Убийца

Старшая пионервожатая, Вера, плотная мужеподобная старая дева, в белой рубашке с короткими рукавами, с ярким алым пятном пионерского галстука на шее и комсомольским значком на груди, держа в правой руке басистый армейский мегафон, командовала строем:
- Первый отряд напра-, остальные нале-ВО!
Низкий, почти мужской голос, усиленный мощным динамиком, словно резкий раскат молодого июньского грома прокатился по площади и, эхом отдаваясь в стенах ближайших зданий, растворился в каменных джунглях города.
- По автобусам шагом-АРШ!
Послушные кратким, отрывистым и острым, словно железные топоры командам, детишки строем маршировали к автобусам. Приблизившись к машинам, строй распался, потерял свою организованность и превратился в толпу. Провожающие, в основном мамы и бабушки, бросились к своим возлюбленным чадам, щедро одаривая их перед разлукой последними наставлениями, гостинцами и лобзаниями.
Мама обняла и поцеловала своего единственного сына, лопоухого короткостриженого Лёку, восьмилетнего, худощавого голубоглазого мальчугана. Приникла губами к его светлой головёнке, и словно волчица втянула ноздрями сладковатый родной запах. Мальчик, обняв ручонками мамину шею, прижался к ней словно щенок, по-детски чмокнув напудренную щёку. Через мгновение он был уже в автобусе и растворился в толпе толкавшихся детишек, с шумом и гамом рассаживающимся в огромном раскалённом на ярком июньском солнце чреве стальной машины. Напоследок мама шепнула Лёке на ухо, украдкой указав на крупного, толстогубого, щекастого мальчика с толстыми ляжками и маленькими, глубоко посаженными почти бесцветными глазами, который, по-поросячьи сопя, расталкивая локтями других детишек, втискивался в автобус:
- Лёка, ты с тем мальчиком не дружи, он нехороший!
Серёжа Чебриков первым вбежал в салон автобуса и с размаху плюхнулся на широкое заднее сидение. Он громко закричал Лёке:
- Пацан, давай садись к нам!
Что-то потянуло Лёку к этому живому уверенному мальчику, который через десять минут, как это обычно бывает в детстве, казался давним приятелем. Единственное, что смущало Лёку, было то, что рядом с Серёжей уселся тот самый толстогубый мальчишка, с которым мама запретила ему дружить. Но мама осталась там, далеко в городе, и поэтому Лёка, подумав, что с её запретом можно пока подождать, просто-напросто забыл о нём. До поры…
Вереница жёлтых автобусов мчалась по шоссе. Беззаботные дети весело шутили и смеялись, распевая мажорные песни.
Толстогубый мальчик держал у себя на коленях большой кулёк, вручённый ему на прощание бабушкой. То и дело, вынимая оттуда жирный домашний пирожок с мясом или капустой, он начинал жевать, громко чавкая.
- Слышь, Боромыкин, завязывай чавкать! – сказал Чебриков, пихая его локтём в бок.
- А чё?
- Да ничё! Хаваешь здесь в одно рыло! А у ребят только слюнки текут! Давай, жмот, делись!
Не дожидаясь пока Боромыкин отреагирует на его требование, Серёжа достал из его кулька несколько пирожков, один взял себе, а остальные раздал тем, кто сидел рядом. Лёка тоже получил пирожок и с удовольствием впился зубками в теплую вкусную мякоть. Боромыкин ничего не сказал. Он молча, недовольно сопя, наблюдал за происходящим маленькими злыми глазёнками.
Два часа пролетели незаметно, и автобусы въехали на территорию лагеря с забавным коровьим названием – Зорька. Толстозадая Вера, неразлучная с армейским мегафоном, по-генеральски тяжело вывалилась с переднего сидения гаишного жигулёнка с мигалкой, возглавлявшего колонну, и вышла на заросшее травой футбольное поле. И тотчас же округа завибрировала, зазвучала, заполнившись острыми топорами команд.
После построения отряды стали расходиться по корпусам. Вожатые считали детей, разбивали их по парам и уводили. Седьмой отряд, в котором был Лёка, Серёжа Чебриков и Боромыкин под руководством вожатой Лены и воспитательницы Тамары Ивановны ушёл с футбольного поля последним.
Всю дорогу в лагерь Галя Тимченко, смешная курносая большеротая девчонка, держала на руках деревянную коробку, в которой сидели два маленьких кролика. Серенький и беленький. Она не хотела расставаться с ними и, несмотря на уговоры родителей, не без помощи слёз настояла на том, чтобы взять их с собой в лагерь. В корпусе, на веранде она открыла коробку и выпустила кроликов наружу. Маленький серый кролик забавно жевал мягкую нежную шёлковистую травку, которую детские ручонки протягивали к его быстро двигающимся челюстям, в то время как все остальное его плюшевое тельце оставалось практически неподвижным. Тем временем на веранду вошла Аня из четвёртого отряда. Она давно знала Галю и пришла к ней в гости. Лёка не мог оторвать глаз от чудной двенадцатилетней девочки, ангельское лицо которой поразило его воображение.
Прошла неделя. Розовощёкий Июнь радовал ребят ясной солнечной погодой. Дни стояли жаркие, свежий воздух вентилировал утомлённые городским перегаром лёгкие. Уютная прохлада манила в таинственную лесную сень. Веселые, беспечные детишки шумно резвились в прохладной воде открытого лагерного бассейна.
Два маленьких кролика жили все это время вместе в небольшой клетке при отряде. Ребята почти перестали обращать на них внимания. Каждый день зверьков выпускали побегать по травке. Но однажды кроликов заметила строгая арбузногрудая врачиха в белом халате со стетоскопом на шее, которая заявила, что не разрешает держать животных в одном помещении с детьми. Кролики тут же были перемещены в большую железную клетку в форме шестигранника, которая пустовала в лесу недалеко от столовой. Говорили, что в ней когда-то жил медвежонок, но, скорее всего это была просто пионерская байка.
Однажды после обеда Павлик Боромыкин предложил Лёке сходить поиграть с кроликами. Лёка согласился, но что-то вдруг скверно заныло под ложечкой. Он с досадой вспомнил мамины слова, сказанные у автобуса. Мальчик огляделся вокруг, ища глазами Чебрикова, но Серёжи рядом не было.
- Ну, че! Ты идёшь? – настойчиво спросил Павлик.
- Иду, иду!
И Лёка пошёл вслед за Боромыкиным по узкой лесной тропинке. Клетка не запиралась. В железном ушке вместо замка торчал кусочек алюминиевой проволоки. Дети вошли в клетку. Лёка присел на корточки и принялся гладить серого кролика по мягкой плюшевой шёрстке, вполголоса приговаривая ему что-то ласковое, а Павлик взял на руки белую самочку с красными глазами-бусинками. Павлик, стоя в полный рост, сначала некоторое время разглядывал крольчиху, потом подбросил её кверху, и снова поймал руками. Затем снова подбросил и снова поймал, после этого то ли случайно, то ли намеренно уронил зверька на пол. Самочка неуклюже шлёпнулась на небольшую кучку сухой травы.
Лёка, увидев как играет с кроликом Павлик, тоже поднялся, взял серого кролика и тоже подбросил его и поймал.
Лёка делал всё тоже самое, что делал Павлик. Мальчики весело смеялись своей шалости. Игра с животным доставляла им радость. Они подбрасывали кроликов вверх всё выше и выше над своей головой и смеялись тому, как неуклюжие зверьки нелепо и забавно кувыркаются в воздухе. Лёка подбрасывал серого кролика и ловил его на руки и снова подбрасывал, хохоча весело и беззаботно, но один раз, подбросив его очень высоко, к самому потолку большой клетки он не поймал его и серый кролик, несуразно кувыркнувшись в воздухе, грохнулся на дощатый пол клетки.
- Ты чё? – сказал ему Павлик.
- А чё?
- Ничё. Он так сдохнет! Ну ладно пошли.
Они пошли в отряд. Горнист протрубил отбой. В лагере наступила тишина. Только изредка спешили куда-то взрослые, занятые своими делами. Дети отдыхали после обеда. Был тихий час. Потом полдник. После полдника Лёка с Павликом снова пошли к кроличьей клетке. Белая самочка мирно жевала травку. Серый лежал на боку без движения. Павлик открыл дверцу и вошёл. Лёка следовал за ним. Серый кролик лежал на боку, нелепо вытянув длинные задние лапы и поджав передние. Тёмный будто бы стеклянный глаз недвижимо застыл в своей орбите. Животное не дышало. Кролик был мёртв.
Лёка побледнел. Внутри что-то жгло, какое-то неведомое доселе чувство. Непонятное и неприятное. Мальчику стало стыдно и страшно.
- Я же тебе говорил! – воскликнул Павлик самодовольно, как будто он гордился своим сбывшемся пророчеством.
- Но я не нарочно! – стал оправдываться перед приятелем Лёка.
- Ну ладно, не дрейфь! Я не скажу никому. Пошли, а то, кажется, идут сюда.
Мальчики побежали в отряд. Они сели играть в песочницу, которая находилась за корпусом.
- Погоди, я сейчас за машинками сбегаю, – сказал Боромыкин и потрусил к корпусу. Лёка остался и играл один. Увлечённый строительством песочной крепости, он забыл про мёртвого кролика, лежащего в клетке с остекленевшим глазом. Вдруг к нему подбежал Серёжа Чебриков.
- Боромыкин предал тебя. Тебя ищут! – сказал он, задыхаясь от быстрого бега.
- Что мне делать? Ну что же мне делать?! – отчаянно запричитал Лёка.
- Не знаю. Спрячься!
- Куда?
- Да вот сюда.
Сережа указал на кустарник, плотно растущий у высокого железобетонного забора.
В это время к корпусу от клетки бежала детвора. Среди них Галька Тимченко вся в слезах. Кто-то из мальчишек за уши тащил дохлого серого кролика. Возбуждённые детские голоса кричали:
- Кукушкин! Кукушкин убил серого кролика!
Лёка, притаившись, втянув голову в шею, стараясь дышать как можно тише, сидел в своём убежище. Он слышал как его звали. Ребята хором скандировали: «Ку-куш-кин! Ку-куш-кин!» Несколько раз суровый мужской голос, гаркнул в репродукторы, развешанные по всему лагерю, потребовав его немедленного появления в отряде. Наконец, уже после ужина его обнаружили две девчонки из его же отряда. Увидев Лёку, сидящего в кустах, они тот час громко заверещали:
- Вот он! Вот он! Мы нашли его!
Лёка словно испуганный заяц выскочил из кустов и бросился наутёк. Ватага мальчишек и девчонок устремилась за ним. Они кричали и улюлюкали словно охотники, гнавшие добычу. Мальчик бросился в рощу, растущую посреди лагеря. Слыша за собой голоса, он подбежал к лагерному забору, проскользнул в дырку между стальными прутьями, и побежал через поляну к лесной опушке. Словно к спасительной черте бежал он к лесу. За ним неслась дюжина таких же как он детишек. Быстрые ноги унесли его от погони. Ему повезло: за ним не бежал никто из взрослых, а среди погони никто не бегал быстрей, чем он. Лёка бежал по лесу словно заяц куда глаза глядят. Он бежал долго, но, наконец, устал, запыхался и остановился и пошёл шагом. Только в глуши, оказавшись в полумраке лесной чащи, он опомнился и остановился. Весь вечер он бродил, петляя по лесным тропинкам. Он хотел поехать к маме, но не знал, как это сделать. Время шло. Сумерки сгущались.
Стало совсем темно. Похолодало. Озябший и усталый маленький Лёка всё шёл и шёл по тёмному лесу. В темноте ему стало страшно. Деревья словно великаны тянули к нему свои могучие длани. Лес жил своей загадочной жизнью. Странные звуки, то издали, то ближе доносились с разных сторон. Небо было ясным и звёздным. Взошла полная луна. Ночной небесный фонарь освещал тёмный лес бледным холодным голубоватым светом. Мальчик, одетый в шортики и рубашонку, дрожал всем телом от страха и холода. Вдруг вдали он увидел два зеленоватых огонька. Два светящихся глаза. Потом ещё два рядом. Кто-то таинственно глядел на него из темноты. Мальчик прижался к толстому стволу кряжистого векового дуба. Жуткий страх охватил его душу. Он подумал что это, наверное, волки те самые серые волки, беспощадные лесные разбойники, о которых мама читала ему сказки. И действительно, два молодых и один матёрый хищник случайно забрели сюда из глубокой лесной чащи. Лёке повезло – звери были сыты. Волки не стали трогать маленького человечка. По странному, мистическому совпадению огромный матёрый восьмилетний волк, родился с Лёкой в один день и час. Это был уже взрослый зверь, нимало повидавший на своём волчьем веку. Ребёнок и зверь некоторое время смотрели друг на друга. Может быть, краткий бессловесный диалог произошёл между ними? Что сказали они друг другу в ту холодную полнолунную ночь? «Мы с тобой одной крови!»
Наутро мальчик снова вышел к лагерю. Он был голоден, ему хотелось спать. Когда он увидел высокий лагерный забор, ему было уже всё равно.
Дежурный заметил беглеца у забора недалеко от ворот. Подкравшись к нему, он крепко схватил его за руку и, хотя Лёка не сопротивлялся и больше не собирался никуда убегать, дежурный, больно сжав тоненькую, словно былинку ручку ребёнка чуть выше локтя, повёл его в лагерь.
Старшая пионервожатая Вера, по её собственному мнению, очень любила детей. Но ещё больше она любила справедливость.
Вся пионерская дружина была построена по тревоге на линейку под развевающимся на ветру алым флагом. Лёку вывели на лобное место перед трибуной с гербом СССР. Вера, неразлучная с армейским мегафоном, командовала парадом. Когда приготовления закончились, она разразилась пламенной речью:
- Посмотрите на этого мальчика! Вчера этот… я просто не нахожу слов как его назвать. Вчера этот отморозок (я действительно не могу подобрать другого слова) насытившись обедом, которым накормило его государство, решил немного потешить свою душу перед тихим часом. Знаете, как он решил поразвлечься? Он вошёл в клетку с беззащитными кроликами и в течение целого часа издевался над ними. В конце концов, этот малолетний маньяк до смерти замучил одного из животных. Если бы не его товарищ, если бы не Павлик Морозов… то есть…простите, оговорилась, если бы не Павлик Боромыкин, то этот кровожадный вампир наверняка бы убил и второго кролика!
Вера дала волю своему красноречию. Она полчаса распиналась перед дружиной.
- Каким же трусом надо быть, чтобы потом всю ночь просидеть где-то в кустах, в то время как весь лагерь, взрослые и дети искали его повсюду! Тебе не стыдно? – спросила Вера Лёку.
За спасение крольчихи Вера объявила Павлику Боромыкину благодарность. Лёку заставили просить прощения у Гали Тимченко за то, что он издевался над её кроликами и убил одного из них. Когда Лёка попросил прощения, Вера громко спросила девочку:
- Ты его прощаешь?
- Да, – кивнув головой, ответила Галя.
У Веры произошёл новый приступ красноречия. Она сказала, что никогда бы не простила такого гадкого отморозка. Она снова заставила Лёку просить прощения. На этот раз у всей лагерной дружины за тщетные усилия по его поиску. В ответ на вопрос прощает ли его дружина, разноголосицей раздалось и «да» и «нет», но Лёке казалось, что «нет» звучит гораздо громче.
Стоя перед трибуной, низко опустив короткостроиженную светлую головёнку с торчащими на ней ушами, согнув в коленке одну тоненькую детскую ножку, Лёка практически не слышал и не понимал чудовищного смысла всех сказанных про него слов. Ему просто хотелось есть и спать.
С тех пор жизнь в лагере превратилась для него в кромешный ад. Ему объявили бойкот. Его били и дразнили. Его даже перестали называть по имени. Слово «убийца» стало его именем. «Вон убийца идёт!» – кричали дети ему вслед.
Лёка понимал, что виноват в смерти беззащитного животного, но худшей пыткой было то, что красивая девочка Аня из четвёртого отряда с ангельским лицом била его больней, чем другие, обзывала его самыми гадкими словами и до хруста в суставах выкручивала его слабенькие ручонки.
Лёка вырывался, убегал и рыдал в лесу. Он рыдал не от боли в тоненьких суставчиках худеньких ручонок, а от того, что эта ангельски красивая девочка, к которой он испытывал какую-то странную доселе неведомую нежность, ненавидит его так сильно…
Один только Серёжа Чебриков не отвернулся от Лёки. Серёжа был сильным и смелым мальчиком. Он умел хорошо драться и стал заступаться за Лёку.
- Не трогайте его! Он не виноват! – кричал Серёжа, когда Лёку пытались обижать.
В письмах маме Лёка не жаловался. Он писал, что у него всё нормально, хотя он уверен был, что о его преступлении ей обязательно напишут. Но Вера решила, что это ЧП не стоит выносить за пределы лагеря.
Первая смена закончилась. Лёка был рад, но ему жаль было расставаться и с Серёжей Чебриковым, которого он считал своим лучшим другом, и… с Аней. От неё он готов был получать даже побои, даже оскорбления только бы видеть её прекрасное ангельское лицо.
Он вышел из автобуса, и мама обняла его. Он так был рад снова видеть свою любимую маму. Наконец-то! Наконец-то всё кончилось. Лёка прижался к маме и был счастлив.
Когда мама мыла Лёку в ванной она заметила у него на теле многочисленные синяки, ссадины и гематомы.
- Лёка, почему у тебя так много синяков?
- Я не знаю.
- Что значит не знаю? – настаивала мама.
Лёка не был готов к ответу на мамины вопросы. Он подумал и решил ответить так:
- Да мы с мальчиком одним играли.
- С каким мальчиком?
- Да с Тупиковым.
Даже маме не смог он наябедничать на Аню из четвёртого отряда с ангельским лицом, так беспощадно мстившую ему за смерть маленького кролика.
Напрасно Лёка думал, что остаток лета он проведёт дома с мамой или у бабушки в деревне. Мама постирала его вещи, погладила рубашонки и снова принялась упаковывать чемодан.
- Мама, зачем ты снова собираешь его?
- Завтра в лагерь.
- В лагерь? Опять! – васильковые глаза ребёнка заблестели слезами.
- Ну, Лёка ты же уже большой. Пойми, я же не могу, у меня работа, а бабушка уже старенькая и ей трудно одной в деревне и я не могу тебя к ней отвезти.
Утром следующего дня они снова были на площади перед заводоуправлением. Лёка искал глазами Серёжу Чебрикова, но того нигде не было. В строю четвёртого отряда он увидел ангельское лицо Ани, гордо вздёрнутый красивый носик и плотно сжатые алые губы под вскинутой в пионерском салюте правой рукой. Аня не видела Лёки. Она гордилась тем, что она, отличница и прекрасная юная пионерка, беззаветно верна заветам великого Ленина.
Старшая пионервожатая, Вера, плотная мужеподобная старая дева, командовала построением, стоя посреди площади с армейским мегафоном в руках. Её громкий низкий голос, усиленный мощным динамиком сотрясал залитую солнцем площадь:
- Первый отряд напра-, остальные нале-ВО! По автобусам шагом-АРШ!