День рождения

– Укропчик, морковочка недорого!.. Гражданочка, возьми огурчиков, только с грядки, не пожалеешь!.. А почем ваши помидоры?.. Хозяйка, уступи хоть двадцать копеечек, вон там по рупь пятьдесят просят… Семечки, семечки жареные!.. Дывысь яка дыня гарная, шо твой мед!.. Гыдэ дорага, патышэму так гаварыш, да?!!

Знойный летний полдень, в котором загорелый и разбитной базарный люд торгуется, лениво переругивается, что-то выкрикивает, снуют с полными сетками отдувающиеся гражданки в теле. За некоторыми из них поспевают с авоськами кургузые мужички, на время охоты нехотя извлеченные из-под каблука. Вопит дитя, вдруг не обнаружившее мамашу, временно недоступную за чьим-то корпулентным задом. На грязном, горячем асфальте рынка голуби отгоняют наглых воробьев от кем-то просыпанных черных семечек. Толкотня, суета, гул сотен голосов, чей-то смех, визг, шумные склоки.

Колышущееся синее марево струится тысячами вкусных запахов. Очередь у желтой бочки с хлебным квасом с завистью смотрит на счастливцев, уютно устроившихся в тени платана и не спешащих возвращать заветные толстые бокалы. Суматошный, но такой притягательный мир базара провинциального южного городка. Зашив разрезанный карман пиджака, оплакав старенький кошелек с червонцем и мелочью, вновь спешит сюда местечковый обыватель, чтобы ощутить волшебную пульсацию жизни, в которой нет места одиночеству и затхлой тоске двухкомнатной хрущевки.

А тебе всего десять лет, и каждая клеточка твоего тела полна радости от жизни, и ты еще способен видеть травинки в траве и листики в листве. Через много лет ты безуспешно будешь пытаться вернуть это детское чувство постижения мира, а пока все так легко и естественно. Ты с интересом смотришь на людей, таких больших и таких разных, и нет игры интереснее, чем пытаться их понять. Например, почему твоя бабушка, скупив полрынка, спорит из-за десяти копеек с торговкой черешней.

Еще интересно, зарежет ли тот страшный усатый грузин в плоской кепке пенсионера, позволившего себе побурчать, что его персики кислые. Похоже на то. А вот и нет, вредный старичок уже успел поцапаться с торговкой «синенькими» в соседнем ряду, а грузин с широкой улыбкой протягивает тебе самый спелый персик.
 
– Кушай, дарагой. Патышэму адын, гыдэ твой мама?

Мама… Твои родители, как выяснилось, были незаменимы не только для тебя. Отправив мальчика в солнечный городок к дедушке с бабушкой, они ударным трудом вносили свою посильную лепту в развитие народного хозяйства в огромной и деловой столице. Несуразный старикан в кольчуге из орденов и медалей, с густыми бровями и дребезжащим голосом намедни пришел к глубокой мысли о том, что экономика должна быть экономной, и транжирить время и деньги на югах в тот год стало как-то не модно. Ну, и не надо, у бабушки с дедушкой даже лучше.

Ты смотришь на крикливых бабусь в косыночках, поджарых старичков в видавших виды кепках и обязательных в любую погоду пиджачишках, цыганок со стайками маленьких босоногих попрошаек, на загорелых до черноты мальчишек. Ты слушаешь смешную местную речь, и вдруг ощущаешь непонятную гордость за то, что ты такой чистенький, столичный и непохожий на всех вокруг. Возможно, именно так рождается снобизм, но пока это всего лишь детская непосредственность. А в книжках для детей младшего и среднего школьного возраста, оккупированных подвигами пионеров и школьников, про это ничего написано не было.

Ну, и куда же запропастилась бабушка Нюра? Перед самым выходом с базара она вспомнила, что забыла купить морковку, и попросила тебя посторожить сумки с авоськами в теньке. Бабушка считала, что для правильного физического развития мальчику нужен каротин, и каждый вечер самозабвенно терла морковь, отжимала ее в марлечке и подносила любимому внучку маленький граненый стаканчик морковного сока.

– Ай, нанэ, чавэла, дай погадаю, молодой, расскажу, что было, что будет, чем сердце успокоится. Покажи руку, всю правду скажу. Много не возьму, дашь, сколько сам хочешь за судьбу свою.

И откуда взялась эта красивая цыганка в монистах, юбках цветастых, да с волосами, черными змеями вьющимися по шали с орнаментом дивным, невиданным? Бабушка много раз говорила, что с цыганами разговаривать нельзя: заворожат, заговорят тебя, и сам не поймешь, как все отдашь. Черт, и тот – душу заберет, да денег даст без меры. Цыганское же племя ни тем, ни другим не брезгует, а будущее свое и не нужно знать человеку.

Тебе всегда смешно было слушать бабушкины сказки, и вы с дедом частенько втихую подтрунивали над ее несовременными поучениями, однако никакого желания общаться с навязчивыми смуглянками в декоративных нарядах у тебя и вправду не было. С какой такой стати отдавать деньги на мороженое за какую-то там судьбу? Она ведь и так никуда не денется. Или ты от нее.

А глаза черные, пронзительные уж проникли в самую душу, слова мелодичные достигли самого дна ее, и не стало вокруг ни людей, ни горячей синей бездны над головой, ни пряных запахов. А был только быстрый шепот, да черные зрачки огромных, всевидящих глаз, да палец с кольцами, читающий детскую ладошку как книгу со слегка примятыми страницами.
 
– Вижу, Андреем звать тебя, малый, и сегодня твой день, мой золотой. Долгая дорога ждет тебя, и все в ней будет, радость и горести, но радости больше. Близкого человека потеряешь раньше времени, женщины тебя любить будут, и свою найдешь среди них. И слава не обойдет тебя стороной, и деньги с нею придут, но Бога не узнать тебе, парень. Позолоти ручку, еще скажу.

Откуда она знает про имя и день рождения? Кто она? Горстка мелочи скрылась в широких складках цыганской юбки, и тогда, понизив голос, колдунья сказала:
– А теперь мой тебе подарок, молодой. Не всяк праздник красен бывает. Хочешь жить долго – забудь про сороковое лето, как будто нет его вовсе. Для всех оно плохое, парень, а для тебя, если не сделаешь как говорю, последним будет. Родню да друзей не собирай, стол не готовь, в церкви свечу поставь. Помни слова мои, а забудешь – будут тебе три знамения…

Вспыхнули черным светом глаза цыганки, и вздрогнуло сизое небо от раската грома, которого Гидрометцентр никому не обещал вовсе. А когда ты в испуге попытался выдернуть руку, оказалось, что бабушка Нюра держит ее очень крепко, несмотря на вес сумок, рекордный даже для ее фрекенбоковской фигуры.

– И о чем ты все время думаешь, Андрюша? Не видишь, сейчас гроза будет. Бери арбуз, горюшко ты мое, мне твоей пневмонии только не хватало! Может, до дождя до квартиры-то и добежим. Там уж, небось, дедушка Ося заждался да весь извелся. Вот приду домой, напишу жалобу на синоптиков в горисполком как ветеран войны, самому товарищу Ингибарову, он внимательный такой, в прошлом году меня усадил, выслушал, не то, что эти…

Кроме вас, под платаном никого не было. Рынок на глазах пустел, а из стремительно надвигающейся с запада тучи вырвалась ослепительная молния и сложилась в саркастическую ухмылку. Через несколько секунд городок вздрогнул от грохота, и на раскаленный мягкий асфальт упали и покатились крупные ледяные градины. Градины жили недолго, и горькими слезами растекались по выжженной недобрым июлем земле маленького южного города.

А вечером торжественно сиял весь электробытовой хрусталь эстетствующей бабушки, а стол ломился от фруктов и сладкого. Звонили родители и долго наперебой поздравляли тебя с днем рождения, обещая кучу сюрпризов. Потом ты шумно задул десять свечек на тортике, а дедушка с хитрой улыбкой отлучился в кладовку и появился оттуда с – ой-ой-ой, дедушка! бабушка! – новеньким дзинькающим велосипедом.

А когда страсти улеглись, ты уютно утопал в глубоком кресле у телевизора и в очередной раз вполуха слушал бабушкину любимую историю о том, как десять лет назад, ровно в 21.15 вечера в одном столичном роддоме мама впервые услышала крик пухленького младенца, которого назвали Андрюшей. В соседнем кресле одобрительно покряхтывал дедушка Ося, и ты уже почти забыл, как в полдень на рынке кой-кому слегка напекло голову.

***

Темно-зеленый Фольксваген «Шаран» вспарывал густой, раскаленный воздух пригородной автострады. Несмотря на близящиеся сумерки, чертова жара никак не хотела спадать. Тридцатник на термометре не располагал к официозу, и водители встречных машин пугали плавящихся на обочинах гаишников голыми торсами, зачастую весьма далекими от аполлоновских стандартов. Периодически глаз радовали барышни в маленьких иномарках и явно обременительных топиках. Между барышнями и их иноземными мустангами наблюдалось полное телепатическое взаимопонимание. Ничем иным нельзя было объяснить то, что в одной руке дамы держали помаду, в другой – бутылочку минералки, плечиком придерживали возле уха мобильник, а машинки, тем не менее, проверяли почту не у каждого телеграфного столба. При максимально допустимой обнаженности натуры, вид телефонирующих автомобилисток сложно было назвать однозначно эротичным, поскольку он вызывал противоречивые предположения как о позе, которую проморгали искушенные в любви авторы «Камасутры», так и о перенесенной дамочками в детстве тяжелой форме сколиоза.

«Мне-е-е не хватает свобо-о-оды!» – диссидентствовал из динамиков магнитолы «Шарана» старый рокер-хиппарь с орнитологическим псевдонимом Чиж. «Мне-е-е не хватает свобо-о-оды!» – с чувством вторил ему Андрей Игоревич (да какой там к черту Игоревич, просто Андрей), так к своим сорока и не сумевший повзрослеть. По крайней мере, такого мнения придерживалась супруга Ирина, которой слегка полысевший мальчуган был дорог как память о загубленной молодости.

Обладая запасом житейской мудрости, вполне сопоставимым со всем фондом Национальной Библиотеки, Ирина знала, как трансформировать мужской политиканствующий кретинизм в креативность, имеющую монетарный эквивалент. Она ненавязчиво направляла творческие искания мужа от одной карьерной вехи к другой и умела искренне радоваться его успехам, хорошо зная при этом, кто в доме Пигмалион. Когда Андрей защитился, Ирина тем самым защитила финансовые тылы семьи. Когда он стал замом генерального, Ирина подарила ему «Ролекс» со скромной гравировкой «Ты – The Best». А что – корона не свалилась.

И только одно событие омрачало семейное счастье, хоть и происходило оно лишь раз в году. Какой ребенок не любит день рождения? А для Андрея этот праздник был и вовсе вторым Новым годом, но только летом. Ожидание встречи с друзьями, родней, бесшабашного, как в студенческие годы, веселья с песнями под гитару и задушевными разговорами заставляло его искать небанальные варианты проведения праздничного вечера, где скучноватые домашние «пати» с постными физиономиями аккуратненьких гостей решительно забраковывались в пользу саун, отдельных залов в бильярдных и боулингах, шашлыков на природе и, на худой конец, ресторанчиков с национальным колоритом. Всем должно было быть хорошо и весело, а все остальное было не более чем безобидным поводом, поводом не заплесневеть и не потеряться в рутине, которая и слагает девяносто девять процентов человеческой жизни.

Ирина свой день рождения откровенно ненавидела и со временем, отбросив условности, перестала это скрывать. Какой же дозой крейзанутости нужно обладать, чтобы радоваться возрастному целлюлиту на ягодицах или новым морщинкам под глазами? А один раз в доверительной беседе она сообщила мужу, что когда надутые пузырьками от шампанского тостующие без зазрения совести льстят ей в глаза, у нее возникает абсолютно недвусмысленное ощущение, что ее принимают за идиотку. Ирина заблаговременно объявляла всем заинтересованным лицам, что банкета не будет, но инквизиторы беспардонно являлись с букетами и наборами женской косметики, и пытка днем рождения повторялась из года в год.

Цветущий и пахнущий уже за месяц до своего очередного юбилея новорожденный муж раздражал ее так, как раздражает человека с бессонницей навязчивый комар, плотоядно поющий над ухом свою заунывную песню в безопасном ночном мраке. Заметив сие, Андрей стал скрывать от супруги преступные замыслы вплоть до самого времени Ч. Ее это бесило еще больше, поскольку она понимала, что если к этому крокодилу Гене заявится толпа Чебурашек, а на столе не окажется жареной курицы и салатиков в ассортименте, то плохой и нерадивой хозяйкой предстанет именно она.

Когда же все осознавший и раскаявшийся Андрей слишком заблаговременно ставил ее в известность о грядущем сабантуе, женская логика воспринимала это как проявление мужского нарциссизма, и тогда Ире плевать было на педагога Макаренко, ставящего во главу угла человеческой мотивации «ожидание завтрашней радости».

На этой почве в семье происходили бурные конфликты, когда Андрею становилось предельно понятно, почему в далекой Испании словом «ira» обозначают гнев и ярость. Впрочем, он и сам был не дурак вспылить, и в такие моменты матримониальные отношения сильно напоминали Пизанскую башню, лишь каким-то чудом противостоящую закону всемирного тяготения. Как бы то ни было, нехороший месяц июль имел обыкновение заканчиваться, и все опять возвращалось на круги своя.

В этом году бихевиористических аномалий не предвиделось. На семейном совете, проходившем в спокойной, конструктивной обстановке, супруги единогласно решили, что мужчине не стоит отмечать сорокалетие: карма там всякая, примета нехорошая, тыры-пыры. Даже родня отнеслась с пониманием и обещалась обмыть суеверного дядьку с обрезанной пуповиной не ранее, чем через год.

Именно поэтому колеса внедорожника уносили Андрея прочь из душного города, устремляясь в сторону прохладного дачного сруба, где хозяина с нетерпением ждали на грядках осатаневшие без дождей огурцы с помидорами. А в кресле у камина его ожидало маленькое, симпатичное уединение, которое приходилось дальним родственником одиночеству, но являлось лишь к благополучным женатикам. Оно не угнетало душу, а наоборот, помогало ей обрести то благостное философское равновесие, достичь которого решительно невозможно в ауре чужих разговоров, чувств, желаний, и уж тем более под зубодробительный аккомпанемент телевизионной попсы и а капеллы ток-шоу. В общем, как говаривал Лелик, нет такого женатого мужчины, который не мечтал бы хоть немного побыть холостяком. И адюльтер здесь не при чем. Те, кто это отрицает, просто чуть-чуть кривят душой.

«Шаран» свернул на заасфальтированный проселок, и встречных машин не стало совсем. Поэтому серая «Волга», на огромной скорости выскочившая из-за поворота через несколько километров, заставила Андрея чертыхнуться и резко взять вправо. Мало того, что в свой день рождения он едет трудиться садовником, так не хватало еще для полного счастья «поцеловаться» с выпившим шофером председателя колхоза. Встречная «Волга» несколько раз мигнула фарами, а водитель, не по сезону одетый в драповое пальто, высунулся в окошко и помахал Андрею. На какую-то долю секунды их глаза встретились. Фольксваген взвизгнул тормозами и резко вывернул на обочину. Глаза заливал холодный пот. Лицо водителя не узнать было не возможно. Ненастным осенним вечером давным-давно минувшего года на подъезде к столице произошла страшная авария, а через два дня состоялись похороны. Крышку гроба не открывали. За рулем той, не подлежавшей восстановлению, «Волги» серого цвета был его отец.

Зеркало заднего вида не отражало ничего, кроме выгоревшего луга по сторонам дороги, неторопливо уползавшей за горизонт. И никакой машины на этой дороге не было.

– Надо больше пить, – сделал вывод Андрей и потянулся к заднему сидению, на котором лежала полуторалитровая пластиковая бутылка с еще не успевшей закипеть минералкой. Да, не удивительно, что по такой жаре у людей башню сносит. На всякий случай, лучше никому ничего не рассказывать. Народ у нас верит в богов, чертей, даже в обещания своих премудрых руководителей, но вот психов не любит. Андрей решительно захлопнул дверцу машины и повернул ключ в замке зажигания.

Не только рожденный, но, буквально, сделанный в СССР, Андрей со временем стал принципиально не советским человеком, как-то незаметно для себя пройдя все стадии переоценки ценностей. Все, кроме одной. Андрей завидовал блаженным, которые умели искренне и без лишних вопросов верить в Бога. Блаженные с наслаждением матерились под капотами стареньких авто, но наступал очередной религиозный праздник, и они тут как тут оказывались в церквях и костелах, опускали коленки на подстеленную газету, благостно внимали слову пастыря, ощущали себя в этом мире очень органично (благо в кармане уже прощупывался литерный билетик в мир много лучший), и не изводили себя билатеральными вопросами диалектики.

Сам-то он с удовольствием верил бы, да только тренированный аналитический мозг наотрез отказывался любить и превозносить то, чего он не мог детально себе представить. Седые бородатые старцы с полотен Ренессанса, сильно смахивающие на античного Зевса, Андрея устроить никак не могли. Ибо представить их мирно сидящими где-то на облачке или травящими легкие межгалактическим вакуумом у обладателя докторской диссертации по физике, привыкшего к частым перелетам на высоте 9000 метров, решительно не получалось. Максимум, на что давал добро упрямый интеллект – это существование абстрактной Высшей Силы, разумного мироустройства, да еще, пожалуй, судьбы. Но какое отношение к Высшей Силе имели богато поросшие волосьями батюшки, иконы, свечки и прочая культовая атрибутика, стояло за гранью его понимания.

Однажды, будучи приглашен в качестве крестного, он попал в небольшой церковный придел в числе десятка других избранных с младенцами на руках. Батюшка пребывал во гневе. Таинство крещения требовало тишины и внимания, а вопящие младенцы бойкотировали всю работу. Батюшка серчал, ибо непутевые крестные вели себя беспринципно и не желали ни прикрыть избалованным младенцам рты, ни, на худой конец, дать им ремня. К тому же, не все крестные обладали умением креститься положенным количеством пальцев и в нужном – справа налево – направлении. Андрей с тихим ужасом думал, в какое место засветит ему святой отец, если сейчас у него в кармане зазвенит не выключенный впопыхах мобильник. Когда же новоявленные родственники изнывающих за дверью папаш и мамаш водили за разгоряченным батюшкой хоровод вокруг купели, Андрей семенил со свечкой за крестной мамой с ребенком на руках и изо всех сил пытался уверовать в целесообразность действа, но в голове упрямо вертелось «Маленькой елочке холодно зимой…». На лице пританцовывающего рядом очкарика с на лбу нарисованной аспирантурой прослеживались похожие чувства.

Почему-то вспомнился знаменитый булгаковский роман, который Андрей про себя называл «M&M». Похоже, при всем богатстве воображения, у великого мастера также были некоторые проблемы с идентификацией Всевышнего. Достоверно изобразив разноцветные глаза, низкий голос и сибаритские привычки дьявола, заставив нас десятки раз перечитывать слова Иешуа и слышать их как наяву, автор так и не смог или не захотел рассказать нам, как выглядел Сам. Не захотел или не смог?

Фольксваген мчался вдоль берега живописного озера, в зеркальную гладь которого опускалось огромное багровое солнце. Лягушки, которым оно успело надокучить за день, возмущенно голосили по заросшим камышом и осокой берегам.

– Ничего себе! – Андрей даже присвистнул от удивления. В воде, очевидно не решаясь погрузиться в чернеющую прохладу, стояла прекрасная, абсолютно обнаженная гражданка. Располагая доскональными сведениями о достоинствах женского тела, почерпнутыми из безнравственного Интернета, Андрей тут же понял, что перед ним само совершенство, изумительный коллаж из Монро, Стоун и Чиччолины. Один дефект, впрочем, имелся. Красавица имела причуду отправиться купаться в высоких рыбацких сапогах зеленого цвета со странным чешуйчатым отливом, которые доходили ей практически до… «Ну, в общем, мне по пояс будет», – сыронизировал Андрей, припомнив киношного старшину, не в силах отвести взгляд от мимолетного виденья, гения эротической красоты. Бесстыжая прелестница, заметив дорогую иномарку, очаровательно улыбнулась и призывно махнула рукой. «Ага, щаззз», – саркастически хмыкнул Андрей, с ужасом представив длинный щуп, которым чрезвычайно болезненно проникают в мужскую гордость коновалы из кожвендиспансера.

Перед лобовым стеклом вдруг возникла высоченная корабельная сосна, и Андрею лишь чудом удалось вывернуть руль и снова выскочить с обочины на шоссе. «Говорил мне дедушка, что девочки до добра не доведут», – мелькнуло в голове, когда «Шаран» приблизился к опушке леса. А еще через несколько минут его посетила другая мысль, которая ему окончательно не понравилась. Никакого озера всего неделю назад здесь не было.

– Ладно, каких-то три километра осталось, – пробормотал Андрей, взглянув на дорожный указатель. – До темноты буду.

Однако, как тут же выяснилось, сегодняшние приключения еще не закончились. На очередном повороте махала клюкой древняя старуха с большой плетеной корзиной в руке. Спина ее была настолько согбенна, что казалось, будто бабка то ли ищет грибы на асфальте, то ли сажает алюминиевые огурцы. Осторожный Андрей не имел обыкновения подбирать любителей автостопа, но уж больно не похожа была реликтовая старушка на разбойника с большой дороги. Притормозив, Андрей нажал на кнопку на приборной панели, и правое окошко с жужжанием уплыло вниз.

При ближайшем рассмотрении местная старушка производила, мягко выражаясь, сильное впечатление. Андрей и раньше предполагал, что далеко не все семиты уехали из страны на историческую родину, но длинный крючковатый нос пенсионерки в этой пасторальной глуши смотрелся совсем уж маргинально. Пергаментное лицо старухи было изрезано древними как мир морщинами, и только глаза были не старческими, бесцветными и слезящимися, а горели в глубине запавших глазниц черными недобрыми угольками. По спине Андрея поползли мурашки размером с термитов. «А хорошо, что я сегодня без Ирки, – нервно подумал он. – Сестрица Аленушка могла бы за подобные остановки и козлом обозвать. Жуть-то какая! Наверное, именно так люди и наживают энурез». А вслух громко, с поправкой на возможную глухоту собеседницы, произнес:
– Куда путь держим, мамаша? Куда, спрашиваю, подбросить-то вас?

– Помни! – Голос Яги донесся глухо, как из склепа. Шамкающий рот пришел в движение, отчего нос практически сомкнулся с подбородком. «Уж за это ты не беспокойся, – про себя уверил старуху Андрей. – Такое, пожалуй, забудешь!»

– Мамаша, так вы едете или нет? – Произнесли голосом Андрея последние остатки интеллигентского гуманизма, хотя разум умолял его убираться как можно скорее.

– Помни! – повторила старуха странное заклинание и исподлобья посмотрела ему в глаза долгим, испытывающим взглядом. После этого она развернулась и медленно двинулась в сторону леса по едва заметной тропинке. С каждым шагом поступь ее становилась все более уверенной, а горб распрямлялся. Иссиня-черные вьющиеся волосы спадали на цветастую шаль со смутно знакомым узором. Когда машина на полной скорости вылетела из леса, молодая цыганка повернула голову и пристально поглядела ей вслед.

Когда «Шаран» подрулил к дачному домику, стоявшему на отшибе почти вымершей деревушки, на землю уже легли густые сумерки. В немалой степени этому способствовала огромная чернильная туча, неумолимо надвигавшаяся со стороны города. Откуда-то из ее недр предупредительным выстрелом прогремел раскат грома. Когда же на землю упали первые тяжелые капли, стало окончательно ясно, что огород сегодня поливать не придется.

Загнав машину в старое гумно, служившее гаражом, Андрей почти бегом заскочил в дом и включил свет. Ну вот, больше спешить некуда. Первым делом он разжег камин. Еще бы – ради него он и влез в эту авантюру с дачей. Достал из захваченной в машине сумки несколько лазерных дисков и, не глядя, сунул один из них в старенький проигрыватель компактов на полочке у камина. Случайно попался тот самый, который сегодня уже звучал в машине. «А не спеть ли мне песню о любви?» – второй раз за сегодня задавался вопросом певец. «А не выдумать ли новый жанр?» – автоматически поддержал идею Андрей.

Настроение почему-то совсем испортилось. Черт возьми, да праздник у меня сегодня или как? Столик у камина был быстро сервирован тем, что, благодаря заботам Ирины, нашлось в сумке. Колбаса, пара консервов, зелень, немного фруктов. «Что еще надо человеку, чтобы достойно встретить старость?» Нет, шутки сегодня определенно получались какими-то декадентскими. На столике появился бокал и небольшая бутылочка виски, трофей из последнего дьюти-фри.

Взглянул на часы. 21.10. Вспомнилась бабушка Нюра, увлеченно повествующая о появлении на свет голыша Андрюшеньки, такого масика-масика! Пусть земля ей будет пухом. Пять минут. Андрей наполнил бокал и подошел к зеркалу. Что ж, не так уж и плохо для сорока. На него смотрел подтянутый мужчина с волевым подбородком и едва заметными морщинками у глаз, скорее, результатом пренебрежения солнцезащитными очками. Взгляд какой-то отсутствующий, но это, видимо, от усталости. Денек выдался еще тот.

Когда стрелки часов показали ровно 21.15, Андрей чокнулся с молчаливым парнем в зеркале. Всего сорок. Ну, дай Бог, еще столько же. Андрей медленно сделал несколько глотков. Стоящий напротив задумчивый человек сделал то же. В окно пролился яркий белый свет, и над самой крышей громыхнуло так, что задребезжала посуда в старом серванте. И тут опять произошло что-то странное. Боковым зрением Андрей заметил в углу зеркала нечеткий темный силуэт, то ли женщину, то ли старуху, внимательно наблюдающую за ним. Он быстро поднял глаза. Естественно, кроме него, в зеркале никого не было. Просто блики от пламени огня в камине. Просто сегодня он немного перенервничал.

Андрей опустился в кресло у камина и протянул руку к мобильному телефону. В такой день стоит позвонить маме. Она еще не спит. Он нажал одну из клавиш быстрого набора. Почему-то стало очень жарко. Мало воздуха. Нужно прогуляться, хотя бы на крыльцо.

Примерно такая же идея пришла в голову маленькому тромбику, до сей поры мирно спящему в одной из второстепенных венозных люлек. Тромбик покачался туда-сюда, оторвался от стенок сосуда и вразвалочку направился к сердцу.

***
Надо же, как грохочет. По-хорошему, в такую грозу телевизор лучше бы выключить, да ведь станет совсем пусто и одиноко. И страшно, чего греха таить. Да еще эти триллеры. Как там Андрей сегодня? Набрал невесть чего в голову, да уехал на дачу. Мама тяжело вздохнула, взяла пульт и переключила телевизор на другой канал.

Зазвонил телефон. Кто в такое время? В трубке молчали, только доносилась далекая мелодия.

– Але, говорите, я вас слушаю. Але! Говорите же, почему вы молчите? Что за манера позвонить и молчать, – возмутилась мама. В ее голосе послышались строгие менторские нотки, которые у профессиональных педагогов не пропадают с выходом на пенсию. – Если вы не желаете разговаривать, убедительно прошу вас больше сюда не звонить.

«Мне-е-е не хватает свобо-о-оды!» – донеслось из аппарата. «Молодежь балуется», – снова вздохнула мама и повесила трубку.