Фелюрин и Компания

Фелюрин и Компания

Расёмон-отчет одного чаепития
(http://www.proza.ru/2007/04/11-286)



А в другой точке полушария, там где пустота не только не таяла, но и не образовывалась, и гитара Робби Кригерра привольно звенела из-за картонных облаков, шёл легким шагом на своём мерине некто Эраст Полуэктович Фелюрин и Компания. Он бывало перебрасывал травинку из уголка рта в уголок и озирал пространство многозначительным прищуром. Среди нехитрой клади, похлопывающей бока мерина, поблёскивали в лучах заходящего солнца «Паркер» 38-го калибра с золотым пером и чернильница на 18 галлонов. «Красиво!» – всплывала время от времени характеристика пейзажа в голове Эраста. Но он знал, что у того, кто приставлен к нему, иная манера живописания, в которой тот более отдаёт внимания действию, нежели сопутствующим высокохудожественным шлакам окружающей среды. Поэтому Эраст хранил молчание, но вредное слово снова и снова всплывало в голове…
Вывел из задумчивой борьбы со словом звон каретки, сделавшей абзац. Как в печатных машинках прошлого века: дзззззззыннь. ь. нь. Эраст достал из внутреннего кармана серебряный портсигар с вензелем ЭПФК, и потянул из него ленту телетайпа, словно факир бесконечного кролика – это был сеанс связи с тем, кто приставлен. «Скачи в Блобвилль, выясни что там стряслось со скрипкой. И… В общем, потолкуй с каждым из очевидцев. Приватно. Собери дюжину правд и напиши расёмон-отчет. Конец связи». Эраст машинально вытащил папиросу, но так и не прикурил. Он бросил телетайпную ленту на каменистую почву полушария и пришпорил мерина – нужно было спешить.

*

Через каких-нибудь 128 дней Эраст Полуэктович был на месте. Представился. Обаял всех многозначительной улыбкой и травинкой. Отдал мерина в прачечную и приступил к расследованию.
…Здесь необходимо сделать оговорку и вот какую: дело в том, что прервавшаяся борьба со словом, возобновилась и в купе с полученным телетайпом привела к следующим умозаключениям: «Да, меня выдумывают и ведут повествование, дергая за ниточки сюжета. Теперь я должен прибыть в какую-то дыру и опросить дюжину свидетелей. Однако, с другой стороны, нельзя отрицать, что сам я, всё же, обладаю и собственной волей. Так бывает с удачными персонажами: чем больше успех, тем больше свободы и самостоятельности. Что бы доказать это, я буду задавать не один вопрос, а два: первый от Приставленного, второй от себя. Первый – что Вы видели? Второй – что Вы думаете о моей фамилии? Ха-ха-ха!».

Довольный самостоятельностью умозаключений, Эраст приступил к исполнению сюжетных линий.



. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Первым на очереди оказался
Пифагор

(Он взобрался на очередь и битый час удерживал царя)

+

Я съел столько яблок, что в желудке яблоку негде было упасть. «Висит груша – нельзя скушать!» – вертелось в голове, и я послушно полез на грушину. Под тополем трясло Ньютона – он держался за оголенный провод и краснел от смущения. Рядом так зычно баритонил Хейфиц, что вороны бросались в него гнездами. Хейфиц спрятался в кусты, в рояль, и начал играть что-то из репертуара Садко. Я слез с груши в центре, не заплатив за проезд, и зашел в букинистический магазин, где буки продавали всякую бяку: Донцову, Тополя, "Трясущийся Ньютон" и Агату Кристи на древнегреческом. Я быстро купил полное чуши собрание ее сочинений и вышел на улицу. Огромный зеленый крокодил, распахнув пасть-саквояж, проглотил Солнце и всю его систему с планетами, большими и малыми, с тенями, командантами, прозой и яблочными пирогами.
В утробе его заурчала двенадцатая соната Бетховена.

*

– О Фелюрине и Компании думаю следующее:
Квадрат Фелюрина равен сумме квадратов Компаний.



. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Далее, согнувши язык, проследовала
мисс Хадсон

+ +

…Спокойно, Машка, спокойно. Миссис Хадсон так Миссис Хадсон, если ты понимаешь, что все происходящее в данный момент лишь вымысел, значит ты еще в здравом уме. Скажи спасибо, что тебя не засунули в тело Маргарет Тэтчер, тебе бы тогда пришлось туго. Маргарет, она же умная была, я бы даже сказала – мудрая, а ты так – девчушка с томиком квантовой физики, которая этот томик никогда не открывала. Окажись ты на месте Железной Леди, женщинам планеты вообще бы не было, кем гордится. А Хадсон – это же просто. «Кушать подано!» – и все. Итак, соберись, детка, соберись! Сейчас выбежит обожравшийся яблок Пифагор, полезет на грушу и начнется!
Незначительная роль? Ха! Да я так гаркну свою фразищу, что Моррисону придется взять в Doors вокалистку! Он поймет, что это еще не конец! Надо же, старушка Хадсон! А вы мне под подушку загляните, там кроме Миллера, томов десять латиноамериканской прозы, милая сердцу книжечка «Кости и Плоть Дзен», А.П. Скрипник «Моральное зло» и величайший пессимист Эмиль Чоран, не считая коллекции в mp3 Current 93, Coil, Placebo, и аудио кассеты с записью Диаманды Галас. Почему кассета? А хрен где вы эту бабищу найдете поющей стихи Бодлера в оригинале. Старушка Хадсон, кого надо старушка!
Стоп! О! Лезет. Лезет наш гиперборейский Аполлонушка. Карабкается. Прыткий, а с виду и не скажешь, что эта вековая рухлядь, может так ловко по деревьям скакать. Я-то тоже не девица-красавица, но ничего, моя интеллигентная старушка еще станцует джигу, пирог яблочный испечь – это не на скрипочке играть, да такой, чтобы всех от него штырило и роялило, с этим умением родиться надо!
Тьфу, отвлеклась, провтыкала Ньютона. Наводим резкость, вижу: груша, на ней Аполлон Пифагорыч, рядом тополь, под ним Ньютон, над ним гнездо, под гнездом Яша! Кстати, бедный Яшенька, у него постоянно тырят скрипку. Мальчику все время приходится обращаться то к милашке Агате, то к Пуаро. А иногда одновременно к обоим, за помощью отыскать пропажу. При этом, несмотря на то, что они с Яковом закадычные друзья, эти двое дерут с него за услуги втридорога, морочат голову, а как правило, скрипка отыскивается сама собой. В итоге у Агаты с Эркюлем все окей, а у Яшеньки в холодильнике мышь повесилась! Бедный, бедный Иосиф, чтобы хоть как-то прокормиться, ему приходится собирать милостыню в крупнейшем концертном зале Нью-Йорка! Кажется мне, что именно эти детективчики инструмент и тырят! Но суть не в этом, суть за портьерой.
Тут за куском пропыленной ткани, кроме меня, рояля, Бетховена, дома Эмиля Гилельса, а теперь и Яши с учебным классом, ошиваются каких-то два типа. Оба в черном, шепчутся, хихикают. Прижались к стене, не отсвечивают, можно подумать, что это просто тени, шепчущиеся тени, но меня не проведешь, интуиция подсказывает, что засланные это казачки. Отвлекают меня, прислушиваться начинаю к их оживленной полубеззвучной беседе и пропускаю главное действие, ну да бог с ними, скоро мой выход, нужно сосредоточиться.
А-а-а-а-а!!! Чтоб меня дождь намочил! Джим, красавчик, Джим! Как он красив! А голос?! Из его уст даже Маяковский звучит по-другому. Кумир, добей меня танцем! Сделай это! Сделай! Твою мать! Какого черта? Эти ищейки, Эркюль и Агата, всю малину испоганили! Додумались куда скрипку спрятать, гипсокартон – вещь хрупкая, а Моррисон такие децибелы выдает, что даже стены заслушиваются. Умники, они бы еще смычок, под меч Бабы Родины замаскировали, тогда бы он не только Боингам не мешал, но и всякий кукурузник над Киевом беспрепятственно смог бы планировать. Я уже почти забыла, что нахожусь в теле старушки, а тут на тебе! Инструмент валится с потолка, падает на голову толстяка Ньютона, тот орет, как недобитый, да и еще не свой текст!
  – Але, дядя, копирайты ставить надо, до тебя веков десять назад один чувак уже орал «Эврика!», Архимедом, кажись, звали умника…
А чего вы на меня таращитесь, а? Что? Как? Мой выход? Простите, извините! Вызовите девушку с хлопушкой! Перемотайте пленку, кадриков пять назад…

<– <– <–

«… смущаясь незначительности своей роли, выглянула из-за портьеры миссис Хадсон и произнесла….»
– Налейте, что ли, водки!
Одна тень отклеивается от стены, вливается в ракушку для суфлера и тихо шепчет:
– Не то.
Миссис Хадсон, косясь на тень, у которой на груди неоновым светом горит «Камандантэ Тим», уверенным тоном продолжает:
– Они подложили сырой порох!
Вторая тень следует за первой, протискивается в ракушку вместе с саквояжем, корчит недовольную гримасу и шепчет чуть громче:
– Дорогая Миссис Хадсон, не волнуйтесь, повторяйте за мной: «Кушать подано», и отползайте к портьере, я вас прикрою, пирог поделим по-честному, кальян уже упакован.
Миссис Хадсон тычет в ракушку дулю, нащупывает в районе темечка молнию, расстегивает, выходит из тела старухи, в комнату вбегает Джим Моррисон и ошеломленно смотрит на девушку. Девушка произносит:
– Не бойся, Джим, твоя Пэм всегда с тобой. «London Fog», мне никогда не забыть…
Джим молча берет Памелу за руку, их тела медленно растворяются в воздухе, оставляя после себя черную пустоту. Пустота – это начало жизни…

*

Фелюрин и Компания завороженно наблюдал как тают в лондонском воздухе последние дымные завитки мисс, а вместе с ними и его надежда получить ответ на второй вопрос…



. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Эраст Полуэктович и Моррисон удобно расположились на крыше розового кабриолета и Джимми начал свой рассказ.

+ + +

Я не хотел никому зла. Вторую неделю бросал пить. Головная боль растекалась по всему телу, и я не знал, как остановить ее. Говорят, витамины помогают: ел яблоки из нашего сада, но потом они все куда-то пропали, деревья стояли совсем голые, последнюю грушу съел Исаак, стало совсем тошно. От стука в безысходно воспаленном мозгу спасти могли только виски и покой. Не было ни того, ни другого. Осточертели завывания четырехструнной деревяшки, сопровождаемые Яшиными повизгиваниями. Сосед Эмиль говорил, что у него были беруши. Оторвал себя от подушки и отправился к нему за искусственной тишиной. Войдя в его апартаменты, не поверил своим глазам: на столе у Эмиля соблазнительно лежала злополучная ненавистная скрипка. Закопать бы ее в саду! Нет, лучше заколотить!! Прямо в доме, в моем полу (соседском потолке), чтобы Яшка искал ее, а она бы смотрела на него сверху, невидимая! Он бы никогда ее не нашел, ему бы не пришло в голову искать ее там, даже если бы я просто приклеил ее к люстре. Воровато
озираясь, сунул ее, прохладную, под полу плаща. Прибежал домой, забыв о берушах, и принялся отдирать паркет. Для верности решил позвонить в компанию «Зе Флоорз», которая недавно стелила новые полы во всем доме. В трубке зашелестело, загудело, потом раздался приятный женский голос: «Компания Флоорз. Здравствуйте». Я представил себе, как бы повел себя Манзарек в такой ситуации, и сказал: «Это жилец дома 45. Я хотел бы узнать о прочности паркета, постеленного в нашем доме месяц назад». Голос в трубке, принадлежащий сотруднице компании «Зе Флоорз» объяснил мне, что мой паркет выдерживает воздействие шпилек, металлических набоек, когтей домашних животных, устойчив к воздействию солнечных лучей, горящим сигаретам и искрам от камина. Кроме того, хорошо переносит пятна и химикаты, а также экологически чист. Голос не обманул. Но ничего не сказал о воздействии звука на доску. Успокоившись и похоронив инструмент, лёг на кровать. Веки воспалились, я чувствовал под ними пульсацию крови. Во рту пересохло, страшно болел правый бок. Алкоголь и бессонные ночи забрали всю жидкость из моих клеток. Потом почувствовал, как нежно меня накрывает прозрачный, болезненный сон. Но нет! Неугомонный Яша в учебном классе уселся за огромный рояль, похожий на гроб. Я не выдержал, кинулся вон из квартиры, пробежал пролет по лестнице и оказался у нарушителя спокойствия дома. Из учебного класса слышалась рваная соната Бетховена. На языке у меня вертелось:
I wanna get
Close to you baby,
Well, close to you baby,
Close to you baby,
I don't know what to say or do
 
Сейчас подойду к нему так близко, как возможно, а потом каа-аак.. с правой! Но откуда ни возьмись, мне под ноги кинулась Мисс Хадсон, и пожаловалась, что скрипка пропала. И что господин Эркюль уже с ног сбился. Блеск в ее глазах заставил меня насторожиться. Что она имеет ввиду? Ей известен мой план с самого его начала? Или, что еще хуже, рассказала Эркюлю, как в прошлую пятницу я позволил себе слегка шлепнуть ее по аккуратной попке?! Однако же, всем известно, что подобная несдержанность была не только с моей стороны. Яша и Исаак многократно.. А уж господин Фрейд, к которому она ходила на сеансы психоанализа, отваливая за них бешеные суммы! Он так вообще вел себя самым неподобающим образом. Впрочем, если учесть, что они с Хадсон почти ровесники.. К тому же он не из болтливых. В этот момент все было решено. Я взял мисс Хадсон за локоть в полной уверенности, что сейчас отведу ее к дядюшке Зигмунду, пусть выговорится ему. Тут она вдруг заглянула мне в глаза. «Пэм.. Она совсем как Пэм..» – вспомнилось мне. Хадсон, в общем-то и не так плоха, в ее-то годы. Я разволновался. Но нужно было действовать, должен же был Яков узнать всю правду о своей злосчастной бездарной игре! Однако вместо ”I don’t know what to say”, я выдохнул в лицо Яше:
 
Солнце взойдет, и сейчас же луч его
Ему щекочет пятки холеные,
И луна ничего не находит лучшего.
Объявляю всенародно: очень недоволен я.
Я спокоен, вежлив, сдержан тоже,
Характер – как из кости слоновой точен.
А этому взял бы да и дал по роже:
Не нравится он мне очень!!
 
Господа, я привык работать на большие залы. Doors всегда собирала стадионы. Я не мог даже предположить, что не выдержат остатки паркета, бережно охраняющие ненавистную мне скрипку, и Исаак в этот момент будет в той самой гостиной. Я не хотел изобретения закона тяготения, господа. Равно как и перелома основания черепа товарища Ньютона.

*

Фелюрин и Компания.. Ничего особенного. Фонетически похоже на Пола Стэнли, только краски на лице поменьше..



. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Маяковский
оказался как никогда краток

+ + + +

Кафе «Бегония» на Филях

1) Вход

В моей трогательной плошке
Выстроились крошки
И смотрят на меня
Будто ждут чего-то
Что делать со старой жизнью?
Счастье не обольёт, а лишь брызнет
В конце декабря
Мы все желали так много
Все бытовые мелочи
От ковриков до немощи
Стали родными
Держат и греют
Банальности сменили статус на радости
Каждый вечер покупка салфеток и сладостей
Мы были ручными
Из тех, кто робеет

Куда я смотрел?
Не заметить всегда так просто
Пока я хотел
Жизнь медленно дошла до блокпоста

Понимание приходит, когда выбираешь
Лучшие кусочки мяса для жены
Не делишься и не ожидаешь
Не бывает неправильной весны
Не, не, не…

Внезапная, беспричинная любовь к жизни
Аргументированное отвращение к её проявлениям
Теперь как у всех

Выравнивание, уборка пыли
Ржавые дыры – повод для сближения
Теперь не тошнит от гнили
В жизни настал период брожения

Вещи,
Казавшиеся нехорошими,
Оставшиеся позади,
Теперь для меня стали целью

Я никогда так не ссорился
И отродясь не воевал
Все мои мысли теперь об одном:
Длинные, ненужные дни

Потихоньку открываются глаза
И внутри сжимается что-то
Что не должно сжиматься
Я не в восторге от входа
Я всегда умел возвращаться

2) Центр желаний (внутри)

На обочине жизни
Коты и скоты
Одни нежатся и непричастны
У других воняют рты
И желание несчастных:
Чтобы повернуло к солнцу
И забыть, что было до

Все судьбообстоятельства
Да жизнеситуации
Словно надругательство:
Рассыпались и катятся

Если каждый вечер на небе загорается хотя бы одна звезда
Значит, это кому-нибудь нужно
Почему же это не я?
Почему же хотеть так презрительно скучно?

3) Единственное

Я твой
И ты это прекрасно знаешь

4) Составление списков

1) Список на сегодня
2) На завтра
3) Список на жизнь
Так вот третий всегда
Особо убог

Каждый список на жизнь
Твердит мне одно:
Сними со стены
Перестань искать
Не нужно было
Есть фальстарты, и есть НЕПРАВИЛЬНЫЕ старты
Не тебе выбирать
Всё, что ты можешь, это кормить жену с рук

Перед каждым составлением списка на жизнь
Я обустраивал уют
Но ведь список любой
Есть желание рваться вперёд!
Любой мой блокнот
Докажет, что я
Всегда ошибался
Хотел не того
Каждый клаптик по пунктам
РАЗЛОЖИТ
Моё бытиё
И я буду даже не в силах сказать:
Ещё не пришёл
Мой час разлагаться

Списки не врут
А вот я
Постоянно…

5) Комары

Рассказывал мне папа
Был знакомый у него один давно
И вот он был молод
Но уже в гармонии со всем
Спокоен и без всяческого зла
Без желаний и стремлений
Он с радостью отдавал
И не просил
Комарам давал напиться крови
Всем комарам вокруг
И однажды просто умер
Просто взял и умер
Все решили, пришло время
Человек был хороший
И не нужно больше
Ему было здесь сидеть
Никаких желаний
Вовсе

Может, стоит полюбить комаров?

Радует банальная и пошлая вещь:
Жизнь может от тебя убежать
А вот смерти уж точно от тебя не скрыться

ДОЛОЙ ЭТИ МЫСЛИ!
ЧУДАК!

6) Кафе «Бегония» на Филях

Когда-нибудь я с радостью
Забуду это место…

*

На вопрос о фамилии ответил не менее исчерпывающе:
– КОНТРА!



. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ньютон
был настолько погружен в себя, что пришлось забраться в его голову силком

+ + + + +

…сто восемьдесят третье.
А у меня и законы закончились.
На чем это я?.... Ах, да: падающая теория яблок…
Сто восемьдесят четвертое… Хоть увернуться успел.
Так, …теория яблок… в пирогах они что ли? Крем этот откуда? С девяносто третьего?...
– Мисс Хадсон, вы когда шарлотку подавали?... Тишина, видать яблоками завалило… Пойти кальвадоса (тьфу, ты черт, уже тошнит от этих яблок) шлепнуть? Где Эркюль? Где Комманданте? Кто это за портьерой? Саквояж яблок. Смешно.
Шляпу мою испачкали (яблоками, чем же еще?).
Сюртук и скрипка. Спасибо Шерлоку. Хоть передохну немного.
Где-то я уже читал про яблоки. Вот, только, где? Может у графа Толстого? У Анны закончились яблоки и она остановила поезд, как коня на скаку? Нет, это не Лев Николаевич. Это Кафка. В саду.
Все, теперь можно сказать Эрасту Полуэктовичу: «В ответ на ваш вопрос сообщаю: ничто не может лететь параллельно земле, кроме яблок, которые я кидаю. Простите, Жан Поль, если попаду в вас. Таков закон».
Надо бы выпить с Пифагором. Вытекшую из ванны жидкость.
Вытесненную оттуда яблоками (как вы, наверное, уже догадались).
Сто восемьдесят пятое. Крупное, собака! Моррисон, подержи скрипку. А я пока прилягу – ноги подкашиваются.

*

А красиво у него тут в саду, подумал Эраст Полуэктович и тут же получил яблоком по макушке. Он вздохнул, развязал катомку, сделанную из носового платка, достал из нее строительную каску и водрузил на голову Исаака, в коей он находился…

Ньютон подумал, задумчиво уворачиваясь от яблок:
– Я отношусь к «Фелюрин и Компания» как к компании (в основном), а когда выпью – как к Фелюрину (бывает такое, грешен). А за каску спасибо – я без нее, как без...


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Эркюль
был подтянут, гусароват и держал усы откушенным бубликом

+ + + + + +

То утро я провёл за чтением "Убийства Роджера Экройда", почтенной мисс Агаты Кристи. Добравшись до главы описывающей встречу доктора Шеппарда с его таинственным соседом, я вдруг вспомнил, что совсем позабыл о новом сорте тыкв – семена которых мне прислал мой добрый приятель Эмиль Гилельс – чудаковатый помещик из России. Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда я, выйдя в сад, выбирал подходящее место для моих будущих питомцев. Звонила Мэри-Кларисса Миллер – подняв трубку, я услышал её взволнованный голос: "Мсье Эркюль, мсье Эркюль произошло нечто невероятное…" – речь её внезапно оборвалась, в трубке послышался шум, за которым последовали короткие гудки. Недоумевая, что бы это могло значить, я вернулся к своим тыквам. Звонок мисс Клариссы оставил тягостное ощущение, я вдруг подумал, что гудки в трубке были необычайно резкими напоминающими вой сирены. Сквозь треск помех можно было расслышать мелодию, мне, даже, казалось, я узнал её – скерцо двенадцатой сонаты Бетховена. Дальнейшее я припоминаю с трудом… Отчётливо помню запах табаку, какие-то дьявольские, нечеловеческие звуки, от которых пространство буквально разваливалось на куски, на ухо мне что-то кричал Володя Маяковский, Исаак в ванной, со скрипкой и напудренным вороньим гнездом на голове, растерянно бормотал "эврика", мисс Хадсон с Яшей Хейфицем, пристально глядя друг другу в глаза, отплясывали "Яблочко", при этом Яша поминутно прикладывал яблочный пудинг ко лбу, на котором зияла багровая шишка с блестящим, как у яблока боком. Моррисон беззвучно шевеля губами, безуспешно пытался отыскать среди рассыпанных у него на ладони таблеток, припасённую для подобного случая пилюлю с пометкой "The End".
С неба как из ведра лил сладкий чай, измазавшись в сливках облаков, высоко-высоко над землёй плавал, покачиваясь в чёрной пустоте, жёлтый лимон солнца. Послышался металлический щелчок и вслед за этим весь мир вдруг канул, разбившись на миллионы осколков, осыпался в зияющую под ним зелёную пропасть, из которой разило старым, побитым молью и щедро посыпанным нафталином крокодилом. Последнее что я запомнил – это огромные черные сапоги, с ребристой резиновой подошвой, кружившиеся перед моими глазами. Отклеившийся носок правого сапога был подвязан обрывком бечёвки, конец её растрепался и то и дело щекотал мне нос – поэтому я беспрестанно чихал. Больше ничего не могу вам рассказать. Мне не дают покоя эти чёрные сапоги. Подозреваю, что они принадлежат моему старому знакомому мистеру Порроту, а если это так, то папа Пуаро берётся за это дело!

*

Да-да, Фелюрин. Я прекрасно помню его ещё по Южному Орану, со времени моей службы в Иностранном легионе. Человек отчаянной храбрости, свирепый и беспощадный на поле брани, в окружении своих друзей мсье Фелюрин и Компания был мягким, очень чутким и внимательным собеседником и, кстати, незаурядным поэтом. Давно судачили, что в редкие минуты отдыха, которые наш брат солдат, по обыкновению своему, посвящал разгульному пьянству, ухаживаниям за хорошенькими барышнями и игре в карты, мсье Фелюрин пописывал стихи, и те, кто читал их, утверждали, что стихи эти были очень даже недурственными. Именно страсть к изящной словесности и стала, в конце концов, причиной стремительного заката его многообещающей военной карьеры, трагической перемены в его характере и судьбе.
Расскажу вам, вкратце, то, что мне довелось услышать от сослуживцев, которые, как вы понимаете, являясь по большей части людьми немногословными и предельно скупыми в отношении того, что касается чувств, тем не менее сумели сохранить истинно человеческие качества, и не только сохранили, но и приумножили их, пройдя через горнило войны. Не взирая на это, даже они, те немногие, что согласились поведать мне о трагической судьбе мсье Фелюрина, даже они, повторю, рассказывая об этом, были не в силах сдержать слёзы и рыдали у меня на груди, как малые дети.
Так вот, насколько я смог понять, после лёгкого ранения, полученного Фелюриным во время очередной стычки с бандой отъявленных сепаратистов, он, находясь в госпитале, коротал время, уйдя с головой в свои поэтические штудии. Одно из написанных им стихотворений, посвящённое некой местной прелестнице, вышло особенно удачным. Настолько удачным, что образ, воспетый в нём, был много лучше оригинала. Я бы сказал, это была чистая красота, мастерски воплощенная в слове, красота потрясающая, я бы даже сказал роковая, уж вы поверьте, я знаю о чем говорю. Однако тут нашего друга и поджидала коварная ловушка – это была совершенная, безукоризненная, наделённая всеми чертами жизни, но безупречно мёртвая красота.
Молодой человек, Вы знаете, что такое любовь? Тогда дальнейшее для Вас должно быть очевидным. Полюбив её, и осознав что она мертва, мой бедный мсье Фелюрин впал в отчаяние. Он пытался найти утешение в пьянстве, женщинах, азартных играх, но, где бы он ни был, что бы он ни делал и с кем бы он в тот момент не находился, везде он видел её, и только её.
Закончилось всё, как я уже обмолвился ранее, весьма печально. Однажды, возвращаясь домой, после очередного безумного, полного вина и грубой плотской любви вечера, проиграв огромную, даже по сегодняшним меркам, сумму в карты какому-то заезжему франтику-офицеру, он встретил её, ту, для которой написал лучшее из всего, что было создано им. Поддавшись гневу, плохо владея собой, он выхватил револьвер и застрелил несчастную, застрелил в упор, выстрелив в лицо, на какой-то узкой, тёмной ночной улочке, названия которой я уже, к счастью, не помню.
Его арестовали на следующий день. Судили. Близкие убитой имели некоторое влияние в городе, поэтому приговор был жестоким и немилосердным – смерть. Еще до казни ему удалось бежать. Как – никто не знает до сих пор. Поговаривают, что солдаты из конвоя, спасая его честь, помогли ему в этом. С тех пор я о нём ничего не слышал...
Вы знаете, молодой человек, я уже почти старик, и, быть может, многого не понимаю. Только вот растолкуйте Вы мне, старому болвану, что бы на это сказал Ваш напыщенный, самодовольный Фрейд? Либидо, нереализованные сексуальные фантазии? Глупости всё это. По моему скромному разумению, дело в другом. Проблема, в действительности, оказывается более глубокой. И проблема эта онтологическая. Ведь что превратило этого прекрасного интеллигентного человека в безобразного кровавого убийцу? Не знаете? А я Вам скажу – невозможность преодоления пропасти между мыслимым и существующим. Мсье Фелюрин верил, что та, которую он любил, существует, и потому уничтожил то, что скрывало от него её образ, мешало ему наслаждаться своими видениями. Серые клеточки, мсье, серые клеточки, которых, очевидно, недостаёт Вашему Херр Фройду. Именно в них всё дело. Поверьте, дядюшка Пуаро знает о чём говорит.



. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Эмиль Гилельс
сидел на залитой солнцем веранде, неподвижно, словно побитый жуком дуб.

+ + + + + + +

Тут помню,тут не помню , ррраст Полуэктыч.Скрипка,чай - чужое дело шьешь ,начальник.Ах,да - припоминаю,мы пили с Агатой чай ,но это было на Пасху.Эттто раз .Какая падла Иссаку с груши яблоком по голове -не знаю.Эттто два.А вот ежели по моему разумению , так без причины приличным гражданам предметы на голову просто так ,за здорово живешь ,падать нипочем не будут - в родословной евонной ,покопайтесь ,Эраст Ппп…… эктЫч.Этто три.

Гилельс гордо задирает подбородок ,скрипя оставляет жесткий шезлонг и кряжисто движется к выходу. За ним остаются следы ветоши и мусора. В дверях он отвечает на второй вопрос:

*

- Не нравится мне енто… Не живые оне… Этто четыре.



. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Агату
пришлось опросить не прерывая сеанса психоанализа, войдя в тело Зигмунда.

+ + + + + + + +

…Нет, Зигмунд, представляешь, стоило мне отлучиться на минутку, как Мэри подсунула Пифагору целую корзину яблок (тех самых, которые я приготовила для пирога миссис Хадсон), Дэйм (а ты же знаешь её привычку лазать по деревьям), так вот, Дэйм, разозлившись на Ньютона, который чуть не стряс её с тополя, хотела стукнуть его хорошенько вороньим гнездом, но промахнулась и попала в Яшу Хейфица, а Кларисса – сколько раз я просила её не надираться с миссис Хадсон в стельку – после пары стаканчиков рома попыталась сыграть на скрипке полонез Огинского, и Бронислав (впервые в жизни встречаю такого музыкального мыша), услышав, как издеваются над произведением его великого соотечественника, отобрал скрипку и утащил её к себе под пол… да, я знаю, Зигмунд, что ты мне скажешь: Дэйм Агата Мэри Кларисса, возьми себя в руки… но ведь с ними так трудно сладить…

*

К вящему изумлению Эраста Полуэктовича, вопрос о фамилии заставил пациентку мечтательно закрыть глаза и перейти на рiдну мову:
– О, ці дивні міста, ця чудернацька мова. За філіжанкою кави розмисли приходять до мене. Зважаючи на чужинецьке привнесення другої частини лексичної конструкції, перша її частина пробуджує в мені плин архетипних асоціацій. Вони відносять мене і до російського художника Філонова, і до неперевершеного Фелліні, і до хвилювання хвиль, і до пелюсток, пелюшок, а потім "люлі-люлі-люлі". Добраніч вам, Філі. Навіки ваша, пор’ядна львівська пані Агата.



. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Фелюрин выпрыгнул из д-ра Фройда на городскую площадь, где голуби мирно клевали шелуху и прочую дрянь. Он тревожно озирнулся. Бетховена нигде не было. Стояла зловещая тишина. Узел расследования затягивался, опрошены были все, кроме Яши Хейфица и Людвига, но последний как сквозь землю провалился. Предпоследний был на проводе, а последний как сквозь землю… Фелюрин решил немедленно выдвигаться в погоню. Забрать мерина из прачечной и выдвигаться. В каком направлении? Не важно! Кривая вывезет… Что бы не терять времени, он назначил Яше там же – в прачечной. И в первую же секунду их встречи Эрасту Полуэктовичу стало все ясно.
 
+ + + + + + + + +

– Это прачечная? – спросил Яша Хейфиц, вворачивая свою голову в комнату ожидания, где Фелюрин прихлебывал ячменный напиток. Вместо ответа Эраст Полуэктович сделал приглашающий кивок, показав на ветхое плетеное кресло напротив себя. Яша ввернулся до конца и дознание началось. Но (!) – Урррррррррррррр-тыр-тыр-тыррр – внезапно прервал их грохот заработавшей сушилки. Эраст Полуэктович мучительно поморщился, наблюдая раскрывающего и закрывающего рот Хэйфица. Потом грохот оборвался и он расслышал:

– ... Джимми был изрядно пьян, поэтому у него ничего не получалось. Он громко захлопнул крышку рояля, крикнул «Зи Энд!», что можно перевести, как «Эврика», то есть «Начало»…

Но тут сушилка снова заработала и на этот раз долго не выключалась. Сперва Эраст Полуэктович с тоской наблюдал как медленно, по кусочкам отваливается от дребезжания штукатурка над правым ухом Хэйфица. Потом подумал было влепить болтливому Яше оплеуху, дабы остановить говоруна, да разве может выдуманный герой повоздействовать физически на другого такого же?.. Тогда Фелюрин встал и прошелся по комнате. Приоткрыл, от нечего делать, дверь машинного отделения и… заметил внутри прехорошенькую прачку. Эраст Полуэктович оглянулся на Хейфица – тот продолжал давать показания, не замечая его отсутствия – и вошел в машинный зал. На удивление, здесь было совсем тихо. Слышно было даже как в голове прачки шелохнулась опасливая мысль и ляжка потерлась о ляжку. «Красивая» – подумал Фелюрин и потрогал в кобуре «Паркер» 38-го калибра.
– Любезная, не известно ли Вам местонахождение некоего Людвига Ван Бетховена? – начал он.
– Не знаю и знать не хочу. Я, собственно, плевала! Вот так! …Ой! Извините. У нас тут, к стати, чисто… я вытру счас …Баден-Баден!!! Где это? Я смотрела и Баден-Баден этот вонючий не нашла... Да, я выражаюсь, да! Но и он тоже… ссскотина! И если я служу прачкой, и руки у меня как у прачки, это не означает, что со мной можно обходиться, как с прачкой. А психиатр этот, доктор Фройд… Да пусть он сгорит со своими сеансами!!! Ведь был же нормальный мужЫыык! Пусть глуховат, но нормальный! За ним, как за стеной каменной!.. Вот Вы любите суп с клецками??? А он съедал по три тарелки и остатки хлебом вымакивал. И что?!! Пару сеансов и он возомнил себя великим… Знамо дело – на музыку потянуло!.. Да он же валторну от волынки не отличит, ценитель! Рожок. Для счастья ему рожка этого теперь не хватает!.. шварц… вальдского… Красота у него теперь истинная внутрях поселилась!.. Побросал платки свои носовые в саквояж и ходу на вокзал! Баден-Баден!..
– Давно?
– Давеча. Сутрась.
Фелюрин кинулся в дверь. Тут же вернулся, выпалил:
– Как относишься к фамилии Фелюрин и Компания?
Прачка, уже задравшая юбку почесаться, поворотилась и молвила:
– Длинная как пожарный шланг. Бессмысленная, что моя жизнь.

В соседней комнате Хейфиц, тем временем, продолжал:
– …кто тогда знал, что его «Начало» станет для всех для нас «Зи эндом». Мы все всегда были на октаву ниже его двенадцатых, и всё закончилось пустотой, от которой теперь ничего не осталось…

Эраст Полуэктович остановил его вопросом о фамилии и дал ходу на вокзал, а Яша принялся отвечать:
– О Фелюрине скажу кратко – дирижер от бога. И вся его компания от бога. Когда Фелюрин дирижировал Берлинским оркестром, компания оркестрантов переводила язык его жестов на немецкий. Розой Люксенбург звучали скрипочки, Кларой Цеткин вторили им виолончели. Башмаки Фелюрина выбивали чечетку на дирижерском помосте, когда духовые выдували "Wenn Die Soldaten" И всякий раз, когда требовалось соло для скрипки, и я вылетал на сцену, роняя барабаны и валторны, смычковый инструмент мне был не нужен, потому что смычок в руке Фелюрина, которым он дирижировал компанией оркестрантов, распоряжался моим голосом подобно скрипичным струнам, и моя глотка с легкостью разгибала басовый ключ и скручивала его в скрипичный. И когда вы сейчас меня спрашиваете – что я думаю о фамилии человека "Фелюрин и Компания", то в моей голове возникает образ безымянного солдата, распевающего в неизвестном городе, на незнакомой улице, песню со словами:
Wenn die Soldaten
Durch die Stadt marschieren…



. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бетховен
важно прогуливался под куполом вокзала, заложив руки за спину. Сквозь витражные стекла купола грозно заглядывала внутрь чернильная туча.

+ + + + + + + + + +

…Человек был одет в элегантную розовую тройку. Вместо галстука его шею украшала черная лента, на которой крупными буквами было написано «Помним, любим, скорбим». Изящная золотая цепочка уводила в нагрудный карман, где – как Бетховен обнаружил впоследствии – покоился массивный золотой компас с выгравированной по окружности цитатой из «Дао Де Цзина» на китайском. Ногти на его ногах, обутых в стильные изумрудно-зеленые флип-флап, украшал педикюр, где, стилизованные под Хохлому сюжеты из последней части «Шрека» перемежались с избранными «Окнами РОСТа». Человек курил тонкий побег бамбука, распространяя вокруг себя запах ментола и еще каких-то неведомых Бетховену диковинных специй.
– Моя фамилия Фелюрин и Компания, – сказал человек, – Что вы об этом думаете?
Вокруг них, как лес, шумел Большой центральный вокзал, откуда Бетховен намеревался отбыть в Баден-Баден. В оставшиеся до отправления двадцать пять минут у него не было запланировано бесед с незнакомцами.
  – А почему вы думаете, что я должен иметь на этот счет какое-то мнение? – спросил Бетховен, тщательно выбирая из фразы все, непринятые в порядочном обществе выражения, невольно приходившие на ум при взгляде на этого субъекта.
– Знаете, Людвиг, – сказал человек, – На вашем месте я бы не ехал сегодня в Баден. Вы, как бы это сказать, не совсем готовы к этому путешествию. Учитывая ваше теперешнее состояние, я порекомендовал бы вам отправится... – он взглянул на циферблат компаса и протянул его Бетховену – ...в этом направлении.
Дрожащая стрелка указывала на иероглиф «Йух». «Какой избитый прием!» – подумал Бетховен, всё более раздражаясь, – «Вся, буквально вся, современная беллетристика засорена этими клише, этими повторами, этими дешевыми мистическими нагнетушками с чтением мыслей, лажевыми псевдопророчествами, этой нецензурщиной, безвкусицей и авторскими саморазоблачениями!».
– Думаешь, что ты хоть вот столечко знаешь об этом? Уверен, что у тебя действительно есть этот опыт? – спросил он Фелюрина, обращаясь не столько к нему, сколько непосредственно к автору. От бездарности сюжета и собственной неспособности его изменить Бетховену сделалось безысходно и горько. «Литература мертва...» – подумал он, оглядывая громадину вокзала, полную, набивших оскомину, однотипных персонажей. «И музыка, в сущности, тоже...» – он посмотрел на скрипку, и пальцы, сжимающие гриф, побелели. Он знал что сейчас должно произойти, не хотел этого, но не ощущал в себе сил противиться замыслу автора. Бетховену было очень горько осознавать себя однотипным, набившим оскомину персонажем.
– Ты действительно этого хочешь? – спросил он, повернувшись к висящей над ними грозовой туче. И в тот момент, когда улыбающийся Фелюрин поднес мундштук к губам, чтобы сделать очередную затяжку, Бетховен, резко развернувшись, наотмашь ударил его скрипкой в лицо. Брызнули искры и Фелюрин кинематографично рухнул навзничь на мраморный пол. Вереща, бросились врассыпную испуганные пассажиры.
  – Мудак! – с нажимом произнес Бетховен, отряхивая с лацканов щепки дорогого инструмента. Взгляд его при этом был рассеян, и нам не совсем понятно кому был адресован этот эпитет. С одинаковой вероятностью он мог относиться и к поверженному, стонущему на полу Фелюрину, и к самому Бетховену, и к тебе, дорогой читатель, и к автору этих строк.

~

…Обнаружив себя распростертым на полу, Эраст Полуэктович выпростал руку словно Дин Рид после роковой автоматной очереди и из последних сил сделал последнее и наиважнейшее: сохранил плоды следствия. Для этого он отковырнул из пола плитку каррарского мрамора и быстро-быстро выцарапал на ней все, что Вы уже прочли. Затем вложил ее в свой портсигар с вензелем и сунул пробегавшему мимо рассыльному DHL. «Приставленному» – выдавил Эраст Полуэктович и картинно откинувшись на спину, приставился. У него отвалился накладной фальшь-ноготь с большого пальца правой ноги, расписанный в стиле Хохломы (обнаружив подлинный, украшенный небольшим триптихом «Русский политикум» кисти Ильи Глазунова), от головы, подобно комиксам, отлетел бабл со словами: «О красоте думал, никого не трогал… это зе енд!» и вся Компания разбежалась в стороны, подобно обезумевшим муравьям.
Как из ведра, хлынул дождь.



…

«Пачкотня. В корзину»
Так литературный персонаж Эраст Полуэктович Фелюрин и Компания, не взирая на свой добавочный и хитроумно придуманный второй вопрос, был скомкан и брошен в корзину, а некий глуховатый выскочка стал более, чем фонетическая фикция.
Его выдернули из страницы (бросив небрежно на место, где он только что был, жирную кляксу 38-го калибра), мощно разъяли грудь, изъяли сердце и вставили первому попавшемуся таксисту. Тот, бедный, даже не успел закончить свою матюкастую фразу о красной «Шкоде» в правом ряду…
«И длиться сему – бесконечность…»




. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


Бетховен
Сердце напрокат (ин. арх. №АЮ-1645)


– Не надо орать, я прекрасно вас слышу. Да, я хорошо помню этот день. Сердце Бетховена во мне прижилось. Я очнулся вечером, 3 июня. Посмотрел на себя – швов не было, рубашка чистая, никаких пятен. Я лежал на кровати, шевелил руками и ногами, прислушивался к изменениям в организме. Тело было послушным. Я осторожно встал, подошел к окну, открыл его – и вот тут-то все и началось. В приоткрытое окно хлынул мощный поток тишины. Такой плотный и стремительный, что я чуть не захлебнулся. Тишина быстро заполнила комнату, и мне пришлось всю ночь что-то напевать себе под нос, чтобы не задохнуться. Сплин, Placebo, Цой, Смысловые Галлюцинации…
Кое-как я дотянул до утра.

Конечно, это скотство – вшивать человеку другое сердце, только для того, чтобы услышать продолжение этой истории или узнать посторонний взгляд на происходящие события.

Так вот, о Бетховене… Утро после пересадки – жизнь за открытым окном началась – машины, пешеходы, трамваи, собаки. Но тишина не прошла, и я стал понимать, что мир ничуть не изменился - это я оглох. Я вышел из дома и отправился на работу. Жизнь продолжалась. Я сел в маршрутное такси. Рассматривая пассажиров, я понимал, что мне нужно научиться слушать их по-другому. Я внимательно смотрел на раскрывавшиеся рыбьи рты. Когда из них вылетали брызги – я представлял, что это лопаются пустые слова.

Я смотрел на людей, я весь обратился в слух, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук. Ну, хоть кто-нибудь, ну! От напряжения я сжал зубы и замычал. Мычание переросло в рев и, наполнив легкие тишиной, я закричал изо всех сил. Закрыв глаза, я кричал очень долго, так, как будто копил этот крик все свои 28 лет. Как будто я родился молчаливым младенцем, спокойно терпел все побои на протяжении своей жизни, молчал и терпел, молчал и терпел… молчал и терпел, но вдруг дошел то точки ..и
– А-А-А-А-А!!!! – орал я, – А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А – СУКИ!!!! А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!!
От крика в моей голове что-то лопнуло и через секунду я услышал, как зазвучали взволнованные пассажиры.

Каждый из них звучал по-своему.

Так я в один момент стал понимать из чего состоит любой мой собеседник.
И что в нем главное. Натянутая кожа барабана. Баяньи меха. Или кости клавиш.

Услышав каждого, я уже знал, как мне нужно с ним общаться.
Бить по нему кулаком наотмашь. Тянуть. Или гладить.

Но зазвучали не только люди – зазвучало все. И теперь лунный свет, жалость или сникерс – все источает свой собственный звук. И его не сделаешь тише. Этот звук уже не выключить. Поэтому после пересадки сердца я так ни разу и не уснул.

А что касается пропавшей скрипки и всех подозреваемых, то я скажу так – скрипка есть. И она есть в каждом из них. Но дело в том, что на струнах у них пластилин, а не канифоль. И потому иногда они не могут услышать даже себя. А иногда – просто фальшивят. Уж я-то разбираюсь в фальши, можете мне поверить.

Бип, би-биб!




. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


В ролях:

Пифагор – Харитон Максимович

мисс Хадсон – Ekaterina Samson A.Pulenovna, ekaterina2323@mail.ru

Моррисон – Belobragina Nad, alone_n@list.ru

Маяковский – Роман Линьков, rushit@rambler.ru, www.myspace.com/tamadaitaper

Ньютон – Е.Герман

Эркюль – дмитрий струнин, osja_b@ukr.net

Эмиль Гилельс – bombardirovщik

Агата – Василиса Миро, diduhan@ukr.net

Яша Хейфиц – Алекс Пол, pelegastr@mail.ru

Прачка – С Аня, www.publicator.org.ua/pub/burundux

Бетховен – Константин Реуцкий, postup@ukr.net

Бетховен-таксист – Чернега Геннадий, http://chernega.photosight.ru/

Фелюрин и остальные – Андрей Тим




Ссылки по теме:

• Безумное чаепитие, с которого все началось: http://www.proza.ru/2007/04/11-286

• «Расёмон» Куросавы: http://www.ekranka.ru/?id=f308

…в сцене у ворот Расёмон Куросава никак не мог добиться того, чтобы дождь был виден не только на переднем плане, но и в глубине, где он сливался в серый фон с декорациями. Поэтому в воду дождевых машин подмешали чернила, после чего дождь стал контрастен. Чернила можно увидеть в заключительном дубле: они попали на лицо уходящего лесоруба.


• «В чаще» Рюноскэ Акутагавы: http://www.lib.ru/INOFANT/RUNOSKE/thicket.txt

• «Ворота Расемон» Рюноскэ Акутагавы: http://www.lib.ru/INOFANT/RUNOSKE/ras_gate.txt

• «Убийство Роджера Экройда» Агаты Кристи:
• Бетховен ФМ: http://publicator.org.ua/pub/babloff/2034/

• Бонус-трэк: полная запись признания Яши Хэйфица:


(Найдена Станиславом Сигизмундовичем в муравейнике, на пикнике близ Житомира)



• Версия произведения с фототекстом и подарочным оформлением:
http://publicator.org.ua/pub/vsyoxorosho/2079/