Ступени бытия. 9. Вдали мгнула молния

 Сегодня особенно холодно. Выйдя на улицу, заметила, что наш пес, который обычно вилял хвостом начинал кружить возле нас, тихонечко лежит в конуре, положив голову на лапы, словно охраняя воцарившиеся безмолвие.
В тот день я пришла на работу раньше обычного. Когда взяв в цехе 2–3 газеты, поднялась к себе, часы показывали восемь утра. На столе заметила материалы, подготовленные Исматуллой на основе писем, полученных в ответ на статьи «Может, стоило подумать?» и «Отцовское счастье». Сняв верхнюю одежду, сразу погрузилась в их изучение. Затем задумалась. Ну, хорошо, не станем давать их в номер... Сердцем чуяла, что это проделки приспешников Джуманазара из колхоза. Все они срывались на бедной женщине: «... Мы прочитали статью под рубрикой «Давайте поразмышляем», опубликованную в 3 январском номере. Героиня пишет: «В семье отношения у меня со всеми хорошие, свекор и свекровка воспринимают меня как родную. Но тогда почему же супруг остыл к О., в которой души не чают его родные? По нашему глубокому убеждению, всему виной её длинный язык. Если бы она думала о детях, дело до развода вряд ли бы дошло. Они вместе 13 лет, однако, в результате разногласий О. несколько раз бросив мужа отправлялась к своим родителям.
В своем письме О. пишет: «Я не теряла надежды, что супруг, пожив один, задумается о судьбе своих детей, и, в конце концов мы вновь воссоединимся одной семьей». Жизнь человеку дается единожды. Если скажем словами Н.Островского, «жизнь нужно прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». А наша О., выходит посвящает свою жизнь проверке своего спутника, явно видно. Нет, мы, общественность, решили. О. воспринимает свой истинный жизненный путь не иначе, как легкую прогулку. Правление колхоза, парторганизации, женсовет неоднократно обсуждали эту тему и дали О. немало советов. И с этой позиции решительно не можем присоединиться к мнению женщины, так прохладно относящейся к работе и семье.
С. Бекчанова, заместитель
 председателя правления по делам
женщин колхоза им. Нариманова,
председатель женского совета.
Вот еще письмо:
«Уважаемая О.! Читая статью в газете у меня возникло желание сказать вам хоть несколько теплых слов. Все мы живем в достатке. Но и в ней встречаются не мало тех, кто не удовлетворяясь синицей в руке, мечтают о журавле в небе. Если уже судьбой предначертано, пусть Джуманазар живет в любви и согласии с девушкой З. Во всяком случае, всем нам воздастся по заслугам. Как вы правильно подытожили в конце письма, нет хуже трагедии и несчастья, чем став отцом, не познать отцовского счастья.
Дети – наше будущее! Мы должны приложить все усилия, чтобы это будущее сформировалось совершенным! И неправы те отцы и матери, кто думает иначе.
 Х.Каримова, труженица.
Как же разняться эти два письма. Если первое сквозит холодом, резкостью и официозом, то второе, в противовес, проникнуто заботой, теплотой и любовью.
Я отодвинула оба письма. Помимо них было еще много писем. Явно козни недоброжелателей. Взахлеб чернят О. Все те же нападки.
В редакции начался новый рабочий день. Только собралась сходить в цех, как зазвонил телефон. Это был заведующий орготделом райкома Сардор Хамидов:
– Загляните в райком!
В чем же дело? Я задала себе этот вопрос и сразу же вспомнила состоявшийся на прошлой неделе разбор номера, мой визит к первому секретарю, беседа с Якут Джумановной, Кадыром Шамшодовым. А может, вызвали по другому вопросу.
Но я зря себя тешила. Это было продолжением старой оперы. Номер со скандальной статьей кто-то отправил в областной комитет партии. Газета и письмо лежали на столе Сардор-аки. Сразу смекнула в чем дело. Но, неужели и Сардор ака вызвал меня по тому же поводу?
Настроение у него было скверное.
– Ханифа, сестра, я вас вызвал, чтобы поговорить. Поймите меня правильно. Мне хотелось, чтобы вы шли в ногу с людьми...
– Я вас не понимаю,– прервала я, его не имея терпения выслушать до конца, – выражайтесь яснее.
– Я слышал, что вы горячая, теперь в этом убедился, не торопитесь, сейчас все поймете. Все дело в газете, то есть фельетон по торговле...
– Это не фельетон...
– Хорошо, что бы там ни было, такие деликатные темы вам следовало согласовать с райкомом, не так ли? Я не подвергаю сомнению достоверность изложенных фактов, может так и есть...
– Не знаю, Сардор ака, мне кажется, мы не понимаем друг друга. Ведь недавно вы сами порицали нас на Пленуме ЦК, конференции райкома, что газета не дает критических статей. Теперь же вот...
– Мы не говорим вам, что не нужно критики. Всего лишь призываем вас делиться и советоваться с нами...
 Я поняла, что комментарии и разъяснения бесполезны. Промолчала...
Уйдя в себя, даже не расслышала последних его слов. Прощаясь, в коридоре увидела Якут Джумановну. Поздоровалась. Весь ее взгляд говорил: «Ну, как вы, ведь стоило вам лишь прислушаться ко мне, и не было бы этих головных болей».
В редакции меня ожидала автор статьи «Отцовское счастье». Она выразила огромную признательность за публикацию, но выглядела нервозной.
– Я слышала, – обиженно говорила она. – За статью вам досталось. Ходят слухи, что вам объявлен строгий выговор, а Рахат-апу уволили. Есть ли на свете справедливость? За что же мне такое...
– Перестаньте, сестра, не плачьте, все неправда. Напротив, ваше письмо у всех на устах. Мы выпускаем газету для народа. А в райкоме не было того, о чем вы говорите. Это запланированное редакцией обсуждение. Вы здесь не при чем. А слухи распространяет ваш муж. Впредь вам нужно забыть о слезах и искать свое счастье. Может, вновь выйдите замуж...
– Никогда! Что, у других мужчин на лбу стоит «Знак качества»?
... Знак Качества. Странное сопоставление.
Джуманазар тоже отдельный мир. Нашел свой путь, женился. Рот блестит от золотых зубов. Ну что тут такого? С прежней женой развелся на законных основаниях. О. также свободна. Если звезды решат, сложится ее судьба. Это философия Джуманазара. Интересно, к каким рядам он себя относит?
***
Сегодня заседание бюро необычно затянулось. На повестке – бросающий тень на великое имя коммуниста поступок Мадрахима Мадаминова, который, используя государственную машину, в целях наживы привез из Ходжейли тонну картошки и продавал по завышенной цене.
Кадыр Шамшедов обвел взглядом членов бюро. Все молчали. Тогда он предложил:
– Учитывая его многолетние заслуги, предлагаю в партии оставить. А в личную карточку занести строгий выговор.
На глаза Мадрахима навернулись слезы. Он на мгновение приложил левую руку к груди. Вероятно, в нагрудном кармане находился партбилет. Какое же это унижение – сдать его. Но, нет, ему поверили.
А Якут Джумановна! Шесть лет на должности идеологического секретаря. Почему она не переняла качеств Кадыра Шамшедова?
На заседании объявлен перерыв. Ханифа в коридоре увидела Нурулла-аку.
– Как вы, в порядке? – обратился он к ней. Крепитесь, не падайте духом. Не видно вас последнее время. Да и на прошлом собрании партактива вас замещал ваш помощник.
– Зачем вы поучаете меня? У меня все хорошо, занимаюсь своими делами, – ответила Ханифа.
– Слышал я все. Не я ли вас предостерегал не вступать в перепалку с Якут Джумановной? Несколько раз она говорила, что следует приструнить вас. Кто, по-вашему, настроил против вас и Нукус, и Ташкент, да и весь Центр?
Так вот в чем дело!
– Ханифа Собировна, что вы так задумались? Ничего страшного. Помните Гульсару, бригадира? Она письмо написала в обком...
– И правильно сделала. Я знала, что так будет. Она готова биться за справедливость до последнего. А вы поступили необдуманно...
– Выхода у меня не было. Сами видите, не выстоять нам против них...
– Не пытайтесь свалить вину на других. Все равно и вас вот вызвали. Спросят ваше мнение. Верно?
– Не знаю, вызвали. Что будет теперь...
– А что тянуть, нужно все как есть выложить. Гульсару отзовете назад на работу?
– Нет, что вы, она давно уже в соседнем совхозе.
– Не переживаете, что потеряли коллегу...?
– Эх... да, что поделаешь. Якут Джумановна постоянный представитель. Сейчас она курирует у нас животноводство. Приезжайте к нам, не пожалеете...
Вдруг Ханифа заметила председателя потребкооперации города Батыра Ходжаева. Он входил в кабинет Якут Джумановны. Возле него был тот самый завмаг, дело которого освещала газета.
– Что они здесь делают?
Нурулла-ака заметил:
– Вы не в курсе? Бюро сегодня и их рассматривает...
– Неужели? Это ведь очень хорошо, что по материалам нашего рейда создался подобный резонанс, это наша победа!
– Вы такая наивная, Ханифахон. Вы отчитались по материалам рейда. Думаете, мы не читаем газет? В ответе четко сказано: обсуждение состоялось, завмаг освобожден от занимаемой должности...
– В таком случае, какое еще обсуждение?
– Думаете, после вашего разноса работа улучшилась? Эти Раимбаевы опять попались. Сами в штате магазина не состоят, но практически безвылазно сидят в нем. Найдено тысячи метров товаров без надлежащих документов...
– Уму непостижимо!
Значит, основной вопрос на рассмотрении бюро заключался в этом, ясно...
– Ханифа Сабировна, вас спрашивает Якут Джумановна – сказал один из присутствовавших рядом парней. Она посмотрела в сторону кабинета, и увидела как Якут подзывала ее жестом.
– Подруга, я хочу извиниться перед тобой. Ты знаешь, я никогда и ни у кого не просила прощения, пойми меня. Все ошибаются в жизни. И я ошибалась, признаю. У меня к тебе просьба, но решать тебе...
На мгновение Якут замолкла. Затем просящим тоном сказала:
– Если в бюро вас не спросят и не представят слова, прошу вас, не говорите ничего...
Она была в замешательстве. Ханифа толком еще ничего не поняла, как объявили о продолжении заседания. Все вошли внутрь. Якут еще раз просящее взглянула на Ханифу, пожала ей руку и быстро прошла в зал. Ханифа была в потрясении, то, что говорилось на собрании, пролетало мимо нее, все ее сознание было поглощено недавним разговором.
Следовательно, Батыр Ходжаев о чем-то предупредил Якут, иначе подобной просьбы не было бы. Наверняка было сказано, чтобы Якут повлияла на меня, а об остальном уже позаботятся.
Бюро продолжало свою работу. Ханифа вновь зачем-то вспомнила Мадияра. Он тогда рассказал о событиях, сопровождавших его устройство на работу.
...Инженер-ирригатор для района нужен как воздух, однако на любом собеседовании руководители начинают расспрашивать о семье:
– Ты чей сын?
– Дустмата-кузнеца, у него мастерская возле рынка.
– Знаешь, сейчас свободных мест нет, наведайся через месяц...
Мадияр обошел еще две-три организации. Наконец, в одной из них ему удалось устроиться хоть и не по специальности, помощником механика. Зарплата 120 рублей. Отец сказал:
– Сын, из-за этого ты учился пять лет? Не лучше ли было заняться кузнечным делом?
Мадияр скрепя зубы продолжал работать. Однако не прошло и трех месяцев, как один из прорабов организации высказал ему:
– Братишка, давно хотел поговорить с тобой, да вот только решился. Я смотрю, ты никак не вольешься в коллектив, да и не похож ты на нас. Хочешь моего совета – найди себе другую работу. Зачем тебе из города мотаться в такую даль? Сюда поступают на работу те, кто хочет немного попользоваться возможностью достать немного стройматериалов. Ты сам понимаешь. Не сердись, что откровенно говорю. Я наблюдаю за тобой. По всем вопросам ты готов сразу же спорить, многим переходить дорогу. У нас порядок установлен. Зарплату получаем раз в три-четыре месяца. Ты же надоумил их требовать ежемесячно. А совсем недавно ты потребовал документы у парня, грузившего кирпичи. Зачем вмешиваешься в не свои дела?
Мадияр задрожал от гнева. Но прораб не дал ему высказаться.
– Держи себя в руках, не распускай язык. Да кто ты такой, чтобы требовать ведомости и выговаривать кассиру, за то, что он внес туда неработающих. Что, по-твоему, я не работаю за двоих? Я записал своего родственника, получаю за него, но ведь и отрабатываю тоже. Короче, все мы здесь глотаем пыль за лишнюю копейку, усек? Ты не из нас. Лучше пиши заявление и уходи, все равно работать не дадим...
Тогда Мадияр ушел не из-за болезни. Действительно, он ушел, чтобы найти работу по специальности. Тяжело найти в жизни свое место...
Ханифа Сабировна, тяжело вздохнув, подняла голову. Бюро продолжало свою работу. Слово предоставили председателю народного контроля Ибрагиму Назаровичу.
– Все правильно, мы и на собрании народного контроля обсуждали Раимбаевых. Они отстранены от работы. Но прежде чем обвинять их, по-моему, следует все выяснить...
Ханифа сидела, изумленная. Неужели председатель говорит это? Не он ли сам говорил Ханифе о проделках Раимбаевых, показывал собранные факты. Не он ли советовал ей по этому случаю написать фельетон?
Взгляд Ханифы упал на Якут Джумановну. По ее лицу было видно, что она довольна. Ханифа стала внимательно рассматривать участников бюро. Не видно председателя колхоза «Тазабагяп».
50-е годы были послевоенным периодом восстановления народного хозяйства. Именно в те годы появилось выражение «Все равно будет так, как пророчит бабушка Гульшан». Бабушка Гульшан приходилась матерью Нарыму, члену впервые созданного колхоза «Тазабагяп». Муж её погиб на фронте. И сын ее Нарым, ушел на войну в первые же годы и пропал без вести. Однажды, когда она вся в трауре, безудержно рыдала, в дом вошел Нарымджан, вся грудь которого сияла от медалей и орденов. Траур мгновенно перерос в массовый праздник, гулял вес кишлак...
Бабушка Гульшан многие годы проработала бригадиром, была депутатом райсовета. С наступлением зимы, когда пришла пора обогатить матушку-землю фосфатами, она категорически заявила, что они не нуждаются в этом: «Землю мы сами удобрим», – отрезала она. Тогда несколько бригадиров на общем собрании говоря об этом, пришли к единому мнению и отметили, что «все будет так, как сказала бабушка Гульшан»...
Вот чьим сыном был Нарым.
Сегодня Нарым умер. Услышав это, Хаитбай Авазович тут же приехал к ним, и выразил родным соболезнование.
Кто-то сказал: «Снег идет». Странно, столько лет не было снега, а сегодня пошел», подумалось Хаитбаю Авезовичу. «Жизнь человека была белоснежной и чистой, и последний путь его также будет устлан белизной снега». У всех присутствующих промелькнула подобная мысль, однако никто ее не озвучил.
Были 50-е годы прошлого столетия. В те дни, в конце января–начале февраля целую неделю, не переставая, шел снег. Нарым все дни проводил верхом на коне, не зная покоя. «Никому не дам покоя, пока полностью не удобрим почву, каждый колхозник обеспечит тысячу тележек навоза, и лишь тогда пусть занимается своим делом. Мне без разницы, снег ли идет, камни ли падают». Эти слова были им сказаны на отчетном собрании колхоза. Нарым никогда перед колхозниками не толкал длинных речей. Все собрания с его участием были краткими. После передачи председательства Хаитбаю он еще многие годы проработал бригадиром. Его любили именно за его трудолюбие. И в колхозе он первым выполнял норму. И внес весомую лепту в женитьбу Хаитбая, найдя самую красивую девушку из поселка Чини. Да, много воды утекло с тех пор. Было много хороших дней.
Хаитбай Авезович, беседуя с дедом Нарымом даже просил простить его за допущенные ранее ошибки. Но было уже поздно. Теперь он извинений не слышит. Не видит склоненной головы Хаитбая, не может с участием взглянуть в его глаза. Теперь он никого не ругает и не отчитывает.
В один из дней он перед конторой наставлял Хаитбая: «Ты парень двадцать лет назад был не таким, сначала располнел, не только сам, но и глаза твои, и сердце, и мысли заплыли жиром. Толстый человек становится ленивым и безразличным, до добра это не доводит. Если хочешь знать, человека делают человеком не прошлые заслуги и достижения, а каждодневный разум и преданность. У тебя не осталось ни того, ни другого. Нужно было загодя искоренить в тебе это».
Как раз в эти дни поступила анонимка, очерняющая колхоз. Хаитбай же подозревал в этом Нарыма. Нет, Нарым не способен на такое! Он же привык все говорить прямо в лицо! Глубокий ум Хаитбая на сей раз дал осечку. Услышав о плохих результатах проверки фактов, изложенных в анонимке, дед Нарым пришел в контору и долго сидел возле него, поглаживая белоснежную бороду, а затем, встав, оперевшись на посох, посмотрел на него и покачал головой: «Сынок, как же это ты? Мы где были?», – и вышел. А Хаитбай думал, что дед Нарым сейчас дома, среди детей и племянников смакует его горе... Его уверенность в этом основывалась еще и на том, что когда Нарым услыхал о заключении бухгалтера Матнияза под арест за хищение колхозного имущества, то сказал: «А почему не посадили Хаитбая, без него ни одно хищение не происходит в колхозе!». Тогда у Хаитбая после этих слов резко подскочило давление. Как назло, среди мертвых душ в ведомости стояла и фамилия Нарыма. Проверяющим он сказал: «Сынок, что мне врать. Когда в Турткуле была сформирована власть, мне было 17 лет. Я воевал за эту землю. Все свое здоровье отдал для процветания края. Пенсии мне хватает. Фамилия и бригада, указанные в ведомости, мои, но подпись не моя. И прикрепленные к ведомости три фамилии – это мои внучата, они еще в школе учатся... совсем совести не осталось у мошенников. Вот подонки, все написали, а фамилии свои указать побоялись...»
– Аксакал, не это важно, – сказали проверяющие. – Важно, то что факты подтверждаются, находим и более грубые нарушения.
Нарым сорвался:
– Слушал я вас тут. Слишком доверились мы руководителям, вот и топчемся на месте. И в этом, мы, старцы, тоже виноваты. Если нужно писать, я напишу. И где нужно будет сказать, я скажу.
Эти слова долетели до Хаитбая быстрее Нарыма: «Остерегайтесь Нарыма, он хочет вас посадить».
В общем, в один из дней Хаитбай сам пошел к Нарыму. Тот был один дома. Видя угрюмое выражение Хаитбая, Нарым начал заходить издалека:
– Как твои дела, сынок, я слыхал не здоровится тебе? План на этот год не выполнен, оттого и настроения, вижу, нет...
– Не вмешивайтесь в дела мои...
– Ты не понял сынок, я не в твои дела лезу, я пекусь о делах колхозных... Я смотрю, слухи, что расплодились за последнее время, сильно тяготить начали тебя. Домой к тебе пару раз заходил, да и в конторе тебя не найти. Слыхал, что стал ты частенько в центр наведываться...
Хаитбай Авезович хотел возразить, да Нарым остановил его.
– Послушай, сынок! Я добра тебе хочу...
– Да?! А кто же копает под меня: «Почему председателя не посадят?»
– Ну ты и глупый... Мне это зачем? Сынок, ты уже готов сомневаться и в своей тени. Хочешь, открыто скажу – ты стал лживым. На твоем бы месте я выложил бы всю правду и склонил голову – заслужил наказание. Ты же совершая подлость, умудряешься других выставить дураками. Если хочешь попугать меня, зря стараешься. Мне 85, дай бог и вам столько прожить. Я жил ради этой земли. Кто-кто, а ты это знаешь, сынок...

У старика начался приступ кашля, перехватывало дыхание. Прибежали внуки. Кашель усиливался. Хаитбай тихонечко вышел. Придя домой, узнал, что его вызвали в райком...
... Хаитбай Авезович внезапно попал в больницу. Проверки в колхозе закончатся не скоро. И в больнице не смог лежать, через две недели вернулся домой. В конце месяца назначено рассмотрение какого-то вопроса. Он искал свою вину, но не находил ее. Если живет в огромном дворе, так он и отработал председателем 25 лет, наверное заслужил! «Его участок нужно отдать под детский сад, можно воспитывать 200 детей». Как бы не так!
«Председатель бывает только в своем кабинете, его не увидишь ни на поле, ни в мастерской...» Ну и что? А то, что у него в хозяйстве есть баня, шикарный дом бракосочетаний, клуб, кинотеатр, целые ряды кооперативных домов, полевые станы, о которых районный центр и не мечтал... А трех этажная школа, дом животноводов... Что еще я должен сделать? Из-за этого у меня давление... Хаитбай Авезович схватился за голову...
... Вскоре пришла еще новость. Пропали 150 га колхозных земель. Комиссия по учету земли из Андижана обнаружила отсутствие 150 га... Тогда возник опять Нарым... Снова он. Неймется ему. Начал говорить о присвоении колхозных земель для личных нужд. С тех пор прошло десять лет.
Хаитбай Авезович все твердил и оправдывал себя: «Я эти земли не продавал, ведь на них трудятся люди колхоза».
Однако совесть не давала ему покоя: «А сколько денег он взял с тех людей. А откуда тогда этот громадный двор, богатства, машины?»...
Только сейчас осознал Хаитбай, что Нарым никогда и никому не желал зла. Осознал слишком поздно...
Кто-то коснулся плеча Хаитбая Авезовича. Он вздрогнул, и обернувшись, увидел жену.
– Вас просят выйти на улицу...
На улице он увидел первого секретаря райкома Кадыра Шамшедова и членов бюро.
– Мы потеряли замечательного человека, – сказал Кадыр Шамшедов, обращаясь к уставшему и осунувшемуся председателю. Это был человек народа...
А Хаитбаю Авезовичу они послышались как:
«Ты отдаляешься от народа». Несмотря на снег, они еще долго стояли на улице...
С тех пор прошло шесть дней. Снег идет, то переставая, то снова окутывая всех белой пеленой. «Сегодня справляют семь дней. Загляну после бюро. А что я могу еще сделать. Неужели уберут с должности, неужели все мои 25 лет на посту председателя ничего не значат?! Прошлый год плохо начался... Да что я говорю. В годах ли дело? А я сам? Что я сделал? За колхозом перестал смотреть. Когда это было, чтобы за последние 2-3года почва пришла фактически в негодность? Когда я был таким беспечным? И в прошлом году мы отчитывались по этим вопросам. Карточка моя все еще там, а в ней строгий выговор. Что я теперь скажу? Нет оправданий никаких. Все раскрыто. Все сказанное будет повторено. Нужно было слушать аксакала. Нужно было все рассказать, признать ошибки. Теперь председателем назначат младшего сына Нарыма. Это я знаю точно. Что стыдно? Стыдно? Стыд и позор, Хаитбай, тебя не с должности нужно снять, а просто исключить из партии». Страшась своих размышлений, он и в райкоме не смог унять волнения. Казалось, все тычат в него пальцами. Когда бюро начало свою работу, на Хаитбае не было лица. После десятиминутной информации инструктора хозотдела колхоза, Кадыр Шамшедович обратился к придавленному своей виной Хаитбаю Авезовичу:
– Товарищ председатель слово вам...
***
Воодушевление и твердость, царившие в бюро, передались и Ханифе, она пришла к решению. Вырвав листок из блокнота, она обвела взглядом членов бюро. Они все еще слушали лживые показания Ибрагима Назаровича.
«Кадыр Шамшедович, предоставьте, пожалуйста, мне слово! Редактор газеты». Сложив листок вдвое, передала его по направлению Кадыра Шамшедовича. Взгляд Якут Джумановны странно поблескивал, лицо переменилось.
Ханифа скажет, она все скажет. Потом будет поздно. Но дадут ли ей слово? Она могла с места попросить слова, но подумала, что это будет выглядеть грубо. Обычно в конце бюро Кадыр Шамшедович, заслушав членов бюро, обращался к присутствующим, предлагая высказаться. Сегодня, наверное, тоже спросит. Но если Ханифа будет ждать, лгуны ее опередят. Получится, что она будет оправдывать себя.
Ханифа Сабировна взглянула на Кадыра Шамшедовича. Он взглянул на листок, затем на Ханифу, предлагая ей подготовиться выступать следующей. Сердце Ханифы бешено забилось. Но она быстро взяла себя в руки и бегло фиксировать в блокноте свои мысли.
Перед глазами Ханифы материализовались просторы Кукчи. Насколько же они безграничны! Словно их величавость вбирает в себя всю энергию солнца. Эти земли чисты и девственны. Это чистота, конечно же, передается и сознанию. Вот над просторами не спеша, проплывает небольшое облако. Кажется, еще немного, и оно сорвется вниз. Вдали мигнула молния, вокруг на мгновение стало светло. Просторам очень идет ясность...
Где-то раздался мерный перестук: «тук-тук-тук-тук». Что же это? А может это звуки удара молота о наковальню, что раздаются из мастерской Дустмат-аки и Сабир-аки? Или же это звуки кетменей о землю, которая вот уже целые века с трепетом ждала появления на ней людей? Что же это? Но что бы это ни было, понятно одно – звуки эти призывают людей к просторам, ясности, открытости и чистоте. Да, без сомнения, ряды, что раскинулись на просторах, обязательно вберут в себя людей. Если сознание чисто и открыто, ряды их обязательно сомкнутся, ряды должны быть чистыми и невинными! Это будет, конечно же, будет...
...Ханифе предоставили слово. Она твердой поступью направилась к трибуне...