19. Кавказский пленник

В горках над частью наши случайно обнаружили отряд боевиков.

Один день пробовал позвонить Маше Удивительно, но в её трубке послышались длинные гудки. Только они так и не стали её милым голосом, а через некоторое время гудки сменились постоянным «аппарат абонента…»
После этого дня всё и началось, а точнее покатилось с горы.
Вместо увольнения на следующее утро был марш и очередные горные учения.
Была лебединая песня, после которой почувствовал себя принесённым на щите.
Обстоятельства не балуют своим доброжелательством.
Мчались по просёлочному серпантину, неся за собой снежные облака пыли.
Наутро ничего не объяснив, отправили повыше наверх. Машина там с трудом поворачивала, но пропасть, оказывающаяся то слева, то справа, становилась всё глубже. Забрались на высокую гору. Солнце наверху палящее и спрятаться от него негде совершенно – вокруг ни кусточка. Нормально развернулись, выкопали окопы, стали работать. Но выяснилось, что нам здесь ещё и ночевать. И вот сплю в тесноте в броне, а вместо любимой слева обнимаю автомат. С едой тоже не сразу наладилось, потом пошло: обед к нам наверх шёл почти час
Сидел на склоне горы и провожал солнце. Там на самом верху всё мега кажется таким мини. Где-то вдалеке виднелись целые моря овец.
Границу видно, она совсем рядом. Во время учений по граничному хребту долбили из всех видов оружия. Прилетали с ракетами даже вертолёты. Вертолёты летели внизу, а я наблюдал за ними из развалин башен.
Когда спустились с горы, внизу нас встречали почти как космонавтов.

Одними куются часы – минута к минуте, а для других в празднестве они пролетают незаметно. Но последние, даже сами того не ведая, крепко зависят от первых.

Лишён равновесия. Не видно конца, не видно начала. Смешались прошлое, будущее, настоящее. Есть один лишь я – как заблудившийся в бесконечном океане корабль.
Ветер лишь печально скользит по волосам и всё не может зацепить, чтобы я, расправив крылья, отправился к родимым берегам.
Я один. Глотаю минуту – по-прежнему один. Проходит час, другой – я снова один. Вечер уснул, утро проснулось – а я всё один. День плюс день. Кривые минуса медленно перевариваемой жизни.
Я один. Но стоит лишь перешагнуть порог – кругом появляются лица. Как будто в одиночестве виновны стены. Но открываю рот и чувствую, что нем как рыба. Хоть кричи. Стены пролегают не снаружи, а внутри в наших душах и называются непониманием. И лишь родственные души способны испарить одиночество.
Тяга к свободе такая, что тесно не то что в помещении, но даже в одеже, и как будто в самой коже, в теле. Как душа изо всех сил бьётся.

Всё, мой топор войны зарыт. Только больно поздно, хотя я приехал сюда намного раньше многих. Испил кавказский кубок до дна, которое каждый раз оказывалось дальше, чем виделось.

Совсем, было, закис. Но было два чудесных воскресения. Первое я увидел сам, а второе мне помог увидеть один очень хороший человек. А ещё только я знаю, что в моём долгом увольнении был очень важный смысл: он связан с трагедией, которая случилась с одним моим другом детства.

Разлилась как радуга по небу по твоему лицу улыбка. Как два родника заблестели глаза. Судьбы роковая ошибка, но кто-то другой обнимает тебя.

Сквозь дождь я шёл не намокая. На молнии не поднимал я глаз. А гром гремел, как будто под каблуком листва шуршала. Мысли летали где-то за кромкой тёмно-синего неба. А в сердце то ли скреблись голодные кошки, то ли играла звёздная арфа.

Взяв с собой осень, я, наконец, поехал домой.

Последняя соломинка сломалась, руки соскользнули, я больше ни за что не держусь и… свободен?

Не знаю, что это, но эта «песнь» пришла вместе с какой-то тяжестью в сердце посреди одной ночи.
Однажды собрал он воедино все свои заботы, тревоги, страхи, желания, слабости, пороки и пустил их вниз по быстрой горной реке. Этот ворох стал расти быстро как снежный ком. Вплелись в этот ком и многие другие люди с их заботами, тревогами, страхами, желаниями, слабостями, пороками. Всё это так отчаянно сверкало, что вовлекало всё новые и новые богатства. Ни от чего он не отказывался, но ни за чем и не гнался. А власть его и могущество скоро дошли до моря и влились в него бурным потоком и стали необъятными настолько, насколько необъятно море. Но тяжёлое было сердце его, оно всё больше и больше устремлялось ко дну этого бесконечного моря. И когда его душа оказалась настолько глубоко, что, кажется, не вернуться ей более обратно, он разглядел среди всего бесконечного богатства свою старую, вечно мучавшую его неразделённую любовь. Тогда взял он все свои владения, разделил их на четыре части. Три части отдал и раздал, а одну забрал себе – забрал с собой лишь сердце вместе со своей тяжёлой любовью. И взлетела его душа, освободилась и вместе с любовью его поднялась вверх и засияла вместе с солнцем.

Осенний лист уже облетел. Снег как тысячи лотосов. Грядёт весна. Появятся печали – терпкий привкус на губах солнца из рубиновых бокалов.

Как же хотелось, наконец, поставить точку. Но дрожащая душа всё время соскальзывает и снова рисует криво улыбающуюся запятую.