Когда цветёт фламбоян

Игорь Мерлинов «Когда цветёт фламбоян»

***

Стальная моторная лодка, грохоча, мчалась между зарослей мангровых деревьев, словно жадная двухвостая акула. Чёрные, белые и красные ветви, разбросанные в солёной океанической воде, мирно спали среди барракуд, морских коров и лангустов. Дул сильный западный ветер, и лодка проваливалась между высоких волн, обдавая брызгами сидящего на корме Саймона, пока он не повернул лодку на запад вдоль берега. Она была сильно нагружена, и ящики с маркировкой «Спрингфильд» были укрыты синим брезентом. До цели оставалось ещё около часа.

Саймон сначала вспомнил свою поездку в Нэшвилл, потом Корнелиуса, и потом, глядя на белые, словно измолотые кости, холмы слева по ходу, своего отца и тёплые вечера в центре Филадельфии, где он вырос. Он вспомнил волнения, банду на соседней улице, четырёх пуэрториканцев, застреленных кем-то из юнцов на школьном дворе, и гнусавый голос сэра Уильяма:

«Джентельмены, позвольте задать вам один вопрос. Кстати, моя метафора может показаться неуместной, но я думаю, что она как раз попадает в точку. Что бы вы предпочли, или, должен я сказать, что вы считаете более удобным – жену, или одну из этих молодых мулаток? Нет, нет, конечно, не поймите меня неверно, я говорю чисто с точки зрения экономики. Какова стоимость продукта? Что этот продукт даёт? Этот продукт в данном случае – любовь, да, чисто физическая любовь, ибо чувства, конечно, роли в экономике не играют.(общий смех) Это всё правда, не так ли? Джентельмены, я знаю, всё это очень занимательно, но ведь это факты, не так ли? Теперь, с проституткой, с другой стороны, всё совсем по-другому, не так ли? Смотрите, её не надо содержать или кормить, конечно, не нужно одевать или, слава богу, хоронить. Она ваша только тогда, когда она вам нужна, вы платите ей только за эту услугу, и вы платите ей по часу! Кто же, джентельмены, важнее, или более удобен, раб или наёмный работник?»

Ещё вчера, выходя утром из розового двухэтажного отельчика «Масакр», Саймон смотрел на мутные воды пограничной реки, в которой купались голые детишки, а а женщины стирали бельё. Соседний особняк с пушками и колпаком на гербе, был огорожен по периметру массивными чёрными джипами. «Что на флаге, то и в голове»,- подумал Саймон. Пограничная охрана была только с одной стороны, ибо никому не приходило в голову пересекать границу в обратном направлении.

***

Ещё неделю тому назад Саймон сидел в компании двух своих партнёров, нервно посматривая на прогноз и следя за продвижением набирающего силу урагана. ИКАО обещала, что ураган пройдёт в трехстах милях к югу, и это немного успокаивало.
- Послушай, мы решили приобрести плантацию авокадо к западу от С. вместо того чтобы ждать несколько лет.
- Я ничего не понимаю в авокадо.
- Тебе ничего знать и не нужно. Там хорошая асиенда с парой Изаур.
(общий смех)
- Кто меня встретит?
- Никто тебя встречать не будет. Позвонишь дочери хозяев, у них какая-то транспортная компания по ремонту грузовиков.
- Как её зовут?
- Химена.
- Чудесно.
- Да, имей ввиду, не во что не ввязывайся, ребята там горячие, порубят кого угодно на мелкие кусочки.

Оранжевые огни внизу сменились на серые крючковатые столпы облаков. Солнце садилось за кривизну ночного пространства. Саймон всегда не лучшим образом переносил перелёт, но не из-за разницы во времени, а, как ему казалось, из-за неимоверного усилия, которое он прилагал, протискиваясь сквозь мили пространства, словно моль сквозь шёлковые халаты в большом космическом шкафу.

***

Гроза прошла, и тёмное небо наполнилось звёздами, словно дырками, которые пронизывает крупный рыхлый песок набежавшая волна. Саймон смотрел, как лужица сконденсировавшейся вокруг холодной бутылки воды растекается по столу, затем прикрыл её салфеткой, смял другую и скатал бумажный шарик. В этот момент как никогда раньше Саймон понимал разницу между тем, что реально существует, а что нет, что только напоняет его ум прекрасным воздушным замком, хозяином которого он и является, и где все подданные и все рыцарские правила всего лишь вымысел.

- Привет, Анита!
- Как дела, Саймон.
Анита, оживлённо жестикулируя, сплетничала с коллегами.
- Дети?
- ЛУна. Ей два года. Такая же белокожая как я, да ещё светлые волосы.
- Ты настоящая актриса, Анита, и ты знаешь, что мне нравятся твои тёмные пряди.
- Ай-ай, Саймон!
- Ты знаешь, Анита, у твоей дочери такое красивое имя. Луна ведь на небе такая красивая, у неё одна сторона светлая, словно жемчужина, а другая тёмная, как волосы девушки из Сантъяго.
- Алессандра и я, мы из одного города, ты знаешь?

Алессандра, с наколкой на правом плече, сидела рядом в чёрном прозрачном платье. Её веки были подведены розовыми тенями. Невысокая жгучая брюнетка с бронзовой кожей, она появлялась в «Лисице и вороне» по выходным дням. Из находящегося рядом на втором этаже танцевального «Клуба 39» раздавалось звонкое «Когда ты вернёшься...»

Алессандра обратила внимание на трёх спортсменов, остановившихся у стойки.
- Посмотри на этих темнокожих.
- “Morenоs”? Мне кажется, это ты темнокожая.
- Ты что, я белая.
- Хорошо, хорошо, смешно это всё, какая тебе разница какого они цвета, хоть бы синего, лишь бы люди хорошие были.

Алессандра попросила пива, усевшись Саймону на колени. Теперь у Саймона появилась возможность разглядеть её поближе. Она была красивой неуёмной девятнадцатилетней девочкой в женской оболочке молодого Антонио Бандераса с андалузской «сетой», которая иногда слетала шёпотом с её умопомрачительных губ. Саймон понимал, что каждое второе слово, которое она произносит, было чистым враньём, и что от неё можно было ожидать скандального поведения, вшивого отношения и припадков ревности, но это всё не меняло дело.
Запустив смятой салфеткой в Аниту, Саймон попросил счёт, и, обхватив Алессандру за талию, предложил продолжить вечер в прилегающем пансионе. Оставив сестре деньги на такси, Алессандра выключила мобильный и, на высоченных каблуках, ступила на влажный от дождя тротуар.

***
На следующий день Саймон уехал в Эль Кампо, где он гулял в горах вдоль зелёных холмов, быстрой речки и полей цвета высохшей крови. Саймону рассказывали, что в былые трудные времена крестьяне ели землю с полей, такая была здесь плодородная земля. Его угощали лимонсийо, хлебом из кассавы, большими авокадо, каким-то напитком, напоминающим колу, смешанным с ромом и льдом. В этих краях можно было ещё увидеть продавцов льда, и Саймон подумал, что вместо плантации авокадо лучше бы поставить сюда электростанцию.

Вечером Саймон зашёл к хозяину «Ла Скалы» и попросил отдельную комнату для ужина. Он давно был наслышан о специальном накрытии стола. Ожидая танцовщиц, мариачи, вечеринки в тогах возле фонтанов, он был разочарован, узнав, что главным атрибутом специальной комнаты для особых гостей был кондиционер, хорошая посуда и выбор рыбы. Саймон попросил приукрасить рыбу говяжим филе, куриной грудинкой, запечённой в сыре, и графином кубалибре.

На перекрёстке шныряли менялы, чистильщики обуви зазывали клиентов, прошагивая с деревянными подставками в руках, редкая зеленщица проходила с тазом на голове, сигналя и огибая ямы проносились мотоциклеты с решительностью самоубийцы. Из бара напротив сладким голосом Юди Сантос доносилось: «Нет, это не любовь, это – наваждение...»

***
“I hadn’t been here for two years, but she remembered, and what was even more remarkable the girl was with her still – she would be close on eighteen by now.”

Graham Greene “The Comedians” 1966

«Меня не было здесь два года, но она помнила, и, что более удивительно, эта девушка была до сих пор с ней – ей должно быть сейчас около восемнадцати.»

Грэхам Грин «Комедианты» 1966

Словно пожар цвёл буйный ало-красный фламбоян. Каждый цветок расходился четырьмя пламенными языками на все стороны земли, в ядовито-зелёных листьях акации, словно на геральдическом поле.

 Химена стояла под цветущим фламбояном. На ней была туника цвета светлого папоротника, чёрная мини юбка, тёмные босоножки на высокой шпильке, широкие серебрянные кольца на руках, хрустальное кольцо, и цепочка в виде открытого сердца на шее.

Она была стройной и ровной, как пальма, с гладкой как шёлк кожей и манерами леди.

Химена пела голосом, сладким как родниковая вода и чистым, как воскресный хор. Она спала на животе как ребёнок спокойным и долгим сном. Во время любви она часто вдыхала воздух в себя через плотно сжатый ряд белоснежных зубов, нашёптывая мелодию шумящего тростника.

***

Перед глазами Саймона открывались предрассветные поля сахарного тростника и лица сборщиков, работающих за тридцать центов за тонну под нестерпимым солнцем, груз, перевезённый с корабля в К., не смотря на предупреждения компаньонов, мангровые деревья, вырастающие из солёной воды.

Вера Саймона, застилавшая прежде всё перед его глазами, скрылась и удалилась на бесконечное расстояние.

 Химена отчётливо стала частью его подсознательного.
Он вспоминал её искусство, плоды лимонсийо, на которых девушки учатся целоваться, и тёмные следы, которые оставляют они навсегда на рубашке, и которые ничем нельзя смыть.

2007