Отрывок рассказа ne пуля

Он стрелял в меня… Странное это чувство – пуля прошелестела возле уха, я даже почувствовал движение ветра. А еще я услышал то, что она мне хотела сказать. Она сказала: «Не в этот раз, малыш. Не в этот раз». Я почувствовал, что она не хотела разбивать мне череп и лишать меня удовольствия пожить еще некоторое время. Для пущей убедительности я издал скоротечный стон, как бы отвечая ей, что понял ее намек. Еще две пули прошли возле меня, но уже значительно дальше. Он стрелял в меня – а потом я стрелял в него. Я выстрелил пять раз, как раз столько, чтобы успеть прыгнуть в сторону, пролететь по воздуху пару метров и удариться плечом о стену лестничной площадки подъезда. Я вывихнул плечо, но это такие мелочи, что можно и не вспоминать. Я до сих пор не знаю, сколько раз и куда я в него попал. Но после того, как я упал на кафельный пол, я смог подняться, а он – нет. Он упал и все. Ему моя пуля не пропела нежным шепотком о том, как прекрасна жизнь и о том, как холодна смерть. Крови из него почти не вытекло. Он просто лежал и у него стекленели глаза. Что ж, это вполне логично – один из нас не должен был пережить эту перестрелку. И это был он. Хотя стрелял он первый еще тогда, когда я не успел даже передернуть затвор. Я поначалу был вообще безоружен перед ним. И все, что я мог, это стоять перед ним как баран и слушать шепот его пуль. И я услышал его, и от этого почему-то успокоился. И я рад, что последнее, что я слышал тогда, был этот нежный шепот, а не треск ломающегося черепка и сочное «чпок!» собственных мозгов. Так я к чему – в меня стреляли, и что мне после этого делать? Жить, как и раньше? Ни фига подобного. Не-е-ет. Теперь я буду смаковать каждую секунду своего пребывания в смертном теле. И сделаю все, чтобы эти ощущения были приятными. И если я хочу трахаться, то я буду это делать. И если я хочу трахаться с кем-то конкретно, то я буду трахаться именно с этой, а не с другой. И никакие преграды уже не смутят меня. Потому что я дал обещание той пуле, которая прошла в сантиметре от моей грешной головы. Да-да, я пообещал ей, что теперь буду жить так, чтобы она не посчитала, что зря обошла меня стороной. И я буду пить за нее каждый третий стопарик на любой пьянке, потому что нынче уж знаю, что такое – любить, что такое любовь и вообще. Знаю. Она, эта пуля, могла отобрать у меня все, но поступила иначе, дала мне так много, потому что полюбила меня. А я полюбил ее. И теперь, когда я кончаю, я в краткий миг вспоминаю ее, и это доводит меня до экстаза. Я постиг оргазм, настоящий космооргазм, а не низкое и тупое ощущение животного удовлетворения. Именно космооргазм, когда, извергая из себя скользкое семя возможной новой жизни, становлюсь перед прохладным лицом далеких таинственных звезд и Вселенной в целом в определенный момент участником великого процесса размножения, праздника жизни, пускай он даже и не приведет ни к беременности, ни к родам. И я еще теперь могу быть действительно благодарным девушке, которая лежит подо мной. Теперь я не встаю с нее сразу после секса и не иду курить, по пути прикидывая, какие у меня планы на следующий день. Теперь я всегда нахожу время, чтобы еще долго целовать и ласкать женское тело, которое отдало мне свою нежность и тепло. Я после секса еще и еще целую его, искренне наслаждаясь его теплом, а иногда – и это многократно увеличивает мою радость – вспоминаю порыв вечного беспредельного холода, который едва не уволок меня к чертям собачьим от мира и от юности, от девушек и от секса, от ласки и тепла. Только теперь я понял, что я должен всем тем, кого я трахаю. Только теперь. И я рад этому. Я могу дать им то, чего они хотят. Я могу согреть их. Я грею их и тем самым исполняю данное мною пуле обещание. Я понял, чего от меня добивалась она. И я, любящий ее, не могу отказать ей в этом. Я верен данному мной слову. Потому что тогда, когда она была рядом со мной, я заранее был готов на все, чтобы только снискать ее благосклонность. И я люблю ее за то, что она научила меня любить. К черту предубеждения, к черту предрассудки. Мне это чуждо. Я жив – и это главное. А кто думает иначе, может жить своей убогой серой жизнишкой и убого трахаться, убого любить и убого чувствовать. Он никогда не будет счастлив. А я – да.