В поисках Демиурга 2

35.

Утро выдалось мирным.
Проснувшись с первыми лучами солнца от каких-то странных рычащих звуков, Денис обнаружил, что Викуся преспокойно храпит, прижав к волосатой груди свою палицу. Конечно, раз никто не удосужился сменить его на вахте, корить следовало лишь самих себя. Зато впервые за эти дни они с Машкой, кажется, выспались!
Быстро сбегав к реке умыться, Денис, уже возвращаясь к лагерю, еще раз окинул взглядом окрестности. Картина была совершенно пасторальной, разве что вместо тучных говяд на дальнем плёсе резвились какие-то брахиозавры. А на том берегу сквозь легкий туман опять пробивался столбик голубоватого дыма.
Кто-то там кашеварил.
Провозившись весь прошлый день с Викусей, они и думать забыли о своих изначальных планах. Но пора было приниматься за дело. Позавтракать, свернуть лагерь и пойти поискать место, где можно переправиться через Змеиху. А вдруг выше по течению существует брод? В любом случае русло там несколько уже, и пересечь его будет проще.
Маша спала так сладко, что Денис решил пока не будить ее, а завтраком заняться самому.
Вдруг откуда-то раздалась взбалмошная мелодия «Турецкого марша» Моцарта.
Денис вскочил как ошпаренный.
Звонил Машкин мобильник!!...
Но, пока он добрался до кармана, отыскал там эту мелкую штучку, сперва перепутав ее с пудреницей, Моцарт заглох.
Денис оторопело смотрел на дисплей. На нем ничего не высвечивалось. Нажал кнопку «Неотвеченные звонки». Опять ничего. Что за дьявольщина!!..
Чертыхнувшись, он в сердцах едва не грохнул мобильником оземь.
И поймал совершенно оторопелый взгляд пробудившегося Викуси. У того отвисла губа, зенки округлились, а на физиономии нарисовался громадный знак вопроса.
Разумеется. Тридцать лет назад никаких мобильников в обиходе не существовало. А переносные транзисторы были размером с небольшой чемоданчик. Ну, иногда чуть поменьше. Даже на Машкиной даче до сих пор живёт такое древнее чудо – «Спидолой» называется. Битое-перебитое, а волны ловит исправно. Только хрипу много. Никакие дачные воры этой музыкой не прельщаются. Пройдет еще лет двадцать, и можно будет нести антиквару.
– Мобила это, понял? – обратился Денис к Викусе. – Ни фига ты не понял… Телефон такой. Слово помнишь, а? Те-ле-фон. «У меня зазвонил телефон. Кто говорит? – Слон»…
Тут Викусины губы зашевелились, словно бы пытаясь повторить некогда знакомые слова. Но язык не слушался. И всё-таки – он узнал! Да, искусство – мощная вещь!..
– Денис, ты чего? – пробормотала спросони Маша.
– Веду очередное занятие в младшей группе нашего детского садика, – фыркнул Денис.
Она приподнялась, увидела Викусю и вспомнила события вчерашнего дня.
 – Ох!... Доброе утро, Викуся, – улыбнулась она.
– Мга-ма! – восторженно потянулся к ней дюжий младенец.
Денис едва поборол желание снова жахнуть его дубиной. А Маша, нисколько не брезгуя, ласково потрепала Викусю по грязным космам.
– Ладно, мальчики, я пойду умоюсь, а вы займитесь костром, – прощебетала она, доставая из рюкзака пудреницу, расческу и бумажный платочек.
– Проводить тебя? – предложил Денис.
– Нет, спасибо, – скорчила она рожицу. – Если что, повизжу. Не скучайте!
Перед тем, как положить ее мобильник на место, Денис решил сфотографировать Викусю. Чем черти не шутят, вдруг удастся вырваться из этой дыры до того, как техника сдохнет…
Кикс! Готово. С экрана смотрела жуткая дикарская рожа с ярко-синими невинными глазами.
– Полюбуйся, хорош! – сказал Денис, поворачивая дисплей к Викусе.
– Га-а???!!! – заревел он, ударяя себя в грудь. – Га-а-а?!...
В его голосе было ровно столько же восторга, сколько ужаса. Неужели он в детстве никогда не видел фотоаппарата? Впрочем, это же было в доцифровую эпоху. И даже на самом навороченном тогдашнем фотике нельзя было посмотреть только что снятый кадр. В воображении Викуси это выглядело настоящим чудом.
Денису вспомнилось, что некоторые народы, ведущие архаический образ жизни, до сих пор верят, будто фотографирующий «ловит» их души, превращая в своих пленников, и потому категорически возражают против любых попыток этнографов запечатлеть их на пленке. Может, и этот думает так же? Тёмный парень, ох, тёмный… Что там варится в его котелке – разгадать невозможно. Однако Машка, похоже, находит с ним общий язык. Вероятно, за счет своей женской интуиции.
«И доброты», – подсказал Денису беспощадный внутренний голос.
А я что – злой?..
«Ты»…
Надменный оракул был уже готов сформулировать что-то этакое морально-назидательное, как вдруг из зарослей, делавших их лагерь невидимым со стороны реки, послышался звонкий лай и Машин встревоженно-радостный голос:
– Мальчики! Не пугайтесь! Посмотрите, кого я веду!


36.

Трудно сказать, кто из них обалдел больше.
Вслед за Машей на утоптанную полянку вышла Дама с Собачкой.
Именно Дама.
Она была в широкополой соломенной шляпе, украшенной искусственными цветами и вуалью. А еще на ней была светлая полотняная блуза с синим атласным поясом и пышная тёмнолиловая юбка, под которой явно имелось еще несколько слоев материи. В одной руке Дама держала зонтик-трость, опираясь на него при ходьбе, а в другой – поводок, на котором плясал белый пудель, изящно стриженный под миниатюрного льва.
Все онемели.
Денис и Викуся остолбенело глазели на Даму с Собачкой. Пудель яростно лаял от страха, раздираемый желанием защитить свою госпожу и спрятаться у нее в юбках от этих жутких незнакомцев. Дама, в свою очередь, застыла с раскрытым ртом, хотя, видимо, Маша успела просветить ее относительно своих спутников.
– Давайте знакомиться, – предложила Маша.
– Рада встрече, – слегка грассируя, изрекла Дама. – Позвольте представиться: Анна Петровна Казенина. Дочь полковника в отставке Петра Кирилловича Казенина, владельца здешнего имения Броды. А это – Цезарь. Цезарь, будь добр, успокойся, ты ведешь себя недопустимо, это наши друзья…
– Мария Сергеевна Ярцева, – чинно представилась Маша. – Дочь московского предпринимателя Сергея Михайловича Ярцева. Проводим лето на даче в Коловратово. Мой кузен – Денис Григорьевич Орлов, студент Московского университета…
– Простите, вы не из того самого графского рода? – оживилась Анна Петровна.
– Нет, сударыня, – усмехнулся Денис, – мы скорее по другой графе, по пятой… Орлов я по матушке, а по батюшке – Фонштейн…
– О, я знакома с фон Штейнами, тоже весьма благородная фамилия! Но, в отличие от Фонвизиных, они не пожелали… как это… обрусеть – лучезарно улыбнулась Анна Петровна.
– Да нет, почему же, мы везде пишемся русскими, и папа тоже, – возразил Денис.
– А этот… господин? – уставила Анна Петровна кончик зонтика на Викусю.
– Это… Виктор. Мы называем его Викусей. Отчества и фамилии не знаем, – объяснила Маша. – Он, видите ли, провел тут в лесах тридцать лет и слегка… одичал.
– О! Как Робинзон Крузо! – всплеснула руками гостья.
– Как настоящий Робинзон, – заметил Денис. – Не тот, который описан в романе Дефо. А который был на самом деле. Шотландский моряк. Запамятовал, как его звали. Он провел на острове не двадцать восемь лет, а гораздо меньше. Но когда его обнаружили, он забыл человеческую речь и превратился в настоящего троглодита. Боюсь, перед нами тот самый случай.
– Ну, Викуся не безнадежен, – возразила Маша. – За один лишь вчерашний день он сделал огромный прогресс…
– Вы хотели сказать, милая, добился большого успеха, – поправила Анна Петровна. – Либо сделал огромный шаг вперёд в своем умственном развитии.
Маша с Денисом переглянулись. Только классной дамы им тут не хватало. Но они решили не обострять отношений.
– Вы, наверное, имеете опыт преподавания, Анна Петровна? – спросил Денис.
– Да, к сожалению, – грустновато улыбнулась она. – Наше имение, честно признаться, давно заложено и вот-вот пойдёт с молотка. Так что я, по сути вещей – бесприданница. Ах, как мне жаль наш старый грушевый сад – но ведь кроме красоты, проку от него никакого! Деревья гниют и ветшают, плоды мельчают, собирать их некому, да и кто купит?... Папенька болен и совершенно не в состоянии заниматься делами. Возможно, лучше и впрямь продать родовое гнездо – и в Москву, в Москву, снять маленький домик и зарабатывать на хлеб собственными трудами… С чего начинала, к тому и вернусь…
Вглядевшись в затененное шляпой лицо Анны Петровны, Денис обнаружил, что она гораздо моложе, чем ему сперва показалось. По первому впечатлению он был дал ей лет сорок, как тёте Миле, но теперь ясно видел, что она лишь немногим старше его самого. Двадцать пять? Двадцать шесть?.. В любом случае тридцати еще нет. Однако, по понятиям позапрошлого века, она должна была числиться в старых девах. Теперь понятно, почему. Выйти замуж за какого-нибудь разночинца ей мешала дворянская гордость, а обедневшие помещики из ее круга искали в жены богатых купеческих дочек.
– Я ведь закончила Иститут благородных девиц, – продолжала Анна Петровна. – Ах, как я была мечтательна и простодушна! С каким пылающим сердцем вышла я в этот мир! Но первые же опыты служения наставницей принесли мне горчайшие разочарования. Мне платили меньше, чем какой-нибудь англичанке или француженке, которые не обладали и толикой моих познаний – а между тем уважали меня несравненно меньше… Когда папенька стал сильно хворать, я оставила этот неблагодарный труд и переселилась в деревню. Дабы чем-то занять себя и принести пользу другим, я взялась учить деревенских детишек. Но, Боже правый – и тут меня ждала неудача! Едва начиналась весенняя страда, класс пустел, а к осени, когда кончались полевые работы, мои ученики не помнили ровно ничего из выученного зимой! Я с трудом смогла втолковать двум-трем самым способным начатки грамоты и счёта. А ведь могла бы преподавать и французский, и английский, и немецкий, и латынь, и историю, и географию, и словесность, и музыку!...
«Вот и будешь оттачивать мастерство на Викусе», – подумал Денис. Сеять, так сказать, разумное, доброе, вечное и жечь глаголом дикарское сердце.
Но на словах он сказал, ухитрившись вклиниться в паузу между плавными периодами ее правильной речи:
– Дорогая Анна Петровна, у нас еще будет время обо всем побеседовать. Мы собирались позавтракать – Вы не против к нам присоединиться? Только с сервировкой у нас неважно. Есть придется руками. Впрочем, в качестве вилки можно использовать косточку туатары. Или две щепочки – как китайские палочки. Меню тоже без выбора: мясо игуанодона, печенье и стаканчик речной воды.
– Мясо… кого? – переспросила Анна Петровна.
– Игуанодона. Это доисторический звероящер.
– Ящер?...
– Вы, простите, никогда не слышали о динозаврах?
– Я?... Извините…
Увлекшись диалогом с гостьей, Денис не заметил, как Викуся добрался до Машиного мобильника и начала нажимать кнопки, пока вдруг снова не заиграла музычка.
– О, Моцарт! – всплеснула руками Анна Петровна и элегантно рухнула в обморок.


37.

Маша и Денис сказали, что на правах хозяев пойдут помоют «посуду», то есть стаканы, череп и кости, предоставив гостье право немного отдохнуть от пережитых потрясений.
На самом деле им не терпелось очутиться вдвоем и поговорить без свидетелей.
– Откуда взялась эта фифа? – спросил Денис.
– Не знаю! – ответила Маша. – Я мылась в реке, когда она вдруг возникла сзади и вежливо так изрекла: «Извините за беспокойство, мадмуазель, я, кажется, заблудилась – Вы не скажете, как мне выйти к железной дороге?»… Я так опешила, что чуть не захлебнулась. А потом и говорю: «Пардон, мадам, здесь нет железной дороги. И вообще никаких дорог». А она: «О, вы тоже сбились с пути! Или встретили разбойников? Вижу, вижу… Бедняжка, у Вас даже отняли всю одежду»… Я не решилась сказать, что шорты и майка – это и есть моя одежда.
– По-моему, в тупости она может потягаться с Викусей.
– Ты не прав, Денис. Она просто в глубоком шоке. Но пытается сделать вид, что всё – тип-топ. Ведет светские беседы, читает нотации… И учти, она понятия не имеет, что такое Мезозой или темпоральный портал. Палеонтология была тогда в зародыше, если вообще была. А про относительность пространства и времени не догадывался даже Эйнштейн. Он тогда, вероятно, пешком под стол ходил.
– Из какого она года, ты не спросила?
– Нет. Но, судя по наряду – время Чехова и Толстого. Конец девятнадцатого.
– Ну да, помесь Анны Карениной и Дамы с Собачкой… Даму ту, помнишь, как звали?
– Анной Сергеевной.
– Вот тебе и живой прототип. С белым пуделем заодно.
– Нелепость какая-то…
– Теперь нам с этой нелепостью жить.
– Ага. Помню, помню: «Мы ответственны за тех, кого приручили». Сент-Экзюпери. Цитируется даже на плакатах в метро.
– В этом есть свои плюсы, – пожала плечами Маша. – Во-первых, она образованный человек, и с ней есть, о чем поговорить. Можешь даже потренировать свой английский. Во-вторых, нас уже четверо – это команда.
– А на том берегу – кто-то пятый или шестой…
– Во всяком случае, мы представляем собой определенную силу.
– Викуся с дубиной – бесспорно. Но какой нам толк от обморочной дамочки? Имей в виду, я на себе ее не потащу.
– А… меня?
– Тебя – пожалуйста! Хоть на край света.
– Значит, ее потащит Викуся.
– А из юбки сделаем парус.
Маша рассмеялась. Но Денис уже обдумывал следующую идею.
– Послушай, Машунь, я, кажется, сообразил, что мы можем предпринять. Помнишь Тура Хейердала? Тростника тут – завались. Соорудим либо плот наподобие «Кон-Тики», либо даже лодку типа «Ра». Вчетвером – справимся!
– А нужно ли? Какая нам разница, жить на той стороне или этой – те же самые заросли, динозавры, птеродактили…
– Но там тоже какие-то люди!
– Откуда ты знаешь, какие? Вдруг там каннибалы? Денис, подумай: случай с Анной Петровной показывает, что в «дыру» могли угодить люди самых разных веков. Девятнадцатый – это цветочки, но ведь бывали эпохи совсем уж дикие…
– Я чувствую, что побережье Змеихи в Юрский период – что-то вроде Ялты в разгар сезона! Нет, ты как хочешь, а мне любопытно узнать, кто еще проводит тут отпуск! И учти: чем нас больше, тем больше шансов, что человечество – выживет!
– Милый мой, – Маша посмотрела на него с тихим состраданием. – Как ты не понимаешь? Никто не выживет. Мы вымрем вместе с этими динозаврами. Никаких следов не останется. А потом история начнется с чистого листа. Как будто нас никогда и не было. На судьбах мира это не скажется.
– Ты думаешь, всё так… безнадежно? А помнишь рассказ Бредбери про бабочку, раздавленную путешественником во времени?
– Сказка. Притча. Не более того. Подумай сам: если все доисторические твари вымерли, могла ли смерть одного существа повлиять хоть на что-то?
– Получается, в нашей жизни тут нет никакого смысла?
– Нет, Денис. Смысл, по-моему, есть. Оставаться людьми. Вопреки всему. Ведь ты и в нашем двадцать первом веке не собирался жить вечно?
– Может, я бы теорему Ферма доказал! Или опроверг закон сохранения энергии! Или изобрел аппарат, позволяющий перемещаться со скоростью выше скорости света! Или первым ступил бы на Марс!
– Не психуй. Ты и так многое сделал – первым. Только – здесь. А не там. Какая, в сущности, разница? Будем считать, что мы добровольцы, участвующие в небывалом эксперименте.
– Эх, найти бы этого экспериментатора и подкрасться к нему сзади с Викусиной дры…
Денис осекся на полуслове.
Над безмятежной рекой вдруг раздался таинственный низкий звук, у которого не было явственного источника.
Никаких динозавров ни вдали, ни поблизости видно не было.
Зато память смутно подсказала ему кадр из какого-то старого фильма.
Так кричал отъезжавший от станции паровоз.
Может быть, тот самый, под который бросилась Анна Каренина.
Но здесь не было никаких паровозов.
И все-таки над невидимым мостом через Змеиху витало гулкое эхо…
«Слышала?» – шепнул он Маше.
«Да», – почти равнодушно отозвалась она.
То, что звуковые волны из параллельного мира сюда иногда доходят, они уже знали.
Но это ничуть не влияло на их положение.
Обратной-то связи не было.


38.

Вкратце изложив Анне Петровне суть ситуации и прочтя краткую лекцию о доисторической фауне и парадоксах пространства и времени, Денис предложил начать поход вдоль реки против течения. Анна Петровна уверяла, что имение ее отца называлось Броды как раз потому, что там испокон веков имелся брод, легко преодолимый для всадников. Хотя надеяться на это в полной мере не приходилось, они решили попробовать найти это место, а там в любом случае соорудить плот и переправиться на ту сторону Змеихи, где берег был более высоким и, стало быть, не таким болотистым. Ибо здесь любое наводнение грозило затопить довольно узкую кромку, на которой они могли бы существовать.
Пока отряд медленно двигался вдоль русла Змеихи, то и дело преодолевая какие-нибудь преграды, Маша пела Викусе детские песенки, которым с удовольствием подпевала своим хорошо поставленным голосом Анна Петровна, а Денис думал.
Его воображение зацепилось за слово «эксперимент».
Маша порой была исключительно точна в своих интуитивных прозрениях.
Видимо, у них обоих возникло ощущение, что над ними кто-то экспериментирует. Устраивает им, так сказать, проверку на вшивость. Выдержат – не выдержат, что предпримут, если повернуть вот так, и как поведут себя, если им подкинуть вот это и еще вот это. У них была свобода воли и свобода манёвра – но только в определенных пределах. И если сгоряча шарахнуть Викусю, тогда еще Бармалея, Денис еще мог, то бросить на съедение динозаврам беспомощную Анну Петровну – уже нет. Как ни злился. Впрочем, нет худа без добра: похоже, теперь Викуся переместил свое назойливое внимание с Маши на нового члена команды. И действительно, когда им приходилось штурмовать заболоченные протоки, он просто хватал барышню на руки и переносил на другую сторону. А она лишь бормотала: «Мерси, мерси»… Через некоторое время Викуся начал повторять за ней: «Мси»… Вот и первый урок французского…
 Сплошное нагроможнение нелепостей. Будто кто-то нарочно всё это подстроил. Смешав самые несовместимые реальности.
Кто бы это мог быть?
Бог?...
Ну, старику в чувстве юмора не откажешь – те же стегозавры чего стоят!
Но как-то слишком уж мелко это всё с точки зрения вечности.
И… слишком ненатурально.
Сплошная эклектика.
Как в плохой беллетристике.
Неужели…


39.

Брод все-таки существовал.
Но им весьма активно пользовались звероящеры. Целыми стадами они среди бела дня выходили на оба берега и пускались через Змеиху кто пешком, кто вплавь. Им сопутствовала более мелкая живность – змеи, ящерицы, птеродактили (последние обычно ехали пассажирами на хребтах гигантских рептилий). Время от времени кто-то кого-то кушал, и пожираемый оглашал берега реки истошными воплями.
Становиться участниками столь интенсивного движения члены маленького отряда сразу же расхотели. Тем более что Анна Петровна совсем не умела плавать.
Значит, нужно было продвинуться еще немного вверх по руслу и попытаться переправиться на самодельном плоту. Но остатка дня на это бы не хватило.
Что ж, еще один ночлег в незнакомом месте никого не пугал. По крайней мере у троих – Дениса, Маши и Анны Петровны – возникало пусть ложное, но утешительное ощущение, будто с ними происходит нечто важное и ведущее их всё ближе к заветной цели. Хотя, в общем, Денис и Маша почти смирились с мыслью о том, что вернуться в привычный мир уже не удастся.
Единственным, кто чувствовал себя превосходно и излучал довольство и жизнерадостность, был Викуся. Теперь он делил свое внимание между Машей, которую продолжал благоговейно чтить как свою «мга-ма-а», и Анной Петровной, вызывавшей у него почти галантные чувства – он безошибочно углядел в ученой барышне существо, много более слабое и нежное, чем он сам, и старался всячески облегчить ей тяготы непростого пути. Через несколько часов продирания через заросли и форсирования мелких болотец и тинных проток он уже обращался к ней – «Ганн, мси!» – что означало не столько «Анна, мерси!» – сколько нечто вроде ласкового – «Ну, Аннушка, миленькая, пожалуйста, давай, еще один ручеек, ты же умница, я помогу»…
Анна взбрыкнула, когда Маша предложила ей сильно укоротить подол, чтобы было удобней ходить: «Но, моя дорогая, это же… неприлично!!»… Даже напоминания о нагой красоте Афродит и Диан не могли поколебать ее убежденности в собственной правоте. Единственное, на что она согласилась – это всё-таки снять нижнюю юбку, которая сильно утяжеляла ее наряд, путалась между ног и создавала множество других неудобств. У Дениса уже появились обширные планы насчет этой юбки – помимо паруса, из нее можно было сделать палатку или даже планер, если придется пикировать с кручи… А Маша подумывала, что, если Анна не будет жадничать, юбки хватит на пополнение гардероба для всей компании – полотна метра три, если даже не больше…
По пути они подбирали всё, что годилось пищу. Ягоды – Викуся показывал, какие из них съедобны, и с наглядным усердием отправлял по штучке в собственный рот, – сладкий тростник, яйца птеродактилей, зазевавшуюся рептилию в панцыре – они назвали ее черепахой, но, возможно, это была вовсе не черепаха…
Долго искали место, где встать лагерем. То слишком сыро, то чересчур на виду, то, напротив, трудно уследить, откуда придет опасность.
Наконец, нашли пятачок сухой земли на пригорке под большим плауном. Негустой тростник позволял видеть часть речного берега. Болото с другой стороны позволяло надеяться, что бесшумно к ним никто подкрасться не сможет. К тому же теперь у них появился штатный охранник: пудель Цезарь, безумно боявшийся звуков и запахов этого страшного мира, но все-таки безусловно готовый отдать свою любящую душонку за жизнь Госпожи и ее Друзей.
Огонь у них был: еще днем они позаботились соорудить из черепа игуанодона, травы и глины плетенку, в которой Маша несла заботливо сохраненные угли.
И вечерняя трапеза прошла совершенно мирно, тихо и как-то обыденно.
Всего за один день эти четверо – вместе с Цезарем – стали семьёй.


40.

Анна Петровна так измаялась, что у нее уже не было сил вести застольные беседы. Съев свою порцию, она потихоньку склонилась на могучее Викусино плечо и погрузилась в крепкий здоровый сон. Викуся бережно положил ее на тростниковое ложе и сам пристроился рядом, держа одну руку на палице. Через минуту храпел и он, но даже эти зычные звуки уже не смущали покоя бывшей воспитанницы Института благородных девиц. В ногах у обоих лежал белый пудель, с опаской посматривая на тёмные заросли, где ночная жизнь была в самом разгаре.
Всё. Уснули. Можно было поговорить.


41.

– Маша. Послушай. Пока мы шли, я всё думал. Здесь… что-то не то.
– В каком смысле, Денис?
– Не знаю. Но как-то всё… наворочено слишком. Так не бывает. Не должно было бы быть.
– Чего именно? Темпоральной воронки? Или туннеля, поскольку Анна явно вошла с другой стороны?
– Ничего. Ни туннеля, ни Анны. Ни, может быть, нас.
– Я… не понимаю тебя.
– Мы… как будто внутри какого-то ненастоящего мира.
– Да ведь так и есть.
– Присмотрись повнимательней. Я совсем не уверен, что в Мезозое было именно так.
– Откуда мне знать, как там было!
– О том и речь. Никто из людей не знает. Кроме жалкой кучки узких спецов. И те, вероятно, грызутся между собой, были в Юрском периоде тиранозавры или нет. Нормальный человек не способен реконструировать всех подробностей. Только нафантазировать.
– Ты… чего?...
– У меня впечатление, что всё это – розыгрыш какого-то сбрендившего Демиурга.
– Кого?...
– Демиург по-гречески значит – «тот, кто делает нечто полезное для народа». Мастер. Работяга. Ремесленник. Ударник общественного труда. Понимаешь? Потом это слово начали применять к врачам, ораторам, художникам. А уже в переносном смысле «демиург» стал синонимом «творца».
– То есть – Бога?
– В том числе – Бога. Тебе что, в твоих магических сказках такое не попадалось?
– Попадалось, но мельком, я как-то не вдумывалась… Мало ли что я читала, я даже названий обычно не помню…
– Вот-вот, чепухи понаписано много, и маленькие девочки воспринимают всю эту бредятину на голубом глазу, а тщеславные и златолюбивые дяденьки… впрочем, тётеньки тоже… пишут и пишут, гонят и гонят попсу за попсой…
Он даже головой замотал от досады.
И сказал, как выплюнул:
– Этот наш Мезозой – попса. И Анна – ненастоящая. Сделанная. Как будто из книжки Акунина. Он любит так забавляться, перемешивая все мотивы русской классики в жуткий компот.
– А Викуся?
– Пародия на Робинзона. Робинзон «а ля рюсс». Недаром мы сразу узнали в нем Бармалея и Карабаса. Такие смешные громилы бывают только на детских утренниках.
– Но он же… он плакал, вспомнив маму!
– Если бы Демиург не наделил его малышовой душой, он бы нас укокошил и скушал. И сказке конец.
– Ты считаешь, что мы с тобой… тоже?
– Ненастоящие? Чёрт его знает!.. Кто вообще может ручаться, что он – настоящий?
– Ну, как же!.. У нас есть душа, есть память, есть воля, в конце-то концов!
– Это всё легко моделируется. Ты знаешь, что литературные герои иногда ведут себя вовсе не так, как желал бы автор?
– Да, Пушкин вроде бы про Татьяну такое рассказывал…
– А сама ты никогда не увлекалась каким-нибудь героем как живым человеком?
– Ну, было… Каким – не скажу…
– Вот видишь! Не исключено, что мы с тобой – такая же фикция!
– И вызволить нас может лишь тот… Демиург!
И тут Денис наконец сорвался.
– Сволочь твой Демиург! – орал он хриплым шепотом, остервенело размазывая бессильные слёзы. – Идиот! Дебил! Бездарь голимая! Пусть подавится – не собираюсь просить ни пощады, ни помощи!..
Маша обвила его голову руками и прижала к себе: «Ну, не надо так… Денис, для меня ты – самый-самый… Я люблю тебя, понимаешь? Люблю»…
Слышишь, тварь?!...
Она – любит – меня!..
А тебя – никто, никогда…


42.

Утром обоим было неловко. Денису – за истерический срыв, Маше – за выплеснувшиеся чувства. Но теперь между ними была общая тайна. Даже две: догадка о существовании Демиурга и знание о взаимной любви. Первое было ударом, второе – поддержкой. Как бы то ни было, любовь была настоящей, и в ее истинности не сомневался ни тот, ни другой. Удивительно, но они ухитрились незаметно проскочить ту стадию, которая сродни легкому безумию или наркотическому драйву – и которая у многих так же внезапно проходит, как начинается, оставляя тоскливое чувство брезгливости и недоумения. И когда в недавно еще обожаемом существе начинает раздражать всё: голос, жесты, словечки, привычки. То, что испытывали друг к другу они, было много глужбе, прочнее и серьезнее. И оба знали что это уже – навсегда. Даже если им удастся вернуться в свой мир. Или даже если их занесет еще невесть куда. От безответственно играющего судьбами и душами людей Демиурга можно ждать каких угодно гадостей и подвохов.


К тому моменту, когда Денис и Маша проснулись, Викуся уже успел поохотиться, а Анна Петровна – привести себя в порядок, воспользовавшись Машиной расческой и пудреницей с зеркальцем. «Доброе утро, друзья мои!» – с несколько преувеличенной радостью в голосе приветствовала она их пробуждение. Но вид у нее был как у курицы, огретой хозяйским веником. Она всё еще не до конца осознала, где и с кем очутилась, однако изо всех сил пыталась вести себя со светской непринужденной любезностью. Несомненно, вид юной пары, спавшей под одним одеялом в обнимку, ее шокировал, но, вспомнив, как сама пробудилась на волосатой груди Викуси, она не сочла себя вправе делать какие-либо замечания. «A la guerre comme a la guerre», – заметила Анна Петровна словно бы ни про что, просто так. Французского Маша с Денисом не знали, но эту фразочку помнили по песне из фильма «Три мушкетера», и потому весело кивнули в знак согласия. Ну, война не война, а в походных условиях извинительны и не такие отступления от этикета.
Денис посмотрел на часы. Вспомнил, какое сегодня число. И хлопнул себя по лбу:
– Машенция! А ведь наши инглиш сдают!
– Ой! – расхохоталась она. – А я должна была аккурат сейчас писать ЕГЭ по математике!
– Вместо этого – суровый экзамен по ОБЖ!
Оба засмеялись. Викуся присоединился к ним со своим громовым «гха-гха-гха», хотя вряд ли даже отдаленно представлял себе, о чем речь.
Анна Петровна устремила на них недоуменный взгляд:
– Простите, мои дорогие, вы имели в виду экзамен по…
– ОБЖ. Основы безопасности жизнедеятельности. Предмет такой. Короче, краткий курс выживания в агрессивной городской и природной среде. Понимаете? Ну, как уцелеть при пожаре, отбиться от хулиганов, не стать жертвой террористов, оказать первую помощь утопающему, не погибнуть под колесами автомобиля…
– Авто… чего?
– Э-э… Кареты такой, которая ездит без лошади, на бензине…
– Бензине?...
– Бензин – горючая жидкость, добывается из нефти… Господи, Анна Петровна, ну про нефть-то вы слышали?!.. Она же фонтанами бьет на Северном Кавказе, в Азербайджане, у нас за Уралом…
Анна лишь пожала плечами. Отечественная промышленность ее явно не интересовала. А последним словом техники для нее был паровоз.
– И много у вас этих самых… авто…
– Ужасно! Все улицы и переулки забиты! – с возмущением вспомнила о московских безобразиях Маша. – Ездят как хотят, паркуются, где им вздумается!
– А… лошади?
– Нет никаких лошадей! В зоопарке, цирке, на ипподроме, редко – в деревне или у какого-нибудь олигарха, а так – нет! Одни машины! По мне, так лучше бы лошади…
Анна Петровна смолкла, пытаясь представить себе картину города будущего. Получалось явно с трудом.
Чтобы помочь ей, Денис взял записную книжку, нашел пустую страничку и нарисовал легковушку, отдаленно похожую на «жигули».
– Взгляните, Анна Петровна, вот так примерно это выглядит.
Над листочком, помимо озадаченного лица Анны, повисла любопытствующая физиономия Викуси.
Вдруг он подпрыгнул от возбуждения, выхватил у Дениса книжку и, тыча в рисунок пальцем, завопил: «Пи!... Пи!»…
– Что он хочет сказать? – изумилась Анна.
– Он знает, что это такое, – объяснил Денис. – Видел в детстве. Ведь он – из нашего мира.
– Раньше мальчики обожали лошадей и мечтали иметь коня, – добавила Маша. – А у нас каждый мальчишка с ума сходит по автомобилям. Выйдешь во двор – все малыши тащат игрушечные машинки. Это мы их так называем, хотя слово «машина», конечно, куда более многозначно.
– Но почему же, извините, «пи-пи»?
– Потому что дети обычно подражают сигналу: «би-би». И зовут машинку «бибикой». Видимо, и Викуся запомнил это словечко. Но разница между «б» и «п» ему даётся трудно. Язык отвык. Вы заметили, он понимает гораздо больше, чем может сказать? А говорит всегда односложно. Но, если учесть, что мы общаемся с ним всего лишь два дня, прогресс очевиден. «Мама», «Анна», «мерси», теперь вот – «биби»… Имя свое тоже вспомнил…
– Га-а! Икк! – радостно заорал Викуся, ударяя себя в грудь. А потом, тыча пальцем в Денисов рисунок, добавил: – Икк – пи-пи!...
– Что это значит? – подняла брови Анна Петровна.
– Перевожу, – ответила Маша. – Он говорит: «Я – Виктор. У Виктора была бибика». То есть машинка.
– Но это же… целая фраза! – ахнул Денис. – Машка, ты гений!
– Не я гений, а Викуся – талант!
Словно бы подтверждая справедливость ее похвалы, Викуся прижал рисунок к Анниной талии, продолжая твердить свое «пи-пи», «пи-пи»…
– Боже мой! Я поняла! – ахнула Маша. – Он хочет сказать, что та машинка была синяя! Как ваш пояс! Викуся, скажи: «синяя бибика»… Синяя, понимаешь?
– Хи.. пи-пи…
– Почти получилось! – захлопала Маша в ладоши, не обращая внимания на давящегося подступающим смехом Дениса. – Давай, Викусенька, повторяй: «У Вити синяя бибика»…
– Ик… хи… пи-пи…
Денис уже рыдал от хохота. Анна не понимала, почему. «Хиппи он вылитый!» – простонал между приступами веселья Денис. «Кто?» – удивилась Анна. Тут уже не выдержала Маша, засмеявшись заливистыми руладами.
– Happy? – переспросила Анна Петровна.
– Oh, yes! – корчась от смеха, выпалил Денис.
– Йе! – радостно подхватил Викуся.
Со всех сторон на них изумленно взирала мезозойская флора и фауна.


43.

После завтрака они занялись заготовкой тростника для будущего плота или лодки. Викуся с Денисом ломали огромные стебли в два человеческих роста и таскали их на полянку, где дамы раскладывали материал для просушки, одновременно сортируя по длине и толщине.
Анна с большим интересом прослушала лекцию Дениса и Маши о путешествиях Тура Хейердала. Лекция сопровождалась поясняющими рисунками, на которые с не меньшим интересом взирал Викуся. Похоже, они ему тоже что-то смутно напоминали – может, картинки из детских книжек, может, передачи по телевизору. Создавалось впечатление, что он понимал, к чему идет дело, и ломал тростник не с тупым энтузиазмом буйствующего вандала, а с вполне осознанной целью.
Когда мужчины слегка выбились из сил, они сделали перерыв. Викуся решил соснуть, а Денис принялся за вычисления, записывая результаты в книжке, но пользуясь для подсчетов телефонным калькулятором. Ведь нужно было прикинуть, каких размеров должно быть будущее судно, исходя из веса четырех пассажиров и прочих параметров. «Задачка, конечно, не из учебника, но вполне решаемая», – пояснил он Анне Петровне. Приятно все-таки было ощущать себя самым умным!
Маша вытащила из рюкзака учебник и подала Анне: «Взгляните, чем нас, бедных, терзают!»…
Анна чуть укоризненно поморщилась, увидев следы неровно выдранных для растопки первых страниц, и углубилась в изучение школьной премудрости. Постепенно ее глаза полезли на лоб.
– Mon Dieu, que est-ce que c’est? – заквакала она от удивления по-французски. – Это… по-русски?
– Да, да, – небрежно кивнула Маша. – Только там формул много.
Действительно, на странице, наугад раскрытой Анной, были сплошь латинские и греческие буквы, перемешанные с математическими значками, а из русских слов – только «Задача №..» и и, в одном месте – «Найдите два варианта решения».
– И этому у вас учат… в женских гимназиях?
– Каких там гимназиях, в самых обычных школах, – досадливо махнула рукой Маша. – Изуверский предмет – математика!
В глазах Анны она сразу приобрела как нимб мученицы, так и лавровый венок женщины-академика.
– Ик! Мга-ма! Ко! – вклинился в их разговор внезапно стряхнувший с себя дремоту Викуся.
– Что он хочет сказать, Мария Сергеевна?
Маша вздохнула, пытаясь осмылить невнятную фразу.
Мама Вити работала в школе? Или мама собиралась отдать Витю в школу? Витя и мама жили рядом со школой? Мама Вити учила школьников математике?...
Ох, да какое это теперь имеет значение?!...


44.

Ни за день, ни за два построить плавательное средство они, разумеется, были не в состоянии. Не хватало ни рук, ни опыта, ни орудий, ни материалов. Конечно, можно было бы раздраконить нижнюю юбку Анны Петровны и наделать из нее верёвок и канатов, но они решили поберечь драгоценное полотно: юбка могла еще пригодиться. Значит, нужно было выделывать верёвки из тех же растений, растеребив зеленые стебли на волокна и свив из них жгутики. Легко сказать – растеребить да свить, но на нежных женских руках после часа такой работы появились порезы, мозоли и ссадины. Анна морщилась, но терпела, глядя на стоически относившуюся к бытовым неприятностям Машу. Однако, видя страдания обеих, Викуся решительно устремился на помощь, вырвав очередную стеблину из рук Анны Петровны.
«Oh, merci!» – благодарно прошептала она.
«Ганн, мси!» – расплылся в улыбке он и рьяно принялся теребить волокно.
Ах, как он жаждал понравиться ей!.. И, похоже, она не имела ничего против. А ведь, встреться ей этакое косматое чудище в лесу близ имения Броды, она бы такого дёру дала!
Слегка ухмыляясь про себя, Денис, в свою очередь, подсел помогать Маше.


45.

Она как будто ждала продолжения их тогдашнего ночного разговора. Не самого последнего, пылкого и краткого, про взаимную любовь до гроба – тут всё было ясно. А другого, более тяжелого, важного и страшного. Но возобновить его среди постоянных забот и трудов никакой возможности не представлялось. К тому же Денисова гипотеза насчет Демиурга и невсамделишности всего сущего, включая их самих, при ярком свете дня казалась еще большей нелепостью, чем охота на звероящеров с помощью белого пуделя. Какая, к чертям, невсамделишность, если кровь из волдырей на руках у Анны – самая что ни на есть красная? И если, пардон, одолевший всех, кроме Викуси, понос от непривычной диеты – жестокая реальность, с которой очень даже нужно считаться, поскольку близ лагеря гадить нельзя, а ходить в дебри совсем уж поодиночке – опасно? И что будет, если их свалит какая-нибудь малярия-дизентерия-холера? Кроме неполной пачки таблеток от головной боли, у них нет никаких лекарств…
– Может, и правда мне померещилось? – непроизвольно пробормотал Денис себе под нос.
– Что? – тотчас откликнулась Маша.
Они говорили так тихо, что Анна с Викусей вряд ли могли разобрать их слов.
– То, что всё – туфта…
– Уж не знаю, что лучше, что хуже, – вздохнула Маша, продолжая методично работать.
Наверное, со стороны они выглядели как нежно воркующие голубки. И тактичная Анна, всем своим видом показывая, что нисколько не интересуется их разговором, переместилась со своей кучкой волокон чуть подальше и принялась мурлыкать какой-то сентиментальный романс. Викуся ей упоённо внимал, и было ясно, что одной-единственной песней он не удовлетворится.
– Чем же – хуже? – спросил Денис.
– Мне всё равно, если мы для кого-то – ненастоящие. Главное, что мы настоящие – для себя. В конце концов, миллиарды людей на Земле понятия не имеют о нашем существовании, то есть нас для них всё равно, что нет – и что нам теперь, убиваться по этому поводу?.. Кроме того, существует ведь какая-то философская концепция… забыла, кто автор… будто весь материальный мир – это тоже фикция, вроде зримого сновидения или радужной пенки на поверхности мыльного пузыря. Ну, и что, нам это сильно мешало жить, есть, спать, учиться, общаться, радоваться пустякам? Нет, Денис, тут – другое… Весь вопрос, как ты говоришь, в Демиурге. Если он – Бог, и оба мира – его творение, он не может просто так бросить нас и забыть.
– Почему же не может? У тебя какие-то очень уж идеалистические представления о богах.
– Да нет, почему. Я же не фанатичка какая-нибудь. Но, по-моему, Бог – это как бы такая сверхличность, которая отличается от людей тем, что способна придумать, создать и сделать реальным то, чего никогда не существовало и вроде бы даже не могло бы существовать. Вопреки всему. Понимаешь? Вот Ломоносов открыл, что материя или энергия не может исчезнуть в никуда и возникнуть из ничего. А для Бога такое возможно! Иначе откуда взялась бы Вселенная? Ученые спорят, зародилась жизнь на Земле сама по себе или была занесена из космоса – но ведь в космосе она должна была каким-то образом появиться? Самое логичное объяснение – это Бог.
– А Бог, по-твоему, откуда брал материалец?
– Из себя. Из собственной… как бы это выразить… воли?... психики?... душевной энергии?...
– Опять ты ударяешься в мистику!
– Да ничуть. Сам подумай. Откуда берется любовь?
– Из гормонов.
– И… только?
Она посмотрела на него, как мудрая пожилая учительница на матерящегося первоклашку.
«Не искушай меня без нужды», – завела новую песнь Анна Петровна…
– Прости. Глупость сморозил.
– Вот именно. Даже такая любовь… если это и вправду любовь… она – не только инстинкт. А есть и другие… любови. Которые не имеют целью… продолжение рода. Но у некоторых становятся целью жизни. Любовь, скажем, к родине – когда разлученный с ней человек попросту чахнет и умирает. К искусству. К науке. К тому же Богу…
– Всё это – способы преодолеть одиночество. Человек, как ни крути, животное стадное, и в одиночку он просто не выживет. Редко кому хорошо, когда он совсем один. Недаром одиночное заключение приравнивают к пытке. Люди там быстро сходят с ума. Без братьев по разуму – туго. Даже самые знаменитые отшельники привечали каких-то тварёшек – кто львов пустынных, кто птичек…
– А значит, любить кого-то или что-то, помимо себя – врожденная духовная потребность. Но, если она врождена, значит, кто-то ее заложил в нас? Запрограммировал? И скажи мне теперь: мог ли составить такой алгоритм тот, кто сам никого не любит и ни в ком не нуждается?
– Полагаешь, «Бог есть любовь» – это правда?
– Для меня – единственная достоверная вещь, которую я могу себе вообразить относительно Бога. Ведь я вполне допускаю, что Бог – не Он, а Она. Или даже Оно. То, что мы говорим «Бог» – это так, условность. И все имена, которые люди Ему или Ей давали – тоже, как ты понимаешь, детсадовская самодеятельность. Но такой поступок, как сотворение мира, может быть только сознательным. А если есть сознание – есть и личность. Личность же начинается там, где возникает потребность в любви. Истинный Бог любит то, что он создал, и нуждается в том, чтобы ему отвечали любовью. Хвалили, благодарили, восхищались его творениями…
…«Не шей ты мне, матушка, красный сарафан», – послышалось с того края полянки, где сидели Анна с Викусей. Оба давно забросили работу. Она, закрыв глаза, увлеченно пела, он, полулёжа у ее ног, жадно слушал…
В другой раз Денис бы дико заржал, увидев такую картину. Но сейчас он даже не улыбнулся. Он не сильно грузил себе мозг теологическими проблемами, будучи рациональным и ироничным прагматиком, однако теперь вовсе не собирался ни отвергать, ни высмеивать простодушные Машины рассуждения.
– Так вот, – продолжала она. – Если нашими судьбами водит Бог – можно не волноваться. Он знает, что для нас – благо. Нам следует лишь оставаться самими собой и делать то, что требуется в данных обстоятельствах. И делать это на совесть. Тогда он не оставит нас, и всё будет правильно. Но вот если это не Бог, а тот, кого ты назвал Демиургом… Тут возможно всё, что угодно. И… я боюсь, кончиться это может плохо.
…«Й-и-и-и!!!» – вдруг пронзительно завизжала Анна, мгновенно вспрыгнув на ноги.
Денис даже не сразу успел среагировать.
Из ближних зарослей тростника высунулась морда очередного звероящера неизвестной породы.
Заметавшаяся юлой Анна схватила свой зонтик, зачем-то раскрыла его и заслонилась от надвигавшейся твари.
…«Гэ-э-э!!!» – грозно взревел Викуся и пошел на врага, занося над ним сучковатую палицу.
С другой стороны уже подскочила Машка со своим непременным баллончиком, а следом – Денис с заостренной берцовой костью игуанодона в одной руке и с ножичком в другой.
Справились.
Аннушкин зонтик привел хищника в замешательство, Викусина дубина – оглоушила, Машкин баллончик лишил зрения и обоняния, а Денисов ножичек перерезал горло.
«Слава те, Господи!» – перекрестилась Анна, когда всё было кончено.


46.

Зверь был жутко зубаст и когтист. Потому сожаления о его преждевременной гибели выглядели неуместными. И вообще, будь их не четверо, а поменьше, исход схватки мог бы оказаться не в пользу гомо сапиенс.
Викуся был вне себя от восторга и мстительной ярости. Он прыгал возле поверженного гада, горланя какую-то воинственную песнь и размахивая дубиной; рядом с ним скакал и надрывался от лая Цезарь, вклад которого в общее дело победы был, в сущности, совсем символическим.
– Скажи ему, чтоб заткнулся, – попросил Денис с трудом переводившую дыхание Машу.
– А, пусть, – мотнула косой она. – Это… так надо. Ритуал. Он сам успокоится.
Действительно, покончив с оперой и балетом, Викуся остановился и вполне осмысленно взглянул на них.
– Га! – ударил он себя в грудь. – Ик!..
– Понятно. Переходим к торжественной речи. Хотя обычно бывает наоборот – речь, парад, концерт академических коллективов, – иронически прокомментировал Денис.
– Га! Ик! – с нарастающей гордостью повторил Викуся и, указывая дубиной на ящера, заревел: – У-у-у! Ы-ы-ы!... Гха-гха-гха!...
– «Я, Виктор, убил гадину, ха-ха-ха», – гнусавым голосом закадрового переводчика пояснил Денис ошалевшей Анне Петровне, добавив от себя: – Ишь, змееборец! Не он же один!.. Ваше выступление с зонтиком стало отличным отвлекающим манёвром!
Викуся сделал риторическую паузу и раскинул руки, словно бы собираясь обнять всю компанию:
– М-м-ы!.. Ик!... Ганн!.. Мга-ма!.. Тэн!... У-у-у!...
А заметив крутившегося под ногами Цезаря, широко улыбнулся и, подражая пуделиному тявканью, изрек: «Йя-йя!»…
– Докладчик отметил личный вклад каждого в дело общей победы, – продолжал ёрничать Денис.
– Ик – о-о-о! – взвыл Викуся, сорвав с себя набедренную повязку и представ им во всей своей дикой наготе.
Анна Петровна не успела даже зажмуриться.
На бедрах и ягодицах у Викуси красовались страшного вида рубцы.
– У-у-у! – мстительно пнул он ногой морду гада. – Ик – о-о-о!
– Господи, – со слезами прошептала Анна Петровна, – он хочет сказать…
– Что уже встречался с подобным противником. И, возможно, не раз, – завершила ее мысль Маша.
– Бедный, бедный… И ведь он был совсем один… От каких ран он мог и погибнуть… А помочь было некому…
Анна встала и нежно погладила Викусину мускулистую задницу.
И тут же, густо покраснев, отдернула руку.
Денис подобрал драную шкуру, служившую Викусе одеждой, кое-как завязал лохмотья на талии и сказал:
– Девочки, вы бы соорудили ему что-нибудь попристойнее. А?
– Конечно, конечно, – кивнула Анна.
Похоже, ради такого героя она была даже готова укоротить свою безразмерную юбку.
С Машки-то взять было нечего.


47.

Хорошо, что крупные хищники обычно ведут одиночный образ жизни, и за каждой особью закреплена довольно обширная территория. По крайней мере другие тиранозавры – или как их там еще называют – не скоро разнюхают, что этот участок охотничьих угодий освободился.
Всякую мелочь отлично распугивал Цезарь. Он даже начал нападать на шустрых динозавриков размером с курицу, бегавших вокруг лагеря. Как правило, они оказывались проворнее его, но пару раз он смог настигнуть добычу – вероятно, то были неопытные детёныши. Мясо их тоже оказалось белым и нежным, похожим на куриное, хотя и с болотистым привкусом. Викуся преспокойно лопал сырятину, похрустывая косточками, но прочие предпочитали шашлык.
Занимаясь с утра до вечера кропотливой и монотонной работой, они много беседовали. Анне Петровне был прочитан краткий курс отечественной истории и литературы XX века, – его провела в основном Маша, но кое-какие комментарии вставлял и Денис. Он же давал подробные пояснения, касавшиеся развития науки и техники.
Викуся внимательно слушал, иногда радостно узнавая знакомые слова и понятия. Почему-то в неописуемый раж его привело слово «космонавт». Прервав увлекательную сагу о полете Юрия Гагарина, Викуся вскочил и пустился в пляс, скандируя: «У-хы! А-хы! Ка-хы! Ма-хы!»…
– Чё это он? – хмыкнул Денис.
– Похоже, песенку вспомнил, – догадалась Маша. – Частушку такую: «Ух ты, ах ты, все мы космонавты» – не слышал никогда? Мне бабушка ее много раз повторяла, когда маленькую одевала гулять – комбинезончик был похож на скафандр, и сапожки как космические дутики… Ты разве не замечал, что малыши в таком снаряжении очень смахивают на космонавтов?
– Честно сказать, я малышами как-то не увлекался…
Он хотел сказать – «не увлекаюсь», но язык сам поставил глагол в нужное время. Потому что, пока Маша говорила, у него в голове с мучительной и щемящей ясностью проплывали картинки, которые он наблюдал каждый день, спеша дворами к метро, но на которых не сосредотачивал внимания: вот мама тащит на санках упакованного словно для выхода в открытый космос малышочка в беленьких валенках, вот бабулька ни свет ни заря ведет на прогулку близняшек с поднятыми капюшонами, вот досматривает в вагоне метро последний утренний сон неваляшка в красном комбинезончике…
Неужели он никогда больше этого не увидит?
И неужели у них с Машей не будет таких вот розовощеких и круглоглазых детёнышей?... Ну, детёныши, может, и будут, только комбинезончиков тут, увы, не достать…
Викуся еще раз исполнил свою оралку про космонавтов.
Денис вытащил записную книжку и сосредоточенно нарисовал стилизованное изображение ракеты и космонавта в скафандре.
– Га! – обрадовался Викуся. – Ик! Бу! Ках! Ик – ко – бу – ках!
– Какой «буках?» – переспросил Денис наловчившуюся в переводе с детско-дикарского Машу.
– Он хочет сказать: Витя будет космонавтом. Витя закончит школу и будет космонавтом. Да?...
– Да! – вдруг совершенно четко ответил Викуся.
Анна Петровна восторженно зааплодировала.


48.

– Чего ты над ним всё время куражишься? – упрекнула Дениса Маша, когда они вдвоем отошли к реке, чтобы вычистить и выполоскать снятую с рептилии шкуру. – Он же всё понимает и чувствует…
– Ладно, при случае принесу ему свои искреннейшие извинения.
– Можешь не извиняться, но лучше бы ты перестал смотреть на Викусю как на низшее существо.
– Интересно! А как же еще прикажешь смотреть, если у него в голове – полторы извилины?
– Ничего подобного. Сам подумай: каким умом, силой духа и мужеством должен был обладать шестилетний пацан, чтобы не просто выжить тут в одиночестве, но и не превратиться окончательно в зверя? Мне кажется, мы должны его уважать!
– И любить…
– Почему бы и нет?
– Ну, конечно, куда мне, дохляку и очкарику, против такого… чемпиона породы!
– Денис, тебя тошно слушать!
– После Викусиного «гы-гы-гы» – разумеется! Я уж точно – так не смогу!
– Перестань психовать.
– А ты перестань – с ним кокетничать!
– Идиот! Он – по Анне сходит с ума! Неужели не видишь?
– Да ну тебя, просто Анна с ним тоже цацкается и сюсюкается… Хлебом вас не корми, дай кого-то пригреть, пожалеть, по блохастой головке погладить…
– Кого-то?! – вскинулась не на шутку оскорбленная Маша. – А этот «кто-то» уже позабыл, как рыдал у меня на плече, проклиная бессовестного Демиурга?!.. Сам – такой же!.. Циник, пошлый остряк, эгоист! Вы с Демиургом – два сапога! Понимание, сострадание, элементарное чувство ответственности – всё везде по нулям! Зато гонору – выше неба: я самый умный, я самый великий, я всех вас урою!.. Да катись ты, сам знаешь куда, вместе со своим Демиургом!..
Как ошпаренная, она выскочила из воды, швырнула Денису в руки мокрую шкуру – и умчалась.


49.

Сперва он готов был растерзать эту мерзкую вонючую шкуру в клочья. Но при первом же взмахе угодил себе в палец ножом. И заплакал, как маленький. Не от боли – боли-то, в общем, не было – а от жаркой обиды. Ах, Машка, Машка, зачем же ты так…
Неужели – всё кончено?
И что теперь делать?
Поостыв и умывшись, Денис уселся на берегу, сделал несколько глубоких размеренных вдохов и прислушался сам к себе.
Внутри него спорили двое. Один был дьявольски зол и мечтал в сей же час удалиться прочь, бросив неблагодарных спутников и устремившись на поиски небывалых подвигов либо доблестной смерти. Другой скептически усмехался: ну-ну, давай, и куда ты пойдешь?..
Как – куда? На поиски лаза, портала, дыры, тоннеля, прохода или как оно там называется.
Хорошо. Допустим, найдешь. А Машку оставишь – здесь? И рюкзак – себе заберешь? Или сперва разведетесь, поделив честно нажитое имущество?
Чёрт… Наболтала она всякой чуши, но покинуть ее в Мезозое было бы свинством. И что бы ее тут ждало? Стать звездой Викусиного гарема или завтраком очередного тиранозавра? А ведь есть еще какие-то непонятные типы на том берегу…
Так что мечты о карьере одинокого рыцаря печального образа лучше отложить для иных времен и иного мира. Здесь никто не оценит твоих устремлений и никто не напишет про них ни поэм, ни драм, ни романов.
Кроме… разве что… Демиурга?
Интересно, кто он такой?...


50.

Он дёрнулся как от удара током, когда на плечи ему вдруг легли чьи-то руки.
– Денис, прости! – торопливо залепетала Маша. – Глупостей я тебе наговорила – стыдно..
– Оба хороши, – проворчал Денис.
– Нельзя нам ссориться. Да еще по таким пустякам.
– Ты считаешь наши отношения пустяками?
– Нет. Напротив. Всё очень серьезно. Но ведь и наши взаимоотношения с прочими – это тоже серьёзно. Тебе не кажется?
– Ну, допустим.
– Ты хоть сам понимаешь, что ты у нас – главный? Вроде вождя?
– Очень надо! За всех отвечай, обо всех пекись, а чуть что – тебя же и скушают! Лично мне демократия нравится больше. Дружно решили, дружно вляпались по уши в «гэ» – и никто персонально не виноват.
– Хороший вождь всегда слушает чужие советы и мнения. Но в таких экстремальных условиях нужен лидер. И тут мы – как на космическом корабле.
– «Ух ты, ах ты, все мы космонавты»? – вспомнил он нелепую присказку.
– Вот именно, – кивнула Маша.
– Не совсем! – возразил он. – Командир корабля выполняет решения ЦУПа, где сидят еще более умные дяденьки.
…В голове Дениса опять высветилась мучительная, как зубная боль, мысль о Демиурге.
– Чёрт! – сплюнул он в досаде. – Добраться бы до нашего «дяденьки» и придушить остряка-самоучку!
– Это вполне может быть и «тётенька», – со вздохом заметила Маша.
– Ай, брось! У тётенек обычно другие заботы. Макияж наводить, детишек воспитывать, борщ варить… У них на такую хренотень просто нет времени.
– Мужской шовинизм! – усмехнулась Маша. – А между прочим, едва ли не большинство авторов психологических детективов и исторических фэнтези – женщины.
– Ну, и кто там Толкиен в юбке?
– Лично мне Урсула Ле Гуин очень нравится. И у Андре Нортон, когда не халтурит, бывают хорошие вещи.
– А что ты считаешь халтурой?
– Ну, когда дракон, например, говорит: «Извини, у меня проблемы».
– Откуда ты знаешь, как говорят драконы? Да еще в придуманном мире.
– У вымысла тоже есть законы. Внутренние. Форма, стиль…
– Похоже, наш Демиург – стилист еще тот. Мы, Викуся, Анна Петровна с Цезарем – наткнись я на этакую бредятину в книжке, я бы сразу метнул ее в мусорку!
– И напрасно. Придумано клёво. Ты просто жанр не просёк.
– А какой тут жанр? Сюр попсовый…
– Вот именно. Пелевина не читал?
– Имя слышал.
– А я заглядывала в пару книжек. Не моё по нутру, но кое-что – любопытно.
– Уж не он ли, родименький, нас наваял?
– Нет. Не он. Стиль явно не тот.
– А кто? Неужто хвалёный Акунин?
– Будь при Анне белый бульдог или заговори она вдруг по-японски, я подумала бы, что он, только вряд ли – такие, как мы с тобой, эстетов не интересуют…
– Лукьяненко?
– Разве что ранний. Сейчас он заматерел, да и гонит всё больше про ведьм и вампиров.
– Другие предположения?
– Пока никаких. Давай вместе кумекать. Ты – умный…
Она прижалась к нему, и он инстинктивно сделал то, что сделал бы в такую минуту любой молодой человек, сидящий со своей девушкой где-нибудь под луной на садовой скамейке – обнял ее и медленно поцеловал…


51.

Целовались они еще долго: занятие для обоих было новым и увлекательным.
Но Денисов мозг продолжал работать, как компьютер.
В том, что сказала Маша, опять, вопреки вопиющей нелепости всей ситуации, таилось немало здравого смысла.
Если все они – часть некоей виртуальной реальности, причем часть, по условиям игры, мыслящая и наделенная определенной свободой действий, то единственной целью такой игры могло быть лишь их превращение в нечто иное – либо путем полного уничтожения, либо путем прорыва в подлинную реальность. То, что уничтожение не предполагалось как цель – почти факт, иначе они бы давно тут погибли. Что же до выхода из игры в настоящую жизнь… В ту жизнь, где находится сам Демиург…
Задача почти невозможная. Но – почти. Шанс все же имеется.
Демиург – человек. Не Бог. Это им уже ясно.
И они уже кое-что знают о Демиурге.
Он – свой. Из России и даже из этих краёв. Про темпоральную дыру в Мезозой могли бы сочинить и заокеанские борзописцы, но никакая Ле Гуин не поместила бы вход в прошлое возле речки Змеиха и не выдумала бы таких персонажей, как Викуся и Анна.
Больше того: Демиург – современник. Технически очень даже продвинутый. Иначе откуда бы шутки с мобильниками? Надо же знать, что к чему. А ведь каких-нибудь лет двадцать назад ни в одной фантастической книжке даже не упоминалось об этом средстве связи, которое ныне имеется у любого московского школьника – да что там школьника, у дворника-гастарбайтера!
Чувство юмора у него налицо, пусть специфическое. Как и воображение. Надо ж выдумать – Мезозой! Спасибо, не Северный полюс. Там бы людишкам в шортах и маечках ой как лихо пришлось… А выйди они с Машкой в таком виде к стенам какого-нибудь средневекового города, их бы тотчас сожгли на костре, приняв за дьявольское отродье.
Стало быть, гуманист?...
Тьфу ты, господи…


52.

– Маш. Давай на этом пока остановимся.
– На чём?
– На всём. Надо переварить и осмыслить.
– Ты… о нас?
– И о нас в том числе. Нам нельзя терять голову.
– Да, пожалуй… У меня теперь чувство, будто за всеми нашими действиями кто-то подсматривает.
– А мы чем хуже? Мы тоже будем следить, изучать и делать выводы. Наша главная задача – понять, кто такой Демиург. Вернее, что он за личность. Ну, или… она.
– О, ты всё-таки допускаешь!
– Судя по тому, что нас заслали не в космическую и не в супертехническую реальность, наш создатель вполне может быть и дамой.
– Приятной во всех отношениях?
– По крайней мере, не патологически кровожадной. Уже это – плюс. Погляди-ка, сколько дней мы тут провели, а нас пока не сожрали, никакой ураган не смёл и никакая лихорадка не пробрала. В кусты чуть почаще побегали – это так, пустяки. В целом вполне терпимо. Тепло, еда попадается, компания – не соскучишься. Интересно, чего еще этому забавнику от нас надо? Ведём мы себя, кажется, в рамках пристойности. Крупных гадостей друг другу не делаем, экологию сильно не портим – разве что тиранозавр был краснокнижный, но ему всё равно судьбой уготовано вымереть… А?...
– Бог с тобою, Денис, дорогой, тебе что, нужно еще стихийных бедствий, мора и маленькой междоусобной войны?
– Мне – не нужно, сама понимаешь, но кто же знает, что там приглючит нашему Демиургу или Демиургине?
– Поживем – увидим, – философски вздохнула Маша. – Пойдем, уже поздно, а то Анна будет думать про нас бог весть что…

53.

Поднявшись на ноги и стряхнув с себя травинки и пыль, Маша выпрямилась и запрокинула голову в звездное небо.
От луны остался жалкий бледненький серпик. Зато сине-черный космос был, словно огромный стадион, увещан мощными софитами разнообразных светил.
– «Открылась бездна, звезд полна», – процитировала Маша известный стих Ломоносова.
– Да, в нашем мире такого не увидишь, – согласился Денис.
– Жаль, нас плохо учили астрономии, – посетовала Маша. – Я не знаю ничего, кроме Большой Медведицы и Полярной звезды. Только и их сейчас найти не могу. Всё путается.
Небо и впрямь выглядело незнакомым и словно бы нарисованным. Так иногда дети ради пущей красоты рядом с месяцем добавляют махровую звездищу. Она торчала прямо над головой, похожая на хризантему.
– Интересно, как она называется?
– Не знаю. Странно: еще пару дней назад я ее там не видел. Будь мы у себя, я подумал бы, это спутник на низкой орбите.
– Спутник бы двигался.
– Она тоже движется.
– Нет, это земля вращается.
– А может, это комета?
– Тогда где ее хвост?
– Да, тут у Демиурга недоработочка…
Мирно перешучиваясь, они пошли в лагерь на тусклый свет костерка. Пахло жареным мясом, на бортике недостроенного плота сидела Анна и шила набедренную повязку для Викуси, напевая романс «Однозвучно гремит колокольчик», а Викуся бережно гладил по спинке Цезаря, не решаясь притронуться к Анне…
Жизнь шла своим чередом.


54.

Плот получился, конечно, не ахти каким, но предварительные испытания на мелководье показали, что он довольно устойчив и способен выдержать вес четырех пассажиров и пуделя. Гораздо большую проблему представляли руль и вёсла, качественно изготовить которые было нечем и не из чего – да Денис и не ведал, как. Весь его моряцкий опыт ограничивался поездками на экскурсионных теплоходиках и катанием на лодках в московских прудах. Поэтому пришлось довольствоваться тем, что вышло. При желании можно было даже соорудить из Анниной юбки парус, но они решили этого не делать: течение и так понесло бы их в нужную сторону, а парусом управлять, опять же, никто не умел.
Пускаться в путь было боязно, однако – необходимо. После нескольких дней озверелого солнца небо начали затягивать тучи, становившиеся всё гуще и гуще. Жара стала душной и влажной. И, пока не поднялся ветер – предвестник бури – Денис приказал начать переправу.
Собственно, к ней давно всё было готово. Плот колыхался у бережка, рюкзак, котелок с угольями и сшитый из шкур мешок с заготовленным впрок вяленым мясом были надежно закреплены так, чтобы их не залило водой, если плот накренится.
По команде Дениса женщины заняли указанные им места. Денис отвязал плот и последовал за ними. Все эти действия были неоднократно отрепетированы. Даже Викуся понял и сделал то, что от него требовалось – оттолкнул плот от берега и быстро запрыгнул на борт.
Женщины правили. Мужчины гребли, не пытаясь пересилить течение, но и не давая плоту устремиться вниз по реке.
Когда они были примерно на середине Змеихи, послышался первый раскат грома.
Анна перекрестилась и забормотала молитву.
Цезарь жалобно заскулил. Как и многие маленькие собачки, он очень боялся грозы.
«Из-за острова на стрежень»… – затянул срывающимся тенорком Денис, чтобы унять свой собственный страх.
«На простор речной волны», – подхватила с отчаянной звонкостью Маша.
«Выплывают расписные»… – вступила несильным, но хорошо поставленным меццо-сопрано Анна.
«Ы-ы-ы!» – басовито взревел Викуся.
А небо сделалось черным…


55.

Причалили они кое-как под безжалостно хлещущем ливнем.
Денис велел девушкам бежать в лес и искать укрытие, а сам вместе с Викусей кое-как выволок отсыревший плот на песок, но поднять его на самый берег даже вдвоем они не смогли – было слишком круто и скользко.
Кругом бушевала буря. Змеиха кипела от струй дождя, ветер сбивал с ног и швырял в глаза всякую дрянь, гром оглушал, молнии, казалось, сейчас отколют кусок от земли…
Денис несколько раз падал, теряя очки, и Викуся тотчас же приходил на помощь. Наконец он попросту сгрёб Дениса в охапку и потащил по следам девушек, пока еще различимым в раскисшей глине.
«Ау!» – надрывались Маша и Анна, словно потерявшиеся грибники в подмосковном лесу. – «Ау!»…
Их голоса едва доносились, и направление было неясным.
Неожиданно откуда-то выскочил Цезарь и, прыгая с лаем у ног, повел Дениса и Викусю вглубь шатавшейся от ураганного ветра чащи.


56.

Идти пришлось очень недалеко.
Молния угодила в самое высокое дерево, росшее на пригорке; падая, оно свалило соседний ствол – вероятно, трухлявый; сцепившись крест-накрест, они рухнули, образовав надёжный навес над гранитной скалой с другой стороны холма и распугав всё живое, что могло там водиться.
К счастью, катастрофа случилась, когда путешественники еще боролись с разбушевавшейся Змеихой, и Маша, быстро смекнувшая, что в одно место молния вряд ли ударит дважды, сразу потащила туда путавшуюся в широкой юбке Анну. И когда Цезарь привел к ним Дениса с Викусей, девушки, успев выжать воду из кос и складок одежды, торопливо собирали еще не промокший хворост, расчищая пространство для обитания.
Назвать их убежище настоящей пещерой было нельзя – это была скала примерно в два человеческих роста, нависшая уступом над головой и накрытая теперь стволами и пышной листвой упавших деревьев (вернее, конечно же, древовидных растений вроде гигантских хвощей). Однако покров оказался столь плотным, что внутрь просачивались лишь отдельные капли неистово шумевшего ливня.
– Хороши же мы были бы, останься мы лишний день на том берегу, – проговорил, отдышавшись, Денис.
Не было надобности вылезать из укрытия и обозревать окрестности, чтобы убедиться в очевидном: вышедшая из себя Змеиха залила или вскоре должна была залить все прибрежные луга и болотца.
– Интересно, как там раньше жил Викуся? – спросила Маша. – Или в сезон дождей он переправлялся сюда?
Викуся яростно замотал головой и изрек:
– Нэ! Нэ! Га – там!
– Наверное, он кочевал между болотистыми долинами и морским побережьем, – предположил Денис. – Виктор, ты море – видел? Море, вода, много воды – понимаешь?
– Мо-ор?...
Диалог зашел в тупик. Показать пантомимой, что такое море, и чем оно отличается от Змеихи и просто воды, Денис не мог.
Маша залезла в рюкзак и нашла свой сотовый: «Смотри-ка, ни капельки внутрь не попало»… Открыла крышечку, нажала пару кнопок: «Викуся, гляди сюда! Вот оно – море!»…
Это был их первый кадр.
Дивной красоты белый берег. Бирюзовый прибой. Похожие на кокосовые пальмы высокие плауны на дюнах.
– Да! Мо-ор! – радостно узнал Викуся и выставил указующий палец на юго-запад.
И неожиданно добавил:
– Гарр!... Ик – мо-ор – мга-ма – пха-пха – Гарр!
Денис понял, что фраза содержала какую-то важную информацию, но не мог уразуметь, какую.
– Гарр – это там? – переспросила его Маша.
– Нэ! Гарр – у-у-у! Ту-у-у! Чух-чух!... Пх-пх!..
– Не понимаю…
– Милая, но это же просто! – вступила Анна Петровна. – Он хочет сказать, что куда-то ездил на паровозе. Да, Витенька? К морю – на паровозике, да?
– Да! Анн, мси! Гарр – чух-чух! Мга-мга! Пха-пха! Мо-ор! Гарр! Гарр!
– В Гагры он ездил, – внезапно понял Денис. – С мамой и папой. Когда был маленьким. Да?
От избытка прихлынувших чувств Викуся сгрёб его в мокрые вонючие объятия. Но Денису было нисколечко не противно, а радостно – до боли сердечной. Ведь у него самого одним из ярчайших воспоминаний раннего детства осталась их первая семейная поездка в Крым, когда хилый болезненный городской пятилетний мальчонка после суток пути в поезде впервые увидел то самое «мо-ор»… А если бы через год Денис потерялся в тропических джунглях – что бы с ним стало теперь? Зато Викуся спокойно бы вырос, закончил школу и институт и, быть может, действительно выбился бы в космонавты… Здоровье-то у него богатырское, да и психика оказалась устойчивой к любым перегрузкам.
– Ладно, брат, – дружески хлопнул Денис его по плечу. – Не горюй. Здесь тоже можно неплохо устроиться.
– Что же, примемся, помолясь, – согласилась Анна.
И это была отнюдь не фигура речи.
Анна опустилась на колени и вознесла благодарственную молитву Иисусу и Богоматери.
Маша тоже, прикрыв глаза, шевелила губами.
Кому она молилась, Денис не знал.
Но догадывался, что в любом случае – не Демиургу.
Хотя, если честно, тот все-таки заслуживал пары ласковых слов – ведь мог же устроить им свистопляску гораздо покруче…


57.

Буря вскоре истощила свою первобытную ярость, но дождь шел остаток дня и всю ночь.
Промокшие, грязные и озябшие, они жались друг к другу возле костерка, который непрерывно требовал пищи и всячески капризничал, когда ему подсовывали сырые дрова – пускал кормильцам в глаза едкий дым, фыркал и угрожал погаснуть. Для раздувания пламени неоднократно использовали широкую Аннину шляпу, так что для выходов в свет она явно теперь не годилась. Зато ужин у них был горячим, да и возле костра было не так знобко и страшно, как могло бы быть, окажись они во влажных джунглях в полном мраке. Даже тут, на расчищенном и освещенном пятачке, то и дело бегали какие-то чудовищные насекомые – тараканы ростом с крысу, полуметровые сколопендры, жуки, расцветками и размерами напоминавшие игрушечные машинки. Подобные экземпляры попадались и в предыдущем их лагере, но в умеренных количествах; тут, вероятно, их выгнала наружу непогода, затопившая норы и щели. Один Викуся относился ко всей этой живности с разборчивым хладнокровием, кого-то лишь отгоняя, а кого-то сразу же убивая метким ударом своей дубинки. Цезарь сопровождал каждую его победу изъявлениями ликования. Анна повизгивала, а Маша жалась к Денису, который на всякий случай вооружился дротиком из игуанодоновой кости: ножик против доисторической сколопендры был бесполезен.
Усердные намеки Викуси на то, что некоторые из его жертв годились в пищу, были восприняты дамами с негодованием. Денис также не мог побороть отвращения, хотя умом понимал, что организму, в сущности, безразличен источник белка, и таракан в этом смысле вполне стоил устрицы. Едят же китайцы саранчу, червей и личинок!
Но привычки белого человека были пока еще слишком сильны.
И Денис не знал, стоит ли этим гордиться.