Зеленый камнежуй

Человек, который пел без конца и который у меня в голове танцевал, человечек юности с сердцем проказника вдруг шнурок на ботинке своем порвал, - и тогда все постройки фанерного праздника неожиданно рухнули. Кончился бал. И в молчании этого праздника я счастливый голос твой услыхал: отчаянный, ломкий, похожий на голос ребенка, издалека он меня призывал; и руку я к сердцу прижал, где дрожали в отзвуках эха семь зеркальных обрызганных кровью осколков твоего далекого звездного смеха.
Жак Превер “Разбитое стекло”

Палатки боятся расправить крылья, чтобы лететь.
1.
Палатка, накренившись на один бок прямо к обрыву, плавно покачивалась, так, словно заглядывала вниз в страхе перед высотой. А внизу простиралась оставленная долина. Палатка в очередной раз наклонилась – и застыла, будто увидела там, внизу, нечто чарующе пугающее. Лишь тонкой веревочкой она не отпускала спасительную скалу, но и веревочка уже обрывалась, обрывая последнюю надежду зачарованной палатки не полететь вниз. Но человек властной рукой подтянул свою подругу дальше от смертельного края.
Отец знал, что камнежуй не оставит их в покое. Зеленая бестия уже три дня не давала расслабиться. И теперь отец был уверен, что это именно камнежуй: камни у палатки разворочены и исписаны трещинами. А вчера их с дочерью чуть не накрыл камнепад. Теперь Отец знал точно. Это он! И он же сумел изменить направление ручья.
Сегодня Отец не заснет, а будет поджидать Его. План поимки Его так захватил мозг Отца, что тот не сразу заметил, что за рукав куртки трясет Дочь.
- Ветер опять двигал палатку? Да? Папа, да?
Отец оставил свой план и твердо ответил:
- Нет, Дочь, это не ветер был. Это зеленый камнежуй.
- Он какой? Большой? – ни крупинки удивления или страха в Её глазах, лишь живой интерес, только детское, чистое любопытство. Но ведь камнежуй принес им столько страха и опасности! Отец сдвинул брови, сам не зная, на что рассердился.
- Он огромный, - сказал Отец и очень серьёзно добавил, - И опасный.
- И ест камни?
- Да, ест камни… ночью: Он боится света.
 Дочь подняла плечи, словно хотела в них спрятаться.
- Но мы же ему ничего не делаем плохого! – громко воскликнула Она, чтобы Он услышал и ответил. Он ответил тишиной. Дочь еще выше подняла плечи, испуг начал прокрадываться в ее взгляд. А Отец явно был доволен результатом и сказал уже мягче:
- Дочь, пойми, ему все равно. Он ненавидит людей, с этим ничего нельзя поделать. Поэтому его яд очень опасен!
Теперь в глазах Дочери был ужас.
Отца уже захватила досада, что он напугал Дочь, но сказанного не воротишь.
- Но я, конечно, сильнее его! – был аргумент Отца, - Главное, если с ним встретишься, а меня не будет рядом… убей Его, - был совет Отца. И от чего-то Он сам удивился, что сказал это.


2.

Сперва я стучался головой, но твердый потолок был настолько прочным, что, кажется, не намечалось даже крохотной трещинки. Обессилив, я сел. Нет, конечно, не сел, а свернулся в том положении, в каком и был свернут изначально. Но стало неудобнее, чем раньше.
Тесно. Очень тесно. Зачем придумали такую тесноту? Но если тесно не только моей голове, значит, у меня есть не только голова.
Да. У меня оказались еще и лапы. Их шесть. Удивительно, как они поместились? Неудивительно, что мне было так тесно!
Я стучал ногами. Но стена и пол казались даже прочнее потолка. Но я старался. Потому что за стенами всегда должно быть еще Что-то!
Потом обнаружился еще и хвост. Обидно, он тоже не помог. Так зачем мне тогда хвост?
Расстроенный, я опять свернулся. Болел бок и две лапы. Отсидел.
Как же тогда было плохо и тесно! Но, к счастью, сейчас я на воле, сижу в разломанной каменной скорлупе изумрудного цвета. Я не вижу цвета, но я знаю. Как хорошо, что у меня оказались еще и зубы. Но скорлупа не вкусная.
Сижу в обломках посреди пещеры и отплевываюсь. Гадость. Обидно.
Но не тесно.
Пора идти.
Иду к выходу.
Вот бы увидеть свет. Какой он?
Вышел. Скалы, в них нет света. Но где же тогда свет?
Иду вверх. Хотя нет, разве так ходят? Бегу вверх. Ищу свет. Всматриваюсь в скалы. Нет, нет… и, словно молния, мысль: «Нашел!» – в капле воды на серой глыбе был огонек. Но капля медленно стекала вниз, унося с собой свет. И не поймать: вот она уже падает в траву и разбивается. Потому что слишком мало было света.
Бегу вверх. Дальше… дальше… выше. Озеро. А в озере миллионы огоньков. Жаль, ах как жаль, что я не умею кричать! Прыгнуть, туда, в свет? Нет, нельзя. Вдруг исчезнет, разобьется. Ведь в озере тоже мало света.
Я поднял голову.
Почему я раньше не поднимал голову? Хотя, когда «раньше»? Я только родился… Море огней над головой. Звезды. Я знаю. Звезды.
Жаль, я не могу туда прыгнуть. Значит, их слишком много. Так бывает. Хоть и обидно только мне. Звездам все равно.
Я отрываю взгляд от море и снова вижу свет. Мой свет. Он повис вдалеке, между морем и озером.
Я закричал. Жаль, ах как жаль, что я умею кричать! Мой свет погас. Но он не мог! Как он мог разбиться, если его не мало, не много, его столько, сколько нужно! Надо бежать к нему! Что произошло? Никогда не буду больше кричать.
Бегу, опьяненный, в шоке от утраты. Бегу. Пропадает озеро. Его слишком мало. Бегу. Море осталось. Но не для меня. Бегу. Лапы не подводят. Спасибо.
Где свет? – Темно.
Останавливаюсь. Может ли свет кричать? Думаю, может. Прислушиваюсь – странные шорохи. Вслушиваюсь в них, – нет, лишь показалось. Тихо. Темно. Замираю.
Нужен свет. Совсем не так много.
Темно. И тихо. И… холодный металл. И боль. Откуда? Зачем? Ужасная боль!
И огромное существо стоит около…


3.

Дочь заснула в палатке. Отец не спал. Отец стоял у обрыва. Отец ждал Его.
Ночь окутывала дремотой, вела в забытье. А звезды светили как-то странно: они раскачивались… без конца, не остановить…
Отец встряхнул головой, протер глаза. Спать нельзя. Отец включил фонарик, чтобы хоть попытаться разорвать ночные сети. Вдруг откуда-то снизу раздался жуткий звук, нет, вой, громкий и скрипучий.
Он.
Отец сразу понял.
Отец выключил фонарик, притаился за каменной глыбой и стал слушать, как Он подкрадывается. Куда Он пойдет, к палатке? Камнежуй боится света, главное, вовремя его включить. И тогда свет убьет камнежуя.
А Он уже близко. Бежит. Неужели заметил? Разгадал…
Бежит. Нет, остановился.
Темный силуэт. Пора.
Отец рывком выпрыгнул из-за глыбы и нажал на кнопку фонаря. И на секунду окаменел: перед ним неподвижно стояла Дочь, крепко сжимающая острую металлическую палку. На земле лежал Он. Зеленая тварь дергала шестью лапами, пытаясь дотянуться до Дочери, но палка крепко пригвоздила Его.
А Дочь не могла произнести ни звука. Изумление, непонимание, отчаяние… - все было в ее глазах, кроме страха.
- Зеленый камнежуй, - сказал Отец.


4.

Больно.
Я умираю. Да, ведь так? Обидно. Меня сейчас не будет. Не узнать, зачем нужен был хвост. А зачем Я вообще был? Зеленый камнежуй… Я вовсе не ем камни. Я их жую. И вовсе я не зеленый. Я изумрудный. Я красивый! И хрупкий. И я хочу остаться. Но больно. Но нельзя.
И холодно.
Я поднял глаза на существо. Ребенок? Девочка? А в глазах – Свет. Мой Свет у нее в глазах. Ничего большего. Ничего меньшего. Настоящий, а не тот, за которым я гнался. За настоящим не гонятся. За него умирают…
Не обидно. Ведь меня убивает Свет.




Утро солнечно. Отец доволен. Собой, Дочерью, погодой, и самим настроением. Виновник был наказан. Теперь все хорошо.
Теперь и ветер поменяется и не сдует палатку, а камнепада не будет.




А на клочке земли сидит девочка, в глазах у которой сейчас только слезы, сидит и закладывает камнями могилку без креста. И никогда она не будет знать, что могилка пуста. Ведь придуманный человеком зеленый камнежуй умер, хоть и жил только в придуманной каменной скорлупе. Человек может убить все, что создал. Он может бросить и растоптать любую свою идею, особенно ту, за которую отдал все, что у него было. Он имеет на это право.
Только, в его душе всегда будет сидеть девочка у могилки без креста. И ее слеза будет мерцать на камне, пока не упадет в траву и не разобьется.
Потому что в ней – Свет – и его слишком мало.