девальвировало в моих глазах её значение.

 Пришли первые письма от жены из Борислава. Я уходил в какое-нибудь укромное место прочитать или перечитать их. Но в это время, как назло, вдруг на территории части громогласно раздавалось: «Младший лейтенант!» и я ,бежал, куда вызывали, потому что другого младшего лейтенанта во всей округе, кроме меня, в то время не было.

 Если на 4-ом курсе я больше приятельствовал с Серёжей Грищуком, высоким добродушным парнем, уже отслужившим армию и пришедшим к нам из мукомольного института, то на 5-ом курсе со мной сблизился с Аркаша. Он почти одновременно со мной женился на пухленькой симпатичной девочке Софе, только что закончившей 10-ый класс. Аркаша как-то рассказал, что, когда утром исполняли по радио гимн Советского Союза, Софа вскакивала с кровати в чём была и становилась по стойке "смирно". И такое было.

 Осенью 1956 года в Одессу впервые приехал на гастроли Бухарестский театр оперетты и показывал в Оперном театре оперетту Карла Целлера "Продавец птиц". Ада Наумовна достала мне контрмарку. Это был первый в моей жизни зарубежный спектакль.

 Иногда и в другие вечера я заходил в наш «придворный», т.е при дворе театр музкомедии, а иногда ходил на спектакли в Русский, Оперу или Украинский театры. В музкомедии в тот год поставили "Бал в Савойе" -полная безыдейщина с точки зрения официальной идеологии, но музыка Пауля Абрахама в этом спектакле мне очень понравилась. В то время главным режиссёром музкомедии был Гриншпун, специлизировавшийся на постановке только классических оперетт. А следующий главный режиссер Матвей Ошеровский . наоборот, специлизировался на советских и стран народной демократии музыкальных комедиях, например, «Белая акация», «Поцелуй Чаниты»: «Дарите любимым тюльпаны» и другие. Каждый спектакль в музкомедии был для меня ярким празднеством. .

 Почти ежедневно я писал Мерочке, а она - мне. Она писала, что сняла комнату недалеко от своего "почтового ящика", так назывались тогда засекреченные учреждения. Её зачислили младшим научным сотрудником. Мери была увлечена работой и, вместе с тем, мыслями она, судя по письмам, была в Одессе. А писем за год у нас накопилось очень много, две толстые канцелярские папки.

 На одном из институтских танцевальных вечеров я в предпоследний раз встретил Иту с подругой. Она, как мне было известно, после окончания института осталась там работать. Ита, по-видимому, была ещё не замужем, иначе, чего бы она пришла в чужой институт на танцы. Я внимательно посмотрел на неё, она посмотрела на меня и, как обычно, не обмолвились ни словечком. А поздороваться я мог и по правилам приличия обязан был, но из-за, чёрт знает чего, не сделал этого.

 Новый 1957 год мы встречали с Яшей в какой-то кампании в доме на Канатной. Мы договорились в предновогоднюю ночь сначала пойти на спектакль в Русский театр. Когда спектакль закончился, то оказалось, что транспорт уже почти не ходит, и мы с большим трудом добрались до места празднования. Наша доля заключалась в "выпивке", и мы доставили бутылки в самый последний момент, когда чуть ли не начали бить кремлёвские куранты. Все собравшиеся были справедливо возмущены, но мы кое-как оправдались.

 Я успешно сдал все зачёты и экзамены за 9-ый семестр и, таким образом, полностью закончил теоретический курс института. Впереди была преддипломная практика и дипломный проект. Перед практикой распределяли темы проектов. Мне, как «сильному», т.е. хорошо успевающему студенту была предложена более сложная тема по пневматике, и конкретно она звучала так: "Модернизация перегрузки апатитового концентрата в Мурманском порту".
 Существовавший в то время в Мурманском порту высокопроизводительный комплекс для перегрузки апатита с железнодорожных вагонов на морские суда конвейерными линиями имел ряд кардинальных недостатков. Проект этого перегрузочного комплекса был разработан в Ленморниипроекте, т.е. в Ленинградском научно-исследовательском проектном институте морского флота.

 Моим руководителем дипломного проекта был назначен Златкин, и я направлялся на преддипломную практику в Ленинградский порт. Одновременно я должен был собирать материалы для дипломного проектирования в Ленморнии-проекте. У меня возникла мысль, что по дороге на практику в Ленинград я смогу заехать в Борислав на несколько дней и проведать мою любимую жену, а при возвращении в Одессу продлить это удовольствие до начала подготовки к экзамену по военно-морской подготовке. Поэтому попросил Аркашу телеграфировать мне в Борислав день начала подготовки к экзамену.

 Я купил билет на поезд в Ленинград через Львов и дал Мерочке телеграмму. В плацкартном вагоне, как известно, билет проверяют при входе в вагон, а когда поезд трогается, проводник забирает билеты у пассажиров и укладывает их в специальный классер с пронумерованными карманами. Номер кармана соответствует номеру места, которое занимает пассажир.

 Поезд вышел из Одессы вечером. В моём купе оказались шофера какого-то предприятия. Они ехали во Львов получать на Львовском заводе автопогрузчики. Они разложили стол, выставили водку, кислые огурчики, домашнюю колбасу и пригласили меня составить кампанию. Я для приличия отказался и одновременно вспомнил анекдот о том, как голодный студент предложил едущим с ним сытно закусывающим соседям по купе сыграть в карты.
-Так нет же карт- сказали соседи.
-Не беда!- сказал студент- Я вас сейчас научу, как играть без карт.
-Вот вы- обратился студент к мужчине, который сидел напротив него- идёте к рядом сидящему ломтем хлеба. Он, в свою очередь, кроет вашу карту, т.е. хлеб маслом и идёт к следующему партнёру. Партнёр кроет ломоть колбасой и идёт ко мне. Мне крыть нечем и я принимаю.

 Мы выпили и закусили и тогда я соврал, что работаю механиком по автопогрузчикам в Одесском порту. Обычно я не вру, но видно это соврал за меня алкоголь. И надо же, что через какие-то 7 месяцев я действительно стал работать механиком в порту и не только по автопогрузчикам, но и по кранам.

 За выпивкой и разговорами прошло несколько часов, за окнами вагона было уже совсем темно. Вдруг ко мне подошёл проводник и спросил, почему я не вышел на предыдущей станции. Я опешил от неожиданности вопроса и от понимания, что я ничего не могу доказать, если проводник будет настаивать, что билет был у меня до предыдущей станции. Положение у меня было неординарное: я представил, что при такой ситуации меня могут высадить из поезда на ближайшей станции, а во Львове меня ждёт жена.

 Я стал объяснять проводнику, что еду в Ленинград, что у меня есть соответствующие документы. (Спрашивается, при чём здесь Ленинград, когда поезд идёт в совершенно другую сторону?). Не знаю, что случилось у проводника. По его требованию я должен был пойти к бригадиру поезда Я стал объяснять ему, что еду на практику, что во Львове меня ждёт жена. Проводник с бригадиром о чём-то в полголоса говорили, а я подумал о том, что если билет утерян, то мне придётся приобретать новый до Ленинграда. Они ещё немного между собой поговорили и разрешили возвратиться в вагон.

 Я полагаю, что проводник засунул мой билет не в тот кармашек своей брезентовой сумки. А потом нашёл, потому что возвратил мне его, когда рано-рано поутру одесский поезд медленно вползал под металлические своды огромного сооружения с подземными переходами к перронам. Вокзал был построен во Львове давно, как принято говорить там, "за Австро-Угорщину", Старинный город Львов принадлежал до революции Австро-Венгерской империи и никогда, как говорил мне мой папа-историк, в состав Российской империи не входил.

 Меня встречала Мерочка. Мы не виделись почти полгода. В ожидании прибытия одесского поезда она всю ночь просидела на вокзале. Мы вышли из шумного вокзала на прилегающую площадь. Ещё не рассвело, светились уличные фонари. На мостовой и тротуарах валялись жёлтые мокрые листья деревьев, что-то капало сверху. Было тепло и сыро. Но нам было не до природы, Мы, счастливые и радостные от встречи, медленно, перебивая друг друга в разговоре, ведь надо было рассказать то, что не было написано в многочисленных и пространных письмах, побрели к городской автобусной станции.

 Из Львова мы приехали в областной, но очень маленький и уютный город Дрогобыч, а оттуда снова автобусом, но другим, приехали в Борислав. Этот городок районного значения растянулся вдоль длинной главной улицы. Но было в этом городе что-то оставшееся от его пребывания на Западе, в составе Австро-Венгрии: красиво мощённые улицы, кафе с оркестриками из 2-3 музыкантов, мужчины в непривычных моему взгляду костюмах из шерсти в мелкую клетку, в коротких брюках, с застёгнутыми коленах манжетами. .

 Вдалеке были видны неработающие качалки нефтепромыслов. Название города я запомнил из школы, когда мы читали по украинской литературе повесть Ивана Франко "Борислав смиеться". Жена снимала у хозяйки небольшого дома квадратную комнату с кроватью. Вместо шкафа ей сколотили из широких сосновых досок рамообразную вешалку. Я привёз ей наш маленький двухдиапазонный приемник «Москвич», который мы получили в подарок на свадьбе от её сокурсников.

 Я пробыл в Бориславе несколько дней. Мерочка с утра убегала на работу, её производство, так называемый номерной почтовый ящик был рядом, но мы встречались только вечером. Несколько дней пролетело быстро и мне надо было продолжить свой путь в Ленинград. Было грустно расставаться с молодой женой..

 В Ленинграде стояла зима. Я поселился у бабушки и дедушки в Дегтярном переулке. В управлении Ленинградского порта меня оформили практикантом быстро. Порт протянулся вдоль Невы на многие километры. В один из дней я задался целью пройти от его начала и до конца, но мне это не удалось, конца не было видно.

 Меня прикрепили стажироваться к старшему механику механизации первого погрузо-разгрузочного района порта по кранам Клюковкину. На второй день я пошёл в Ленморпроект, где я должен был собирать документацию по Мурманскому перегрузочному комплексу. Ленморпроект находился в одном и том же огромном сером здании, что и управление Ленинградского порта.

 В один из первых дней после приезда я зашёл в Ленинградский институт инженеров водного транспорта, который также находился недалеко от порта. Златкин просил узнать на кафедре подъемно-транспортных машин, есть ли в ЛИИВТе какие-либо материалы по моей теме. В это время были студенческие каникулы, и институт встретил меня гулкой пустой холлов и коридоров. В отличие от нашего факультета на механизаторском факультете ЛИИВТа лекции читали известные авторы наших учебников, как А.О Спиваковский, А.И. Дукельский, П.А. Самойлович, Рейнгольдт.

 Я нашёл кафедру подъемно-транспортных машин и зашёл туда. Там я увидел невзрачного вида немолодого мужчину, который пересматривал какие-то папки с бумагами. Я отрекомендовался и обратился к нему с интересующим меня вопросом. Мужчина поднял голову и ответил мне, что подобных материалов нет. Тогда я поинтересовался с кем я говорю, чтобы в Одессе не пришлось говорить, что один мужик сказал. "Самойлович" -ответил он мне и продолжил перелистывать и перекладывать папки, не обращая на меня больше никакого внимания.

 Я попрощался и вышел из кабинета. "Вот это да "-подумал я-" сегодня я видел и разговаривал с живым классиком науки о технической эксплуатации. Я пошёл к
выходу и вдруг встретил там Антона Ивановича. Сакович в это время был уже не деканом нашего факультета, а заведующим кафедрой «Подъёмно –транспортные машины и установки», к Оказывается, что в институте Антона Ивановича назначили руководителем нашей группы на практике, и он уже несколько дней находится в Ленинграде, но не может найти ни одного студента. Я, приехавший с опозданием из Борислава, оказался первым, кого Сакович увидел. Он искренне обрадовался, и я был рад его встретить в Ленинграде.

 Мой руководитель практики от порта Клюковкин был невысокого роста, худощавым, уже в возрасте, впрочем, о каком возрасте можно было говорить, если я застал его продолжающим работать в механизации этого же района, когда снова был в Ленинградском порту через 20 лет. А тогда он уже обращался он ко мне с уважением, как к будущему коллеге.

 Когда я высказал несколько предложений по улучшению эксплуатации американских дерриковых кранов, основанных на опыте Одесского порта, то они были приняты с благодарностью. От имени начальника механизации района Клюковкин подарил мне экземпляр книги П.А. Самойловича "Эксплуатация портальных кранов" с соответствующей надписью, удостоверенной печатью. Мне это было приятно. Я тогда, конечно, и мечтать не мог, что сам в конце 80-ых годов напишу учебник по эксплуатации портового перегрузочного оборудования

 Во вторую половину дня я шёл в Ленморниипроект и изучал описание и чертежи Мурманской установки. Я познакомился там с инженером-электриком по фамилии Штейнбок, маленьким, кругленьким, лысыватым, в очках с круглыми стёклами, почти как Илья Ильф. Он сидел в комнате вместе со своими коллегами, но чтобы попасть в эту комнату по каким-то действующим правилам надо было иметь допуск.

 Златкин просил меня по- подробнее узнать о работе радиоактивных датчиков, которые как будто устанавливались или пытались устанавливать на конвейерах. Когда я встретился со Штейнбоком на нейтральной территории, то был заворожен его умением, необходимым для профессионала, быстро набрасывать на бумаге и читать электрические схемы различных устройств. На нашем факультете, к сожалению, на эти умения должного внимания студентов не обращали.

 Я учёл это и, когда преподавал "Электрооборудование перегрузочных машин", стремился привить курсантам навыки чтения электрических схем. Но для этого мне самому пришлось научиться читать и составлять электрические схемы различных механизмов, а потом не менее чётырёх раз за мою преподавательскую деятельность переучиваться и привыкать к новым условным обозначениям. К сожалению, в Союзе довольно часто изменялся без особых оснований, на мой взгляд, ГОСТ на графи-ческие условные изображения элементов электрических схем.

 На одно из воскресений я договорился с родной тётей Мери о встрече, надо было познакомиться с моими новыми ленинградскими родственниками. Для пущего представительства я попросил сваю бабушку поехать со мной. Она принарядилась и выглядела очень импозантно. От Дегтярного переулка до Приморского проспекта путь был не близок, мы ехали трамваем с несколькими пересадками. Наконец, добрались до Новой деревни, так назывался этот район, где была Чёрная речка и место дуэли А.С. Пушкина с Дантесом.

 Мы попали в трёхкомнатную самостоятельную квартиру в так называемом сталинском доме. До этого, несмотря на мои 23 года, мне в таких квартирах с ванной, туалетом, газом и прихожей до этого бывать не приходилось. Дядя Мери получил эту квартиру за заслуги в области создания советской атомной бомбы в 1946 году вместе со сталинской премией, которая после смерти Сталина стала называться Государственной. За участие в создании водородной бомбы он стал лауреатом Ленинской премии

 Тётя оказалась дома одна, дядя появился позже, а их сын Боря, тоже студент, где-то отдыхал в студенческом лагере. О существовании таких лагерей я до этого не слыхал. Тётя была ростом ниже своей родной сестры, моей тёщи. и по-видимому, чтобы казаться выше по квартире ходила в туфлях только на высоких каблуках. Она была уверена в себе, держалась очень естественно. У тёти был бойкий язык и хорошо поставленный голос, ведь она была актрисой. Она любила взобраться на диван или на тахту с обувью и взять "беломорину" в рот. Так тогда назывались широко распространённые папиросы "Беломорканал". Она много говорила, папироса каждый раз гасла, и она её снова раскуривала зажжённой спичкой. Пепел падал не только в пепельницу, которую она держала в руке. Мы взаимно присматривались и оценивали друг друга. Мы вместе курили, и это создавало какую-то общность.

 К обеду пришёл дядя. Он был худощав и значительно выше своей жены. Ему тогда было лет 56-57 . По отношению ко мне дядя был сдержан и внимателен. Когда стали накрывать на стол, он достал графинчик с водкой. Мы выпили поворили об одесских делах и бориславских, о моей практике в Ленинграде и моей семье. Оказалось, что дядя в молодости написал книгу о минеральных удобрениях, основой которых является апатит. Я попросил почитать эту книгу, чтобы побольше узнать о свойствах апатитовой руды. При взаимном желании между нами, по-видимому, устанавливались контакты и взаимопонимание.

 Мы возвратились в Дегтярный переулок затемно, но в Ленинграде в это время года очень поздно светает и очень рано темнеет. Моя бабушка после нашего совместного визита никаких эмоций не выражала. Она несомненно своей умной головой уже дала оценку моим новым родственникам, но делится своим мнением не торопилась. А впрочем, её мнение меня не очень интересовало, поскольку я уже давно жил своей головой, но если бы оно совпало с моим, мне бы это было бы приятно.

 Зимний Ленинград не особенно приятен для прогулок по городу, но я всё же гулял, ходил в кино, снова посещал Эрмитаж, Русский музей. Русский музей мне нравился больше, выставленные там картины по сюжетам и духу были мне ближе.

 В это время ярким фейверком высветилась новая кинокомедия "Карнавальная ночь" с Людмилой Гурченко в главной роли. Я посмотрел её несколько раз. Впечатление было потрясающим. Моё поколение, привыкшее к сталинским фильмам времён войны и послевоенных лет, вдруг как будто оказалось в потоке лёгкой и тёплой воздушной струи, прогретой и освещённой солнечным светом. Самое большоё впечатление производила Гурченко, молодая, поющая и танцующая и джаз-оркестр, этот символ проклятой буржуазной культуры, снова свободно зазвучал в новой картине, значит, снят запрет с джазовых мелодий.

 А Игорь Ильинский через 20 лет после "Волги-Волги" мало изменился, что Бывалов, что Огурцов, прошла война, на мой взгляд, что-то должно было измениться в манере игры артиста, названного "народным". Афористические высказывания Огурцова мгновенно вошли тогда в студенческую речь.

 Другим впечатляющим фильмом был чёрно-белый аргентинский "Возраст любви" с необыкновенной Лолитой Торес. Он тоже тогда шёл на экранах ленинградских кинотеатров. Мне помнится , что на этот фильм пошёл с дедом. Кинокартина была полна замечательных песен и танцев, которые запомнились мне на всю жизнь, может быть, ещё и потому, что на Лолиту я ходил ни один раз. Недаром, когда через несколько десятков лет Лолита Торес выступала в Одесском дворце спорта, я с Мерочкой пошли на неё посмотреть и послушать. Но это, конечно, была сосем другая Лолита. Она былого впечатления, естественно, на нас уже произвела.

 Посещал я в Ленинграде и театральные спектакли. Особенно мне запомнилась оперетта Р. Фримля и Г Стотгарта "Роз-Мари. В этот вечер у меня был приступ обычных моих болей, а в спектакле было много смешных сцен. Смеяться я не мог. Я втыкал себе большой палец между рёбер и неестественно повизгивал. Это было очень мучительно.

 Я скучал по жене, часто писал и ждал, когда закончится практика, чтобы снова побывать в Бориславе. А пока я с удовольствием подобрал и купил ей в подарок начинающие входить тогда в моду курточку на молнии цвета кофе с молоком, где было, как говорили, больше молока, чем кофе.

 Все мои ленинградские родственники зимой были в городе, никто никуда не уезжал и я ходил к ним в гости. Иосиф работал на заводе имени Лепсе по капитальному строительству. Он переговорил с руководством завода, и оно не возражало, чтобы я после окончания института начал там работать по специальности. На заводе было много подъёмно-транспортного оборудования. Я был благодарен моему дяде за заботу обо мне. Перспектива жизни в Ленинграде в какой-то мере привлекала меня, потому что я не был уверен, что получу при распределении в институте хорошее назначение. Я отказался от предложения Иосифа, но это мог быть другой жизненный путь нашей молодой семьи. Я об этом не жалею. Хорош город Ленинград, но Одесса лучше.

 Преддипломная практика закончилась, и я возвращался в Одессу снова через Борислав. На этот раз дорога мне была известна и Мерочке не было необходимости приезжать во Львов, чтобы встретить меня. И вот мы снова вместе и нам очень хорошо, но только то, что в любой момент может придти телеграмма от Аркаши, создавало неуверенность, что завтрашний день мы проведём вместе.

 Мерочка познакомила меня с директором её предприятия-установки, ящика, где она работала. И этом ящике они изыскивали способ промышленного превращения природного газа в ацетилен. Установке нужен был главный механик, и Мерочка предварительно поговорила с директором Та захотела со мной познакомиться. Я пришёл к ней на приём, и мы беседовали об обязанностях главного механика. Мне она понравилась. Как я ей показался я не знаю, но в институт пришёл официальный документ с просьбой отправить меня на работу в этот почтовый ящик.

 А пока по вечерам мы гуляли по Бориславу, ходили в кино в Дом культуры нефтяников. Там мы и увидели очень приятный немецкий фильм "Песни на улицах". Песни из этого фильма быстро стали популярными среди молодёжи. Ходили мы и в кафе, ездили в областной центр захолустный Дрогобыч.

 В Дрогобыче была центральная городская площадь, по квадратному периметру которой стояли здания с магазинами на первом этаже. Над прилегающими к площади домами возвышалась бывшая ратуша с металлическим флюгером на башне. Приятно было бродить с Мерочкой по незнакомому для меня городу. А жена бывала в Дрогобыче неоднократно, ведь расстояние от Борислава до Дрогобыча , как от Греческой площади в Одессе до 16 станции Большого фонтана, если измерять временем поездки автобуса.. Было сыро, но тепло, и небольшой ветерок на улицах не уменьшал удовольствия от нашего общения после более месячного перерыва. Ведь нам надо было так много рассказать друг другу.

 Но вот и пришла телеграмма от Аркаши. Надо снова расставаться неизвестно насколько, может быть до майских праздников. Я выехал из Борислава попозже с тем, что заночую во Львове у племянника Якова Ильича-Толи, а утром следующего дня выеду в Одессу. Толя и его жена были глухонемые, у них рос маленький сын, и они надеялись, что он будет говорить, поскольку слышит. Все связи из квартиры с внешним миром осуществлялись через большую немецкую овчарку. Она не только охраняла квартиру, но и начинала лаять, если раздавался звонок у входной двери. Толя потом приезжал с сыном в Одессу, а в тот вечер он показал мне одну из достопримечательностей Львова -Высокий замок и повёл меня в свой клуб глухонемых.

5. ОКОНЧАНИЕ ИНСТИТУТА
 На этот раз я без особых приключений в дороге благополучно аозвратился в Одессу, на вокзале меня встречал папа. Он всегда стремился, если я уезжал или приезжал, проводить меня или встретить. Я этому ритуалу, в отличие от папы, как и получению поздравительных открыток, никогда не придавал большого значения.
 
Благодаря Аркаше, я своевременно появился в институте и сдал экзамен по военно-морской подготовке. Вместо военно-морского звания младший лейтенант , которое мне присвоили после окончания мореходки, после института мне добавили слово инженер и я стал называться младшим инженер -лейтенантом. И с этим званием я проходил очень долго, пока его не отменили, как таковое. Я стал инженер- лейтенантом. Другим приказом министра обороны я был произведен в лейтенант -инженера и в этом чине просидел в запасе до тех пор, пока меня не отправили в отставку с повышением в ранге- я стал, как когда-то мой папа, старшим лейтенантом, но с довеском- инженер.

 Потом надо было сдать зачёт по преддипломной практике. Его принимал Златкин. На него хорошее впечатление произвёл отзыв порта и надпись на подаренной мне книге П.А. Самой-ловича. Я рассказал о собранном материале для дипломного проектирования, и получил зачёт с одобрением.

 На следующий после зачёта день начиналось дипломное проектирование. Нам была выделена дипломантская -аудитория, оборудованная чертёжными столам. Мы были обязаны ежедневно являться поутру и работать: рассчитывать и чертить. Периодически в дипломантской появлялся тот или иной руководитель проектов, чтобы проверить, как идёт проектирование, и проконсультировать закреплённого за ним дипломанта, если в этом возникала необходимость.

 Сначала дело у меня не «варилось». Оказалось, что нужен был какой-то инкубационный, если можно так назвать, период, чтобы в моей голове не созрело, нет, а что-то проросло. С чего начинать, как начинать, по-видимому, нужен был план выполнения, работы но как составить его, если не совсем представляешь полного объёма работы.

 Златкин был скуп на слова на консультациях. Но наступило время, когда после многих дней напряжённой работы, повторяя выражение незабвенного Горбачёва: "процесс пошёл". Я начал писать расчётно-пояснительную записку. В главе записки "Физико-химические свойства груза" я использовал данные из книги Якова Ильича, знаменитого Мериного дяди, об апатите.

 В процессе проектирования возник вопрос о вибрации вагона с апатитом для ускорения разгрузки, особенно при зависании груза. Исходя из существовавших стандартов, нельзя было подобрать соответствующие пружины, которые получились по моим расчетам. Они получались огромными. Златкин посмотрел расчеты и сказал, чтобы я отказался от вибрации. По-видимому он не знал или забыл, что вибрацию можно создать дисбалансом. Я этого тоже не знал, пока не увидел подобную установку в начале 70-ых годов в Хлебной гавани Одесского порта. Эта установка принадлежала элеватору, а сам элеватор министерству заготовок Союза. Было и такое министерство в бСССР.

 Я уже второй год работал сменным механиком в Одесском рорту и стоял на смене с Юрой Кольцовым, закончившим институт на год раньше меня, когда неожиданно в нашей дежурке появились наши метры Сакович и Златкин. Златкин, увидев меня, сообщил: "А знаете, мы всё-таки пружины для вибрации вагонов подобрали". Я так и не понял, то ли он упрекнул меня, что я не подобрал, то ли оправдывался, что оказался не на должной высоте как бывший мой рководитель дипломного проекта.
 
Наконец, я закончил в черновике расчётно-пояснительную записку и можно было приступать к вычерчиванию установки на 12 листах. Но в дипломантской чертить было трудно, каждый раз что-то отвлекало от работы, требовавшей постоянного и напряжённого внимания. Поэтому я решил чертить дома, тем более, что я уже привык к своей не самой лучшей по качеству чертёжной доске и к своей чертёжной планке с колёсиками. Я сказал об этом Златкину, он не возражал.

 Нам раздали места назначений. В Одессу не было ни одного места. Были: Выборг, туда собирался Вейланд, в Астрахань решил проситься –Федя Чаплыгин, Поехать в
Клайпеду хотели Володя Казаев и Виталий Кшежевский, он год назад фотографировал по моей просьбе кольца осаждения, которые получались у Мери в её дипломной работе. В Калининград, бывший Кенинсберг просился Москаленко, Серёжа Грищук намеревался поехать на Сахалин преподавателем в тамошнее мореходное училище, В свой родной Херсон хотел возвратиться Коля Макосевский, бывший Губский, а в Николаев Гена Труфанов. В Красноводск поехал Лёня Головко, я уже писал, что там он дорос до должности начальника порта и по положению стал депутатом Верховного совета республики.

 Я знал, что у меня есть место в Бориславе, там у меня жена, которая работает по назначению и также, как и я, имеет высшее образование. При таком раскладе в соот-ветствии с действовавшим законодательством меня при наличии запроса должны были распределить в Борислав.

 В день, когда было назначено распределение, я не торопился, моё место никто не заберёт. Встал, сытно позавтракал и, не торопясь, отправился в институт. Я пришёл, когда комиссия уже заседала и меня искали. Дело заключалось в том, что Одесский порт затребовал четырёх инженеров-механиков с условием, что они имеют жильё в Одессе и не будут его требовать. . Нашли троих: Аллу Батуру, которая перешла к нам с предыдущего курса, потому что вышла замуж за моряка Черноморского пароходства и родила, Юру Гупаленко и Валю Каплинского. Четвёртого не оказалось и тут вспомнили обо мне. "А подать сюда Ляпкина-Тяпкина", как написал бессмертный Николай Васильевич Гоголь в не менее бессмертном «Ревизоре». Где он, четвёртый? И как раз в этот момент появляюсь я, и вот я уже на заседании комиссии.

-Вам предлагается подписать назначение в Одесский порт сменным механиком -сказал мне председательствующий.
-Вообще то у меня жена (мне было приятно, что у меня уже есть жена) работает младшим научным сотрудником в Бориславе и оттуда есть, как мне известно, письмо, в котором просят институт меня туда послать -скромно ответил я.
 И тут председательствующий стал меня убеждать. Пять лет назад меня убеждали, что я должен поехать работать на Сахалин, а теперь я дожил до того, что меня убеждают остаться в Одессе.
-Как? -начал председательствующий -государство 4 года учило вас в мореходном училище, потом 5 лет в институте, а вы собрались уходить в министерство химической промышленности. Это непорядочно!
-А что министерство химической промышленности это не наше государство?- парировал я.

 Члены комиссии стали о чём-то совещаться. Кабинет был длинный, комиссия си-дела в глубине у большого окна, а я стоял у двери. Сбоку от меня на стуле, закинув ногу на ногу, сидел Федя Чаплыгин, парторг нашего курса.
-Володя! -сказал он мне тихо- чего ты в бутылку лезешь, чем для тебя Одесса не хоро-ша?
Я на минуту задумался над его словами, он был прав. И вправду, чем Одесса для меня не подходит? Вот что значит посторонний толчок, чего мне в действительности уезжать из родного города?
-Ладно, я согласен -примирительно сказал я, готовый ещё минуту назад вступить в бой за своё право работать в Бориславе.

 Это распределение оказалось предварительным, потому что на следующий день в кабинете ректора института Коробцова состоялась официальная церемония. Каждый из нас по очереди заходил в кабинет, представлялся, говорил, куда он хочет получить назначение, и расписывался в соответствующей ведомости. После этого Коробцов от имени комиссии желал успеха, подписавший назначение благодарил за доброе пожелание и тихо уходил. Его место занимал следующий выпускник. Механизм распределения-назначения работал быстро и без задержек.

 Таким образом судьба моя была решена, я был доволен, что остался работать в Одессе, я любил и продолжаю любить мой родной город. Теперь об этом радостном событии надо было сообщить родителям и Мерочке. Она ответила, что тоже довольна перспективой возвратиться домой, в Одессу. Мери привыкла жить в большом городе с театрами, друзьями и знакомыми и в Бориславе, когда новизна восприятия исчезла, ей стало грустно и нудновато.

 На первомайские праздники в Одессу приехала Мерочка и на заработанные ею деньги накупила и привезла всем нам подарки. Это было очень мило. Стояли тёплые солнечные дни, настоящая одесская весна. Весна была и у нас на душе, впереди уже было всё ясно, мы будем жить и работать в родном городе, в городе моего детства нашей юности и взросления, нашей встречи.

 1 мая было омрачено трагическим событием. Наш сокурсник Вася Марусич в не совсем трезвом состоянии захотел съехать по перилам лестницы с 3-го этажа здания института, где находилась наша дипломантская, вниз. Он потерял равновесие, упал в пролёт лестничной клетки на первый этаж и насмерть разбился. Это действительно была трагедия, парень из села поступил в престижный институт, проучился почти до конца и такой нелепый финал. А каково было родителям Васи? Это в полную меру начинаешь осознавать, когда сам становишься родителем.

 Жена уехала, праздники закончились, и я снова возвратился к вычерчиванию чертежей, их должно было быть 12 стандартных листов, называемых А-1. Ко мне домой чертить свои листы напросился Аркаша Он притащил ко мне в комнату свой чертёжный стол, и мы целыми днями напряжённо работали, прерываясь на еду, ночной сон и походы в институт для отчёта о проделанной работе перед Златкиным. Иногда Аркаша оставался ночевать, и мы читали вслух на сон грядущий "Приключения бравого солдата Швейка" Ярослава Гашека и очень часто, много и долго смеялись.

 Я закончил вычерчивать свои листы и стал переписывать начисто расчётно-пояснительную записку. В записке было 230 страниц, написанных на стандартных машинописных листах бумаги. Оказалось, что переписать больше чем 10 страниц в день при всём моём усердии не удавалось. Аркаша попросил меня сделать надписи на его чертежах, он считал, что я надписываю чертежи красивее, чем он.

 В мае в институте состоялась научно-техническая конференция. В ней участвовали студенты старших курсов всех факультетов института. Я не собирался в ней участвовать, но меня попросил Златкин, и я не счёл возможным отказать. По этому поводу был типографским способом отпечатан проспект заседаний секций и перечень докладов, которые должны были там прочитаны. В этой книжечке я впервые увидел напечатанную типографским способом свою фамилию. Темой моего доклада были пути модернизации Мурманской установки для перегрузки апатитового концентрата.

 Пришлось на некоторое время отключиться от диплома, подготовиться и выступить на секции подъёмно-транспортных машин. Доклад был оценен положительно и я даже получил грамоту.

 Дипломное проектирование подходило к финишу, когда от меня потребовали, чтобы я согласовал свой проект с кафедрой "Организации грузовых работ". На кафедре меня представили дипломантке, женщине лет тридцати, которая должна была увязать некоторые вопросы своего дипломного проекта с моим. Это мне польстило, видно доклад на конференции действительно оказался удачным.

 Наконец, все чертежи были вычерчены, расчётно-пояснительная записка переплетена, а это означало, что дипломный проект был готов, он представлял собой пневматический вариант перегрузки апатитового концентрата в Мурманском порту взамен уже существовавшего транспортёрного. Я увидел начало строительства такой пневматической установки в Мурманском порту в конце 70-ых годов. т.е. через более, чем через 20 лет после разработки идеи.

 Теперь предстояло рецензирование. Моим рецензентом был назначен ведущий инженер центрального конструкторского бюро ММФ № 3 Гордеев. ЦКБ-3 находилось на Ланжероновской улице напротив Пале -Рояля. Я пришёл к Гордееву в ЦКБ 21 июня и договорился о встрече, он пригласил меня к себе домой. Гордеев жил на последнем этаже в новом доме недалеко от Нового базара на Подбельского, напротив тогда будущего кинотеатра «Дружба». Я оставил ему чертежи и записку, и он обещал на следующий день написать рецензию. На доске объявлений при входе в институт появилось объявление, что 24 июня в Большой лекционной аудитории состоится защита дипломных проектов следующими дипломантами, в числе перечисленных была и моя фамилия.

 До защиты моего диплома оставалось несколько дней. На следующий день, 22 июня, в день начала самой кровопролитной войны в мире, я вечером , со свойственной мне пунктуальностью своевременно пришёл к Гордееву. Он предложил мне подождать и пока покурить на маленьком балкончике, и, пока я курил, с интересом наблюдал, как
медленно скрывается за срезом крыши противостоящего дома ослепительно сверкающий диск летнего одесского солнца.

 Я ознакомился с рецензией, она была положительной. В заключении в ней отмечалось, что при исправлении приведенных Гордеевым недостатков, дипломный проект может быть оценен отметкой "отлично". Мне это было приятно, но с целым рядом его замечаний я не согласился и показал ему, что они учтены проектом. Гордеев проверил и снял эти замечания рецензии. Он пожелал мне успеха на защите, и мы расстались.

 День 23 июня я потратил на исправления в проекте в соответствии с замечаниями Гордеева, с которыми я был согласен, и на обоснование ответов на те замечания, с которыми я был не согласен.

 В Одесском политехническом институте длительное время ректором был Виктор Афанасьевич Добровольский, о котором в городе ходили легенды. Рассказывали, что он как-то сказал: "Пять лет мучений, пятнадцать минут позора и инженер готов". Он имел ввиду пятнадцатиминутную защиту дипломного проекта. Я это к тому, что у меня позора не было, а было достижение сверкающей вершины. Это Маркс писал, что только тот достигнет сверкающих вершин науки, кто вскарабкается вверх по отвесным стенам. Моя вершина не была сверкающей вершиной науки, но была моей.

 В этот солнечный день я защищался вторым или третьим. Я развесил свои чертежи на учебных досках, которые стояли перед столом представительной государственной комиссии. За столом сидело человек 8, председателем комиссии был главный инженер Одесского порта Михаил Акиндинович Калин, кроме него я запомнил Златкина и Староссельского, бывшего коллегу Виктора Афанасьевича Добровольского, который вёл у меня на третьем курсе "Детали машин".

 Я закончил свой доклад точно в установленное время. Мне было приятно, что "Старосел", так называли студенты Староссельского, этот очень уважаемый среди специалистов по деталям машин, приветливо улыбался мне. Потом зачитали рецензию Гордеева и я стал рассказывать, с какими замечаниями я согласен и с какими нет и почему. Далее по ритуалу должны были следовать вопросы членов комиссии. Один вопрос задал своим тихим голосом Калин:
-Возможно ли проведение модернизации установки, не прерывая работу существующей?
 Второй вопрос, я не помню, кто из членов комиссии задал его, он касался экономики. А потом поле короткого совещания Калин объявил, что я защитил проект на "отлично" и мне присваивается звание инженера-механика по оборудованию и механизации портов.

 Калин от имени всей комиссии поздравил меня с успешным окончанием института и выразил надежду, что я буду высоко нести это звание. Тут я не совсем понял, то ли звание инженера, то ли звание выпускника института, то ли два звания сразу. Но я, конечно, не стал задавать вопросов, в этот момент я был по-настоящему счастлив, это был мой звёздный час в отличие от звёздных часов человечества, описанных блестящим писателем прошедшего века Стефаном Цвейгом.

 В аудитории раздались звонкие аплодисменты, там сидели уже защитившиеся и ещё не защитившиеся. Они пришли на защиту со своими жёнами и девушками, а те принесли с собой цветы. Моя жена была в это время в Бориславе и, сбросив с себя многодневный и ответственный груз дипломного проекта, я теперь соображал, как быстрее добраться до Борислава. Поэтому я не стал дожидаться получения диплома и выпускного вечера, и стал собираться в дорогу в Борислав, «котрий смиеться» за женой.
Примечание: Так как  при выпуске наш курс, кроме приобретения кустарных значков (тогда ещё не было государственных) об окончании института),  не сделал ни альбома, ни коллективной фотографии, то я попытаюсь по памяти перечислить своих сокурсников-выпускников :1.Бабкин Анатолий, 2. Батура Алла, 3.Бедриченко
174
Борис  4. Бондарева Алла, 5.Бутенко Юрий, 6.Быковский Виталий, 7. Бычок Николай, 8.Вейланд Аркадий 9.Взнуздаев Николай 10 Головко Леонид, 11.Грищук Сергей, 12.Гупаленко Юрий, 13..Икконников Николай, 14 Казаев Владимир, 15. Канский Роман, 16. Каплинский Валентин, 17.Кжежевский Виталий, 18 Лукомский, 19. Макосевский (Губский) Николай,. 20.Москаленко Аркадий, 21. Подоляк Олег, 22. Погорский Василий,
 23. Тихонюк Борис, 24 Токарева (Колосова) Клавдия, 25. Храновский Виталий, 26. .Чаплыгин Фёдор , 27. Шиф Владимир..
Начали учиться 1 сентября 1952 года две группы, 56 человек с кандидатами, из  них закончила  в июне 1957 года только  одна группа, а сохранилось из  начавших двух 22 человека..

В 2000 году Одесский институт водного транспорта (1930-1945 г.г.)- Одесский институт инженеров морского флота (1945-1994г.г.) – Одесский государственный морской университет (1994-2000г.г,) отмечал семидесятилетие своего существования. В связи с этим был выпушен юбилейный буклет. Статья,. посвящённая факультету «Механизация портов» заканчивалась следующим абзацом в переводе с украинского языка: Большой вклад  в развитие факультета внесли учёные и педагоги, которые работали долгие годы на факультете: профессора А.И. Дукельский, Н.И. Ерофеев, В.И Небеснов, М.И. Коваленко, Ф.П. Снеговский, М.В. Олейник, С.М. Родимов, И.Ф. Шумлянский, Г.И. Кузьменко, С.М. Попов,  Е.И. Веремеенко, Л.Д. Крук, В.И. Фесенко, Д.В. Макаренко, В.М. Пустовой, О.М. Трунов, Л.Я. Курочкин, В.О. Цимарный, В.О. Яценко, М.Ф Зубко, И.И. Мархель.
 К сожалению, в этом длинном списке кандидатам технических наук, замечательным преподавателям   Антону Ивановичу  Саковичу и Марку Зиновьевичу Златкину места по какой-то причине не нашлось, хотя они в течение многих лет успешной работы подготовили большую группу хороших специалистов.

6. ВОЗВРАЩЕНИЕ МЕРИ В ОДЕССУ
 Я приехал в Борислав, в котором летом часто идут дожди, в яркий июньский солнечный день. Автобус сбросил меня где-то в городе, и я стал подыматься вверх по деревенской улице. Она проходила мимо Мерочкиного дома и далее к так называемой «установке», где она уже почти год отработала младшим научным сотрудником. Я бросил чемодан во дворе её дома и пошёл на установку, это было недалеко, чтобы сообщить жене о своём приезде. Она уже подала заявление об уходе в связи с назначением мужа в Одессу, но продолжала работать, надо было завершить очередное исследование.

 И пока Мери завершала свою трудовую деятельность в Бориславе, я ходил в магазины и на базар за покупками и готовил еду. Вечером мы развлекались. Как-то вечером мы с сотрудниками Мерочки отправились пешком из Борислава в Трускавец. Это был очень известный курорт с природной водой "Нафтуся". Эту воду транспортировать в глубь страны не удавалось, она теряла свои целебные свойства. Мы попробовали "Нафтусю", пить её добровольно можно было только в качестве лекарства. Потом мы погуляли по терренкурам -по дорожкам, оборудованным слева и справа множеством туалетов. Под воздействием воды промываются почки и другие человеческие принадлежности, и потребность в посещении туалета возникает у регулярно пьющего воду почти мгновенно.

 Потом мы посидели в трускавецком ресторанчике. С нами был руководитель мерочкиной лаборатории Кирьян. Я впервые увидел воочию бывшего заключённого, работавшего в "шарашке" и сделавшего там диссертацию. Я тогда ещё не знал о существовании огромной рабовладельческой империи, именуемой ГУЛАГом. В шарашках сидело немало талантливых учёных и инженеров, например, создатель советских ракет Королёв. Они выполняли там научные и проектные работы. О шарашках подробно написал Александр Солженицын в книге "В круге первом" и Даниил Гранин в книге "Зубр" о выдающемся учёном Россовском. Мы возвратились из Трускавца в Борислав поздно и оживлённые выпитым.

 Другой раз в один из выходных дней мы с сотрудниками поехали "на природу" в горы. Места в Прикарпатье необыкновенно живописны и красивы. Автобус привёз нас на зелёную полонину, так называются там равнинные полосы, зажатые между двумя хребтами гор. Эту полонину прорезала бурная горная речка, вода в ней была чистой и холодной. Мы загорали, купались, пели, и только, когда зашло солнце, возвратились в Борислав.

 Мы стали собираться домой, в Одессу. Выехали из Борислава автобусом и вскоре были в Дрогобыче, а затем и во Львове. После тихого Борислава я, истый горожанин, вдруг почувствовал себя на улицах Львова неуютно. Было удивительно, что я так быстро отвык от интенсивного движения городского транспорта на городских улицах. Погода была в этот день неустойчива, солнце несколько раз сменялось проливным дождём. Мой выходной костюм промок насквозь и слегка парился, когда на смену дождю появлялось солнце.

 В этот день по расписанию поезд в Одессу не шёл. Он должен был быть на назавтра, и мы ночевали у какой-то знакомой Ады Наумовны по театру Советской армии. У этой женщины была большая квартира с просторными комнатами и высокими потолками, Таких просторных квартир в Одессе я не видел. Обычные комнатные печи отапливались природным газом, достаточно было открыть печную дверцу и зажечь газовую горелку.

 На следующий день мы выехали в Одессу. Места в плацкартном вагоне нам достались боковые, нижнее и верхнее. Спать на них было менее удобно, чем на обычных, но зато днём, опустив верхнюю полку и подняв среднюю часть нижней, мы до самой Одессы уютно сидели за общим столиком друг напротив друга. Для Мери заканчивалась её бориславская эпопея, впереди вырисовывалось много новых проблем, среди которых необходимо было снова приписаться на Греческой, устроиться на достойную работу, ведь у неё уже был некоторый опыт работы младшим научным сотрудником в исследовательской лаборатории.

 Разрешение на прописку необходимо было получить у председателя Сталинского районного исполнительного комитета депутатов трудящихся, так назывался по так
называемой сталинской конституции этот орган как-будто бы народного представительства и управления. Потом Сталинский район в борьбе Хрущёва с культом личности переименовали в Жовтневый. Председатель принимал в этот день вечером в небольшом помещении со стороны Греческой улицы в здании кинотеатра "Украина", который ещё недавно назывался имени «Двадцатилетие РККА»..

 Очереди, на удивление, к председателю не было, и я прошёл в кабинет. Поздоровавшись, я выложил на стол соответствующие бумаги и стал рассказывать, что получил после окончания института назначение в Одесский порт и поэтому прошу разрешения приписать жену, которая возвратилась в Одессу из Борислава.
 
 Рассказывая, я смотрел на председателя и увидел, что он медленно отрицательно водит головой из стороны в сторону. Он отказывал в прописке. Вопрос прописки в Советском Союзе был одним из важнейших. Нельзя было приписаться, не работая, и нельзя было поступить на работу, не будучи прописанным в городе. Тогда я недоумённо спросил его: "Так что мне теперь разводиться с женой?" Он вдруг остановил движение своей головы, взял заявление и подписал. Прошло уже почти сорок лет, но я до сих пор помню этот случай и не могу объяснить его себе. Может быть, если бы он, также ни слова не говоря, подписал заявление, я бы забыл этот эпизод, а так помню.
 
Совершенно безрезультатными оказались многочисленные попытки Мери найти работу по специальности. Она ежедневно ходила по различным предприятиям и учреждениям, имеющим отношение к химии, но нигде не смогла устроиться. Это были настоящие "хождения по мукам", унизительные по форме и издевательские по содержанию. Только через 5 долгих месяцев, благодаря каким-то знакомым моей мамы, был найден начальник лаборатории химического завода местной промышленности. Он посодействовал устройству Мери на работу лаборанткой с минимальной ставкой. Но первый месяц надо было отработать даром, а зарплату отдать ему. После пяти месяцев сплошных разочарований это было достижением.

 А я в соответствии с выданной в институте мне путёвкой 2-го августа явился в отдел кадров порта. Он тогда находился в здании управления портом на площади Вакулен-чука или по-старому Таможенной.