Один первый день

Он встретил ее прямо у выхода из здания. Город шумел на всей территории улицы, и они решили свернуть в тихие переулки и прогуляться дворами. Недалеко и погода хорошая: только нежное солнце и очаровательный ветерок.
- Давай свои шмотки. Еще натаскаешься.
- Спасибо.
- Ну, как тебе? Что было?
- Да, так ничего особенного. Что такого особенного могло произойти в первый день.
- Ну, мало ли. У всех по-разному. Все-таки люди новые, все по-новому.
- Ай, ну прямо уписаться от восторга.
- Не груби! Мне ж любопытно.
- Ты как моя неугомонная мама. Все ей интересно, все ей любопытно, и что в карманах, и что в тумбочке, и с кем я говорю по телефону.
- Ладно, перестань. Так что было-то.
- Да… ничего особенного. Пообщались. Но информации новой много, целая куча. Надо теперь ко всему этому новому привыкать. Правила какие-то. Пока запомнишь!
- Ничего привыкнешь. Никто не умер. Я помню тоже, первые несколько месяцев мучался, потом привык.
- Рано вставать – самое противное во всем этом. В такую рань.
- Дальше хуже, дальше зима. Холодно! Мороз и солнце…
Он расхохотался на весь двор. Какая-то тетка вытряхивала тряпку, свесившись из окна, злобно фыркнула: «У! Черти!» и захлопнула окно. Они даже не заметили, шли дальше, приклеивая к подошвам листья, как марки к конвертам.
- Кто-нить уже понравился?
- Ну так…
- Значит понравился. Уже влюбилась что ли?
Она толкнула его двумя руками в правое плечо. И пробежала чуть чуть вперед.
- Влюбилась! Влюбилась! – кричал он ей вслед и смеялся.
Она пробежала немного вперед по переулку и остановилась, поправляя сбившееся платье. Он догнал ее быстро и обнял одной рукой. Она дернулась, сбросив руку.
- Ну, тебя. Отстань. Это платье… брр так неудобно.
- Привыкнешь.
- Чего-то ко слишком многому привыкать надо.
- Ну что поделаешь, такова жизнь. C’est la vie.
- Чего? Что ты сказал?
- Это французский, балда. Тебе еще рано.
- Ой, подумаешь! Французский!

Они подошли к большой улице и остановились у перехода. По дроге неслись машины, и зеленый свет так и не хотел загораться. До дома осталось совсем немного. Уже видны были родные полинявшие красные балконы и разнокалиберные антенны. Зеленый загорелся неожиданно. Так всегда, сколько не жди и не смотри на него. Он взял ее за руку и навязчиво быстрым шагом пошел вперед по зебре.

- Да пусти ж ты меня! Вцепился клещами. Синяк будет. Что я дома скажу?
- Ой, какие мы нежные.
- Уж какие есть.
- Ну, хватит уже. Почувствовала себя самостоятельной. Тоже мне…
- Отстань, а?!
- Слушай, ты чего делать то будешь сейчас?
- Не знаю. Своих целый день не видела. Сейчас ведь тоже налетят с вопросами: как и что? А кто? А где?
- А потом?
- Не знаю. Позвонишь?
- Ага.

Они подошли к подъезду, увитому диким виноградом. Она лениво посмотрела на второй этаж дома.
- Давай!
Взяла у него большой зеленый портфель и полетела вверх по лестнице.
- Я зайду за тобой утром! – крикнул он ей вслед.
- АГА! – гулко ответил подъезд.

Это был первый день сентября ее первого класса. Он встречал и провожал ее восемь лет из десяти. Он был старше ее на два года, и всего у него было больше, чем у нее: и опыта, и терпения, и любви. А она все восемь лет сбегала от него домой на свой второй этаж, а потом и совсем сбежала за тридевять земель навсегда, все также отозвавшись на его «Я к тебе приеду!» улетающим вверх «Ага!»