Интеллигент

Стою на остановке возле «замызганной француженки» Клавы Шиффер. Клава на щите, а я – под щитом. Чем-то мы схожи: у «француженки» немецкий паспорт, а я – белорусский хохол. Мимо проезжает японский джип, а в джипе – кавказский джигит. Мучительно вспоминаю слова «Интернационала». Кавказец с детским восторгом пролетает по родной белорусской луже. Отряхиваясь, отмечаю про себя, что наше сходство с Клавой становится тесным до фривольности: я замызган совсем как француз.

Французам хорошо, а англичанам – лучше. У них неделя начинается с воскресенья. Вот был бы я в Англии – сидел бы сейчас на скамейке в Таймс Сквере и смотрелся в «Воскресное Зеркало». Чем это «Зеркало» хорошо: глядишь туда ты, а рожа крива у принца Чарльза. Впрочем, вернемся на родину. У нас, как известно, начало недели украшает понедельник, поэтому описание лиц граждан оставим для очерка о жертвах нацизма. Да и мое собственное внутреннее состояние ассоциируется у меня с запрещенным к показу фильмом «Доберман».

Утром поехал в поликлинику кровь сдавать на анализ. В лаборатории после часа стояния в очереди сказали, что терапевт не указала в бланке ни хрена, кроме названия анализа, поэтому кровь брать не будут. Такой формализм, вероятно, обрадовал бы пациентов графа Дракулы. Ну, а мне сегодня придется еще раз тянуться к идиотке-врачихе и просить ее нормально выполнить свои профессиональные обязанности. Завтра с утра – опять в чертову клинику на кровопускание. Только бы не сорваться!
 
А вот водила автобуса, на котором я ехал, срывается без квот и лимитов. Наверное, ему можно, потому что всю жизнь крутить баранку и ни разу от нее не откусить – это очень нервная работа. На этот раз он высунулся из своей кабинки и обматерил входящих в салон через заднюю дверь. А чего бы и не обматерить – салон-то светский, и Бога в нем нет. Советский, одним словом, салон. Народ провинился в том, что медленно входил и не продвигался в середину. Не скрою, отнюдь не благой мат отчасти пошел на благо: после водительского перфоманса в автобус сумело войти еще полбабушки. Впрочем, воссоединившиеся половинки тут же, не сговариваясь, выпали в обморок, услышав конец тирады разгневанного баранкина.
 
Ну почему, почему же в наших салонах форма вступает в конфликт с содержанием куда чаще, чем у них – в безнравственном мире контрастов? Эй, философы, кто там еще не осчастливил мир диссером? Кто не садился рвать ромашки на одном поле с Платоном? Кто еще не пометил своим ПиСи ниву, возделанную Кантом? Дарю тему – кантуйте. А лично я пока закончу научную монографию «Ел ли Гегель ягель?» В Академии Наук настоятельно просили ускорить публикацию.
 
Вы думали, мы уже покинули автобус? Не надейтесь, господа – нам еще две остановки и одну жизнь. «Мать-перемать», – увлеченно обслуживает клиентов, зазевавшихся «в заднем проходе», работник транспортного сервиса. На секунду очнувшаяся пожилая интеллигентка, кажется, снова погрузилась в нирвану.

Потом стало тихо. Водитель и автобус заглохли. Тишину нарушало лишь шуршание пудры и туши, осыпающихся с вытянутых физиономий гражданок. Мужички деликатно отвернулись и тщательно пересчитали голубей на методично заплеванном тротуаре. Статисты за занятием статистикой. Нормальное начало дня в стране добрых, трудолюбивых людей, приветствующих смертную казнь, но чтящих Льва Толстого. Интеллигентно отвернулся, толерантно промолчал, философски не заметил – и мудаковатость нашего терпимого социума пополнилась еще на одну человеко-единицу.

Хм… кажется, получился автопортрет. Похоже, в моей человеко-единице пропадает художник! Почему? Да потому, что я точно могу сказать: на остановке было семь голубей и один маленький воробушек.

Каждая тля – начальник в своей маленькой вотчине, даже если вотчиной является простой березовый листик от банного веника, прилипший к чьей-то попе. Любой жук-навозник – президент на своей кучке вторсырья. Чем меньше должностишка – тем больше пафосу. На все твои недовольства – один убийственный аргумент: «У меня зарплата маленькая – я тебе, козел, за такие деньги улыбаться не обязан. Жаловаться будешь? Жалуйся: есть у меня эта работа, нет ее – я ничего не теряю». Пролетариям и новым русским нечего терять, кроме своих цепей.

А не зайти ли в универсам за хлебушком насущным? Говорят, шоппинг стрессы лечит. Вступаю в продовольственные чертоги с дополнительной ответственностью – что само по себе отрадно в наше безответственное время. Но, нет: и в шопе «все не так, все не так, как надо».

Сначала кассирша меня куда-то «отпустила», как она, змеюка, выразилась, а потом начинает цинично лезть ко мне в сумку. Я спрашиваю: «Это обыск? А санкция есть?» Выясняется, что санкции нет, а обыскать ей очень хочется, а то как бы я чего не спер. Я ей говорю: «Покажите, где тут у вас написано, что вы имеете право у меня в личных вещах ковыряться». Показать не может (ибо это ни в каких правилах не сказано – я потом тщательно все стенки у них изучил), но ручонки тянет и выть на весь магазин начинает. Прискакала толстуха-заведующая с дипломатической миссией. А сзади очередь наседает, дамы с детьми сирену включают, и назревает мерзкий скандал. Тут эти две меня вторично «отпустили» от греха подальше, на этот раз в стилистически верном смысле слова. Я им сказал на прощание, что вечером еще за яйцами зайду. Надо было видеть их интерфейсы...

Да, чуть не забыл... больше всего меня возмутило, что они забыли мне улыбнуться. Не сервис, а абы что.

Вы скажете: «Пожалуйся куда надо, и ей ввалят в регрессном порядке». Полагаю, не ввалят. Полагаю, рука руку моет. Да здравствует отечественная торговля, у которой самые чистые руки! Но анализ будет после, дома, когда я привычно устроюсь задним умом на диване. Будут не озвученные меткие реплики, железная логика и торжество справедливости.

А сначала некультурно так думаешь – сука. Потом остываешь и видишь в труженице кассового аппарата человечека с определенными рудиментами воспитания, по-своему несчастного. Ведь то, что я всего лишь подумал, родимый муж ей дома скажет прямым текстом. А муж у нее кто? Да уж не волшебник... Возможно, водитель автобуса.

Интеллигентный человек подумает, но промолчит. Да еще, бывает, устыдится своих мыслей. Неинтеллигентный человек не станет ни думать, ни молчать. Интеллигент ему втайне завидует. Непрекращающийся мыслительный процесс мешает воспитанному очкарику получать удовольствие от мелких бытовых приятностей. Даже сидя в ватерклозете, он думает о смысле жизни – по себе знаю: «Кто-то считает, что смысл жизни – в получении удовольствия. Когда муха садится на мой мед, она получает удовольствие, а я нет. Если я ее прихлопну, я получу удовольствие, а она нет. А где смысл?»

Заметим, меда у интеллигента нет. Мед – это всего лишь вкусная абстракция. Самая же деликатесная абстракция нашего брата-интеллигента – это народ, который непременно надо спасти, желательно, взойдя на эшафот. И что же мы увидим, бросив последний, отчаянный взгляд с плахи? Сермяжный пасечник с цельной крестьянской натурой наградит муху выразительным междометием, потом смачно прихлопнет ее и съест мед. И баста.

Интеллигент во всем винит себя. Где там дикарям племени пумба-юмба тягаться с ним по части самоедства! «Моя плешь покрыта книжной пылью, - с тоской думает интеллигент. «Я хилый, косой и хромой, – безжалостно травит он бессмертную душу, – и девушки меня не любят, и марксисты обзывают прослойкой, спасибо, что не подстилкой. Чтобы спасти мир, я должен быть дальнозорким, а я близорукий», – поправляет он очки с толстыми стеклами. Он горстями черпает пепел и посыпает им книжную пыль на лысине. Зрелище не для слабонервных.
 
Перед хамом интеллигент пасует, как Марадона. Взять хоть меня: я очень застенчивый, но не потому, что за стенки держусь, а потому, что меня все обижают, а я стесняюсь. Намедни купил себе в киоске батончик «Марс» – утопить тоску-печаль в нуге и карамели. Бумажку развернул, а там шоколад от древности коростой покрылся и пахнет вечностью. Мне бы, старичку, шоколадку обратно тем куркулям-киоскерам предъявить, да ткнуть их носом в истекший срок годности, да пригрозить натравить на них инспекции всякие и общество защиты прав потребителя. Да я ж толерантен, как козлик Иа в день рождения. Я с отвращением заточил тот «Марс» на скамеечке в парке, плюясь и давясь, но зато не дал деньгам пропасть. А потом... как же мне потом было хреново, как меня старушка моя из туалета «выжаніць» не могла! Как просовывала в щелочку мезим, фестал и таблетки от жадности…

А то жвачку покупаю: говорю, что хочу «Орбит». Девочка в киоске дает мне «Дирол». Начинаю культурно возражать: «Сударыня, не сочтите за труд… почту за честь… буду премного благодарен… бла-бла-бла…». А она говорит: «А какая тебе на фиг разница!» Тут бы лажануть ее как следует, витрину – в дребезги. А я, очкарик пришибленный, беру, что дают, и ковыляю потихонечку.

Вот тебе и бизнес – клиент всегда прав. Нетушки: ежели киоскершу уестествляет урюк-хазаин, то всегда права киоскерша
.
И нужна мне была эта «Орбита» «Марса»? Супруга вообще считает, что я очень непосредственный. Это потому, что я живу не по средствам. А когда умру, буду очень умеренный. Я не спорю – уж больно голосистая у меня супруга. Кто сказал «топлесс»? Сударь, сегодня я без перчаток, и лишь это спасет вас от дуэли.

К тому же на горизонте маячит служитель закона. Маячит он у пивбара, возле компании выпивших граждан, которые, в отличие от меня, не страдают от цензуры. Один из нецензурных, разрушая стереотипы, по-братски похлопывает милиционера по плечу. Ба! Знакомые все лица: этого самого дядю Степу я на днях просил оградить меня от ознакомления с лексикой все той же публики. На что метр погонный посоветовал мне идти домой со своим молочным коктейлем, потому что оградить он может, но предполагает, что за ограждением мне будет не очень комфортно.

Но нет, не все менты – позорные. Есть в природе подвид «мент человекообразный». Проблема в том, что подвид этот вымирает, впору в «Красную Книгу» заносить. На одну такую особь приходится как минимум два мента-садиста, двое тупых исполнителей преступных приказов, да еще пара тех, кому обидно не за державу, а за свой кошелек (с вытекающими для налогоплательщиков последствиями).

А по-божески ментов жалко. Христос жалел и нам велел. Конечно, еще лучше возлюбить тех, кого никто не любит – от придубиненного блюстителя закона до меланхоличного зеленого крокодила – но я не претендую на канонизацию. Так что плавают менты в глубоком… социальном вакууме и льют то наши слезы, то свои, крокодильи. И, что характерно, не только на бывшей шестой части суши.

Сосед Саныч, вернувшись из Англии, рассказал поучительную историю, подсмотренную у буржуев. В переполненном вагоне метро джентльмен-полицейский уступил место пожилой леди. В другой ситуации леди приняла бы этот жест как должное, да вся штука в том, что в вертикальном положении ехали также и несколько других леди, явно родившихся уже после исторического материализма. Поэтому пожилая леди восприняла приглашение присесть как намек на возраст, недостойный джентльмена и служителя закона, о чем и не преминула сообщить копу.

Ход дальнейшей беседы сосед для живости изложения воспроизвел в репликах, снабдив рассказ лингвистическими комментариями. «I didn’t mean to hurt you», - промямлил сконфуженный полицейский. В переводе это значит: «Я не хотел вас обидеть». «I’m afraid you meant», - чопорно произнесла старушка. Как пояснил Саныч, это означало: «Я тебя боюсь, ты мент». При этом больше всего Саныча поразило, что слово «мент» ехидная лондонская бабуся произнесла с неподражаемым одесским акцентом: «мэ-энт». Саныч, конечно, не Заратустра, но из первых уст – это из первых уст, и не надо мне больше рассказывать про умилительную лояльность тамошнего обывателя к «фараонам». Мент – он и в Англии мент.

Интеллигент и мент стоят на страже интересов народа, и это их роднит. Разумеется, мы не станем идеализировать эту близость, а также рассматривать ее физическую составляющую. Правозащитник-интеллигент недолюбливает правозащитника-мента. Мент отвечает взаимностью. Народ, сказать по правде, не любит ни тех, ни других. Жизнь полна парадоксов.

Парадоксы очень калорийны по части пищи для ума. Не мной и не в этом тысячелетии замечено, что умный человек – это тот, кто знает только то, что ничего не знает. Он достаточно трезв и самокритичен, чтобы это признать. «Мне кажется», – скромно замечает мудрец и охотно замолкает, когда его перебивают на полуслове. Воинствующий же дурак, наоборот, уверен в своем уме на все сто процентов. Он жизнь положит на то, чтобы это доказать человечеству. Он будет многословен и высокомерен, он не может не сыпать словами «парадигма, сублимация, алгоритм, аспект, сентенция». Употребив умное слово, он внимательно следит за реакцией собеседника.

Хотите увидеть дурака цветущим – похвалите его. Особо одаренные охотно кушают и грубую лесть. Дурак, смертельно обиженный непризнанием его умища – достойный персонаж для комедии и анекдота. Периодически дурак окружает себя серостью, чтобы блистать на ее фоне. Ему также лестно оказаться и в компании интеллектуалов – это представляется ему престижным. Умный человек знает, что все тлен, и предпочитает суете молчаливую созерцательность. Если бы я был умнее, мир не увидел бы этих строк. Как знать: возможно, сейчас вы перечитывали бы Достоевского.

Вы спросите, а бывает ли деятельный интеллект. Видите ли, деятельные люди рискуют впасть в суету. А как только человек начинает суетиться, грош цена всей его деятельности. Либо погрязнет в рутине, либо захлебнется деньгами и успехом. И в том, и в другом случае на него жалко смотреть. Особенно в гробу в возрасте сорока лет. Образование – бизнес – стрессы – инфаркт/инсульт. Всего лишь одна из возможных цепочек. На могилке напишут: «Покойник был умен и достиг небывалых вершин в своем деле». А уже через год безутешная вдова посчитает, что не умно выбрасывать деньги на цветы для праха. Не в восторге я от умных практиков, уж не обессудьте.

«Вот все бы вам, интеллигентам, мудрить», – скажет критик Шариков. – «А так, чтобы по-настоящему, так это нет!» Позволю себе не согласиться. Я тоже бываю бесхитростно счастлив. Последний раз счастье просто рекой лилось – когда мне разрезали десну и вырвали зуб. Это был зуб мудрости.