В поисках Демиурга 3

58.

Спешить было некуда, и они провели под навесом еще пару дней, пока в лесу не стало посуше. Викуся с Денисом сходили к реке и посмотрели, что сталось с плотом. Он болтался у берега, скособоченный и изрядно размокший. Но бросать его было жалко – сколько трудов вложили! И вдруг бы еще пригодился? Поэтому вся компания, поднапрягшись, выволокла махину на высокий берег, подсушила на солнышке и накрыла ветками папоротника.
Потом дамы устроили помывку и постирушку – любовь к чистоте оказалась непобедимой никакими катаклизмами. Пока сохла их одежда, Маша привычно разгуливала по берегу в совершенно символическом бикини из трех треугольничков, вид которого поверг Анну в оторопь. Сама она завернулась в свою многострадальную нижнюю юбку, соорудив из нее нечто наподобие греческого хитона. Нижняя сорочка, блуза, корсет, верхняя юбка, длинные панталоны с кружавчиками, чулки и подвязки были живописно разложены на траве, приобретшей после дождя вызывающе изумрудный оттенок. Самый жалкий вид имели ее элегантные ботильончики из светлой и тонкой кожи – они явно доживали свои последние дни.
– Аннушка, – осторожно вернулась Маша к их давнему спору, – может быть, мы всё же подумаем над тем, как слегка облегчить ваш наряд? Ну скажите, зачем вам корсет? В нем ведь тесно и жарко, недолго и в обморок упасть.
– Я не привыкла ходить распустёхой! – заявила Анна. – Папенька был бы фраппирован, спустись я к завтраку неглиже! И ведь с нами… мужчины!
Маша, стараясь не рассмеяться, продолжила увещевания:
– Викуся не придает значения светским условностям, как вы знаете. А Денис вырос в мире, где вид женщины, одетой как я сейчас, никого не смущает – у нас это принято, не везде, разумеется, а в определенных местах – в бассейне, на пляже, на стадионе, на подиуме…
– Где?...
– Ну, часто устраивают конкурсы красоты среди девушек, которые хотят демонстрировать моду и рекламировать разные вещи – это называется работать моделью, они выходят на длинный такой помост…
– И вы терпите это… бесстыдство?
– Многим нравится, и девочки даже в младших классах мечтают о карьере модели.
– В наше время моделью именовались натурщица, и ее профессия причислялась к самым… малопочтенным… О, Мари, неужели и вы хотели бы заниматься – таким ремеслом?!
– Я? Ну что вы, меня бы не взяли! Не те параметры! Низковата и толстовата. А вот вы, Аннушка, могли бы вписаться… У вас талия тоньше моей, рост повыше, осанка великолепная… С вас бы нимфу какую-нибудь рисовать, честное слово!
– Ах что вы, Мари, я уже стара для того, чтобы мной любовались… Ушло мое время…
– А может, пока не пришло? – улыбнулась Маша. – Поверьте, по нашим понятиям ваши двадцать шесть – это самая молодость! Да никто и не дал бы вам этих лет, если б вы себя сами не старили допотопным нарядом…
Денис, краем уха слышавший конец разговора, дико расхохотался.
Анна уставилась на него с выражением оскорбленной праведницы. Маша укоризненно покачала головой.
– Девочки, вы не поняли! – продолжая смеяться, подошел он к ним. – Он ведь и впрямь – допотопный! В прямом смысле! Потому что никакого потопа еще не было! У человечества – всё впереди!
– Лично меня перспектива потопа совсем не прельщает, – заметила Маша. – Так что давайте не будем грешить и, может быть, на сей раз обойдётся.
– Это называется альтернативной историей, – заметил Денис.
– Какой? – удивилась Анна.
Маша принялась ей объяснять, а Денис вновь задумался о неисповедимых путях фантазии Демиурга.
А вдруг?!...


59.

Обсуждать возможные версии он мог только с Машей. Анну они посвящать в свои мысли не стали, опасаясь, что догадка насчет Демиурга пагубно скажется на ее умственном и душевном здоровье. Настоящая была Анна или нет, но для нее самой всё, что с ними случалось, происходило безусловно в реальности, а реальность оказывалась столь причудливой, что сохранять оптимизм и самообладание стоило бедняжке немалых трудов. Она старательно пыталась держаться комильфо, сочетая собственные представления о хороших манерах с некоторыми вольностями, вытекавшими из экстремальных обстоятельств, но сплошь и рядом попадала впросак, а с некоторыми старомодными условностями расстаться так и не пожелала. Дениса она по-прежнему именовала «Денисом Григорьевичем», хотя Маша уже стала для нее просто «Мари» – но к обоим неизменно обращалась на «вы». «Ты» она говорила только Викусе, называя его, однако, «Виктором» или «Витенькой». Анна довольно спокойно восприняла повествование о двух революциях, нескольких войнах и распаде, постигших Российскую империю на протяжении XX века – но, в конце концов, Москва осталась Москвой, и даже Петербург по-прежнему был Петербургом; на гербе державы красовался всё тот же двуглавый орёл, пускай без короны (в кармане Денисовых шорт завалялась пара монеток – сдача, полученная при покупке билета); язык изменился не настолько сильно, чтобы его невозможно было понять (разговорным сленгом Денис и Маша при Анне старались не пользоваться); Пушкина изучали в школах, и даже мелодии старых романсов были в начале XXI века еще не забыты. Анна могла поверить и в сотни и тысячи автомобилей, – в том числе на пыльных улочках захолустного Углегорска, – и в длинные поезда, влекомые электровозами вместо прежних дымных паровозов, и даже в полеты живых людей в космос. Она в какой-то мере уразумела, что такое радио, телевизор, телефон, – в том числе сотовый, – и компьютер (последний, впрочем, ей представлялся до крайности смутно). Но – целый мир как образчик прикольного фэнтези, да еще с уклоном в модную ныне альтернативную историю?...
Денису и самому не верилось, что такое возможно.

60.

Стоп. А почему, собственно, фэнтези?
Когда они с Машей в очередной раз уединились, чтобы всласть пошушукаться (Анна принимала их разговоры за воркованье влюбленных и деликатно старалась им не мешать), Денис спросил:
– Машунь, а вдруг это вовсе не то, что мы думали?
– А что же? Реальность, в которой среди динозавров и птеродактилей бегают двое московских тинейджеров, кисейная барышня и одичавший гомо советикус, мечтающий стать космонавтом? И к тому же время от времени сам собой звонит телефон?
– Да нет, в реальности быть такого, конечно, не может. Но ведь и традиционная литература в начале XXI века – такой же вчерашний день, как наша прелестная Аннушка в панталонах с кружавчиками. Кто сейчас пишет пудовые обстоятельные романы про реальную жизнь вроде «Анны Карениной»? И главное, кто их читает? Даже мы с тобой, когда хочется отдохнуть от занятий, открываем детектив или фэнтези. Потому что привыкли к бумажным книжкам: нам – в кайф. А другие их в руки уже не берут! У меня есть… ну, были… приятели, которые сдвинулись на компьютерных играх. Ты хоть знаешь, что это такое?
– Отдаленно. Мне давали ребята из класса какие-то стрелялки, гонялки, квесты, аркады – что-то меня оно не увлекло. По-моему, развлечение для туповатых.
– Ну, ты что, там надо соображалку включать, чтоб тебя прежде времени не прикончил какой-нибудь монстр!
– И прикончит – подумаешь! Кликнешь мышкой – и снова-здорово! Еще одна жизнь! Примитивно всё как-то, книжка куда интереснее.
– Кому как. А онлайновые ролевые игры не пробовала?
– Нет, ни разу.
– Я, признаться, тоже с ними не очень знаком. Но заглядывал у друзей. Это – улёт! Там и вправду можно жить, выныривая в реал лишь поесть и поспать. У некоторых, как у Стасика с нашего курса, крыша едет. Они начинают путать явь с виртуалом. Воображают, что на самом деле они – супермены, космические принцессы, вампиры, волшебники или кто там еще, а обычная жизнь – это вроде дурного сна. Потому что иллюзия, создаваемая в виртуале, мощнее и ярче, чем всё, что способен выдать реал. Особенно наш, московский – с бесконечной слякотью, озверелыми толпами в транспорте, клиническими недоумками в телевизоре и шизанутым начальством.
– Полагаешь, что Демиург – не писатель, а программист?
– Исключать бы не стал. Но в таком случае он, похоже, скорее мужчина. Сильных дам-программисток я пока не встречал, ты уж не обижайся.
– Нисколечко. Значит, мы – внутри придуманной и нарисованной кем-то игры?
– Причем непростой. Ролевой. И, похоже, онлайновой. Интерактивной. Где возможны почти любые повороты событий. И где персонажи ведут себя в соответствии с волей представляющих их реальных людей. Понимаешь?
– Да ну, слишком сложно…
– Вот именно. Демиург развлекается, примеряясь к функции Бога. Создал этакий рай а-ля Спилберг, запустил туда нас – как Адама и Еву, потому усложнил игру и добавил Викусю и Анну…
– Зачем?
– А затем. Чтобы, если мы вздумаем тут размножаться, у нас был пусть минимальный, но – выбор. Он ведь тоже в генетике смыслит, Демиуржище наш. Про геномы, похоже, читал, про мутации всякие. Человечество, происходящее от одной-единственной пары, обречено деградировать. По закону имбриндинга: близкородственное скрещивание усугубляет дефекты генетики и негативно влияет на психику. Да еще мы с тобою – троюродные, это ж ни в какие ворота… У Адама и Евы, вспомни, тоже были общие гены – ведь Ева, говоря по-нашему, клон. Так чего удивляться плачевному завершению эксперимента? Клон оказался морально неустойчивым, потомство в виде Каина – агрессивным и безответственным, и дальше пошло-покатилось – то потоп, то Содом и Гоморра, то Голгофа, то войны, то концлагеря… Понимаешь? Мы, как пишут на конвертах дисков, версия вторая, улучшенная, с усиленными игровыми возможностями. И даже с бонусом в виде Цезаря. Пустячок, а приятно.
– Денис. Я не желаю в этом участвовать.
– А тебя никто не спрашивал и спрашивать не собирается. Мы уже – тут, и ничего не поделаешь, придется как-нибудь трепыхаться.
– Ты не понял. Я не желаю… размножаться в этом… террариуме.
– Вот-вот! «Так они и вымерли», – вспомнил Денис концовку старого анекдота про несговорчивую динозавриху.
– Неужели тебе самому… не противно?
– А чем наш террариум так уж хуже того хваленого Эдема? Надзор там был даже пожёстче: туда не ходи, то не трогай, это не рви… На вышках – ангелы с огненными мечами. Пожалуй, наш Демиург будет полиберальней. Пока – никаких запретов и нагоняев.
– Запреты, Денис, они – в нас. Внутри. И они – те же самые. Не убий. Не укради. Не лги.
– Машуня, ты путаешь. Это заповеди. Они были позже. А вначале только одно, но большое «низзя»: не кушай некое яблочко.
– Это было не просто яблочко.
– Знаю, знаю. Плод познания. Хитрый старик хотел держать своих клонов в неведении. Чтобы были вроде Викуси: «Га! Ы-ы! У-у!»
– Всё не так, Денис. Плод не просто познания, – от познания никого удержать невозможно, – а познания добра и зла.
– Казуистика!
– Нет. Только Бог способен вместить в себя понимание как добра, так и зла, не утратив собственной сущности. Ведь что такое зло для человека? Спроси любого, не думая, скажет – смерть. В Эдеме они не знали, что это такое. И потому, в общем-то, не нуждались, как ты говоришь, в размножении. Создатель всего лишь пытался уберечь их от смерти.
– От жизни, ты хочешь сказать. В тепличных условиях первозданного Рая они мало чем отличались от тех баранов, что тусовались вместе со львами. Кушали, пили, спали, сюсюкали между собой, плели веночки, грелись на солнышке. Скукотища! Санаторий или курорт хороши лишь неделю-другую, а потом обалдевший от безделья народ начинает искать приключений! Ломает заборы, гадит в беседках, устраивает мордобой на танцульках, лазает через балконы… Кто не столь агрессивен – изучает окрестности, занимается спортом, осваивает верховую езду или греблю… Потому что если у нас есть мозги, их надо к чему-нибудь приложить. Человек – не животное, чтобы вечно жить за оградой, пусть самой что ни на есть раззолоченной. И чего ж удивляться, что прародители – вырвались? Ну, или директор того пансиона их выпер, неважно, главное – началась настоящая жизнь! Да, с борьбою, страданиями, кровью, потом, – но жизнь!
Маша стихла, обдумывая Денисову пылкую речь. А потом вдруг сказала:
– Похоже, с нами поступили ровно наоборот. Нас «выперли» из привычного мира, где было, в общем, всё предсказуемо и довольно комфортно. И забросили в мир, где каждый шаг чреват неожиданностями.
– Вот-вот, я о том же. Демиург – против Бога. Всё так, но – немного не так.
– И значит, он – Дьявол?.. Который, как уверяют – в деталях?
– Да ну тебя! Просто шутник. Или экспериментатор. Хладнокровный технарь. Кстати, может быть, он – вообще не единая личность. Допустим, идею придумал кто-то другой, а он лишь выполняет заказ. Понимаешь? Как в рекламе, в кино и в компьютерных фирмах. Креативщики создают концепцию, дизайнеры – графику и антураж, текстрайтеры – диалоги, программисты – программу… А когда в игру вступают живые участники, всё усложняется так, что концов уже не найдешь. Поведение персонажей становится непредсказуемым. Впрочем, так же было, если верить мифам, в реале. Боги, создавшие человека, ничего не могли поделать, когда люди сами сделались игроками. Чем сложнее придуманный мир, тем больше пространство свободы – потому что резко возрастает число вероятностей. Так что выше голову, Маш – мы не твари дрожащие, мы – сами себе Демиурги! И уж если нам дан этот шанс, глупо им не воспользоваться! Знаешь, есть такая теория «вызова»?
– Знаю. Тойнби придумал. Американский историк.
– Вот-вот! У нас есть возможность «перезагрузить» всю систему. С нуля. Задать другую программу, по возможности – без негатива. Ты представь себе: если мы осилим самый трудный, первый, этап, то дальше начнется не жизнь, а утопия! Пусть нас мало, но мы попали сюда, снабженные множеством знаний: я – технарь, вы с Анютой – гуманитарии, и если мы сумеем передать всё это нашим будущим детям, то они заложат основы такой цивилизации, которая, может быть, в тысячу раз мощнее теперешней и куда быстрее вырвется к звездам…
– А зачем?
– Затем, что мы знаем: впереди ледниковый период. И прочие катаклизмы. Но у нас в запасе десятки миллионов лет! Успеем! А потом, где-нибудь веке в двадцать втором, прилетим назад и посмотрим, что тут вышло у приверженцев традиционной истории. Скорее всего, нам придется их элементарно спасать, расселяя по ближним системам. А старушку Землю – санировать. Может, вновь заселить динозаврами – генетика к тому времени позволит запросто вырастить клон из любой частицы останков. По-моему, стоит попробовать, а?
…«Но для этого нам придется все-таки размножаться», – подумал Денис. Но вслух, разумеется, не сказал. Только обнял Машу, которая выглядела по-прежнему огорченной, задумчивой и сбитой с толку.


61.

Вернувшись в лагерь с кипой одежды, высушенной на жарком солнце, они застали умилительную картинку: Анна крохотными ножничками пыталась подстричь Викусину бороду и шевелюру, а тот терпеливо сидел, пожирая глазами ее нежные белые руки, которые он впервые видел освобожденными из-под широких рукавов блузы.
– Ах! – вздрогнула Анна, увидев Дениса и Машу. Ее лицо залилось краской, как будто она занималась чем-то не очень приличным. Быстро стряхнув остатки волос с ножниц и юбки, она спрятала орудие труда внутрь Денисова ножика и смущенно промолвила: – Извините, Денис Григорьевич, мне показалось, вы не будете возражать, если я воспользуюсь вашей вещью…
– Вещи теперь у нас теперь общие, – улыбнулся Денис. – Полный коммунизм! Частная собственность отменяется до лучших времен. Так что пользуйтесь, только старайтесь ничего не сломать – починить будет трудно.
Викуся залез в карман рюкзака, вынул Машину пудреницу и стал разглядывать себя в маленькое зеркальце.
– Ик – кра! – гордо и счастливо заявил он. – Ганн Ик – кра!
Теперь они понимали его и без перевода. «Анна сделала Виктора красивым». Бережно водворив пудреницу на место, Викуся подошел к Анне, сграбастал ее в объятия и с упоением присосался к ее щеке.
– Витя, ты что?! – ошарашенно взвизгнула Анна.
Он был страшно растерян. На глазах у него появились по-детски крупные слезы.
– Ик… люлю… Ганн, – прошептал он скривившимся от обиды губами. – Ганн нет люлю Ик?...
– Виктор, милый, но так же… нельзя! – всплеснула руками вся пунцовая Анна.
– Ганн нет люлю Ик! – повторил он с отчаянной утвердительностью и бросился наутек в чащу.

62.

…«Ах, он теперь никогда не вернется!» – рыдала Анна на руках у Маши. – «Денис, дорогой, умоляю, бегите за ним, найдите его! Я совсем не хотела, чтоб так»…
– Если любит – вернётся, – обнадежил ее Денис, которому совершенно не улыбалось носиться за Викусей по джунглям.
– Может и не вернуться, – вздохнула Маша. – Он оскорблен в лучших чувствах. Ты бы вправду, Денис, попробовал догнать его и по-мужски с ним поговорить.
Ради Маши Денис был готов на всё.
Проклиная про себя Аннушкино жеманство и Викусину детскую непосредственность, Денис быстро собрался, взяв дротик и ножик, и свистнул Цезарю: «Цезарь, искать!»
На прощание Маша почти демонстративно поцеловала его.
«Береги себя!» – голос Маши еще долго отдавался блаженным звоном в душе и в ушах.


63.

Без Цезаря, конечно, Денис мог бы и сам заблудиться.
Он отыскал Викусю рыдающим у маленького озерка. И Денис потратил немало времени, пытаясь внушить ему, что на самом деле Анна его «люлю», только стесняется обнаружить при всех свои чувства. Из всего сказанного Викуся понял лишь про «люлю» и вроде бы согласился вернуться. Они двинулись вспять, как вдруг из той стороны, где был лагерь, донеслись какие-то крики.
Женский визг. Вопли вроде «Спасите!»… И, кажется, мужская ругань и гогот – расстояние делало отдельные слова неразборчивыми…
Вот оно. Нарвались.
Денис так и не удосужился рассказать Анне о дыме на берегу, замеченном ими еще в первые дни. Он собирался сделать это как раз сегодня, чтобы выработать план дальнейших действий. Но, видимо, незнакомцы тоже застукали их и сумели опередить.
Это скверно.
«Викуся, вперед!» – скомандовал Денис и понёсся сквозь чащу как бешеный тиранозавр.


64.

Конечно, они опоздали.
Лагерь был пуст. Все вещи унесены. Анну и Машей, видимо, уволокли как добычу, связанными – на кустах виднелись обрывки Анниной нижней юбки, которую, похоже, разодрали на веревки.
Цезарь по-собачьи плакал и рвался в бой.
«Пойдем выручать!» – приказал Денис, и Викуся кивнул головой.
Они легко взяли след.
В нескольких метрах от лагеря Денис углядел в густой траве что-то красненькое и что-то прозрачно-блестящее. Это были моток скотча и Машкин мобильник. Анна, похоже, забыла как следует закрыть карман рюкзака.
Но что им толку в мобильнике?!...
Позвонить на другой, Денисов?! Даже если бы связь тут работала, он был выключен.
Пожаловаться Демиургу?!
А если это устроено – им?! В отместку за Денисовы запальчивые слова – «Мы сами себе Демиурги»?!
Ах, сволочь… Ну, погоди, мы еще поглядим, чья возьмёт!
Он не сказал это. Только подумал.
И удивился, наткнувшись на пронзительный взгляд Викуси.
Тот – понял?!...

65.

Надо было спешить и в то же время действовать осторожно. Они ведь не знали, сколько врагов. Явно не меньше двух – от одного бы девчонки отбились. Но могло быть и больше. Скажем, трое-четверо. Трудно представить себе, чтобы в темпоральную дыру провалился целый отряд. Или что Демиург решил ввести в игру сразу множество новых участников. При очевидном неравенстве сил такая партия очень скоро закончится. И стоило ли тогда городить огород?
Скотч пригодился: замотали пасть Цезарю, чтобы он случайно не выдал их лаем.
Лидерство в преследовании похитителей взял на себя Викуся, более ловко умевший передвигаться по доисторическим буеракам. Денис едва за ним поспевал.
Расстояние постепенно начало сокращаться. Ведь недруги тащили связанных женщин и шли медленнее, чем Денис и Викуся.
Через пару часов впереди послышались голоса. Исключительно мужские. Вероятно, девушкам завязали рты, чтобы те не кричали.
Денис и Викуся ускорили шаг, но старались держать достаточную дистанцию, чтобы прежде времени не обнаружить себя. Цезаря пришлось взять на импровизированный поводок, сооруженный из того же скотча.
Голосов было всё-таки два.
Говорили по-русски.
Половина слов состояла из ядрёного мата. Другая половина звучала как-то странно. «Аки», «паче», «глядяше»…
Гости из далекого прошлого?


66.

У них тоже был лагерь. Весьма обжитой. Обнесенный оградой из тростника. За оградой ржали… лошади.
Ничего себе!
Сколько ж их там?
И кто такие?
Денис понимал, что избежать заварушки никак не удастся. Даже если за частоколом лишь два мужика, ничего хорошего девушкам это не сулило. Нужно было действовать незамедлительно. Только как согласовать стратегию и тактику с Викусей, словарный запас которого был все еще скудноват?
Оглядеться. Подумать. Какие есть варианты? Ломиться наобум – безрассудно. Ждать темноты, чтоб устроить диверсию – слишком рискованно для Маши и Анны. За это время с ними там сделают, что угодно. Напугать негодяев, чтобы сами выскочили и сдались? Но чем? Была б у Дениса завалященькая китайская петарда, пальнул бы. А так – ничего. Нужен какой-нибудь отвлекающий маневр, чтобы пробить брешь в защите, вызвать в стане врагов замешательство и…
Дымовая завеса. Огонь. Вот, что нужно. Это тоже довольно опасно, но выбирать не приходится.
Денис, как мог, попытался втолковать Викусе свой замысел: «Мы разводим огонь. Поджигаем тростник. Мечем горящие ветки внутрь. Эти, кто там, выбегают. Сражаемся. Понял?»…
– Да, – вдруг четко и ясно ответил Викуся. – Да-вай!


67.

Денис подпрыгнул, словно ошпаренный: в кармане затренькал Машкин мобильник. Он выхватил его, открыл крышку и обнаружил извещение об SMS. Послание состояло лишь из одной буквы или цифры: «3». Вместо данных об отправителе значилось издевательское: «номер засекречен».
И что это значило? Машке удалось добраться до Денисова мобильника? Или неведомый Демиург продолжал забавляться? А может, кто-нибудь прорывался на помощь из параллельного мира?
Допустим, реальнее – первое. Что могла сообщить Маша? Писать развернутую эсэмэску у нее, вероятно, возможности не было. Только самое главное. Число похитителей? Значит, их трое?
Ох, будем надеяться, что не больше…
– Виктор, – сказал он, почти уже веря своей догадке. – Там – три. понимаешь?
Для наглядности он показал на пальцах. Но в этом необходимости не было. Викуся отлично понял и мстительно заулыбался.
Пока Денис разжигал огонь, Викуся вертел самодельные факелы: закреплял на палках пучки травы.
Со стороны, где была река, послышался треск и топот, как будто через заросли продиралось целое стадо брахиозавров.
«Этого только еще не хватало», – подумал Денис.
И тотчас его осенило: именно – этого!


68.

Они с Викусей уже кое-как обсудили новый план действий, когда на них вышел молодой задумчивый стегозавр.
Викуся, не рассуждая, ловко вскарабкался по гребню из ромбовидных отростков на спину чудовища, будто уже не раз такое проделывал, и взял в одну руку палицу, а в другую – дымящий и искрящийся факел. Денис, забежав чуть сзади, метнул другой факел под хвост ящеру и отскочил, ожидая удара.
Стегозавр пусть не сразу, но испугался. И рванулся вперед – на открытое место. Викуся изо всех сил пытался прожечь его шкуру, а Денис бежал с парой других факелов рядом.
Разъяренное трехметроворостое чудище, словно танк, разнесло частокол и начало бушевать, танцуя на месте и молотя огромным хвостом. Викуся запустил своим уже угасающим факелом в тростниковую крышу хижины, быстро спрыгнул с хребта стегозавра и, несколько раз перекатившись через себя, вскочил на ноги – ровно в тот момент, когда из хижины выскочили трое мужчин, вооруженных мечами и топорами. Денис собирался броситься на помощь Викусе, но страшный удар хвоста сбил с ног одного из врагов, а Викуся, воспользовавшись замешательством, ринулся на другого и изо всех сил грохнул его по черепу палицей. Стегозавр, наступив ногой на первого из упавших, дотоле живого, попёр было на хижину, но остановился, поскольку в ноздри ему повалил вонючий дым от занявшейся крыши. Мотнув головой, звероящер взревел и начал разворачиваться, чтобы вырваться из ловушки. В пробитую им брешь с диким ржанием ринулись кони – Денис не понял, два или три, поскольку едва увернулся от ошалевших от страха животных.
Третий из недругов верещал благим матом и даже не собирался сопротивляться. Легонько ударив на всякий случай и его, Викуся кивнул Денису и скрылся в горящей хижине. Денис, задыхаясь и кашляя, бросился следом.
Они успели.
Маша и Анна уже наглотались дыму, но были живы.
Викуся схватил Анну в объятия и побежал с ней к реке. Денис кое-как поплелся следом с Машей на руках – для него эта ноша была чересчур тяжела, но он готов был нести ее хоть на край земли, прижимая к себе и нашёптывая: «Машуня, любимая, ну потерпи, я с тобой, всё в порядке»…


69.

Когда девушки немного пришли в себя, они спросили, что стало с их похитителями.
– Одного укокошил Викуся, другого растоптал натравленный нами на них стегозавр…
– А третий? – забеспокоилась Маша.
– Кто его знает, – пожал плечами Денис. – В одиночку он нам не страшен. Похоже, он перетрухнул так, что готов был сдаться без боя, но нам некогда было миндальничать. Викуся шарахнул его по башке, но не сильно. Возможно, контузил. Ничего, оклемается – сам приползёт.
– Надо бы пойти посмотреть, – предложила Маша. – Если он ранен, нельзя оставлять его на съедение звероящерам.
– Я не пойду, – отказался Денис. – Мой гуманизм имеет пределы. Собаке – собачья смерть.
– Ой! А Цезарь где? – встрепенулась Анна.
Цезаря не было.
И подать сигнал о себе с замотанной скотчем мордой он тоже не мог.
Анна встала, пошатываясь: «Как хотите, мои дорогие, но Цезаря бросить я не могу!»…
Викуся бережно подхватил ее на руки:
– Ганн, мси! Ик иди! Це – харош! Ганн – тут! Ик иди!
Анна с благодарностью чмокнула его в щеку: «Золотой ты мой!»…
Денис нехотя поднялся с земли, намереваясь составить Викусе компанию.
– Тэн – нет! – замотал головою Викуся. – Ик сам иди! Тэн – тут! Ганн, Мга-ма – Тэн надо тут!
Что же. Тут – значит тут.


70.

– Знаешь, кто нас похитил? – спросила Маша, когда Викуся скрылся из виду.
– Опричники! – закатив глаза, с ужасом выпалила Анна.
– С чего вы решили? – удивился Денис.
– Ты разве не обратил внимания на одежду? – удивилась Маша.
– Да видишь ли, не было времени уяснить покрой и фасончик…
– Но это же… как в кино или в опере!
– Может, они и были из какой-нибудь съемочной группы?
– О нет, они меж собою изъяснялись так странно! – вступила всё еще не отошедшая от потрясения Анна. – Я сперва приняла их речь за церковнославянскую, однако некоторые не вполне совместные с благочинием выражения…
– Мат-перемат, – пояснила Маша.
– О да, просторечная брань… – продолжала Анна. – Эта брань и весьма нелюбезное обращение с дамами навели нас на мысль, что похитили нас люди отнюдь не духовного звания.
– И пока нас тащили, они поминали царя Ивана Васильича…
– Что, неужто и он тут? – слегка испугался Денис.
– Нет, упаси Господь! – перекрестилась Анна. – Однако пленители наши гордились государевой службой, похваляясь своим душегубством… Лишь один, самый младший, стыдился бесчинствовать – он и в набеге участия не принимал, оставался на страже в их лагере.
– А что им было нужно от вас?
– Ты… с дуба упал? – резковато одернула его Маша. – Чего озверевшим от одиночества мужикам нужно от женщин?
– Почему же тогда они поволокли вас к себе, а не…
– Ты – недоволен?!
– Машунечка, я пытаюсь понять, что случилось!
– Всё позади, – отрезала Маша. – Говорить больше не о чем. Эти трое – мертвы, мы – живы и невредимы. Хвала Демиургу!
– Кому?... – удивилась Анна.
Денис не успел объяснить.


71.

Они во все глаза таращились на открывшуюся картину.
Впереди шел Викуся. Рядом, радостно тявкая и немного прихрамывая, прыгал ставший из белого черным Цезарь.
А следом тянулись две лошади.
К спине одной был прикручен видавший виды Денисов рюкзак, набитый какой-то утварью. Другая же везла на себе обомлевшего и обмякшего седока.
Это был совсем молодой человек. Практически мальчик. Явно младше Дениса. С длинными белокурыми волосами, но без признаков усов или бороды.
Видимо, короткая поездка от сгоревшего становища до берега Змеихи истощила все его силы. Когда лошадь остановилась, мальчик рухнул бы наземь, если бы его не подхватили Денис и Викуся.
– А двое других? – спросил Денис.
– Сё! – выдохнул Викуся, закатив глаза. – Каюк!
Маша, невзирая на трагизм ситуации, нервно хихикнула. Словечко «каюк» они неоднократно использовали на охоте, убивая добычу.
Похоже, что пленник тоже знал это слово. Он вздрогнул и умоляюще посмотрел на Анну и Машу:
– Не велите казнить, милостивые боярышни, грешного мя… Неповинен есмь в пленении вашем…
– Ты кто? – спросил Денис.
– Аз есмь… Алексий Савельев сын… Одихмантьевы мы… люди царские…
– Са-ве? – переспросил, отчего-то взволновавшись, Викуся. – Са-ве?..
– Савелий Матвеич батюшка мой… храни Господь его душу…
– Га – Саве! – заявил Викуся. – Га – Ик Саве!
– Боже мой, – ахнула Маша. – Он вспомнил свое то ли отчество, то ли фамилию! Викуся, ты – Виктор Савельев, да?
– Да, – ответил он гордо. – Га Икта Саве!
– Ну и ну! – присвистнул Денис. – Может статься, он сам угрохал своего прапрапращура. Вот тебе, Машуня, и Каин!
– Мало ли на свете Савельевых, – возразила она.
– У нас соседи тоже Савельевы, через реку жили, – добавила Анна Петровна. – Семья старинная, хоть и не слишком удачливая – сын-студент в какие-то народовольцы подался, исключили его из университета, а столько было надежд… Папенька даже подумывал, не познакомить ли нас – партия не блестящая, но порядочная, а теперь…
– Не один, так другой, – подытожил Денис чуть цинично.
– Бог с вами, Денис Григорьевич! – запротестовала она. – Ваши шутки порой переходят границы дозволенного!
– Алёша, – наклонилась над бледным юношей Маша. – Тебе сколько лет? А? Годов сколько?
– Крестник есмь государев, – сообщил тот не без гордости. – И лет мне от роду ныне… шешнадцать.
– И уже на службе?
– Батюшка мой во опричнине государевой, да и мне куда же помимо? – удивился Алёша.
– А третий у вас был кто?
– Третей-то?.. Варсонофий Шкурин, Малютин свояк, аки лютый зверь человечьей крови алкающий, да и батюшку во искушение введший… Помилуй мя, Господи, за дурные речи о мертвом…
– А как вы тут очутились? – продолжала расспрашивать Маша.
– Не ведаю, боярышня разлюбезная.
– С неба, что ли, свалились? – спросил Денис.
– Государь наш изволил во святой монастырь путь держать, – пояснил Алёша. – По пути же затеял зверную ловитву: леса тут дремучие и добычей обильные. Ловчие загнали оленя на том берегу, зверь же прыгни в стремнину да поплыви на сей брег. Царь Иоанн Васильич сотворился зело раздосадован. Варсонофий же возопяше – «Деспота Российскаго убежать вздумал, тварь лесная?!» – бросился со конем в реку, и батюшка мой, под началом его ходивший, ему воспоследовал, а за батюшкой – аз, неразумный… Егда же выбрались на сей брег, оленя того след простыл, а бродили по мураве богомерзкие ящеры… Оглянулись вспять – Боже милостивый! – а и нет из людей никого, и леса стоят незнакомые… Так и маялись мы, горемычные, много ден…
– Сколько именно? – поинтересовался Денис.
– Год, пожалуй, сровнялся, – ответил, вздохнув, Алёша.
– Ладно. Бог с тобою, живи, – махнул рукой Денис. – Кое-что уже ясно, остальное – потом.
Он и сам мечтал отдохнуть после всех передряг. Но уже предвидел, что скажет Маша. И, опережая ее благочестивые помыслы, сам предложил:
– А тех… давайте-ка закопаем хотя бы.
– И помянем по-христиански, – согласилась добрейшая Аннушка.
«Упокой, Господи, души рабов Твоих, Савелия Одихмантьева и Варсонофия Шкурина, служивых людей царя Иоанна Васильича Грозного»…
Чтобы тела их не сожрали птерозавры и тиранозавры…
Бред какой-то.
А что здесь – не бред?


72.

Надо было обустраивать совместную жизнь.
Воздвигать новый стан на месте сгоревшего никто не хотел.
«Месту нечисту пусту быти!» – заявил благонравный опричник Алёша Савельевич. Да и Анне не улыбалось жить вблизи двух могил, помеченных одним самодельным крестом.
Значит, нужно было провести учет имущества и пуститься на поиски подходящего места.
Теперь, помимо пуделя, у них имелось две кобылы: гнедая Чайка с белой отметиной на лбу, и впрямь похожей очертаниями на летящую птицу, и бурая Ёшка.
– А третья-то где? – спросил Денис у Алёши. – Или кто-то из вас вплавь переправился?
– Нет, господине мой милостивый Денисе Григорьевич, – чинно ответил отрок. – Имаху коня, да ящер зажраше.
Денис кивнул. Можно было бы и самому догадаться. Странно, что две другие лошади уцелели. Но и на том спасибо. Понятно, что покойные Савелий и Варсонофий берегли коней как зеницу ока, и на разбой отправились пешими.
В наследство от погибших опричников, помимо лошадок со сбруей и сёдлами, остались кафтаны, провонявшие до омерзения и вдобавок кишевшие мелкими паразитами – девушки, брезгливо подергиваясь, долго вымачивали никогда не стиранные одежки в Змеихе. Но, поскольку ткани были добротными, кафтаны решили, подвергнув посильной санобработке, забрать. Снимать же с покойников исподнее платье никто не осмелился, посчитав кощунством – быть может, напрасно, но Денис не стал о том заикаться, хотя, рассуждая здраво, не всё ли равно, истлеть одетому или нагому…
Гораздо более важной находкой оказались ножи, мечи, топорики и луки со стрелами. С этим можно было достойно противостоять звероящерам и возможным двуногим врагам, коли таковые появятся (разумеется, если только те не возьмут в Мезозой автоматы и пулемёты). Порадовала и какая-никакая посуда: три походные фляги и самодельные глиняные горшки неправильной формы, вполне пригодные для стряпни. Ведь Денису с его подопечными до сих пор так и не удалось отыскать подходящей глины: все их пробные изделия при сушке или обжиге давали трещины и рассыпались, и корзинку, в которой они хранили уголья, приходилось всё время менять.
У Алёши за пазухой обнаружилась даже какая-то богослужебная книга со старинными нотами в виде крючков.
– Аз гласом славен и за то государю Иоанну Васильевичу зело любезен, – с гордостью сообщил он и, дабы доказать рекомое, запел звонким, но еще не установившимся отроческим тенорком нечто уныло-благочестивое.
Заметив недоумение на лицах слушателей, Алёша пресек свою песнь и заметил:
– Стихиру сию сотворяше сам царь Иоанн!
– Так он еще и композитором был, – усмехнулся Денис.
– И писателем, – вспомнила Маша. – Во все антологии русской литературы включена его переписка с князем Курбским.
– Адрейкой-то? – живо среагировал Алёша. – И како сей пёс смердящий дерзость…
– Ну, миленький, не суди опрометчиво, – прервала его Анна. – Царь был слишком жесток, князь же Курбский пытался ему объяснить всю пагубность беспощадных гонений на самый цвет знатнейших фамилий…
– Анна, он пока всё равно ничего не поймет, – махнул рукою Денис. – И вообще давайте дозировать информацию. Обрушивать на него всю правду – опасно. Это вам не Викуся с его устойчивой психикой. У Алёши другая душевная конституция. Да и предрассудков в голове многовато.
– Qui, c’est vrai, – ответила Анна почему-то по-французски.
– Let us be careful with him, – добавила Маша по-английски. – He seems to be a very good boy, but full of wrong ideas.
– Jawohl! – присовокупил Денис одно из немногих слов, которые знал по-немецки.
Алёша глядел на них во все глаза.
– Государи и государыни вы мои, – робко промолвил он. – Дозвольте осведомиться: почто глаголати дерзаете на бусурманских наречиях… яко… яко… ведуны али диаволы?


73.

Да, кое в чём с Алёшей было даже трудней, чем с Викусей. Тот был по-детски непосредствен и открыт для любых новых сведений. К тому же он что-то помнил о реалиях индустриальной эпохи, и его вряд ли сильно бы удивило даже появление в здешних небесах самолета. И еще у Дениса сложилось странное впечатление, что Викуся способен общаться напрямую, без слов – по крайней мере, планируя и осуществляя операцию по освобождению девушек, они понимали друг друга едва ли не телепатически. А уж в том, что Викуся знает намного больше слов, чем способен произнести, никаких сомнений не было.
Алёша же был напичкан домостроевскими представлениями, бороться с которыми следовало чрезвычайно избирательно и хитроумно. Нельзя было сразу лишать его всех нравственных устоев и ориентиров, но и соглашаться с его предрассудками тоже было, в конечном счете, опасно: мало ли что он мог выкинуть, движимый внушенными смолоду правилами. Он верил в Бога, чтил и боялся Царя, беспрекословно подчинялся суровому батюшке Савелию Матвеичу, и твердо знал, что есть добро, а что – зло. Объяснять ему, что Иван Грозный – кровавый тиран, а опричнина – страшное зло, от последствий которого страна не могла оправиться еще много десятилетий и даже столетий (в конце концов, разве ЧК, НКВД, КГБ, ФСБ и прочие органы – не потомки той самой опричнины?) – было, пожалуй, еще преждевременно. У него в голове не имелось никакого материала для сравнений и соответствующих оценок. Он ничего не знал о соседних странах, кроме Литвы, Казани и Крымского ханства. Он даже не подозревал о том, что примерно в это же время в Италии творил Микеланджело, а Леонардо изобрел вертолет и велосипед. Зато свято верил в существование демонов, колдунов и нечистой силы.
И поэтому – из самых лучших намерений – мог однажды ночью попытаться прикончить своих благодетелей, которые непринужденно болтали на иноземных наречиях, ловко орудовали всякими подозрительными вещицами, да и вообще выглядели не так, как следовало бы выглядеть настоящим людям.
Миссия мягкого вразумления и воспитания Алёши была возложена на Анну, которая лучше прочих понимала архаический склад его речи и была больше похожа на благородную барышню, чем голоногая Маша в бейсболке, джинсовых шортах и разноцветной майке с лейблом модной итальянской фирмы.
К Анне тотчас присоединился Викуся, который никак не желал оставлять свою пассию наедине с хорошеньким молодым человеком, пусть даже тот годился ей если не в сыновья, то в младшие братики.
И пока длился первый урок на тему «кто мы такие и как здесь все очутились», Денис и Маша решили устроить очередное секретное совещание.


74.

Для начала они вдоволь нацеловались.
– Может, давай уж честно поженимся? – предложил Денис.
– Я бы рада, но… боюсь, не время, – вздохнула Маша.
– А чего нам особенно ждать? Твоего совершеннолетия? Здесь оно никого не волнует. Или ты хочешь, чтоб непременно в ЗАГСе, с лимузином, шампанским, фатой и маршем Мендельсона?
– Денис, боюсь, что ЗАГС нам вообще не светит. Ты не видишь, как всё усложнилось?
– С Алёшей-то? Ничего, он вполне нас поймет. Может даже и обвенчать: обряд он, видимо, знает, а никто другой тут в попы не годится.
– Нет, Денис, я совсем не про то. Всё гораздо серьёзнее. И неважно, выверты то Демиурга или стечение обстоятельств. Чем нас становится больше, чем проблематичней – а то и вообще нереальней – вернуться назад.
– Почему?
– Подумай. Мы – из России начала XXI века, Викуся – из 70-х годов XX, но также отчасти – из первобытного времени, Аннушка – из конца XIX, Алёша – из XVI…
– Для полноты представительства не хватает посланцев из XVII и XVIII столетий! Ждём-с! – ухмыльнулся Денис.
– Перестань. Я совсем не о том. Каждый из нас провалился в воронку в разное время и пробыл тут разные сроки. Викуся – тридцать лет, опричники – год, мы с тобою – две недели, Анна – чуть меньше…
– И что?
– То, что возврат, скорее всего, невозможен. Ни для кого. Это… вроде ловушки. Попасть сюда можно, а выбраться наружу нельзя.
– Этакий садок Демиурга.
– Вот-вот. Отбирают сюда самых прытких и любознательных, причем преимущественно молодых. Собственно, на этом же принципе работают и человеческие ловушки на братьев меньших.
– Но в садках бывают прорехи. Зверушки кусаются, трепыхаются, царапают коготками, а потом – раз, и в дырочку – фьюить!
– Допустим, Денис, мы прогрызем эту дырочку. Или случайно найдем ее. Ну, и что? Куда попадем?
Он задумался, ошарашенный. Если через темпоральный туннель сообщаются все эпохи, то действительно нет никаких гарантий, что они возвратятся непременно в свой собственный век.
– Понял? – продолжила Маша. – Представляешь, что с нами сделают, окажись мы такие при дворе царя Ивана Васильича? А что будет с Алёшей, Викусей и Анной, угоди они в нашу реальность?
– Загремят первым делом в ментовку, – хмуро хмыкнул Денис. – За отсутствие документиков и регистрации.
– И оттуда прямым путем – в сумасшедший дом. Все трое. По разным палатам. Чем правдивее будут их рассказы о себе и о пережитом, чем быстрее их уморят психотропными средствами. А Викуся ведь станет буйствовать…
– Может, в XIX веке с ним обошлись бы помягче?
– Навряд ли. «Палату № 6» не читал? Но даже сочти какой-нибудь медицинский консилиум Викусю душевно здоровым, пусть одичавшим, его романтическим отношениям с Анной был бы тотчас положен конец. Это здесь ей практически не из кого выбирать.
– Ну как, есть я, есть теперь и Алёша…
– Тебя я ей не отдам. Так и знай! Алёша – пока еще мальчик. Викуся в сравнении с ним – герой и великий мыслитель. Изъясняется, он, конечно, топорно, однако Анне с ним интересно и, главное, надёжно. Он добрый, сильный, преданный, храбрый. Похоже, она вообще не была избалована мужским вниманием. Может, кто и ухаживал, но не зря же она дожила до двадцати шести старой девой. Видно, принца ждала. Не такого, как все.
– И нашла – в Мезозое!
– Теперь не имеет значения, где. Главное – они уже пара. И счастливы. А попади они в ту эпоху, откуда она… Ты себе представляешь Викусю в светской гостиной?..
– Ну, и пусть остаются тут, и поженятся, и родят для Алёши невесту… Но мы-то!
– Я тебе уже всё объяснила. Нет гарантий, что, обнаружив «дыру», мы окажемся в нужном времени. Стало быть, Мезозой даже лучше. Здесь нет никакого строя и никаких социальных условностей. Всё зависит только от нас. Как в том самом Эдеме. Возможно, ты прав, и проделанный с нами эксперимент – это новый шанс для всего человечества. Мезозой тоже выбран отнюдь неспроста и не ради прикола. В конце-то концов, над самим Демиургом есть Бог, хочет он того или нет. И мне кажется несправедливым искать избавления втайне от прочих. Спасаться – так всем, оставаться – так тоже всем вместе. Иначе нечестно и непорядочно!
– Ладно. Договорились. Будем строить новое общество, свободное от междоусобиц и предрассудков. И… все-таки, как насчет свадьбы?
– Попозже, Денис. Обустроимся. Обзаведемся хозяйством. К чему торопиться?
– Эх, все вы, девушки, таковы: чуть до дела, одни отговорки…
– Ничего вы не понимаете, умники. Каждой девушке хочется, чтобы это было… красиво. А не так, на ходу, между заготовкой дров и охотой на игуанодона. Раз в жизни – но имеем мы право почувствовать себя королевами?...
– Хорошо, хорошо, будет свадьба по-королевски: я приеду к тебе верхом на кобыле Ёшке, фату тебе сделает Анна из собственной юбки, Алёша пропоет «Многая лета», а венцы подержит Викуся… Расписаться же можем на форзаце учебника математики!
– Пусть так. Надо делать всё… по людски.
– До чего же неистребима приверженность некоторых к условностям и ритуалам!
– Это, Денис, единственное, что отличает нас от здешней флоры и фауны. Не очки, не мобильники, не дубина или топорик, не шляпка с вуалью. Если мы утратим понятия об условностях – с человечеством будет покончено.
– Как ты любишь читать мне морали…
– Увы, дорогой. Без морали – никак!


75.

Собравшись, они снова тронулись в путь вдоль берега Змеихи, где лошади могли передвигаться, не рискуя сломать себе ноги или пасть жертвой неожиданного нападения хищников. На пролетавших время от времени над головой птеродактилей и более крупных птерозавров никто не обращал особенного внимания: ни люди, ни кони не могли служить им добычей. Однажды, правда, пришлось остановиться и переждать, пока путь отряда пересечет небольшое стадо травоядных гигантов. Но эти динозавры были опасны лишь в состоянии паники, когда метались, топча всё вокруг и молотя чудовищными хвостами. А так – шли себе и шли через лес к водопою, а оттуда вдруг взяли и поплыли на ту сторону Змеихи.
«Неисповедимы пути промыслов Божиих», – вздохнул, перекрестившись, Алёша.
Анне уже удалось кое-как втолковать ему, что Денис и Маша – вовсе не колдуны и не демоны, а обычные русские и вполне православные люди, привыкшие, однако, к иным порядкам, нежели те, что были в ходу при дворе царя Иоанна Васильевича. И что Викуся – «дик человек», оттого что пробыл тут дольше прочих, не имея совсем никаких собеседников. Она же, Анна Петровна, и впрямь «боярышня» из благородной семьи, и Савельевых знала, да только было то много позже. А как могли все они очутиться в «саду со многими звероящерами», остается тайной Господней: быть может, Богу угодно было послать своим чадам особое испытание в твердости, вере и христианской любови друг к другу.
Похоже, Алёшу ее слова убедили.
По крайней мере, ночью можно было оставить его сторожить временный лагерь вместе с Викусей.
И то хорошо.

76.

Ночи тут никогда не бывали полностью тихими. Но сознание Дениса умудрялось сквозь сон фильтровать все раздававшиеся в окрестностях звуки, пробуждаясь только при ощущении явной опасности.
На сей раз доносившиеся откуда-то звуки были странными, но притом скорее жалобными, чем угрожающими.
Он протер глаза и поднялся.
Викуси с Алёшей в лагере не было. Цезарь тоже куда-то исчез. Обе кобылы нервно пофыркивали, но с привязи не рвались. Маша с Анной, умаявшись, спали.
А из темного леса раздавалось нечто вроде детского плача или козлиного меканья.
Денис взял в руки топорик, но девушек решил пока не будить.
Спустя некоторое время из чащи послышался Цезарев лай. И опять – истошное меканье.
Что за новая дьявольщина?
На всякий случай он разбудил Машу, а та – Анну. Обе вооружились, чем могли.
Через несколько долгих минут захрустели кусты.
Денис вышел вперед, готовый дать отпор.
На него выбежал заливисто лаявший Цезарь.
А следом показались Викуся с Алёшей. Алёша нёс на руках ребенка. Девочку в лапотках, грубом некрашеном сарафанчике и белой косыночке. Викуся же тащил на могучих плечах брыкавшуюся и отчаянно мекавшую козу.
– Это… что такое? – спросил Денис.
– Алёнушка, – ответил Алёша и поставил девочку на ноги.


77.

Маша кинула на Дениса многозначительный взгляд.
Похоже, Демиург внимательно слушал их вчерашний разговор. И решил исполнить походя высказанное Денисом пожелание: пополнить коллекцию исторических типов.
Алёнушка, как вскорости выяснилось из расспросов, была из семьи крепостных крестьян. И едва не стала жертвой прадедовских бесчеловечных порядков. Ее, отличавшуюся от других шестерых сестер хорошеньким личиком и звонким голосом, хотели забрать «в дом господской, да не в тутошний, усадьбешний, а в городской, увезти в Питер-град»… Назавтра мать должна была отвести ее на помещичий двор, чтобы, может быть, никогда уже не увидеть. Ведь кого из девок барин к себе забирал – те назад не вернулись, и что с ними сталось, никто и не скажет. «Его воля, что хочет – то сотворит с нами, бедными, надоскучишь – продаст»… Вот Алёнушка и сбежала, отпросившись в последний вечер за козою сходить. А сама – в лесок, где, по слухам, ведьма жила: «Чай, не скушает, я пожалостливей попрошу, пусть укроет, всё ближе от матушки»... И коза, Забавушка, увязалась за ней. Для Алёнушки-то она была как подружка, сама ее малым козленочком выходила, сама доила, чесала, пасла, на рога веночки из полевых цветочков навешивала, с козой в обнимку порой и спала… Никакую ведьму, вестимо, они не нашли, заблудились, да и лес оказался каким-то диковинным – вместо ёлок пошли вдруг «незнаемые древеса», вместо «вепрей, волков и сохатых» – «змеи ходячие» и «нетопыри с человечий рост»… Страху-то! А как начало в чаще темнеть – Алёнушка наземь пала, покаялась Боженьке в своеволии – и давай изо всех сил кричать да аукаться! И Забава ей вторила! Слава те Господи, белый пёс прибежал, а за ним два молодца – утешили, выручили, к людям вывели…
«Не гоните меня, люди добрые, – причитала Алёнушка. – Я служить вам буду с усердием, не глядите, что я еще махонька, я умею и шить, и прясть, и скотину блюсти, и песни играть»…
– Успокойся, детка, никто тебя никуда не прогонит, – обняла ее Анна. – Садись к огню. Кушать хочешь?
– Ой да, государыня-барыня, сильно хочу!
Маша вынула из горшка сбереженный для завтрака кусок ящеричного жаркого и протянула девчушке.
– Чай, скоромное? – удивилась та.
– Тут тебе не ресторан. Ничего другого не держим, – ответил Денис, подумав: значит, не так голодна, если еще привередничает.
– Вкушай, ибо дар се Божий, – наставительно молвил Алёша.
И Алёнушка, поколебавшись, вкусила.


78.

Утром они разглядели найдёныша.
Девчушка и впрямь оказалась очаровательной. Нежное, тонкое, улыбчивое личико, чуть лукавые карие глазки, тёмнорусая коса ниже пояса, врожденная грация в каждом движении…
Немудрено, что такую жемчужину заприметил искушенный помещичий глаз. И вполне возможно, что участь ее оказалась бы много завиднее, чем участь сестер и подруг, обреченных на скорое увядание от тяжелой крестьянской работы и многочисленных родов. Алёнушке, видимо, собирались дать приличное воспитание, дабы сделать ее… кем? Любимой игрушкой барина? Горничной его дочери? Звездой крепостного театра? Но ясно, что в родную деревню она не вернулась бы никогда. Будь она повзрослей, она бы, как знать, и сама могла согласиться на всё, что угодно, лишь бы кушать досыта и наряжаться как барыня. Однако тогда, вероятно, было бы поздно: превратить деревенскую девочку в куколку можно было лишь в нежном возрасте. Но Алёнушка понимала своей семилетней душой лишь одно: что ее навсегда забирают у «маменьки с тятенькой»…
– Всё равно ведь забрали, – заметил Денис, когда они с Машей обсуждали случившееся. – От судьбы не уйдёшь!
– Как и от Демиурга, – усмехнулась она. – Что ни делает, всё оборачивается ко благу. Пожалуй, я готова переменить свое мнение. Он – молодец!
– Знаешь, после вчерашней истории я опять начинаю подозревать, что Демиург – все же, видимо, женщина. Ты смотри: одним махом и девочку из крепостничества вызволил, и Алёше пару послал…
– Какую пару, Денис? Ей восьми еще нет!
– У Алёши нашего тоже еще молоко на губах не обсохло. А так, лет через этак семь-восемь – в самый раз. Нормальная разница. И по прочим параметрам они очень друг другу подходят. Наивные, набожные, изъясняются по-старинному…
– Да ну тебя! Сват выискался… Ты за них не решай, они оба – свободные люди!
Свободные?...
Как же. Ну-ну. И куда они денутся?...


79.

Накаркали.
Между Алёнушкой и Алёшей разразилась бескровная, но нешуточная религиозная распря. До сих пор всем в компании было, в общем-то, всё равно, какие он там молитвы поет и каким манером крестится. Просвещенная Анна была набожна, но нисколько не фанатична; Маша смутно верила в Бога и носила нательный крестик, однако в ее представлениях христианство представляло лишь одну возможную версию Истины, вполне сочетаемую с другими, включая языческие и магические; Денис же считал себя в лучшем случае просто агностиком, а в худшем – безбожником.
Но Алёнушка и Алёша тотчас заметили, что у каждого из них с верой что-то не так. Естественно: он-то родился и был воспитан еще до раскола, а она – уже после. Между ними лежало два века – Алёнушка, как явствовало из ее речей, родилась в конце XVIII, при царице Екатерине. И каждый был убежден, что его вера и его обряды – единственно правильные. Они едва не до драки спорили, двумя перстами надо креститься, или тремя! Алёнушка плакала, но не сдавалась: «Не желаю в аду за тебя гореть!»… – «Нет же, дщерь, заблуждением наущаемая, аз пребуду с Господними аггелами, тебе же в пещи диавольской искупати грех неизбывный»…
Посредницей вновь пришлось выступить Анне.
Когда навзрыв рыдавшую девочку забрала к себе Маша, Анна отозвала Алёшу и начала исподволь объяснять ему про раскол. Но при этом пришлось сделать краткий экскурс в историю. Алёша уже понимал, что, коль скоро были прошлые времена, то возможны и будущие, и что Бог, коли вздумает, может сложить все времена, как свиток пергамента или материи, и пропустить друг сквозь друга (этот образ Анна придумала, сорвав длинный лист и соорудив из него сперва спираль, а потом лист Мёбиуса). Но про то, что случилось в России после смерти царя Иоанна Васильевича, Алёше, естественно, было неведомо. Для него было тяжким ударом узнать, что династия Рюриковичей после Феодора Иоанновича пресеклась, и что в результате длительной смуты и гражданской войны в Москве воцарились потомки рода Романовых. А потом, спустя триста лет, и их ниспровергли, и нет теперь на Руси никакого наследного государя – народ всякий раз выбирает себе самодержца, как вздумается…
Алёша был в замешательстве.
Рушился весь его мир.
«А вы-то, вы», – обратился он к Денису и Маше. – «Вы-то – веруете?»…
– Веруем, веруем, – поспешила заверить его Маша, наступив Денису на ногу, чтобы не брякнул чего-нибудь неуместного.
– И… церкви Божии имаете?
– Да сколько угодно! – похвасталась Маша. – Поглядел бы, сколько их Лужков понастроил! Один храм Христа Спасителя чего стоит!
– И весь народ троеперстием крестится?
– Да практически весь! Начиная с выбранного царя, которого мы зовем президентом! – отозвалась Маша. – Но и раскольники-староверы у нас тоже есть. Сохранились с тех самых пор. И никто их особенно не притесняет. Патриарх, разумеется, не в восторге, но в тюрьму никого не сажают, на каторгу тоже за это не шлют. У нас каждый волен креститься, как ему нравится!
– Или даже совсем не креститься, – всё-таки вставил слово Денис.
– Как то можно? – изумился Алёша.
– Ну… этих… магометан у нас тоже много, – уклончиво объяснила Маша. – Иудеев, буддистов и прочих… Что же им, запрещать молиться по-своему? Видишь Солнце, Алёшенька? Оно равно светит всем тварям, и нам, и тебе, и коню, и козе, и хищному звероящеру! Так и Бог – один! Его хватит на всех!
Почему-то этот простой аргумент Алёшу слегка успокоил.
Коли уж в 2000 году Господь не обрушил на еретиков свою кару, учинив второе пришествие, и допустил, чтобы на святой Руси при отсутствии богопомазанного государя мирно сожительствовали правоверные с еретиками и бусурманами, то не Алёше же, сыну Савельеву, восставать против воли Его…
Так им удалось отстоять свободу вероисповедания в своем мезозойском раю.
Но после этой дискуссии Маша с Денисом лишь укрепились во мнении, что Алёше, отягченному знанием будущего, вернуться в его XVI век будет теперь невозможно.


80.

От бывшего стана они ушли не особенно далеко. Столь пёстрой компанией, да еще с лошадьми и козой, быстро передвигаться по доисторическому бездорожью было тяжеловато. И незачем. Всюду – одно и то же. Папоротники, хвощи, плауны, тростники, небольшие овражки, холмы, кое-где – известковые скалы. Змеиха, как знали Денис и Маша, текла к морскому заливу, и, чем ближе к дельте, тем оба берега должны были становиться болотистее.
Обнаруженное Алёшей новое место отвечало всем их запросам. Оно было в меру открытым и в меру защищенным, располагаясь на невысоком плоском холме на берегу ручья, впадавшего в Змеиху. Растительность, покрывавшая склоны холма, была не очень густой, и ее не так уж трудно было свести на нет или приспособить к собственным надобностям. В первый же день они соорудили загончик для лошадей и козы, поставив внутри ограды шалаш для себя. Небо хмурилось, и хотя сильной бури никто не ждал, мокнуть тоже не очень хотелось. Вырыв в земле углубление, девушки сделали нечто вроде камина и занялись приготовлением пищи. Алёнушка неустанно таскала хворост и следила, чтобы огонь не погас. Викуся продолжал валить плауны, расчищая площадку под будущее строительство. Алёша пытался сделать из длинных веток навес над животными. Денис обследовал холм и ближайшие подступы к нему, прикидывая в записной книжке, как разумнее будет расположить жилье, хлев и прочие сооружения…
Доносившиеся из джунглей и со стороны Змеихи вопли кормившихся, бултыхавшихся в воде или дравшихся меж собой динозавров никого уже не пугали. Лишь бы ящеры не решили протопать прямо через человеческий стан, но с чего травоядная и предельно тупая махина попрётся через мелкий ручей на холм, где и еды-то нет никакой? Хищник – может, но с хищником они теперь справятся. Оружие, благодаря опричникам, есть. И людей не так уж мало – трое мужчин и две взрослые женщины, да и шустрая Алёнушка на подхвате.
Других претендентов на их убежище вроде бы нигде не просматривалось.
«Оно и к лучшему», – подумал Денис.


81.

Несколько дней они дружно трудились над возведением частокола, хлева и хижины. Был предусмотрен даже незамысловатый сортирчик – ведь бегать каждый раз поодиночке в ближайший лесок было хлопотно и не совсем безопасно. Стройкой руководил Денис, распланировавший участок и нарисовавший проекты всех сооружений, но в технологии лучше разбирался Алёша, уже имевший подобный опыт, а рубкой леса и перетаскиванием брёвен, веток, тростника и песка заведовал самый сильный – Викуся. Маша и Анна помогали всем и во всём, а Алёнушка ухаживала за животными, доила козу, занималась стряпнёй и веселила компанию звонкими песенками.
Различие языков и привычек постепенно сглаживалось. Быстрее и легче прочих перенимала новые словечки, конечно, Алёнушка. Викуся начал составлять из своих междометий понятные фразы, включая в них всё больше чисто произносимых слов, в том числе нетрудных двусложных вроде «давай!» и «туда!». Анна спокойно употребляла немыслимые в ее времена выражения вроде «стройматериалы» и «перекур». Никаких перекуров, конечно, в буквальном смысле у них быть не могло – Алёша не ведал, что такое табак, а прочие, хоть и ведали, даже в прежней жизни не употребляли. Кстати, Алёшин стиль тоже сделался чуть менее витиеватым. Он по-прежнему ежеутренне и ежевечерне пел свои архаические молитвы на церковнославянском, но в другое время был вовсе не прочь составить втору Аннушке, напевавшей романсы и популярные песни. И вскорости в старомодных речах Алёши замелькали невольно вставляемые цитаты из репертуара XIX столетия.


82.

«Просто идиллия», – заметил Денис, когда у них с Машей наконец-то появилась возможность остаться наедине и спокойно поговорить.
– А что тебе не нравится? – чуть насмешливо поинтересовалась она. – Мы ведем здоровую размеренную жизнь на лоне природы, добывая хлеб в поте лица своего. Отношения в коллективе сложились вполне гармоничные: поползновений на братоубийство пока не выявлено. Чужой жены и чужого осла тоже никто себе не желает. Назревавший религиозный конфликт удалось ввести в цивилизованное русло. Успешно развивается народное творчество и художественная самодеятельность. Семимильными шагами продвигается просвещение масс. Уклон, правда, ярко выраженно гуманитарный – история, языки, родная словесность и музыкальная литература, – но скоро введем в программу и математику. Учебник еще не весь изведен на растопку. Так что наш Демиург может быть доволен: подопытные оказались примерными паиньками. Лучшими, можно сказать, представителями своего народа в разные времена существования великорусского этноса.
В ее тоне сквозила уже неприкрытая горечь.
– Да уж, питомник удался на славу, – подхватил Денис. – Три пары, и все – хоть куда: сплошные красавцы и умницы. Осталось исполнить последнюю директиву: «Плодитесь и размножайтесь».
– Не терпится? – потрепала она его по отросшим вихрам.
– А разве я только о нас? – отпарировал он. – У Викуси гормоны тоже, знаешь, бурлят – ты же видишь, с какой страстью он валит стволы…
– И как ты себе представляешь медовый месяц в общем бараке? На глазах у детей?
– Ну… Алёнушке, думаю, дело привычное. В деревнях так жили всегда. В одной горнице – бабка, дедка, папа с мамой и мал-мала-меньше по лавкам. Викуся бы тоже вряд ли сильно смутился. Да и Алёшу пора просветить, что к чему.
– Какой ты, однако, циник!
– Не циник, Машунь. Просто трезво гляжу на вещи. Отдельное бунгало нам светит не очень скоро.
– Вот именно. Значит, надо умерить свой пыл.
– Мадмуазель, вы жестоки!
– Я просто не лишена чувства ответственности. Денис, пойми, когда нас было двое, мы еще могли позволить себе делать то, что нам хочется. А сейчас – уже нет. Эти люди видят в нас лидеров. Ведь недаром Алёша зовёт тебя «князем». И Викуся признал твое первенство, хотя он сильнее, старше и много опытнее в этом мире. Все мы только-только начинаем превращаться в какое-то общество. И не самое худшее, между прочим. Подлецов, садистов и жлобов тут нет. У меня создалось впечатление, что Демиург и вправду произвел отбор кандидатов – в западню мог попасть кто угодно, но собрались в итоге сплошь приличные люди.
– Неприличных мы укокошили…
– Тоже ведь не случайно! Выжить мог и злодей Варсонофий, и Савелий, Алёшин папаша, который вряд ли был агнцем…
– Маша, милая, в честной драке имеет шансы выжить не тот, кто прёт на рожон, а тот, кто первым признает свое поражение. Батьку Савелия, кстати, уложили не мы, а взбесившийся стегозавр.
– Он был вашим орудием, стало быть – и орудием Демиурга.
– Или Бога?
– Может, и Бога. Пока их пути и методы совпадают, я не буду противиться ни тому, ни другому.
– Кстати, набожная ты моя… Мне, признаться, не очень по нраву, что я остаюсь в меньшинстве и мои права ущемляются.
– Какие права?
– На свободу совести. Лично я остаюсь убежденным атеистом и антицерковником. Почему Алёше дозволено вести религиозную пропаганду, а мне антирелигиозную – нет? Вы что, хотите построить тут маленькую, но могучую теократию?
– Тебя же не заставляют молиться.
– Ещё чего не хватало! Инквизиция, часом, у вас пока не предусмотрена? Начнете с сожжения учебника математики, потом перейдёте на личности…
– Но, Денис, ты и в самом деле у нас в меньшинстве. Алёша с Алёнушкой просто не мыслят жизни вне Бога. Для Анны это тоже естественно, хоть она человек либеральный и мягкий. Я… ты знаешь, что думаю я.
– Сумбур у тебя в головке, дитя моё, знал бы пастырь Алёша, чего там намешано – открестился бы как от «дщери порока»! Он, несчастный, не видел, как ты приносила жертвы «духам здешней земли» и вела со мной речи о магии… Колокол, миленькая, зазвонил бы и по тебе, и причем очень скоро!
– Да ну тебя, Алёша не стал бы…
– Он фанатик. Упёртый. Из того же теста, что протопоп Аввакум. Или Вова Ульянов.
– Вот поэтому, Денис, нам нельзя совершать сейчас непоправимых поступков. Если мы образуем семью и отделимся, поставив себе шалаш хоть на этом же склоне холма, между нами и ними проляжет граница. И духовным авторитетом в том лагере запросто может стать благонравный Алёша. Викуся, к несчастью, слишком прост и безграмотен, Анна – податлива. Если это случится, нас ждут невеселые времена. Понимаешь?
И он согласился с ней.
Как всегда.


83.

Они успели вернуться в стан аккурат к вечерней молитве.
Алёша пел очередную стихиру, Алёнушка с Анной пытались ему подпевать, но мелодия старинного распева была для них непривычна, и трехголосие получалось нестройным. Викуся стоял рядом с Анной и невпопад крестился и кланялся. Обряд его, видимо, мало трогал, но ради Анны он был готов и на большее.
– Видишь? – сокрушенно покачал Денис головой.
– Вижу, – пожала Маша плечами. – И что? Запретить? Разогнать? Ничего ведь плохого они не делают.
– Но и хорошего тоже, – обозленно заметил Денис. – Охмуряют приличного парня.
– Совсем недавно ты называл его идиотом, дебилом и…
– Каюсь: я был неправ. По сравнению с этим Алёшей Поповичем наш Викуся – талант-самородок. С ним надёжно и весело, он не занудничает…
Молебен закончился коллективным исполнением «Отче наш».
Маша с Денисом поспели точно к ужину. И уселись есть, не удосужившись перекреститься. Алёша поглядел на них с выражением крайнего недоумения.
«Мы… уже помолились. В лесу», – выкрутилась из неловкого положения Маша, легонько толкнув Дениса.
– Ну, и с Богом за трапезу, – примирительно улыбнулась Аннушка. – Кстати, дорогие мои, мы решили, что Витеньку можно уже начинать подготавливать к принятию святого крещения.
– Это зачем? – резковато осведомился Денис.
– Как… зачем? – подняла она брови и ответила, нежно зардевшись: – Ведь нельзя же венчать некрещённого…


84.

Остановить Викусю было немыслимо.
С неистовым рвением он возобновил геркулесовы подвиги, роя землю для выравнивания площадки, валя плауны и таская брёвна для сооружения новой хижины, где они должны были поселиться с Анной, как только поженятся.
Приобщение неофита к азам благочестия происходило гораздо труднее и медленнее. Вместо «Отче наш» он запросто выдавал «Вот те на!», крестился всей пятернёй, постоянно путая право и лево, а уж растолковать ему догмат о Троице не мог бы никакой златоуст. Рассказ Анны о воскресении и вознесении Христа привел Викусю к излюбленной мысли о том, что Спаситель был космонавтом. Ну, и тому подобное. Хорошо, что Алёша понимал далеко не всё из того, что он молол на своем тарабарском наречии – не то бы и Викусю нарек «исчадием сатанинским».
Но Викуся так сильно старался исполнить желание Анны и стать хоть немного достойным ее, что Денис уже не пытался вмешиваться в процесс его катехизации. Он даже пожертвовал завалявшийся в шортах пятирублевик на изготовление креста для Викуси – Алёша вызвался сделать это своими руками, то ли не доверяя священную миссию «еретику», то ли мысля себя более искушенным в работе с металлом. В чем, пожалуй, был прав. Алёша хотя бы видел, как работают кузнецы, оружейники и кольчужники, а Денис – никогда.
Ну, и флаг, то бишь крест, ему в руки.


85.

Наконец, день настал.
Дом для новобрачных был кое-как возведен: на этапе отделки в работу включились и женщины, постаравшиеся придать обстановке минимальный уют. Конечно, в былой своей жизни Аннушка и представить себе не могла бы, что когда-нибудь согласится спать в конуре без окон и дверей, но после месяцев бесприютных скитаний и такое жильё ей казалось вполне приемлемым.
Оставалось крестить жениха.
Кроме Алёши, исполнить эту миссию было некому. Священником, разумеется, не являлся и он, но дозволено ведь совершать это таинство даже лицу не духовного сана, если обстоятельства таковы, что иначе никак невозможно. Это был ровно тот самый случай.
Алёша, возомнивший себя чуть ли не Иоанном Крестителем, поначалу настаивал на том, чтобы обряд совершился в водах Змеихи. Но Маша, напирая на то, что Змеиха действительно кишит если не змеями, то ящерами всех мастей и размеров, уговорила его выбрать на роль Иордани ручей, протекавший возле холма. Ведь не очень прилично было бы, если в самый торжественный миг из реки вдруг вынырнул брахиозавр. А в ручье и возле него водилась лишь мелкая живность, на которую они теперь обращали внимания не больше, чем на шмыгавших некогда по двору кошек и кур.
Крёстной матерью выбрали Машу – да, собственно, никакого другого выбора у них не имелось. С крёстным отцом ситуация вышла еще интереснее. Денис отказался в этом участвовать – но отказ его, как ни странно, был воспринят как должное: Аннушка объяснила Маше, что, коль скоро они с Денисом тоже намереваются пожениться, то кумою и кумом им становиться нельзя. По церковным каноном это считалось бы кровосмешением. И пришлось Алёше выступить сразу в двух лицах: совершающего обряд и духовного воспреемника. Он отнёсся ко всему с чрезвычайной серьезностью и накануне события целый день держал строгий пост, ничего не вкушая, кроме чистой воды, и с утра до вечера читая молитвы.
Рано утром, едва показалось солнце, вся компания спустилась к ручью. Женщины повязали платочки, сделанные из обрывков неиссякаемой Анниной нижней юбки. Денис прихватил мобильник, чтобы зафоткать такое событие.
«Креща-ается раб Бо-ожий Викто-ор», – завёл Алёша своим ломким тенором.
– В добрый час! – неожиданно донеслось из-за спины Дениса, который искал наиболее впечатляющий кадр.
Это было как гром среди ясного неба.
Весь покрывшись испариной, он обернулся.
У кромки леса на другом берегу стояла незнакомая женщина.