Снегурочка, стр. 2

«Утро.
Четвертый день.
Патология.
Серафима Николаевна, заведующая отделением патологии родильного дома.
Короткий осмотр.
– Сегодня принимать пищу я тебе запрещаю.
Перетянутая последними днями струна звонко лопнула и что-то огромное и тяжелое заскрежетало, пробивая легкие, диафрагму, желудок, матку, ребеночка моего…
Минуты стекали по стене солнечными бликами. Вся съеженная, в страхе от предстоящего, боялась пошевелиться. Ни сил, ни желания думать. Скованное сознание. Неподвижный взгляд.
Если долго смотреть в одну точку, отстраняясь от звуков, запахов, мыслей, чувств, ощущений, можно увидеть движение солнца, невыносимую обреченную неизбежность движения.
Семьдесят восемь минут.
Привезли каталку. Потолкали вниз в операционную. Мозг отстраненно, тупо регистрировал ненужные мелочи. Скрип колеса, санитар, перегоревшая лампа, трещинка на стене, порог лифта…
В кресле под операционной лампой страх подкрался и обступил со всех сторон.
– Расслабься, – и тут же что-то воткнулось. Я даже не успела заорать от дикой боли. А потом какая-то гадость потекла внутрь меня.
Отвезли обратно.

И через два часа это началось.
Плохо соображая, пыталась найти наименее болезненное положение.
Не кричать еще можно было, но стоны, жалость к себе и жалобы на судьбу сдержать было уже невозможно. Голова раскалывалась от нереальности происходящего – ясность мыслей и ощущений смешивалось с абсолютным равнодушием ко всему окружающему и сосредоточенностью внутри себя.
Лежать стало невыносимо. Начала ходить.
Угол, угол… Угол, угол, стена… Час.
Угол, угол… Угол, угол, окно… Час.
Схватки становились сильнее, больнее, скорость шагов вместе с ними увеличивалась.
Угол, угол. Угол, угол, стена. Угол, угол. Угол, угол, окно. Час.
По ногам хлынула жидкость.
Появилась Серафима Николаевна.
Клизма.
Туалет.
Душ.
Скрип колеса. Лифт.
Стерильная кафельная отрешенность.
Боль!
…
Закатив глаза, я скатывалась в темноту и неизвестность.
– Мертвый…»

Она в ужасе раскрыла глаза. Все мокрое: белье, простыни, тело, щеки, ресницы. Липкий страх обхватил ноги, всосался в сердце.
Уже через секунду поняла – проснулась. Но кошмар еще долго цеплялся за внутренности воспоминаниями.
В тот страшный период ничего нельзя было изменить. На тридцать второй неделе у нее обнаружили позднюю патологию плода, девяностопроцентный летальный исход.
Не умея остановиться, прошлое возвращалось и возвращалось, теребя нервы, сбивая дыхание и пульс. Пытаясь успокоиться, она смотрела в окно.
В окно пятого этажа, когда она лежала, а подключенная к компьютеру, лежала она сейчас почти всегда, ей были видны только покатая крыша и два последних этажа дома напротив. Общежитие. Ноябрь, декабрь, январь… пейзаж за окном не менялся. Осень затянула небо тучами, облила серой краской старую крышу и перекрасила этой же краской стены. Даже окна были невыразительные, лишь по ночам зажигаясь мутными желтыми пятнами.


В этот год зима все никак не приходила…
Что–то невероятное мешало ей, наконец-то, начаться. Но она старалась: то падая утренним мокрым снегом, который через час уже превращался в осеннюю грязь и слякоть, то захватывая цепкими коготками влажную землю и лужицы грязи и не в состоянии удержать, снова отпускала…
Обнаженные ветки, обескураженных таким поведением зимы деревьев, источали женственный весенний запах. Почки на них, словно девичьи груди, наполненные жизненной силой, готовы были брызнуть сладким соком при малейшем прикосновении. Обнаглевшая трава, попирая все законы природы, яркой зеленью ползла по голой земле. По утрам пели птицы, будто это был не хмурый январь месяц, а юный апрель. По ночам, сбитые с толку коты, кое-где заводили свой раздирающий душу мяв. Бездомные собаки сбивались в стаи.
Смятение и нервозность овладели природой, раздраженность и беспокойство, паника и тревога... Все ждало чистоты снега, ледяных холодов, морозного неба... Не потому, что это нравилось или хотелось... А потому, что это должно быть сейчас, уже давным-давно должно случиться, произойти, наступить, свершиться... Свершиться и остаться... Остаться и удовлетворить законы природы. Трещали по швам устои, привычки, правила, каноны…

Запоздавшая маршрутка подъехала к остановке, заехав в лужу. Колеса никого грязью не обдали. Но теперь, чтобы сесть, нужно было сделать шаг в жидкое грязное месиво.
Громко хлопнув дверью, водитель побежал к ларьку за сигаретами.
Негодующая очередь зароптала.
Из-за задержки – вот уже 15 минут как микроавтобус должен стоять на остановке – она и так уже была почти на взводе:
– Сколько же можно ждать?
– Что за фигня!
– Совсем работать не хотят…
Но садиться нужно, поэтому, кто-то громко ругаясь, кто-то – про себя, кто-то молча, но с недовольнейшим лицом, наступал в лужу.
Исторически сложилось, что в этот, первый, утренний рейс, садились, практически всегда одни и те же люди. Они уже знали друг друга, как могут знать люди, каждое рабочее утро встречающиеся в одно и то же время в одной и той же точке города. У каждого было свое место. И даже водители, если кто-либо вдруг опаздывал, терпеливо выжидали несколько минут. На передние сиденья на следующей остановке садилась Антонина Александровна. Поэтому впереди всегда оставались два свободных места, которые, на всякий случай, первый входящий занимал для нее.
Вообще, обстановка всегда была доброй и дружелюбной. Обычно переговаривались, обменивались мнениями и новостями.
Но бездействие заснувшей природы давало свои результаты. Сказывалось на людях отсутствие атрибутов, положенных по статусу зиме. Чем дальше шествовала бесснежная зима, тем молчаливее и напряженнее становилось в салоне маршрутного такси.
То музыка в наушниках чересчур громкая, то покашливание слишком частое, то свет в салоне излишне ярок или тускл, то кто-то кого-то толкнул, то дохнул вчерашним ужином.
Сегодня первым в маршрутку вошел хорошо одетый мужчина. В очках дорогой оправы, идеально черном пальто и шляпе. Сел сам, занял два места впереди, положив газету и пачку сигарет.
Последними – влезла молодая пара. Нагловатый молодой человек спихнул газету с сигаретами, усаживая свою подругу.
В едином порыве пассажиры хором, словно каждое утро репетировали, выпалили:
– Занято!
– Вы что не видите, что места заняты?
Устраивающийся на сиденье парень как будто ожидал такой реакции, не задумываясь, выпученными глазами нахально оглядывая салон, произнес:
– Купите себе такси и занимайте, сколько хотите, – он ухватил за рукав вставшую было подругу и усадил рядом с собой.
Хлопнула дверь водителя. Завелся двигатель. Зазвучало радио: «Сегодня одиннадцатое января, синоптики обещают плюс пять и кратковременные дожди…»
Микроавтобус двинулся по маршруту.

Антонина Александровна была крупной женщиной. Очень крупной. Однако, замужем побывала три раза. Сейчас разведена и имеет массу поклонников, среди которых и все ее бывшие мужья. Факт остается фактом, загадка – загадкой, то ли миловидное лицо, то ли душевная привлекательность, то ли уникальные кулинарные способности, то ли непомерная трепетная жажда секса, то ли что-то еще, но без любовника она почти никогда не была.
Эту ночь плохо спала, не выспалась и встала очень рано. Диагноз плохого сна, скверного самочувствия поставила быстро и однозначно: уже четыре месяца у нее не было мужчины. Элементарная логическая цепочка приводила к лаконичному выводу:
– Дурацкая погода!

Родная маршрутка пролетела мимо.
Эти десять минут с 6:50 до 7:00 были решающими – поток машин сейчас резко возрастет и полуторачасовая пробка неизбежна. А это значит, что на работу опоздала, как минимум, часа на два.
Не села она и во вторую, и в третью…
Напряжение внутри уже так возросло, что она чуть ли не в голос ругалась, проклиная все на свете.
Нужно было хоть как-то двигаться, а она стояла уже 40 минут. И не только она – полная остановка нервничающих, возбужденных, возмущающихся людей.
Неожиданно появился пустой, чистенький и яркий, только что с автопарка, рейсовый автобус, вызвавший волну нареканий, оскорблений, недовольства: «Где шлялся!? Мы тут паримся, а он чистый, сволочь!». Кто-то даже пнул колесо.
В своем яичного цвета плаще Антонина Александровна оказалась прижата к дверям. Толпа, невзирая на объемы и игнорируя ее вопль, просто вдавила в салон.
Двери зашипели и натужно закрылись.
Пошел мелкий дождь…

Алекс и сегодня не выспался. Его организм всегда очень чутко откликался на изменения погоды. Поэтому он не высыпается уже почти два месяца. Его внутренняя подготовленность организма к зимовке вошла в конфликт с ненаступившей зимой. Не помогали витамины, солярий, изматывающие тренировки и восстанавливающая баня.
Встав с дивана, оглушительно стукнулся надкостницей голени об угол, присел от боли на пол и в голос застонал. Через пару минут доковылял до ванной комнаты, споткнувшись о кота, на которого тут же наорал. Обжегся горячей водой. Чистя зубы, обнаружил во рту осколок зуба.
Проклиная все на свете, завыл от боли, хлебнув горячего сладкого чая, – забыл про оголенный зуб.
Конечно же, он опоздал на служебный автобус. Полчаса простоял под дождем на остановке.
– Дибилизм! Середина января – дождь! – Алекс стоял. Съежившись. Зонтик естественно он забыл, волосы слиплись и свисали сосульками.
Какой-то частник, сжалившись, согласился подвезти его. На работу он попал только к обеду. Выслушав час лекций и наставлений от начальника, понял: день безвозвратно испорчен. Вообще, с того злополучного праздника у него все рушилось карточным домиком, словно он где-то и когда-то сделал неверное движение рукой.

Вечером, вспомнив про обиженного кота, зашел в магазин.
– Придурошный кот, – улыбался Алекс. – обожает маринованные огурцы, ненавидит Пресли, жрет мои шнурки и гадит только на улице или на соседскую дверь.
С банкой в целлофановом пакете и под ярко-красным зонтом, выпрошенном у сотрудницы, он гордо стоял в очереди первым на маршрутку. Сразу за ним стояла огромная тетка в странном желтковом балахоне, покрытым темными пятнами редкого дождя, от чего казалось – ее забросали яйцами.
На подъехавший микроавтобус он среагировал не сразу. Тетка со словами «чего задумался, придурок» оттолкнула его от двери. Зонт, стукнувшись об автомобиль, больно ударил хозяина по лицу. Пакет выскользнул из рук, кошачье лакомство выскользнуло из пакета, бомбой взорвалось, шлепнувшись о бордюр, обдав маринадом косящихся на Алекса влезающих в маршрутку людей. Огурцы блестящими от влаги боеголовками разлетелись во все стороны.
Светящиеся часы на здании гостиницы, через дорогу, показывали 23:45. Последний рейс, последние пятнадцать минут этого ужасного дня.
Он смотрел на удаляющиеся габаритные красные огни маршрутного такси. Капли дождя, смывая слезы, падали прямо на лицо, скатывались по щекам и падали за ворот расстегнутой куртки.