О. Э. Мандельштам-Поэт и время

"Мы боимся в сумасшедшем главным образом
 того жуткого абсолютного безразличия,
 которое он выказывает нам...
И подозрение в безумии падает на поэта."
О.Э.Мандельштам, "О собеседнике"




В первых строках автор (и по совместительству лирический герой) четко определяет своё положение:
"Ещё далёко мне до патриарха,
Ещё на мне полупочтенный возраст,
Ещё меня ругают за глаза на языке трамвайных перебранок..."

Стихотворение было написано в 1931 году, Осипу Эмильевичу как раз исполнилось сорок лет: перелом, рубеж, особенно если учесть, что за это время сменяются две эпохи, два мира - и общепризнанных, и по личному "внутреннему времени" поэта; Мандельштам начинал писать в и о Серебряном веке, а жить ему пришлось в так называемой Совдепии.

На первый взгляд, в стихотворении нет характерных для мужского "кризиса среднего возраста" примет: воспоминаний "юности удалой", жалоб на упущенную любовь, бездумно растраченную молодость, одиночество и прочее. Хотя...
"Когда подумаешь, чем связан с миром,
То сам себе не веришь: ерунда!
Полночный ключик от чужой квартиры,
Да гривенник серебряный в кармане,
Да целлулоид фильмы воровской..."
Действительно - ерунда, хлам, "предметы обихода", выражаясь казённым языком; но это единственный мостик между душой поэта, оставшейся "там" и "тогда", и реальностью, пусть воображаемый мостик - какой уж здесь "полночный ключик" во время коммуналок?! Гривенники штампуют из дешёвых сплавов, а "фильмы" снимаются про успехи советского сельского хозяйства, вождей, да героев гражданской войны.
А было: синематограф, Париж или Петербург-Петроград, умопомрачительные женщины и элегантно-благородные злодеи, Чарли Чаплин, Мери Пикфорд, Вера Холодная - Господи, да что и говорить! Немые фильмы с тапером-пианистом! По окончании сеанса - в кабак "Бродячая собака", актрисы, кокаин, мокрые проспекты, "рыбий жир фонарей и кандалы дверных цепочек"...

После изобретения звукового кино "немые" актёры оказались не у дел - они умели выражать сильные чувства мимикой и жестами, символами (чем-то походя на актёров древнегреческого театра), но молча... Так, знаменитая Вера Холодная снималась в звуковых фильмах, но успеха эти ленты не имели.

Мне кажется, Мандельштам страдает так же, он пытается говорить в советское время на языке Серебряного века, но никто его не слышит - как будто за стеклянной стеной; поэт заново открывает такой удивительный,прекрасный и невыразимо чужой мир; он бродит по улицам:
"То усмехнусь, то робко приосанюсь,
И с белорукой тростью выхожу;
Я слушаю сонаты в переулках,
У всех лотков облизываю губы...";
заглядывает в китайские кварталы, где "чистые и честные китайцы играют в узкие нарезанные карты, и водку пьют, как ласточки с Янцзы", снимается у уличных фотографов, идёт "к воробьям и к репортёрам", глазеет на трамваи и удивляется тысячу раз знакомым шедеврам в "чудных вертепах" музеев, любит "страусовые перья арматуры в начале стройки ленинских домов" ( странная метафора, не правда ли? А по-другому Мандельштам сказать не может, не умеет, он дитя века, как и актёры немого кино)...
Ключевая фраза стихотворения замаскирована своей кажущейся простотой и откровенностью ровно посередине между первыми и последними пятью строфами:
"...Я не живу, и всё-таки живу."
Вдумайтесь, это ведь не о биполярности существования, совсем нет, а маленькая ловушка для читателя, расчитанная на бинарность восприятия - Мандельштам проверяет: ты такой же как и все, или нет? Общая правда лежит на поверхности - о том, что поэт здесь и сейчас лишь сторонний наблюдатель, но если посмотреть с другой стороны, становится ясно - это не с ним что-то не так, это с нами что-то не так - а Мандельштам единственный по-настоящему ЖИВОЙ
"...И до чего хочу я разыграться -
Разговориться - выговорить правду -
Послать хандру к туману, к бесу, к ляду, -
Взять за руку кого-нибудь: будь ласков, -
сказать ему, - нам по пути с тобой..."
"Попутчиков" советская власть не принимала категорически. Осип Эмильевич Мандельштам умер (по непроверенным данным) в 1938 году, опять же по непроверенным данным - в психиатрическом отделении тюремной больницы. Если верить свидетельским показаниям его сокамерников, Мандельштам перед смертью писал стихи.
"...Такой-сякой! Ну что ж, я извиняюсь, -
Но в глубине ничуть не изменяюсь..."