Полевой сезон. Глава 4

Несколько дней идёт, не переставая, дождь. Он то усиливается, льёт как из ведра, то, кажется, стихает, сыпет мелкими каплями. Но напрасно Леонид осматривает небо. Оно серое. Тучи низко нависли над долиной, сползли с сопок. Бродит по распадкам туман.
Нам уже надоело отсиживаться в палатке. О работе, конечно, не может быть и речи. Все наши приборы не приспособлены для работы в таких условиях. Да Голованов и не настаивает. Настало время дождей. Каждый из нас представлен самому себе.
Я часами читаю учебник английского языка. Старательно выполняю упражнения. Хороший учебник! Доступно и понятно написан.
Саша и Виктор спят, наверное, все двадцать четыре часа в сутки, дружно посапывая, поворачиваясь с бока на бок. Интересно, как они не отлежали свои кости на досках. Вот лежебоки!
Одному Леониду не сидится на одном месте. Он ненадолго выйдет из палатки, когда стихнет немного дождь. Слышно, как он рубит сучья.
Притащит целую охапку нарубленных веток, положит их около печки, а некоторые прямо на печку сушиться. Потом откроет дверцу печки и проволокой пройдётся по мерцающим углям, сбрасывая золу вниз сквозь колосники. Затем накладывает в печку обрубки сучьев и веток.
Весело пылает огонь, озаряя его задумчивое лицо, и потрескивают от жара сучья. Если бы не Леонид, закоченели бы мы от сырости и холода. Не тёплые дожди на севере. От ненастной погоды ужасное настроение, не рассеивается скука, тесным кажется пространство в палатке.



***

Моросит дождь. Мох под ногами мягкий. Мы идём, по возможности обходя кусты, чтобы меньше промокла одежда. Но не всегда это удаётся. Приходится продираться сквозь заросли кустарниковых ив, и тогда градом сыплются капли с веток на лицо и руки, а также на штормовку.
Злые комары впиваются в лицо. От них нет спасения. Хорошо, что временами усиливается ветер и относит полчища кровожадного гнуса. Но слабеет ветер, и комары наседают снова, не дают покоя. Кожа на лице и кистях рук местами вспухла и расчёсана до крови от комариных укусов.
Впереди показались отвалы. Я скользнул взглядом по откосу сопки, где мы с парнями встретили кладбище. Но отсюда ничего не было видно, местность скрадывалась лесочком, туманом, казалась, земля прятала тайну.
– Леонид, откуда здесь могилы? – спросил я, задержав шаг, показывая рукой в сторону сопки.
Леонид посмотрел на меня искоса, о чём-то подумал, видимо, не очень приятном, и неохотно ответил:
– Посёлок здесь был.
– А где дома? – заинтересовался я.
– Разве не видишь вся долина перемыта промприборами. Посёлок сломали, а кладбище не тронули, оно чуть выше было и ближе к сопке..
– Леонид, а почему ты ничего не рассказываешь о лагерной жизни? – допытывался я с дотошностью следователя. Другой бы на месте Леонида не выдержал, послал бы меня подальше.
– А что рассказывать? Что было, того не вернёшь. Когда нас освобождали, мы подписку давали, чтобы ничего не рассказывать.
Леонид замолчал, я не стал его больше донимать вопросами, хотя не очень-то верил его объяснению.
Мы свернули немного в сторону, перешли через мутный ручей, вышли к заброшенной дороге, пошли по ней.
Когда проходили мимо того места, где мы с ребятами сидели у костра, я невольно остановился. Дождями смыло золу, лишь не догоревшие ветки говорили о том, что здесь был костёр. На том же месте лежало бревно, но котелка не было. Я внимательно осмотрел все вокруг.
– Леонид, как ты думаешь, можно прожить в тайге, если уйти от людей?
– Зачем от людей уходить? Что-то я тебя не понимаю. – Леонид посмотрел с удивлением на меня, потрогал себя за бородку, вытаскивая из волос запутавшегося проныру комара.
– Допустим, если у человека обида на весь мир, и он захотел жить в лесу, – пытался я объяснить свою философию, продолжая путь.
– Тайга шуток не любит, – коротко ответил он мне, обходя лужи..
– Конечно, нужно пищу и жилье, – согласился я, оглядываясь по сторонам, рассматривая еле видимые сопки. И, размышляя как сам с собой, добавил: – охотники и лесники, если надо в тайге проживут, не пропадут. Им только надо пополнять запасы патронов, хлеба…
– Всё равно они редко, но встречаются с людьми. Один в лесу с ума сойдёшь.
– Долго ли нам ещё идти?
– Немного осталось.
Леонид поправил лямку рюкзака на плече, подмигнул мне. Любопытство самое сильное чувство. Я не верил, что могу потрогать руками настоящее золото. Леонид шёл впереди, я за ним.
Хотя по календарю была середина июля, холод пронизывал тело. Из палатки нас в такой необычный поход вытащила скука.
Хмурое ненастное небо сгущало тучи, но веселее и ярче смотрелся мох и багульник, расстилающиеся ковром сразу за отвалами. На лиственницах, что изредка нам попадались на пути, ажурные ветки усыпаны прозрачным бисером дождевых капель, а иголки, казалось, распустились заново, они так напились воды, что разбухли от влаги. Проходя мимо, я сорвал несколько пучков иголок и надкусил их зубами. Вкус ароматной хвои немного отдавал горечью.
– Давно я здесь не был, – проронил Леонид. Он остановился и стал осматриваться по сторонам.
– Боюсь, теперь не найду место, где промприбор стоял. Его несколько раз перетаскивали с места на место.
Леонид взобрался на отвал и долго стоял на его верхушке. Я поставил сапог на чёрный пень-колоду, отгонял от лица комаров рукой, изредка смотрел на Леонида, который, как возникший из небытия призрак, тревожил прошлое немых камней, что громоздились вокруг, взорвав своими безжизненными очертаниями природное равновесие.
Леонид шагнул вниз, по его твёрдой походке я догадался, что он нашёл стоянку промывочной установки.
– Промприбор перевозили уже поздно осенью. Земля схватилась морозом. А сколько золота осталось в зумпфе1, никто не проверял, – рассказывал он мне, когда мы шли до намеченной цели.
На мху хорошо просматривались старые следы от гусениц бульдозера, которые срезали подстилку, обнажив мерзлоту. Нарушенный моховой покров, как рваная незаживающая рана, взывала о помощи.
Чувствительна природа к производственной активности человека, но если нет любви и милосердия в действиях людей, скудеют богатства земли. Зелёные братья, как и мы, имеют общие корни, без плодов не будет продолжения жизни на земле.
Ради золота, этого жёлтого идола, раскопали вдоль и поперек древние долины, выбросив на поверхность никому не нужные бивни мамонтов.
Что остаётся нам, исправлять недостатки, решать проблемы, созданные искусственно нами же? Невесёлые мысли лезли мне в голову. Что может радовать душу и тело, если приходится идти по израненной земле, где каждый твой шаг отдаётся болью. Можно только тупеть, до конца превращаясь в бесчувственного индивида, либо кричать во весь голос, не мирясь с беззаконием. Только два пути, третьего не дано. Страшно равнодушие, оно спазмами схватывает благородство и мужество, делает из человека плодоядного червяка, вполне довольного своей судьбой. Так думал я, когда шёл следом за Леонидом.
– Если я не ошибся, зумпф стоял здесь, – Леонид шагнул к откосу отвала, затем развернулся и, считая шаги, направился к эфелям, – да, примерно здесь. Вашгерд мы ставили в этом месте, – он ударил носком сапога о выступ земли, не срезанный, по видимости, ножом бульдозера.
Леонид снял с плеча рюкзак, развязал его, вытащил из него деревянный лоток и сапёрную лопатку.
– Ну, что постараемся! Глядишь, намоем золотишко, сдадим на прииск, вот и деньги, мне на снасти, а тебе на магнитофон, – подмигнул он мне.
– Не вижу золота, – ответил скептически я, принимая мечты Леонида за сказку.
– Это мы сейчас проверим, – засмеялся Леонид. Он набросал лопаткой земли в лоток. Бросил лопатку к рюкзаку, чтобы не забыть её.
– Пошли к воде, – Леонид шёл, посвистывая, к небольшому котловану, наполненному дождевой водой.
– Насосная станция здесь находилась, – объяснил он мне.
Мы с ним присели на корточки у берега, заросшего местами осокой. Леонид, нагнувшись, зачерпнул чистой воды и стал полоскать землю, покачивая лотком, смывая муть.
Откос разреза от горных работ отвесной стеной поднимался вверх. За время разработки бульдозерами в этом месте выбрали очень много золотоносных песков, раз образовалась такая круча.
Леонид зачерпнул снова лотком воды и продолжал отмывать искусно песчинки, сливая их с края водой.
Я смотрел в лоток, в котором вода уже была прозрачной, видел, как подхваченные водой исчезают мелкие песчинки. В серой массе зажелтели небольшие крупинки и несколько камешков.
– О! Золотинки мои! Родимые! – сорвался голос Леонида до радостного хрипа. Он возбужденно засвистел, запел, сунул пальцы в воду, схватив горсть мокрого песка, разжал ладонь:
– Смотри, вот оно золото!
Я с интересом вглядывался в жёлто-блеклые камешки, размером с рисовые зернышки. Невзрачный вид золота меня разочаровал.
– Почему они не блестят? – спросил я у Леонида.
Леонид хотел ответить, но не успел, жуткий стон вдруг раздался откуда-то сверху. Он сковал всё мое тело, а Леонид от неожиданности уронил лоток в воду.
– Что это? – шепотом произнес он, смотря на меня выпученными от удивления глазами.
Идиотский смех прозвучал, кажется, с неба, упал на нас, оглушая наши уши. Мы вскочили на ноги. Осыпь камней, падающих сверху откоса, привела нас в чувство. На верхушке откоса стоял человек. Он схватился руками за голову. Ветер развевал его длинные волосы. Он наклонился вниз, разглядывая нас.
Я с трепетом ждал, что он вдруг шагнёт, полетит вниз с высоты. Мы с Леонидом невольно отошли подальше от откоса, предчувствуя опасность, как бы незнакомец не бросил камнем в нас.
– Кто ты? Что тебе надо? – крикнули мы ему. Мужчина молчал. Лицо его снизу трудно было рассмотреть, оно было какое-то искаженное, застывшее.
– Иди… сюда… сюда, – донёс до нас ветер лихорадочный шёпот. Он махал нам рукой, то, появляясь, то, исчезая наверху. Мы переглянулись.
– Он сумасшедший, – отдышавшись, произнёс Леонид, протягивая руку к лотку, чтобы его не отнесло в котлован, положил его на песок.
Я задрожал от страха, близость сумасшедшего сковала мою волю, если бы не Леонид, я бы умер, наверное, от ужаса, чувствуя себя бессильным перед безумием.
– Вроде плачет? – сказал Леонид, услышав, как и я, стоны незнакомца. Это меняло в корне обстановку. Ему нужна помощь.
Мы побежали вверх по откосу. Наверху у самого края откоса лежал человек. Он бил кулаками о землю и рыдал. Одежда его была вымазана глиной. Голенища сапог также были вымазаны грязью.
– Что с тобой мужик? – тихо спросил Леонид, – что-то у тебя болит? – когда мы встали рядом.
Человек затих, он лежал на животе, не поднимая головы из пучков травы, не поймёшь со спины молодой или старый. Бросалось в глаза, что его мышцы напряжены, словно он готовился к прыжку с земли. Кулаки его были в ссадинах, к волосам прилипла грязь.
Мы стояли перед ним, не решаясь, что-то предпринять. Ждали, когда он успокоится. Наконец, мужчина встал, шагнул к нам, шатаясь.
Лицо его было заросшее щетиной, глаза воспалены, щёки впалые, взгляд дикий, какие-то мысли мучили его или скрутила болезнь. Он дрожал, смотрел куда-то мимо нас, испуг исказил черты его лица.
На вид ему было лет сорок. Но если бы мы увидели его в спокойном состоянии, лет десять можно было сбросить. Из-за того, что он валялся на земле, рабочая спецовка изрядно вымазалась. Пряди волос спутанные чёрные. Сейчас он мне уже не казался страшным. Силенок у него маловато, что справиться с нами.
– Я покажу… покажу, – пробормотал он и побежал, истерично смеясь, от нас вниз с ловкостью обезьяны, не спотыкаясь об камни.
– Тронулся, – Леонид покрутил пальцем у виска, и добавил, – пошли обратно в лагерь, чёрт и с ним и с этим золотом. Нелёгкая его принесла сюда. Ещё беды накаркает!
Леонид спустился вниз. Вымыл водой лоток, пошёл к рюкзаку. Положил в него лоток и лопатку.
Я в это время был наверху, смотрел, как бегает по полигону человек, беспорядочно меняя направление.
– Откуда он? Как он сюда попал? – крикнул я погромче Леониду сверху.
– Из дурдома, видимо, сбежал! – ответил мне Леонид
– Но здесь нет психбольницы, – возразил я, спустившись вниз, подойдя к Леониду.
Леонид хотел взять рюкзак, но, оглянувшись, посмотрел на беглеца:
– Он пропадёт в тайге. Убежит куда-нибудь. Голову расшибёт, если свалится сверху, видишь, по отвалам носится, как олень безрогий.
– Давай попробуем его поймать, предложил я с энтузиазмом, не знаю, почему вдруг мне стало жалко этого типа.
Леонид взял рюкзак, забросил его на плечи, кивнул мне головой. Вдвоём не спеша, мы направились к незнакомцу, что не спугнуть его, а то убежит от нас, носись потом за ним по лужам и грязи.
К нашему удивлению свихнувшийся мужик спокойно ждал, когда мы к нему подойдём, не затевая неожиданных поворотов в безрассудочных действиях. Поразило его лицо, оно выглядело вполне разумным, без нервной мимики, хотя он стоял, чуть покачиваясь, глотая слюну, отчего его синий кадык дергался, как у замершего на морозе гуся.
– Идите за мной, – услышали мы его приглушенный потусторонний голос, точно из могилы, – я покажу вам, а что дальше будете делать со мной, зависит от вас… – кашель помешал ему закончить фразу.
Лицо его затряслось. Сухой кашель, видимо приобретённый от многолетнего курения, рвал ему грудь, но он пересилил боль, и сказал: – не смотрите на меня так подозрительно. Я сам чувствую, что скоро сойду с ума.
Свитер не защищал его от моросящего дождя. Синяя спецовка промокла. Что он был болен, мы видели наяву. Поэтому, чтобы уменьшить его страдания, подчинились и молча пошли за ним.
Он шёл, не оглядываясь, не стеснялся нас, навзрыд плакал. А нам было как-то не по себе от его слёз. Когда женщина плачет, чувствуешь себя востребованным, нужным, а если плачет мужчина, слабеешь от беззащитности, горло сжимают спазмы.
Хлюпая сапогами по лужам и грязи, шли по старым выработкам в противоположную сторону от нашего лагеря. Он петлял по отвалам, словно запутывал следы, нарочно уводя нас подальше. Дождь вдобавок моросил. Настроение было подавленным. Мы переглядывались с Леонидом, терялись в догадках. Что могло случиться?
Наконец за очередным отвалом мы увидели бульдозер, который стоял возле небольшого вагончика. Мы подошли поближе. Вагончик был старый, на металлических полозьях. Доски на стенках местами были оторваны. Незнакомец шагнул к листу ржавого железа, лежавшего у вагончика и отбросил его. На земле лежал какой-то рваный ватник.
– Что за фокусы? – спросил Леонид, не спуская глаз со ссунувшего и поникшего нашего путника.
– Это одежда Андрея! – закричал вдруг он, падая на землю и катаясь по грязи в припадке.
Страшно было смотреть на убийцу. То, что он убил, мы уже не сомневались. Словно догадавшись о наших мыслях, он затих, взял себя в руки. Встал, закрыл железом тряпки, посмотрел с какой-то мольбой на нас и начал свой рассказ:
– Поверьте, я ни в чём не виноват. Разве я бы привёл вас сюда, если бы я убил? – он с надеждой взглянул на нас, но не почувствовав жалости, заторопился, сбиваясь:
– Андрей закричал, наверняка, но я не слышал… уснул за рычагами бульдозера. Но я не знал, что его раздавил. Сам чуть было не свалился вместе с бульдозером с отвала. Я заснул. Проснулся от того, что ударился лицом о рычаги. Бульдозер заглох, упёрся ножом в отвал. Я его снова завел.
Было уже утро. Решил поработать с часок и отогнать бульдозер на полигон. Приезжаю к вагончику. Смотрю, около него окровавленный спальный мешок лежит. Меня как ударило. Я из бульдозера выскочил, даже забыл скорость выключить, так по движущимся гусеницам слетел, сам чуть под бульдозер не попал.
Подбегаю: – рассказчик, оборвал свой рассказ от волнения и пережитого. Он побледнел, рванулся к листу, снова опрокинул его, показывая нам на ватник, – смотрите, я гусеницей бульдозера через него переехал. Я перемолол ему все кости! Развернулся на нём, и поехал, не остановившись дальше…
– Как же он у вагончика оказался? – спокойно перебил его Леонид.
Я удивился самообладанию Леонида.
– Не знаю. Ничего не знаю. Жарко ему видно было спать в вагончике. Он решил поспать на свежем воздухе. Я ведь этого не знал, – сбиваясь и путаясь, объяснял он, чувствуя, что мы ему не верим.
– Как же он не услышал шум бульдозера? – снова спросил Леонид с неприязнью.
– Глуховат он был и вдобавок спал.
– Да, оба, выходит, спали, но один из вас мёртвый, а другой живой, – произнес в раздумье Леонид, – а как же вы сюда попали?
– Золото решили помыть.
– А бульдозер откуда?
– Взяли на смену у старателей.
– Сколько здесь бульдозер стоит?
Убийца замялся с ответом, бросая отчаянный взгляд на Леонида. Я испугался смелости Леонида, как храбро он насел на преступника, не боясь его.
– Я сегодня приехал, – под давлением и, хмуря глаза, наконец, ответил он.
– Сегодня? – изумился Леонид, ничего не понимая.
– Да, но это случилось… неделю назад, до дождей. Я как увидел, что Андрей мёртвый, решил всё скрыть. Оттащил его отсюда подальше. Хотел выкопать могилу, но наткнулся на шурф. В нём была вода. Я бросился за ведром к бульдозеру. Привязал верёвку к ведру. Откачивал воду до вечера. Опустил вместе с мешком Андрея в шурф. Уехал. А сегодня опять приехал.
– Как же ты его похоронил, ведь шурф узкий, стоя, что ли?
Незнакомец заморгал глазами, непонимающе смотрел на нас, потом, спохватившись, уловил смысл слов, продолжил:
– Там же был бесформенный мешок костей, опустил его в шурф, как пришлось, забросал землёй.
– Где этот шурф?
Человек отскочил от нас как ошпаренный:
– Нет! – заорал он вдруг, на губах у него показалась слюна. Он нагнулся, схватил камень, размахнулся и бросил его в вагончик. Камень гулко ударил по доске, рикошетом отлетел в нашу сторону. В каком-то неистовстве этот странный тип продолжал бросать камни в вагончик, словно он был всему виной, крича бессвязные слова:
– Никогда! Проклятый день! Что я сделал!
Мы, остолбенев, смотрели на всё это.
Наконец он выдохся. Сел прямо на мокрую землю. Схватился руками за волосы. Начал рвать их пальцами и завыл страшным нечеловеческим голосом.
– Знаешь, решай сам, как поступить! Мы тебе не судьи! Ты заболел что ли? Хочешь, мы отвезём тебя на бульдозере в посёлок в поликлинику? Я бывший тракторист, ещё не разучился управлять бульдозером, – Леонид подошёл к нему и не навязчиво стал убеждать встать с сырой земли.
Может быть такое обращение подействовало на него. По крайней мере, он ничего не сказал. Встал, пошёл к бульдозеру, завёл его.
– Я поеду к старателям, – сказал он нам вполне спокойным голосом, но сначала прицеплю гусеницу к форкопу. Я тут присмотрел одну. Обещал председателю, поэтому он и дал мне бульдозер.
– Далеко ли артель?
– Километров десять отсюда.
– Но ты всё же выбери время, сходи в поликлинику, – посоветовал ему Леонид.
– Зачем? – ответил он.
– Как зачем? Столько пережил.
– Да ладно, подумаешь нежности! – он сел в бульдозер, подъехал задом к лежавшей возле вагончика брошенной проржавелой гусенице. Мы помогли подцепить трос.
– Как тебя зовут? – спросил Леонид.
– Лёшка. А что?
– Ты бы, тёзка, сам бы сходил в милицию. Всё бы рассказал. Не так бы мучился.
– Зачем?
– Как зачем? Человека раздавил!
– Никого я не давил. Я всё выдумал.
– Как выдумал!
– А вот так, просто решил вас слегка попугать и развеселить. Я, представь, любезный тёзка, артист с театра. Раньше играл на публику в Сочи. А где в тайге зрителей найдешь? С медведем только встретишься. А он шуток не любит. Ну, что на меня смотрите! Зенки продырявите! Прощайте! Я же денег за спектакль с вас не беру! Тоже мне уши развесили! Или вы ещё под впечатлением моей игры? Где тогда ваши аплодисменты?
Мы разинули рты и онемели. Не проронив ни слова, смотрели ему вслед. Бежать и ругаться с ним бесполезно. Он был в тракторе, недосягаем до нас. Можно было только закидать кабину трактора камнями, выбить стекла, но это уж слишком.


***

Солнце сверкнуло в глаза, лучи его зажгли лес, озарив золотым светом.
– Смотри, Саша, как красиво! – я остановился, показывая рукой вперёд на горящий в закате лес.
– Я такого не видел! – Саша восторженно вглядывался в играющие краски света.
Лучи солнца проникали сквозь стволы лиственниц, раскрасив их ветки в рыжие тона.
Мы шли по лесу. Встревоженно летали кукши, бесшумно взмахивая крыльями, словно снопами горячего пламени.
Из-под ног вдруг свечой испуганно вылетела серая куропатка, стараясь отвести нас от своего выводка, быстро разбегающего кто куда, прячась за кочки и в кусты.
Смешно было смотреть на несмышленых маленьких цыплят, они пища бежали от наших ног, падая и переворачиваясь через голову.
Куропатка, притворяясь раненой, кое-как взлетала, волочила по мху крыло, точно оно у неё сломано. Но стоило только к ней приблизиться, как она отлетала немного в сторону, и её игра начиналась сначала.
Мы шли, не обращая внимание на обеспокоенную куропатку, так смело защищающею своё потомство. Проследовав за нами некоторое время, куропатка улетела, угомонившись.
– Интересно искусственное или настоящее это озеро? – спросил я у Саши.
– Скорее природное. Родники там бьют, – ответил он мне.
– Виктор, когда вернётся?
– Завтра.
– Что вы серьёзно увольняетесь?
– Серьёзней, не бывает. Что здесь делать?
– А зря. Ягоды поспевают, и грибы уже появились.
– У нас в посёлке, что ягод мало? Сопки то везде одинаковые, – равнодушно проговорил Саша.
“Вот и надейся на таких рабочих. Тяжело будет Голованову”, – подумал я.
Были уже сумерки, когда мы подошли к нашему лагерю.
Леонид, увидев меня, махнул мне рукой. Саша сразу юркнул в палатку. Я бросил рюкзак у палатки, пошёл к костру. Сел со стороны дыма, чтобы отвязаться от комаров, которые тучей летели следом за мной, наверное, с целый километр, а заодно немного отдохнуть, ноги устали от долгого перехода.
Леонид, подложил травы для дыма в костёр, взглянул на меня как-то отрешенно.
– Был я сегодня на отвалах, где я тебе показывал стоянку промприбора, – он замолчал, вздохнул и продолжил:
– Место, где вашгерд стоял, перекопано. Обвёл нас вокруг пальца «артист с театра»! Думаешь, мне золото жалко! Оно мне не нужно. Хоть и мечтал сдать немного, купить себе хороший спиннинг. Если думаешь спать спокойно, лучше золото не трогай. Пусть лежит, где лежало веками. Труды тех жалею, что покоятся теперь под сопками.
Леонид, сопя, ворошил угли в костре, которые догорали вместе с травой и покрывались золой.
– Вот так-то. Знать бы кто он этот циркач? Если вольноприноситель, то, ладно, чёрт с ним! Получит тысячу рублей, или чуть побольше. Может быть, вернётся к осени в театр. Не будет над людьми от скуки репетировать. Говорит: «с вас денег не беру», – передразнил он фокусника.
– А что ты, Леонид, никому про стоянку промприбора раньше не сообщал? – сочувственно спросил я, прикрывая рукой рот, чтобы не засмеяться, – золото может, попало бы в хорошие руки, а не к этому пройдохе!
Я посмотрел на Леонида, увидел на его лице виноватую улыбку. Мы вдвоёем, словно нас прорвало, разразились истеричным смехом. Хорошо немного посидеть перед сном на скамье.
Августовские ночи принесли с собой холод. Стоило только опуститься солнцу за сопку как потянуло прохладой. Пропали комары.