Всея Гиперборея наша

«Я за то и люблю затеи,
Этих грозных людских забав,
Что людская кровь, не святее –
Изумрудного сока трав».


Темнота. Ни капли света. Ни кусочка света. Даже, лучика света нет. Но тут, внезапно появляется сияние. Оно, очень холодное сияние, и очень больно бьет откуда-то сверху. В сияние начинают появляться неясные контуры. Чьи это контуры неясно, но они очень нечеткие. И тут, подобно вспышке фотоаппарата, загорается серо-голубой свет. Просыпается Олежка Железняк, под мощными ударами капель сияющего дождя, просыпается, родимый. А перед ним входит в свою реальность Свет, белый, белый. Нехорошо Олежке, холодно, ещё бы, на улице спать, в голове тяжело, будто там огромная конструкция построена, из иридиевого сплава. Встать ему надо бы, да не может, слишком вчера на себя взял, много взял. А ведь не тот, не тот, что раньше. Но подняться надо. И поднимается Железняк, охает, ахает. Поднялся. Идти теперь надо. А куда идти, к кому, никому не нужен бедный Олежка. А тут еще и во рту сухо, тошнит, голова куда-то в сторону уплывает, далеко-далеко в сторону. Но идет вперед Олежка Железняк, и никому его не остановить. Бьют его дожди, сбивают с ног ветры, летит в след ему брань нецензурная, но ничего, стерпит он все, он все стерпит. Вот только голову свою, уплывшую в сторону, он терпеть отказывается, не понимает. А до этого ведь все понимал. Десять лет в исправительном учреждении понимал. Пожар, в доме у себя понимал. Нынешнюю жизнь свою, бывшего интеллигентного человека понимает. А голова, предмет тьмой окутанный, его не поймешь, а сегодня и тем более. И ни копейки ржавой у Железняка в кармане нет, ни рубля порванного, нет. Идет, он прямо, налево, направо, назад идет, и не думает. Думать нечем, разговаривать, видеть, слышать, чувствовать, тоже нечем. Но возвращается, медленно неохотно, голова к Олежке. Встает, с трудом огромным, на свое место, принимает рабочее состояние. И начинает видеть и слышать, Олежка, а затем и говорить и чувствовать начинает. А видит он Его, и разговаривает с Ним.
- Ты кто? – Железняк спрашивает.
- Я, ну этот Дьявол, что ли – тихо так отвечает, застенчиво.
- И чего?
- Ничего.
- А надо тебе чего? – раздражается Олежка.
- Её, ну ты извини, Её всегда надо.
- Кого!?
- Душу – стесняется Дьявол.
- Зачем?
- Надо.
- Ну, зачем? – Железняк интересуется.
- Ну, вот так вот.
- Мою надо?
- Твою.
- Почему, Мою? – почти кричит Олежка.
- Поверь, очень Твою надо – смотрит вниз Дьявол, глазки потупив.
- И чего, вынь тебе и положь, просто так!?
- Не надо просто так.
- А как?
- Как хочешь.
- Правда?
- Правда.
- И все за Неё дашь?
- Почти.
- Ну, «почти», это фигня – возмущается Железняк.
- А ты чего, то есть, чего хочешь ты то? – Дьявол спрашивает, а голос совсем понизил, покраснел весь, от стыда, наверное.
- А я вчера много на себя взял – пытается гордо ударить в грудь себя, кулаком Олежка.
- Понятно.
- Ни черта, тебе не понятно.
- Все, мне понятно, на – и стеклянное, что-то протягивает.
- Не, эта мне не нравится, мог бы получше чего дать! – негодует Железняк.
- Прости, пожалуйста, давай сюда, сейчас поменяю.
- Пошевелись только!
- Хорошо – а сам другую уже протягивает, то же стеклянную, но ярче.
- Вот, эта по мне – не капризничает больше Олежка, а сам уже эту самую вкушает.
- Нравится? – Дьявол вопрос задает.
- Нравится, спасибо тебе, – на глазах Железняк добреет.
- А, ну ты теперь Её то, дай мне.
- Да забирай! Не жалко, чего уж там. Только, ты её там мучить не будешь?
- Буду.
- Жалко, – скучнеет Олежка.
- Да ты не переживай, – Дьявол успокаивает.
- А я и не переживаю, на, - и Её отдает.
- Спасибо, большое.
- Не за что.
- Я тебе каждый день их давать буду, стеклянные яркие, какие ты любишь.
- Угу.
- Ну, я пойду.
- Иди
- До свидания,
- Прощай.
- Нет, прости, но до свидания – и ушел за горизонт.
Идет дальше Железняк, довольный, очень довольный. Сияет, как кастрюля никелевая, ярко сияет. Ещё бы, так расторговался удачно, не каждый день так расторгуешься. На всю жизнь себя, считай, обеспечил. И катится вперед Олежка, песенки разные насвистывает, простые такие песенки. И кажется жизнь эта серая, ему жизнью розовой. И слоны перед ним летают и бабочки с домик размером. А в голове хорошо, хорошо, радостно, радостно, совсем хорошо. И дождик теплым таким кажется, мягким, как стекловата. Люди кругом ходят, и жизнь из них так и лезет, так наружу и просится. Видит перед собой Олежка, все теперь видит: больницы, школы, магазины, университеты, институты разные, рестораны, клубы ночные, и окошки желтые яркие, как глазки жабьи. Далеко он ушел уже от места того удачного, а ему все ни почем, глядит, Железняк прямо и видит, необозримые дали, неосязаемые дали. Идет, ухмыляется. Но видит он, внезапно так видит, его, а точнее её, и разговаривает с ним, вернее с ней.
- Ты, кто? – радостно так, Олежка спрашивает
- Конь в пальто, - бросают в него ответом грубым.
А на самом деле, никакой это не конь вовсе, совсем не конь, а девушка, и ничего очень даже девушка.
- Это ты меня обманываешь! – весело Железняк заявляет.
Конечно, а чего ему грустить, конечно, грустить ему нечего, у него ведь этих стеклянных ярких, много, ой, как много.
- Ты поликуй у меня, поликуй, - грозно так девушка говорит.
- А, чего я сделал то, ты... это... ну кто ты? – Олежка, запинается.
- Бог! – кричит, и резко так кричит, навязчиво, неприятно.
- Да, ну, какой? – Железняк удивляется.
- Обычный самый, - бог говорит, но спокойней уже говорит.
- А... ну, ладно, а надо тебе чего? – вопрошает Олежка, а сам, стеклянную свою, яркую, в карман поглубже прячет.
- Ты зачем душу продал?! – громко так, нагло, бог кричит.
- А захотел и продал! – в долгу Железняк, не остается.
- Ну, наглец, ну хам! Иди, забирай назад, быстро! – устало так, но с яростью бог говорит.
- А если не пойду? – начинает Олежка торговаться.
- Испепелю, сволочь! Ой, прости Господи, - сам у себя, бог прощения просит.
- А, это, как же я попаду то, к нему? – смиренно, Железняк интересуется.
- Люк видишь? Канализационный? Ну, вон там! Идиот! – на этот раз прощения у себя, не попросил.
- Вижу, - чуть не плачет уже Олежка.
- Спускайся, там он и будет!
- А может ты... вы мне дадите, чего-нибудь, ну, за то, что я туда пойду? – все-таки, торговаться Железняк пытается.
- Чего?! Чего!? Да я у тебя ещё и отберу! Пошел, быстро, а то точно, духу твоего здесь не останется! – распаляется так бог.
- Иду, - невесело смиряется с участью своей тяжелой, Олежка.
И идет он к люку тому, канализационному люку. Поднимает крышку его, тяжелую крышку, стальную. Вовнутрь заглядывает, а там... Чего там нет, только. Все летает, бегает, ползает, плавает, прыгает даже. Но, что тут говорит Олежка Железняк?
- Преисподняя, - сам себе говорит, тихо.
Залезает он туда, от всяких летающих, бегающих отбивается, изо всех сил. Двигается, он вперед, двигается, думает, живет, еще значит. Песенок больше не поется Олежке, да какие там песенки, в аду то. Километров... много прошел уж Железняк, а Его, так и не видит. Только, этих летающих, да и остальных, двигающихся. Шум, гам, их слушает. Тут глядит, прыгающий один, вперед несется, быстро несется, не останавливается. Но и Олежка то не промах, хватает его, за крылья подрезанные, крепко хватает.
- Где, главный, - орет Железняк громко, да тянет, прыгающего в высь.
Но не может прыгающий ответить. Безротый он, совсем, безо рта, то есть. Только ногами машет, мускулистыми ногами, на восток куда-то. Понимает Железняк, что не добьется ничего путного, от прыгающего и бросает его, сильно бросает, в бездну. Делать нечего Олежке бедному, дальше передвигается, да потягивает, из своей стеклянной, яркой, какую он любит. Но везет тут Железняку, фартит, сильно. Ибо видит он Его, второй раз уже, и разговаривает с Ним, тоже во второй раз.
- Чего-то рано ты явился, - это Дьявол удивляется.
- Да, я, в общем, того меняться раздумал, продавать, то есть.
- Почему, стеклянные не понравились, так давай, поменяю. – Суетится Дьявол
- Нет, понравились, очень, только, видишь ли, очень она назад нужна, - Железняк вздыхает.
- Жалко, как, - Дьявол расстраивается, - я бы тебе отдал, хоть и нужна мне, ну ладно, тебе, чего уж там, только понимаешь, ты извини, конечно, но я, на прокат сдал её, наверх, в рай, богу.
- Ему то, зачем, - стонет Олежка.
- Ну, видишь ли, он тоже развлечься любит, тоже живой, как-никак, но ты не расстраивайся, через сто лет, назад отдаст, - Дьявол успокаивает.
- Сколько, сто!?
- Ну, да, только не расстраивайся ты.
- Слушай, а ведь это он меня сюда послал, за душой, то есть, - пытается логическую цепочку Олежка выстроить.
- Ну, весельчак! – дьявол хохочет, - садист радужный!
- И, чего делать теперь, - Железняк говорит, а у самого слезы градом катятся.
- В рай ступай, - Дьявол советует.
- За, что же вы надо мной так издеваетесь? Воздевает к потолку канализационному, руки, Олежка.
- Есть видать за что, - Дьявол говорит, тихо так, под нос себе.
- А попасть туда, как? – слезы свои, глотая Железняк спрашивает.
- Лестницу вон видишь? Ну, посмотри, ну вон там. Углядел? Ну, посмотри внимательнее, родной. Увидел? По ней взберешься, там и будет рай тебе.
- Спасибо, - Олежка благодарит.
К лестнице подходит, взбираться на нее начинает, наверх взбираться. Невеселые думы думает, Олежка, ох, не веселые. Но заканчивается, наконец, эта лестница бесконечная, в небо, лестница. И видит Железняк, такое, такое в общем будто снится ему это. А сон этот отвратительный, гадкий, мерзкий такой. Кругом, просторы, да все розовые какие-то, ядовито розовые. По краям деревьями обрамлены зелеными, ядовито зелеными. И интересно, что: никто не летает, не бегает, не плавает даже. Все ползают только, по-пластунски ползают, и все плоские какие-то. А просторам этим желчным, конца и края не видно. И где этот бог сидит, одному богу только известно. Придается опять размышлениям Олежка. Думает: «Жизнь пошла какая-то странная. Можно сказать, к богу пришел, за делом пришел, а его, бога то есть и нету вовсе». Наступает Олежка, одному из ползущих на палец, требовательно наступает.
- Где у вас тут главный? – спрашивает.
- А я и есть главный, - ползающий говорит, а сам поднимается.
- Э, да какой же ты главный, - протестует Олежка, - главный девушка, а ты не поймешь кто!
- А я разный бываю, хочу девушка, хочу дедушка, все от настроения зависит.
- Я по делу пришел, - важничает Железняк.
- Да знаю, я за душой, - бог отвечает, устало так, - забирай, только не мучь, а то и так мигрень.
- Тебя не мучь, а меня мучь, - Олежка визжит, - то в рай, то к черту на кулички. Чем я тебя хуже?
- Ты ничем не хуже, - бог соглашается, - а может и лучше где-то, только катись ты сейчас в Свою обитель, не доставай меня.
- А душу?!
- Да, отдал я тебе уже, - бог, тихо так нервничает.
- Хм, а я и не заметил, у тебя тут более система продвинута, чем у Падшего.
- А ты думал, - бог гордится, - а теперь, пошел прочь!
- А, как, - Железняк вопрошает, - как Господи?
- Без фамильярностей, только! К дыре, вон той подошел и вниз, а то может, и остаться хочешь?!
- Хочу!!! – Олежка радостный кричит.
- А, ты любишь меня-то, - странно как-то бог интересуется.
- Люблю! Больше всех! Больше, стеклянных ярких, люблю!
- А если любишь, докажи, - серьезно так бог говорит, - прыгни вниз, прыгни в дыру, а я буду наблюдать за всем и за тобой, ибо любовь моя к тебе и ко всем безгранична.
- Что же, Господи, - говорит Олежка Железняк трезвым, твердым, серьезным голосом, - что же я готов, я докажу, а тебе, Господи, скажу последнее слово моё:
СТОЛКНИ!
Смыкает очи Олежка, погружается во тьму. Чувствует сзади удар в спину. Летит в бесконечность. Опять мутит его, опять ему плохо. Падает он, ударяется больно, о землю родную. И появляются перед ним неясные контуры. И подобно вспышке фотоаппарата загорается серо-голубой свет. Просыпается Олежка Железняк, - под мощными ударами полицейского, просыпается, родимый.