Моя учительница

Коренная петербурженка, она была очень красивой и интеллигентной и выглядела гораздо моложе своих лет, хотя ей было около пятидесяти. У неё были длинные соломенного цвета густые волосы и миндалевидные большие голубые глаза. Словом, она представляла собой классический тип славянской красавицы.

Ей досталась самая отстающая группа аспирантов, которые очень плохо владели английским языком, среди них оказалась и я тоже, и её задачей было вывести нас, "двоечников" к сдаче кандидатского минимума (очень сложный и серьёзный экзамен), который сдаётся аспирантами в первый год обучения.

Я, приехавшая из другого города и не имеющая нормальных знаний английского, да к тому же не обладающая достаточной способностью к языкам, только колоссальной настойчивостью, старалась изо всех сил. Переводила массу научной литературы, подолгу сидела в библиотеке, патентном отделе, искала, читала, изучала грамматику. Видя мои потуги, Вера Григорьевна частенько засиживалась со мной после занятий, разбирая научную терминологию на английском. Иногда я замечала, что она довольна мной. Остальные аспиранты группы подходили к делу значительно проще.

Молодая заведующая кафедрой иностранных языков, сама знавшая их в большом количестве, была очень строга, сурова и неподкупна. Думая о предстоящем экзамене, я боялась её, как огня, тем более, при сдаче вступительных экзаменов она дала мне понять, что делает мне одолжение, принимая в аспирантуру, и надеется, что за несколько месяцев я подучу язык, а иначе мне придётся распрощаться с учёбой.

С остальными экзаменами и предметами у меня не было никаких проблем.

Нарыв в библиотеках и патентных отделах много устаревшей англоязычной литературы по своей теме (нового почему-то ничего не было), я всё же состряпала реферат, вовремя его сдала и даже умудрилась получить похвалу.


И вот, настал тот день. Экзамен. Кандидатский минимум по иностранному языку. Бледная от волнения, я предстала перед комиссией во главе с заведующей кафедрой иностранных языков.

Набирали силу белые ночи. С вечера до самого утра перед моим экзаменом группа наркоманов за стеной крутила Металлику и Раммштайн, и мне пришлось ночевать на полу в комнате соседки. К ней постоянно кто-то приходил, и почти наступая на меня, расхаживал по комнате и разговаривал. Словом, поспать пред экзаменом мне так и не удалось. К тому же, я жутко волновалась.

Экзамен проходил в несколько этапов. Каким-то образом я проходила один этап за другим, сыпала научными терминами, забыв обо всём на свете, кроме английского языка, я даже смогла очень компетентно ответить на многочисленные вопросы на этапе "свободной беседы".

В какой-то момент я так развеселила комиссию, что они откровенно смеялись, и строгая академическая обстановка совсем разрядилась. Развеселила не своим незнанием, а тем, что горячо убеждала комиссию, что на летних каникулах собираюсь вплотную заняться научными исследованиями. На удивлённые уточняющие вопросы по этому поводу я развернула перед ними этапы своих гипотетических исследований.

На самом деле я изначально не совсем поняла суть их вопроса. Они спросили меня, как я проведу летние каникулы, а я отвлеклась в какой-то момент и подумала, что меня спрашивают про то, каковы у меня планы насчёт диссертации и так разошлась, разворачивая перед ними свои "глобальные" планы, что они искренне смеялись, заметив, что во-первых, в таком случае "хорошенькие" у меня выйдут каникулы, а во-вторых, даже за 2 года столько успеть не реально.
Уже поняв свою ошибку, я продолжала настаивать, так как решила, что отступать уже поздно. В конце концов я дипломатично заметила, что было бы неплохо за каникулы сделать хотя бы часть намеченного, и вообще, всё, что я наговорила, реализовывать хоть и не обязательно в эти каникулы, но очень желательно.

Добродушно посмеявшись, комиссия отпустила меня в коридор - ожидать решения и оценки. Кроме того, за мной ещё были люди, хоть я и пошла сдавать далеко не в первых рядах. Выйдя за дверь, я увидела Веру Григорьевну, расхаживающую взад и вперёд по коридору возле двери в кабинет. Моя учительница за меня волновалась. Столько времени, сколько она потратила на меня, она не уделяла ни одному ученику.
- Ну, как? - тут же осведомилась она.
- Пока не знаю, - ответила я. - Но кажется, я их немного развеселила...
Она мягко улыбнулась и отошла.

Когда комиссия приняла всех из моей неуспевающей группы и немного посовещалась, нас пригласили в кабинет. Каково же было моё изумление, когда огласили оценки и выяснилось, что я единственная из всей группы сдала экзамен на отлично! Заведующая кафедрой мягко дала мне понять, что я хоть и далеко не в совершенстве владею английским, но у меня хорошее произношение, я отлично читаю, и она оценила мои усилия, а также хочет дать мне стимул для дальнейшего совершенствования и творчества.
Я была настолько потрясена, что не знала, как мне всех благодарить. Я подарила им свою маленькую первую книжку, пробы пера - заведующей кафедрой и Вере Григорьевне, которая близко к сердцу приняла мой успех и была за меня очень рада.

Экзамен я сдала, и некоторое время мы не общались так тесно с Верой Григорьевной, только иногда, встречаясь в коридорах университета, обменивались парой слов.

Спустя какое-то время мы вновь с ней столкнулись... В общежитии университета. Я узнала её далеко не сразу, пока она не представилась.
- Аня, здравствуйте! - сказала незнакомая женщина с опухшим от кровоподтёков лицом, так, что глаза превратились в щёлки, с обритой наполовину головой.
- Здравствуйте... - недоуменно сказала я.
- Вы не узнали меня? Я - Вера Григорьевна.
- Что Вы здесь делаете?
- Я теперь здесь живу.
- Но... Вы же житель Петербурга... Почему Вы в студенческом общежитии?..

Она рассказала мне всё. Она жила в коммунальной квартире совершенно одна, с семьёй из трёх человек - муж, жена, взрослый сын. То ли их обуяла жажда получить всё квартиру в своё распоряжение, то ли по натуре они были очень злы, но они издевались над ней, не выпускали из комнаты, а защитить её было некому. Она была очень мягкой, интеллигентной, вежливой и набожной. Сын соседей избил её, обрил всю левую часть головы (она долгое время ходила в платочке после этого), и тогда она, не выдержав, попросилась в студенческое общежитие. Условия там были, конечно, ужасные, тем более, для такого взрослого человека, но ей это показалось лучше, чем её петербургское жильё.

- Мне понравилась ваша книга, Аня, - без перехода сказала она, - почему вы пошли в науку? Когда я думаю о вас, то представляю сидящей среди зелёной травы на лесной поляне, среди цветов, с распущенными волосами, а над головой твоей качаются колокольчики. Можно, я дам почитать тебе мои стихи... У меня есть тетрадь... Стихов мало, и я давно их писала. Мне интересно твоё мнение...

- Конечно, давайте... - совсем растерявшись, ответила я.

Войдя к ней, я поняла, что ей дали одну из самых плохих комнат. Вся стена, прилегающая к общей мойке за ней, совсем отсырела и была не просто совсем лишена обоев, а с осыпашейся штукатуркой, и представляла собой обнажившуюся кладку из красного кирпича. На остальных стенах отошедшие обои свисали кусками. В комнате было сыро и холодно. Стандартная спартанская обстановка - железная кровать, хромоногий стол, тумбочка, лампочка без абажура. Стандартный шум вокруг, который охотно пропускали и впитывали тонкие стены. Общага жила своей обычной ночной жизнью, гудя, как растревоженный улей.
Видимо, Вера Григорьевна была настолько потрясена случившимся, дезориентирована и настолько не в состоянии за себя постоять, что коменданты воспользовались её положением и предоставили худший из имеющихся вариантов, хотя в общежитии были другие свободные комнаты.

Порывшись в тумбочке, она вручила мне свою тетрадь.
- Хорошо, я почитаю, - сказала я, лихорадочно размышляя, как бы ей помочь.



(Продолжение следует)