Терапия

«ТЕРАПИЯ»*

/* наука о внутренних болезнях/

(Рассказ-галлюцинация)

" Я порой прислушивался к своей печени, но моя печень молчала, она ни разу не сказала:
«Перестань, ты убиваешь меня, а я убью тебя!»  Если бы у нас была говорящая печень, нам не понадобилось бы Общество анонимных алкоголиков... "
                Чарльз Буковски "Макулатура".

 ''Зри не в корень, а в землю!''
 Кириллов В.В.

* * *

Ковак жил один... Болел он уже около года, а чувствовал себя больным значительно раньше... Диагнозы ему выставляли разные, лечение прописывали всевозможное, но чувствовал он себя всё хуже и хуже...
Он перепробовал все традиционные и не традиционные методы, перечитал всю медицинскую и относящуюся к токовой литературу, которую только мог достать, но продолжал болеть. Болезнь протекала медленно, приступообразно и мучительно. Каждый день Ковака посещал участковый врач, щупал пульс, мерил давление, делал какие то записи и, уходил...
Но однажды, неожиданно почувствовав себя чуть лучше, Ковак решил навести порядок в своей тесной маленькой квартирке, здраво рассудив, что такой возможности может больше и не быть. Перебирая старые бабушкины коробки, он неожиданно наткнулся на странный документ. На нём были, какие то выцветшие рисунки, схемы и пояснения к ним, выполненные порыжевшей от времени тушью, красивым каллиграфическим подчерком...
Участковый врач всё не приходил. Боль всё усиливалась, а дышать становилось всё трудней и трудней...
Прошёл ещё один год, и Ковак умер...

* * *

С трудом, опустив ноги на пол, он встал, и, пошатываясь, похромал до письменного стола. Открыв затёкшими руками первый ящик, он отыскал среди груды наваленных исписанных листов, кожаный футляр для очков своего дяди. Ему с трудом удалось извлечь из него негнущимися пальцами пожелтевший от времени лист бумаги, сложенный вчетверо. Развернуть его оказалось весьма тяжёлым занятием. Когда же листок открылся, Ковак всерьёз пожалел, что проснулся. С документом в руках, возвращаясь к кровати, он всю дорогу проклинал себя за забывчивость...
Взяв с туалетного столика, чёрные роговые очки с толстыми линзами, Ковак не сгибая спины, уронил себя на кровать. Нацарапал на себя ещё тёплое одеяло, устало охнул и одел очки. Всё это проделывалось медленно, спланировав каждое движение заранее. Наконец, окончательно прейдя в себя, Ковак повторно развернул листок, и принялся читать.
''... Двумя пальцами левой руки надавить на точки, отмеченные на рисунке «А». Большим пальцем правой руки надавить на точку, указанную на рисунке «В»...'' Эти точки, располагались в совершенно противоположных направлениях, и Ковак был вынужден прибывать в очень нелепой позе, дающейся с огромным трудом, строго следуя рекомендациям записей. Она была не рациональна и не естественна, кроме того, могла стоить ему очень дорого. Ковак явно рисковал...
Прошла минута, другая, и, наконец, Ковак услышал внутри себя долгожданный голос.
-Чего ты хочешь? – произнёс утробный тяжёлый бас.
Лицо Ковака в этот момент выражало всё сразу, и, в тоже время, не понятно что: ужас вперемешку с восторгом и изумлением... Такой набор! Озираясь по сторонам, он собрался с силами, и дрожащим голосом произнёс:
-Сердечко моё, миленькое! В чём же я повинился перед тобою? Почему ты так болишь и дёргаешься?
-Потому, что я твоё, - неожиданно ответило сердце, - потому, что мне столько же лет, сколько и тебе! Потому, что ты всю жизнь жрал сало и соль, каждый день пил пиво и безбожно ругался с кем ни попадя!
-Но я же занимался спортом, я же закаливался! – произнёс Ковак трясущимися губами, продолжая озираться.
-Полтора раза в год побегать по спортзалу, два раза не попасть по мячу, потрясти телесами перед баскетбольным кольцом, - и всё для того, чтобы заполучить дополнительный повод напиться водки и, грузно плюхнувшись на диван, спать до завтрашнего похмелья! А на утро, с мокрым полотенцем на голове, вызывать врача на дом и, получив спасительный белютень, на три дня свалить с первыми попавшимися девками на шашлыки! Травануться там сырым мясом и, вдобавок, получив гонорею и ещё что-то грибковое, продлевать больничный по знакомству, не указывая диагноз!
-Но я же, как все! – прошептал Ковак.
-Как все?! – с горькой иронией произнесло сердце, - Вот вы и дохнете, «как все», до сорока!
-Губерман умер до тридцати, от рака! – запротестовал, было Ковак.
-У твоего Губермана перебор раковых клеток в пяти поколениях! Ты сам рассказывал на его похоронах Ляпнику, что, мол, начиная с прабабки и, заканчивая самим покойником, – все в этом семействе имели много чего лишнего. -А у Ляпника ведь ничего такого отродясь не было, он от пневмонии скончался. – вставил Ковак.
-Ляпник, за два месяца до этого, вместе с тобой(!) на рыбалке был! И на спор, с тобою же(!), в воду за утопленным тобою(!) рюкзаком полез! И это в апреле месяце!
-А Гога с молокозавода? – вставил Ковак, - Гога то, тоже от рака умер! А он из рода долгожителей! Его отец по сию пору жив!
-Гога? Который? Тот, что до молокозавода пятнадцать лет в литейном цехе проработал?!
-А мать его, ведь до чего скверная женщина, а вот, поди же, живёт, да ещё как, до сих пор проходу никому не даёт! Туда не плюнь, сюда не сморкнись! Того и гляди, всех нас переживёт...
-Не знаю как всех, но нас с тобою уж точно!
-Почему это? – испугался Ковак.
-Потому, что не отягощена наследственностью и вредными привычками! – ответило сердце.
  После непродолжительной паузы Ковак вздохнул:
-Эх, мне бы только на сей раз выздороветь! Я бы тогда... И гантельки бы в руки взял, килограммов на пять, на восемь! Побольше бы ногами ходил! О! В лес бы ходил, грибы там, ягоды всякие... А по утрам – зарядку, да душек контрастненький, на диету бы сел, соки там всякие, овощи, фрукты! На мясо смотреть не стал бы! А водки – ну ни капельки! Ни-ни! А там, глядишь, и женщину нашёл бы! Хоро-о-о-шую женщину нашёл бы! С большими грудями! С широкими бёдрами! Красивую бы нашёл, умную! Детишек бы завёл... Эх, только бы на сей раз, всё обошлось! Я бы тогда... Спортиком! Зарядочкой! Водочки, ни-ни!
-Не поможет! – ответило сердце.
-Это почему же?! – запротестовал Ковак. – Ты только болеть перестань! А я уж тогда...
-Не поможет! Потому, что как раз этого я сделать не могу!
-Но почему?! – продолжал вопрошать Ковак.
-Да потому, что не могу я перестать! Больное я! Раньше надо было думать! Помнишь, год назад у тебя в груди закололо?! Слева! Как ты отреагировал?! Дождался, пока перестанет, плюнул и пошёл обезболиваться водочкой! Расширять сосуды... А ведь я тебя предупреждало! Я же еле работаю! Всё внутри болит! Все сосуды заложены! Уже два рубца! Работаю в пол силы, половина крови в лёгких остаётся! Да ещё ты тут со своими таблетками! Кто ж их водкой запивает...
-Так что, ничего нельзя сделать?! – отчаянно произнёс Ковак, отправляя подошедший к горлу комок обратно.
-Боюсь, что нет! – произнесло сердце. – Гарантировать ничего не могу, но буду стараться изо всех сил. Мне нужно посоветоваться со своими товарищами! Может быть ёще...
Вдруг Ковака осенило:
-Послушай, а я читал, что сейчас можно хирургическими методами, ну, ты само понимаешь... Есть какие-то там кардиостимуляторы на батарейках, шунты какие-то. Ещё есть электрическое и ультразвуковое пробуривание всяких там бляшек! Атеро! Склеротических! Вот! Да вообще много чего есть, а, сколько ещё всего придумают! Ты только подожди! Я по телевизору видел, что одному мужику искусственное сердце поставили! И он живёт уже два года – и ничего! Живё...

* * *

Доктор Палевский вошёл в подъезд. Лифт как всегда не работал, но ничего, подниматься было невысоко. Четвёртый этаж - для врача с тридцатипятилетним стажем работы на участке – раз плюнуть! Поднимался Палевский легко и, как всегда, быстро. Он радовался тому, что, наконец, приделал к своему выездному дипломату ремешок, чтобы носить его на плече. А дипломат был не из лёгких.
Поднявшись и отыскав нужную дверь, Палевский позвонил, но за дверью никто не отозвался. Позвонил ещё, и ещё. Тишина. Подождав немного, он приёслушался – за дверью было тихо. «Наверное, этот Ковак опять пошёл в свою ''Аргентину''. Ведь предупреждал его, дождитесь меня! Опоздал то всего на каких-нибудь двадцать минут. Да и то: не опоздал, а задержался у бабки Клары. Зубной протез ей, видите ли, давит, привыкнуть никак не может, в кармане носит, есть боится. Я то, что могу сделать? Старухе семьдесят лет, а жевательные зубы всего пол года назад потеряла! Что поделаешь, деревня! Необразованная ни фига! Темнота, одним словом!»
Так думал Палевский, пока писал записку на обороте сигнального листа: когда приходил, во сколько не застал... Вставив, сложенный вчетверо листок между дверью и дверным коробом, Палевский весело направился к лестнице, предвкушая субботнюю поездку на природу со своей внучкой. Эх, хорошо, что кто-то придумал субботу и воскресенье...







 г. Ухта, 21 апреля 1998 г.
 (14 часов 10 минут. Пора идти на обед. Буду в 16.00.)