7. Слёзы

… Маша, иногда складывается впечатление, что всё, что я тебе говорю, пишу, что для тебя делаю – всё как будто исчезает в пустоте, и каждый раз общение начинается как бы заново…

Ночь пленяет в свои длинные пальцы порохом пропахший день. По раненым полевым цветам ляжет её чёрное одеяло, чтобы наутро оставить горький дух и пепельное небо. По тем местам, где раньше было семя пройдёт серпом жестяная луна, и ветер беспомощно вздохнёт. Вздохнёт и выплюнет отчаянно… Пройдёт тяжёлая неделя, пригреет ласковое солнце, а там, где, плевался в чувствах ветер – взойдёт листок и возмужает, чтобы снова голая земля нарядно приоделась и стала скатертью – скатертью, на пиршество зовущей.

Слёзы – это горькая вода людских страданий и мучений. Мужчины не плачут. И некоторые из них, чтобы восполнить недостаток слёз в своей природе, собирают их из хрустальных графинов, тем самым добровольно мучают себя и страдают. А муки и страдания – это нарывы на теле человечества, вызванные разъедающим это тело изнутри червём злобы.
В противовес таким слёзам существуют дорогие на вес золота слёзы, выступающие светлым утром росой на бархате свежих от умиления и счастья щёк. Такие слёзы рождены овеявшим человека ветром добра, который может исходить от человека, от природы, сверху…
Можно стаканами заливать в себя горькие слёзы, а можно наслаждаться каждой каплей выдержанного в человеческих сердцах сладкого солнечно вина.

Иногда я теряю, теряю себя. Так в потёмках теряют кого-то. Как будто в жмурки с кем-то играю, я губами воздух хватаю и не могу отыскать. Я где-то здесь, только это не я. Неужто я ослеп? Хорошо, тогда пойду наощупь протоптанной тропой, ведущей назад – в память. Попробую вспомнить, где я видел себя. Вот оно – это же просто! Я там, на перекрёстках дорог, под яркими фонарями. На перекрёстках, где колотилось сердце, где глаза вдруг открывались и купались в мире звуков, радуг и ветров, припрятанных для всех там будто бы нарочно. Увидел сверху все эти перекрёстки. Дороги за большинством из них шли в тупик, были разрушены или пропадали в предболотном тумане. А вот перекрёсток, за ним ещё и ещё. Дорога запутана, петляет, возвращает, кое-где совсем пропадает, но всё равно куда-то ведёт. Я, кажется, нашёл себя, идущим по этому пути. Просто сейчас дорога в осадках.

Падает капля, нотой разлетается и вливается в хрустальный хор. Сыпется дождь, а ресницы улыбаются и солёной радостью мешаются с водой, которая обнимет нежно шею и вольётся в реки, несущие в великий океан. Там каждая слеза найдёт родную слезу, чтобы плескаться вместе.

… после того, как написал письмо, почувствовал неимоверную обессиленность…
… изо всех сил я пытаюсь не думать о тебе. Но частичка тебя, заключаемая куда-нибудь в самые дальние околотки сердца, иногда всё же выбивается. И тогда эта одна маленькая искорка разжигает огромный пожар. Не находя того единственного человека, который этот огонь может погасить, искорка вдруг лишает сна, аппетита, настроения или заставляет творить безрассудные вещи…
… может быть, всё, что я написал, всё что я мечтаю о тебе, всего лишь бесплотный мираж в пустыне жизни, всё это лишь придумано моим больным воображением и вскормлено самовнушением. Но без этого света моя душа погружается в тяжёлые сумерки, в которых совершенно не видно, куда идти и остаётся лишь обречённо топтаться на месте…
… в пионерском лагере на 22 июня все делали различные кораблики – в основном вытачивали их из столетней сосновой коры. Я же по собственной воле взялся сделать свой корабль. Все с интересом наблюдали за моим творением. Из бумаги склеил по собственному проекту большой корабль с несколькими мачтами и множеством больших парусов. И вот понёс его к озеру. По дороге многие подходили и обсуждали мой корабль. Говорили, что он бумажный, поэтому он не поплывёт, а обмякнет и быстро затонет. С лодки спустили на воду украшенный лентами еловый венок. Затем все стали с берега пускать свои судёнышки. Запускаю свой фрегат. Вопреки всем домыслам он быстро набирает скорость и устремляется к венку, оставив плескаться у берега своих неуклюжих собратьев. Все призатихли и долго провожали мой белый парусник, пока он не скрылся в опускающихся сумерках…