12. Оранжевая осень

Отовсюду говорят: это вредно, то вообще смертельно – все погибнут… Но люди – они назло живут и живут. Говорят о постоянных напастях, катастрофах, а они, упрямые, всё живут да живут…

Я без света не могу. В темноте без света могу только спать, чтобы набраться сил и днём снова жить…

Один раз на КПП устроил шуточный «вечер поэзии». Каждому, кто хотел через него пройти, предлагалось прочитать на память любое стихотворение, желательно Пушкина. Только народ поэзии почти не знает…

Конечно, слова не стоят ничего в мире проникающих чувств. Но они нам только и остаются, чтобы петь. Слова ложатся на холст, и семь нот образуют соцветья. Мы смотрим не на шершавые мазки, а на свет, который они создают. Мы пускаемся в пляс, не чтобы подрыгать ногами, но чтобы греть души. Все мы ищем замыкания в переплетённых нервах проводов, чтобы согреться, чтобы звучала музыка, чтобы искрился свет. И мы хотим дарить!

Вот приходит оранжевая осень. Не знаю отчего, но эта осень мне кажется именно оранжевой, то есть обычной – жёлтой, только ярче, насыщенней. Хотя думается: отчего, ведь ничего здесь вроде бы не предвещается особенного и радостного?

Жизнь меняется, всё меняется. Только там, но не в армии.

Древний старик перебирает колючим ветром последние необлетевшие листья. «Как жалок мир и ничтожны все его богатства! С собой в могилу захвачу лишь седину повергнутого храма!»
«Не грусти, старик и не спеши в могилу, – сказал ему один юнец румяный, – из листьев твоих весёлая старушка сперва сплела себе венок, теперь мастерит одеяло, которым на ночь укроет в поле стебелёк, чтобы тот, проснувшись, заиграл цветами, разбогател плодами и снова отдохнуть прилёг».
Старец был и малость скуп, и несколько капризен и слезлив, но был он мудр. Юнца он искренне любил как внука, но старость его учить не просил: отругал его лютою стужей, а сам крехтя пошёл к своей чудной, но доброй и бесконечно любимой супруге.

В один день я почувствовал, что раздвоился. Здесь в армии некий старший лейтенант, которого я не знаю и которого, собственно, никто не знает, зажил совсем иной жизнью, чем знакомый лейтенант… Исключительно на бумагах проскакивает эта загадочная личность, родившаяся одним приказом. Безупречный офицер, стал временно уже заместителем командира части… И только через довольно большое количество месяцев этот неизвестный соединился с привычным лейтенантом со всеми его недостатками.

На ветру сухие осенние листики колышутся так, как хлопают множество маленьких ладошек и как звенят множество маленьких колокольчиков. Ещё и переливаются на солнце так, будто все радостно машут.

Ночь будет блестеть в лучах красного солнца, которое впитали наши души ясными живительными днями. Всё будет блестеть, переливаться, рассыпаться в брызгах радуг огней. Тот миг, когда ты ко мне придёшь, будет наполнен до краёв горячими волнами. Прикоснёмся вместе к сладкому кубку, после которого никогда не будет похмелья, потому что его сладость впитается в нас и будет в нас до конца дней; нет, будет даже вечной, потому что, любовь – она вечна, она живёт с нами, рядом с нами и живёт вне нас, как излучение. Любовь вливается в бесконечность, как добрый ручеёк в могучий океан.

Нет смысла чахнуть по звезде. Но петь, мечтать и обожать – это вполне достойно. Ходить счастливым под звездой – уже есть счастье. И быть тому, что в небе звездочёт прикажет: светить звезде для меня на небе или греться на моей груди.

Как-то по-хорошему грустно на душе. Чувствую себя подуставшим. Но при этом очень хочется тебе что-нибудь написать. Моя подруга! Хочется, чтобы ты стала подругой. Такой подругой, с которой и после тяжёлого дня, поделившись, почувствуешь себя воскресшим.

Сложно, очень сложно быть командиром. Служат здесь разные командиры. Не берусь говорить за других, хотя почему-то и кажется, что им легче. Но я думаю, я чересчур люблю людей, особенно солдат. Но почти постоянно приходится себя переламывать, и быть даже жестоким. Такая уж участь любого, кто взял на себя бремя какой-то власти или на кого это бремя возложила непредсказуемая, но мудрая жизнь: им приходится управлять даже не людьми, а обстоятельствами, иначе можно самому стать жертвой этих обстоятельств. Таким образом, приходится быть с людьми чересчур жёсткими и становится в их глазах даже врагом и деспотом – всё только для того, чтобы управлять обстоятельствами. А над начальником есть другие начальники, которым точно также приходится быть иногда бесчеловечными. Но есть зыбкая грань, перейдя которую можно потерять человеческий облик и душу. Надо помнить, что с человеком можно сурово обходиться только в пределах требований к службе, а во всём, что службы не касается – человек остаётся человеком, где он сам остаётся наедине со своим собственным потоком обстоятельств.
Не знаю, понятно ли я вообще выражаюсь, но понять очень многое человеку попросту никогда не суждено – это бесполезно. Но дана человеку великая способность – чувствовать. Чувствами можно открыть гораздо большие горизонты, чем разумом. Поэтому иногда стоит прибегнуть к подобным инструментам. Вообще, в моей писанине я многое пишу не совсем разумом, мыслями, но – чувствами. Конечно, такой язык может некоторым быть совершенно непонятен, но кто попытается что-то прочувствовать вместе со мной, тот меня поймёт.

Печаль твоих ресниц не скроет того, что растревоженно шепчут глаза. Ты хочешь быть сильной. Но в груди бьётся сердце. Оно не умеет лукавить, оно умеет любить. Ты хочешь быть птицей – парить высоко и беспечно. Но наверху лишь безмолвное солнце, от одиночества ставшее жестоким. Ты хочешь быть вольной. Но свободы где-то не бывает, она есть только в тебе. Ты отрываешься от земли, но лишаешься опоры, обращаешься в невесомость, растворяешься в небытие… Но сердце всё равно не утаить, оно всегда излучает и тянет, оно заставляет жить.

Люди почему-то воспринимают меня совсем не таким, какой я есть. Всегда получается, что кто-то во мне видит исключительно умника, а другие – разгильдяя, гуляку и прочее. Совершенные противоположности. Кстати, даже тесты в разное время показывали почему-то совершенно противоположное…
Все видят во мне разного человека, но все сходятся на том, что я для них – загадка. Так вот, мне кажется, что загадки-то никакой нет. Может быть, конечно, я и не такой, как все, это даже скорее всего так, но всё во мне зависит от ситуации и настроения. В окружении, настраивающем меня на хорошие чувства, могу преображаться и быть очень, как бы это выразиться, хорошим. И вот загадки-то никакой и нет, если попытаться ощутить мои чувства.

Уж лучше в битве погибнуть на стенах замков, построенных на облаках, чем утонуть, медленно погружаясь, в спокойной трясине поганых болот… Буду называть погаными болотами то, что страшно смердит, но хочет нам казаться жизнью и очень многих друг за другом зовёт.