Чистосердечное признание

Нет моёй ни в чём вины, товарищ главный милицейский начальник. Это тебе любой на всей Малой Охте скажет, спроси хушь кого, ага. Да ты пиши в протокол, сынок, записывай. Ага. Тем и будет для нашей родной и неподкупной милиции моё самое, как ни на есть, чистосердечное признание…

А дело, между прочим, так было. Вышел это я с внучкой, Настюшкой, на прогулочку, значит. Прям так с утреца. Вот тутова всё и началось. Ага. Качу я, это, колясочку – по тлотуару, всё как положено, всё чин-чинарём. Ну, знамо дело, к ларёчку направление курса держу. Ага. Ей-то, Настюшке, всё одно – променад, а мне, динозавру доисторическому, глотку промокнуть – всё польза. Без пива какое ж утро?

Ну, качу я, следственно, траншпорт свой, а сам гляжу наперёд себя в оба ока. И -вот ведь оказия! – как тебя сейчас, вижу, идут навстречу, соотвейственно, парочка… Ага. По всему видать, иноземцы! Это я, брат, моментом определил, по всему ихнему пижонскому фасону. Срисовал, будто всю жисть в контрразведчиках откалымил. Ей-богу! Не-е-еа, меня, братец мой, на мякине не проведёшь! Сразу определил: не наши это. А главная к тому следственная улика – глаза: узкие и беззаботные. Сразу ясно: туристы, али шпиёны какие! Глаз-то у меня, гражданин милиционер, намётанный…

Однако ж мыслю по существу: времена нонча не шпиёнские, потому – кругом гласность и прочая демохратия, ага, следственно, не шпиёны, а совсем, как есть, затрапезные туристы. И, вишь ты, не обшибся, не обанкротился, значит, мозгами. Всё так в точности и вышло – иностранцы, самые что ни на есть. Японцы ли какие, корейцы ли, али какого другого китайского роду-племени. Мне без разницы. Один хрен – агличане.

Ну, вот эдак дефилируем мы, следственно, встречными курсами. Мы с Настюшкой своёй путёй, инородцы, значит, диаметральной. Так бы и шли дальше, если б не встренулись. Ну, это, понимаешь, неизбежно, потому – арихметика! Енту задачку я ещё Юрке, оболтусу своёму решал, когда он, подлец, школу мучил. С тех самых пор, а уж лет двадцать прошло, так в башке и сидит: ежели кто идёт навстречу друг дружке – будь хоть пешеход с пешеходом, или, не приведи господь, товарные составы, так, один хрен, они встренутся, как ни выкручивай. Потому, это, мил человек, высшая арихметика есть! Рок судьбы по всем правилам, так-то…

Ну, следственно, по всем законам физики встренулись мы с инородцами, и разговор завязался. Заметь, на контакт оне первые пошли.

«Сю-сю-сю», - говорят. По-японски, значит. «Сияка, мияка», дескать. Ну, я им, это… по всем правилам словарного запаса и режу – дипломатично так. «Ду ю спик инглиш», - говорю (тоже по-японски). А они, балды такие, лыбятся, башками прилизанными кивают. Мол, понимаем, Семён Евсеич, тоже академии заканчивали. И продолжают своё гнуть: «Сияка-мияка, сюсяма-кусяма». Интеллектом, значит, задавить пытаются… Но, не на того, дурынды, напали. Мы хоть личности по части образования не избалованные, а всё ж «сияку» от «мияки» отличить смогём, на то нам смекалка от природы дана.

По совести, послать бы их, конечно, козлов, надось было на самые как ни на есть три увесистых буквы, но за державу стало вдруг нестерпимо обидно. Веришь ли, начальник, так вот через всю сердечную мышцу боль за отечество и пролегла. Неа, думаю, не посрамлю родину, рылом в грязь никак не вдарю перед супостатами. А то ведь приедут, злыдни бестолковые, в свою Китаю, да как зачнут сплетни глупые распускать, дескать, русские – народ негостеприимный и на «сияку-мияку» неотзывчивый. Шиш, думаю, вам с постным хреном!
Ну и, понятно, любезно так, по высшей степени своей деликатности, отвечаю (опять же на иностранном). «Гутен, - говорю, - морген, мать вашу!» Ну, мол, чё хотите-то? Изъясняйтесь, мол, без стеснениев, а мы уж со всем нашим радушием…

А енти болваны знай себе кивают, да лыбятся шире щёк. Один из двоих (какой, точно не скажу, потому – хари одинаковые, как на хсероксе изделанные) всё ж посмекалистей оказался. Видать, понял, что я к им со всей душой и без каких-никаких территориальных претензиев, в общем, готов им, дуракам, помочь – по широте своёй души, хучь бы и задаром. Хотя я, само собой, пиво в уме всё же держу, не отчаиваюсь. Думаю, ежели антеллигент натуральный, так он, будь хотя какой веры и политической ориентации, совесть иметь должен на нашу бескорыстную помощь пол-литрой пива отозваться. Иными словами, надежда в сердце пламенно теплится…

Вот с ентими тёплыми, значит, предчуйствиями я и продолжаю допытываться: чего, мол, мусью, желать изволят? И на ихнем варварском наречии усердно втолковываю, дескать, давай, фрау-мистер, дурья башка, излагай, неча сопли жевать, да мяукать по-кошачьи. А они, дурни, словно в школе не учились: «сяу», да «мяу» бормочат, и баста!

Я ужо отчаиваться начал, но тут, который посмекалистей затараторил: Ермитаж, говорит. Ну, понятное дело! Ермитаж кто ж не знает! Известно, ежели турист – так тебе прямая дорога в Ермитаж. Енто чтоб по улицам без дела не шатался. Умно придумано, ей-богу! Всех их, иноземцев, в одну зданию громадную загнать и крутить цельным днём по колидорам, чтоб ноги от задницы сами отваливаться стали. Там за ними и приглядывать сподручней. Да и чтоб сил на баловство, аль шкодство какое из супостатов отъять – лучше средства, чем музея и придумать немыслимо…

Обрадовался я. Хушь тупые япошки, а всё ж не совсем потерянные. Поднатаскать как следувает в языках – толк будет… Ну, говорю я им так радостно, силь ву пле, мон ами, будет вам и Ермитаж и Чупа-Чупс и Микки Маус – в лучшем виде. А сам соображаю: Ермитаж в одну сторону, а ларёк-то – совсем в другую. Дилемма!

Ну, решил по справедливости: сначала расплата, потом уж услуга (на догадливость иноверцев уж не полагаюсь). Так им открыто и заявил, без тени лукавства. Поняли вроде. Согласились с чувством, за мной пошли… Откудова ж я тогда знал, что они, басурманы, кидалово замыслили! А, видать, всё Курил нашему народу простить не могут. Злопамятные…

Идём мы, значит, чинно так: я Настюшку качу, погремушкой музицирую – для её, Настюшки, значит, благолепия, а япошки следом, как привязанные – отстать боятся. Идут, мяукают промеж собой и хфотографируют достопримечательности наши. Ну, подумал я, народ культурный - басурманы. Ага, признаюсь, была слабость… Кто ж тогда знал, что под приличными костюмами такое свинство скрывается!

Ну, к ларёчку я их быстро подвёл – наикратчайшей, заметь, дорогой. Так и отметь в протоколе-то, не упусти деталь, ага. Я ведь не Сусанин какой, в договоре справедливость отношений люблю, чтоб всё честь по чести… К ларёчку, значит, подвёл, в окошко пальцем показываю – енто чтоб без разночтениев каких. Барьер языковой преодолеваю, ага. «Балтику», говорю, предпочитаю, шестой номер. Оно, начальник, покрепше будет, ага… Гляжу, япошки морды кривят, глаза как щёлки – что за настроение, не разглядишь. Ну, думаю, жадничают. Чёрт-то с вами, думаю! «Гитлер капут, - говорю, - покупай «тройку», раз уж такие жмоты!» И, что ты думаешь? Купили? Хрен с редькой! Слабоумными прикидываются, плечами жмут, и опять, как в старой пластинке: «сияка-мияка, Ермитаж»… Дурака, значит, включили, ага.

Ладно. Я с другого конца. Сам в окошко глянул: там сегодня Серёга – мужик здоровый, но справедливый. Попросил у него «троечку». Предупредил сразу: платят корейцы. Серёге что, сказано – закон! Бутылочку определил в лучшем виде, пробочку сковырнул даже - культура!..

Тянуть резину я, понятно, не стал – понимаю: люди всё-таки заезжие, потому торопятся. Выпил быстро, в три счёта. «Бутылочку, - спрашиваю, - сдавать будете? Или бомжам презент оставите?» И по-аглицки ещё пару слов добавил для вескости. Япошки башками затрясли – сдавать тару, мол, не хотим. Ладно. Я приободрился. Выходит, и японской скупости рамки ограничений есть. Совесть, по всему видно, заела, шикануть решили, пыль в глаза пустить, ага. И хрен бы с ними! Мы люди не гордые. Хотите шиковать – извольте, со всем нашим удовольствием! Я под енту волну ещё «троечку» заказал. Опять же, под ихнее, туристов, молчаливое согласие. Выпил. Бутылку снова – бомжам. Красота! На душе потеплело – до самого брюха. Но, однако, и честь знать надо. Опять же, Настюшка со мной – отвейственность. Следственно, пива покудова хватит.

Всё, говорю япошкам, аллес капут, зер гуд, оплачивай, мол, банкет. А в Ермитаж вас троллейбус свезёт, первый номер, ага, спецом для вас, бестолочей инородных, простой цифрой обозначен, чтоб по безграмотности вашей не заблудились. Для точности даже пальцем им показал…

И что ты думаешь? Заплатили? Как бы не так! Хфотоаппаратами своими харю мою щёлк-щёлк, посмеялись, скоты, в ладошки похлопали и – айда на остановку, к троллейбусу, значит. Ну, тут внутре меня всё так и оборвалось. Я к Серёге. Кинули, говорю, буржуи скабрезные, развели как того лошка. Серёга-то меня знает. Не верить мне у его нет никаких прецедентов… Вступился он за меня, одним словом. Заодно и за справедливость…

Ну, а я чего, в стороне стоять должен? Чай, меня обида не в последнюю очередь коснулась. Так, в общем, и отлубцевали мы извергов. Да и поделом: чтоб не издевались наперёд над гостеприимным русским народом, чтоб помнили. А Курилы – хрен им! Не дождутся. Пусть сначала вести себя научатся по-антиллигентному, ага…

Так что вины моей в ентом происшествии нет никакой, в чём, гражданин главный милицейский начальник, чистосердечно и признаюсь.