Мертвое море, живые люди. Пятая серия

Пуля пронеслась мимо или Курица была тухлой.



 Уже в третий раз жизнь дает мне возможность стать героем.

Первый случай упал на меня осенью 1962-го или 63-го года. Я учился в первой в Одессе экспериментальной школе, которую скромно называли «Школа номер сто шестнадцать». Она находилась на углу улиц Свердлова и Греческой, над знаменитым хулиганским районом, нежно именуемым одесситами «Канава».
Канава вела к входу в одесский Орденоносный Морской порт, хотя речного порта, в связи с полным отсутствием рек, в Одессе нет, и не предвидится даже сейчас, когда в Украине успешно строят начальную стадию капитализма. Могли бы и подвести к городу хотя бы неполноводную речушку, чтобы подача воды в туалеты и ванные не прекращалась около полуночи.

Так вот, в этой школе учились хорошие, умные дети, исключая меня. Я и стал тем самым экспериментом. В школе были только старшеклассники: десять девятых, десять десятых и ни на единицу больше – одиннадцатых классов. «High school», как теперь принято называть подобные заведения.
О, это была прекрасная школа! Мы ее обожали. Элита – классы программистов, чуть пониже – классы радиоэлектроники. Были классы пионервожатых, чертежников. В последних двух - почти не было мальчиков. В них учились самые красивые девочки со всего города. В первых двух – почти не было девочек, и там учились оч-чень умные мальчики. Я уже говорил Вам, что попал под эксперимент, с трудом влез в радиоэлектронику.
Школа дала миру сильнейших ученых, лучших капитанов КВН-команд, и именно две КВН-команды этой школы, в одной из которых и я случайно подвизался – эксперимент! - стояла у истоков одесского кавээна. Например, КВН-команду МФТИ по очереди возглавляли два выпускника нашей школы. Школа дала миру не только ученых и шутников, но и актеров, и вообще – людей широкого кругозора. Не стану перечислять десятки имен, известных в России, в Украине и в мире, потому что речь в этом романе – не о школе №116, а о ...девочках из классов пионервожатых и чертежников.

В те годы сексом еще почти не занимались. С девочками ХОДИЛИ, обычно - стаей. Носили их портфели, обнимались по вечерам в парадных, вздыхали на парковых скамейках. На школьных вечерах – приглашали на танцы, прижимались, если получалось. А в школьные часы – глазели, встречаясь на переменах, при перебежках из класса в класс, которые назвались (в виде эксперимента) аудиториями.

Так вот, на одном из шикарных (поверьте на слово) школьных вечеров, которых с нетерпением ждала вся школа, мой тогдашний друг Ю. К. прижался к девочке. А та девочка нравилась какому-то хулиганчику из Канавы. Каким образом канавские парни, чуя добычу, попадали на школьные вечера, и по сей день остается загадкой, почище того, что делал Иисус в детстве, и где он был до своего 33-летия, то есть, до прихода в Иерусалим. Однако на этот вопрос уже успешно ответили очень ученые историки и археологи, найдя неизвестный вариант Евангелия, датируемый, кажется 6 веком, и подробные описания жизни Иисуса в буддистских монастырях.
На первый же вопрос ответа нет. Хулиганы проходили везде, как сейчас – Новые русские.

На следующий день после того злополучного вечера, закончив уроки, Ю.К., ваш неуемный слуга и еще три мальчика шли летящей походкой из школы в направление дома Юрия, обсуждая планы следующего вечера. Настроение было превосходным, погода – отличной. Нам оставалось пройти через два проходных двора.

Вы замечали странное противоречие: чем больше у человека в голове, чем он способнее и талантливей, тем менее спортивный вид он имеет? Мышцы не выпирают, драться не умеет, животик не висит, но заметен девушкам. Но они любят в таком человеке не силу, а ум и популярность. Целоваться с таким мальчиком приятнее, чем с хулиганчиком. Во-первых, от него не пахнет алкоголем, а только – табаком, во-вторых, он не применяет к девочке силу, а молча грустит и вздыхает, прикасаясь к начинающей выпекаться груди.

... Юру били долго, кулаками, в лицо. Потом швырнули его на землю, и продолжали бить ногами. Он не кричал, только охал. Кровь залила его белоснежную рубашку, пятна крови были заметны на серых булыжниках проходного двора. Нас, его попутчиков, прижали к стенам. Каждого из моих друзей держали по два человечка, меня – трое, потому что я был чуть выше ростом и полнее других. Юру били четверо. Я видел только ноги в скороходовских тяжелых башмаках, кровь.
Случайно услышал:

«Еще раз дернешься, жид, я тебя порежу!», - ко мне что ли?

Изо рта Юры вылетела струя крови, я видел кровь впервые в своей жизни. Струя была длинной, с утолщениями в середине. Я четко понял, – сгустки.
Эта картина стоит перед моими глазами всю жизнь, как вечный памятник собственной беспомощности и обреченности.
Каждый из нас получил напоследок по удару кулаком в лицо. Но это было не больно, а обидно. Мы подняли Ю. К. с земли. Кажется, оправдывались. Извинялись. Потащились к дворовой колонке. Чтобы промыть раны... Чужие раны. Плакали все. Кроме Юры. Спустя годы он стал знаменитым ЮКОНом. Его уже нет с вами.
А я пока жив, и не стал героем.

«Всю ночь кричали петухи
И шеями мотали,
Как будто новые стихи,
Закрыв глаза, читали.

И было что-то в крике том
От горькой той кручины...»


Второй случай выпал мне в жизни в морознейшую ночь на Новый 1968 год.
 Я тогда жил на казенных харчах в проклятом Забайкалье, служил в стройбате, километрах в ста от китайской границы. Паршивое было времечко. Лучший друг Союза Мао заявил, что встретит Новый год в Чите и Иркутске. Мы тогда не знали, что коммунисты любят блефовать.
А автомат я держал в своей жизни только один раз – когда присягу принимал. Автомат со спиленным бойком. Наши офицеры оружия не носили. Но были, не волнуйтесь, были пистолеты в сборной щитовой казарме Штаба, в сейфе. И то, что вкладывают в них, тоже там хранилось. Кажется, это называют пулями.
Так вот, накормив нас котлетами с вечера, только по праздникам случалось такое чудо, посреди ночи объявили боевую тревогу. Мы выскочили из казарм, построились, как умели. Командир части, полковник Люсин, пытаясь втянуть видимый со спины живот, подпоясавшись портупеей с кобурой, торжественно прокричал, разбрызгивая замерзающие в полете слюни:

- Противник внезапным ударом пересек реку Турга и движется в направление нашей части. Всем поротно занять оборону вокруг свинарника! Курить запрещаю. Громко разговаривать – тоже. Окапываться (???!!!). За неподчинение - дисбат, вплоть до расстрела на месте. По закону военного времени. Напра-во! Бе-егом – марш!!
 Мы повернулись, как умели, и потопали вприпрыжку, в валенках и ватных бушлатах, к невидимому в полной темноте, но такому пахучему свинарнику. Легли в снег. Лежим. Лежим. Лежим, болтаем анекдоты. Командир роты, муж непутевой жены, капитан Сорока, вдруг громко вскрикнул:

- Бл..., мотоцикл украдут!

Мы захохотали.
Подбежал колобком Люсин и выдал:

- Сволочи! Морды наели! Всех перестреляю! Рядовой Кейсер, б...ь одесская, сгниешь на губе! И ты, козел, - тоже! (Моему другу.) Земляки, ё..............ь! Два наряда вне очереди! - И громко, - Курить можно!

И второй раз я не стал героем. А виновен в это раз – Председатель Мао. Ходят слухи, что он давно умер, и дело его больше не живет.

***

Камера замерла, как Александр Матросов перед броском на вражеский ДЗОТ, и приготовилась к бою с мусульманским рюкзаком.

Попытка номер три. Четвертой уже никогда не будет, точно знаю.
Я зорким орлиным глазом следил за штуками Рюкзака. Он поднялся уже до самого сучка, медленно перевернулся. Их него выпало одеяло и нечто похожее на книжку, толстую. Я мысленно закрыл уши и приготовился проглотить слюну, чтобы не лопнули перепонные барабанки при взрыве.

Последовала мёртвая тишина. Стыдливо выключив камеру, схватил за руку ТХ, готового прикрывать меня своей хорошей грудью, я бросился в сторону надземного перехода к поезду очень северного направления, чтобы убыть в Хайфу.
Курица была тухлой. Ну, не выйдет из меня героя, что поделаешь...

... Прошло полтора часа. Я просматривал распечатки тех работ, которые собирался читать на встрече с инвалидами в колясках и с помадой на парализованных губах. Это были стихи Люче и Ростовской, Неймана и Генчикмахер. Просматривал и свои опусы.
Через проход в вагоне сидели двое интеллигентного вида «наших» и тихо, красиво беседовали. Честное слово, у меня нет привычки прислушиваться, но вдруг отчетливо понял из их разговора, что в Хайфе – больше, чем ОДНА остановка.
Установив тесный телефонный контакт с Мишей – мужем Людмилы, мы договорились, где встретимся.

«- Что за станция такая,
Зипуны или Ямская?
А с платформы говорят:
Это город Ленинград...»



Презентация №1


Всё оказалось совершенно не так, как ожидал.


Продолжение следует