Метель 1975 года. Романтическая история

Равнина степная,
Дойдёшь ли до края?
И ты промолчала о том,
Где начало?
Под Карагандой
У кобылок удой.
Мы пьём с Салаватом
Кумыса настой.

То было давно
И не веришь,что было.
Эй! Степь!
Знаю я,
Ты меня не забыла.
И ты в моём сердце
Живёшь широко,
Я помню тебя,
Мне с тобою легко.

Глава 1.


Эту тетрадку оставил мой сосед по купе, проводницы ничего о нём не могли сказать, как и я он ехал без билета, и вышел на первой же от Москвы станции. Тетрадка была исписана мелкими строчками, иногда очень редко зачёркнутыми одной линией, ещё реже заштрихованными наглухо до черноты, где-то писалось чёрной гелиевой ручкой, но чаще синей, возможно это были незаконченные мемуары этого молчаливого, задумчиво смотрящего в окно человека, с которым я даже не успел познакомиться, а может быть, чьи-то ещё.... Я открыл первую страницу и стал читать......



Это было очень давно.
1975год. Казахстан. Я спрыгиваю из тамбура прямо в сугроб, проводница протягивает мне два огромных метр на метр связанных подрамника- проект парка в совхозе «Аркалыкский». Поезд тут же уходит, а я остаюсь один на один с жуткой метелью. Посёлок, как мне сказали в полукилометре от станции, и я с сумкой через плечо и подрамниками вырываемыми из рук жуткой метелью,начинаю упрямо двигаться в указанную сторону. Через час до меня дошло, что я заблудился .
Поняв, что я иду мимо посёлка, как мне показалось влево, я повернул направо, но и через час ничего похожего на жилище человека я не встретил. Надо возвращаться к железной дороге подумал я и опять повернул направо….

В Казахстан я попал случайно. В институте на стене висел список городов, куда можно было поехать на работу, распределиться, как тогда говорили. Я выбрал Алма-Ату. И дома индивидуальные строят, сейсмический всё же район, а я только что стал архитектором, МАРхИ закончил, но Москва надоела жутко, охота была мир посмотреть. А в Алма-Ате высоченные горы, а я ещё на лыжах, страсть как любил с гор кататься!
Направление из Казахстана не приходило долго. Все уже поразъехались из нашей общаги на Орджоникидзе 13/2. Только я остался и «вечный» студент, армянин Робик Аветисян, лучший друг мой (про него потом отдельный рассказ напишу, обещаю). Все бабки мы с ним проели-пропили их и было немного. Жили тем , что сдавали пустую посуду, что от прощальных сабантуев студенческих осталась во всех комнатах её полно было!
И вот наконец приходит направление. Читаю, а там вместо Алма-Аты, написано Караганда, политехнический институт, преподаватель.
Нет, я не согласен, возмущаюсь, какой из меня преподаватель, я же Иван Герасимов, морально неустойчивый тип, «разложу» всех студенток там на фиг. Хочу проектировать, а учить мне ещё рано.- Ну ладно-, смирился начальник отдела кадров, но тогда распишитесь, что от подъёмных отказываетесь, и ищите себе работу сами.- А сколько подъёмных- с красивым армянским акцентом , из- за плеча моего Робик спрашивает. Сто рублей ровно ( в те времена это хорошие деньги были. Робик меня в бок толкает и шепчет: -Бери Иван, потом разберёшься-, ( бутылки пустые закончились в общаге, а жрать то хочется…)

Потом был полёт на ИЛ-18 навстречу солнцу, терриконы угольных шахт под крылом….Так я попал в Караганду.
Метель усиливалась…

Глава 2.
Я уже порядком устал, и не мог понять, почему же я никак не натыкаюсь на этот посёлок. И когда в голову полезли мрачные мысли, что вот мол и закочится вскоре моя молодая жизнь, вспомнились все рассказы о замерзающих людях, ( я почему-то стал напевать одну из моих любимых песен «Степь да степь кругом…», сквозь пургу, почему-то слева мелькнул огонёк. Люди всё время пытаются понять, что же такое настоящее счастье, но я тогда понял,- вот оно счастье! Счастьем было еле видимое, то и дело, как мне казалось на вечность исчезающее, крохотное, светлое, мерцающее в кромешной тьме, пятнышко. Я не буду долго рассказывать, как постучался в чужое окно, как шёл через весь посёлок к, так называемой гостинице, вот, где уж я и взаправду едва концы не отдал от холода, несмотря на то, что включил все электрообогреватели, которые мне дали, накрылся всеми одеялами, которые были в номере (я был единственным постояльцем этой гостиницы). Не буду рассказывать, как отдал директору совхоза проект, который абсолютно равнодушно, мельком взглянув на мой шедевр подписал акт приёмки-сдачи, как мы (я и старый казах) долго ждали на семь часов опоздавшего поезда у двух стальных рельсин, как под линейку разделивших ослепительно белую с застывшими волнами сугробов степь, от горизонта до горизонта на две части. Как я купил единственный бывший в, не знаю для кого устроенный, в крохотной будке, обозначавшей вокзал, буфете, кусок засохшего сыра. Как я сгрыз его, жутко голодный( ничего вкуснее, мне тогда казалось я не ел на свете) , как я заедал свой завтрак снегом, типа запивал водой в которую снег превращался у меня во рту. Как ещё одним счастьем был показавшийся крохотной точкой на горизонте состав, как стали всё громче и громче слышны милые звуки его погромыхивания. Как мчал меня поезд с новыми друзьями соседями по бескрайней степи двое суток в Караганду. Вряд ли дорогой читатель вам это будет интересно, ведь вы открыли страницу сентиментального романа, вы надеетесь услышать в очередной раз историю чей-то любви. Вы всё это услышите, обещаю, но начну по порядку.
Почему я назвал этот роман «Метель 1975 года». Да потому, что эта метель стала символом всей моей последующей жизни, я понял это прожив её и продолжая в общем то жить и дальше. Вся моя жизнь была похожа на эту метель, так же вязли ноги в сугробах, так же со старашной силой, я в общем- то до сих пор пытаюсь разглядеть, хоть где нибудь вокруг, сквозь бросаемые в лицо кучи холодного, колючего, но не покоряющего меня снега, мутноватый, крохотный огонёк надежды…
.
Глава 3.

Я лежал на верхней полке и мечтал о том, как получу кучу денег за проект парка в совхозе Аркалыкский, и на зимние каникулы махну в Москву, я уже страшно скучал по Москве, в которой не был уже полтора года. Тогда этот отрезок времени, казался для меня вечностью.
Конечно и в Караганду я уже вжился и сросся с ней, как буд-то я там родился и вырос. У меня была куча друзей из самых разных обществ. От шахтёров, с вечно обведёнными чёрными глазами, с которыми я случайно знакомился в бесчисленных ресторанах и кафе, разбросанных по Караганде, до главного архитектора области, которому я помогал делать проект памятника воинам погибшим в 1941-1945 годах. Я хорошо рисовал, фантазия у меня до сих пор бешенная. Уже через месяц после приезда в Караганду, я работал в трёх местах. Основное место моей работы был политехнический институт, где на так называемую работу уходило меньше всего времени. В мои обязанности входило читать лекции по архитектуре, к которым я естественно не готовился, а читал на раз, без бумажки, что в голову прийдёт. Я никогда не делал переклички, и подписывал журнал, который подавал мне староста не глядя. Во первых мне по фигу было, ходят они на мои лекции или не ходят ( я же ещё в Москве предупреждал отдел кадров, что преп из меня никудышный). Пытался я сразу слинять и в Караганде, но заведующий кафедрой кореец Ким, сказал, что отпустят, только с волчьим билетом.
Все корейцы на кафедре были с фамилией Ким, вначале я думал, что они все родственники, но потом мне рассказали, что это только окончания их древних фамилий, которые, когда-то русские писари сократили, вот и стали все корейцы Кимами и Цоями.
Но я сильно и не рвался никуда, не люблю жить напряжённо, ставить цели, чего-то добиваться.
Плыть по течению, брести куда глаза глядят, вот- истинный кайф жизни!
То, что меня не отпускали- это мне даже и льстило. Но я конечно для порядку, чтоб сильно не радовались, отпустил длинные волосы, бороду (слава богу на кафедру военную не надо было уже ходить) Борька Гонов сшил мне вельветовый пиджак. Вельветовый отрез с красивым бежевым отливом на день рождения мне подарили две подружки театральные художницы Татьяна Рольян и Людка Буртулёва. Подкладку Борька сделал авангардную из яркой краснобелой плотной матрацной ткани. ( В позапрошлом году этот пиджак попадался мне на глаза в последний раз, жена мыла им полы, я возмутился, и не помню куда перепрятал.)
Ещё я купил себе неподшитые валенки и читал лекции прямо в них. Носки я не стирал из принципа (после того, как они у меня сварились при кипячении) Я покупал новые, а старые выбрасывал. Кстати, то же я делал и с рубашками.
Но все почему-то нисколько этому не удивлялись, думали, наверное, что такой образ положен выпускнику Московского архитектурного института, но, когда я через год побрился и постригся, оделся в новый, купленный на каникулах моей мамочкой костюмчик, меня никто не узнал, а, когда поняли, что это был всё таки я Иван Герасимов! Вы бы видели, какой был потрясающий эффект!

Глава 4.
Мои мечты прервались, когда в купе вошли на какой-то станции два мужика, достали закусь, бутылку «Солнцедара»- вино тогда такое было, из дешёвых. О «Солнцедаре» тоже у меня история есть захватывающая, но я и так постоянно дорогие читатели увожу вас в сторону от темы, в другом рассказе потом расскажу.
Я вежливо отказался от участия в пирушке, достал блокнот, китайскую авторучку с золотым пером ( опять же подарок на день рождения, одного из моих новых Карагандинских друзей, страшно талантливого моего ровесника, впоследствии мужа Людки Буртулёвой, Сашки Боева.) и стал писать письмо Лене Пеночкиной.
В Леночку Пеночкину я был влюблён. С Еленой Пеночкиной меня познакомил Гошка Перминов из паралельной группы. Я на неё тогда и внимания не обратил, девчонка, она и в Африке девчонка. В нашей общаге жили студенты из двух ВУЗов. МАРХИ, в основном ребята, и МТИЛП (…Технологический Институт Лёгкой Промышленности, лёгкого поведения, так его в шутку называли) в основном девчонки. На четырнадцатом этаже в общей комнате, иностранные студенты каждый день устраивали дискотеки, там все и знакомились.
Гошка Перминов был красавец парень, повыше меня ростом, чёрные брови, лицо, как нарисованное. Но мужик нормальный, один из немногих студентов, которые были членами партии, я написал это и улыбнулся, ведь молодёжь небось думает, а чего это Иван Герасимов не пишет, какой именно партии Гоша был.

Когда, по настоящему, началась перестройка, мы с Борькой Савенковым обхохатывалсь, когда искали его друга в бывшем здании тамбовского горкома КПСС, на дверях висели табички: Партия Левых Эсеров, Либерально демократическая партия, Партия освобождения интеллектуального труда, Партия помощи падшим женщином, и т.п.
Пусть не обижаются на меня, члены тех партий, названия которых я вспомнил неправильно, столько времени прошло….

Вообще-то все мы, живущие в общаге, были, как братья. Хотя к строительству коммунизма мы относились скептически, в общаге у нас уже давно был коммунизм (в отдельно взятой общаге, как Ленин бы написал) Ты даже не имел право отказать другу в просьбе дать ему твои новые туфли, если ему не в чем идти на свиданку, а ты собираешься смотреть по телеку хоккей.
Благодаря Гоше, я побывал в Киеве. Встретились мы, как-то, с ним случайно в метро (для Москвы это невероятное событие!)
- О! Серёга! Ты куда!-
- к тёте Зине еду, на «Сокол» денег до степухи занять. А ты куда?-
-А я тоже к тётке, по этому же вопросу, только в Киев.-
-А я вот в Киеве ни разу не был, красивый говорят город?-
- Да поехали со мной, посмотришь!-
-Денег же говорю ни копья.-
- До Киева нам хватит, а на обратную дорогу тётка даст-
Вот и станция объявляется: метро «Киевская»….

Глава 5.
Так в моей жизни всегда получалось, что женщины мои доставались мне почти всегда от моих лучших друзей, и каждый раз, как-то случайно. Так вышло и с Пеночкиной. Примерно через год, после того, как я её встретил с Гошей, я стоял у стеночки в танцзале, и выбирал, к какой бы из девчонок приколоться, она подошла ко мне сама и пригласила на танец.
- О! Удивился я? А. что это ты тут делаешь, а где Гоша?-
- А мы с ним уже давным-давно не встречаемся.-
У неё была изумительно красивая улыбка, не такая стандартно красивая, а какая- то непохожая ни на чью другую улыбка. Улыбаясь, она мило морщила свой вздёрнутый носик, чёрные глазки прищуривались, как будто скрывали какую-то шалость, о которой знали только она и тот, кому была направлена улыбка.
Впервые в моей жизни мне так улыбнулась девушка. До этой улыбки всё было по другому в моей жизни. Анализируя свою жизнь, я бы разделил её на две половины. Первая, которая была до этой улыбки, вторая которая началась после.
То, что я влюбился, я понял не сразу. Я не очень обольщался по поводу своих способностей на предмет обольщения девчонок, но тут у меня появилась мысль:
-А может я и правда ничего мужик-
Я даже зашёл к Пете Пирогову, как бы за циркулем, а сам внимательно разглядел, между разговором, свою физиономию в большое зеркало, которое стояло у него на тумбочке.
Ничего нового я там не увидел, и стал теряться в догадках, отчего Лена мне так улыбалась. Я вообще-то считал, что могу понравиться девчонкам, только тем, что мог петь кучу самых разных песен под гитару, сочинять прикольные стихи и рисовать портреты. В архитектурном, конечно, умением рисовать никого не удивишь, а во всех остальных обществах я всегда, при случае, рисовал хорошеньким девочкам портреты.
Но Лена ведь ничего про это не знала!

Кстати, я как сейчас помню, взял у Пети взаймы зеркало и нарисовал свой автопортрет
пером и тушью на бумаге; портрет чудом сохранился и спустя долгие годы, когда я увлёкся Стихирой, я разместил его на своей заставке. Половину стихов у меня там было из тех далёких лет, я только в виртуале никому в этом не признавался. Наверное, девчонки разочаровывались немного, узнав, что я дед.

Общежитие наше состояло из двухкомнатных квартир, в одной два, а в другой три человека. Лена жила со своей подружкой, красивой блондинкой Валентиной в двухместной комнате. Когда Валентина посмотрела на меня впервые, в её глазах было такое огненное любопытство и вызов, что я даже испугался. Но несмотря на свою яркую классическую красоту Валентинин взгляд не тронул ничего в моей душе, видно всё в ней до отказа заполнилось той улыбкой Лены.
Каждый день я стал ходить к ним в гости. А как то раз привёл Константина Шевелева.

Подумал девчонки там одни, всё повеселее будет.
Костя Шевелев был шикарным мужиком, высокий, вальяжный, с большими светлыми глазами под пушистыми ресницами, кучерявый он был неотразим для девчонок.
Видимо в подсознании у меня была мысль, что Костя «положит взгляд на Валентину»
и ей не так одиноко будет в нашей компании, но вышло то, чего я никак не ожидал,
У Кости начался тайный от меня роман с Пеночкиной, не знаю, почему они от меня это скрывали. Об их романе мне дала понять Валентина. Как-то раз, когда Лена куда-то ушла, а я уж не помню почему задержался в их комнате, Валентина взяла свою постель, с усмешкой посмотрела на меня и пошла в соседнюю комнату.

Шевелев был одним из моих лучших друзей. Я делал вид, что ничего не замечаю. А замечать ничего и не надо было. Днём никто не видел их вместе, а поздно вечером, когда общежитие затихало, Шевелев приходил к Пеночкиной. Я этого как буд-то бы и не знал. Это была первая в моей жизни, и наверное самая сильная ревность, которую я испытал. Дурак я дурак, корил я себя, Ленка небось ждала от меня настоящей мужской ласки, а я ей песни под гитару, рисуночки. Если бы я как поручик Ржевский был посмелее, и Костя бы остался во втором эшелоне.
Но скоро и Костя оказался во втором эшелоне, как- то в коридоре я застукал Ленку целующейся с каким-то незнакомым красавчиком. Увидев меня, она отвернулась и убежала к себе в комнату. Парень остался стоять в коридоре, я подошёл к нему и уж не помню, что говорил, типа того, что если хоть раз ещё увижу здесь, то мол смотри! Парень усмехнулся спокойно и ушёл.
-Зачем ты пришёл,-
плача сказала мне Лена,
- Ты для меня, как брат, уменя брат был, точно,как ты, он утонул, у меня к тебе такие же чувства, как к моему брату.-
-А, что это был за тип-
-Это москвич, из нашего института-
- Ты любишь его?-
-Я ему нравлюсь-
Она покраснела и отвернулась.
-Прости, я не думала, что сделаю тебе больно.-
После этого я решил действовать решительно, купил вина, цветов и сделал Ленке предложение, типа давай поженимся. Но почему-то я не смог сказать слово люблю. Мы выпили развесилились, Слова за слово, говорю:
-Ещё раз с кем увижу, по попе надаю-
Она вдруг так на меня посмотрела, и вдруг расхохотавшись сказала, сквозь смех:
-Интересно, как ты это будешь делать-
-Элементарно доктор Ватсон-
Ответил я и принялся вставать из за стола, что бы поудобней зайти для задуманного.
Ленка со смехом бросилась бежать. Догнал я её в соседней комнате, где никого не было.
Я схватил её, зажал поудобнее, задрал короткую юбчёночку, её живот был поперёк моих коленей, как у ребёнка приготовленного для экзекуции. Маленькие зелёные трусики снялись неожиданно легко, я шлёпнул по обнажившимся двум белым, маленьким, круглым и упругим половиночкам рукой, и вдруг застыл от нахлынувшего на меня желания. Ленка сползла с моих колен, не одевая трусики, сжала мои руки своими, закрыла глаза и сладко, но с каким -то счастьем на лице и долгой какой-то мукой улыбнулась не открывая глаз..



Глава 6.

Я написал Ленке про своё приключение в совхозе Аркалыкский и спустился вниз, мужики всё таки уговорили меня накинуть стаканчик и я поведал им свою историю. Мужики оказались какими-то художниками монументалистами из Павлодара. И узнав, что я архитектор, стали на полном серьёзе говорить мне о переезде на жительство в город Павлодар, мы устроим тебя на должность главного художника города, будешь, как сыр в масле кататься, только заказы нам подкатывай. Ну я в принципе не стал им возражать, а про себя подумал:-Там видно будет.
Конечно я ни в какой Павлодар не поехал, как бы я бросил своих студентов в середине семестра, да и у меня была уже невероятная, как я писал куча друзей. Денежки у меня водились и бедным родственником я нигде не был.
Ладно уж, думайте про меня, что хотите, но у меня появились не знающие друг друга две несвободные женщины, с которыми у меня были регулярные, но тайные свидания.
Одна была старше меня на два года, а другая на пять. Они были совершенно разными по облику и характеру, но с каждой из них выполнение моего мужского долга получалось отлично.
У меня была комната в коммунальной квартире, но жил я вместе с двумя подружками холостячками художницами в трёхкомнатной квартире, довольно весело, интима не было у меня там ни с кем, хотя в шутку они предлагали мне его на каждой гулянке, которые были, как только, кто нибудь получал гонорар за свою работу;
-Выбирай Ванька из нас любую.-
То и дело они подсовывали мне в качестве невест какую нибудь из многочисленных своих поклонниц, но мне вполне хватало расслабления с теми двумя тайными моими любовницами.
Девчонки были художницами монументалистками, огромные панно на тему строительства коммунизма были тогда в большом ходу. Но вообще-то все художники брезгливо относились к своим же работам на заказ и настоящим творчеством считали те работы, которые как раз и не могли быть куплены никем, кроме самих же художников, потому, что никто из простых людей не смог бы их понять. Я работал сразу в трёх местах, препом в Каргполитехе, архитектором в местном Гражданпроекте и архитекторм же в художественном фонде. Все деньги я по студенческой привычке сразу же прогуливал с художницами, и если бы они меня потом не кормили до какой ни будь моей получки, я бы наверное не был бы сегодня таким упитанным.

Конечно, Леночке Пеночкиной я ничего не писал о такой своей жизни. Тогда в тот вечер, когда я сделал ей предложение, я спал с ней вместе на узкой общежитейской койке, я измучился, но близости у меня не получилось. Решив, что я импотент, я перестал к ней ходить, чтобы не портить ей судьбу.

Глава 7.

Вот обрывки, сохранившиеся в памяти из жизни в Караганде (как я скучаю по этому городу моей молодости и мечтаю, пока живой, побывать там, хоть разок)
В Караганду я попал не совсем случайно, как потом оказалось из Караганды был запланирован запрос на Янку Богуславскую и её мужа Вовку Ланина, (мы все были из одной группы и из одной общаги) но они слиняли в более «престижный» Свердловск (Екатеринбург). А в Караганде жила Янкина мама и брат. Ланины потом всё- таки приехали в Караганду, где Янка родила чудную девочку Кирюшку.

Богемный вечер у Ланиных в квартире их мамы. (Мама с  Янкиным братом в отпуске, где-то на югах.)
Попиваем потихонечку водочку, перемываем косточки самым разным проблемам семидесятых. Последний день августа, завтра мой первый рабочий день, буду читать вводную лекцию по архитектуре в Карагандинском политехническом.
Квартира, где мы тусуемся на первом этаже. Глубокая ночь. Наитеплейший вечерок, окно открыто, я пою песни под гитару. Вдруг в окно просовывается голова молодой дамы и просит огоньку, типа прикурить, и говорит:
-Как у Вас тут хорошо поют! Можно постоять послушать!-
 Я зарделся от гордости и говорю,
- Да залезайте к нам прямо в окно, не стесняйтесь!-
Дама смущённо,
-Да я не одна!-
Вовка с Янкой в один голос,
-Да залезайте все!-
Их оказалось человек десять, молодых артистов, (забыл какого), но помню известного московского театра гастролировавшего по Казахстану. У них и водяра с собой была и закусь. До утра мы шутили, смеялись пели, говорили об искусстве, спорили, рассказывали анекдоты, танцевали, читали стихи, Гумилёва, Мандельштама, Ахматовой, Цветаевой и т. д., и чего только ещё не делали.
С рассветом компания так же через окно растворилась. И мы отправились спать.
Этот месяц я жил в комнате Янкиного брата Александра, пока они с мамой были в отъезде. Я из простой рабочей семьи и впервые жил в квартире, где обитало сословие интеллигентов не одного поколения. Уже покойный Янин папа Был доктором исторических наук ещё в Москве, был подвергнут репрессии и сослан в Казахстан. Мама у Яны доктор биологии, преподаватель медицинского института. Я смотрю сейчас на проекты интерьеров в многочисленных журналах, на дизайн проекты талантливых молодых архитекторов, представляю, виденные мною современные интерьеры с колоннами и арками, атлантами и коринфскими капителями. (Один цыган, рассказывал как у одного цыганского барона видел полы, конструкция которых представляла настоящую поляну из настоящей травы с паучками и жучками, но залитую, для удобства эксплуатации прозрачной эпоксидной смолой) Смотрю на интерьеры в стиле конструктивизма и хай- тека и т.д. и т. п. , и думаю, что все они дешёвые сопли (цыгане, я вас люблю, не обижайтесь за своего барончика) по сравнению с интерьером квартиры Яниных родителей.
Архитектурное решение интерьера было до гениального экономично и просто. Просто все стены в два слоя были уставлены книгами.
За этот месяц, что я жил у Ланиных, я прочитал столько книг, сколько до этого не читал за целый год. Лежу на Сашкиной кровати протягиваю руку…вот он Эдгар По. Рука чуть левее.... Эрик Мария Ремарк, чуть правее... Дин Рид….. Хоть я и архитектор, но с той поры считаю, стены человеческого жилища достойны украсить только книги, так ведь и было с первобытных времён, наскальные изображения – суть книги первобытных….

Мне снилась Москва, улыбка Ленки Пеночкиной, пивной ларёк «Пол-горы», переулочек вниз к Трубной площади от Рождественки, (Ждановой по нашему).
Проснулся я от жуткой мысли, что проспал начало своего первого в жизни трудового дня.
Я взглянул на часы, моя лекция должна была идти уже пять минут…. Я вспомнил армию и «пока горела спичка», на ходу застёгивая брюки и завязывая галстук, впрыгнул в первое же такси….
Потом я просёк, что задержка препа это обычное в ВУЗЕ дело, а ещё лучше для студенческой братии, чтобы нас и вообще почти не было (и правда, сам, что ли студентом не был).
Короче…. трагедии не произошло. Помню только, что раскрывая тему, я заснул стоя лицом к доске, но на чуть-чуть, очнулся и вижу, что записи кончились и след от мела , как на кардиограмме усопшего, но никто этого не заметил, я стёр тряпочкой эту линию и продолжил лекцию….

продолжение следует ...