Джек и его драка

Пыль. Летом так много пыли. Откуда берётся эта гадость? Джек сидел на скамейке и докуривал самокрутку. Ветер поднимал на просёлочной дороге небольшие смерчи и игриво гнал их на запад. Джек тоже шёл на запад, и им было по пути.
«Откуда берётся эта гадость?» - думал Джек, глядя на смерчи. Но ответ не особо волновал его умиротворённое сознание. Просто вопрос был, а когда появится ответ, Джека мало волновало. Вот откуда берётся дождь, Джек знал хорошо. Бабушка в его недалёком, но таком обманчиво-полузабытом детстве рассказывала, откуда берётся дождь. «Ангелы, Джек.» - говорила она, раскатывая тесто скалкой, «Ангелы плачут о делах человеческих.»
Детство. Слишком давно и фальшиво это было. Слишком много говорили усатые рты, слишком мало внимали уставшие морщинистые уши. И всё было не так. Совсем не так, как хотелось бы. Совсем не так, как пишут в книгах. Однажды, когда Джек повзрослел, он понял, что всё не так, как говорила бабушка, что ангелы не плачут. Они обсыкают весь этот смрадный несовершенный человеческий род из своих белоснежных светящихся пиписек. И когда попадают священными струями на их отягощенные повседневными заботами затылки, то начинают оглушительно хохотать. А люди думают, что это гром.
Так думал Джек, сидя на скамейке и докуривая самокрутку. Легкие летние облачка то и дело заслоняли от него ненавистное солнце. Зачем оно светит? Кому это нужно?
Джек потушил окурок о рваный, привычный ко всему кед, аккуратно положил бычок на скамейку и вышел на дорогу. Дорога вела на запад. Джек поморщился от пыли, которая лезла в глаза. Откуда берётся эта гадость? Ответа не было. Ничего не было. Были боксёрские перчатки в полиэтиленовом пакете, эластичные бинты, и привычные ко всему рваные кеды. Даже капы не было. А ведь Джек шёл на серьёзный бой.
 «В эту пятницу у тебя будет необычный бой», сказал тренер с улыбкой, когда тренировка окончилась и малолетние боксёры любители разматывали свои причиндалы. Джек сидел в стороне от всех. Независимый, гордый. Просто ему действительно было плевать, он принимал жизнь такой, какая она есть.
 «Если тебе хорошо, улыбнись, потому что это скоро закончится, если тебе плохо, улыбнись, потому что может стать ещё хуже.» - думал он, когда тренер подошёл.
- В эту пятницу у тебя будет необычный бой, - сказал тренер и, как обычно, улыбнулся.
- Хорошо, я готов, - ответил Джек и так же обычно улыбнулся в ответ.
Тренер постоял немного, ожидая, что Джек спросит что-нибудь, но Джек промолчал. Завязал шнурки, взял пакет, встал, спокойно глядя на своего учителя.
- Тогда до встречи, - сказал тренер и отошёл к другим ребятам.
- Всего доброго. – ответил Джек и вышел вон.
Пересёк школьный сад с протоптанной тропинкой, перемахнул через забор, игнорируя проделанную прочими дыру, и вышел на дорогу. Тренер наблюдал за ним через окно. Странным он был, этот Джек. Видит Бог, странным. Первым с тренировок уходил, первым приходил, ни с кем не разговаривал. Болел наверное чем-то. Или мать его болела. Если вообще она у него была.
В раздевалке галдели прочие малолетки. Дрались, смеялись, подначивали друг друга.
Зачем тренер решил устроить этот бой? Он не знал. Так, ради шутки может быть. Хотя, какие тут шутки. Дело может окончится травмой. А там и до суда и до вылета с работы дело недалёкое. Кому это нужно?
- Виктор Петрович, а Касторский у меня перчатки отобрал и не отдаёт, скажите ему…
Тренер повернулся. Ему стало жаль этого парнишку. Маленький, взъерошенный, в свои пятнадцать так и не оторвавшийся от материнской сиськи. А заодно с этим пареньком ему стало жаль и недотёпу Касторского, и перчатки, и свою перекошенную жизнь, отданную на воспитание этих слизняков. Зачем они занимаются боксом, если через пять лет они бросят это к псу под хвост. Бросят, и забудут. Зачем, ээээээййййййй…
- Ну пойдём, посмотрим, - сказал тренер, отвернувшись от окна. Сказал, и вся фигура его будто бы сникла.
- Пойдём, посмотрим, что с твоим Касторским. – повторил тренер, и прочие мысли вылетели из его головы безо всякого остатка.
А Джек, перемахнувши через забор, и выходя на просёлочную дорогу, не выдержал и обернулся. Обернулся, потому что его не оставляло ощущение, что за ним следят из окна сельского спортзала, пристроенного к школе. Но когда Джек повернулся, он никого не увидел. «Померещилось», - подумал он, и двинулся дальше. Это было во вторник.

Теперь была пятница, и он шёл навстречу будущему. На запад. Вместе с солнцем. Видал Джек в гробу таких попутчиков, особенно в такую жару. Но ничего не поделаешь. Попутчиков не выбираешь. С ними приходится мириться. Со всем приходится мириться. Даже с пылью. Он шёл и шёл, зачёрпывая кедами эту никчёмную серую благодать. Шёл и шёл. И ничего не менялось. Он знал, что через сорок шагов набредёт на километровый бетонный столбик, после которого он побежит, чтобы размяться перед тренировкой. Знал, что остановится при входе на сельские улицы, чтобы успокоить дыхание перед входом в спортзал. Знал, что в его сторону будут направлены любопытные взгляды, знал, что никто с ним не заговорит, потому что он не хочет разговаривать ни с кем. Всё знал, потому что так было уже не раз, и будет ещё не раз, пока что-нибудь не изменится. Может, изменится после сегодняшнего поединка. А, может быть, и нет. Тренер говорил, что противник будет необычным. Хотя Джеку было совершенно наплевать. Я уже, кажется, говорил вам, что он мирился со всем.

В спортзале было прохладно, и камуфляжными язвами зияла на потолке штукатурка. Джек переоделся, обмотал руки эластичными бинтами и принялся отрабатывать удары на огромной тяжеленной груше. Шаг - выдох – два удара… Вдох – прицел… Шаг – выдох – два удара… Вдох – Выдох – удар… Вдох – прицел – шаг в сторону… Выдох – сильный удар левой… Вдох – задержка дыхания – несколько движений корпусом, уклоняясь от воображаемых ударов – выдох… Вдох – выдох –прыжки на месте… Вдох – выдох – вдох – выдох – два коротких… Вдох – точный прицел по расшатанной груше… Выдох – несколько обманных движений… Вдох – снова прицел… Выдох…

Тренер наблюдал за ним. Когда за тобой наблюдают, всегда чувствуешь себя неловко. Гораздо труднее сосредоточится. Особенно если наблюдатель человек внимательный и цепкий. Джек научился справляться с этим. И тренер это знал. Он стоял, облокотившись о стену, и, глядя, как Джек пляшет танец смерти и увечий, видел в нём себя. Это было давно. Чёрт возьми, как это было давно. Тогда его звали по простому Витькой, и он тоже носил замызганные кеды, что отдал ему на вырост старший брат. Он тоже был одинок в свои шестнадцать. Тоже был внешне некрасив. И ему так же не было куда пойти. Его гнали отовсюду. Приходил в компанию, его били и высмеивали. Подходил к девушкам в школе, они со смехом отвергали его. «Где же ты, Боже?», - часто задавал он мысленно вопрос самому себе. «Неужели тебя и в правду нет, как нам рассказывают в школе?» Но учителям Витя верил ещё меньше, чем всем остальным, потому что слишком часто видел их лицемерие и их слабость. И тогда он у себя в сарае повесил мешок, набитый землёй, который заменил ему грушу. И тогда он сделал турник и стал упорно тренироваться. А потом… Что же было потом… Потом он встретил женщину. Ту, которая изменила всю его жизнь. Ту, после которой он перестал издеваться над собой и окружающими, и на долгие годы забросил это ремесло. Да… Но свой первый бой он помнил как теперь. В деталях. Сможет ли этот парень, как его, кстати… Джек. Вот… Сможет ли этот Джек так же, как смог молодой Витька. Хватит ли ему спокойной остывающей ярости в его молодой тренированной груди. Хватит ли?...
- Виктор Петрович? Здравствуйте. Изменились! Давно вас не видел.
А вот и его противник. Что ж, пора бы уже начинать. Виктор Петрович снова повернулся. И снова плечи его опустились, а прочие мысли выветрились из местами поседевшей упрямой некрасивой головы.

Противник Джека был выше его на голову, и старше лет на семь, и тяжелее килограмм на десять. И с небритой щетинистой рожей. И с омерзительным едким смехом. И с тупым противным самоуверенным желанием не проигрывать никогда. И с каппой, чтобы не повредить полость рта.
- Ну, что, Виктор Петрович? Уже разрешите мне выбить дерьмо из этого пацана?
Зрители обидно рассмеялись.
- Ты же позволишь мне вышибить из тебя пару какашек, малыш?, - добавил он в полголоса. И омерзительно подмигнул. И радостно улыбнулся сквозь каппу в зубах. Злоба запылала в груди у Джека ярким малиновым пламенем. Это был его первый спарринг с незнакомым противником. До этого он спарринговал только с тренером. Виктор Петрович не разрешал ему пробовать свою силу на ком-то другом. Так прошло два года. И вот он его первый противник. Выглядит сильным и опытным, но за какашки ему придётся отвечать. И за всё прочее тоже, пожалуй, придётся отвечать ему. За всё.
Джек неумело улыбнулся ему в ответ и слегка кивнул головой.
Зрители рассмеялись ещё больше.
- Бокс!, - коротко скомандовал тренер, и проворно отскочил в сторону.
Ярость в груди Джека мгновенно остыла, и из ярко малиновой превратилась в холодную синюю струю газового резака. Он смотрел в глаза противнику и видел в них страх. И свою победу, и то, что этот увалень собирается начать с левого бокового. Джек верил себе. Он легко поднырнул под левую (она тяжело, как самолёт-истребитель промелькнула прямо у него над головой) и оказался в позиции, выгодной для удара. Джек прицелился и всадил кулак в это мощное небритое лицо. Джек отскочил на два шага, готовый к новым выпадам, но их не последовало. Бой был окончен. Противник тяжело пошатнулся и, коротко застонав, откинулся всем корпусом назад. Он упал весь сразу. Затылок громко шарахнулся об упругий деревянный пол. Изо рта показались струйки крови. Зрители испуганно молчали. Молчал тренер, наблюдая за тем, что будет делать Джек. Джек был удивлён результатом. Он стоял и смотрел на это неподвижное тело, и видел итог упорных тренировок и видел ещё что-то, что не мог сформулировать. Что-то такое, что билось у него в груди ликующим шёпотом «Ты будешь жить вечно, Джеки. Понимаешь? Вечно…» И он был рад тому, что не понимал ещё, что эта фраза звучит, как проклятье. Джек постоял секунду, глядя на неподвижное тело, повернулся к толпе. Они дружно опустили глаза, разглядывая свои ботинки. Джек пришёл в себя. Он развернулся и зашагал к выходу из зала. А остальные, как будто ожидая только этого, сразу же бросились к неподвижному противнику.

Теперь Джек двигался обратно на восток. С востока ему навстречу надвигались тучи. Джек слышал гром, и ему было легче, чем тогда, когда он шёл на запад. Тучи наползали на солнце. Первые капли дождя ловили, и прибивали к земле неугомонную дорожную пыль. Джек не стал прикрывать голову, когда священные струи хлынули с неба потоком. Он шёл, подставляя им лицо и руки, чувствуя, как сыро и противно становится у него под рубашкой. И он сорвал её, чтобы полностью промочить и остудить своё горячее тело. И он храбро шагал по глубоким грязевым лужам, в которые превратились кучки пыли. И он пел. Отвратительно пел. Видимо, это было в первый раз. И он плясал. И ручки оторвались у пакета, и он швырнул его вместе со своим прошлым на обочину. И гром грохотал. И он понял, что это не хохот и не угроза, и вообще не эмоция. И шёл он навстречу солнцу. Утреннему солнцу. И пускай, его за тучами не было видно, но теперь это было как счастье. И была суббота.