Отрывок рассказа ne размышления в процессе молодос

Я досконально помню, как было здорово, когда мы были молоды и пьяны уже одним осознанием этого великого состояния. Собственно, я уже тогда понимал это равно как понимал и то, что потом воспоминания мои об этой поре будут именно такими, какими в итоге они и получились. Нас было много, и мы были все вместе, или это только я старался быть вместе со всеми, или на самом деле мы были чем-то целым и неделимым. Люди, меня окружавшие, составляли мой маленький мир в самом сердце большого мира, который был где-то рядом и настолько близко, что иногда мы с ним встречались на улицах, в барах, на квартирах, а потом я забирал у него кого-то еще в свой мир. И отдавал ему иногда. Этим мы с ним делились постоянно, ничего не теряя. У меня были друзья, теперь я это понимаю особенно отчетливо, по прошествии времени. Не хорошие и не плохие, а просто друзья, с которыми я мог себе позволить пускаться в авантюры и пить водку, заведомо зная о том, что они меня не бросят пьяного на произвол судьбы на какой-нибудь скамейке в парке. Это были замечательные по своей сути люди, рядом с которыми я не испытывал острой необходимости в ведении идиотских переговоров, и мы могли подолгу просто молчать или слушать музыку, а иногда доходило до того, что мы в процессе наблюдения какого-то явления или действия выражались абсолютно одинаковыми описаниями, состоящими порой из цельных фраз, а не отдельных слов, и потом смеялись над этим. Мне никогда не казалось, что все это будет вечно, никогда я не обманывал себя тем, что мне одному-единственному в мире удастся обмануть старость или хотя бы зрелость. Я точно знал, что пройдет время, и я стану абсолютно взрослым, меня со всех сторон окружат семья, быт, работа, дела, проблемы и обязанности, и я буду этим связан настолько, что радости жизни тоже станут чем-то вроде чтения книги перед сном – чем-то дозированным и подконтрольным. И тем более ярко я ловил все те мгновения относительной свободы, когда моя юность радовалась вместе со мной, и когда рядом были мои друзья. Мы занимались чем угодно. И самым угодным нашим представлениям о прекрасном сезоном года было, бесспорно, лето. У каждого из нас была машина, и мы каждый божий день, если только не были связаны работой, ездили на озеро. Кто-то из нас неизменно оказывался за рулем, и возможность выпить он приносил в жертву дружбе ради остальных. Мы могли и поглупить и пошалить. Мы снимали в городе симпатичных девчонок и брали их с собой на озеро тоже, а там плавали с ними вместе совсем голые, а иногда занимались сексом на покрывале, растянутом на посевах ржи или пшеницы, а зачастую и просто на сиденье машины. Мы знакомились и расставались, а потом снова встречались. А иногда просто проходили мимо, или что-то не клеилось – бывало по-всякому. И у каждого из нас была своя любовь, которую мы не меняли в течение длительного времени, наверное, нас это и спасало если не от разврата, то от морального падения точно. Моя любовь, в силу особенностей моего мировосприятия, была самой загадочной их всех. Я поклонялся ей, даже не видя ее на протяжении пяти-шести лет. И постоянно помнил о том, что люблю ее, и был ей за это благодарен, а еще был абсолютно уверен в том, что только такой и может быть настоящая любовь – безответной, бесперспективной, далекой, недоступной и от этого донельзя романтичной. И мы говорили о любви тоже, хотя каждый из нас не считал в глубине души любовь другого чем-то, что достойно обсуждения. И было лето, и солнце, и женщины, и озера, и вода, и долгие вечера, и мимолетные увлечения, и яркие романы. Была жизнь во всей ее полноте, и было понимание этой полноты, и еще где-то на заднем плане постоянно маячило чувство благодарности миру за все это и чувство маленького пугливого светлого счастья.