Глава 1
Ну, это ж надо, просто сон в руку! Вернее, не сон, а черт, пардон, эгрегор знает что такое! Ей как раз книжка накануне попалась про то, как управлять своей жизнью. Автор с диковинной славянско-языческой фамилией учил останавливать мысли. Типа, не о чем не думай, и тогда первое, что придет в голову – подсказка и ответ на твой вопрос от некоего эгрегора. Ну, вроде как от ангела-хранителя, который и рад бы тебе рассказать, как жить дальше, да голосок его слабый теряется в дикой мешанине разума.
Проснулась Натка рано, делать в гостинице нечего было, ну и потренировалась мысли в голове останавливать. Все, как в книжке: расслабилась, почувствовала в руках-ногах тепло и тяжесть и завела в голове шарманку: «Что меня ждет через неделю, что меня ждет через неделю». Это чтобы другие мысли вытеснить. Минут пять вопрошала, впала в какое-то состояние, промежуточное между сном и бодрствованием, и тут ей картинка привиделась. Высокая лестница, ступени накрыты красной дорожкой, дорожка приводит наверх. Наверху стол письменный стоит. Из-за стола встает и уходит в сторону Нина Степнова, директор их студии телевидения. Освободила кому-то место.
Натка поудивлялась, с чего это ей Нина явилась. Не думала она про нее, и про студию не вспоминала. Вернулась в Магадан – и нате вам, пожалуйста.
Натка стояла перед доской приказов и таращилась на свеженький листок, где черным по голубому (видимо, белая бумага в принтере закончилась) было написано, что в связи с увольнением по собственному желанию Степновой Н.А. заместителем председателя по телевидению назначается Кеша Прянишников. И подпись нового председателя их телерадиокомпании – С.В. Пузанов.
– О, Никитина, привет! Ты когда прилетела? – наткнулась на Натку Дина Дубинина, топавшая на крыльцо покурить. Степнова, хоть и курящая, в редакции курить не разрешала, народ бегал на улицу.
– Да сегодня и прилетела. Зашла вот разведать, что здесь и как, завтра на работу выхожу. А здесь у вас вон, события… Не обошлось, значит. Расскажи хоть, что тут без меня было.
То, что Гудков хочет спихнуть председателя Магаданской телерадиокомпании, было ясно давно. Не устраивал губернатора чужой человек на идеологическом передовом крае. Слишком долго и тяжело шел Гудков к своему губернаторству, чтобы пустить на самотек собственный пиар.
В общем, в аккурат перед Наткиным отъездом в институт студия три дня стояла на ушах. Слух прошел, что Ревнева снимают и на его место сажают Раису Ненашеву. Сорокашестилетняя Раиса, когда-то работавшая диктором на магаданской студии, два года назад организовала в городе коммерческую студию телевидения «Товарищъ». И обрела себя. Из четырех часов ежевечернего вещания два она отводила себе любимой. Передача называлась «Дорогие мои магаданцы». Эти два часа она, в начесе, бусах и макияже на уже расплывшемся, но еще миловидном лице, сидела перед камерой и беседовала со зрителями. Раиса вслух читала письма про протекающие потолки и холодные батареи, про ветхие дома и очереди на квартиры, про зарплату учителям, которую задержали на три месяца, про наглых продавцов, которые обсчитали и обвесили. Читала с надрывом, со слезой в голосе, с безмерным сочувствием к автору, говорила «дорогие мои магаданцы» и «родные мои земляки», призывала потерпеть и не отчаиваться, обещала лично пойти к злодеям и призвать их к ответу, а потом показать этот ответ честному народу. И показывала. Директора ЖКХ показывала, который клялся, что в квартирах потеплеет – мэрия нашла деньги на закупку угля, будут топить. Заместителя мэра показывала, который что-то там бормотал об отсутствии денег в городском бюджете на ремонт домов и о том, что на учительскую зарплату купили уголь для котельных, чтобы город не замерз. А зарплату отдадут, когда из Москвы денег пришлют на уголь. Перепуганную директоршу гастронома показывала, которая обещала уволить всех продавцов разом, чтобы не обманывали честных граждан. И с каждым из собеседников Ненашева обязательно делила кадр, красовалась своей норковой шубой, шапкой, посверкивала бриллиантами на пальцах, сжимавших микрофон. Этот микрофон она совала в лицо собеседникам, и те слегка косели во время своих оправданий – глаза сводили к решетчатому набалдашнику с названием «Товарищъ». А потом Раиса разворачивалась к камере и, оттеснив интервьюируемого (с ее-то статями – повела бедром, и готово дело!), опять выдавала нечто вроде «Как видите, дорогие мои магаданцы, Пал Палыч Имярек пообещал нашему корреспонденту, что безобразия, которые отравляют нам жизнь, обязательно прекратятся. А мы, родные мои земляки, будем внимательно следить, как люди, которые обязаны делать нашу жизнь в этом суровом и красивом городе радостной, веселой и достойной, справляются со своими непосредственными обязанностями. Пишите нам, дорогие мои, обо всем, что вас волнует, о том, что мешает вам жить в нашем прекрасном северном городе, и мы обязательно от всей души, от всего сердца откликнемся на ваши письма…» и т.д. и т.п. Ненашева буквально входила в транс, представляя собой эдакую обряженную в меха и бриллианты пародию на Валентину Леонтьеву и американского проповедника-иеговиста одновременно. А жанр ее работы Дина Дубинина, которая вместе с Кешей Прянишниковым делала и вела еженедельную аналитическую передачу «Курсив», определила так: сопли в сахаре. Над Раей подхихикивали – чего еще ждать от выпускницы торгового техникума. Жалели двух корреспондентов, довольно толковых ребят, которых она выпестовала и которые делали новости в той же местечковой, многословной, изобилующей эпитетами и междометьями манере. И отдавали должное ее хватке и выносливости. Ненашева лично ездила с губернатором по области, носилась за ним с микрофоном в своей норке, на шпильках. А затем, в отличие от государственной студии телевидения, которая старалась не засорять эфир излишками губернаторской деятельности, устраивала еженедельно специальные выпуски минут на шестьдесят, где доверительно сообщала дорогим магаданцам, чем озабочен их избранник-губернатор. И подтверждала это пространными корявыми цитатами губернаторских изречений.
И вот, выходит, выслужилась. Разведка донесла, что Гудков, который сейчас в Москве, утрясает кандидатуру Ненашевой с московским начальством телерадиокомпании. Тут уж всем стало не до смеха. Одно дело наблюдать, как Раечка пускает слюни на своем канале, тем более что есть постоянные зрители, бабушки-пенсионерки, которые от Раечки млеют и все свои горести ей выкладывают. Другое дело пустить эту козу в свой огород. Который Степнова, между прочим, целый год пропалывала и засевала. Год назад их канал занимался примерно тем же, чем сейчас занималась Раечка. Журналисты, проработавшие здесь по тридцать лет, выходили в эфир и подолгу вещали зрителям на всякие разные темы. Называлось это телеобозрением. А в промежутках между говорящими головами на канале крутили кинозарисовки семидесятых годов. Тоска!
Тогдашний председатель компании считал дни до пенсии и достраивал кооператив в Тамбове, его зам по телевидению спивался и освежал эфир полуторачасовыми шедеврами из местного кукольного театра. Спектакли он снимал одной камерой с одной точки общим планом. Куклы на экране суетились где-то вдалеке, звук шел гулким фоном, чтобы разглядеть и расслышать представление требовались изрядные усилия. Ревнева в Магадан прислали за два с половиной года до того, как Гудков стал губернатором. По слухам, выслали за какие-то провинности из самарской студии. Несколько месяцев Ревнев пытался сделать хоть что-то приемлемое с магаданским эфиром, но все как в вату уходило в замшелый профессионализм телеветеранов. Не хотели они ничего менять, им и так хорошо было. Степнову Ревнев уговорил перейти главным редактором на телевидение из газеты. Сделал ставку на её толковость, цепкий взгляд и живой, современный стиль. И не ошибся, хотя ветераны телевидения встретили её в штыки – они свято блюли кастовость профессии, а тут какая-то выскочка-газетчица. Специфики не знает, в кадре не работала, какой из нее главный редактор. Нина спорить не стала. Поприглядывалась месячишко к порядкам на студии и для начала предложила создать мобильную бригаду и выпускать десятиминутные свежие новости. Под это дело приняла на работу молодого корреспондента и оператора. Потом настояла, чтобы все передачи сначала приносили ей еще на стадии сценария и стала эти сценарии править и отдавать на переделку. Ветераны принялись обижаться, хлопать дверью и в знак протеста уходить на пенсию. Когда освободилось несколько вакансий, Нина устроила кастинг и набрала «с улицы» способную и задорную молодежь. Молодежь фонтанировала идеями и энтузиазмом и выдавала такие материалы – пусть сыроватые и немножко ученические, зато живые! – что магаданское телевидение стало интересно смотреть.
Натка сама пришла на студию на этой волне призыва. Как раз раздумывала, чем бы теперь в жизни заняться. У нее новая полоса начиналась в честь тридцатидвухлетия. Они с Генкой только-только в Магадан переехали из райцентра, где до этого прожили девять лет. Ей, инженеру по образованию, в поселке работы по специальности не нашлось, и к тридцати годам Натка и инженером вневедомственной охраны поработала – чуть не сбесилась от безделья и рвения лейтенантика, который по минутам засекал, когда она приходит и уходит. И бухгалтером в обществе охотников и рыболовов – цифры все время играли с ней в перепутаницу, деньги в кассе пересчитывала по три раза, а отчет из несчастных четырех проводок переписывала по восемь раз. И в школе полгода в младших классах ритмику преподавала – утрамбованные авторитетными учителями детишки в танцклассе бесились так, что музыки не было слышно. И в местном клубе балетмейстером поработала – пригодилась любовь к самодеятельности, всю жизнь танцами занималась. В конце концов, они вместе с Генкой, которому перестали платить зарплату, занялись торговлей. Организовали ларёк на рынке. Генка возил товар из Магадана, она торговала, шутила с покупателями, беседовала с налоговиками, лаялась с шушерой, которая изображала рэкетиров. За три летних месяца такой работы Натка перестала бояться всех и всякого, научилась быстро считать купюры, приобрела бойкость речи и усвоила проблемы российского предпринимательства. Генка раздухарился продолжать семейный бизнес: мол, откроем магазин, ты будешь заведовать, а я товар возить. Но Натка к тому времени уже устала закрывать собой амбразуру: Генка не особо морочился насчет сертификатов качества и прочих бумажек, привозил иногда откровенную липу. А Натка потом отбрехивалась и отбивалась от проверяльщиков, которые ходили к ней каждый день и все норовили составить какой-нибудь акт. Один раз даже составили и в суд отнесли, и на Натку наложили какое-то там взыскание на символическую сумму. Обидно было – Генка поленился правильной бумажкой разжиться, а с нее спрос. В общем, отказалась она продолжать торговлю и уговорила Генку уехать в Магадан. Мол, там твоим торговым талантам места побольше будет.
Они купили квартиру в городе, и Генка действительно развернулся. Вместо забастовавшей Натки нанял себе помощницу-бухгалтера, арендовал несколько ларьков по городу и занялся делом. А Натка принялась соображать, кем же она может поработать. Тут-то магаданское телевидение и объявило набор молодых журналистов. Натка пошла – пусть за тридцать лет, пусть не очень молодая, зато бойкая. Зря, что ли институт заканчивала, в самодеятельности танцевала и за прилавком крутилась! Школа жизни, все–таки.
Оказалось, что не зря. Оказалось, что и Натка камеры не боится, и камера ее любит. В мониторе Никитина получилась очень хорошенькой. И голос, когда она читала с суфлера отрывок каких-то вчерашних новостей, звучал глубоко, и дикция была правильной. В худсовет тогда входили Нина Степнова, уже заведовавшая всей студией, сильно пьющий главный режиссер Герман Штоц, тучная одышливая режиссерша Дуся Бубнова, последняя из ветеранов телевидения, проработавшая на студии сорок лет с восемнадцатилетнего возраста. Еще был редактор Федор Федорчук, сорокалетний журналист с замашками плейбоя-диджея, когда-то – учитель истории. Он пришел на студию лет пять назад, сполна познал традиции студийной кастовости и свято верил, что работа на телевидении – для избранных. И тридцатилетний Кеша Прянишников, подающий надежды комментатор, который буквально полгода назад переквалифицировался в тележурналисты из ученых-биологов. Журналистом он оказался неплохим, очень толковым, делал передачи про власть и экономику. И сам стремился их вести, хотя по этой части у Кеши была явная профнепригодность. В свои тридцать с хвостиком Иннокентий цвел ядреными прыщами, которые раскрашивали его лицо в красный горошек, а сходя оставляли на щеках следы-оспины. Но при всем при том Кеша не комплексовал и считал себя знатоком человеческих душ.
К Наткиному дебюту худсовет отнесся неоднозначно, Дуся, Федорчук и Кеша Натку забраковали. Дуся из-за, по её мнению, недостаточно солидной внешности. Федорчук и Кеша – из-за преклонных лет. Мы же молодежь набираем, а ей уже за тридцать! Герман держал нейтралитет, высказавшись насчет сексапильности, которую можно и нужно раскрыть в каждой телеведущей. И только Степнова, прочитавшая Наткино эссе на тему «Как я сражалась с налоговым инспектором» – эссе было первым этапом конкурса – решила взять её на испытательный срок.
Срок Никитина выдержала с блеском. Ей настолько понравилось работать на телевидении, это оказалось настолько её занятием, что все делалось просто на одном дыхании. Её сюжеты, на первых порах не очень техничные и отдающие самодеятельностью, получались с таким неожиданным взглядом, с такими ракурсами, с такой энергетикой, что цепляли и запоминались. Работалось легко и в кайф, и даже всякие уколы и бяки ее не очень цепляли. Уколы и бяки устраивали коллеги-старожилы, которых раздражала прыть новенькой, заметно выделявшейся на фоне молодежного призыва.
Была на студии такая традиция, «разбор полетов» за неделю, когда по понедельникам все, включая инженеров и осветителей, собирались в большом съемочном павильоне и слушали от дежурных критиков, что так и что не так было сделано на неделе. Вот на них Никитиной и доставалось. То Веселова, очень опытная журналистка, анализируя эфир, разнесла Наткины экзерсисы, не объясняя причин. Плохо, мол, да и все тут. Не понравилось! Федорчук регулярно отпускал реплики, осаживающие прыткую выскочку. Он отчего-то определил Никитину в свои врагини и на всякий случай с ней не здоровался. Кеша, который сам в ту пору был еще слабоват в журналистике и своей стремительной карьерой был обязан в большей мере репутации своих родителей – как же, сын ведущего радиожурналиста и телережиссера, это же такие гены! – взял за правило разбирать её сюжеты и ехидно комментировать слабые места. Дуся на тех же летучках пускалась в пространные рассуждения, что некоторым начинающим журналистам не хватает мастерства и что выпускать в эфир непрофессионалов – издевательство над зрителем.
Иногда было обидно до слез. Что она им сделала плохого? Кому дорогу перебежала?
Иногда страшно, что делает она все неправильно и не так. Но Нина хвалила Наткины работы, и переделывала вместе с ней закадровый текст, и объясняла, как правильно выстраивать сюжет. Через три месяца Натка поехала в командировку в свой район. Во главе съемочной группы. На десять дней. И навезла оттуда столько материала, что и две передачи собрала, и сюжетами выстреливала больше месяца. Еще через три месяца Нина организовала для нее направление в московский институт повышения квалификации работников телевидения и радиовещания.
И вот накануне ее последней сессии разразилась эта буря с Райкиным назначением председателем компании. Ежу понятно, что эта себялюбивая дикторша начнет лезть в их телевидение всеми четырьмя лапами. И в три счета превратит его в «товарищеский» канал с мыльным сериалом «Дорогие мои и губернатор». Народ решил воспротивиться, написал коллективное письмо в Москву, в головную компанию и передал его по своим каналам.
Реакции Натка не дождалась – уехала в Москву доучиваться. И вот теперь, стоя рядом с Диной на студийном крыльце, ждала подробностей.
– Ну, что случилось, – Дина затянулась так, что сразу треть тонкой сигаретки превратилась в серый столбик пепла, стряхнула столбик в сторону, не глядя
– Гудков примчался из Москвы через день, как Нина с Веселовой письмо в головную компанию отправили. Пришел сюда, собрал всех в павильоне – зверем глядит. Мол, вы, да против меня, да о чем вы думали, «пися в Москву письма про меня», да я вас! Веселова ему: «Иван Прокофьевич, мы лично против вас ничего не имеем, мы вас уважаем!», а он ей «И нечего мне тут лить саванну!»
– Это в смысле лить елей или петь осанну? – попыталась угадать Натка. Магаданский губернатор отличался редкостным косноязычием, и журналисты коллекционировали его перлы.
– Да фиг его знает. Наверное, все сразу. Поорал минут двадцать и заявил: хотите профессионала – вот вам профессионал. Пузанов. Вы его хорошо знаете.
– Да уж, – покрутила головой Натка. Лично она Пузанова знала только в лицо – со студии он ушел еще до ее появления. Точнее, его ушли. Талантливый журналист Сергей Пузанов на трезвую голову выдавал такие материалы – московские каналы брали с удовольствием. А на пьяную чудил и буянил. И после очередного загула, когда Пузанов ломился на студию и подрался со стариком-ВОХРовцем, разбил ему телефонный аппарат и кружку с чаем, а затем просто утрамбовал несчастного деда в каптерке, подперев дверь табуретом, Репнев попросил Сергея Валентиновича написать заявление по собственному желанию. Выбора не было – жаждущий возмездия вахтер был готов подписать любые акты, и альтернативой увольнению по собственному было увольнение по статье. Пузанов ушел с телевидения, но недалеко – в пресс-службу Гудкова, тогда еще депутата от области в Госдуме. Они отлично сработались: Пузанов снимал про него сюжеты, писал Гудкову тезисы выступлений, сам проводил с ним прямые эфиры. И, по сути, подготовил и провел для Гудкова всю предвыборную кампанию, став для будущего губернатора и имиджмейкером, и спичрайтером и просто консультантом по взаимодействию со СМИ. Карьера при Гудкове окончилась для него внезапно и по-глупому. В одной из поездок в Америку, куда Гудков мотался накануне губернаторских выборов еще как депутат и взял в свою свиту Пузанова, тот ущипнул за задницу горничную в гостинице. Выпивший был, возбужденный дорогой и заграницей. А девица так заманчиво крутила круглой попкой – как приглашала. Ну, он и приложился. Что тут началось! Горничная подняла крик, стала обвинять Пузанова в сексуальном домогательстве, вызвала полицию. Гудков с трудом разрулил ситуацию, визит был испорчен. Все городские газеты на другой день писали, что в Сиэтл с официальным визитом к мэру прибыли русские сексуальные маньяки. После того случая Пузанов попал в опалу. По слухам, закодировался от пьянства, однако после победы на выборах Гудков его в свою команду не взял, и Пузанов уехал куда-то в Приэльбрусье. А теперь, значит, достали мужичка, обдули от нафталина и нате вам нового начальничка.
– А как же Кеша-то в замы по телевидению попал?
– Так и попал. То, что Нину Пузанов не оставит, это сразу понятно было. Во-первых, репневский кадр, во-вторых у Пузанова на нее зуб. Помнишь, как он ей скандал закатил? Хотя это еще до тебя было… Требовал дополнительного времени в эфире для Гудкова сверх положенного депутатского часа, а она отказала. А если начальника убирают, кого ставят? Кого-нибудь из замов. Зама у нее два, Прянишников и Федорчук. Ну не Федорчука же ставить, в самом деле!
– Действительно. Кеша, по крайней мере, в информации соображает и на подъем легкий. А Федорчук только и умеет, что собой любоваться. Павлин! – Натка вдруг припомнила сразу все мелкие обиды, которые ей причинял противный Федорчук. Чем же она ему так не нравилась? Может, задевала за что-то мужское-сокровенное? Может, на первую учительницу похожа была? До сих пор ведь разговаривает с ней через губу, все показывает дистанцию между собой, асом тележурналистики и ею, выскочкой. Натка первые полгода ёжилась от такого демонстративного снобизма, а потом перестала обращать внимания. Ну не будешь же ты постоянно реагировать на человека, если у него горб. Или он хромает ежедневно на твоих глазах. Привыкнешь со временем. Вот и она привыкла.
– Так что завтра тебе на работу выходить к новому начальнику. У него завтра как раз первый день работы в новом качестве, – резюмировала Дина и щелчком послала окурок в компанию собратьев, скромно, но тучно кучковавшихся под кустом шиповника возле крыльца. Желтые фильтры живописно прятались в яркой зелени свежей июньской травы.
Натка постояла на крыльце, обвела взглядом серую площадь, пока еще едва зазеленевшие деревья. Задрав голову, посмотрела на телевышку. Макушка вышки царапала низкое серое небо. С моря тянуло зимним холодом. Да, с уже теплой, летней и разноцветной Москвой контраст разительный.
Глава 2
«Блин, что-то все один к одному. Генка загулял, Нину сняли, Кешку назначили. Что еще на мою голову?» Натка спешила в студию и уже опаздывала. Задержалась из-за Генки. Он опять не ночевал дома, пришел под утро и изобразил картину Репина «Не ждали». Не ждал, мол, что ты уже приехала, ошибся в подсчетах. Натка, в принципе, привыкла, что ее благоверный пропадает ночами. По официальной версии – по делам бизнеса. Они уже третий месяц поддерживали нейтралитет в семейной жизни. В смысле, что никто ни у кого не выяснял, где был и что делал. И мораторий на сексуальные отношения сохраняли. В смысле, что перестали спать друг с другом. Первым объявил мораторий Генка. Он неделями не показывался дома, а появившись, сказывался уставшим от бизнеса и заваливался спать. Натка недоумевала, периодически пыталась пристроиться под бочок мужу, но секс был настолько вялым во всех смыслах, начиная с собственно орудия сексуальной близости, что она бросила эти свои попытки. А буквально накануне отъезда в Москву ей позвонила какая-то баба и потребовала урезонить своего мужа. То есть Генку. Чтобы он не растлевал ее мужа, Димочку. Потому что хоть она и старше Димочки на пятнадцать лет, но она обещала его матери, что присмотрит за Димочкой. А Димочка, как стал водиться с её, Наткиным, то есть, мужем, приходит домой поздно, пьяный, обзывает ее старой клячей и кричит, что они с Генкой отряд таких девочек имеют по-всякому, что она может заткнуться. Натка вежливо выслушала весь этот бред и пообещала разобраться, мысленно пожалев стареющую Димочкину жену, которой мерещится всякое непотребство. Вечером со смешком рассказала о звонке Генке – вот, мол, бедная баба как от ревности заходится. А потом глянула на его разом поскучневшую физиономию и как-то так заподозревала, что неспроста Димочка перед своей мамочкой-женой бахвалился. Может, оттого и Генка устает от бизнеса? Поди-ка, покувыркайся с отрядом девочек, и устанешь, и увянешь. Додумывать эту мысль она тогда не стала – и так была карусель с этим письмом в Москву, с ее сессией. А сейчас, видимо, придётся додумывать.
Натка вбежала на крыльцо студии, рванула дверь, кивнула старушке-вахтерше и понеслась в кабинет Степновой. Открыла дверь, влетела:
– Доброе утро!
– Опаздываете, Наталья Андреевна, – Кеша сидел в кресле Степновой и постукивал пальцем по циферблату своих часов. Натка глянула на свои: опоздала на семь минут.
– Извини, Кеш, я время не рассчитала. Я пропустила что-нибудь важное?
– Пока нет. Но я говорил всем, и для тебя еще раз повторю. Теперь у нас на студии вводится железная дисциплина, и за опоздания на летучки будет понижаться премия. Слушайте, мне сон сегодня такой приснился! – вдруг продолжил Кеша, откидываясь в кресле. Лицо его приняло сосредоточенное выражение – вспоминал.
– Будто я бегаю вверх-вниз по лестнице и разбрасываю баксы из карманов. Баксы летают, как бабочки зеленые, а я по ступенькам то вверх, то вниз, то вверх, то вниз. Интересно, к чему такой сон? Если разбирать по Фрейду, то спускаться-подниматься по лестнице символизирует половой акт. А при чем тогда баксы? Акт с проституткой, что ли? Тогда почему так дорого? Я там несколько тыщь баксов раскидал!
Кеша нес пургу о своем сне и выглядел настолько нелепо и чужеродно в Нинином кресле, что Натке казалось, – она сама видит дурной сон. Лица те же, стены те же, стол и кресло то же. Но вместо Степновой – Кеша, который уже шестую минуту разглагольствует о Фрейде, баксах и проститутках. А они все это должны выслушивать!
– Слушай, Прянишников, – не выдержала она. – Ты нас зачем здесь собрал и еще время засекаешь, чтобы вовремя пришли? У нас планерка или вечер авторских сновидений? Мы работать сегодня начнём, или главной новостью будет исследование бессознательного нового главы магаданского телевидения?
Мечтательное выражение Кешиной физиономии сменилось сначала недоумением, потом досадой.
– Работать хочешь, Никитина? Так иди, работай. В Доме творчества выставка детских поделок открылась, иди, снимай.
– Иннокентий, – попробовала вмешаться Дина, – может, пусть про поделки Анжела снимет, тема-то простая. Сегодня совещание по лимитам на вылов рыбы, я хотела Наталью попросить поснимать, чтобы она мне сюжет и в «Курсив» сделала.
– Так, – побагровел Кеша, – Я не понял, у нас тут что, каждый сам себе хозяин? Что хочу, то снимаю? Если кто не понял, повторю. Вольница, которую тут развела Степнова, закончилась. Началась дисциплина. Я распоряжаюсь, вы выполняете. Никитина снимает выставку в Доме творчества. Анжела едет на совещание по рыбе. Еще у нас сегодня пресс-конференция в здравотделе по вакцинации, забастовка докеров в порту, якутская делегация в мэрии и открытие областного первенства по художественной гимнастике. Едут…, – и Кеша стал называть фамилии корреспондентов, кто куда едет, в общем-то распределяя остальных вполне логично, попадая в специализацию и в квалификацию корреспондентов.
– Сегодняшний выпуск веду я. Вопросы есть? Нет? Тогда приступайте.
**
– Нет, ну каков гад, а? Ну ведь специально засунул меня к этим детям, назло ведь, – возмущалась Натка, стоя на крыльце вместе с Диной. Дина невозмутимо курила
– А зачем ты его стала задирать? Он ведь впервые в жизни начальник, волнуется, а ты ему вроде как по носу щелкнула.
– Да накатило на меня. Развалился в степновском кресле, прыщи свои демонстрирует, про либидо рассуждает. Интересно, как он в эфире работать собрался? Это не ваш «Курсив» на уличных подводках на средних планах записывать. В павильоне ведь такие камеры стоят – каждую пору на лице видно. У него же каждый прыщ на экране расцветет во всех анатомических подробностях. Нет, ну кто бы мог подумать? Журналист ведь неплохой и невредный был всегда. А тут – дисциплина, кто в доме начальник! Противно!
– Противно будет, если Анжелу на совещание про рыбу отпустить. На тебя накатило, а бедной девушке отдуваться. И мне вместе с ней – кто сюжет в «Курсив» сделает? Поеду-ка я сама туда, пойду Кешу уговорю.
От Анжелы действительно было бы глупо ждать сюжета о распределении рыбных лимитов. Она почти год проработала диктором в студии, читала коммерческие объявления про яблоки и куриные окорочка. Отличалась ангельской внешностью, приятным голосом и полным отсутствием каких-либо знаний в хорошенькой головке. Про знания выяснилось, когда на студии сократили должность диктора, и Степнова перевела Анжелу корреспондентом отдела информации. Максимум, на что та оказалась способна – рассказать о клумбах на улицах и о последнем школьном звонке. Да и в этом случае Степнова, морщась, переписывала почти все Анжелины тексты и придирчиво отсматривала перед эфиром ее сюжеты.
С детской выставкой Натка справилась уже к четырем часам, и отсняв, и написав сюжет. «Интересно, с чего это Прянишников решил все-таки в ведущие податься? Славы, что ли, жаждет?» – думала Натка, пока Кеша вычитывал ее текст с демонстративной придирчивостью. Кажется, этим заданием он невольно оказал ей услугу. Голова, занятая Генкиными похождениями и измученная переходом с московского на магаданское время – восемь часов разницы, не шутка – все равно не смогла бы выдать ничего качественного на серьезную тему. А так, детское прикладное творчество, юные Левши и Марьи-искусницы, праздник фантазии и смекалки – сделала не напрягаясь. Еще и лирики подпустила, изобразив эдакое эссе на заданную тему. Кеша дописал несколько прилагательных, в двух фразах поменял местами слова. Редакторствовал!
– Ну вот, теперь нормально, можешь идти монтировать. И напиши мне подводку к сюжету, – Кеша поставил размашистую закорючку на листочке с сюжетом, мол, утверждаю.
– Слушай, Кеш, а почему ты в эфире, а не Зоя Лисовская? Она где, в командировке, что ли? – вспомнила вдруг Натка, что утром Зои не было на летучке. Новости они вели в очередь с Мариной Кудрявцевой.
– Лисовская в отпуске с последующим увольнением – в Израиль они уезжают. На землю обетованную! Так что кроме Маринки некому теперь в эфире работать. Я, можно сказать, амбразуру своим телом закрываю, – Кеша довольно откинулся в кресле и начальственным жестом отодвинул бумагу в Наткину сторону. На правой щеке Прянишникова назревал свежий яркий прыщ.
– Слушай, Кеш, а может, моим телом закроешь?
– В смысле? – Кеша внимательно и несколько плотоядно обшарил взглядом Наткину фигуру.
– Ну, я же теперь дипломированная ведущая телерадиоэфира! Я же на последнюю сессию съездила, у меня диплом есть. Давай, я начну новости вести! Зря, что ли, компания меня на учебу отправляла?
– Ну не знаю, не знаю, лично я тебя никуда не отправлял, – Кеша откинулся в кресле и еще раз окинул Натку взглядом. Уже без сальных проблесков, а лишь с начальственным прищуром. – Я не могу единолично приять такое решение. Давай проведем пробу, обсудим на худсовете, решим.
– А когда проба? – наседала Натка
– Слушай, отстань, а? Приставай к Чудиной, пусть она найдет время и запишет тебя. Иди пока сюжет делай. И подводку напиши!
В дверь кабинета уже заглядывала режиссер Анна Ивановна, и у Натки сразу поднялось настроение. Монтировать с Анной Ивановной она любила. Очень вежливая и деликатная, Анна Ивановна, тем не менее, обладала отменным вкусом и чутьём, и Натке с ней работалось легко.
**
«Боже, какой суматошный день!» Натка открыла дверь и зажгла свет в прихожей. Судя по всему, Генки дома нет. Да и к лучшему, что нет – и так устала очень, отвыкла за месяц от такого ритма. Бедный организм, как ему достается! И к темпу ежедневных новостей заново привыкай, и к новому времени приспосабливайся. И к новому начальству тоже. И к полуголодному существованию – за весь день удалось пару раз попить чаю с шоколадкой. Своего буфета на студии не было, а бежать куда-то искать еду времени не нашла. Сначала сюжет снимала-писала-делала. Потом Динка попросила выручить, сделать дайджест дальневосточных новостей для «Курсива». И Натка просидела в просмотровой час, потом час в монтажной. Затем зареванная Анжела попросила помочь с сюжетом про летние экологические отряды. Все режиссёры отказывались монтировать то, что она смогла родить, невзирая на Кешин автограф на сценарии сюжета. Самому Кеше возиться с Анжелой было некогда – он готовился вести выпуск. До эфира оставалось полтора часа, и Натка в авральном режиме вычищала Анжелины перлы про «улицы будут убираться детьми в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет» и «администрация города Магадана желает ребятам трудовых успехов и оплачивает их трудовой почин в сумме пятьдесят рублей в день не считая питания». В итоге сюжет получился пусть не виртуозным, но хотя бы вменяемым. А Натка ушла из редакции в восемь вечера.
«Так, что делать сначала, поесть или полежать?» – спросила себя Натка и сама себе ответила: ставлю чайник, лежу, пока закипает, потом ем.
Чайника, электрического чуда германской инженерной мысли, на кухне почему-то не оказалось. Хотя утром был. Точно был, она помнит, как наливала воду и облила круглый бежевый бочок. Генка, что ли из дому утащил? Зачем? Пришлось лезть на антресоли, где пылился еще один чайник, обыкновенный жестяной труженик с ручкой кренделем и лебединым изгибом носика. Уж пока этот будет закипать на электрической конфорке, она точно успеет поваляться и дух перевести.
«Интересно, что все-таки происходит с Генкой?» – думала Натка, свернувшись эдаким эмбрионом под клетчатым мягким пледом. Плед она подарила Генке в честь двенадцатой годовщины их совместной жизни, они отметили эту дату за пару недель до ее поездки в Москву. Торжество получилось вялым, каким-то вымученным. Она ему вручила плед, он ей духи, выпили шампанского, поковыряли закуски, давясь долгими паузами. Потом зазвонил телефон, и Генка обрадовался, схватился за трубку, как за соломинку, отвечал туда односложно как шпион: да, нет, да, да, хорошо. А потом улыбнулся виновато: «Нат, ты только не обижайся, но мне надо идти. Димка звонил, там проблемы на точке, без меня никак». «Конечно, иди», – Натка и не обижалась. А на что обижаться? Что ей перестало быть интересно с собственным мужем? А ему перестало быть интересно с ней? Потом, когда дней через десять позвонила Димкина супружница, Натка вспомнила этот звонок в годовщину их свадьбы. И постаралась не думать, с чем или с кем именно разбирались тогда «на точке» Генка с Димкой. И даже строго сказала себе, что если всё правда, то она – умница, раз перестала спать с Генкой. Мало ли какую заразу притащит от своих сексуальных забав.
А сейчас вдруг накатило: что случилось? Почему у них все стало не так? Почему она боится поговорить с собственным мужем? Почему ждет, что он сам ей все расскажет и гордо делает вид, что ничего особенного не происходит? Откуда взялась эта стена между ними?
Натке вдруг вспомнилось, как он тогда, в Томске, притащил ей в общежитие букет гладиолусов. Первые в её жизни цветы от парня! Безумно дорогой букет, десять рублей, четверть стипендии. Она тогда попросила: не надо цветов, лучше конфетами. И он потом таскал ей эти конфеты пригоршнями – «Белочку», «Метелицу», «Грильяж в шоколаде». Томск всегда славился своими шоколадными конфетами. Генка всегда был щедрым. И зарабатывать всегда умел. И хорошо с ним было тогда, он ей заменил всех подружек, вместе взятых. И на Север она поехала за ним без раздумий. И потом не жаловалась, что работы себе не нашла по специальности – ну не было в колымском поселке работы для женщины с дипломом инженера-электрика. И, в общем-то, все эти годы ей с Генкой было хорошо. Последний год только что-то не очень у них задался. Переезд, у нее работа, у него бизнес. Может, родить ему сына? Жаль, что выкидыш у нее тогда случился, на пятом курсе. Тогда она не очень огорчилась. Казалось, институт закончить – важнее, что вся жизнь впереди и в ней нужно устроиться как следует, и уж потом – рожать. До сих пор устраиваются, а рожать она так и не собралась. Может, хватит откладывать? Может, тогда у них все наладится?
Чайник вовсю исходил паром, аж окно запотело. Ну, надо же, как она задумалась, полчайника выкипело! Натка кинула чайный пакетик в свой любимый бокал, белый с крупными маками на блестящих боках, залила его кипятком и полезла в холодильник за чем-нибудь съедобным, смахнув с дверцы какую-то бумажку. Та радостно упорхнула под стол. Так, суп Генка, судя по всему, доел. В её распоряжении три пластика плавленого сыра, селедка в баночке, три яйца и огурец. Батон она купила. Значит, быть бутербродам с сыром и огурцом.
Натка пластала огурец на тонкие кругляши, когда нечто, маячившее на границе сознания назойливой мелкой мухой, наконец, оформилось в крупного лохматого шмеля: а где Генкина чашка? Большая, желтая, с глазами и носом-пипочкой? Кружку Генке кто-то подарил на день рождения, она ему очень нравилась, и он пил чай только из глазастой посудины. Утром кружка была, Натка сама ставила ее в раковину. Посуда лежит как лежала – хоть бы раз Генке пришло в голову помыть. Чашки нет. И чайника нет. У него что, выездное чаепитие?
Шмель раздулся до размеров колибри. Натка кинулась в комнату к шкафу: трусов нет, джинсов нет, рубашек нет, джемпера нет, дубленки нет. Она прошлась по всем трём комнатам, зажигая верхний свет и внимательно оглядывая обстановку. Нет музыкального центра, нет махрового халата, в прихожей нет Генкиных тапочек. Натка вернулась на кухню, уселась на табурет и принялась автоматически пережевывать огуречные кружочки, уставившись на разделочную доску, прислоненную стене. На доске было нарисовано красно солнышко и две птахи с затейливыми хвостами.
– Он что, ушёл? – спросила Натка сразу у всех, и у солнышка, и у птах, нервно постукивая ладонью о столешницу. – Он меня бросил, что ли? Бросил, да?
Доска, подпрыгивающая от Наткиных похлопываний, наконец, допрыгалась – свалилась между столешницей и стеной. Натка полезла доставать и нашарила бумажку. Листок. Тот, что улетел с дверцы холодильника. Достала, развернула:
«Нат, извини, так получилось. Надя ждет ребенка. Я буду жить у неё. Прости» «Надя… Кто это – Надя? Бухгалтерша, что ли, его? Интересно, давно ли ждет?» Почему-то казалось, что давно. Все двенадцать лет их с Генкой семейной жизни.
Глава 3
«Разведёнка-разведенка, разведёнка-брошенка» – цоканье каблуков складывалось в издевательские, непонятно из каких кладовых подсознания выскочившие слова. Натка проворочалась почти всю ночь, уснула под утро и проспала – собиралась по-солдатски, за двадцать минут. Она доцокала до дверей студии, вошла, поздоровалась с вахтершей, распахнула дверь (теперь Кешиного!) кабинета.
– Доброе утро!
– Так, Никитина, опаздываем! На одиннадцать минут! А коллеги, между прочим, ждут тебя, – Прянишников сидел, по-бабьи подперев щеку рукой, и обозревал со своего места журналистов, чинно рассевшихся вдоль стены на диванчике. Свободными оставались место с края диванчика и кресло возле Кешиного стола. Натка предпочла диванчик.
– Кеш, да ладно уже тебе. Я вчера отсюда ушла в восемь.
– Во первых, не Кеша, а Иннокентий Яковлевич, во вторых у тебя ненормированный рабочий день, так что на работу должна приходить вовремя, – Кеша сел ровно и начал постукивать ручкой по разложенным на столе бумагам.
– Слушай, хватит меня воспитывать, а? Может, уже про выпуск поговорим? – психанула Натка.
– А вот учить меня работать не надо. Начальник здесь я. И если тебе непонятно, что на работу надо приходить вовремя…
– Кеш, извини, я опоздала, – в комнату влетела Марина Кудрявцева, быстренько плюхнулась в кресло, тряхнула головой, откидывая свою русую гриву за спину, закинула ногу на ногу и пристроила блокнотик поверх своей экстремальной мини-юбки. Приготовилась писать план сегодняшних новостей.
– Я много пропустила?
– Нет, Мариш, мы еще не начинали, – Кеша в упор разглядывал Маринкин блокнотик и, похоже, несколько упустил нить беседы.
– На чем мы остановились?
– На том, что ты здесь начальник – подсказала Натка.
– Точно. Слушайте, а как я вчера новости провел? Нормально? – Кеша оглядел корреспондентов, ожидая восторгов и похвалы
– Нормально, – нейтральным голосом ответила Дина Дубинина. Остальной народ молчал.
– Никитина, а тебе понравилось?
– Не знаю, Кеш, я вчера выпуск не посмотрела. Наверное, нормально, ты же не в первый раз в эфире работаешь.
– Ну-ну, – помрачнел Прянишников и посмотрел на корреспондентов, которые дипломатично отводили глаза, – Тогда давайте планироваться. Мариночка, пиши. Первым сюжетом пойдет материал от Лосевой из Москвы. Там Гудков чего-то с северным завозом решает, деньги просит заранее. Потом совещание в Охотсквостокзолоте по золотодобыче. Поедет Беликова. Так, затем из морпорта звонили, докерский профком опять бастует, поедет…, – Прянишников опять сам раскидал все сюжеты, и опять все темы мимо Натки.
– Кеш, а мне что делать?
– А тебе, Никитина, готовых тем не хватило. Посиди, подумай, может, надумаешь что по работе. И вообще
**
– Слушай, Нат, ты бы поаккуратнее с Иннокентием общалась. От вас просто искры летят, ты его заводишь, как красная тряпка быка, – Дина курила в открытую форточку. Идти на улицу, где как раз расползались мокрые клубы тумана, привет Охотского моря, было неохота. Натка не возражала, а больше и возражать было некому. Остальные два стола в кабинете пустовали. Маруся Рюмина была в декретном отпуске, а Валера Кедрач приходил к двенадцати.
– Дин, да он просто цепляется ко мне. Тоже мне, начальник. Начальник, так наладь работу, а не гайки закручивай. Хронометрирует он меня, а сам по двадцать минут с утра про всякую фигню болтает. Текст мне вчера про это рукоделье детское править затеял. Лучше бы Анжелкины перлы правил, Анна Ивановна вчера просто за голову хваталась от ее текста! Сам же вчера с этим ее бредом в эфир выходил! Кстати, как он смотрелся в павильоне?
– Ужасно. Полкоробки театрального грима извел, пудры с килограмм, и все равно видно, что лицо нечистое. Хотя отработал ведение вполне нормально, и выпуск выстроил грамотно. Слушай, а чего ты сегодня взвинченная такая? У тебя что-то случилось?
– У меня, Дина, муж ждет ребенка.
– Не поняла?
– Генка, говорю, ребенка ждет. От Нади. Он ушел к ней жить.
– Что, просто так собрал вещи и ушел?
– Ага.
– Счастливая!
– Кто?
– Да ты, конечно. Представляешь, счастье-то какое: мужик собрал вещи и ушел. Сам. Насовсем.
– Да ну тебя, пострадать не даешь, – рассмеялась Натка, отмахиваясь. Легко расстаться с мужчиной было для Дины наболевшей проблемой. Она тяжело и долго расставалась с мужем. Однажды устала от скандалов на тему «твоя идиотская работа» и «нормальная жена должна дома сидеть», купила, поднатужившись и набрав денег в долг, однокомнатную квартиру и предложила супругу убираться туда. А ей с сыном оставить двухкомнатную. Супруг-предприниматель, у которого и так была вторая отдельная двухкомнатная квартира, в ней он сделал офис, заартачился и пару месяцев закатывал Динке регулярные истерики с разделом имущества и воплями, что все в этом доме куплено на его деньги.
Закончилась эта история очень забавно. Динка делала сюжет об американских миссионерах, наводнивших город – пять конфессий на городок с полутора сотнями тысяч населения! И герои ее сюжета, мормоны, напросились к ней в гости. Пришли, огляделись: давайте помолимся, чтобы в этом доме царили любовь и согласие. Помолились, Динка тоже сложила ручки, попросила о своём, о девичьем. Минут через сорок после ухода мармонов в дом пришел её супруг и с криком «Я эту гребаную квартиру уже видеть не могу» собрал сумки и съехал.
А в январе Динку угораздило спутаться с Мишей Кривцовым. Рассчитывала на необременительный секс, но старый неухоженный истосковавшийся по женской ласке холостяк Кривцов врос в Динку всеми фибрами своей души, непременно желал связать с ней свою судьбу и у неё поселиться. Пришлось отдирать его с мясом, рана кровоточила до сих пор. Кривцов как-то раздобыл американский грант, выпускал на него хилую предпринимательскую газетку и каждый раз находил повод написать в ней о женском коварстве. Изменщицу он описывал в самых нелестных эпитетах, и хотя Динкино имя в своих опусах Кривцов не называл, все, кто знал об их романе, отлично понимали, о ком идет речь.
– Нет, ну правда, Нат, чего ты расстраиваешься? Ты его любишь, мужа своего?
– Когда-то любила. Сейчас – не знаю. Я просто привыкла, что он есть в моей жизни. Он ведь первый у меня. И никогда другого мужчины у меня не было. Мне страшно, я не знаю, как жить одной.
– Да как у нас большинство тёток живет. Ты посмотри, кто из наших теледам при муже? Я развелась, Ленка Ступина развелась, Ольга-режиссерша своего алкаша выгнала, Дуся вообще никогда замуж не ходила, Кира одна живет, Анька Беликова и Маринка Кудрявцева тоже замуж не торопятся. Умные потому что.
– Маринка, вроде, живет с кем-то. Он у нее какой-то тренер по лыжному спорту, –возразила Натка.
– Да? Ну, это не надолго. Степнова со своим мужиком регулярно разводиться пытается, заявления подает. Потом забирает. Я точно знаю, у меня подруга в суде работает. Только у Лисовской крепкая семья, наверное, потому что еврейская. Работа, мать, у нас такая, не всякий мужик жену журналистку выдержит. Что ты, сама, что ли, не проживешь? Зарабатываешь хорошо, квартира у тебя есть. Подожди, еще оценишь, какой подарок тебе Генка сделал своим уходом.
– Кто от кого ушел? – в кабинет вошел Кеша Прянишников. Казалось, каждый прыщ на его лице лучился любопытством.
– Никто, это мы так, о преимуществах развода, – быстро ответила Натка
– Известно, какие преимущества – можно спать с кем хочешь. Вот ты, Никитина, если бы была в разводе, могла бы спать со мной!
– Кеш, иногда твои шуточки граничат с сексуальными домогательствами. Твое счастье, что мы не в Америке, подала бы на тебя в суд.
– Да ладно тебе, не трепыхайся. Я гипотетически. Я что зашел-то. Тут из Москвы звонили, просят с мужиком одним связаться. Он к ним в передачу письмо прислал, что очень красивый и хочет лицо своё продать. Для рекламы, что ли. Найди его, вот адрес, поговори, вдруг псих какой.
Натке показалась, что в Кешином голосе затеплилась надежда: а вдруг и вправду псих? То-то она с ним повозится.
**
По адресу оказался дом-развалюха на окраине Магадана. На звонок никто не ответил, и Натка сунула в почтовый ящик записочку. Так, мол, и так, съёмочная группа магаданского телевидения желает с вами пообщаться по просьбе московского телевидения. Позвоните! И вернулась на студию.
**
– Ой, Никитина, привет! Ты уже вернулась! Что-то ты бледная какая-то, осунулась. И потолстела, – наткнулась Натка в коридоре на Танечку Лемешеву. Лемешевой она была всего два месяца, а до того – Горбач по второму мужу.
– Тань, ты бы определилась в терминологии. Если я осунулась, то как же я потолстела, – ничуть не обиделась Натка.
Обижаться на Лемешеву было бесполезно. Танечка обладала комплексом стопроцентной полноценности. Она была абсолютно уверена в своей неотразимости, талантливости и сексапильности. Танечка действительно была довольно миловидной: лицо сердечком, глаза в пол лица, губки бантиком, темные прямые волосы ниже плеч. И фигурой бог не обидел – эдакая гитара. И фантазию дал богатую, и абсолютную уверенность, что все в этом мире – для нее. Танечка постоянно прикладывала к себе, любимой, как к эталону чужие жизни, успехи, наряды. Если прикладываемое до эталона не дотягивало, она снисходительно давала советы из разряда «делай как я». Если же эталон затмевало, Танечка злилась, поджимала губки и говорила гадости типа «Как ты вечно умудряешься за полцены находить себе приличные вещи. У тебя, наверное, нюх на дешевку» или «Как на тебя с таким задом мужики смотрят? Или твоим все равно, с кем спать?»
Поначалу Танечка раздражала Натку чрезвычайно. А потом она как-то привыкла к ней и стала рассматривать как диковинную зверушку, которая живет в своем мире, выстраивает свои системы ценностей и быстренько эти ценности перетасовывает для собственного удобства. Третьего мужа, Лемешева, Танечка отбила у своей подруги. Он у подруги в женихах ходил, и та на беду познакомила его с Танечкой. В ресторан позвала день рождения отмечать. В общем, затащила Танечка его в постель довольно быстро. А потом рассказывала Натке с Динкой про свою новую любовь и неземную страсть, которая вспыхнула сразу и внезапно. Парень то ли слаб оказался, то ли слишком пьян в тот вечер, чтобы сопротивляться Танечкиным флюидам. Их она излучала всегда на любую, более-менее на ее взгляд перспективную, особь мужского пола. Смотрела как-то так, по особому. Натка однажды этот ее взгляд перехватила. Гудков привозил в Магадан одного из министров и устроил ему пешую прогулку по Аллее памяти. Аллея начинается как раз возле студии, там лимузины и высадили губернатора с именитыми гостями. Натка, Танечка и Дина в это время стояли на крылечке, покуривали. Естественно, во все глаза на министра уставились: молодой, высокий, симпатичный. И тут Натка краем глаза зацепила, как на министра глядит Лемешева, и уставилась уже на нее. Во взгляде Танечкиных распахнутых в пол лица глаз был и вызов, и обещание, и приглашение, и сообщение: «Я – приз. Ты меня достоин?» И министра – холеного балованного красавца, столичного плейбоя – зацепило! Он стал оглядываться на Танечку и будь он один, и не всучи ему Гудков венок для возложения к стене Памяти, не нацелься телекамера круглым внимательным зрачком – подошел бы, точно, подошел.
Так что куда там бедному Лемешеву, необстрелянному отпрыску одной из богатейших в городе семей. Танечка выбрала его в свои следующие мужья – Горбач отказался от этой роли, устав за семь лет от ее истерик, лжи и перманентных романов – и парень попался. Танечка устроила образцово-показательную свадьбу – с белым пышным платьем и фатой, будто впервые замуж выходила, а не по третьему разу. Танечка беспрестанно рассказывала, как она теперь счастлива, и как она любит своего котика. А уж он так ее любит, так любит! Цветы носит букетами прямо на студию, вручает в фойе при всем честном народе, и Танечка ставит эти букеты в своем кабинете и нюхает цветы, прикрывая томные очи, и вздыхает «Ах, не сглазил бы кто мое счастье. Люди так завистливы!»
Натка офигевала от Танечкиных талантов к показухе. И в красивую неземную любовь не очень верила: сама слышала, как она сварливым голосом велела своему котику явиться с букетом вечером без десяти шесть. «Что значит, ты не успеешь? Что значит у вас до шести совещание? Да после шести в студии уже разбежится половина народу! Так, я сказала – без десяти шесть!» И принес, болезный! И вручил, и расцеловал Танечку при свидетелях. А Танечка ахала, и зарывалась лицом в букет, и приговаривала «Ты ставишь меня в неловкое положение, милый, нельзя же так афишировать наши чувства»
– Что ты скажешь о моей новой авторской передаче? – спросила Лемешева и сделала благосклонное, готовое к чужим восторгам лицо.
– Какая? «Спроси у Тани»? Разве она новая? Ты же ее три месяца как ведешь!
– Ну, ты, Никитина, даешь! Ты что, вчера не смотрела, что ли? Вся студия обсуждает, а ты и не знаешь. «Спроси у Тани» я уже переросла. Я новую передачу придумала, «Перекресток», приглашаю героев в студию и беру у них эксклюзивные интервью.
– Ты придумала интервью в студии? Слушай, по-моему это классика жанра.
– Классика жанра – твой вчерашний сюжетик про детское творчество. Хотя про лоскутки и старые тряпки, и про голь, которая на выдумку хитра, ты ввернула удачно. Кеша, что ли, подсказал?
– Нет, Танюш, все сама и только сама, – отмахнулась Натка от лемешевской подначки и отвлеклась от Танечки, заметив дальше по коридору Веру Чудину, главного режиссера.
– Вера! Чудина! Можно тебя на минуточку?
Вера стала главным режиссером не так давно, месяца четыре назад. Он была очень талантлива и перспективна, и Степнова, измучившись от постоянного пьянства и откровенной халтуры Германа Штоца, сместила его с главрежского кресла и отдала место Вере. В результате в эфире появились симпатичные отбивки между передачами, сами передачи сменили оформление, появилась парочка новых интересных проектов – Чудина спокойно, исподволь, без шума и пыли навела порядок в режиссерском хозяйстве и канал растерял остатки местечковости, которую Герман (очевидно, от неспособности и лени что-либо сменить) берег и называл «лицом канала».
– Вера, – догнала Натка главрежа у дверей съемочного павильона – мне нужно попробоваться на ведущую новостей. Кроме Марины нет ведущих, а у меня диплом, Прянишников сказал сделать пробы и обсудить на худсовете!
– Да? Ну, хочешь, давай прямо сейчас пробуйся. У меня павильон с двух до четырех заказан, а Федорчук застрял где-то, звонил, что на полчаса задерживается. Пойдешь?
– Сейчас? Слушай, у меня прически нет, и не накрашена я толком. Картинка будет плохая.
– Нат, ну тогда только через неделю, остальное время расписано.
– Ладно, пошли сейчас, – и Натка потянула на себя дверь павильона.
В качестве ведущей она в этой студии уже работала – провела парочку прямых эфиров с депутатами городской Думы. Но это были скорее диалоги перед камерой. Ведение же новостей требовало других ракурсов, другой осанки, другого взгляда в камеру, другого темпа речи.
– Готова? – спросила Вера из-за режиссерского пульта, после того как Натка уселась поудобнее и оператор Борисыч выставил на нее свет и встал за камеру. Пульт находился на втором этаже, окошко между пультом и студией – под самым потолком, и режиссера было не разглядеть. Оставалось слушать.
– Сядь немного наискосок. Левое плечо слегка назад, правое вперед. Спину ровнее. Нос не задирай. Чуть отпусти подбородок. Так, можешь читать. Мотор! – скомандовала Чудина.
По экрану суфлера поползли строки, и Натка принялась читать вчерашние новости. В той позе, в которую ее закрутила Вера, Натка чувствовала себя по-дурацки, однако она постаралась сосредоточится на тексте и прочесть его внятно и напористо.
– Стоп! Нат, ты слишком быстро читаешь. Смени темп, постарайся интонировать получше. Не торопись! И улыбайся. Мотор!
Натка принялась читать по новой, стараясь замедлить темп и подпустить модуляций, одновременно растягивая губы в легкой полуулыбке. «Интересно, чего это Чудина меня улыбаться заставляет? Кудрявцева с таким лицом читает – Снежная королева. И ничего, отлично смотрится»
– Нет, Наташ, что-то не то! Василий Борисыч, поднимите ей стул повыше!
Борисыч нажал какой-то рычажок под сиденьем, и Наткин стул подрос сантиметров на десять. Теперь она сидела левым плечом назад, правым вперед, локти висели в воздухе.
– Так! Возьми в руки что-нибудь! Ручку возьми. Спину прямо, подбородок прямо, улыбайся, мотор!
– Здравствуйте! В эфире новости, – завела Натка по третьему разу, стараясь не крутить в пальцах ручку, держать спину, помнить про темп, интонировать и улыбаться. Чувствовала она себя при этом полным чучелом.
– Слушай, Вер, – сдалась она, наконец, – я все-таки не могу так, с наскока. Давай на следующей неделе? Я хоть подготовлюсь морально и физически.
– Смотреть будешь, что получилось?
– Нет, я и так знаю – идиотка с резиновой улыбкой!
– Не, в первый раз у тебя хорошо получилось, – возразил Борисыч, который уже снял свои наушники и помогал Натке отстегнуть микрофон-петличку
– Это просто Вера от Лисовской еще не отвыкла, вот и попыталась тебя под нее переделать.
Действительно, согласилась Натка, вспомнив Зою. Она была выше Натки почти на голову, с длинной гибкой шеей, длинными тонкими пальцами, которыми красиво держала ручку. В камеру она смотрела так, как будто рассказывала что-то приятное не всем «дорогим телезрителям», а именно тебе. Интонации звенели радостью, отчего к новостям хотелось прислушиваться – что же там такого случилось хорошего?
Зоя, Вера и Федор Федорчук работали одной командой и втроем делали передачи, которые собирали премии и дипломы на всевозможных региональных телеконкурсах. Они изумительно дополняли друг друга и теперь, когда Зоя собралась в Израиль, и Вера, и Федорчук явно чувствовали себя осиротевшими.
Да, она не Зоя.
Глава 4
– Слушай, тебе тут какой-то мужик звонил! – оторвалась Динка от сценария, когда Натка вошла в их кабинет.
– Генка?
– Нет, какой-то Константин Игоревич. Говорит, ты его на съемку приглашала. Сказал, через полчаса перезвонит.
– А, этот, красавчик.
– Что за красавчик?
– Ну, Кеша утром мне поручил с мужичком связаться, помнишь? Он такой красивый, что хочет продать свое лицо для рекламы.
– И что, в самом деле красивый?
– Не знаю, я его дома не застала.
Зазвонил телефон, Натка подняла трубку:
– Алло!
– Наталья Андреевна, к вам посетитель, Константин Игоревич. Он на проходной.
– Сейчас выйду, – кивнула Натка и прокомментировала
– Дин, сейчас увидим, красивый или нет. Он на проходной.
На проходной Натку ждали двое. Высокий худощавый мужчина лет тридцати и невысокая полная женщина лет пятидесяти. Маму, что ли, притащил? Натка быстренько выписала им пропуск и повела в свой кабинет. Там посадила гостей напротив себя, выдала им по кружке с чаем и принялась разглядывать красавца. Действительно, хорош. Темные волнистые волосы зачесаны наверх, серые глаза в черных загибающихся ресницах, четкая легкая линия бровей. Красавчик. Правда тонкие губы, хрящеватый нос с несколько резким вырезом ноздрей и острые ушные раковины делали его похожим на злого эльфа. «Есть в нем что-то такое, гнильца какая-то. Как в перезрелом помидоре», – подумала Натка. «Лежит эдакий красавец, показывает тугие налитые соком бока. А попытаешься в руки взять – лопнет и растечется по пальцам томатной жижей».
– Константин Игоревич, сколько вам лет?
– Мне тридцать два года.
– Как вам пришла идея продать свое лицо?
– А у меня нет другого выхода. Ради любимой женщины я готов на все. Я так и написал на передачу. Пусть будет хоть кривая, хоть рябая, хоть старуха древняя.
– Так, стоп, стоп, с этого места подробнее, – встряхнула головой Натка, – На что вы готовы с кривой рябой древней старухой?
– На все! Я готов продать себя за тридцать тысяч долларов любой женщине и жить с ней, нелюбимой, до конца жизни!
Динка, сидевшая за спиной красавца оторвалась от своего сценария и вытаращила глаза.
– Вы готовы повторить это перед камерой? – Натка почувствовала профессиональный азарт.
– Готов.
– Тогда посидите минуточку.
Натка выскочила из кабинета и побежала в операторскую. Там сидел и курил одинокий Ежов, старший по операторам.
– Анатолий Иванович, миленький, мне срочно нужна съёмка на полчаса! Срочно! У меня там такой кадр пришел! Продавать себя хочет за тридцать тысяч долларов! Надо интервью записать. Я знаю, что камеру надо с утра заказывать, но он пришел без предупреждения, такой материал, нельзя упускать. Анатолий Иванович, выручайте!
– Тихо, тихо, не егози, – Ежов загасил окурок в облезлой баночке из-под растворимого кофе и открыл журнал с записями.
– Так, третья камера свободна до трех, сейчас половина. Где пишем?
– У меня в кабинете. Спасибо, Анатолий Иванович! Я к гостям вернусь, а вы подтягивайтесь!
Натка вернулась в свою комнату. Мама Дмитрия Игоревича в смешной кофте с люрексом сидела и смотрела перед собой неопределенным расфокусированным взглядом. Динка курила в форточку и отвечала на вопросы Константина Игоревича про телевидение. Константин Игоревич сидел, вольготно развалившись в креслице, закинув ногу на ногу. Темные волосы закрывали шею и загибались за ушами неопрятными прядями. Одет он был в светлый крапчатый пиджак – Натка видела такие на местном рынке. Из-под пиджака виднелась сине-серая клетчатая фланелевая сорочка, из-под сорочки выглядывала серая футболка.
«Так, до пояса в кадр брать можно. Общий план», – Натка поглядела на обтрепанные черные суконные штаны и разбитые толстые ботинки, из которых выглядывали серые шерстяные носки ручной вязки. «Общий план брать нельзя. Да, поиздержался мужичок. Неужели кроме натуры зарабатывать нечем?»
– Константин Игоревич, а почему все-таки такое радикальное решение? Вы не пробовали заработать как-нибудь по-другому? – спросила она
– По-другому я не смогу заработать столько, чтобы решить сразу все проблемы. У меня рабочая специальность, я закончил училище по специальности «контрольно-измерительные приборы», но без связей хорошую работу не получишь. Я грузчиком пробовал работать, ремонты делать в квартирах – но это все не то, не моё. Я знаю, что способен на большее, но здесь у меня нет возможностей развивать свою личность. У меня любимая женщина – Константин Игоревич мотнул подбородком в сторону своей спутницы – престарелые родители («не такая уж и престарелая его мама!»), маленький ребенок, и они ждут, что я, как сын, мужчина и отец изменю их жизнь к лучшему, защищу их и обеспечу. И я принял это решение и позвонил в Москву на телевидение.
– Вы знаете, он такой деликатный, он не хотел меня расстраивать и ничего мне не сказал, – вдруг заговорила женщина.
– Я узнала, что он решился на это только тогда, когда позвонили из Москвы и стали расспрашивать про Костю. Спросили, как я отношусь к его решению продать себя. А потом спросили, кто я. Я сказала, что гражданская жена, а они бросили трубку.
«Так она ему жена!!!» – видимо, Натка не смогла совладать с лицом, потому что женщина принялась объяснять
– Конечно, я старше Кости на двадцать лет и сейчас, когда я долго проболела, эта разница очень заметно. Но когда мы полюбили друг друга, мы уже два года вместе, мы были хорошей парой.
Натке не очень верилось, что эти двое были хорошей парой. Константин Игоревич с замашками баловня и любимца и его подруга, усталая, погасшая рыхлая женщина с блеклым лицом.
Тем временем Ежов установил камеру и уже прилаживал микрофоны-петлички обоим героям.
– Как вас зовут? – спросила Натка женщину
– Валентина.
– Валентина, вы готовы рассказать историю своей любви с Константином?
– Ну, если это ему поможет, то готова.
– Вы готовы к тому, что сюжет про вас увидят ваши друзья и знакомые?
– Пусть видят. Мне уже столько раз кости перемывали. Я ведь с мужем двадцать два года прожила, двоих детей ему родила, – начала рассказывать Валентина, и Натка сделала знак Ежову – пишем.
– Вроде хорошо жили, в доме все было. Но я никогда не любила мужа по настоящему. Чувства к нему у меня не было. А встретила Костю… Знаете, я ведь не сразу поняла, что его люблю. Я мастеров вызвала замок в двери менять, и Костя пришел с товарищем. Поменяли замок, я их чаем напоила. Смотрела на Костю и думала: какой красивый мужчина. А он потом один вернулся и пригласил меня в кино. Представляете? Я в кино не помню сколько лет не ходила! Я согласилась, мы смотрели очень красивый фильм про море. Костя взял в темноте мою руку, и у меня просто ноги отнялись. А потом мы гуляли по парку, и Костя читал мне стихи и целовал мне руки, – Валентина вытянула вперед руку и посмотрела на нее. Тыльная сторона кисти была покрыта мелкими пигментными пятнышками. Ногти были чистыми и блестели розоватым прозрачным лаком.
– У меня никогда так не было. Пятидесят лет прожила и такого не знала! – продолжала Валентина.
– Мы стали с Костей встречаться, он потребовал, чтобы я переехала к нему. И я подумала: для мужа и детей я уже пожила. А для себя сейчас жить начну. Сколько бы эта наша любовь не продлилась – вся моя. Попыталась объяснить всё мужу, но он очень на меня обиделся. Сказал, что если уйду, то нет у меня больше дома. И дети сказали, что я сошла с ума. Сошла, наверное, – улыбнулась Валентина слабой улыбкой и Натка увидела в ее глазах отблеск той давней влюбленности.
– Я ушла от мужа, Костя ушёл от своей жены. Жить мы стали в домике его приятеля, тот сдал нам его недорого. Знаете, трудно было очень. Все мои друзья и знакомые от меня отшатнулись, дети говорили, что я предала папу. Никто не захотел понять, что это – настоящая любовь, ради которой ничего не жаль. Муж подал на развод, оставил меня, в чём была. А мне ничего и не нужно было. Я тогда хорошо зарабатывала. Я ведь бухгалтер, несколько предприятий вела. И нам хватало на жизнь, и Костиной жене мы помогали. Там ведь ребёнок годовалый остался. Костя все никак устроиться не мог на хорошую работу. Не грузчиком же ему идти! Там все грубые, пьют, а он такой нежный, ранимый, романтичный. У нас такая любовь была! Он такие слова мне говорил – я за всю жизнь столько красивых слов не слышала, как от него всего за месяц! Он так красиво ухаживал! Чуть где найдет какую подработку – купит цветов на все деньги и мне дарит! Я с ним два года прожила как в сказке! А потом болеть стала – пол в домике холодный, сквозняки все время. Вроде и старалась потеплее одеваться, но нет-нет, да и протянет. Я всё покашливала, а потом с воспалением легких в больницу попала. Потом по женской части болячки одолели. Работать уже как раньше не могу, хорошо хоть сейчас пенсию северную оформила. Костя в долги влез, а отдавать нечем – нет для него работы в городе. Поэтому когда я узнала, что он продать себя решил, подумала – пусть попробует. В Москву сможет уехать, может манекенщиком станет. Или на телевидение работать возьмут. Он ведь такой красивый! Правда, хоть и мужчина, красота его тоже проходить начала. Раньше когда по улице шли, все женщины на него оглядывались. А теперь вот не оглядываются…
– Спасибо, Валентина. Константин, а как вам вспоминается начало вашей истории? – повернулась Натка к красавцу
– Ну, все случилось легко и непринужденно, – начал он, обхватив колено замком из тонких сплетенных пальцев. Натка заметила под его ногтями черную кайму.
– Мы полюбили друг друга, это была какая-то неземная, инопланетная, я бы даже сказал – марсианская любовь. К сожалению, окружающие не смогли нас понять и осудили наше чувство. Даже мои родители, близкие мне люди, пытались убедить Валентину, любимую мою женщину, отказаться от нашей любви! Но я их за это не осуждаю. Мало того, я готов их содержать и всячески помогать, как только найдется богатая женщина, которая меня купит. Я готов жить с ней, быть с ней, исполнять ее прихоти. Да, я фактически продаю себя в рабство, но я готов пожертвовать своей свободой, своей красотой ради счастья близких мне людей – моего сына, моих родителей, моей любимой женщины.
«Лопнул помидор», – подумала Натка. Красавчик брызгал томатной жижей еще несколько минут, а Натка рассматривала Валентину и думала: а смогла бы она вот так? Не влюбится по молодости, когда все – в будущем, а кинуться в любовь, как в омут, не оглядываясь на прожитую жизнь, истово веря в свое право быть счастливой? Нет, скорее всего, не смогла бы. Тем более если в этом омуте такой вот черт-паразит дожидается.
– Ох…ть, – прокомментировал ситуацию обычно флегматичный Ежов, когда Натка закончила съемку и попрощалась с гостями, а Динка пошла провожать их до проходной.
– Это ж как земля таких гнид на себе носит. Сидел сначала на шее у родителей, потом у жены своей, потом этой бабе жизнь поломал, а теперь, когда с той взять нечего, решил в Москве богатую дуру поискать!
– Пусть ищет, может и найдет, хоть освободит бедную Валентину, – откликнулась Натка – Анатолий Иванович, спасибо вам большое за помощь.
– Да ладно, делов-то. Ну, козел мужик, – оператор вытаскивал камеру из кабинета и все еще переваривал услышанное.
– Слушай, сделай сюжет мне в «Курсив», – вернувшаяся Динка посторонилась в дверях, пропуская Ежова.
– Тут история минуты на четыре тянет, как раз мой формат.
– Ну, и как тебе собственно история? – поинтересовалась Натка.
– Грустная история. Позволила женщина себе безоглядную любовь и вляпалась по самое некуда.
– А родственнички тоже хороши. Ах, она предательница, ах мы такие гордые и чистые. Ладно, муженек, видать, жлоб порядочный, раз она от него к этому клоуну ушла. А дети о чем думают? Мать ведь! И в беду ведь попала! Ох, и сюжетик я сделаю! Чтобы проняло всех до самых пяток! – пообещала Натка себе и Дине.
– Девчонки, привет – в комнату вошел Валера Кедрач – о чем шумим?
Он бросил портфель на стул, а сам уселся на угол своего стола и стал смотреть то на Динку, то на Натку.
– Да ты тут самое интересное пропустил, – откликнулась Динка, – к Натке красавчик один приходил, хочет продать себя за тридцать тысяч долларов.
– Нат, за хорошего мужика это недорого, бери – посоветовал Кедрач.
– За этого и три доллара перебор!
– Тогда не бери. О чем сюжет-то будет?
– О несчастной женщине, которая влюбилась в паразита и поломала себе жизнь.
– Слушай, давай мне в «Добрый вечер», мне как раз истории про жизнь нужны.
– Стоп-стоп-стоп, Натка уже пообещала сделать сюжет мне в «Курсив», – запротестовала Динка.
– Дин, но у тебя ведь деловая передача, какая там может быть любовь. Про любовь – это ко мне! – заспорил Кедрач
– Дети, не ссорьтесь, – похлопала Натка в ладоши, – Хватит делить шкуру не убитого медведя!
– Как это не убитого? А чем ты тут тогда полчаса занималась? – возразила Динка.
– Хорошо, – согласилась Натка, – неосвежеванного медведя. Сделаю сюжет, как душа требует и погляжу, что получится. Под чей формат подойдет, тому и отдам.
– Девчата, я тут фотографии напечатал с конкурса, показать? – спросил Кедрач, и, не дожидаясь ответа, дотянулся до портфеля и вытащил толстый конверт с фотографиями. Он недавно возил дочку в Италию на европейский конкурс по бальным танцам, теперь хотел похвалиться. Валерка, отец двух детей, отцом был образцовым. Своей двенадцатилетней дочерью он гордился чрезвычайно. Девочка занималась бальными танцами, оказалась очень способной, и Валера раз в год непременно вывозил ее на какие-нибудь конкурсы. Ему, с учетом дороговизны дороги из Магадана, влетало это в копеечку, но Кедрач умел делать деньги. Он находил рекламодателей, делал заказные фильмы, подхалтуривал производством рекламных роликов и передач для коммерческих каналов. Дети у него были присимпатичнейшие, младший пацан – вылитый папа. А вот с женой явно были проблемы. Натка как-то встретила все семейство Кедрачей на улице, и ее поразил контраст между светлым, веселым, улыбчивым Валерой и его хмурой и недовольной женой. Он был как солнышко, она – как туча.
На столе у Кедрача зазвонил телефон
– Алло, – ответил Валера. Судя по всему, звонил сын.
– Петька, ты хитришь. Конечно, я знаю, сколько будет два плюс восемь умножить на три. Но если я тебе сейчас скажу, то это я задачу решу, а не ты. Ты лучше вот как сделай: нарисуй… что там у тебя в задаче? Яблоки? Вот и нарисуй два яблока… Ну просто кружочки нарисуй. Нарисуй три большой кружка, в каждом нарисуй по два синих и по восемь красных. И сразу твоя задача решиться, вот увидишь.
Кедрач, спокойно и неторопливо, с явным удовольствием разговаривал с сыном, а Натка перебирала фотографии. На них танцевала и улыбалась тоненькая девочка в блескучем платье.
Глава 5
«Почему же он не звонит? Написал записку, и все? В конце-концов, двенадцать лет прожили, можно хотя бы поговорить со мной». Весь день, занимаясь съемками и сюжетом, Натка исподволь ждала Генкиного звонка. То, что он ушел насовсем и окончательно, в голове никак не укладывалось. Казалось, исчез на недельку и опять появится, как исчезал и появлялся весь их последний хлопотный магаданский год.
Дома это ожидание звонка навалилось такой глыбой, что все просто падало из рук. Натка усадила себя пить чай и теперь болтала ложечкой в своей «маковой» чашке. «Самой позвонить? А куда?» Из квартиры, где Генка держал офис, он съехал как раз перед ее отъездом в Москву, нового адреса и телефона Натка не узнала. Мобильник – днем два раза дозвониться пробовала – заблокирован. «Димке домой, что ли, позвонить? Неудобно как-то» Натка особенно сильно махнула ложечкой, чашка с маками опрокинулась на бок, плеснув на колени уже остывшим чаем. Натка вскочила со стула и, решившись, набрала Димкин номер.
– Алло, добрый вечер, пригласите, пожалуйста, Дмитрия!
– Я тебе приглашу, так приглашу, что имя свое забудешь! Совсем, шалава, стыд потеряла, домой уже к нам звонишь, – брань в трубке была настолько неожиданной и явно не по адресу, что Натка первый десяток секунд оторопело выслушивала гневную тираду, судя по голосу, Димочкиной жены, а потом решительно перебила:
– Извините, я не знаю вашего имени-отчества…
– Еще бы меня всякая дрянь знала по имени-отчеству!
– Я жена Гены Никитина. Мне нужно поговорить с Дмитрием.
Трубка захлебнулась на полуслове, а потом сказала:
– Извините. Я думала, кто-то из его по****ушек звонит. Я не могу пригласить Диму к телефону, он уже третий день не ночует дома.
– Как, и ваш тоже? – невольно вырвалось у Натки, и она, стремясь сгладить неловкость, зачастила:
– Понимаете, я была на сессии в Москве целый месяц, потом вернулась, и Гена мне ничего не сказал. А на следующий день собрал вещи и ушел к какой-то Наде. Написал мне записку, что она беременна. И даже не поговорил со мной. Я хочу найти его и обсудить, что дальше делать. Имущество как делить. И не знаю где его искать. Я подумала, может, Дима знает?
– Дима, может, и знает. Вот только где он, этот Дима? Эх, Наталья, Наталья, что же вы так плохо за мужем следили? И сам загулял, и моего Димочку с толку сбил!
– Извините. До свидания, – Натка положила трубку. Что еще она могла сказать этой женщине? Что никогда не ставила себе задачу следить за собственным мужем? Что всегда доверяла ему и считала недостойным ревновать и вынюхивать? Что так закрутилась в своей журналистской теле-жизни, что не сразу заметила, как между ними возникло отчуждение? А как заметила, ждала, что все само собой уладится? Что и рада бы все исправить, но уже, похоже, поздно?
Натка вынырнула из своих горьких мыслей и обнаружила, что стоит, уставившись на книжный стеллаж. Сверху вишневой шеренги томиков Моэма – Генка когда-то выиграл в лотерею, радовался! – выглядывал коричневый кожаный корешок их семейного альбома. Натка вытащила его и стала листать, разглядывая любительские, еще черно-белые фотографии. Вот их самая первая с Генкой совместная фотография. Прически у обоих почти одинаковые – темные волосы до плеч. Какими же они были смешными в восемнадцать лет! Познакомились они на первом курсе Томского политехнического, и было это совсем не романтично. Натка тихонько хихикнула, вспоминая.
**
Она тогда подолгу сидела в институтской библиотеке. Библиотека считалась одной из лучших технических библиотек в Сибири и занимала отдельное трехэтажное здание из стекла и бетона. Обычно Натка часами пропадала в зале технической литературы, переписывала статьи из толстых журналов и переводила их с английского. За перевод их пожилая нервная англичанка спрашивала ох как строго, а на вынос журналы библиотекарши не давали категорически. И правильно делали. В их общаге книжки и учебники заигрывались на раз-два-три. Поди, уследи, кто умыкнул. В комнате живет пять человек и день-деньской толчется масса народа. То мальчишки клянчат конспекты списать, то девчонки одалживают соль-хлеб-пару картофелин, то в гости кто забежит, просто так, посидеть. Нет, ценные вещи из их комнаты, тьфу-тьфу-тьфу, не пропадали. Хотя паршивые овцы в общаге водились. Например, в соседней комнате у девчонок стали пропадать колечки и сережки. Пока исчезала бижутерия, те не очень переживали. Но когда у одной из них пропала золотая цепочка, девчонки решили вычислить воришку. По прикидкам все сходилось на жизнерадостной активистке-общественнице Свете. Стали наблюдать и выследили, что Света частенько бегает к пожарному ящику на лестничную клетку и шарит в его глубинах. Пошарили и они и нашарили полиэтиленовый пакетик со всем своим добром и с цацками кое-кого из соседок по этажу. Девчонки прижали девушку Свету, пригрозили заявление написать в милицию, та в грехах покаялась и исчезла. На заочный, что ли, перевелась…
В общем, вороватая Света была скорее исключением, чем правилом. В их многолюдной общаге ничего ценного не пропадало. Разве что еду мальчишки с кухни приворовывали. Но это разве грех? Бог велел делиться! И учебники сотоварищи могли «заиграть», но не по злому умыслу, а потому, что не всегда помнили, откуда он к ним «приплыл».
У Натки так в первом семестре увели учебник по теоретической механике. И хотя после зимней сессии он нашелся – кто-то сдал в библиотеку – она решила больше не рисковать (штрафы за утерянный учебник в библиотеке грозились слупить в пятикратном размере стоимости) и по возможности заниматься вне общаги. Тем более что библиотека к этому очень даже располагала: тихо, светло, музыку никто не крутит, телевизор не включает. Кушать хочется – пожалуйте в буфет. Другая какая нужда – туалет в трех шагах в отдельном коридорчике. Коридорчик делил квадрат этажа поперек и как бы связывал два зала, технической литературы и гуманитарных наук.
В тот день Натка сидела с конспектами как раз в гуманитарном зале. Про эстетические предпочтения первобытных людей выписывала в свою тетрадочку, фотографии с палеолитическими Венерами рассматривала. Скульптурки такие, ничего лишнего, ни головы, ни рук, только пышные груди и мощные целюлитные бедра. Такой вот идеал женской красоты, мечта доисторического эротомана. Натка даже перерисовала одну такую картинку в свой конспект, для наглядности. Потом заторопилась в туалет – терпела до последнего, чтобы все закончить и не возвращаться. Быстренько сдала книжку, тетради и ручку с фломастерами сунула подмышку – сумки заставляли оставлять в гардеробе – и скорее-скорее помчалась в заветный коридорчик, в дверку направо. Вбежала в туалет задорной рысью – каблучки звонко цокали по каменному полу – и встала, как вкопанная, разглядывая часть мужской фигуры. Серые джинсы, синий джемпер, темноволосый затылок. Парень стоял, почти полностью скрытый перегородкой кабинки и, судя по всему, чувствовал себя вполне комфортно.
Натке сразу же расхотелось писать. Сначала от возмущения: что этот тип делает в женском туалете? Потом от ужаса: до нее дошло, что это она стоит посреди мужского туалета. Это со стороны зала технической литературы женский туалет – дверь направо. А со стороны гуманитарных наук – дверь налево. Получается, Натка свернула не в ту сторону!
Все это вихрем пронеслось в ее голове, Натка развернулась на сто восемьдесят градусов и – быстрей, быстрей, пока не оглянулся – понеслась к выходу. У порога споткнулась, взмахнула руками и ручка, фломастеры и тетрадь шустро разлетелись по полу мужского туалета. Тетрадь раскрылась в полете и теперь красовалась грушевидным силуэтом палеолитической Венеры.
– Вам помочь? – спросил за спиной заинтересованный мужской голос. Парень в синем джемпере присел на корточки и начал собирать все, что рассыпалось. Хмыкнул, бросив взгляд на картинку, и вот уже протягивает все это добро одеревеневшей от конфуза Натке. «Скажет хоть слово – убью. Или умру!» – думала она.
– Вот, возьмите, – сказал парень. – Я, кажется, в женский туалет зашел, извините.
– Это я перепутала дверь, – Натка «отмерла» и даже смогла взять свое барахлишко из рук парня: «А он ничего, симпатичный!»
– Да? Забавно! А меня Гена зовут. А вас?
– Наталья, – бросила на ходу Натка, плюнув на остатки приличий и рванув в женский туалет. Стресс прошел, и терпежу уже совсем не осталось.
Потом, в общаге, она рассказывала об этом казусе девчонкам, те хохотали и обещали вручить ей приз за самое романтическое знакомство года. А на следующий день Генка подсел к ней на лекции по эстетике. Оказывается, они слушали эту лекцию в одном потоке. И учились на одном факультете. Только специальности у них были разные и жили они в разных общагах. К концу второй пары – лекции были сдвоенными – Генка пригласил Натку на фильм «Чучело» в Дом ученых.
Дом ученых располагался в бывшем особняке томского генерал-губернатора, выглядел роскошно и дореволюционно-респектабельно, как в каком-нибудь кино про дворян. Натка чинно, по-дворянски, прогулялась по анфиладе комнат, аристократически напилась соку в буфете. И уже к концу второй серии отчаянно захотела в туалет. Идти туда постеснялась – что Генка про нее подумает! – и решила дотерпеть до общаги. Ехать-то всего три остановки трамваем!
Но, как на грех, трамваи куда-то подевались, а у Генки случилось настроение прогуляться. Натка гуляла марафонской ходьбой – счет пошел на минуты! А Генка несся следом и удивлялся, куда она так торопится? И когда терпеть не осталось почти никакой возможности, Натка махнула рукой на реномэ и романтику и призналась – в туалет. И тогда Генка завел ее в какую-то кафешку, и Натка решила свою проблему и окончательно избавилась от комплексов по этому поводу. Генку, по крайней мере, перестала стесняться.
**
Звонок телефона подбросил Натку с места – Генка!
– Здравствуй, Наташенька. Что-то Гена долго нам не звонит. У вас все в порядке?
– Здравствуйте, Артемида Феоктистовна, – свекровь, как не к стати!
– У нас все хорошо, Гена по делам уехал из города на недельку. Как перезвонит, я напомню, что вы беспокоитесь, – врала Натка свекрови. А что делать? Говорить Генкиной матери, что муж ее бросил и ушел к другой? А потом выслушивать охи и поучения, как надо было за ним ухаживать и как его теперь вернуть? Нет уж, пусть Генка сам все расскажет своей мамочке. И сам выслушивает ее комментарии.
Артемида Феоктистовна звонила из Саратова. Вместе с мужем Альбертом Васильевичем и младшей Генкиной сестрой Оксанкой они уехали туда четыре года назад. Точнее, вернулись в город, откуда уехали на Север за «длинным рублем». Рассчитывали, что на три года, а задержались на двадцать пять лет. Затянул Север своими просторами, чистотой, спокойствием. Да и рубль действительно оказался «длинным». За три года хороших заработков и строжайшей экономии они собрали столько денег, что смогли заплатить за «Жигули»-«копейку», на которую как раз подошла очередь в Саратове, построить для нее гараж, купить новый спальный гарнитур в волгоградскую квартиру и почти полгода жить вчетвером, с двумя детьми, ни в чем себе не отказывая.
Это вошло в привычку – копить и откладывать на «настоящую» жизнь. Когда Генка привел Натку в родительский дом (считалось, что на два года – мол, скоро уедем, вам все оставим), она просто оторопела от этой привычки, доведенной до абсурда. Первое, что сделали Генкины родители, это завели тетрадочку, куда записывали все расходы и требовали, чтобы половину денег вносили они с Генкой. Молодые только-только начали зарабатывать, пока еще без северных надбавок. Натке, которая устроилась во вневедомственную охрану на сто двадцать рублей, так хотелось купить себе новую блузку! Но пришлось ждать целый месяц. Их с Генкой авансов в обрез хватило на оплату по длинному списку: шесть десятков яиц, пять банок кильки в томате, два ящика маринованных огурчиков, ящик тушенки, шесть кило курятины и так далее. Продукты закупали впрок еще до их приезда, но они ведь вместе будут все это кушать! Значит, расходы пополам.
Свекровь скрупулезно собирала копеечку к копеечке. Она работала учителем начальных классов и таскала из школы остатки хлеба (покусанный – на сухарики, целый – на стол), гарнир и котлеты (дети не пришли на обед, что же пропадать-то будет!). Она не выбрасывала ни кусочка и старалась любые остатки пустить в ход. Однажды умудрилась потушить картошку на отваре, оставшемся от говяжьих почек. Варево так воняло мочевиной, что есть отказался даже привычный ко всему свекор. В конце концов, Натка всю готовку взяла на себя, варила борщи на мясном бульоне, жарила рыбные котлеты, пекла пироги с курицей и картошкой. И продукты покупала в основном за их с Генкой счет. А его родители твердили, что она готовит тяжелую нездоровую пищу и варили себе овсянку на воде, делали салат из одуванчиков, доедали школьные котлеты и честно вносили в общий бюджет половину стоимости соли, масла и крупы.
За девятнадцать лет жизни на севере они скопили аж сорок две тысячи рублей. Хватало на хороший домик где-нибудь на юге. Они даже в последний свой отпуск ездили приценяться. Но сразу расстаться с накоплениями всей жизни духу не хватило, а через два месяца после их возвращения деньги перестали быть деньгами. Все, что успел купить на эти сорок две тысячи свекор, срочно вылетевший в Саратове – еще один гараж поближе к дому, новый холодильник, телевизор и микроволновку.
Потом Генкины родители еще пять лет готовились к отъезду, дожидаясь от властей компенсаций и возмещения расходов на переезд. Потом год складывали в контейнер все, что поместилось. Что не поместилось, попытались продать им с Генкой. Те отказались, тогда родители нашли других покупателей. И, наконец, через семь лет, как Натка пришла в этот дом, уехали, оставив им с Генкой полупустую квартиру с древним холодильником, колченогим кухонным столом, облезлым ковром, продавленным диваном и очень хорошим пианино, на котором когда-то играла Оксанка. Пианино занимало слишком много места, чтобы везти его с собой. А купить его желающих не нашлось. Пианино потом Натка подарила Иркиной Яське.
Так что когда Генка с Наткой через пару лет затеяли переезд в Магадан, они без сожаления бросили эту квартиру со всей рухлядью. Все равно дом деревянный, грибком траченный, за что тут держаться! Денег от их с Генкой ударной торговли хватило на квартиру в Магадане, на обустройство заработали со временем. А свекровь теперь звонила регулярно раз в месяц и сладким голосом спрашивала, как у них с Геночкой дела и приглашала в гости.
Телефон опять заверещал, и Натка опять подпрыгнула. Генка!
– Натусь, привет! Как вы там? Я завтра вечером выезжаю, утром жди! Денег тратить зря не буду, целую, пока, приеду, поговорим! – из поселка звонила Ирка, ее лучшая и единственная задушевная подруга. Теперь, когда Натка жила в Магадане, виделись они не часто, хотя перезванивались и по возможности – она ли в районе в командировке, Ирина ли с оказией в городе – встречались. Хорошо, что Ирка завтра приезжает. Впереди выходные. Одна она тут измается!
Ирка. Вот она на студенческой фотке. Это они после репетиций в клубе фотографировались. Дурачились, кривлялись. Молодые, веселые, искристые. Даже на черно-белой любительской картонке видно, как им тогда было хорошо. Вся жизнь впереди! Про свои нынешние тридцать четыре тогда думала – «пожилая».
А вот Ирка уже с Андрюхой. Сколько же они с Генкой хитростей придумывали, чтобы этих двоих подружить! Так получилось, что у Натки с Генкой – любовь, а эти двое – осиротели. Андрюха с Генкой, одноклассники, приехали поступать в Томск из своего северного поселка, поступили и так и держались друг друга в чужом сибирском городе. Натка с Иркой познакомились в начале первого курса в танцевальном кружке. Очень быстро подружились и тоже составляли друг другу компанию во всяческих важных девчачьих хлопотах. А когда у Генки с Наткой случилась любовь, и они занялись исключительно друг другом, Ирка и Андрюха оказались в ситуации третьих лишних.
Третьих лишних познакомили, они даже стали встречаться, но как-то вяло. На четвертом курсе Ирка и Андрюха были свидетелями на Наткиной и Генкиной свадьбе. После института они разъехались, но через год Андрюха съездил в отпуск в Иркину Киргизию, женился на ней и привез в их северный поселок. «Ну, Натка, жить вам теперь с Генкой долго и счастливо», – сказала ей при встрече подруга. Примета такая есть: если свидетели женятся, то те, на чьей свадьбе они гуляли, никогда не разведутся. Что ж, двенадцать лет поработала примета, видать, на тринадцатом году иссякла.
Глава 5
«Почему же он не звонит? Написал записку, и все? В конце-концов, двенадцать лет прожили, можно хотя бы поговорить со мной». Весь день, занимаясь съемками и сюжетом, Натка исподволь ждала Генкиного звонка. То, что он ушел насовсем и окончательно, в голове никак не укладывалось. Казалось, исчез на недельку и опять появится, как исчезал и появлялся весь их последний хлопотный магаданский год.
Дома это ожидание звонка навалилось такой глыбой, что все просто падало из рук. Натка усадила себя пить чай и теперь болтала ложечкой в своей «маковой» чашке. «Самой позвонить? А куда?» Из квартиры, где Генка держал офис, он съехал как раз перед ее отъездом в Москву, нового адреса и телефона Натка не узнала. Мобильник – днем два раза дозвониться пробовала – заблокирован. «Димке домой, что ли, позвонить? Неудобно как-то» Натка особенно сильно махнула ложечкой, чашка с маками опрокинулась на бок, плеснув на колени уже остывшим чаем. Натка вскочила со стула и, решившись, набрала Димкин номер.
– Алло, добрый вечер, пригласите, пожалуйста, Дмитрия!
– Я тебе приглашу, так приглашу, что имя свое забудешь! Совсем, шалава, стыд потеряла, домой уже к нам звонишь, – брань в трубке была настолько неожиданной и явно не по адресу, что Натка первый десяток секунд оторопело выслушивала гневную тираду, судя по голосу, Димочкиной жены, а потом решительно перебила:
– Извините, я не знаю вашего имени-отчества…
– Еще бы меня всякая дрянь знала по имени-отчеству!
– Я жена Гены Никитина. Мне нужно поговорить с Дмитрием.
Трубка захлебнулась на полуслове, а потом сказала:
– Извините. Я думала, кто-то из его по****ушек звонит. Я не могу пригласить Диму к телефону, он уже третий день не ночует дома.
– Как, и ваш тоже? – невольно вырвалось у Натки, и она, стремясь сгладить неловкость, зачастила:
– Понимаете, я была на сессии в Москве целый месяц, потом вернулась, и Гена мне ничего не сказал. А на следующий день собрал вещи и ушел к какой-то Наде. Написал мне записку, что она беременна. И даже не поговорил со мной. Я хочу найти его и обсудить, что дальше делать. Имущество как делить. И не знаю где его искать. Я подумала, может, Дима знает?
– Дима, может, и знает. Вот только где он, этот Дима? Эх, Наталья, Наталья, что же вы так плохо за мужем следили? И сам загулял, и моего Димочку с толку сбил!
– Извините. До свидания, – Натка положила трубку. Что еще она могла сказать этой женщине? Что никогда не ставила себе задачу следить за собственным мужем? Что всегда доверяла ему и считала недостойным ревновать и вынюхивать? Что так закрутилась в своей журналистской теле-жизни, что не сразу заметила, как между ними возникло отчуждение? А как заметила, ждала, что все само собой уладится? Что и рада бы все исправить, но уже, похоже, поздно?
Натка вынырнула из своих горьких мыслей и обнаружила, что стоит, уставившись на книжный стеллаж. Сверху вишневой шеренги томиков Моэма – Генка когда-то выиграл в лотерею, радовался! – выглядывал коричневый кожаный корешок их семейного альбома. Натка вытащила его и стала листать, разглядывая любительские, еще черно-белые фотографии. Вот их самая первая с Генкой совместная фотография. Прически у обоих почти одинаковые – темные волосы до плеч. Какими же они были смешными в восемнадцать лет! Познакомились они на первом курсе Томского политехнического, и было это совсем не романтично. Натка тихонько хихикнула, вспоминая.
**
Она тогда подолгу сидела в институтской библиотеке. Библиотека считалась одной из лучших технических библиотек в Сибири и занимала отдельное трехэтажное здание из стекла и бетона. Обычно Натка часами пропадала в зале технической литературы, переписывала статьи из толстых журналов и переводила их с английского. За перевод их пожилая нервная англичанка спрашивала ох как строго, а на вынос журналы библиотекарши не давали категорически. И правильно делали. В их общаге книжки и учебники заигрывались на раз-два-три. Поди, уследи, кто умыкнул. В комнате живет пять человек и день-деньской толчется масса народа. То мальчишки клянчат конспекты списать, то девчонки одалживают соль-хлеб-пару картофелин, то в гости кто забежит, просто так, посидеть. Нет, ценные вещи из их комнаты, тьфу-тьфу-тьфу, не пропадали. Хотя паршивые овцы в общаге водились. Например, в соседней комнате у девчонок стали пропадать колечки и сережки. Пока исчезала бижутерия, те не очень переживали. Но когда у одной из них пропала золотая цепочка, девчонки решили вычислить воришку. По прикидкам все сходилось на жизнерадостной активистке-общественнице Свете. Стали наблюдать и выследили, что Света частенько бегает к пожарному ящику на лестничную клетку и шарит в его глубинах. Пошарили и они и нашарили полиэтиленовый пакетик со всем своим добром и с цацками кое-кого из соседок по этажу. Девчонки прижали девушку Свету, пригрозили заявление написать в милицию, та в грехах покаялась и исчезла. На заочный, что ли, перевелась…
В общем, вороватая Света была скорее исключением, чем правилом. В их многолюдной общаге ничего ценного не пропадало. Разве что еду мальчишки с кухни приворовывали. Но это разве грех? Бог велел делиться! И учебники сотоварищи могли «заиграть», но не по злому умыслу, а потому, что не всегда помнили, откуда он к ним «приплыл».
У Натки так в первом семестре увели учебник по теоретической механике. И хотя после зимней сессии он нашелся – кто-то сдал в библиотеку – она решила больше не рисковать (штрафы за утерянный учебник в библиотеке грозились слупить в пятикратном размере стоимости) и по возможности заниматься вне общаги. Тем более что библиотека к этому очень даже располагала: тихо, светло, музыку никто не крутит, телевизор не включает. Кушать хочется – пожалуйте в буфет. Другая какая нужда – туалет в трех шагах в отдельном коридорчике. Коридорчик делил квадрат этажа поперек и как бы связывал два зала, технической литературы и гуманитарных наук.
В тот день Натка сидела с конспектами как раз в гуманитарном зале. Про эстетические предпочтения первобытных людей выписывала в свою тетрадочку, фотографии с палеолитическими Венерами рассматривала. Скульптурки такие, ничего лишнего, ни головы, ни рук, только пышные груди и мощные целюлитные бедра. Такой вот идеал женской красоты, мечта доисторического эротомана. Натка даже перерисовала одну такую картинку в свой конспект, для наглядности. Потом заторопилась в туалет – терпела до последнего, чтобы все закончить и не возвращаться. Быстренько сдала книжку, тетради и ручку с фломастерами сунула подмышку – сумки заставляли оставлять в гардеробе – и скорее-скорее помчалась в заветный коридорчик, в дверку направо. Вбежала в туалет задорной рысью – каблучки звонко цокали по каменному полу – и встала, как вкопанная, разглядывая часть мужской фигуры. Серые джинсы, синий джемпер, темноволосый затылок. Парень стоял, почти полностью скрытый перегородкой кабинки и, судя по всему, чувствовал себя вполне комфортно.
Натке сразу же расхотелось писать. Сначала от возмущения: что этот тип делает в женском туалете? Потом от ужаса: до нее дошло, что это она стоит посреди мужского туалета. Это со стороны зала технической литературы женский туалет – дверь направо. А со стороны гуманитарных наук – дверь налево. Получается, Натка свернула не в ту сторону!
Все это вихрем пронеслось в ее голове, Натка развернулась на сто восемьдесят градусов и – быстрей, быстрей, пока не оглянулся – понеслась к выходу. У порога споткнулась, взмахнула руками и ручка, фломастеры и тетрадь шустро разлетелись по полу мужского туалета. Тетрадь раскрылась в полете и теперь красовалась грушевидным силуэтом палеолитической Венеры.
– Вам помочь? – спросил за спиной заинтересованный мужской голос. Парень в синем джемпере присел на корточки и начал собирать все, что рассыпалось. Хмыкнул, бросив взгляд на картинку, и вот уже протягивает все это добро одеревеневшей от конфуза Натке. «Скажет хоть слово – убью. Или умру!» – думала она.
– Вот, возьмите, – сказал парень. – Я, кажется, в женский туалет зашел, извините.
– Это я перепутала дверь, – Натка «отмерла» и даже смогла взять свое барахлишко из рук парня: «А он ничего, симпатичный!»
– Да? Забавно! А меня Гена зовут. А вас?
– Наталья, – бросила на ходу Натка, плюнув на остатки приличий и рванув в женский туалет. Стресс прошел, и терпежу уже совсем не осталось.
Потом, в общаге, она рассказывала об этом казусе девчонкам, те хохотали и обещали вручить ей приз за самое романтическое знакомство года. А на следующий день Генка подсел к ней на лекции по эстетике. Оказывается, они слушали эту лекцию в одном потоке. И учились на одном факультете. Только специальности у них были разные и жили они в разных общагах. К концу второй пары – лекции были сдвоенными – Генка пригласил Натку на фильм «Чучело» в Дом ученых.
Дом ученых располагался в бывшем особняке томского генерал-губернатора, выглядел роскошно и дореволюционно-респектабельно, как в каком-нибудь кино про дворян. Натка чинно, по-дворянски, прогулялась по анфиладе комнат, аристократически напилась соку в буфете. И уже к концу второй серии отчаянно захотела в туалет. Идти туда постеснялась – что Генка про нее подумает! – и решила дотерпеть до общаги. Ехать-то всего три остановки трамваем!
Но, как на грех, трамваи куда-то подевались, а у Генки случилось настроение прогуляться. Натка гуляла марафонской ходьбой – счет пошел на минуты! А Генка несся следом и удивлялся, куда она так торопится? И когда терпеть не осталось почти никакой возможности, Натка махнула рукой на реномэ и романтику и призналась – в туалет. И тогда Генка завел ее в какую-то кафешку, и Натка решила свою проблему и окончательно избавилась от комплексов по этому поводу. Генку, по крайней мере, перестала стесняться.
**
Звонок телефона подбросил Натку с места – Генка!
– Здравствуй, Наташенька. Что-то Гена долго нам не звонит. У вас все в порядке?
– Здравствуйте, Артемида Феоктистовна, – свекровь, как не к стати!
– У нас все хорошо, Гена по делам уехал из города на недельку. Как перезвонит, я напомню, что вы беспокоитесь, – врала Натка свекрови. А что делать? Говорить Генкиной матери, что муж ее бросил и ушел к другой? А потом выслушивать охи и поучения, как надо было за ним ухаживать и как его теперь вернуть? Нет уж, пусть Генка сам все расскажет своей мамочке. И сам выслушивает ее комментарии.
Артемида Феоктистовна звонила из Саратова. Вместе с мужем Альбертом Васильевичем и младшей Генкиной сестрой Оксанкой они уехали туда четыре года назад. Точнее, вернулись в город, откуда уехали на Север за «длинным рублем». Рассчитывали, что на три года, а задержались на двадцать пять лет. Затянул Север своими просторами, чистотой, спокойствием. Да и рубль действительно оказался «длинным». За три года хороших заработков и строжайшей экономии они собрали столько денег, что смогли заплатить за «Жигули»-«копейку», на которую как раз подошла очередь в Саратове, построить для нее гараж, купить новый спальный гарнитур в волгоградскую квартиру и почти полгода жить вчетвером, с двумя детьми, ни в чем себе не отказывая.
Это вошло в привычку – копить и откладывать на «настоящую» жизнь. Когда Генка привел Натку в родительский дом (считалось, что на два года – мол, скоро уедем, вам все оставим), она просто оторопела от этой привычки, доведенной до абсурда. Первое, что сделали Генкины родители, это завели тетрадочку, куда записывали все расходы и требовали, чтобы половину денег вносили они с Генкой. Молодые только-только начали зарабатывать, пока еще без северных надбавок. Натке, которая устроилась во вневедомственную охрану на сто двадцать рублей, так хотелось купить себе новую блузку! Но пришлось ждать целый месяц. Их с Генкой авансов в обрез хватило на оплату по длинному списку: шесть десятков яиц, пять банок кильки в томате, два ящика маринованных огурчиков, ящик тушенки, шесть кило курятины и так далее. Продукты закупали впрок еще до их приезда, но они ведь вместе будут все это кушать! Значит, расходы пополам.
Свекровь скрупулезно собирала копеечку к копеечке. Она работала учителем начальных классов и таскала из школы остатки хлеба (покусанный – на сухарики, целый – на стол), гарнир и котлеты (дети не пришли на обед, что же пропадать-то будет!). Она не выбрасывала ни кусочка и старалась любые остатки пустить в ход. Однажды умудрилась потушить картошку на отваре, оставшемся от говяжьих почек. Варево так воняло мочевиной, что есть отказался даже привычный ко всему свекор. В конце концов, Натка всю готовку взяла на себя, варила борщи на мясном бульоне, жарила рыбные котлеты, пекла пироги с курицей и картошкой. И продукты покупала в основном за их с Генкой счет. А его родители твердили, что она готовит тяжелую нездоровую пищу и варили себе овсянку на воде, делали салат из одуванчиков, доедали школьные котлеты и честно вносили в общий бюджет половину стоимости соли, масла и крупы.
За девятнадцать лет жизни на севере они скопили аж сорок две тысячи рублей. Хватало на хороший домик где-нибудь на юге. Они даже в последний свой отпуск ездили приценяться. Но сразу расстаться с накоплениями всей жизни духу не хватило, а через два месяца после их возвращения деньги перестали быть деньгами. Все, что успел купить на эти сорок две тысячи свекор, срочно вылетевший в Саратове – еще один гараж поближе к дому, новый холодильник, телевизор и микроволновку.
Потом Генкины родители еще пять лет готовились к отъезду, дожидаясь от властей компенсаций и возмещения расходов на переезд. Потом год складывали в контейнер все, что поместилось. Что не поместилось, попытались продать им с Генкой. Те отказались, тогда родители нашли других покупателей. И, наконец, через семь лет, как Натка пришла в этот дом, уехали, оставив им с Генкой полупустую квартиру с древним холодильником, колченогим кухонным столом, облезлым ковром, продавленным диваном и очень хорошим пианино, на котором когда-то играла Оксанка. Пианино занимало слишком много места, чтобы везти его с собой. А купить его желающих не нашлось. Пианино потом Натка подарила Иркиной Яське.
Так что когда Генка с Наткой через пару лет затеяли переезд в Магадан, они без сожаления бросили эту квартиру со всей рухлядью. Все равно дом деревянный, грибком траченный, за что тут держаться! Денег от их с Генкой ударной торговли хватило на квартиру в Магадане, на обустройство заработали со временем. А свекровь теперь звонила регулярно раз в месяц и сладким голосом спрашивала, как у них с Геночкой дела и приглашала в гости.
Телефон опять заверещал, и Натка опять подпрыгнула. Генка!
– Натусь, привет! Как вы там? Я завтра вечером выезжаю, утром жди! Денег тратить зря не буду, целую, пока, приеду, поговорим! – из поселка звонила Ирка, ее лучшая и единственная задушевная подруга. Теперь, когда Натка жила в Магадане, виделись они не часто, хотя перезванивались и по возможности – она ли в районе в командировке, Ирина ли с оказией в городе – встречались. Хорошо, что Ирка завтра приезжает. Впереди выходные. Одна она тут измается!
Ирка. Вот она на студенческой фотке. Это они после репетиций в клубе фотографировались. Дурачились, кривлялись. Молодые, веселые, искристые. Даже на черно-белой любительской картонке видно, как им тогда было хорошо. Вся жизнь впереди! Про свои нынешние тридцать четыре тогда думала – «пожилая».
А вот Ирка уже с Андрюхой. Сколько же они с Генкой хитростей придумывали, чтобы этих двоих подружить! Так получилось, что у Натки с Генкой – любовь, а эти двое – осиротели. Андрюха с Генкой, одноклассники, приехали поступать в Томск из своего северного поселка, поступили и так и держались друг друга в чужом сибирском городе. Натка с Иркой познакомились в начале первого курса в танцевальном кружке. Очень быстро подружились и тоже составляли друг другу компанию во всяческих важных девчачьих хлопотах. А когда у Генки с Наткой случилась любовь, и они занялись исключительно друг другом, Ирка и Андрюха оказались в ситуации третьих лишних.
Третьих лишних познакомили, они даже стали встречаться, но как-то вяло. На четвертом курсе Ирка и Андрюха были свидетелями на Наткиной и Генкиной свадьбе. После института они разъехались, но через год Андрюха съездил в отпуск в Иркину Киргизию, женился на ней и привез в их северный поселок. «Ну, Натка, жить вам теперь с Генкой долго и счастливо», – сказала ей при встрече подруга. Примета такая есть: если свидетели женятся, то те, на чьей свадьбе они гуляли, никогда не разведутся. Что ж, двенадцать лет поработала примета, видать, на тринадцатом году иссякла.
Глава 6
– О, Никитина, сегодня ты вовремя! Молодец, поддаешься дисциплине.
– Здравствуй, Кеша. Меняюсь под твоим чутким руководством, –посмотрела Натка на Прянишникова ясным взором.
Она уже стала привыкать к виду Прянишникова в кресле Нины Степновой, да и на работу шла в настроении не цапаться с ним, не нарываться. Натка уселась на диванчик по соседству с незнакомой девчонкой, которая примостилась на самом краешке и постреливала по сторонам круглыми черными глазками.
– Во-во, продолжай в том же духе, меняйся. Кстати, знакомься, Лада Лата, – Кеша мотнул головой в сторону девчонки. – Как звучит, а? Молодая журналистка из Ягодного, просится к нам на стажировку. Прикрепляю ее к тебе. Ты у нас теперь почти дипломированный специалист, давай, передавай мастерство.
– Кеш, а чего предавать-то, если ты меня уже неделю без сюжетов держишь?
– Ну, во первых, не неделю. А во-вторых, пойдете сегодня с Ладой делать опрос. Тема: есть ли в стране секс.
– Кеш, это что, новость у нас сегодня такая будет? Что в стране секс появился? По-моему, этот опрос не для новостей, а Кедрачу в «Добрый вечер». Давай мы лучше спросим что-нибудь про зарплату. Тем более, что информация есть со статистикой, подводку нормальную можно сделать, про рост цен поговорить.
– Никитина, ты опять лезешь со своими комментариями? Мне нужен опрос на полторы минуты на тему секса. Тебя что, в твоей Москве не научили, что есть три темы, которые всегда интересуют людей: секс, смерть, дети? Секс в первую очередь. Так что вам с Ладой я даю наиважнейшее задание: сделать гвоздь сегодняшнего выпуска! Камеру берете в двенадцать. Веду новости сегодня опять я, а сюжеты у нас такие…
Кеша быстренько раскидал темы – открытие сезона золотодобычи, готовность к путине, проблемы городского автопарка и делегация бизнесменов из китайского города Сунь Фунь Хэ опять уплыли мимо Натки.
– Ну и что мне с тобой делать, Лада Лата? – спросила Натка практикантку уже в своем кабинете. Она привела туда девушку после планерки и усадила за стол декретницы Маруси Рюминой.
– Ты какими судьбами к нам на практику попала?
– У меня мужа сюда переводят, я у вас на телевидении работать хочу. Позвонила, попросилась, Иннокентий Яковлевич пригласил постажироваться.
– Кстати, что за имя такое чудное – Лада Лата?
– Псевдоним. По паспорту я Гульсара Загиддулина.
– Тебе сколько лет?
– Двадцать
–Ты опросы когда-нибудь делала, Гульсара?
– Нет, никогда. Я криминальные репортажи делала с нашей поселковой милицией.
– А что, много криминала в вашем Ягодном?
– Ну, сараи мальчишки подожгли на прошлой неделе. Квартиру одну обворовали. Водку фальшивую в ларьке продавали. Я про это в последнем выпуске криминальной хроники рассказывала.
– Ягодные хроники… К людям сможешь подходить на улице с микрофоном и вопросы задавать?
– Смогу! А какие вопросы?
– Про секс, ты же слышала. Сформулируй пока, а я над сюжетом подумаю.
Делать тупой опрос совсем не хотелось. Может, раздвинуть тему, сделать сюжет не про секс, а про любовь? В роддом позвонить, спросить, кого и сколько рожают. В ЗАГСе узнать, разводятся больше люди или женятся? Решено! И Натка отправилась к Танечке Лемешевой за телефонами. Лемешева, пока вела свою передачу «Спроси у Тани» как раз обросла связями в ЗАГСе, роддоме, здравотделе и в прочих интересных гражданам заведениях. А у Натки в блокнотике кучковались все больше номера на тему недвижимости, предпринимательства и налогообложения.
– Тань, привет, ты не могла бы подсказать телефончики роддома и ЗАГСа? А то Иннокентий тему подкинул, а я не знаю, кому звонить.
– Записывай, – Лемешева полистала перекидной календарь на своем столе, продиктовала имена и номера. И продолжила прерванное Наткой занятие: бросила в кружку бульонный кубик и залила его кипятком. В комнате запахло грибами.
– Что-то ты, Никитина, как приехала, все никак ничего приличного сделать не можешь. Не получается, что ли, без Степновой ничего? – спросила Лемешева, отхлебывая из кружки грибной бульон.
– Все у меня, Таня, получается. У меня с Прянишниковым не получается – темы мои другим журналистам раздает, а мне мелочевку всякую подсовывает.
– Ой, да ладно тебе. Иннокентий суперпрофессионал, сразу видит, кто чего стоит. Знаешь, как отстаивал перед Пузановым мою передачу! Она еще станет лицом эфира! Слушай, а может, ты будешь мне для неё героев искать, вопросы придумывать? Я тебе треть своих гонораров отдам. А что, на центральном телевидении так и делают, чтобы звезды, которые в кадре работают и делают лицо каналу, не отвлекались на мелочи!
– Тань, но у тебя же авторская передача. Значит, все должен делать один автор. Так что спасибо за предложение, но ты как-нибудь сама.
– Как хочешь, – дернула плечиком Лемешева и опять отхлебнула бульону из кружки.
– Вкусненько как! Интересно, из чего его делают?
– Ой, Таня, лучше тебе этого не знать, – не удержалась Натка.
– Никитина, ты как скажешь – весь аппетит пропадает! Прямо как мужик какой! Меня Горбач, пока с ним жила, такими своими шуточками допекал, и ты такая же грубая и нетактичная! Как ты можешь, ты же женщина! Женщина не должна быть такой!
– А какой должна быть женщина? – Натке стало интересно. Может, и вправду, она не такая? Может, оттого и Генка ушел?
– Загадочная должна быть. Нежная. Мягкая. А ты просто мужик в женском обличьи!
**
– Гульсара, я похожа на мужика в женском обличье? – спросила Натка практикантку, пока они топали вместе с оператором до ближайшего к студии людного перекрестка. Танечкины слова задели все-таки за живое.
– Не знаю… Вообще-то вы симпатичная… И сюжеты ваши мне всегда нравились, я в Ягодном всегда новости смотрела. Они у вас какие-то другие, не такие, как у всех. У некоторых корреспондентов сюжеты похожи на сочинения, я иногда даже угадываю, что они дальше скажут. А у вас как-то так закручено, я прям удивляюсь.
– Слушай, Гульсара, давай ты не будешь мне выкать?
– Ладно, только и ты называй меня Ладой, хорошо?
– Хорошо. Так, Лада, начинаем работать. Сейчас Сережа включает камеру, ты подходишь вон к тем симпатичным тетенькам и задаешь свой вопрос. Готова? Начали!
Сережа Сомов приладил на плечо камеру, включил ее – Натка обожала с ним работать, он с полуслова, с одного кивка понимал, что от него требуется и самые «шедевральные» сюжеты у нее получались, как правило, в паре с Сомовым. Гульсара-Лада подобралась, посерьезнела, сжала в руках микрофон и рванула к лавочке, где сидели две пожилые дамы лет шестидесяти.
– Здравствуйте, магаданское телевидение, программа новостей. Скажите, когда вы в последний раз занимались сексом? – проорала практикантка и ткнула микрофоном в лицо дамы, что сидела правее. Натка оторопела. Блин, она же не проверила вопросы! Что она несет, эта Гульсара!
– Сексом? Что ты, деточка, какой секс! Это у вас, молодых, секс, а у нас проблемы одни. Пенсию, вон, повысили, а переоформить не могу. Такие очереди в Собесе, такие очереди! И лекарства подорожали опять.
– Так что, по-вашему выходит, у нас в стране секса нет? – не унималась Лада Лата.
– Как же нету? Есть, наверное. Как же без сексу-то. Вон, внучек у меня народился. Андрюшенька! – расплылась в улыбке счастливая бабушка и Натка перевела дух. Обошлось!
– Слушай, Лада, ты классные вопросы придумала, но давай сделаем их менее… экстремальными. Не надо так в лоб! – попросила она, когда Лада отстала-таки от пенсионерок и хищно оглядывала прохожих – искала следующих собеседников.
– Да? А мне Иннокентий Яковлевич помогал их составлять, – удивилась практикантка.
– Ну раз Иннокентий Яковлевич… Хотя, может, все-таки попробуешь спросить по-другому? Например: «Смущает ли вас слово «секс»? Или «Сняты ли, на ваш взгляд, в нашей стране, запреты на тему секса»?. Как-нибудь так, помягче, ладно?
– Ладно, – кивнула Лада, повертела головой и ринулась к следующей жертве. Высокой пышной даме лет сорока пяти с начесом и отделанном норкой плаще.
– Магаданское телевидение. Скажите, вас смущает секс?
– Что??? – вытаращилась на Ладу дама, и тут Натка ее узнала. Рая Ненашева, звезда телеканала «Товарищъ»!
– Ну, вы сняли запреты на тему секса? Когда вы в последний раз сексом занимались? – практикантка Гульсара высыпала на даму все вопросы разом, тыча микрофоном в полуоткрытый рот обалдевшей Ненашевой. Камера за спиной Лады-Гульсары тряслась мелкой дрожью. Сережа, который тоже узнал Ненашеву, изо всех сил старался не заржать в голос.
– Так, девушка, – Ненашева пришла в себя, и в ее голосе зазвенел металл.
– Кто вас на меня натравил? Кто вам заказал эту провокацию? Вы хотите неприятностей? Я вам их устрою! Сейчас же выключите камеру и уберите микрофон!
– Раиса Сергеевна, извините, пожалуйста, это недоразумение, – Натка уже оттаскивала от Ненашевой растерявшуюся практикантку
– Сережа, убери камеру. Простите нас, девушка практикуется, она с вопросами напутала и вас не сразу узнала! Ради бога извините, мы не хотели никого обижать!
– Практикантка? – смерила Ненашева взглядом притихшую Ладу – не там, девушка, практикуетесь. На этом, с позволения сказать, телевидении, вас только и будут учить, что подобным гадостям.
– Ната, а можно, ты сама закончишь опрос? Я все вопросы позабыла, у меня поджилки прям трясутся, – попросила Лада, глядя вслед прямой отороченной норкой спине удаляющейся Ненашевой.
– Ладно, давай микрофон, – вздохнула Натка, поискала взглядом и, заметив двух девчушек лет шестнадцати, скомандовала
– Сережа, работаем вон с теми подружками. Девочки, магаданское телевидение. Вы знаете, откуда берутся дети?
– Знаем, от секса мужчины и женщины!
– А вас смущает слово секс?
– Не-а, нам в школе объясняли, как презервативами пользоваться.
Так, теперь вон тот мужичок в коричневой куртке.
– Здравствуйте, магаданское телевидение. Как вы думаете, теперь в нашей стране секс есть?
– Да он всегда был! У меня знаешь, сколько жен было? Три! И детей теперь четверо. Люблю я это дело.
Вон, парочка идет, славные какие.
– Ребята, магаданское телевидение. Извините за откровенный вопрос, но как вы относитесь к слову «секс»?
– Нормально относимся, хорошее слово, – пробасил парень, а девушка добавила
– Мы поженились на прошлой неделе.
– Поздравляю, хорошего вам медового месяца!
Так, и на закуску вон тот импозантный дядька в полупальто
– Добрый день, магаданское телевидение. Скажите, как по-вашему, секс в стране есть?
– Конечно, есть, девушка. Каждый день в этом убеждаюсь!
– В смысле?
– Роды принимаю каждый день, я врач-гинеколог. Размножается народ, так что с сексом все в порядке!
**
Натка отметила хронометраж реплики врача-гинеколога. Замечательный получится сюжет! Она поручила Ладе-Гульсаре дозвониться в ЗАГС и роддом, та собрала статистику. Народ охотно женился, особенно сейчас, по весне. И охотно рожал – только за последнюю неделю четырнадцать младенцев, восемь мальчиков, шесть девочек. Так, сейчас допишет закадровый текст и пойдет к Кеше подписывать.
Лада-Гульнара сидела за соседним Марусиным столом и из-за плеча подглядывала за Наткиным текстом. Опыт перенимала.
– Всем привет! – двери кабинета распахнулись, и на пороге показалась сияющая Маруся Рюмина. На руках она держала сияющего младенца – полугодовалую дочку Энни Мэй. Анечку.
– Ой, Марусенька! Привет, как хорошо, что ты зашла, – обрадовалась Натка. Оказывается, за месяц, что училась в Москве, она успела соскучиться по Рюминой. Маруся обладала одной замечательной особенностью. Она всегда со всеми ладила, всегда была в ровном настроении, и рядом с ней всегда было хорошо и спокойно.
Натка с Марусей пришли на студию в одном «призыве», проходили пробы перед камерой одна за другой. Рюмину худсовет выбрал единогласно. При вроде бы совершенно заурядной внешности – крупноватый нос, мелковатые глаза, лицо а-ля Барбара Стрейзант – Маруся обладала потрясающим магнетизмом, шармом, изюминкой. Рюмину забрал в свою редакцию Федорчук. Он покровительствовал Марусе, играя в маститого наставника молодежи и явно испытывая к обаятельной девушке непрофессиональный интерес. Но Маруся умудрилась как-то так построить свои отношения с редактором, что он забыл про свой «плэйбойский» статус и просто учил ее ремеслу и двигал ее проекты в эфир. Маруся схватывала быстро, и очень скоро начала цикл передач из истории Магадана. Она поднимала архивы, использовала хронику, беседовала со старожилами и успела сделать шесть замечательных фильмов. А потом у нее случилась любовь с американцем Бобом Ростиным, Маруся забеременела, вышла за Боба замуж и родила ему – в Америку ездила рожать – замечательную девочку Энни Мэй. Анечку. Девочка у черноволосой Маруси (сказалась армянская кровь по маминой линии) и черноволосого Боба (сказалась кровь индейцев чероки) получилась удивительная. Сероглазая, блондинистая, спокойная и очень общительная. Вот и сейчас:
– Иди ко мне, моя маленькая, – поманила ее Натка, и Анечка охотно протянула к ней маленькие ручонки.
– Девчонки, можно я вам оставлю Анечку на пятнадцать минуток? Мне нужно сбегать к Федорчуку разобраться – какую-то там мне премию выдали на региональном конкурсе за мои фильмы про Магадан. А с ней неудобно. Тяжелая! Я быстро.
– И совсем ты не тяжелая, – сказала Натка и перехватила поудобнее маленькое тельце, упакованное в яркий оранжевый комбинезон с симпатичным утенком во всю спину. Девочка пытливо и внимательно поглядела ей в глаза.
– Никитина, ты скоро будешь готова на монтаж? – заглянула в дверь режиссер Кира. Сегодня по выпуску дежурила она.
– Через полчаса – твое время! Чья это у тебя такая кукла?
– Это Маруся попросила присмотреть. Сейчас, Кир, все доделаю, через полчаса можно монтировать. Лада, – попросила Натка практикантку – сбегай к Прянишникову, попроси подписать текст.
Практикантка исчезла, режиссер тоже, а Натка стянула с девочки шапочку – тепло же в комнате – и зарылась носом в тонкие легкие волосенки. От макушки ребенка пахло нежно, приятно и трогательно. Пахло так, что Натке вдруг захотелось прижать девчушку к груди крепко-крепко. И никому не отдавать. И от всех защищать. И понять, наконец, для чего она живет на этом свете. Как все-таки жаль, что она не уберегла свою беременность! И зачем она залезла тогда в этот дурацкий трамвай! Натка отчетливо вспомнила, как окрылись за спиной двери, как неловко повернулся и задел ее плечом стоявший впереди работяга в брезентовой робе, как она потеряла равновесие и упала на спину, вывалившись из трамвая на остановку, под ноги пассажирам. И как потом резко потянуло внизу живота, и она ловила такси и ехала в женскую консультацию, и те уже оттуда отправляли ее на «Скорой» в роддом… Пятый месяц у нее был, сохранить плод не было никакой возможности. Если бы не этот случай, была бы у нее уже совсем большая девочка. Или мальчик. Натка тогда не смогла себя заставить спросить у акушерки, кого она не доносила в своем животе…
– Никитина, ты тут, говорят, младенцем обзавелась, – вошел в комнату Прянишников и вмиг разрушил ту связь, которую Натка почувствовала между собой и ребенком. Следом протиснулась Лада Лата и застряла в дверях, не решаясь на виду у начальства пройти за стол. Кеша глянул внимательно на Натку, что-то такое заметил в ее глазах и выдал
– Хочешь такого же? Могу сделать! – и для начала сделал ребенку «козу»
– Кеш, ты что, от нашего сюжета про секс перевозбудился? Несешь, что ни попадя! – Анечка, как бы подтверждая Наткины слова, звонко расхохоталась, отмахиваясь от Кешиной «козы» и дрыгая ножками в оранжевых штанишках.
– А что, у меня дети хорошие получаются. Умные. Вон, Кешка-младший – классный пацан. Так что в случае чего – обращайся!
– Обращаюсь. Сюжет подпиши, Кира уже на монтаж зовет, – отозвалась Натка.
– Да подписал уже. Ничего так сюжетик сложился, умеешь работать, когда хочешь.
– Привет всем!– вошел в комнату Валера Кедрач, наткнулся на Ладу-Гульсару – Пардон! – обменялся рукопожатием с Кешей и спросил
– Натка, ты что, в мое отсутствие дитем обзавелась? Да каким симпатичным!
– Это ты про кого? – спросила Натка, так как Валера с интересом разглядывал практикантку.
– А? Про чудо твое оранжевое!
– Это чудо не мое, а Марусино, оставила на пятнадцать минут. А это, знакомься, Лада Лата, практикантка.
– Очень приятно, Валерий. Лада, а вы не могли бы мне сделать хороший сюжетик в программу «Добрый вечер»? Минут на пять? В какой теме вы специализируетесь?
– В криминальных хрониках поселка Ягодное и теперь вот, с Кешиной подачи, в теме, есть ли секс в Магадане, – ответила за Ладу Натка
– Что, серьезно? – оживился Валера, – сделайте сюжет про секс, классная тема.
– Ну, Никитина, что я тебе говорил? – поднял указательный палец Прянишников. – Классная тема, все будут смотреть твой сюжет. А ты не хотела его делать!
Маруся уже давно унесла свою Анечку, Натка уже монтировала свой сюжет про секс. А руки все еще чувствовали тяжесть маленького подвижного тельца, ноздри как будто вдыхали нежный младенческий аромат. «Рожает народ, так что с сексом все в порядке», – сказал в сюжете врач-гинеколог. И Натка поняла, чего она хочет. Она хочет ребенка.
Глава 7
Девочка была славненькая-преславненькая. Пухлые ножки, пухлые ручки в ямках и перевязочках. Карие, как у Генки глаза и его же черные волосики. Она смеялась беззубым ротиком и тянула к Натке ручонки. Натка взяла в руки маленькое теплое тельце и ощутила родной сладкий запах, от которого зашлось сердце, кое-как справляющееся с волной огромной, всепоглощающей нежности и любви…
В дверь звонили и Натка в первые несколько минут не могла понять, где она, и куда исчезла ее девочка. Сон был таким чистым, таким хорошим, что с ним не хотелось расставаться. Хотелось остаться вот так, под одеялом и вернуться туда, где ее ждет нежность и любовь.
– Иду, иду я, – крикнула она в сторону входной двери, откуда опять раздалось звонкое щебетание. Блин, как в лесу, в самом деле. Генке очень нравился звонок, который он раздобыл где-то на базе. Нажимаешь кнопочку, и он свистит длинной птичьей трелью. С утра пораньше – часы показывали семь утра – эти трели раздражали чрезвычайно. Выкинуть его, что ли, этот звонок к чертовой матери? Поставить нормальный, как у всех. Она накинула на плечи Генкин плед и поплелась к двери
– Кто там?
– Нат, ну открывай скорей. Минут пять трезвоню. Сил уже нет стоять под дверью, – откликнулась Ирка. А, ну да, приехала с первым автобусом, точно, она же говорила.
– Привет, – чмокнула Натку подруга, бросила у порога сумку и, не разуваясь, помчалась в туалет. Шесть часов в дороге, не шутка, поди-ка, вытерпи.
– Поставь чаю, я так замерзла! – крикнула Ирка из-за двери туалета, и Натка сомнамбулой побрела на кухню. Черт, спала она всего часов пять. С вечера все ворочалась, думала, как ей теперь жить, ждала, что Генка позвонит. Часов до двух промаялась. Она наполнила из-под крана чайник и поставила его на электрокомфорку. Через полчаса вскипит.
Ирка уже сбегала в прихожую за сумкой и теперь выкладывала на стол возле мойки бутыль с темно-алой жидкостью, банку со смородиновым вареньем, кусок темного сырого мяса в прозрачном пакете и бумажный пакет с вялеными хариусами.
– Вот, оленинки привезла, это еще с зимней Андрюхиной охоты. Тепло же уже, в сарае тает все, сами столько не успеем съесть, пропадет. И настойка, вот, брусничная, сама делала. Варенье тебе, хариусы Генке. Его нету, что ли?
Ирка закончила возиться с гостинцами и взглянула на Натку, которая стояла, привалившись к дверному косяку и безучастно смотрела на ее хлопоты.
– Слушай, Нат, что-то мне не нравится, как ты выглядишь. Круги под глазами, осунулась. С Генкой, что ли поругались?
– Нет, не поругались. Ушел он от меня. У него Надя ребенка ждет.
– Какая Надя?
– Да какая разница, какая Надя? Она ждет ребенка, понимаешь? От него. А я осталась без мужа и без ребенка. Со своей работой, которая тоже летит в какую-то задницу!
– Слушай, не реви, а? – сочувственно попросила Ирка
– Я и не реву.
– Ну да, не ревешь, вон какие слезы по щекам катятся. Давай-ка, выпьем маленько и поговорим. Давай чашки и рюмки под настоечку!
Натка заставила себя отлепиться от косяка и достать из шкафчика две ликерные рюмочки из темно-кофейного стекла, свою чашку с красными маками и дежурный белый бокал с золотистой каемкой для Ирки. Из хлебницы извлекала упаковку пряников, из холодильника – сыр и подкопченную селедку. Гриша-фермер вчера очень кстати на студию заявился со своей селедкой. Говорит, последняя партия, кончились запасы, теперь до нового улова ждать. Жаль! Селедка у него получалась – объедение. Жирная, малосольная, лучше всякой колбасы.
Обрывки вялых мыслей копошились в ее голове, вытесняя думы про Генку.
Ирка опять хлопотала – распотрошила упаковку с пряниками, сноровисто почистила селедочку, разлила в рюмочки брусничную настойку.
– Ну, Натка, давай, за тебя!
Натка глотнула крепкой терпкой сладости. Наливка горячим шариком прокатилась по горлу, упала в желудок и взорвалась там маленькой сверхновой звездой.
– Ух, ты! Крепкая! – закашлялась Натка
– Ага, на самогонке, шестьдесят градусов, – перевела дух Ирка и потребовала
– Ну, а теперь рассказывай все подробно!
– Да рассказала уже все. Пришла вечером домой, вещей нет, Генки нет, на холодильнике записка, что у Нади будет ребенок.
– Кто такая Надя?
– Не знаю. Бухгалтерша его, наверное.
– Ты что, не знаешь, какие бабы возле твоего Генки крутятся?
– Не знаю. Да и не в моем это характере вызнавать, выспрашивать. Всегда считала, что мужу надо доверять. Захочет – сам расскажет.
– Вот и рассказал. Что делать-то теперь думаешь?
– Не знаю. Разводится, наверное. Он уже три дня как ушел и до сих пор не позвонил. И мобильник у него заблокирован. Значит, точно – все. Буду учиться жить без мужа. Налей мне еще своей брусничной!
Выпили еще по огненному сладкому глоточку, и Натка спросила
– У тебя-то как дела? Все в порядке?
– Теперь, как твои новости узнала, думаю, что в порядке! – махнула рукой Ирка, – а так пожаловаться хотела. Свекор опять устроил «катаклизьм»!
Иркин свекор, Степан Степаныч, был весьма колоритным человеком. Большой, седой, грузный, он был похож одновременно на какого-то боцмана и на президента Белоруссии Лукашенко. И видимо знал об этом, потому что обожал носить тельняшки и рассуждать о государственной политике. Еще он любил выпить, непременно – в хорошей компании. И все бы ничего, но, «приняв на грудь» определенную порцию, Степаныч начинал безумно ревновать свою жену Клавдию Матвеевну ко всем лицам мужеского полу, которые попадались ему на глаза. На глаза ему попадались, как правило, собутыльники. Мужики про эту его слабость знали, старались следить за его нормой и лишнего не наливать. Иначе дружеские попойки легко превращались в потасовки. Силищу Степаныч имел медвежью, во хмелю лупил, не разбирая, и хотя назавтра винился и каялся: «Такой вот катаклизьм, вы, это, извините, мужики, я, это, не со зла», чесать незаслуженные синяки никому не хотелось.
Иркина свекровь Клавдия Матвеевна, женщина серьезная и обстоятельная, за каждый «катаклизьм» мужа пилила нещадно: «Позоришь, старый дурень, меня на старости лет. Не умеешь пить – не пей! От тебя уже все твои дружки шарахаются!»
– Что, с мужиками опять подрался? – спросила Натка, которая в подробностях знала о похождениях Степаныча
– Если бы! Он в прошлую пятницу к нам в гости с пузырем пришел. С сыном решил выпить. Андрюха как раз оленины сковороду нажарил – все из сарая запасы подъедаем. Я им, как порядочным, грибочков поставила, капустки, даже тяпнула с ними граммов пятьдесят. И в ванну пошла поплавать. Чего сидеть с ними, разговоры свекра пьяного слушать. Сама знаешь, только и знает, что правительство ругать или хвалиться, какой он охотник да рыбак. И представляешь, плаваю я – пены напустила ароматной, красота – с полчаса плаваю, балдею. И тут ко мне в дверь начинает ломиться пьяный свекор и орать «открой, шалава!» Нет, ты представляешь? Я аж чуть не утонула! Из ванны выпрыгнула, ногу подвернула, халат на мокрое тело натягиваю – некогда вытираться, дверь ходуном ходит! Думаю, а Андрюха где? Рядом, что ли стоит? Допились, что ли оба, и теперь свекор учит его, как жену ревновать? Только халат застегнула, к раковине прижалась – сломал этот гад защелку и на меня уставился. Морда красная, глаза мутные: где Клавка? Дома, говорю. А, так это ты с Коляном Черным здесь закрылась? Сыночку моему изменяешь? И, представляешь, уселся на пол, за голову схватился и запричитал, что бедный его сыночек и не знает, какую курву в дом привел. Ты представляешь картину? Театр абсурда! Стою, как дура, в мокром халате, нога болит, из ванной выйти не могу, он же своей тушей весь выход перегородил. И куда Андрюха делся, не понимаю.
И тут мой заявляется. Он в магазин бегал за добавкой, мало им показалось! Удивился очень: по его подсчетом отец еще норму свою не выпил, а уже бузит. Видать, старый стал папаша, норма снизилась! В общем, уложил он отца в зале на диване, и тот всю ночь храпел на всю квартиру. А меня еще часа два трясло! Хорошо, Яськи дома не было, баба Клава на выходные забрала. Как чувствовала! Я Андрюхе потом так и сказала – хочешь пить со своим папочкой, пей. Только не в нашем доме.
Ирка так живо рассказывала, так размахивала руками и таращила глаза, что Натка будто сама увидела пьяного страдальца-Степаныча, скорбящего из-за женского коварства.
Ей стало весело, немного жарко и легко – брусничная настойка свое дело знала.
– Как у тебя Яска-то поживает?
– Хорошо! Такая умница у меня. В школе хвалят, в музыкалке хвалят. Слушай, я со своими девчонками такое готовлю, такое! Балет «Муха-цокотуха». Яську бабочку танцевать поставила. Двигается отлично! Я аж чуть не плачу от умиления! Нет, правда!
Ирка, химик по образованию, в их поселке тоже не нашла работы по специальности и устроилась в школу преподавать ритмику – пригодились их с Наткой студенческие пляски. И вот уже который год самозабвенно отплясывала с детьми и на уроках, и на кружках. Ставила грандиозные массовые танцы, детям и родителям нравилось. Но балет! Такое она затеяла впервые.
– А Муха-цокотуха кто? Ты? Или ты себе роль паука взяла по блату? – хихикнула Натка.
– Издеваешься, да? Я, между прочим, сразу все: и муха, и пчела, и бабочка, и паук. Все роли с ними танцую. У меня такие ребятки – ты бы видела. Просто зайчики! В смысле, талантливые очень. Через полторы недели генеральный прогон в клубе, а дел еще столько – жуть! Я чего, думаешь, приехала? Хочу по магазинам и на рынках для костюмов тюля поискать подешевле, лент каких-нибудь, блесток. У нас-то в поселке не сильно разбежишься.
– Ир, а музыку для балета откуда взяла?
– А композицию из разных песен составила. У меня там и попса, и рок и так, легкая музыка. Это слышать надо, так не расскажешь. Ты бы приехала на премьеру, а?
– Ой, Ирка, не знаю. У меня сейчас на работе такая засада, я и заикнуться о командировке боюсь. Прежнюю начальницу сняли, новый начальник чудит, ко мне все придирается, место мое указывает. Я теперь стараюсь лишний раз не высовываться, пережидаю. Слушай, а станцуй мне свой балет, а? Прямо здесь, а? Ну станцуй, ты же все роли знаешь!
– Ты что, без музыки что ли?
– Да ладно, без музыки станцуй. Ну, покажи, как твоя муха по полю пошла, муха денежку нашла? Ну покажи!
– Ладно, – решилась Ирка, вышла из-за стола на середину кухни, подбоченилась, задрала подбородок и пошла вперед приставными шагами
– Муха-муха-цокотуха
Потом развернулась и пошла тем же манером в обратную сторону
– Позолоченное брюхо
Встала и развела руки широким жестом
– Муха по полю пошла
Потом поклонилась до пола, как будто что-то сгребла с него руками и выпрямилась со счастливым лицом
– Муха денежку нашла!
Потом внезапно подскочила к Натке, сдернула ее со стула, поставила с собой в пару и, вытянув их руки, сцепленные в замок – свою правую и Наткину левую – потащила ее за собой галопом по коридору.
– Муха по полю пошла, муха денежку нашла, пошла муха на базар и купила самовар!
Подруги скакали по коридору пьяными козами и орали дурными голосами про муху. Натке стало весело и легко. Пожалуй, впервые за все время, как она вернулась из Москвы.
– Приходите ко мне гости, я вас чаем угощу, – проорали они с Иркой шальным дуэтом, и дверной звонок подхватил последнее «у-у-у», продолжив его переливчатой соловьиной трелью.
– А вот и гости, – Ирка восстанавливала сбитое дыхание и вытирала пот со лба.
– Кто это к тебе в такую рань?
– Не знаю. Может, Генка?
Натка распахнула дверь. На площадке стояли два парня. Один высокий, мордастенький, в черной удлиненной кожаной куртке и серой шапке из нерпы. Или кепке? Изделие местного кожкомбината. На Наткин вкус, слишком дорогое, пафосное и нелепое: что-то вроде мехового ведерка с козырьком. Любой мужик, надевший такую кепку, казалось Натке, заявлял: смотрите, какой я важный. И оттого выглядел смешным.
Второй парень был пониже и пожиже: куртка коричневая, в талию, кепка суконная в крупную клетку.
– Извините, не могли бы вы пригласить Геннадия? – спросил он.
– Геннадия? А почему в такую рань?
– Уже восьмой час. Мы заходили к вам вечером, вчера и позавчера, никого не было дома, Клетчатая кепка говорил, быстро обшаривая взглядом пространство за Наткиной спиной
– А зачем вы сюда заходили?
– У нас разговор с Геннадием. Он спит?
– Думаю, что спит
– Разбудите его, пожалуйста.
– Не могу. Он не со мной спит.
– Простите? – Клетчатая кепка престал рыскать взглядом и уставился на Натку
– Не со мной он спит, говорю, а с Надей!
– А Надю можно попросить…
– Наверное, можно. Только вам сначала придется ее отыскать!
– Слышь, ты, коза, – вмешался мордоворот в ведерке с козырьком – ты нам мозги не пудри, бля! Говорят тебе, зови мужика, значит зови! Довыделываешься, бля! – и он надвинулся всей своей тушей на Натку, оттеснив в сторону Клетчатую кепку.
– Так, – подбоченилась Натка, задрала подбородок и зашипела прямо в меховой козырек, – Вы тут что, с утра пораньше пришли мне угрожать? Или выяснять, кто с кем спит? Читайте по губам! Генка от меня ушел! К Наде! И спит он теперь с ней! Где живет эта Надя, я не знаю! Где теперь спит Генка, я не знаю! Как мне дальше жить, я не знаю! И если вы сейчас не уберетесь отсюда к чертовой матери, я не знаю, что с вами сделаю! Понятно? – Натка уже орала.
– Понятно, понятно, не надо кричать. Гены нет дома, мы все поняли, – Клетчатая кепка вынырнул из-за спины Ведерка и тянул его к лестнице.
– Когда он объявится, вы передайте, что его просят позвонить в компанию « Грин Эппл», хорошо? У нас к нему деловой разговор, очень срочный. Хорошо?
– Плохо, – рявкнула Натка и захлопнула дверь. Сорвала на бедолагах весь гнев, что, оказывается, изрядно скопился в тайниках ее души за прошедшую неделю. А нечего было ей угрожать! Блин, кажется, орала она так, что было слышно на все три этажа. А наверху Петька-художник живет с их студии… Если слышал – точно разболтает, а ей совсем не хотелось, чтобы об этом судачили. Ну да ладно, что сделано, то сделано.
– Нат, ну ты даешь! Открываешь двери черти кому, орешь на весь подъезд! – Ирка взяла Натку за руку, привела на кухню, усадила и налила чаю из уже вскипевшего чайника.
Натка взяла свою кружку в маках, отхлебнула. Хмель и веселье испарились бесследно.
– Я, Ир, решила, что это Генка. А потом испугалась очень. Этот, мордастый наехал на меня…
– Это ты на них наехала. Вопила так, что все соседи проснулись, точно. Ой, слушай, а что у меня Яська вчера соседке выдала! Та ее спрашивает: Яся, а кого ты больше любишь, папу или маму? А Яська – вы что, тетя Валя, разве не знаете? Родителей не выбирают!
Яське, Ярославе, Иркиной дочери, было восемь лет. Получилась она у них с Андрюхой не сразу, но зато какой! Большеглазая длинноножка с толстыми рыжеватыми косичками, чудо-ребенок. Видимо, очень хотели ее родители. Ирка любила дочку без памяти, плела ей фантастические косы, вплетала туда роскошные ленты, вязала какие-то умопомрачительные свитеры и сарафаны и собственноручно шила костюмы снежинок и принцесс на детсадовские, а после и на школьные утренники. Пока Натка еще жила в поселке, и Ирка с Яськой приходили к ней в гости, любимым занятием шестилетней малышки было «поиграть музыку». Она садилась за пианино и не просто лупила по клавишам, а осторожно и внимательно извлекала из них разные звуки. Ирка отвела дочку в музыкальную школу, у девочки оказался абсолютный слух. Натка отдала им пианино, и теперь Яська на нем музицировала. Натка представила сосредоточенное Яськино лицо с оттопыренной нижней губешкой, вспомнила вчерашнюю кроху Анечку-Энни Мей и подумала
– Мне срочно нужен ребенок.
– От кого, Нат? – спросила Ирка. Оказывается, Натка подумала вслух.
– Не знаю, Ир, в том то и загвоздка. Пока Генка был рядом, мне было не до ребенка, все предохранялась. Ну, ты знаешь. После выкидыша врачи велели год поберечься. Потом акклиматизация пошла на Севере, тоже нельзя было рисковать. Да и с родителями его жили, сама знаешь как, куда тут еще младенцу. Потом обустраивались здесь, в Магадане, то у него бизнес разворачивался, то я на телевидении утверждалась. Я в Москве поняла: все, хватит. Приеду, скажу Генке, что пора ребенка заводить. Приехала вот… Ну, и черт с ним. Что, других мужиков нету? Найду себе кого-нибудь. Рожу.
– Ой, Нат, от кого-нибудь нельзя, вдруг дурная наследственность? Надо, чтобы мужчина проверенный был, здоровый. Убедись сначала, потом уже рожай. Представляешь, будет у тебя девочка, как моя Яська!
– Это ты мне намекаешь, чтобы я к Андрюхе за помощью обратилась?
– Эй-эй, полегче!
– Да ладно, не ревнуй, я пошутила. Кто там у тебя главные роли-то танцует? – быстренько сменила тему Натка и Ирина затараторила, что на роль мухи она сразу двух девочек поставила, очень способные, по очереди будут танцевать. А паука еле нашла – уговорила Юрку Дурова из третьего «Б». Способный парень, но лентяй! Но злодея танцевать понравилось! А комарика танцует тоже девочка – мальчики не хотят. А еще у нее все дети вместе танцуют в финале большую польку с цветами и шарами, очень красиво, но еще так сыро, путаются все. И Яська у нее в финале немножко солирует, и все так замечательно. Натка слушала подругу в пол уха, хотя и кивала, и поддакивала. Она думала, где взять отца для своей будущей дочки.
Глава 8
Все-таки в воскресенье Натка осталась одна. Ирка приезжала всего на день, отыскала и тюль на китайском рынке, и блестки, и ленты для своего балета. Остаться не могла – репетиция генеральная, как можно! – и ухала в поселок поздним ночным автобусом.
Вечер в хлопотах пролетел незаметно, проводив Ирку, Натка сразу уснула – сказался вчерашний недосып. А теперь вот, в десять утра, проснулась и думала, чем же теперь себя занять в воскресенье. Генеральной уборкой, вот чем!
Уборки хватило на три часа. Пылюки из углов повымела – ужас сколько, перетерла все дверные косяки и верхушки у шкафов, отмыла холодильник и плиту. Даже разогналась было окна помыть, но кураж кончился так же внезапно, как начался, и тоска одиночества навалилась пуще прежнего. Так, все, хватит. Одной ей больше сидеть невмоготу. К людям, к людям!
Натка набрала номер телефона
– Марусь, привет, это Никитина. Марусь, ты извини, что я вот так напрашиваюсь, но можно зайти к вам в гости? Я одна дома просто не выдержу.
– Да заходи, без проблем! Ты когда придешь?
– Можно прямо сейчас?
– Можно! Только мы с Анечкой гулять пойдем, но у нас мама, если что, с ней пока пообщаешься. Годится?
– Годится. Марусь, ты меня просто спасаешь!
– Да что случилось-то у тебя?
– Приду, расскажу. До встречи!
Натка быстренько собралась-подкрасилась. Настроение стало лучше от одной мысли о Марусином уютном доме. То, как она встретилась с Бобом, было похоже на голливудскую сказку. Боб был старше Маруси на шесть лет, в России к моменту их встречи жил уже восемь лет, вполне прилично говорил по-русски и работал директором колымского филиала японской фирмы, торгующей тяжелой горной техникой. С Бобом Маруся познакомилась через его невесту – миловидную американку Саманту, которая стажировалась в институте Проблем Севера и поучаствовала в одной из Марусиных передач.
В то время Маруся встречалась со странным мальчиком. Натка видела его пару раз: худой, субтильный, носатый, ряженый в какие-то чумовые рубахи то в розах, то в пестрых разводах. Рядом с изящной и стильной Марусей он выглядел обиженным жизнью заморышем. Да таковым и был, наверное. Мальчика звали Витя, он был начинающим рок-музыкантом, растущим, пока еще не признанным и оттого нищим талантом. Маруся, которая была на три года старше мальчика, этот талант пестовала, кормила на свои деньги, снимала для них жильё, первая слушала его новые песни и вытирала скупые мужские слезы, вызванные черствостью и равнодушием зажравшегося мира. Она одна его понимала! Потом у заморыша случился внезапный перепих с официанткой из рокерского бара. А так как тусовка в ту пору у Маруси и заморыша была общая, ей довольно быстро сообщили об интрижке приятеля. А он и не собирался оправдываться
– Ты должна меня понять, – говорил Витя Марусе. – Я музыкант, я поэт, я живу чувствами. Эта женщина для меня – новая краска в палитре моих образов. Ты должна меня понять и быть выше пошлой ревности.
Маруся подумала, поняла и решила, что с нее хватит. Что пусть он без нее марается этой краской, а она свое здоровье побережет – репутация у девушки из бара была грязноватая. И объявила Вите, что отныне они просто друзья. Витя пострадал, написал новых три песни и исчез из Марусиной жизни. Боб, который к тридцати пяти годам решил обзавестись семьей, в тот момент тоже получил отлуп от своей американской подруги. Саманта почувствовала, что не готова к замужеству и предложила Бобу остаться друзьями. А тут Маруся, а-ля Барбара Стрейзант, в глазах затаенная грусть, улыбка – ослепляет, явилась к нему на интервью. В общем, встретились два одиночества.
Их роман стал на студии событием номер один. Танечка Лемешева, тогда временно безмужняя, громко удивлялась, как таким невзрачным пигалицам удается окрутить таких интересных мужчин. Да к тому же иностранцев. Наверное, на экзотику клюнул. Молодые режиссерши спорили, женится ли американец на Марусе. А если женится, увезет ли в Америку.
Боб Марусю в Америку увез, чтобы сыграть там свадьбу. Маруся потом показывала фотографии. На них все было так романтично: она в маленьком сиреневом платье, стройная и пикантная, как француженка, с букетиком белых цветов в руках. Он в костюме-тройке, большой, элегантный, уверенный, с цветком в петлице. Стоят они на краю какого-то обрыва, за спиной – бескрайние просторы какого-то американского леса. Маруся рассказывала, что это знаменитый заповедник, место потрясающей красоты. И что на краю этого обрыва очень многие пары сочетаются браком, потому что считается, что тогда сама Земля благословляет их союз.
Рассказывала и о том, что осталось за кадром. Во-первых, совершенно неожиданные толпы туристов, которые бродили по смотровой площадке и таращились на церемонию как на бесплатный аттракцион. «Представляешь, мне же надо на вопросы священника по-английски отвечать, а произношение у меня безобразное, я и так волнуюсь, а тут еще эти глазеют!» Во-вторых, потешное интервью в местной газете. «Представляешь, городок маленький, приезд русской для них событие. К нам в гостиницу пришла корреспондентка, задавала какие-то дурацкие вопросы. Имя спросила полное. Я ей сказала: Мария Сергеевна Рюмина. Так назавтра такое интервью вышло – Боб хохотал до икоты! Все в тексте переврали и меня называли Сергеевна Рюмина. Для пущей экзотики, очевидно, первое имя убрали! Я себя чувствовала весьма пожилой невестой!»
В честь бракосочетания, а заодно и новоселья, Маруся устроила сослуживцам прием в их с Бобом новой квартире. Квартира была служебная, в сталинском доме в центре города. Когда-то коммуналка, а теперь хоромы с евроремонтом, четыре комнаты, огромная кухня с камином и три вместительные кладовки. Маруся тогда устроила им настоящую вечеринку, с танцами, фуршетом и песнями под гитару. И Натка с тех пор на правах приятельницы-коллеги – все-таки почти год сидели бок о бок! – нет-нет, да и забегала в гостеприимный дом. Хорошо у них было!
**
Дверь в Марусиной квартире открыла полноватая чернявая женщина.
– Здравствуйте, вы Наташа? Маруся говорила, что вы придете. Заходите, они еще минут сорок будут с Анечкой гулять.
– Здравствуйте. А вы Марусина мама?
– Да, я Елена Самсоновна. Проходите смелее! Вот тапки.
Натка перешагнула через порог и
– Здравствуй моя девочка, хорошая собачка, – потянулась здороваться с боксершей Кайен. Кайен была исключительной собакой. Во-первых, стопроцентной американкой. Боб привез ее из своего американского дома сразу, как только у них с Марусей появилось в Магадане жилье. До этого он жил в гостинице, туда собаку не притащишь. А Кайен была предана Бобу, как влюбленная женщина. Пока собака жила у его сестры в Колорадо, она очень скучала по Бобу и все время ждала его возвращения. В Магадане Кайен прижилась замечательно, с Марусей общий язык нашла в два счета – та обожала животных. Только общий язык у них был английским, по-русски Кайен выучила три слова: «фу» и «хорошая собачка».
Во вторых, Кайен обладала совершенно нетипичной для боксеров физиономией. Приплюснутая, но как-то так симпатично, что не морда у собаки, а почти лицо с умными карими глазами. И слюни практически не текут. В-третьих, Кайен была изумительно деликатной собакой. Чтобы попрошайничать или навязывать свое общество? Да никогда! Подойдет, посмотрит, рядом присядет… Не обращают внимания? Ну что ж, в следующий раз.
Натка потрепала Кайен по рыжему загривку и прошла в глубь квартиры. В доме пахло молоком и выпечкой.
– Пойдемте, Наташа, я вас чаем угощу, а то мне скучно за столом одной – позвала ее Елена Самсоновна, и Натка вспомнила, как Маруся как-то сказала, что ее мама мертвого накормит, а папа – напоит.
– Хорошо у них, просто душой отдыхаю, когда к Марусе в гости прихожу, – сказала Натка, когда Елена Самсоновна уже налила ей свежего душистого чаю в необычную чашку. Чашка была темно-синей, с ободком из желтых цветков, которые были не нарисованы, а тоже сделаны из фаянса и образовывали по верху кружки нарядный яркий фестон.
– Ой, Наташенька, и не говори. Сама нарадоваться не могу, – Елена Самсоновна придвинула поближе к Натке блюдо с овсяным печеньем, утыканным мелкими шоколадками и подперла щеку пухлой рукой.
– Очень вкусное печенье, – похвалила Натка выпечку. Печенье действительно было очень нежным и буквально рассыпалось во рту. А сверху нежной россыпи таяли кусочки шоколада…Как бы удержаться и помедленнее молотить – неудобно все-таки.
– Вкусное? Это Боб испек.
– Сам? – удивилась Натка.
– Ага. Он любит готовить, хобби это у него. Иной раз такого настряпает – я удивляюсь и завидую.
– Повезло Марусе с мужем, – согласилась Натка и пригорюнилась, вспомнив про себя несчастную.
– И не говори, – согласилась Елена Самсоновна.
–Ты бы знала, как я испереживалась за Марусеньку. Двадцать семь лет уже, а не складывается у дочки личная жизнь, и все тут! Она же добрая у меня, всех жалеет. В детстве постоянно домой котят и щенков с улицы таскала, лечила их, выхаживала, мы с отцом только и знали, что по знакомым раздавать. А потом и парней каких-то убогих подбирать стала! Возилась с ними, как с котятами! А этот ее, последний, Витя! Это же просто кошмар! В гости к нам придут, сидит, про свой талант рассуждает! Отец аж желваки по лицу катает, я еле сдерживаюсь, чтобы гадость ему какую не сказать.
Уйдут, я реву, что дочка, умница, на такое ничтожество разменивается. И ей ничего сказать нельзя – с характером же девка! Обидится, вообще не придет! Господи, думаю, что же ты моей девочке счастья не даешь!
– Ну, видите, все устроилось, – посочувствовала Натка материнским переживаниям.
– Конечно, устроилось, – гордо выпрямилась на стуле Елена Самсоновна и посмотрела на Натку победоносным взглядом
– Я же с Маруси венец безбрачия сняла!
– Как это?
– А вот так! У нас тут в Магадане женщина одна есть, экстрасенс. Я ей Марусину фотография показала, она аж креститься начала. Такой венец у дочки был – гранитный, с брильянтами с голубиное яйцо! Я Марусю уговорила походить к Марии Ефимовне, это зовут ее так, за десять сеансов она только и управилась. И вот, пожалуйста – все у Маруси наладилось!
– Здорово. А у меня, наоборот, разладилось. От меня муж ушел, – пожаловалась Натка.
– Да? А может, у тебя тоже венец безбрачия? – оживилась Елена Самсоновна
– Ну, я же была замужем! Двенадцать лет была!
– Ну и что, раз муж ушел – точно венец безбрачия. Давай, позвоним Марии Ефимовне, пусть скажет. Давай, прямо сейчас!
Пока Натка соображала, Елена Самсоновна уже набрала номер и говорила в трубку радиотелефона:
– Мария Ефимовна, здравствуйте, это Елена Самсоновна. Мария Ефимовна, вы можете прямо сейчас посмотреть одну девушку, Марусину коллегу, на венец безбрачия. Можете? Передаю трубочку, – и сунула трубку растерянной Натке
– Здравствуйте, – осторожно сказала она трубке
– Здравствуйте, как вас зовут?
– Наталья
– Сколько вам лет?
– Тридцать четыре
– И вы до сих пор не замужем?
– Нет, замужем. Но от меня муж ушел.
Трубка помолчала секунд двадцать и сказала
– Да, я вижу, у вас есть венец безбрачия. Снять можно, потребуется пять сеансов.
– Да? А сколько это стоит? – начала было Натка, но Елена Самсоновна выхватила у нее трубку и у же уточняла, когда у Марии Ефимовне есть свободное время.
– Так, Наташенька, тебе повезло. Завтра вечером, в пять, у нее как раз окно, она может начать с тобой работать.
– А сколько стоит ее работа, – подобралась Натка. Кажется, экстрасенша задурила голову Марусиной маме и выманила деньги сначала у нее, а теперь будет выманивать у Натки.
– Знаешь, она никогда не говорит о деньгах. Люди сами оставляют, сколько могут. Я за Марусю оставляла по двести рублей. Давай-ка, записывай адрес!
Натка достала блокнот из сумочки и послушно записала. Зачем расстраивать Елену Самсоновну! Хотя не пойдет она к этой экстрасенше, не верит она в эту всю фигню!
Кайен, которая лежала, привалившись к Наткиным ногам тяжелым теплым боком, выбралась из-под стола и стала толкать лапой колено Елены Самсоновны. Потом подошла к Натке, внимательно заглянула ей в глаза и потолкала ее колено тоже.
– Ты чего хочешь, девочка? – потянулась Натка погладить собаку.
– Да гулять она просится! Боб хотел вывести её, как вернется, с коляской неудобно им было собаку брать, тем более, что в гастроном они зайти собирались. Видно, совсем ей невтерпеж, если так просится! Наташенька, может, ты выведешь Кайешку в скверик? На поводочке, быстренько, а Боб потом с ней как следует погуляет?
– Ну ладно, выведу, – согласилась Натка и пошла обуваться.
Скверик располагался совсем рядом с домом, буквально через дорогу. Так по его дорожкам Натка еще не гуляла: вприпрыжку за Кайен, которая шустро тянула за поводок, приседая и оставляя лужицы через каждые несколько метров. На Наткины команды «ко мне» и «рядом» она не реагировала, а как скомандовать собаке по-английски, Натка не знала. Комон, что ли? Так это типа «вперед», а собака и так вперед несется. И тут Кайен резко затормозила безо всяких команд. К ним с Наткой прыжками неслась черная собака. Доберманша. Собака подскочила, остановилась возле Кайен и, замотав обрубком черного хвоста, полезла к ней нюхаться. Собаки походили друг за другом, знакомясь – Натка вертелась вслед за Кайен, чтобы не запутался поводок.
– Фу, Динара, фу, иди ко мне, – вот и хозяйка доберманши появилась. – Извините! Ой, здравствуйте!
– Здравствуйте, – узнала Натка женщину. Депутат из областной Думы, как-то выступала у Натки в прямом эфире по здравоохранению.
– У вас тоже девочка? Ну, тогда поладят! Моя Динара мальчиков не любит, прямо дерется с ними. Я ее даже с поводка стараюсь не спускать, если другие собаки рядом. Тем более, что у Динарочки течка! А вас я проглядела! Хорошая какая собачка! Как ее зовут?
– Кайен.
– Какое имя необычное. А у вас когда течка?
– У меня? А, ну да. Вы знаете, это собака моих друзей, поэтому я не в курсе.
– Ой, а мы с мужем прямо не дождемся, когда закончится. На диван лезет, обивку пачкает, ковры пачкает. Я уже все застелила, но Динарочке не нравится, когда застелено. Мужу знакомые пообещали привезти специальные резиновые трусы и памперсы для Динарочки. Не знаю, захочет ли девочка их надевать, она у нас с характером.
– Да, столько хлопот с этими собаками, – поддержала Натка не очень знакомую ей тему. Сома она собак никогда не держала. Хотя чужих потискать любила.
– Ой, ну разве это хлопоты! Это в радость! У нас Динарочка просто как дочка, как ребенок!
Депутатша стала взахлеб рассказывать о привычках своей девочки. О том, что больше всего она любит куриную печеночку. Что овсяную кашу ест, а гречневую не любит. Что у Динарочки есть своя собственная кроватка с собственной подушечкой, простынкой и одеяльцем. Что одна собачка спать не может, поэтому ее кроватка стоит в их спальне, возле супружеской постели. Что засыпает собачка плохо, приходится укачивать, поглаживать и почесывать. А если ночью случайно сбрасывает одеяльце – скулит, пока не встанешь и не накроешь «доченьку». Натка слышала, что у депутатши с мужем нет и не было детей. Получается, завели они себе «ребеночка».
Добермантша вдруг сорвалась с места и с лаем кинулась в другой конец сквера. Там, вдалеке, замаячили силуэты каких-то прохожих.
–Динара, Динара, стой, фу, ко мне, – ее хозяйка бросилась за собакой, а Натка, представила картину: кроватка с одеяльцем, поверх лежит собака в памперсах, в чепчике и с погремушкой. И решила – завтра она идет к экстрасенсу.
Глава9
Кеша, кажется, уже заканчивал пересказывать свой очередной эротический сон. На этот раз ему снился секс с тремя негритянками, и народ уже минут пятнадцать слушал Кешины догадки, к чему бы это. Может, к переменам в жизни? Или к большим деньгам?
– Это у тебя авитаминоз сказывается, организм лета заждался, – предложила свою версию Натка.
– Думаешь? – Кеша взглянул на нее и сменил выражение лица с мечтательного на противное.
– Слушай, Никитина, есть отличная тема! Только ты справишься. Меня тут пенсионер один задолбал жалобами, что в городском парке туалет общественный закрыли. Требует, чтобы телевидение рассказало о безобразиях. В общем, я камеру записал на одиннадцать, пенсионер прямо к туалету подтянется, поговоришь с ним, сделаешь сюжет.
Берешь?
– Беру! Еще что-нибудь?
– Еще есть тетка из драмтеатра. Тоже жалуется, что у нее какие-то там танцы украли. Скандальчиком пахнет… Сделаешь?
– Сделаю, – кивнула головой Натка, на всякий случай не уточняя, что делать сюжет, или скандал. Там разберется.
– Только тетку на сегодня не планируй, я сначала позвоню, выясню, что к чему. Я назавтра съемки по сюжету закажу. Ладно? – попросила она самым кротким голоском.
– Ну ладно, ладно, – Кеша явно не ожидал от Натки такой покладистости. А ей, честно говоря, Кешины приколы стали по барабану. Даже азарт появился: что такого он еще для нее придумает? Туалет? Хорошо. Грязные танцы? Замечательно!
– Кеш, а что у меня еще сегодня в выпуске, кроме туалета? – Марина Кудрявцева откинулась в кресле и небрежным жестом отбросила за спину копну своих роскошных волос. Грудь под тонкой водолазкой дрогнула и колыхнулась.
– Еще? Еще у нас, – Прянишников следил взглядом за Маринкиными грудями-волосами-колыханиями и явно потерял нить разговора. Потом вперился в список на столе и собрался
– Еще у нас Лосева присылает сюжет из Москвы, что-то там Гудков в Совете Федераций проталкивает для Северов, потом бесплатные путевки в летние лагеря, страшилка про СПИД – директор медцентра рвется выступить, в автобусах подорожал проезд, сюжет надо делать. Чего-то жидковато у нас получается… Экономики местной нет.
– Давай с Гришей-фермером сюжет сделаем? Он сейчас у себя как раз пашет-сеет, пусть расскажет про виды на урожай, – предложила Натка.
– Давай, я к нему сгоняю, а про туалет пусть Лада Лата сделает!
– Нет, Никитина, про туалет ты делать будешь, я уже запланировал. А Лада пусть к Грише едет, – Кеша чиркнул в своем списочке и выжидающе посмотрел на Натку: ну, давай, повыступай!
«А вот хрен тебе» – протелепатировала ему Натка, а вслух сказала
– Как хочешь, туалет, так туалет.
И с бесстрастным лицом просидела до конца планерки, прикидывая, как бы ей так успеть по времени, чтобы и сюжет сваять, и к экстрасенсше выбраться. Получалось, если сейчас тетке в театр позвонит и на монтаж первой пробьется, то как раз все и успеет.
– Здравствуйте, я Наталья Никитина, журналист с телевидения. Редактор поручил мне разобраться с вашей ситуацией с танцами, – сказала она в трубку тетке из театра. Тетку звали Татьяна Ивановна, и в театре она работала костюмером. При чем тут танцы Натка пока не понимала.
– Здравствуйте. Хорошо, что вы позвонили. Эта нахалка украла у меня все идеи. Буквально все, – женский голос в трубке звенел от отчаяния.
– Татьяна Ивановна, а можно с самого начала? А то я не очень пока представляю, о чем речь!
– Люба Моисеева, группа «Максимум», слышали про такую?
– Слышала, конечно, – Натка не только слышала, но и видела. Шесть девчонок модельной внешности, танцуют в стиле варьете. Красивые костюмы, красивые тела. Хореография не слишком сложная, но девочки смотрятся стильно. Кажется, Лемешева снимала их в свою передачу «Спроси у Тани».
– Так вот, у неё нет ни одного своего танца. Ни одного! Все идеи у меня украла и испохабила! Танец с сигаретами – моя находка. Танцующие гейши – мои! Парад-алле в перьях – я придумала. Я! А она все испоганила, извратила и выдает за свои постановки! Она даже идеи костюмов у меня ворует! Я первая придумала облегающие блестящие шапочки, и она такие же нацепила на своих коров! У меня все девушки с хореографической подготовкой, балерины нашего театра. А у нее кто? Самодеятельность! Они же по сцене движутся как слонихи!
С последним заявлением Натка не согласилась. Девчонки двигались очень прилично. И эротично. На них приятно было смотреть. Люба регулярно их вывозила в какие-то вояжи по заграничным клубам – в Грецию, Турцию и Корею. По слухам, успешно. Интересно, если в извращенном, как говорит Татьяна Ивановна, виде, танцы смотрятся так здорово, то каковы же они в оригинале?
– Татьяна Ивановна, а как бы мне увидеть ваши танцы в оригинале? – спросила Натка трубку.
– Как? А приходите сегодня в «Империал». Там каждый вечер программа варьете, мы выступаем. Приходите к семи, я посажу вас за дежурный столик, посмотрите и сами все поймете.
– Хорошо, договорились.
Натка положила трубку и призадумалась. Что-то дел у нее сегодня собралась тьма-тьмущая. Съемка, монтаж, экстрасенс, ресторан. Когда она в последний раз была в ресторане-то? Давно. Зайти, что ли, домой, переодеться? Нет, не успеет. Натка по-быстрому провела ревизию своего наряда. Так, тонкая кофта-лапша, джинсы, сверху вязаный жакет. Наряд явно не ресторанный. Ну и пусть. В конце-концов, она идет туда работать. Посидит себе скромно в сторонке, на танцы поглядит, да и пойдет себе.
Кстати о работе, уже почти одиннадцать. Кто там у нее оператор?
– Анатолий Иванович, вы меня убили! Ну почему Бычков? – спорила Натка через пять минут в операторской, размахивая руками перед невозмутимым Ежовым.
– Мало того, что мне про туалет этот снимать невесть что, еще и с Бычковым! Почему не Сомов?
– Потому что Сомов поехал с Дубининой про автобусы снимать. У нее съемка с десяти до двенадцати. Очень ответственная, и для «Новостей», и для «Курсива».
– Ну да, конечно. А раз у меня сюжет про туалет, то мне можно и оператора дерьмового подсунуть!
– Ну что же делать, надо же парню учиться!
– Но почему на моих сюжета? Мне хватило прошлого раза, когда ваш Бычков запорол съемку про уборку улиц. Ни одного кадра нормального нельзя было взять, вместо сюжета говорящую голову этого, как его, ну, дорожного начальника, давать пришлось! И то ваш Бычков снял его как урода какого, мужик аж обиделся!
– Наталья, не кипешуй. Ты когда тот сюжет делала?
– В начале апреля!
– Вот. А сейчас уже начало июня. Парень два месяца работает, научился уже. Так что теперь что Серега Сомов, что Серега Бычков – оба хорошо работают.
– Ну, Анатолий Иванович, под вашу ответственность, – сдалась Натка. – Скажите ему, что я на крыльце жду.
До парка идти было три шага.
**
Пенсионер оказался страшным занудой. Как из анекдота: «По сходной цене замучаю любую инстанцию. Пенсионер Иванов».
– Вот, посмотрите, какое безобразие – пенсионер, у этого фамилия была Трунин, подошел к двери общественного сортира и подергал ее за ручку – Заперто! Вы снимайте, снимайте! А это, между прочим, очаг культуры!
– Туалет, что ли? – уточнила Натка. Бычков увлеченно снимал аккуратный домик сортира, как-то затейливо вывернув камеру.
– Ну да! В смысле, городской парк – очаг культуры. Люди здесь гуляют, отдыхают культурно. Пиво, опять же, пьют. А потом куда? Домой нести? Или в кусты, я извиняюсь, брызгать? Я считаю, что это непорядок…
– Одну минуточку, Петр Ильич, давайте, вы скажете мне это в камеру, хорошо? – перебила Натка пенсионера и позвала Бычкова
– Сергей, иди сюда, синхрон запишем.
Бычков, который уже скрылся за сортиром – что-то там снимал, выбежал из-за угла, подскочил к пенсионеру и начал искать нужный ракурс. Наконец нашел, настроился. А дед сделал значительное лицо и продолжил в подставленный Наткой микрофон
– Я считаю, что это непорядок, заставлять людей бегать по нужде в кусты. Что ответственные лица поступают безответственно, закрывая такие важные учреждения в очагах культуры. Что это показатель их халатного отношения к своим обязанностям и наплевательского отношения к своим согражданам. И лично я, как гражданин своей страны и патриот своего города, считаю необходимым сигнализировать об этом вопиющем факте в лице всей общественности.
– Спасибо. Все, Сергей, с синхронном закончили. Сними нас обоих на общем плане. И по парку потом пробегись, пожалуйста. Мне нужны гуляющие-отдыхающие, крупно кусты и скамейки. Ну и на общем плане что-нибудь лирическое, что тебе понравится, – попросила Натка. Пусть побольше снимет, авось да сможет выбрать хоть что-нибудь.
– Я потом сразу на студию возвращаюсь, кассету мне там отдашь. Петр Ильич, а куда вы жаловались про туалет? – продолжила Натка с пенсионером.
– Да всюду! В дирекцию парка жаловался, в милицию жаловался, в исполком жаловался…
– То есть в мэрию?
– Ну да! Лично мэру письмо отправлял, в областной отдел культуры обращался.
– И что они?
– Что-что. «Ваш вопрос находится на контроле» говорят. А туалет уже две недели закрыт!
– Петр Ильич, так вы за две недели успели столько кабинетов обегать? – удивилась Натка. Вот это энергия! Ее бы, да в мирных целях. Может, тут что-то личное?
– А что, я же не для себя стараюсь, для людей, – будто бы услышал ее мысли пенсионер Трунин.
– Сам-то я вон, через дорогу живу. Каждый день здесь гуляю. Ну и увидел непорядок, начал сигнализировать.
– Петр Ильич, а вы где до пенсии работали?
– В морпорту работал, кладовщиком. И общественную нагрузку нес очень ответственную – в народном контроле, между прочим, пять лет состоял. Так что на непорядок у меня глаз наметан! Я этим деятелям из отдела культуры так и сказал: напущу на вас телевидение, ославят вас на всю область, вытянут за ушко да на солнышко! А то отмахиваются они от меня, говорить с народом не желают!
«Так, похоже, дед нас для силовой поддержки вызвал. Ну, Прянишников, удружил, собака! Дед же теперь с меня не слезет, пока себя по телевизору не увидит. И что мне делать с этой галиматьей?» – подумала Натка.
– Спасибо, Петр Ильич, мне все понятно, буду делать материал.
– А когда смотреть-то? – заблестел глазами дед
– Сегодня вечером в новостях.
– А давайте еще про одно безобразие сразу с вами заснимем. Непорядок, что утреннюю зарядку по радио отменили. Молодежь должна к физкультуре приучаться, а то по утрам теперь вместо зарядки по радио передают песни дурацкие. Вопли одни, никакой пользы! Я уже в Москву написал на радио, чтобы вернули утреннюю зарядку. Давайте про это заснимем!
– Петр Ильич, в Москве магаданские новости не показывают
– А вы заснимите и отправьте в Москву на телевидение! Пусть на всю страну покажут! Люди меня только поддержат, все хотят здоровыми быть, – разошелся дед. Областной славы ему явно было недостаточно. Хотелось прогреметь на всю страну.
– Я не могу решить этот вопрос самостоятельно, как скажет начальство, – перешла Натка на знакомый деду язык.
– Ладно, – важно покивал дед, – я донесу до вашего начальство государственную важность этого момента. Телефон вашего директора у меня есть.
– Вот-вот, звоните, не стесняйтесь. Объясните ему важность момента, – мстительно посоветовала Натка, представляя, как дед донимает Кешу. Получи, фашист, гранату.
– Спасибо за бдительность, Петр Ильич, до свидания, – заторопилась прощаться Натка и рванула от деда по аллее.
Времени он занял прорву, а сюжет из этой бодяги пока не вырисовывался. Может, позвонить в мэрию? Или лучше в администрацию парка зайти? Точно, их «очаг культуры». И Натка свернула на боковую дорожку, которая вела к аккуратному белому домику дирекции.
– Здравствуйте, – заглянула она в дверь с табличкой «директор парка» – Я Никитина Наталья, корреспондент магаданского телевидения. Можно на несколько слов?
– Заходите, – подняла глаза от бумаг миловидная женщина лет пятидесяти.
– Что вас интересует?
– У вас тут туалет закрылся, люди жалуются…
– Петр Ильич, что ли? Так он всегда на что-нибудь жалуется. Скамейку увидит поломанную или урну переполненную – приходит и пишет заявление «от общественности». Вон, я их в папку складываю, – улыбнулась женщина и протянула Натке картонную папочку. Натка развязала тесемочки – с десяток листочков, исписанных крупными корявыми буквами. «Обращаю ваше внимание», «Считаю своим долгом сообщить», «Довожу до сведения дирекции парка».
– Скучно ему на пенсии, а так вроде при деле. Да я и не против, пусть пишет!
– Простите, а можно я оператора позову, и он все это снимет? Минут через пять-десять?
– Зовите, – легко согласилась женщина и Натка пулей вылетела на улицу. Где Бычков? Хоть бы не ушел на студию!
Бычков нашелся возле детской площадки. Он увлеченно снимал карапуза в комбинезоне, который пытался вскарабкаться по деревянной лесенке. За процессом наблюдала молодая мамаша, явно довольная, что ребенку замаячила карьера телезвезды.
– Сережа, Сережа, пошли со мной скорее, – налетела Натка на Бычкова и потащила оператора к домику дирекции, на ходу объясняя, что надо снять сам домик, бумаги в папке и записать ма-а-а-ленькое интервью с директором. С директоршей.
– У тебя пленки хватит?
– Осталось минут на десять, – кивнул Бычков, и Натка взмолилась
– Сережа, только не подведи! Тут такой сюжет складывается, просто супер!
Бычков опять кивнул и очень старательно начал снимать крыльцо дирекции. А потом сказал
– Внутри не получится снять, наверное, света мало, фонарь нужен.
– А что делать? – растерялась Натка
– Сюда веди директоршу.
Директор парка явно подготовилась к съемке. Повязала на шею симпатичный платочек, тронула помадой губы.
– Простите, что беспокою, но не могли бы мы побеседовать с вами на улице? В комнате света не хватает, – попросила ее Натка.
– Хорошо, – легко согласилась та, поднялась из-за стола и накинула светлый песочный плащ.
– И папку с сигналами пенсионера можно я возьму на крыльцо? Мы их тоже снимем на улице.
– Берите
При солнечном свете директор парка выглядела изумительно: приглаженные темные волосы заиграли каштановыми бликами, щеки, которые отлично оттенял шейный платок абрикосового цвета, приобрели персиковый тон. Песочный плащ на фоне веток, распушившихся первой листвой, давал отличное цветовое пятно.
– Скажите пожалуйста, вас не утомил активный пенсионер Трунин? – начала Натка интервью.
– Ну что вы, он же наш первый помощник. Он помогает следить за порядком в парке.– улыбнулась директор в камеру
– Но он же постоянно пишет жалобы, отнимает ваше время. Разве это не раздражает?
– Знаете, все зависит от того, как относится к человеку. Если как к склочнику и к жалобщику, то, наверное, он может вызвать раздражение. А я считаю, что Петр Ильич – просто очень активный человек. И его активность только на пользу парку. Он самый лучший и самый внимательный инспектор! Я бы такого и за деньги найти не смогла, а тут – бесплатно и с такой самоотдачей!
– А что за история с закрытым туалетом?
– Туалет на месяц закрыли на ремонт, осталось две недели потерпеть. Простите за каламбур. В принципе, не так много народа им пользуется. Но если мы причинили кому-то неудобства, извините. Поверьте, это временно.
– Спасибо, – закончила Натка интервью и начала доставать бумаги и жалобы, чтобы Бычков снял их.
– Наталья, вы потом зайдете? – спросила директорша
– Конечно, мне еще кое-что записать надо. Я ведь даже имени вашего не спросила.
– Меня зовут Зотова Мария Ефимовна, – представилась директор парка через несколько минут, когда Бычков закончил со съемкой, и Натка отправила его на студию.
– Так, – кивнула Натка, записывая. – Спасибо вам за помощь в работе над сюжетом, смотрите сегодня вечером в девятнадцать ноль-ноль в новостях.
– Наташа, я Мария Ефимовна, вы сегодня в пять собирались ко мне прийти.
Натка оторвала голову от блокнота и уставилась на директора
– Это вы – экстрасенс?
– Да. Вас это удивляет?
Натку это удивляло. Воображая «экстрасенсиху» она представляла кем-нибудь вроде цыганки. Или старухи Ванги. Но никак не интересной элегантной дамой, да еще и директора парка культуры.
– А как же вы работаете здесь, если вы экстрасенс?
– Ну а что же, по вашему, экстрасенсы не люди, что ли? Мутанты какие-нибудь? Уверяю вас, одно другому совершенно не мешает. Наоборот, помогает. Тот же Петр Ильич обычного человека точно бы замучил. А я же вижу, что он не вредничает, от души переживает за парк, вот и дружу со стариком. Правда, в этот раз он что-то закапризничал, по всякому начальству бегать стал. Да и ладно, раз время девать некуда, пусть бегает.
К стати о времени. Наташа, сегодня в пять у нас с вами сеанс отменяется. Предлагаю поработать прямо здесь и сейчас.
– А это надолго? – растерялась Натка. Она настроилась на чудо в пять часов, на некое таинственное действо. И вдруг – здесь и сейчас. Все обыденно и тайны – никакой.
– Примерно на полчаса. Соглашайтесь, иначе придется все отложить. И, боюсь, надолго.
– Хорошо, давайте здесь. Только у меня денег с собой нет, – спохватилась Натка
– Не важно, разберемся.
Директор-экстрасенс поставила стул посреди кабинета, задвинула шторы на окнах. В комнате стало чуть темнее.
– Садитесь и постарайтесь расслабиться. А я предупрежу девочек, что пока меня нет.
Мария Ефимовна вышла за дверь. А Натка уселась на стул посреди комнаты и задумалась: во что это она вляпалась? Да и ладно, так даже интереснее. И лучше, чем идти черти куда: судя по адресу, жила Мария Ефимовна где-то в «яме». До этого района топать и топать. Как раз время сэкономит.
– Готовы? – вернулась хозяйка кабинета.
– Сядьте поудобнее, ноги держите свободно, перекрещивать не надо, руки положите на колени. Можно закрыть глаза.
Натка послушно закрыла глаза, а Мария Ефимовна зашла ей за спину. У Натки по затылку побежали мурашки. Сначала они бегали, кто во что горазд, а потом выстроились в колонну и стали бегать кругами по макушке.
– Что вы делаете? – спросила Натка.
– Форму венца смотрю. Он у тебя очень интересный. Как королевская корона. Такой, с зубцами, и сзади как бы накидка до плеч. Несколько сеансов, думаю, потребуется, чтобы убрать. Ну, поглядим потом. Расслабься, Наташенька, отпусти спину, шею.
Натка послушно растеклась по стулу оплывшей свечой. С ней явно что-то происходило. Мария Ефимовна ходила вокруг, и Натке почудилось, будто экстрасенс тянет из нее какие-то ленты и сматывает их в невидимые мотки. Из спины вытягивает, оттуда, где болит от долгих сидений с текстами. Из груди сматывает, оттуда, где засела заноза «Генка ушел». Из горла тянет, оттуда, где клокочет гнев и досада на гада Кешу.
Натка будто раздвоилась. Она и на стуле сидела мягким кульком и со стороны наблюдала, как статная красавица экстрасенс сматывает ее суету-маяту в мохнатые серые клубки.
– Мария Ефимовна, я чувствую ваши движения, – пробормотала она
– Правда? Значит, у тебя тоже есть способности к видению, их можно развить. Хочешь?
– Не знаю. А это не опасно?
– Нет.
– А вы долго у себя развивали?
– У меня это с детства. Помню, когда бабушка умерла, мне восемь лет было, я неделю видела, как она по дому ходит. Мама не верила, велела глупости не болтать. Я и перестала рассказывать. Я уже взрослая была, когда научилась свое видение контролировать. Закрывать, когда оно мне не нужно. Знаешь, как мешает, когда стоишь на остановке и вместо трех людей видишь шестерых. Видишь не только физические тела, но и их фантомы. Или вообще только фантомы, без людей. Иногда они пугают.
– Ой, тогда лучше не надо!
Натка представила, как она видит не только Кешу Прянишникова, но и его фантом. И этот фантом такой же сдвинутый на почве секса.
– Ты про кого сейчас подумала? У тебя аура цвет изменила, – спросила экстрасенс, и Натка от испуга вообще перестала думать. Блин, она что, и мысли читает?
– Ты не бойся, я мысли не читаю, я их цвет вижу. От тебя вдруг плеснуло оранжевым. Злишься на кого-то.
– На шефа своего нового злюсь. Он меня все к ногтю прибирает.
– А ты спасибо ему скажи. И не сопротивляйся. Он, сам того не желая, все на пользу тебе делает. Не бойся, девочка, все у тебя образуется. Вот увидишь.
– Ой, не знаю. Все вдруг рухнуло, я будто из-под обломков выбираюсь. И муж ушел…
– А вот снимем венец твой королевский, и будет у тебя муж. Ты молодая, красивая, душа у тебя светлая. Суеты только много в сердце. Убери суету, пропускай все мимо – наблюдай только и делай выводы. Жизнь свое дело знает, ей только мешать не надо лишней беготней. Вот увидишь, все так обернется – лучше не придумаешь.
Мария Ефимовна говорила, и от ее негромкого ровного голоса на Натку будто накатывали теплые медленные волны. Волны слегка покачивали ее вправо-влево и уносили куда-то к горизонту, где набухал золотистый горячий шар.
– Наташенька, вернись, – Мария Ефимовна похлопывала ее по плечу.
Натка открыла глаза и вернулась. Во всем теле чувствовалась одновременно и легкость и расслабленность.
– Как ты себя чувствуешь?
– Вроде нормально… Голова немного кружится.
– Это пройдет минут через десять. Давай, мы сейчас чайку попьем…
– Ой, а сколько уже времени? – спохватилась Натка
– Без пятнадцати час.
Ни фига себе, это она час на стуле кимарила!
– Мне же бежать надо сюжет делать!
– Наташа, опять суета. Поверь, ты все успеешь. А если чего не сделаешь – значит, и не надо это тебе. Я же говорю, следи за жизнью, не суетись. Садись к столу поближе, чайник вскипел уже. И давай посмотрим, когда ты ко мне теперь сможешь прийти. Завтра нет, послезавтра занято, в четверг время есть… Но в четверг ты не сможешь. Ладно, приедешь, позвонишь, договоримся.
– Я никуда не уезжаю, – попыталась возразить Натка, но Мария Ефимовна уже наливала ей чай в чашку с горохами и придвигала вазочку с сушками, и Натка решила, что в четверг и позвонит.
Глава10
Зайти домой и переодеться Натка успела. Даже голову успела помыть и прическу сделать. Работа-работой, а чухонкой по ресторанам ходить тоже не хочется. Внезапный сеанс с Марией Ефимовной сэкономил ей кучу времени. Экстрасенс будто заговорила все ее дела, и они сложились самым замечательным образом. Во-первых, Бычков отснял все просто чу-дес-но! По сравнению с той кашей, что она получила от него в апреле, сегодня Бычков «настрелял» таких планов – сердце радовалось, и руки чесались работать! Во-вторых, сюжет будто сам выскочил из головы, ей оставалось только записывать. Получилась добрая история про старика-чудака, который служит людям. Служит, как может. И побольше бы таких неравнодушных людей, тогда жизнь стала бы намного, намного лучше. Анна Ивановна, дежурный режиссер по выпуску, пока монтировали сюжет, все приговаривала, какая Натка молодец, что нашла такого симпатичного старика. Кстати, Анну Ивановну и быстрый монтаж можно было считать третьей удачей. По графику сегодня «режиссировала» Вика, и с ней бы Натка намучилась, оспаривая и отстаивая каждый план видеоряда. Вика, баба способная, втихую пьющая и болезненно самолюбивая, закрывала сюжет абы как, совершенно не волнуясь, совпадает ли картинка с закадровым текстом и замыслом автора. Мол, я профессионал, я лучше знаю. Натка даже скандалила с ней пару раз, в особо принципиальных случаях. Помогло, но с Викой они с тех пор соблюдали холодный нейтралитет. Вика годилась для протокольных сюжетов с «совещаловок», но совсем не для сегодняшней истории. Она точно бы постаралась закрыть весь сюжет видами туалета. А с Анной Ивановной они и зелененьких веточек добавили, и карапуза на лесенке и неба синего.
– Девушка, вас подвезти? – спросили от дороги, и Натка вынырнула из своих мыслей. Вдоль тротуара медленно-медленно ехала белая праворульная «Хонда». Похоже, ехала уже несколько минут. Что-то такое Натка улавливала краем сознания.
– Давайте, подвезем! По-моему, нам по дороге, – водитель, рыжий, в крупных веснушках, улыбался ей открытой улыбкой и высовывался в окно, совершенно не обращая внимания на дорогу. Слева, на пассажирском месте, маячила вторая фигура, но разглядеть кто там не удавалось – плечистый водитель почти полностью перекрывал обзор.
– Спасибо, не надо, мне не далеко! Тем более, у вас уже есть пассажир, – отмахнулась Натка и чуть прибавила ходу.
– Девушка, ну пожалуйста, соглашайтесь! А то иначе я своему другу проспорю сто долларов! Он говорит, что в такую, как у меня, шушлайку ни одна приличная девушка не сядет! Ну давайте мы вас подвезем!
– И тогда вы заработаете сто долларов? – улыбнулась Натка
– Точно! И свожу вас в ресторан! – обрадовался рыжий.
– Нет, ребята, сводите в ресторан кого-нибудь другого. А я уже пришла, – отмахнулась Натка от неожиданных кавалеров и свернула в арку ближайшего дома. Так, проходными дворами, до ресторана «Империал» было минуты три хода. Интересно, с чего это они к ней привязались-то? Не так уж сногсшибательно она и выглядит. Всего-то сменила туфли, шпильки обула, с джинсами рассталась – ноги с непривычки мерзли в капроне, да вместо куртки плащ свой надела сиреневый. Или они к любой бы пристали, кто мимо шел?
Ресторан «Империал» встретил Натку помпезной роскошью. Темное дерево, изумрудный бархат драпировок, зеркала по стенам, бронза и хрусталь светильников. В последний раз (и в первый тоже) она была здесь в январе, на грандиозной попойке по случаю Дня прессы. Магаданский союз журналистов устраивал такие праздники для коллег. Ох, и наплясалась! С Кешей вальсировала. Он, помнится, методично приглашал всех журналисток из их редакции информации и очень старательно и сосредоточенно танцевал, как бы исполняя какие-то обязательства.
Натка отдала плащ в гардероб и подошла к большому, до пола, зеркалу в тяжелой темно-коричневой раме. Поправила прическу, оглядела себя. А что, очень даже ничего. За неделю страданий Натка слегка похудела, щеки ушли, глаза стали больше. Отросшие волосы легли красивой волной – удачный шампунь она купила. Черная прямая юбка длиной чуть ниже колена сидела как влитая. Кофточка-самовязка в рассеянном свете хрустальных бра выглядела фирменной вещью. Черненькая, вся по фигуре, через ячейки угадывается лифчик, декольте игриво приоткрывает грудь. Поди, догадайся, что вязала она ее из остатков ниток. Чтобы хватило, вязала на самых толстых спицах, сделала большой вырез, рукав на три четверти. Довязала длиной чуть ниже талии, остался маленький клубочек. Пришлось плести из последних ниток перемычку, которая застегивалась между ног на кнопки. Получилось нечто вроде боди. Эдакий трикотажный спортивный купальник, который сидит в обтяжку, эротично просвечивает через крупную вязку и глубоко, но не чрезмерно открывает декольте. Кофту-боди она довязала совсем недавно и сегодня решила вывести наряд «в свет». Поверх кофты – бежевый жакет из ворсистой ткани, золотая цепочка на шее, на ногах – черные туфли на шпильке. Натке понравилось ее отражение. И нарядно, и по деловому.
– Вы одна или..? – парень в черном пиджаке и изумрудной, под цвет драпировкам бабочке встретил Натку у входа в зал вежливой дежурной улыбкой
– Я по делу. Меня ждет Татьяна Ивановна Алехина. Где ее столик?
– А, вы к нашей балерине? Пойдемте, я вас провожу.
Парень провел Натку сквозь темный зал.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – привел он ее к столику в углу, слева от эстрады.
– Я Татьяне сейчас скажу, что к ней пришли.
Натка огляделась. Народу в зале было довольно много. Полвосьмого, самое время, что ли, для гулянок? У стены столики были сдвинуты в общий стол вдоль окна. Вокруг него суетились официанты, нанося последние штрихи в сервировку. Горки разноцветных салатов, рыбное и мясное ассорти, батарея бутылок, белые блестящие кружочки тарелок замерли в ожидании банкета. Первые гости уже рассаживались, но стеснялись пока разрушать выстроенную официантами гармонию. То ли команды ждали, то ли главных действующих лиц.
– Добрый вечер! Вы Наталья? – к столу подошла миниатюрная женщина средних лет. Разворот плеч, ровная спина, гордая посадка головы. Действительно, балерина.
– Да. А вы Татьяна Ивановна? Здравствуйте!
Женщина опустилась на стул напротив Натки
– Вы немного рановато, шоу начнется через полчаса.
– Ничего страшного. Я пока кофе закажу. Не знаете, кто тут гуляет, – кивнула Натка в сторону банкетного стола.
– Да какой-то богатенький празднует день рождения, с размахом. Повара на кухне с ног сбились – поросенка запекают по особому заказу. Так как мы с вами работу построим? – вернула Татьяна Ивановна Натку на деловую волну
– Я посмотрю ваши танцы, сравню с тем, что делает Моисеева. Завтра закажу съемку, запишу ваш комментарий. Потом с Любой поговорю.
– Не знаю, о чем вы можете говорить с этой хамкой, – поджала губы Татьяна Ивановна.
– Я профессиональная балерина, просто не могу выступать из-за травмы. А она – хабалка из самодеятельности. Я вообще на неё в суд подам за плагиат. И за оскорбления. Узнает, кто из нас сумасшедшая. Ладно, смотрите внимательно. Первым номером парад-алле в перьях, потом танец с сигаретками, потом дуэт гейш. Из остальных номеров она тоже идеи украла, но не так явно. А в этих танцах все как на ладони. Завтра жду вашего звонка.
Татьяна Ивановна стремительно поднялась из-за стола и ушла, поднырнув под драпировку в стене. Видимо, там был служебный ход.
«Обиделась, что ли? Из-за чего, интересно? Или она думала, что я заранее приму ее сторону? Странная какая-то тетка. И нервная».
Захотелось есть. За всеми этими приготовлениями к ресторану Натка не успела поесть дома. Одним кофе тут не отделаешься. Что бы заказать?
– Будьте любезны, меню, – махнула она пробегавшему официанту, и тот выложил перед ней тяжелую папку в переплете из темной кожи с бронзовыми уголками.
Натка открыла меню и мысленно присвистнула. Ничего себе цены! При ее финансах хватит на кофе и пирожок с рыбой. И то жаль платить – на эти деньги можно три дня обедать.
Да, еще одна сторона Генкиного ухода давала о себе знать все ощутимее. Из Москвы она приехала с пустыми карманами. Генка оставил ей немного денег в столе, там, где они их обычно держали на текущие расходы. И эти запасы почти растаяли – сказался позавчерашний их с Иркой поход в кафе-мороженое.
Ладно, фиг с ним. Возьмет она чай с лимоном и два пирожка. Все равно в понедельник зарплата будет, дотянет.
– Что заказывать будем? Из закусок могу порекомендовать заливное из осетрины, из горячего – оленину по-охотничьи с грибами и черносливом – официант в черном жилете и изумрудной бабочке раскрыл блокнот и приготовился записывать
– Пожалуйста, чай с лимоном и два пирожка. С рыбой и с грибами, - заказала Натка и официант, который, похоже, разогнался писать до конца странички, удивленно уставился на Натку
– И все?
– И все.
– Пить что-нибудь будете?
– Только чай. И если можно, принесите побыстрее, ладно?
Официант исчез, и уже минут через десять поставил перед Наткой белый фаянсовый чайничек, белую чайную пару, блюдце с двумя ломтиками лимона и белую же тарелочку с двумя крохотными, с пол ладошки пирожками. Да, за такие деньги могли бы и покрупнее пироги навертеть.
Крохи-пирожки оказались на удивление вкусными. Натка даже пожалела, что так быстро расправилась с ними. Надо было посмаковать. Да ладно, чай посмакует.
– Поздравляем, поздравляем, – грянуло от окна, и Натка от неожиданности чуть не расплескала свой чай. Обернулась на крик: во главе банкетного стола стоял Потехин, запрокинув голову, пил из большого фужера.
– Раз, два, три, – хором считали гости. Потехин допил и на счет четыре грохнул фужер об пол
– За здоровье именинника!
«Лихо начали. Интересно, как продолжать будут?» подумала Натка. Потехина она знала немного. Местный предприниматель и «телемагнат». Коллега, можно сказать, по цеху. Владелец первого в городе коммерческого телеканала «Марабу». Раиса Ненашева со своим «Товарищем» на полгода позднее появилась.
В городе Потехин славился своей скандальной репутацией. Натка сама не все застала, но после того, как случился этот его конфуз с парадом толстушек. Ну, когда у него девка в прямом эфире почти до гола разделась, и у Потехина из-за этого чуть не отобрали лицензию на вещание! Так вот, после этого народ на студии перемывал Потехину кости, и Натка наслушалась о нем много чего интересного. Он первым в городе открыл секс-ларек на самом людном месте и выставлял там разные штучки-дрючки, пока ларек не спалили то ли конкуренты, то ли активисты вроде сегодняшнего деда-пенсионера. Он в марте пробрался в депутаты городской Думы, скупив голоса избирателей. По сто рублей пенсионерам платил за каждый голос. Скандал был, она сама об этом сюжет делала в новостях. Его кандидатуру избирком даже снять хотел, но обошлось. Видно, надоело возиться. В этом районе уже третий раз довыборы проводили и все никак минимальную явку избирателей получить не могли. Видно, решили: выбрали, и слава богу. А совсем недавно Потехин открыл первый в городе бар со стриптизом. Интересно, а почему он там не гуляет? Места мало, что ли?
И так приглушенный свет в зале стал еще слабее. С эстрады послышалась музыка, и Натка отвернулась от чужой гулянки, настраиваясь на шоу. Из-за ширмы в глубине эстрады справа и слева стали выходить и красиво останавливаться девушки в перьях и блестках. Были они какие-то разнокалиберные. Одна – совсем маленькая, с полноватыми ляжками. Вторая – высокая и худая, с руками-веточками и ногами-палочками. Еще две – одинаковые, среднего роста и комплекции.
Девушки под маршевую музыку перемещались по сцене и впечатление оставляли довольно комическое. Непохожесть своих танцовщиц Татьяна Ивановна, видимо, попыталась замаскировать костюмами. Высокая и худая девушка была обута в туфли на минимальном каблуке, маленькая, с ляжками – в ходули на максимальной шпильке сантиметров в четырнадцать. У высокой перья свисали с макушки блестящей синей шапочки и, превращаясь в боа, цеплялись за плечи и запястья худых раскинутых рук. У маленькой перья из розового чепчика торчали задорным высоким султанчиком, а боа было отдельной деталью костюма. Две средние девушки, желтого и зеленого цвета, и одеты были средне – каблуки и плюмаж из перьев есть, но покороче, чем у маленькой балерины. Помимо перьев и каблуков наряд танцовщиц составляли бикини в блестках и колготки в искрах. С Наткиного места было заметно, что лифчики и трусики от бикини были пришиты к капрону телесного цвета, который надежно закрывал торсы танцовщиц.
На Наткин взгляд, этим балеринам было далеко до роскошных длинноногих девчонок из группы «Максимум». Те двигались – взгляд не оторвешь. Эти ходят – манекены разнокалиберные. Может, так кажется, потому что она к сцене близко сидит? Может, издалека лучше бы все смотрелось? В любом случае, никакого плагиата она в этом номере не углядела. Ну, тут перья, и там перья. Ну, тут девушки в бикини, и там в бикини. Ну и что? Полуголые красотки в перьях в каждом варьете. Какой тут плагиат? И вообще, у Моисеевой танец гораздо интереснее, и костюмы она обыгрывает. В первой части у нее девчонки медленно ходят в длинных юбках, во второй юбки сбрасывают и дают бразильскую самбу в купальниках. Нет, Татьяна Ивановна, тут плагиатом и не пахнет.
Танцовщицы, наконец, прекратили свое деревянное мельтешение и скрылись за ширмочкой. Вышла темноволосая цыганистого вида девушка и запела про любовь. Между столиками затоптались пары.
– Разрешите? – Натка удивленно обернулась на голос. Над ней склонился молодой парень, мальчишка совсем, лет двадцати. Приглашал на танец. Пойти? А почему бы и нет.
– Вообще-то я на работе, – сказала Натка, поднимаясь из-за столика и выходя вслед за парнем на пятачок возле эстрады. Он уверенно обхватил ее за талию и привлек к себе.
– На работе? То-то, гляжу, сидит такая симпатичная девушка и одна. Давно работаете?
– А сколько сейчас времени? Восемь десять? Тогда уже сорок минут! – Натке было забавно танцевать с этим мальчишкой. Ишь, самоуверенный какой, во взрослого играет! И лестно было, что ею, тёткой тридцати с лишним лет, заинтересовался.
Парень прижал Натку покрепче и спросил
– А какой у тебя тариф?
– Тариф? У нас не тариф, у нас разряды. Мне по десятому платят, хотя вполне тяну на двенадцатый. Хорошо, хоть надбавку дали персональную, до шестнадцати тысяч на круг набегает!
– Чего шестнадцати тысяч? – парень ослабил хватку и слегка отодвинулся
– Рублей конечно, не долларов же! Я же не на московском телевидении работаю, чтобы по шестнадцать тысяч в баксах получать!
– Шестнадцать тысяч рублей за сколько раз? – продолжал парень свои странные расспросы. Он даже танцевать перестал, так, придерживал Натку за талию и таращился на нее с высоты своего роста. Красивый какой парнишка, высокий, здоровенький! Вот бы от такого родить! Ребеночек будет!
– Кто там считает, эти разы. Вкалываю весь месяц как савраска, потом сразу за все одной кучей получаю. И гонорары там, и премии, и переработка.
Интересно, а какая у него наследственность? Хорошая?
– Почему у тебя переработка? У вас в городе что, дефицит … девушек? – парень продолжал свои странные расспросы, но Натка слушала его в пол уха. Внешность парня нравилась ей все больше и больше. Вон, ямочка какая на подбородке. И ресницы длинные, загибаются. Нос ровный, с маленькой горбинкой. Как бы так ей теперь сделать, чтобы его, ну, окрутить? Натка прикидывала и машинально отвечала на вопросы
– Да нет, просто не все могут работать профессионально. Вот и посылают: то к депутатам в Думу, то к мэру, то к губернатору. Этим деятелям же как приспичит, все бросай и делай!
Натка вспомнила фирменный взгляд Танечки Лемешевой, томно подняла ресницы, поймала взгляд серых ошарашенных глаз и мысленно просигналила парню: «Я приз! Ты меня достоин?»
– Что … делай?
– Да все, – отмахнулась Натка. Дурацкие вопросы партнера – о, партнера! Звучит обещающе! – отвлекали.
– Меня Ната зовут. А тебя?
– В-вадик.
– А мама с папой у тебя здоровые?
– Да… – Вадик зачем-то обернулся к банкетному столу. Цыганистая певица издала последний лирический всхлип и песня закончилась. Вадик проводил Натку обратно к столу, как то странно дернул головой – поклонился, что ли? – и исчез. Ушел к банкетному столу.
Черт, кажется, фирменный Танечкин взгляд у нее не получился. Спугнула парня! Ладно, первый блин комом, дома потренируется. Ха, кажется, сеанс Марии Ефимовны даром не проходит. Мужики явно стали проявлять к ней интерес. Эти, в машине, заигрывали. Вадик пригласил. Интересно!
Тем временем на сцену опять выпорхнули четыре грации: низенькая, высокая и две одинаковых. На этот раз девушки были одеты в нечто вроде корсетов и панталончиков, расшитых оборками. На левых ногах четверки красовались подвязки для чулок, на макушках – крошечные шляпки-канотье. Девушки танцевали что-то вроде чарльстона, по ходу танца затягивались сигаретками и пускали дым в зал, принимая фривольные позы и отставляя круглые попки в оборочках. Натке почему-то вспомнились вестерны. Там, в салунах красотки отплясывали нечто подобное. Ничего такого у Моисеевой Натка не видела. Нет, есть у нее танец, где девчонки курят, но он совсем другой! Там по сцене в ритме танго двигаются дамы в черных длинных платьях, шляпах с большими полями и в перчатках до локтей. Дамы изящно курят тонкие сигареты в длинных черных мундштуках и изящно выпускают струйки дыма, как бы продолжая тему, заданную музыкой… Если Татьяна Ивановна это считает плагиатом, то она много на себя берет!
– Вам просили передать, – официант ставил на столик перед Наткой фужер с шампанским и вазу с клубникой. Ого! События развиваются!
– А от кого это?
– От столика господина Потехина!
Натка оглянулась на банкет и на всякий случай помахала рукой. В полутьме было не разобрать, кто там на нее смотрит. Все равно мерси, кто бы ни был. Может, Вадик?
Натка отхлебнула прохладное пузырчатое вино, раскусила крупную клубничину. Кислое шампанское со сладкой ягодой сочеталось изумительно.
Красотки в панталонах выпустили последние струйки дыма, послали последний салют попками в оборках и ускакали за ширмочку под одобрительный свист публики. Вновь вышла цыганистая певица и вновь завела песню о любви. Пела она красиво, низковатый грудной голос завораживал.
– Простите, вы позволите пригласить вас на танец!
Ты смотри, мужик косяком попер! Возле Наткиного столика застыл в ожидании мужчина лет сорока пяти. Тоже высокий, сероглазый, с ямочкой на подбородке.
– Да, конечно, – поднялась Натка, вышла с новым партнером на свободное место и положила руки ему на плечи. Тот легко перехватил ее правую руку, приобнял за талию и повел в танце, похожем на медленный фокстрот.
– Вас Наталья зовут? – от мужчины приятно попахивало хорошим коньяком.
– Да. А вы откуда знаете?
– Мне Пашка сказал. Ну, Потехин. Наталья, прошу вас понять меня правильно, но у меня к вам очень серьезный разговор. Скажите, вы свободны?
– В каком смысле?
– В прямом. Понимаете, Вадик, вы только что с ним танцевали…
– Да, я помню. Симпатичный мальчик. (А папа гораздо, гораздо лучше. И дети у него вон какие славные получаются!)
– Так вот, вы очень понравились Вадику. Ему сегодня исполнилось двадцать лет, я хочу ему сделать подарок. Скажите, тысячи вам хватит?
– Тысячи чего?
– Долларов.
– Хватит на что?
– На всю ночь.
– Не поняла!
– Я плачу вам тысячу долларов, и вы проводите ночь с Вадиком. Я уточнял у Потехина, почему у вас в Магадане услуги стоят так дорого, он вас очень рекомендовал. Говорит, вы самая лучшая. Крутая профессионалка. Ну да, не станут же к губернатору дешевок отправлять!
– Стоп-стоп, – затрясла Натка головой. – Чего-то я плохо соображаю. Ты за кого меня принимаешь? За проститутку, что ли?
– Ну да. Ты же сама Вадику сказала, что и депутатов обслуживаешь, и губернатора. А Потехин подтвердил и рекомендовал. Говорит, проверил на себе!
– Ну Потехин, ну скотина! Отомстил, гад, за сюжет! – Натка почувствовала, как кровь ударила в голову и застучала в висках.
– Я не проститутка, понял? Я журналистка, понял? Я интервью беру, а не… понял! У меня не первая древнейшая профессия, а вторая, понял?
– Блин, да что ты так расшумелась? Я понял, понял! Не проститутка ты, я понял. Но ведь баба же! И Вадик хочет тебя! А я ему обещал! Тысячу долларов даю, за одну ночь всего! Где ты у себя в газете так заработаешь?
– Я на телевидении работаю, – сказала Натка внезапно спокойным голосом. Гнев и ярость прошли, ей все стало безразлично, – и иди ты со своим Вадиком… сам знаешь куда.
Она бросила папу Вадика посреди площадки, вернулась за столик, плюхнулась на стул, машинально сунула в рот клубничину из вазы и стала ее пережевывать.
Идиотка, роковая женщина, блин. Приняли за дешевую шлюху. Нет, за дорогую шлюху. Все равно противно. Уроды, блин. Самцы-производители хреновы. И папаша урод, и сынок его урод. Моральный. Натка сообразила, что она жует, и выплюнула клубничную кашицу в чайную чашку. Потом порылась в сумочке и бросила на столик несколько купюр. За пирожки, за чай и на чай. Все, с нее хватит.
На сцене опять танцевали. Маленькая и высокая танцовщицы ползали по полу, то свивая, то развивая клубки из своих тел и конечностей. Вот это уже похоже на дуэт, который танцуют девчонки из «Максимума», машинально отметила Натка и пошла к выходу. С работой тоже на сегодня все.
Глава 11
– Наташенька, здравствуйте. Анна Ивановна заболела, к сожалению. Она попросила меня ее заменить, я думаю, вы не станете возражать, – голос в трубке гудел благодушным шмелем.
– Кто это? – Натка спросонья никак не могла сообразить, кто это звонит и при чем здесь Анна Ивановна.
– Наташа, вы еще спите, что ли? Это Бубнова. Через сорок минут у нас с вами монтаж, Анна Ивановна заболела и попросила ее заменить. Вы не возражаете? Или можем перенести ваш сюжет, я займу это время, у меня есть чем.
– Нет, нет, Евдокия Васильевна, ничего не надо отменять, я уже бегу!
Натка глянула на часы – восемь двадцать. В девять – монтаж сюжета про уродского красавца. «Елы-палы, чуть не проспала. Что с Анной Ивановно-то случилось? Вроде, вчера в порядке была. Жаль, что заболела». С Дусей Натка еще никогда не работала, не известно, как пойдет. А сюжет хочется сделать такой – чтобы душа развернулась. И свернулась.
Натка потянулась надевать вчерашние джинсы и заметила, что штанины сзади забрызганы почти до середины. В парке, что ли, уделала? И так вчера полдня носилась по редакции? М-да. Гладить что-то еще времени не было, и Натка влезла во вчерашний ресторанный наряд: ячеистая кофточка-боди, юбка за колено и ворсистый бежевый жакет. Прическа тоже умудрилась за ночь не испортится, и после нескольких взмахов расчески волосы легли идеально. «А вот так вам, приду сегодня красивая!», думала Натка, наскоро подводя глаза. Так, десять минут на чай с сыром, и – побежала!
Низкое серое небо сеяло неприятной водяной взвесью – дождь не дождь, так, сырость противная. У людей уже лето вовсю, а здесь всё никак не наступит – солнце где, я вас спрашиваю? «Блин, что оно, вчера, было-то?» – думала Натка, по дороге на студию. Неспешным шагом – двадцать минут, эдакой рысью – минут за двенадцать добежит. Успевает. Вчерашние с ней приключения – экстрасенс Мария Ефимовна, дурацкий сынок с его папашей, тысячедолларовые посулы – казались странным сном. Тем более, что ночью ей действительно снилась какая-то чушь: танцовщицы в перьях крутили попками в оборочках, пускали дым ей в лицо и кричали: «Снимаем венец безбрачия! Всего за тысячу долларов!» А потом с потолка посыпались эти саамы доллары и девицы принялись с визгом сгребать их в кучу, воюя друг с другом и свиваясь-развиваясь в клубки. Может, зря она вчера разоралась? Может, надо было взять с папаши денежки и переспать с сыночком? Глядишь, и ребеночка бы получила, и пособие на первое время? Натка аж с шага сбилась, представляя, как бы у нее это получилось: обслужить Вадика на всю тыщу. Затошнило. М-да, проститутка из нее никакая, лучше и не пробовать.
До студии Натка добежала за пять минут до времени. Дуся и инженер монтажа Леха уже ждали ее в монтажной.
– Наташенька, мне Анюта отдала все, что у вас снято к сюжету. Я посмотрела быстренько, боюсь, что маловато будет, – кивнула Дуся на лист со сценарием и две кассеты, которые принесла из режиссерской и положила с краю стола.
– А что там у Анны Ивановны снято? – спросила Натка. Видеоряд к сюжету режиссер снимала без нее.
– Улицы, прохожие, виды Магадана. Сюда бы лирики какой, просто просится. Ты же о любви хочешь рассказать.
– Есть лирика, Евдокия Васильевна, есть! Бычков вчера в парке такой красоты наснимал, мы с Анной Ивановной вчера в новостях совсем чуть-чуть использовали! Нужно найти вчерашнюю кассету!
– Наташенька, не в службу, а дружбу, поднимитесь в режиссерскую. Там вчерашние кассеты на столе у Анюты лежат, найдите вашу!
Кассета нашлась быстро, и Натка, вернувшись, начала настраиваться на работу. Сюжет она написала (сколько? четыре?) дня назад, и теперь нужно было вспомнить и опять словить то настроение, с которым складывались эти строки. Тогда голос сам собой оживет и выдаст нужные интонации. Так, поймала. Начали!
«Кто знает, что такое любовь? Кому повезло в жизни встретить настоящую любовь? И что делать, если смирился уже, что любви не будет? Что привык уже жить, как живется – все как у людей, и слава Богу. И вдруг – вот она, нагрянула и растревожила. Появилась, и сделала привычную жизнь серой и безрадостной? Что делать тогда? Прогнать её, укрываясь серой ватой привычных будней? Или принять, расправить крылья и взлететь к солнцу? Валентина выбрала полет»
Сюжет складывался, как конструктор «Лего». Наткин текст подхватывали реплики героев. Она не сказала ни одного осуждающего слова, ни разу не подчеркнула своего отношения к героям. Она давала им возможность самостоятельно вести свои партии. Скрипка Валентины чисто пела ноту внезапной и ошеломительной любви: «Для себя сейчас жить начну. Сколько бы эта наша любовь не продлилась – вся моя». А красавЕц Костя (Натка так его и называла, с ударением на последнем Е) добавлял расхлябанным банджо: «Это была какая-то неземная, инопланетная, я бы даже сказал – марсианская любовь».
– Ой, Наташенька, страсти-то вы какие наснимали. Вот поганец какой, честное слово, поганец, – не сдержалась Дуся.
– Да козел, чё там говорить, – добавил невозмутимый Леха, – Чем первую начитку закрывать будем?
– Лешенька, давайте попробуем вон тем планом, где город с высокой точки. Молодец Анюта, хорошую точку для съемки нашла. Очень хорошо. Теперь давайте улицы на среднем. Вот это лицо женское, хорошо. Вот этих двух дам. Замечательно. И вот этого мужчину. Великолепно! Все как будто думают о любви! Наташенька, вы не возражаете?
– Нет-нет, Евдокия Васильевна, все просто идеально!
Дуся ваяла сюжет самозабвенно, как будто сама его придумала и выстрадала. Видимо, её одинокое сердце – Дуся была не замужем и, по слухам, так и состарилась в девицах – поняла грустная история чужой любви.
Час монтажа пролетел незаметно. Сюжет получился, и настроение было отличное! Утро явно удалось! Так, а вот и приказ про премию, – зацепилась Натка взглядом за листы бумаги, пришпиленные в фойе к доске объявлений. Что там у нее в этом месяце?
«За систематическое нарушение дисциплины снизить Никитиной Н.А. премию на 30%» – ехидно сообщил листочек и издевательски подмигнул закорючкой Кешиной подписи. Вот, мол, тебе, не будешь со мной спорить! Нет, ну что за гад, а? Как про туалеты снимать, Анжелину белиберду редактировать и практикантку Лату натаскивать, это Никитина. А как премию платить, так дисциплина его не устраивает! Натка крутанулась на пятках, намереваясь ринуться к Прянишникову и взглянуть в его бесстыжие глаза
– Ой, Никитина, я так тебе сочувствую! Разве можно об этом писать, чтобы все читали! Не понимаю, зачем Иннокентию надо было так тебя позорить! – голосом Танечка Лемешева выражала сочувствие, а взглядом – жгучий интерес. Что, мол, скажешь, Никитина?
– Да ладно, Тань, пусть подавится своей премией, – Натка остыла так же быстро, как и взвилась.
– Да я не про премию, а про ведение новостей! Про решение худсовета!
– А что худсовет?
– Ой, а ты еще не знаешь? Ой, некрасиво как получилось! Получается, я первая тебе эту гадкую новость сказала! Ненавижу делать людям гадости! – ласково сказала Танечка и ткнула розовым острым ноготком в бумажку с решением худсовета, чуть ниже и правее приказа о премиях. Сама Натка это читать точно бы не стала. А так увидела:
«Решением худсовета отказать Никитиной Н.А. в ведении программы «Новости» из-за несоответствия ее внешности экранному образу ведущей телепередач». И три подписи: Федорчук, Чудина, Прянишников.
– Не поняла! С чего они такие выводы сделали? С той пробы неудачной? Я, значит, для ведущей не гожусь? А кто годится? Кеша в прыщах? Тогда я точно не соответствую! – пожала Натка плечами. Решение этой троицы было настолько странным и не про нее, что Натка и не обиделась вовсе. Фигня полная!
– Молодец, хорошо держишь удар! Я бы умерла от расстройства, если бы про меня на всю студию объявили, что я … уродина, – Танечка жадно глядела в лицо Натке, как будто боялась пропустить мельчайшие перемены в его выражении.
– А я разве уродина? – Натка вытянула вперед руку, посмотрела. Потом ногу, тоже посмотрела. Потом в упор посмотрела на Лемешеву.
– Нет, конечно. Просто обычно ты одеваешься как-то … никак. А сегодня вот хорошо оделась. Тебе так идет, – поскучнела Танечка. А потом оживилась
– Слушай, а еще на студии говорят, что от тебя муж ушел. Правда, да? Бедная, как ты все это выдерживаешь, вот точно, что беда не приходит одна!
«Так, подумала Натка, пошли-таки сплетни. Да и плевать!»
– Тань, прекрати меня жалеть. У меня все в порядке. А это так, временные трудности. Рассосется.
– Ну да, конечно. Слушай, Никитина, мне свежие идеи нужны. Сегодня вечером моя авторская передача в прямом эфире. Ну, интервью с директором Института проблем Севера. Как ты думаешь, о чем его можно спросить?
– Спроси, считает ли он проблемы Севера лично своими проблемами. Спроси, правда ли, что люди на Севере живут отложенной жизнью и планируют по-настоящему зажить потом, когда уедут. Спроси, собирается ли уезжать лично он.
Лемешева кивала и строчила в блокноте. А потом сказала
– Ну, эти вопросы я и сама хотела ему задать. Ты что-нибудь пооригинальнее подскажи, чтобы передача выстрелила и запомнилась!
– Извини, Танечка, но больше ничего в голову не приходит. Не соответствую я образу ведущей телепередач!
Все-таки задела ее эта идиотская формулировка, оказывается. Пойдет-ка она к Кеше, поздоровается.
– Иннокентий, как это все понимать? – Натка вошла в кабинет Прянишникова и остановилась в дверях.
– За что ты мне премию снизил?
– Во-первых, здравствуй. Во-вторых, за нарушение дисциплины, там написано. Вечно опаздываешь, сегодня планерку пропустила…
– У меня монтаж был с полдевятого!
– С руководством пререкаешься, – невозмутимо продолжал Прянишников.
– Ты ведь сама должна понимать: тепличные условия, которые для тебя создавала Степнова, кончились.
– Кеш, ты что говоришь такое? Какие тепличные условия? – Натка подошла к столу, села в кресло напротив Кеши, и подалась к нему через стол
– Ты же мне вторую неделю ни одного приличного сюжета делать не даешь! Ты же все мои темы отдаешь кому попало, только не мне! Я чувствую себя каким-то микроскопом, которым орехи колотят!
– Ой, Никитина, разъякалась! Ну, отдаю, людям тоже учиться надо. А ты вместо того, чтобы бегать тут и орать, училась бы с вышестоящим начальством… взаимодействовать. Мне, думаешь, легко? Пузанов, знаешь как за все спрашивает: и за эфир, и за дисциплину на студии. И я не могу тебя… покрывать. Слушай, правда, что ли, что муж от тебя ушел? – неожиданно сменил тему Прянишников, откинулся в кресле и оценивающе обвел Натку взглядом.
– По-моему, он идиот. Как ты теперь без мужика будешь проблемы свои решать… сексуальные?
– Кеша, это не твое дело!
– Ох, Никитина! Резкая ты какая-то! – Прянишников еще раз оценивающе взглянул на Натку и сменил тему
– Пузанов хвалил твой вчерашний сюжет про туалет. И поэтому тебе поручается очень ответственное задание. Завтра с утра едешь в командировку по Золотому кольцу.
– С кем? С губернатором, что ли?
– Нет. Коля Зыкин едет инспектировать передающие центры и проверять лицензии на вещание у местных телеканалов, расходы за счет федеральной казны. Пузанов решил сэкономить и с ним по случаю журналистов отправить. С вами с радио еще кто-то едет.
– А оператор кто? Сомов?
–Кто тебе Сомова на две недели отдаст? С Бычковым поедешь!
– На две недели? Кеш, это ж мне надо договориться с кем-нибудь, чтобы за квартирой присматривали… И собраться…
– Договоришься и соберешься. Командировочные получишь после двух.
– А зарплату? В пятницу же зарплата, сегодня дадут? У меня с деньгами полный аут! – встрепенулась Натка.
– Зарплату получишь, когда вернешься. Вряд ли они успеют, – отвел глаза Кеша. Ишь ты, сочувствует!
– Выезд завтра в восемь утра, маршрут узнаешь у Зыкина, он за старшего. Все, иди, работай. С этой, с Латой позанимайся, расскажи, как сюжеты делать, а то она вчера что-то с Гришей не очень… – Кеша как-то неопределенно махнул в сторону двери, и Натка вышла. И чего пыталась доказать, спрашивается?
Дина Дубинина сидела за компьютером в наушниках и что-то писала.
– Дин, привет! – крикнула Натка ей в спину, не очень надеясь, что Дина услышит.
– Привет, – услышала та, обернулась и вынула наушник. До Натки донеслись обрывки мелодии.
– Что слушаешь?
– Дочка Нины Степновой поет, Аринка. Она в Питере группу собрала, название какое-то военное… А, «Трудная мишень». Аринка песни сама пишет, по-моему, неплохо. Хочешь послушать?
– Давай, – Натка всунула в ухо наушник, и низкий хрипловатый голос запел что-то про любовь и поиски себя. Странные рифмы, странные ассоциации, мелодия в стиле рок. Но голос хороший, глубокий. Почему-то представилось, что певица похожа на актрису Апексимову.
– Дин, а ты видела дочку Степновой? Она какая?
– Маленькая и худенькая, как воробышек!
– Надо же. А голос такой глубокий, как у большой.
Натка еще послушала песню, ощущая, как расходится ком обиды, который, оказывается, она проглотила-таки у доски с объявлениями. Потом отдала наушники обратно и сказала
– Я с утра сюжет смонтировала про красавцА. Получилось шесть минут. Кедрачу отдать в «Добрый вечер»? Или к себе возьмешь?
– Шесть минут … Многовато. А сократить никак?
– Нет, Дин, никак. Тут как из песни, – кивнула Натка в сторону компьютера, – слов не выкинешь. Пусть Кедрач забирает.
– Привет, девчонки!
Валера Кедрач, легок на помине, открыл дверь кабинета и пропустил вперед мальчишку лет восьми
– Давай, Петька, проходи.
Рыжеватый Петька, копия отца, прошел, громко сказал
– Здрасти! – а потом, застеснявшись, уставился в пол.
– Привет, – Натка подошла и опустилась на корточки перед мальчишкой, – давай знакомиться. Меня Наташа зовут. А тебя?
– Петр Валерьевич, – буркнул Петька и, оглянувшись на отца, шагнул к нему поближе.
– Ты чего испугался, Петька? Разве тетя Наташа страшная? По-моему, очень даже красивая, – Кедрач привалился задом к своему столу и с высоты с интересом оглядывал Натку, которая все еще сидела на корточках. «Блин, я же в юбке, а не в джинсах», – спохватилась Натка, поднялась и уселась к своему столу, развернув стул в сторону мужчин.
– Тетя Наташа не страшная, тетя Наташа злая, – ответила она сама на вопрос Кедрача и объяснила
– Тетю Наташу за плохое поведение лишили премии и не пускают новости вести.
– Правда, что ли? – вяло посочувствовал Кедрач, выискивая что-то в ящике стола. – Наплюй и разотри. Работать ты от этого хуже не станешь. Ёлки, да куда они задевались?
– Ты чего ищешь-то? – спросила Дина, которая тоже с интересом разглядывала Петьку. Слышать про сына Кедрача они слышали, а увидели мальчишку впервые. Славная рожица!
– Да в поликлинику с Петькой ходили с утра, за справкой в лагерь, и ключи дома оставили, а дверь захлопнули. Хорошо, я тут запасную связку держу. О, нашел! Пошли, Петька! Девчонки, я с вами не прощаюсь, приду к четырем!
Петька сунул отцу руку, а на выходе вдруг обернулся и скорчил теткам рожицу.
– Хороший у него мальчишка, – резюмировала Динка, – весь в папу. Слушай, а что у тебя с сюжетом про плагиат? Прянишников его в «Курсив» запланировал.
– Ой, знаешь, Дин, там фигня какая-то. По-моему, эта Алехина просто завидует Моисеевой. У Любаши девочки – супер, блеск! Танцуют – залюбуешься! А у этой – козы разноколиберные. И танцы – отстой. Пошлые какие-то… Только спьяну годятся. Нет, можно, конечно, сделать материал. Только совсем не про то, чего этой Татьяне Ивановне хочется. Вони будет! Но это уже без меня.
– Ты отказалась, что ли, его делать?
– Я завтра в командировку еду. На две недели с гоп-бригадой, черти куда и черти с кем.
– Так это тебя Иннокентий туда выпихнул! Он все утро на планерке прикидывал, кого отправить, все отбрыкивались!
– А я вот не отбрыкнулась. Да и ладно, так даже лучше. Хоть отвлекусь, а то уже крыша едет от всех этих событий. То одно приключится, то другое! Слушай, а что вчера со мной было! Меня в «Империале», пока я танцы эти смотрела, за проститутку приняли. Тыщу долларов, между прочим, предлагали!
– А ты чего?
– Чего, послала на три буквы, вот чего. И одета, вроде, прилично была, вот как сейчас, – оглядела себя Натка.
– Слушай, Нат, мне кофта твоя сегодняшняя нравится. Очень эротично и стильно. Сними пиджак, я рассмотрю – откликнулась Динка, и Натка послушно скинула пиджак, встала и покрутилась.
– Знаешь, сама не ожидала, что так получится. Довязывала из остатков пряжи, на что хватило, то и сваяла. Это у меня боди, между ног застегивается, как купальник.
– Ты сама вязала? Класс! Расскажи, как, у меня мама гостит, я попрошу ее сделать такую же!
**
Командировочных дали неожиданно много, и настроение, испорченное было бякой с премией, пришло в норму. Бог сними, с процентами этими. Что там она потеряла? Примерно столько же, сколько ей командировочных выплатили. Получилось, осталась она при своих интересах.
Ларискин день рождения тоже прибавлял цвета в настроение. Лариска работала в отделе выпуска, сидела через стеночку от Наткиного кабинета и по-соседски позвала их всех на чай с тортиком. Натка добавила к столу шоколадищу, солидную такую, увесистую, в орехах, которые торчали шоколадными шариками. Специально прикупила, пока топала из бухгалтерии обратно на студию: бухгалтерия, отдел кадров, студия радиовещания и, главное, приемная Пузанова располагались в другом здании, в квартале от студии телевидения.
Всего за столом собралось человек шесть: сама Лариска, Лена, вторая сотрудница отдела, инженеры Лешка и Виктор, Натка и Валера Кедрач. Студия жила своей вечерней жизнью, но их эта жизнь не затрагивала. Все, у них день рождения.
Сидели душевно. Кедрач, который сегодня не работал в эфире, приволок бутылку шампанского. Видеоинженер Лешка поздравил «деньрожденницу» бутылкой сухого винца. Кто-то принес чекушку с водкой, хлеба, сыра и колбасы.
– Лариса, можно, я скажу тост? – поднялась Натка, которой надоело слушать бесконечные «за виновницу торжества» и «за дам». Шампанское, которое она хватанула на голодный желудок, прыгало внутри игривым фонтанчиком. Кусок торта, которым она заела шампанское, куда-то смыло.
– Ларис, в день твоего рождения я хочу выпить за твое счастье. За твою душевность. За твой легкий характер. За твою красоту, в конце концов. В общем, – закончила Натка, сбиваясь на свое, глубинное, – пусть плачут те, кому мы не достались! Пусть сдохнут те, кто нас не захотел!
Мужская часть компании радостно заржала и полезла чокаться, а Кедрач, допив, одобрительно приобнял Натку за плечи
– Хорошо сказала!
Еще один фужер шампанского вдруг ударил в голову, стало жарко. Душно тут как!
– Ларис, ты извини, я выскочу на несколько минуточек! Освежиться надо!
В их кабинете было темно и прохладно. Натка даже свет не захотела зажигать. Села за стол и положила на руки легкую пузырчатую голову. Что же это она так опьянела-то, а?
За спиной открылась дверь, и Натка резко развернулась на звук. К ее столу шел Валера Кедрач, и лицо у него было такое, что Натка принялась вставать со своего стула. Встала, хотела шагнуть в сторону, но Кедрач уже сгреб ее, посадил на стол и начал целовать. Целовался Валера божественно. Чуткие губы – ни мягкие, ни твердые, так, как надо, в самый раз – уверенно обжимали ее губы, мягкие усы приятно щекотали. Сначала лицо, потом шею, потом декольте. Ах, как давно никто ТАК ее не целовал! Даже Генка ТАК ее не целовал! ТАК, чтобы мурашки по спине, и голова кругами!
Валера целовал Натку аккуратно, нежно и очень бережно, не тиская, а придерживая ее за спину, за плечи. Потом он провел несколько раз по кофточке на груди, потом попытался вытянуть кофточку из юбки.
– Она у меня снизу застегнута, – тихонько засмеялась Натка. – Валер, что с тобой? Не ожидала, что ты такой… темпераментный! И что так классно целуешься!
– А что же я, по твоему, деревянный, что ли? Ты сегодня такая классная, меня утром как током дернуло, когда ты возле Петьки сидела. В первый раз, наверное, твои ноги в колготках увидел. И какие ноги! – Валера нащупал и сжал Наткину коленку, потом легко провел большим пальцем чуть выше колена. От места, где он касался, вверх по ноге побежала жаркая волна.
– Валерка, прекрати, вдруг зайдут! – у Натки аж дыхание перехватило.
– Нат, пошли к тебе, а? – попросил Валера и опять запрокинул ей голову и поцеловал так, что воздуха сказать «да» не хватило, и Натка только несколько раз кивнула.
Глава12
Журналистку с радио ждали уже десять минут. Натка смотрела на струйки дождя, стекающие по стеклу УАЗа, и тихо злилась. «Ну вчера же все договорились, кого во сколько от дома забирают. Все вовремя вышли, а эта ворона копается! Так, девушка, это ты от вчерашнего бесишься. Остынь».
Натка зевнула. Спать-то как хочется, господи! Она проворочалась полночи, потом вроде заснула, но начал трезвонить телефон. И она вскинулась, потому что опять померещилось, что это Генка. А это был никто. Этот никто молчал и дышал в трубку, а Натка орала в три часа ночи «Алло-алло!», пока трубка не запипикала короткими гудками. И потом она ворочалась почти до утра, забывшись всего часа на два, пока будильник не затрубил подъем.
Думала все про Генку, про себя и про всякие события, которые теперь с ней происходят. И про Кедрача думала, конечно: «Боже мой, как же хорош Кедрач! И какой же из него, наверное, мог бы получиться любовник! И какой от него получился бы ребенок!»
От редакции до ее квартиры они с Валеркой вчера добежали минут за десять. Желание было настолько сильным, что казалось, у нее внизу живота закипает котел и если сейчас же не начать действовать, он взорвется раскаленным перегретым паром.
Действовать они начали сразу же, как переступили порог Наткиной квартиры. Стаскивали друг с друга плащи, куртки, рубашки, пиджаки. Потом Натка стянула с себя злополучное боди – и какой черт надоумил ее мостить эту дурацкую одежку! Валера расстегнул ей лифчик – груди выпрыгнули и потянулись к его губам затвердевшими сосками – боже, как хорошо, сил уже нет терпеть! Валерка, застонав, целовал и гладил Наткину грудь. А Натка еле стояла на подгибающихся ногах и готова уже была рухнуть прямо здесь, на всю эту кучу из обуви и одежды. И рухнула бы, но тут из кучи заверещал мобильник. Бодрый турецкий марш выдернул их из сладостной пелены. Валерка опустился на корточки, и, не выпуская из одной руки Наткиных ног, второй рукой нашарил телефон.
– Алло! Что? Когда? Хорошо, через полчаса буду, – сказал он в трубку, прижался лбом к Наткиным коленям, все еще затянутым в колготки и пробормотал с тоской в голосе
– Нат, прости, ничего не получится. Жену в роддом увозят со схватками, дети одни дома, я должен бежать.
Потом он нашарил в куче одежды рубашку, джемпер, поднялся и начал одеваться.
– Валер, что происходит, а? – спросила Натка хриплым голосом. Голова еще не очень хорошо соображала, но деловитость, с которой Кедрач застегивал рубаху, отрезвила почти моментально. Натка осознала, что стоит в прихожей, голая по пояс. А напротив натягивает джемпер полностью одетый Кедрач. Натка тоже пошарила в куче одежды. Надевать боди и копаться с застежкой между ног? Верх идиотизма! И Натка накинула на голое тело пиджак, полы на груди зажала в кулак. Валера уже надевал туфли.
– Прости. У меня жена рожает. Я ничего не могу поделать. Я давно ее не люблю. Я бы ушел, если бы не Петька с Катюшкой. А она теперь рожает третьего ребенка. Я не хочу этого ребенка. И я ничего не могу поделать.
Кедрач шагнул к Натке, легко провел пальцами по ее щеке, по шее, довел до кулака, тискавшего пиджак на груди. Коротко поцеловал в губы,
– Прости, – сгреб в охапку куртку. И ушел.
«Что же это такое, а?», думала теперь Натка. Ну почему впервые в жизни ей захотелось другого, не Генку, мужика, и то ничего не вышло? Ну почему бы его жене не позвонить хотя бы на полчаса позднее? Тогда бы они успели, точно бы успели! И она бы забеременела! А теперь черт его знает, как Кедрачу в глаза смотреть! Ладно, через две недели видно будет. Может, забудется все.
– Ой, простите, я задержалась! С соседкой договаривалась, чтобы за Барсиком присмотрела. Пока объяснила, пока показала, где что лежит, за временем не уследила!
Журналистка с радио, полная тетка в годах, добавила к куче багажа сзади машины свою мокрую дорожную сумку и уселась рядом с Наткой. В салоне завоняло котом.
– У меня Барсик всегда так переживает, когда я в командировки уезжаю, так обижается, – объясняла тетка, стряхивая дождевые капли с дурацкой кепочки в мелкую полоску.
– Вчера как увидел, что сумку собрала, отвернулся и разговаривать со мной не стал!
– По-моему, он вам в сумку написал, пахнет очень, – поддержала Натка светскую беседу.
– Правда? А я думала, мне мерещится запах, – всполошилась тетка, и полезла к своей сумке. Достала, открыла, покопалась
– И правда, с этого боку рубаха мокрая! Ну, Барсик, ну паразит! Хуже мужика какого! Прямо сиди возле него, и носа никуда не высовывай! Что же делать-то теперь, это ж всю дорогу запах будет.
Коля Зыкин, который на правах старшего группы сидел впереди рядом с водителем, обернулся на сидении и с интересом следил за возней в салоне. Оператор Бычков невозмутимо наблюдал за всей этой суетой, потом полез в кофр с камерой и достал из бокового кармана сверток плотной черной пленки.
– Вот, я специально пленку взял камеру от дождя укрывать. Заверните пока свою сумку. А в Оротукане отстираете.
– Отстираешь за ним, как же, – бурчала тетка, упаковывая сумку в пленку, – от его ссанины весь дом уже провонял. Территорию он метит. Нет, вернусь, кастрирую паразита, точно кастрирую!
– Вы, мадам, прямо как моя жена рассуждаете, – сказал водитель Степаныч, отвлекаясь от дороги – из двора выехали уже, а на шоссе машин не было почти – и поворачиваясь через плечо.
– Тоже чуть что, обещает все поотрывать. Я ей говорю: «Дура, сама же потом жалеть будешь!»
– Степаныч, а ты что, дома тоже территорию метишь по углам, что ли? – расхохоталась Натка, и Степаныч вскинулся было ответить, но Коля Зыкин его осадил
– Сергей Степаныч, смотрите за дорогой, пожалуйста.
И полыхнул на Натку синим взглядом в зеркало заднего вида
– Наталья, не отвлекай, пожалуйста, водителя. У нас очень сложная и ответственная командировка. И я за всех вас отвечаю.
Натка от неожиданности аж онемела! Блин, опять начальник на ее голову! И кто! Коля Зыкин! Это что же, она из-под Кешиного руководства на пару недель вырвалась, чтобы теперь Зыкин ею командовал! Нет, вообще-то она ничего против Коли не имела. Неплохой, вроде, мужик. Невредный. Натка пересекалась с ним на монтаже несколько раз, в первые месяцы своей работы на телевидении. И Коля даже помог ей как-то раз, когда режиссерша Вика затеяла скандалить по поводу сюжета. Он принял Наткину сторону, и Вика уступила. Именно с того раза Натка запомнила синий Колин взгляд.
Лицо у Зыкина было темное, как будто загорелое. А глаза – яркие-яркие на фоне темной кожи. И смотрел он на Натку своими синими глазами как-то так, будто искал в ней что-то. С надеждой смотрел и с ожиданием. Натка аж поёживалась от Колиного взгляда, а потом как-то разговорилась с Марусей, оказалось, что и та тоже ловит на себе ожидающую синь. Похоже, так он смотрел на всех женщин. Потом до Натки дошли слухи, что Коля в прошлом сильно пил, отчего его чуть не уволили с телевидения, а жена его из-за этого оставила и двоих детей увела. Потом Зыкина повысили, перевели из видеоинженеров в старшего инженера, он перестал сидеть на монтаже и перешел в контору. Натка не встречалась с ним года полтора, и теперь его взгляд стал совсем другим. Холодным, уверенным, чуточку самодовольным.
– Слушай, это он что, будет нами теперь всю поездку командовать? – зашептала Натке соседка, – Меня, кстати, Людмила зовут
– А по отчеству вас как?
– Да без отчества, и давай на ты, чего тут выкать! Слушай, а мы как едем-то, ты знаешь?
А то я вчера так с Терехиным билась, чтобы в эту командировку поехать, что даже толком маршрут не спросила!
– А у вас там что, много было желающих? – содрогнулась Натка от минувшей радости ехать в командировку с Терехиным. О похождениях этого журналиста она была наслышана. Терехин любил выпить, в командировках не просыхал, в пьяном виде искал женской любви и сочувствия. Вон, Ольга Лобанова из «Территории» рассказывала, как он пьяный полез с ней со своей любовью. С Ольгой Натка в одной компании ходила в баню по воскресеньям. И они с девчонками чего только смешного друг другу не рассказывали, и что только не обсуждали. Давненько она с ними не встречалась! И не скоро еще встретится. В прошлое воскресенье не получилось, да и на два ближайших ее банька того, отменяется.
– Да многие хотели! В командировку же съездить – милое дело! – делилась Людмила своим счастьем победы над Терехиным.
– Кучу интервью позаписываешь, а потом дробишь на кусочки – и в новости. И бегать не надо, материал искать! Я, вон, даже цифровой диктофон выпросила, а не этот чемодан с микрофоном!
Людмила вытащила из кармана и показала маленькую серую коробочку. Да, это не те сумки на ремне через плечо, с которыми бегают почти все радийщики. Очень удобно.
Журналистка с радио начинала нравиться. Компанейская вроде тетка, хотя и нелепая до изумления. По случаю командировки Людмила нарядилась в кожаную бордовую потертую куртку. Куртка когда-то была очень модной: кокетка и воротник – сплошь тисненные мелкими загогулинами, выкрашенными золотистой, серебристой и бронзовой краской. Краска почти вся слезла, но пуговицы, тоже золотистые, сияли почти первозданным блеском. Куртка туго натягивалась на пышной груди журналистки – вторая пуговица смотрела вверх почти горизонтально – и заканчивалась где-то на середине пышных бедер. Дальше бедра и остальные ноги скрывали синие тренировочные штаны с тремя белыми полосками по бокам. Штаны были заправлены в белые резиновые боты. На голове у Людмилы красовалась летняя ситцевая кепка в мелкую полоску. Сзади кепка скрывала пучок волос и оттого оттопыривалась.
– Николай, не знаю как вас по отчеству, расскажите, пожалуйста, какой у нас маршрут! – попросила Людмила Зыкина
– По отчеству я Алексеевич. А маршрут у нас такой, – Зыкин обернулся к салону и начал перечислять поселки и говорить, сколько дней им предстоит в каждом пробыть. Так, к Ирке они заедут на обратном пути, замыкая Золотое кольцо, сообразила Натка.
«Золотым кольцом» называли трассу, которая соединяла все крупные поселки, где добывали золото. Дорога шла петлей, и они в этот раз объезжали ее против часовой стрелки: Оротукан, Омсукчан, Сеймчан, Ягодное, Сусуман, Усть-Омчуг. В такое путешествие Натка отправлялась впервые. Как раз своими глазами увидит все эти поселки. А то сколько лет живет на Колыме, только названия и знает.
– Ишь ты, Алексеевич он. По имени-отчеству, что ли, к нему теперь обращаться всю дорогу? – бурчала Людмила. А потом вдруг вспомнила
– Слушай, а у вас на телевидении кто-то двойню ночью родил! У меня соседка в роддоме работает, дежурила как раз. Ну та, что с Барсиком осталась. Говорит, жена какого-то вашего с телевидения ночью двойню родила. Фамилия такая смешная… Трубач, что ли?
– Кедрач? – спросила Натка
– Точно, Кедрач! Две дочки у него!
Вот так. У Кедрача еще две дочки. А у нее ни одной. Натка смотрела в окно и думала, как пережить ближайшие две недели.
За окном вовсю поливал дождь. От низкого серого неба и полуголых деревьев, которые все никак не могли набрать достаточно тепла, чтобы раскрыться, веяло тоской и безнадегой. От разношерстной компании – скукой. Все случайные, все чужие. Так она еще в командировки не ездила. Своей группой по Теньке пару раз ездила, с водителем Фильчаком, с оператором Сомовым. Сама командовала парадом, и они в такие места забирались, такие материалы привозили! Потом на каждой летучке их хвалили взахлеб. Сработались, с полуслова понимают друг друга. А тут? Машина Колина, куда привезет, там и соображай на местности, что делать. Оператор малознакомый, не очень опытный. С Бычковым она всего два раза снимала, не известно, как он в командировке себя поведет. Правда, Кеша сказал, чтобы она особо не морочилась. Что получится, мол, то и снимай. Подстраивайся под Колин график. Ладно, там видно будет. Снимет чего-нибудь. Сообразит.
**
Дождик поливал до самой Палатки, проводил их машину до первого перевала. А потом зацепился за сопки и отстал. Натка аж в ладоши захлопала, когда впереди замаячил голубой просвет в серых тучах. Их УАЗик спустился с перевала, поймал солнце в лобовое стекло и въехал в лето.
Дорога шла вдоль сопки, и обе обочины – крутая слева и пологая справа – красовались зазеленевшими кустами, карликовыми осинами и березами. Лиственницы, что иногда мелькали за окном, уже вовсю пушились нежными свежими иголками. Натка приоткрыла окно и понюхала ветер. Пахло молодой зеленью, хвоей и летом.
– Ой, как здорово! – Людмила тоже ловила лицом теплый ветер и улыбалась.
– Соскучилась по лету, сил нет! А то июнь уже, а в Магадане все никак не потеплеет. А здесь, сто километров отъехали всего, и как уже хорошо! Вся гадость, что с моря летит, за перевалом осталась! Так что, считай, у нас с тобой командировка в лето.
Кусты и деревья за окном мелькали праздничными зелеными флажками. Сил смотреть на эту красоту из окна уже не оставалось. Хотелось выскочить из машины в теплынь, попробовать колымское лето на вкус, ощутить его всем телом. И попробовать изловить это настроение на пленку.
– Снять бы эту красоту, – словно подслушал ее мысли Бычков, и Натка не выдержала
– Коля, Коля, давай остановимся, мы чуть поснимаем! Ну пожалуйста, – попросила она Зыкина. Тот завозражал было
– Мы должны следовать графику, и так из режима выбились, – но Натка так умоляюще смотрела на него, аж руки на груди сложила, что Зыкин сдался.
– Ладно, остановимся на пятнадцать минут.
УАЗик встал на обочине, и Натка выскочила из машины. Она скинула куртку – тепло! – и, оставшись в джинсах и тонком свитерке, спустилась ниже дороги к лиственнице и зарылась лицом в ее ветки, вдыхая хвойный запах молодых иголок. Иголки еще не успели затвердеть и не кололи, а приятно щекотали лицо. «Как усы у Кедрача», – подумала Натка и тихонечко засмеялась. Долго ему теперь будет не до поцелуев, с двойней-то! Натка почувствовала, что тоска и безнадега отступили. Плевать на все, что с ней случилось в последние две недели. Теперь у нее впереди новые две недели. Две недели лета. И ей сейчас хорошо!
Бычкову тоже было хорошо, он самозабвенно водил камерой по зеленым окрестностям, а потом встал напротив Натки и стал снимать, как она обнимается с лиственницей.
– Меня-то зачем? – обернулась Натка к камере и помахала рукой.
Бычков закончил, оторвал глаз от окуляра и сказал спокойным голосом, будто констатировал
– Ты очень красивая сейчас. Сияешь вся. И по цвету хорошо гармонируешь.
Да, действительно, мысленно согласилась Натка. Ее терракотовый свитерок с молодой светло-зеленой хвоей сочетался изумительно. Натка опять рассмеялась и нагнулась к жестким листьям брусничника, который разросся по всему склону. А здесь, под лиственницей, между темно-зелеными листьями виднелись перезимовавшие под снегом ягоды брусники. Тоже темные, темно-бордовые. Натка обобрала несколько ягодок, кинула в рот, раздавила на языке и прижмурилась от их кисло-сладко-горьковатого вкуса. И опять засмеялась. Хорошо!
– В первый раз вижу, как ты смеешься, – опять констатировал Бычков
– Наталья, Наталья, возвращайтесь, ехать пора! – Коля Зыкин стоял сверху у обочины и размахивал руками. Рядом с ним топталась Людмила. Она сняла свою кепочку, расстегнула куртку и явила миру тяжелый пучок крашенных в черный цвет и свернутых в «гулю» волос и синюю куртку-олимпийку.
– Пошли, – позвала Натка, и Бычков сделал было движение подать ей руку, но Натка уже обошла его и карабкалась вверх, к дороге, улыбаясь внезапному состоянию счастья.
– Держи, понюхай – вручила она Зыкину маленькую веточку лиственницы, тот машинально понюхал, сказал
– Елкой пахнет, – и поглядел на Натку с надеждой и ожиданием.
«Ой!» подумала Натка и полезла в машину.
– Слушай, он весь издергался, пока ты там лазила. Если так пойдет, он же нам работать не даст, – вполголоса бормотала Людмила, устраиваясь рядом.
– Да ладно тебе, это он нервничает, что мы не успеем. Приедем в Оротукан, расположимся, сделаем все, что нам надо. Нормально все будет, – Наткино счастливо-благодушное настроение не признавало никаких страхов.
– Да, вот еще что, – обернулся к ним Коля, – составьте мне подробные планы вашей работы, я должен знать, какой у вас график и что вы собираетесь делать.
– Николай Алексеевич, а зачем вам это? – осторожно поинтересовалась Людмила
– Я как старший группы должен понимать, чем вы собираетесь заниматься, – ответил Коля твердым начальственным голосом, и Людмила ткнула Натку локтем в бок. Ну, что я говорила?
– Коль, но мы не сможем тебе написать таких планов, – сказала Натка.
– Мы сами еще не знаем, что снимать будем. Приедем на место, оглядимся, сообразим.
– Но мне Пузанов велел проследить, чтобы вы продуктивно использовали время командировки! А вдруг вы ничего не сделаете, а мне отвечать! – настаивал Зыкин.
«Вот ведь пристал», удивилась Натка и сказала:
– Коль, честное слово, все будет хорошо. Мы ведь не впервые в командировке работаем, мы знаем как надо. Ты не волнуйся, ладно? – положила Натка руку на плечо Зыкину, и тот напрягся, потом поднял на нее синие глаза
– Ладно, можете не писать.
– Ура, молодец, давай, умасливай его, – шептала Людмила, а Натка смотрела в окно на летние сопки и улыбалась своим мыслям. Не собирается она никого умасливать. Просто надо же с Колей контакт налаживать. А то замордует их своим руководством. И сам ничего не сделает, и им не даст.
Глава13
Двухэтажный панельный Дом культуры зиял проемами выбитых окон. Натка смотрела на здание с угла, и ряд черных дыр окон на втором этаже как бы продолжался лозунгом, выложенным бело-голубыми мелкими плиточками: «Слава строителям коммунизма!»
В принципе, такое зрелище было ей не в новинку. Даже возле Магадана насмотрелась на разруху: заброшенный птичник в двадцати километрах от города по дороге к аэропорту видела, на коптильню на окраине «ямы», одного из городских районов, как-то наткнулась. Бесхозные постройки очень быстро превращались в руины: народ обдирал все, что могло пойти в дело, или на продажу, или в металлолом. Но здесь, в Оротукане, ободранный поселковый клуб почему-то резанул по сердцу.
Очень аккуратным оказался поселок, хорошо спланированным, вольготно построенным. Нет, в том районе, где их вчера поселили, все было исполнено в традиции разгильдяйских восьмидесятых: облезлые панельные пятиэтажки сгрудились вокруг неопрятного двора, посреди которого тянулись толстые трубы теплотрассы. Трубы метрового диаметра были обмотаны серебристой обмоткой, местами прорванной, в прорехах торчали грязно-желтые пучки теплоизоляции. Местами изоляция была выщипана, и виднелся черный чугун труб. По одну строну труб стояла детская металлическая горка и остов от качелей. По другую сушилась натянутая на веревках одежда. Темно-серые рабочие штаны, понуро свесившие белые уши вывернутых карманов, возглавляли шеренгу из застиранных блеклых маек и семейных трусов.
Сердце Наткино ёкало от другого Оротукана: беленые двухэтажные домики, школа, детский сад, спорткомплекс. Все это явно пятидесятых годов постройки, и вместе с широкими дорогами и тротуарами, обсаженными зелеными кустами шиповника, с тополиными аллеями (тополя – в полтора обхвата!), этот Оротукан составлял единый, комплекс, жемчужину чьей-то градостроительной мысли, которая хоть и потускнела за столько лет, но создавалась с явной любовью к людям.
Об этом с утра и твердил ей целый час местный недавно избранный поселковый глава. Что строили поселок в начале пятидесятых по комсомольскому призыву. Что строили комсомольцы для себя: многие потом так и остались жить на Колыме веселой общиной. И что теперь, когда работы на Севере нет, а жизнь все дорожает, все, кто помоложе и покрепче, уезжают из поселка. А те, кто остался, стараются сохранять поселок в чистоте и порядке. И лично он, как недавно избранный мэр, постарается оправдать доверие своих избирателей. И всеми силами, исходя из возможностей, которые предоставляет судный поселковый бюджет… И т.д., и т.п., вся та бодяга, птичий язык, на который обычно переходят все чиновники, стоит включить камеру и дать им микрофон.
Оротуканский мэр чирикал минут сорок, и Натка аж забеспокоилась о Бычкове. Обычно такие речи операторы писали, поставив камеру на треножник. А тут Бычков работал по-походному, с плеча. А камера весила килограммов семь. А перебивать мэра было невежливо: расстарался человек, поселил их в специальные квартирки, где обычно начальство из области останавливалось. Имеет право на благодарность! Да и информацию мэр выдавал по ходу дела полезную. В Магадане-то она к командировке подготовиться не успела, теперь вот и вникала в обстоятельства.
– Скажите, а за счет чего живет поселок? Где люди работают? – вклинилась Натка в паузу, пока мэр переводил дух и сделала знак Бычкову – стоп камера.
– Завод дает в основном рабочие места. А так… Пекарня есть частная, магазины. Школа, детсад. Правда, платят там копейки… Мужики еще золото в речке мыть пытаются по договору с артелью. Я же говорю, уезжает народ из поселка, уезжает, – загрустил мэр.
– Скажите, а с директором завода вы поможете мне созвониться? Я сюжет сделать хочу!
– А сейчас и позвоним! – мэр покрутил диск желтоватого, как слоновая кость, телефона, аккуратно запихивая в дырочки толстую сосиску пальца.
– Алло, Захар Петрович, здорово! Это Ильяс Бироев, узнал? Слушай, а где Корнеев? Тут телевидение из Магадана приехало, хотят про завод снимать! Да? Давно? А без него? Ну ладно, что же теперь! Не получится ничего, – посочувствовал мэр Натке, аккуратно пристраивая трубку обратно на аппарат, – директора в Магадан губернатор вызвал на совещание, а без его разрешения никто вам ничего рассказывать не будет.
– Ну и ладно. А люди интересные есть тут у вас?
– Есть, – обрадовался мэр, аж на стуле привстал.
– Василич у нас есть, аккумуляторщик с завода. Энтузиаст поселка. Можно сказать, старожил! Он сюда своим ходом с материка приехал, на мотоцикле!
(По колымским грунтовым дорогам, по перевалам, по пустоши, когда от одного поселка до другого по нескольку тысяч километров, и на мотоцикле? Ой, что-то не вериться!)
– Правда, правда, все так говорят! – стал убеждать мэр Натку, заметив недоверие на ее лице, – а давайте я вас с ним познакомлю! Он к двум часам придет сюда, мы договаривались, дело у меня к нему. И вы подходите!
Подходите было самым точным словом. Коля Зыкин с утра уехал в сопки, на телевышку смотреть. А они с Людмилой поскакали на своих двоих добывать материал для сюжетов. Людмиле-то что, сунула в карман свой диктофон-коробочку и крохотулю-микрофон на прищепке, и гуляй налегке. А им с Бычковым – камеру таскать. И картинки интересные искать.
После беседы с мэром Натка решила делать сюжет «про жизнь». Такие репортажики она обожала: пришел, увидел, расспросил. И все то, что самого удивило, народу показал. И вот теперь они с Бычковым уже второй час бродят по поселку, снимают разные «вкусности», перемежая их опросами подвернувшихся граждан. Два магазинчика рядом, крыльцо в крыльцо. Один называется «Минутка», второй – «На часок». В обоих торгуют одинаковыми продуктами, в обоих – ни одного покупателя. А, вот, к «Минутке» подходит бабулька с пустым пакетом.
– Скажите, а чем отличаются эти магазины? Наверное, в «Минутке» быстрее обслуживают?
– Не знаю, вроде одинаково. Здесь сахар на двадцать копеек дешевле!
Отряд школьников, подметают улицу и раскрашивают покрышку от грузовика в красно-белый цвет
– А для чего вам разноцветные колеса?
– Клумба будет! Ноготки посадим!
Мамаша с яркой коляской. Внутри – розовый младенец пускает счастливые пузыри.
– Говорят, у Севера нет будущего, а вы рожаете. Не боитесь?
– Тяжело, конечно! Но что ж теперь, всю жизнь легких времен ждать? Муж на заводе работает, прокормит!
Два парня в ватниках и кирзачах, один подмышкой тащит какую-то помесь сита с тазиком.
– Скажите, а чем молодежь занимается в Оротукане?
– Да кто чем! Мы, вот, золото мыть идем, – кивок на сито, сивушный выхлоп и улыбка во весь рот. В ряду зубов – две пробоины.
Два мужика курят у подъезда, беседуют
– Скажите, а как сегодня живется в Оротукане?
– Тяжело живется. Я сюда по комсомольской путевке приехал, женился, сына вырастил. Теперь мы здесь не нужны никому. Ждем теперь, когда очередь на контейнер подойдет – уезжаем мы отсюда на материк, под Смоленск.
В общем, набегались они с Бычковым. И Наткиных реплик в кадре записали три штуки: со связкой сушек в руках, с пионерской метлой наперевес, с детской коляской рядом. И сквер местный сняли – газоны выложены уголками из битого кирпича, крашенного известкой. И улицу из домов сняли, на каждом – плакат про комсомол и светлое будущее. Выцвели уже плакаты, лет тридцать висят. И школу спортивную сняли, рядом на площадке пацаны мяч гоняют. Теперь вот этот клуб снимут и – отдыхать.
– Слушай, ты голодный? – спросила Натка Бычкова. Тот явно устал. Лоб, вон, весь в испарине.
– Чаю бы попил, – сказал Бычков и вытер лицо ладонью. На лбу остались серые разводы.
– На, вытри лицо, он чистый, – протянула Натка Бычкову свой платок, тот взял, утерся, посмотрел на черные разводы, теперь уже на платке, и сказал
– Я тебе потом его отдам, когда постираю, ладно?
– Да оставь себе, – отмахнулась Натка, – смотри, сейчас половина первого, в два надо быть у мэра, с местным старожилом знакомиться. На отдых и обед у нас с тобой полтора часа. Давай, сейчас разбегаемся, а к двум встречаемся у администрации. Ты найдешь?
– Найду. Я прямо сейчас туда и пойду, посижу там на лавочке, – кивнул Бычков.
– Погоди, а обедать? Ты что, в вашу квартирку не пойдешь, что ли?
– Да у меня ключа нет. Зыкин как вчера забрал, так сегодня с ним и уехал – я забыл с утра попросить.
– Ну, пошли к нам! Пошли-пошли, не стесняйся. Нам еще работать сегодня! Падешь от бескормицы, что я без оператора делать буду!
И Натка потянула Бычкова за рукав, а тот и не стал спорить, потопал за ней в женскую квартирку-гостиницу.
Людмила уже была дома и как раз разложила на кухне на столе пакетики с чаем, кусок копченой колбасы, ломти белого пышного хлеба. Натка добавила к натюрморту связку с бубликами и пригласила Бычкова
– Садись, – и тот сел в угол. На место, которое она облюбовала для себя! Ну да ладно, пусть. Натка достала из шкафчика два бокала, – посуда, кастрюля и чайник к квартирке прилагались – поставила один перед Бычковым, второй – перед свободным стулом. И пошла в комнату доставать свои припасы. Она с собой впопыхах взяла немного. Кильку в томате они вчера с Людмилой съели. Но сыр, чай, огурец и горсть карамели остались.
Натка добавила на стол своей еды, нарезала сыр, напластала кругляшами огурец – запахло свежестью – плеснула в чашки кипятку, себе и Бычкову, кинула в них по чайному пакетику и уселась на табурет. Отхлебнула чаю и поняла, что устала. Ноги гудели телеграфными столбами.
– Набегались, да? – посочувствовала Людмила
– Берите колбаску, угощайтесь. Где были-то?
– С мэром беседовали, потом по поселку снимали, с людьми разговаривали, – ответила Натка. Есть совсем не хотелось, копченой колбасы – тем более. Натка развязала шпагат и стянула с веревочки одну сушку. Твердая какая! И принялась макать ее в чай.
– Ой, и мне к мэру надо! Может, скажет чего полезного в передачу! – встрепенулась Людмила
– Скажет, скажет, он у них словоохотливый. На две передачи наговорит, – пообещала Натка. – Он в два часа у себя будет, подойдешь как раз.
Натка откусила размякшую сушку, отщипнула кусочек сыра. Нет, что-то аппетит она еще не нагуляла. А вот Бычков нагулял! Оператор сложил себе трехэтажный бутерброд: на хлебе колбаса, сыр и кружочки огурца поверху, и откусывал от него, и чай прихлебывал. И ел так основательно, по-мужски, что Натка залюбовалась украдкой.
Интересный тип этот Бычков. На студии он появился пару месяцев назад. Герман Штоц привел по какому-то блату. Степнова на работу его взяла, и примерно через неделю Бычкова отправили с Наткой снимать про зимнюю уборку городских улиц. Сюжетец был плевый, протокольный. Всего-то и надо было снять дороги, сугробы вдоль обочин и машины, которые не успевают эти сугробы убирать. И интервью с начальником дорожным записать, который объяснял, отчего его контора с работой не справляется.
Бычков съёмку запорол. Понаделал дурацких наездов-отъездов, камера дрожит, статичных планов почти нет. Кордебалет какой-то, а не видеоряд. А на интервью с начальником камеру неправильно отстроил, и мужик получился зеленым.
Сюжет переснимать было некогда, он требовался в эфир именно сегодня, и Натка с Кирой, дежурным режиссером, через себя перепрыгивали, выискивая то, что можно было использовать в бычковской съемке и вороша архивные кадры с заснеженным Магаданом. А Леха-инженер показывал чудеса цветокоррекции, пытаясь вернуть зеленому начальнику человеческий цвет лица. В результате с сюжетом они провозились чуть ли не втрое дольше, чем он того заслуживал. Пригодных и архивных планов нашли гораздо меньше, чем требовалось, и Натке пришлось по максимуму давать в сюжете «говорящую голову» дорожного начальника. После Лешкиных манипуляций лицо начальника чуть порозовело, но похмельная зеленца все равно осталась. Поэтому оправдания дорожника выглядели неубедительно. Когда тут успеть снег убирать, если так пить!
В общем, обиделся на нее дорожный начальник. Даже Степновой звонил, жаловался, что такой сюжет задевает его честь и достоинство. А Натка бушевала и клялась, что больше никогда, ничего не будет снимать с Бычковым. Зря клялась, выходит. И про туалет с ним снимала как миленькая, и в командировку поехала. Правда, про туалет он прилично снял, это да. Интересно, что сегодня у него получилось.
– Ты представляешь, тесто у них всего сорок минут стоит. И сразу в печь, – услышала Натка и сообразила, что Людмила, наворачивая бутерброды, рассказывает, что ей с утра удалось добыть. В пекарню пробралась, расспросила пекарей про хлеб. Они его по новой технологии пекут, с быстрой опарой. Не ждут, как принято, несколько часов, пока тесто подойдет, а прямо так замешивают. Подождут сорок минут – и выпекать. Специальную печку и разрыхлитель для теста американский используют.
– Ну и что, вкусный хлеб получается? – потыкала Натка пальцем один из кусков. Мякиш смялся, ямка осталась.
– Не очень. Пока горячий, вроде ничего был. А сейчас остыл – как пенопласт какой-то, – ответила Людмила и запила чаем последний кусок бутерброда.
– Ладно, народ, вы тут обедайте, а я пойду, полежу чуток. Устала я немного, – Натка поднялась из-за стола, прошла в комнату и легла на жесткий диванчик. Полежала, прокручивая в голове недавнюю съемку, соображая, что бы еще такое подснять. Ну, старожила этого, само собой. А потом? На пекарню зайти? Лишь бы Бычков справился, а то получится, что зря метались!
Интересно все-таки, откуда взялся этот Бычков? И сколько ему лет? На вид – тридцатник, не меньше. И чем он раньше занимался, до того, как в операторы пошел? Молчун какой-то, себе на уме. Хотя вкалывает, уговаривать не надо. Может, и хорошо, что его с ней отправили. А не Шурика Плотникова, который каждый лишний взмах камерой делает в виде великого одолжения лично ей. Или Андреева-зануду, который замордовал бы ее лекциями о нормативах съемочного времени и амортизации съемочного оборудования. Если Бычков снимет все удачно, так и быть, она признает, что после Сереги Сомова Бычков – лучший, кого Кеша мог отправить с ней в командировку.
**
Старожил Василич оказался крепким худощавым мужиком лет шестидесяти. По имени он был тоже Василий, но от имени отмахивался: Василич я, так и зови!
– Василич, а как вам живется в поселке? – спросила его Натка, готовясь выслушать ответ, что все плохо и ухал бы, было бы куда.
– Да хорошо живется!
– А как же эти все… потрясения? Пенсия там, зарплата? Задерживают же?
– Ну, задерживают. Потом ведь платят! Мне много-то не надо, обхожусь я. Знаешь, девонька, я для себя давно решил: жизнь иногда такие кучеряги закручивает, что если поддаваться, то лучше сразу повеситься! Как говориться, если жить, не веселиться – лучше сразу удавиться!
– Ой, вы прямо стихами заговорили, – Натка отчаянно жалела, что все это Василич говорит просто так, в воздух, а не в микрофон. Хотя Бычков уже бегал вокруг них – сам, без команды – снимал, как они разговаривают с Василичем
– А давайте, вы скажете это в микрофон?
– Да пожалуйста! – согласился Василич, – я тебе этих стихов сколь хошь наговорю!
Натка скорее воткнула микрофон в гнездо в камере, а Бычков встал напротив Василича и застыл
– То есть, вы сражаетесь с обстоятельствами? – продолжала Натка
– Не-а. Я их это, слово забыл… иг-но-ри-рую! Ну, забыли про Север, ну, проблемы здесь, ну, хуже стало, чем было. Но ведь живем! И жизнь продолжается! И сколько мне той жизни осталось? Мне сейчас шестьдесят три, лет десять, значит! И что теперь? Горевать, волосья рвать, что за жизнь, да вашу мать? Нет уж, как говориться, коль Фортуна встала задом – разверни ее фасадом! У меня дела поинтереснее есть!
– А какие, какие дела?
– Да всякие. Лыжную базу, к примеру, содержу. За подъемниками присматриваю.
– Подъемники? Покажите! – Наткино воображение нарисовало канатную дорогу и креслица с лыжниками, которые раскачиваются над заснеженной сопкой. Здесь, в Оротукане? Не может быть!
**
Её и не было. Были опоры, высокие, как для ЛЭП, остатки бывшей канатной дороги. А сам подъемник нынче состоял из металлического троса, мотора и система блоков. Встаешь на лыжи, пристегиваешься к тросу поясом-карабинчиком, он и тянет тебя вверх. Проверить систему в действии не представлялось возможным: снег с сопки давно сошел.
– Жаль, что снега нет! А то бы сняли, как ваш народ на лыжах катается! – посетовала Натка
– Хорошо катается, – согласился Василич, – любят у нас это дело. Ну, не все, конечно. Есть любители по другой части. Неделю назад поймал тут одного – собрался движок с моего подъемника курочить. Двери уже вскрыл почти – кивнул Василич в сторону металлической сарайки, откуда начинался трос подъемника.
– Был бы моложе – так бы и накостылял гаду! А так что, прогнал, да и все! Синяки, алкаши чертовы! Повадились цветной металл воровать по поселку! Даже обмотку с теплотрассы снимают – алюминиевая, видишь ли!
– И что, ничего нельзя сделать? – посочувствовала Натка
– Можно. Пункт приема металлолома закрыть. Я всем – и милиционеру нашему Кольке, и главе нашему Ильяске, и Корнееву, директору завода, говорю: закройте этого Свиридова! К нему ведь алкаши скоро все из поселка перетаскают! Вон, сгорел зимой один заживо! Полез в трансформаторную будку медь воровать, придурок! Тряхнуло так, что синий дым пошел!
Натка помнила про этот случай – и газета областная писала, и они в своих новостях делали сюжет по милицейской сводке.
– И что они? – спросила она.
– Что. Что не имеем права препятствовать предпринимательству, говорят. Все по закону, говорят. А где в законе написано, чтобы хорошее оборудование на металлолом курочить? Я понимаю, если б хлам убирали. Всякого металла по сопкам валяется – уйма. Так то ж железки, черный металл, дешевый! А за медь или алюминий этот Витька Свиридов в сто раз больше платит. Вот и срезают алкаши провода и тащат ему. У телефонистов выкопали три километра кабеля! И украли!
– Василич, а что это у вас такое? – перевела Натка разговор. Обсуждать «металлоломных» воров было не интересно – цветной металл воровали даже в Магадане. А уж здесь, в области, где каждый добывает деньги, как может, а на двадцать километров окрестностей полтора милиционера – поди-ка, уследи.
Приспособление, про которое она спросила, было забавное: стропа типа парашютной свисает с опоры – метра четыре высотой, если не пять. До земли не достает почти на метр, и на свободный конец дощечка поперек примотана. Качели, что ли?
– А это я сделал детишкам летом забавляться. Качели это такие, – подтвердил Василич.
– Летают! Хошь попробовать?
– Я не заберусь!
– Да подсажу, давай-ка! Берись за стропу двумя руками и подтягивайся!
Натка ухватилась за стропу – руки пришлось поднимать выше головы – и Василич легко подхватил ее и как-то так ловко подкинул в воздух, что вот она уже и сидит на жердочке верхом. И руками вцепилась в стропу возле груди. И ноги заканчиваются в полуметре над землей.
– Ну, девка, держись крепче! – Василич подтолкнул Натку сзади, с явным удовольствием приложившись пятерней к обтянутому джинсами заду. «Вот старый хрен!» успела подумать Натка, а потом все мысли исчезли. Да и какие в полете могут быть мысли? Только легкость в теле, и ветер в ушах, и восторг и абсолютное, как в детстве, счастье!
– Эге-ге-гей! Здорово как! Здорово как, Василич! – кричала Натка. Не та взрослая самостоятельная фу-ты-ну-ты журналистка областного телевидения, которой она была минуту назад. Делилась радостью девочка Ната, которая выбралась из каких-то неожиданных глубин и от всей души, безоговорочно наслаждалась моментом:
– Выше, Василич, выше!
– Хватит, хватит, голова закружится, – Василич поймал досточку и остановил качели. Натка неловко спрыгнула, слегка пошатнулась – и вправду кружится голова – развернулась. Бычков с камерой на плече!
– Ты что, и это снимал?
– Ну да, – Бычков невозмутимо снял камеру с плеча, отключил, – по-моему, хорошая должна быть картинка.
– Ты прямо папарацци какой-то! Мы что, про меня, что ли, фильм снимаем? Мы про Оротукан снимаем! Ты Василича лучше снимай!
– А я и его снял. Как он тебя подталкивал!
Ну, Бычков, ну, папарацци хренов!
– Понравилось кататься? – хитро сощурился Василич, – Всем девкам нравится! Я проверял! Я даже знаю почему! Потому что анатомия у вас такая!
– При чем здесь анатомия? – не поняла Натка
– Ну, вы же садитесь-то как раз этим самым местом! Качель качается, вам-то и трет! Ну что, угадал?
– Да ну вас, не было ничего такого, – отмахнулась Натка. Вот еще придумал теорию, старый пень.
– А чего ж тогда визжала, а? Как говориться, хочешь, девка чтоб кончала, щекочи ее сначала!
– Василич, вы как поручик Ржевский из анекдота! Который пришел, и все опошлил! Я с детства так на качелях не качалась, а вы гадости какие-то придумываете!
– Да ладно, не обижайся, дело-то житейское! У вас машина-то ваша где? – вдруг сменил тему дед
– Не знаю, может, вернулась уже, – осторожно ответила Натка, ожидая, какой еще перл выдаст этот старожил
– Хочешь по-настоящему полетать? У нас тут база отдыха есть, недалеко от поселка. Там снег лежит еще. Можем съездить туда. Я пацанов-то позову, они на лыжах с горы съедут, снимете, как у нас в Оротукане отдыхают. Поедешь?
– Ой, Василич, это не от меня зависит. Давайте, я сбегаю, узнаю, приехала машина, или нет. Хотя должна уже приехать. Давайте, к пяти часам встретимся где-нибудь! – загорелась Натка. Поснимать такую «вкуснятинку» – это же мечта! Разваленных домов и несчастных жителей она в любом поселке повстречает. А колымский фристайл – только здесь!
– А вот у поссовета и встретимся – как раз по дороге. А я пока пацанов позову, – кивнул Василич и спросил
– Ну, все-таки угадал я с анатомией, а?
Ну что ты с ним будешь делать! Ржевский, молчать! Натка шумно вздохнула, а в невозмутимых глазах Бычкова заплясали смешинки.
Глава 14
С машиной повезло. Пока топали с Бычковым к домам – через весь поселок, полчаса ходу! – их как раз УАЗ с Зыкиным и догнал
– Наталья, садитесь, подвезу! Вы домой? – высунулся Коля из окна
– Ой, как хорошо, что ты нам встретился! – обрадовалась Натка и забралась в машину
– Поехали! Коль, сейчас начало четвертого, а к пяти часам мне нужна машина на базу отдыха съездить! Снять хочу, как местные на лыжах с горы катаются! Представляешь, колымский фристайл! Мы тут такого деда встретили, такого деда! Самородок! Поэт-песенник! Он нам все покажет, в пять часов будет у поссовета ждать! – тараторила Натка. С ней всегда так – как загорится делом каким, по тридцать слов в минуту выдает пулеметной очередью!
– Ты не можешь говорить помедленнее, – поморщился Зыкин, – первый раз слышу, чтобы так быстро говорили.
– Коль, ну что тут говорить! Нам машина нужна, чтобы съездить и снять, как местные с горы катаются. В пять часов нас ждут!
– Я не могу пойти на такой риск, – сказал вдруг Зыкин, – я не могу дать вам машину!
– Коль, ты что? Это же такой сюжет может получиться! Представляешь, рассказать не про то, как людям плохо живется, а про то, как они умеют радоваться жизни! Коля, мне обязательно надо туда съездить! – черт побери, да что же это такое! Почему она должна объяснять элементарные вещи! Начальник, блин!
– Не знаю, я отвечаю за вас. А вдруг что-нибудь случится?
– Да что случится-то? Я что, в первый раз, что ли, в командировку мотаюсь? Коля, что я Пузанову в Магадане скажу? Что не сняла ничего, потому что ты пожалел мне машину дать?
– Да не пожалел я! Но одних вас отпустить не могу! Я с вами поеду!
– Да поехали, конечно, кто же спорит! Давай через полтора часа и поедем!
Через полтора часа к месту ехали всем табором. Людмила тоже подхватилась участвовать: возьму, мол, интервью у вашего деда. Да и вообще, что тут одной делать. Василича и двух парней – один с горными лыжами, второй со сноубордом – загрузили у поссовета, и вот уже минут двадцать машина ехала к базе, поднимаясь вверх по перевалу.
– Долго еще? – раздраженным голосом спросил Зыкин, – говорили, что возле поселка, а мы вон сколько отъехали.
– Да, подъезжаем уже, вон съезд, бери левее, – скомандовал Василич водителю, и УАЗ выехал на плоскую обочину и пошел по едва заметным колеям. Зыкин заиграл желваками
– Наталья, ты меня что, за дурака держишь? – прошипел он Натке, которая, на свою беду, села как раз возле Зыкина, затылок в затылок
– У нас же бензин по норме, перерасход будет, куда я его спишу? А машина сломается в этих колдобинах, что мы делать будем?
– Все, приехали! – громко объявил Василич, и Натка скорее вылезла из машины, чтобы не отвечать на Колины вопросы.
УАЗ остановился на краю долины между сопками. Их сопочка была пониже, с плоской макушкой. Сопка напротив, высокая красавица, белела снежными языками, испещренными следами лыжни.
– Вон наша база, – махнул Василич рукой куда-то вниз, и Натка увидала небольшой темный домик на берегу ручья.
– А как же туда добираться? – спросила Натка и виновато взглянула на Зыкина. Ох, Коля, извини.
– Не боись, все отработано, Леха с Андрюхой все сделают – успокоил Василич. Андрюха, отложил лыжи и налегке уже спускался вниз с обрыва, оскальзываясь на траве и петляя между кустами стланика. Леха, белобрысый, со скейтбордом, достал несколько кусков стропы, такой же, какой крепились давешние качели. Потом нагнулся, пристегнул один кусок застежкой-карабином к металлическому тросу и пригласил Натку
– Садитесь!
– Куда?
– Да в петлю садитесь!
Натка, все еще не очень понимая, подошла, села на землю и просунула ноги в петлю
– Так?
– Глубже, глубже! Вот так, – поправил Леха Натку и петлю так, что петля оказалась у нее под задом, а ноги свесились вниз со склона. Подождал минут пять, потом вгляделся вдаль, сказал
– Ага, готов!
Махнул рукой и предупредил Натку
– Держитесь крепче!
Натка вцепилась в брезентовую стропу, и тут Леха резко толкнул Натку в спину, и она заскользила по тросу вниз. И вот она уже удобно сидит в петле и перелетает от одной сопки к другой, задевая подошвами макушки низкорослых лиственниц. Здорово как! Диснейленд у нее сегодня какой-то!
Лететь над сопками было совсем не страшно. Двигалась быстро, аж дух от ощущения полета захватывало. Две-три минуты – и до земли осталось метра полтора, не больше. А потом и вовсе ноги достали до земли, и последние несколько шагов Натка пробежала, пока Андрюха не перехватил ее, ловко расстегнув карабин.
– Здорово! – перевела Натка дух и повернулась обратно к сопке. Над сопкой летел Бычков. Он был как раз в самой высокой точке. И снимал! Аллах разберет, как у него это получалось! Натка мысленно ахнула. Не дай Бог выронит камеру, все, накрылась тогда их командировка!
Бог не дал. Бычков точно приземлился на ноги и, пробежав несколько метров, умудрился сам на ходу расстегнуть карабин и отойти от троса. Камеру он держал крепко и теперь, развернувшись
– Ой, мамочки-и-и!
снимал Людмилу, которая верещащим грузным кульком парила над склоном. Кепочка сбилась, шнурки на серых кроссовках развязались, полы расстегнутой кожаной куртки машут крыльями. Впрочем, приземлилась Людмила без особых приключений. Следом съехал белобрысый Леха, умудряясь держать в руках и сноуборд, и андрюхины лыжи.
– Ох, и строгий ваш начальник, – сказал Василич, последним отстегиваясь от троса.
– Спускаться не захотел, велел передать, что на всё про всё у вас полчаса. Это что ж, и чаю, что ли не попьем? Подождет! – решил дед и пошел к черному домику. Вблизи эта избушка-бытовка, со всех сторон обшитая рубероидом, походила на закопченную баню. Внутри все тоже было черно и не очень казисто: большой стол, лавки, сколоченные из горбылей. На столе несколько эмалированных кружек, сахар в стеклянной банке, большая жестяная банка из-под кофе. Василич открыл ее, заглянул, оценивая запасы чая. Решил, что хватит, и принялся разжигать щепки в буржуйке.
– Чтобы баба привечала, ты налей любезной чаю, – выдал он, прилаживая над дырой в печке черный закопченный чайник.
– Если бабу видеть рад, ущипни ее за зад!
– Дед, ты что? Приставать, что ли к нам собрался? – спросила Людмила, и несколько раз провела ладонью по заднице – отряхнула.
– Это я вон, ей, дед, – кивнул Василич в сторону Натки, – а тебе, так в самый раз жених!
– Видала я таких женихов! – отмахнулась Людмила и зарумянилась.
– Да не боись, я не опасный, – успокоил Василич, – я только стихи про баб складываю. А так – смирный! Баб люблю на расстояньи! Рифмы есть, но нет желанья!
– Василич, давай мы на один заход спустимся, пока чайник закипает! – предложил белобрысый Леха, когда все отсмеялись от последней прибаутки.
– А то время идёт, а мы же ещё полетать хотели!
Василич кивнул, вышел на улицу, поколдовал с тросами и движком. И вот движок затарахтел, завонял соляркой и начинал перематывать трос. Леха с Андрюхой, надевши свою амуницию и зацепившись за трос, неспешно поползли вверх по склону. Чуть выше середины остановились – снизу их силуэты виднелись маленькими черными фигурками. И вот…
– Сережа, Бычков, снимай, пожалуйста!
стремительно понеслись вниз, увеличиваясь в размерах и приобретая цвет. Леха катался в сине-желтой куртке, Андрюха – в черно-зеленой. Парни некоторое время шли параллельно, потом начали выписывать змейки, то сходясь, то расходясь, то пересекая лыжню друг друга. И вот они уже внизу, на снежном языке, наползающем на зеленую траву, и картинно тормозят прямо возле камеры, осыпая зрителей мелкой снежной крошкой. Здорово! Какие молодцы!
– Сережа, микрофон! – Натка быстренько воткнула микрофон в гнездо камеры и подскочила к парням, которые слегка запыхались после спуска. Эти счастливые лица должны попасть в кадр!
– Ребят, а вы давно лыжами увлекаетесь?
– Да с пелёнок! Еще пацанами с отцами на лыжах ходили!
– А чем вы занимаетесь еще, кроме лыж?
– Работаем на нашем заводе. Я мастером, Андрюха инженером.
– Уезжать из поселка не собираетесь?
– Нет, нам нравится здесь. Где еще такую красоту найдешь! – Леха махнул рукой в сторону сопки, и Бычков повел камерой по бело-зеленым склонам и задрал объектив в голубое небо.
– Эй, ребята, не скучай! Налетай, горячий чай, – махал от избушки руками Василич. И все пошли пить чай.
– Василич, чай крепкий очень получился! – пожаловалась Натка. Пить этот чифирь, даже обильно сдобренный сахаром, у нее не получалось. Горечь крепкой заварки пробивалась даже через чрезмерную приторность. Остальные тоже отхлебнули по глотку и отставили кружки.
– Ой, – всплеснула руками Людмила, глянув на часы, – полчаса прошло уже, Зыкин же ждет там, наверху! Пора, наверное!
– Как пора? А летать? Летать не хотите, что ли? – удивился Василич
– Василич, так мы же полетали уже, когда спускались, – откликнулась Натка
– Да нет, это не то! Мы вам сейчас аттракцион покажем, Леха, давай! – скомандовал Василич. Белобрысый Леха без возражений достал очередные стропы и застегнул их крест-накрест. Потом вскарабкался на склон сопки, прицепился к тросу еще одной стропой, длинной, съехал-соскользнул вниз и повис высоко над землей.
– Готов!
Василич с Андрюхой вдвоем повисли на тросе, а потом резко отпустили его, и Леха взмыл в воздух, как подброшенный. Мужики то висли на тросе, то отпускали его, стальная веревка ходуном ходила по всей своей длине – полкилометра между сопками! – выдавая волны грандиозного размаха. И Леха мотался вслед за тросом вверх-вниз на своей стропе-веревочке, отставая на полволны, и в самой высокой части амплитуды взлетал на такую высоту – у Натки на земле дух захватывало. Будто это она трепыхалась, как мячик на резиночке в пятнадцати метрах над землей. Бычков снимал.
– Ну как? Я по телику видел, в Альпах за такое по триста долларов дерут. А у нас бесплатно! – ликовал Василич, а Леха орал диким голосом, и было не совсем понятно, от восторга или от ужаса.
– Ну, кто следующий? – спросил Василич, когда парень, наконец, приземлился. Леха раскраснелся, глаза горели от прилива адреналина. Да, по сравнению с тем, какой он сейчас, после спуска на сноуборде Леха просто спал.
– Давай, девка, тебя полетать отправлю, – предложил Василич, и Людмила тоже подтолкнула Натку локотком в бок
– Давай, попробуй! Когда еще будет такая возможность! Потом расскажешь!
Натка замерла в нерешительности. Соглашаться? Или нет? Страшно! И интересно! А вдруг оборвется веревочка? И куда она тогда улетит? Но у Лехи же не оборвалась! И где еще она получит такие впечатления! А Бычков пусть снимет полет!
– Давай! Сережа, снимай, – решилась Натка, и Леха потянулся уже к ней пристегивать крест-накрест стропы, но Бычков сказал скучным голосом
– У меня аккумуляторы сели, на сегодня все со съёмками. И час уже прошел, как мы спустились. Зыкин наверху бесится.
– Ой, Бычков, весь настрой сбил, – всплеснула руками Натка. И потихонечку обрадовалась, что сбил. Помутнение на нее, что ли нашло? Какие полеты? Камикадзе она, что ли? И остановила Леху, скидывая с плеч стропы
– Полёт отменяется.
– Эх, парень, весь кайф бабе сломал, – попенял Василич Бычкову, – Чтобы бабе не блажить, нужно бабу ублажить. Чтобы баба не пилила, сделай, чтоб ей сладко было!
– Василич, хватит уже на сегодня сладкого! Сворачиваемся, – засмеялась Натка, – запускай свой подъемник!
– Да не получится наверх, движок чего-то заглох. Разбирать надо, – виновато сказал Василич.
– Как раз пацаны-то до середины спуска добрались, как и сдох движок. Пешком придется!
– Пешком, так пешком! – Натка расстегнула молнию на ветровке – что-то в жар бросило – и стала взбираться по крутому склону.
– Давай руку – обогнал ее Бычков
– Да я сама, не надо. Ты же и так камеру тащишь, – отказалась Натка.
– Как хочешь, – повел бровью Бычков и шустро полез вверх. Ей показалось, или обиделся?
– Ой, Наташ, подожди, давай рядом идти – запыхтела сзади Людмила, и Натка перестала смотреть вслед оператору.
– И где была моя голова, когда сюда спускалась? И почему никто не предупредил, что выбираться придется пешком? И так весь день сплошная физкультура, по поселку бегаю, еще и этот марш-бросок!
– Ничего-ничего, давай потихонечку! Зато, представляешь, сколько калорий мы с тобой сегодня пожгли! Стройные будем! – подбодрила Людмилу Натка.
– Будем, если пожрать ничего не купим. У меня еда уже закончилась, надо на обратном пути купить чего-нибудь, – пыхтела Людмила. Натка почувствовала, что тоже проголодалась.
**
– Так, приедем в гостиницу, и вы мне напишите объяснительные! Обои! Обе!
Губы сжаты в крепкую линию, желваки на скулах ходят ходуном, свинцовые глаза мечут стрелы.
– Коль, ты что? – оторопела Натка
– Я приказал всем через полчаса вернуться. Уже прошел час десять. Вы что, за идиота меня держите? Я вам что, пустое место?
Зыкин был взбешен. Наверное, если бы не Василич с парнями, орал бы. Или ногами топал. А так – шипел змеем полузадушенным и руки сжимал в кулаки. Людмила полезла прятаться в машину, от греха подальше.
– Никитина, ты что устроила? Чем вы там занимались? Разгул какой-то в рабочее время! Напишешь мне объяснительную! Я подам Пузанову на вас рапорт за самоуправство! Я старший группы! И вы все обязаны выполнять мои распоряжения!
«У, как тебя прихватило!» – подумала Натка и сказала
– Коленька, ну не сердись. Ну извини нас, пожалуйста! Никто не считает тебя пустым местом. Правда-правда! Просто так получилось! Там, внизу так интересно было! Мы столько сняли всего хорошего! Ребята так здорово на лыжах спустились! А потом Леха, ну, вон тот, с доской, летал! Представляешь? К тросу привязался, и летал над сопками! Мы прямо про время забыли! А потом у них движок сломался, и пришлось лезть в гору пешком. Поэтому и опоздали. Надо было и тебе с нами спуститься, не скучал бы здесь один, – положила Натка ладошку на стиснутый Колин кулак.
– Я не могу по сопкам лазить, у меня сердце больное, – кулак под Наткиной ладонью размяк. Колины глаза теряли свинцовый морок и наливались голубым.
– Давай договоримся, что ты не будешь больше устраивать такие… полеты. И баламутить народ.
– Хорошо, Коленька, не буду, – безропотно согласилась Натка и легко, кончиками пальцев, погладила Зыкина по тыльной стороне ладони:
– Не сердись на нас, мы просто хотим хорошо сделать свою работу.
И полезла в УАЗ. Да, дела, вместо работы – сплошная дипломатия.
– Николай Алексеевич, так нам писать объяснительные, или не надо? – осторожно поинтересовалась Людмила, когда УАЗ уже выбрался на дорогу и катил обратно к поселку.
– Пока не надо. Но если повториться что-нибудь подобное…
– Коль, не повториться, я тебе обещаю! Такие, как Василич и его команда вряд ли нам встретятся где-то еще! – заверила Натка, перекрикивая рев мотора, а Василич добавил
– Точно, девка! Такие, как мы, только здесь и водятся!
– Натка, ты молодец, что успокоила этого Зыкина, – зашептала Людмила.
– Давай, дрессируй его, приручай! А то ведь этот товарищ начальник замучает своими объяснительными! Раскомандовался, блин! Вот еще зануда на нашу голову!
– Люд, да не зануда он. По-моему, он просто нас боится. И растерялся.
– А чем мы такие страшные-то?
– А тем. Представь, велели мужику отвечать за нас, а как это сделать, не объяснили. Он, наверное, думает, что начальник это тот, кто гайки закручивает. А нам фиг закрутишь – резьба сорвана. Так что будем его учить к нам приспосабливаться. Хотя мне, если честно, уже все равно. Я здесь столько наснимала – хватит за командировку отчитаться. Могу вообще до возвращения ничего больше не делать, только дисциплину соблюдать.
– А хотите, мы вам водопады покажем? – спросил вдруг Леха
– Хотим! – подхватилась Натка и осеклась
– Коль, можно?
– А это далеко? – строго спросил Зыкин
– Да нет, рядом с поселком, на речке, – махнул Леха рукой куда-то влево и Коля разрешил
– Ладно, заедем.
Водопады оказались роскошными. Речка, которая текла мимо Оротукана с вольготной неторопливостью, километрах в пяти от поселка протискивалась сквозь гранитные берега. Русло в граните ей удалось пробить раза в три уже, чем на свободе. Да и то каменное дно шло порогами-уступами. И с уступа на уступ река перепрыгивала каскадом из трех шустрых водопадов. Мелкие брызги играли на солнце радугой.
– Красиво как! – ахнула Натка.
– Действительно, красиво! – согласился Зыкин. Натка подошла поближе к краю берега, села на плоский камень – теплый! Разулась, сняла носки и протянула ноги навстречу брызгам. Радужная взвесь осела на ступнях приятной прохладой, убирая все километры, что Натка намотала за сегодняшний день. Ох, хорошо! Внизу, под ногами, вода бурлила, как кипяток в котле. После котла шел самый низкий порожек, и дальше уже река спокойно разливалась по вольготному руслу.
Зыкин топтался у нее за спиной. Потом, решившись, тоже разулся, плюхнулся на камень по соседству с Наткой и тоже поболтал в воздухе босыми ступнями.
– Слушай, а здорово-то как! Я ведь устал сегодня, как собака. А так сижу, и как будто заряжаюсь. Через пятки, – Зыкин говорил удивленно и радостно, будто сделал для себя открытие. Потом вытянул свою ногу рядом с Наткиной – рядом с его лапой ее тридцать шестой размер выглядел лилипутским – и сделал еще одно открытие
– Какая у тебя нога маленькая!
– Это у тебя большая! Лапа сорок третьего размера, наверное? – резковато ответила Натка. Что-то не нравятся ей эти интонации с намеком на интимность!
– Смотри, что делают, смотри! – Людмила, которая тянула диктофон поближе к водопаду, шум воды записывала, показывала на Леху с Андрюхой. Парни разделись до трусов и собрались нырять в водопад. Нырнули по одному точно в серединку водяного котла, вынырнули в спокойной воде уже после порожка и помахали в их сторону руками. Натка оглянулась: Бычков снимал.
– Сергей, ты же сказал, что аккумуляторы сели? – не поняла Натка
Бычков неторопливо закончил съемку и ответил:
– Чуть-чуть осталось. На всякий случай. Видишь, пригодилось, – отошел на несколько шагов по берегу и нацелил камерой в водопад.
– Это он, наверное, не хотел, чтобы ты летала, – прокомментировала Людмила и осеклась
– Летала? Куда летала? – насторожился Зыкин.
– Никитина, ты что там делала, на этой базе?
– Ничего, Коля, правда, ничего, – Натка выразительно посмотрела на Людмилу, и та потупилась. Сама, мол, знаю, что дура.
– Леха предложил и нам полетать на тросе, но мы отказались. А Бычков сказал, что аккумуляторы разрядились. А я бы и так не стала рисковать!
– Рисковать? Так, – Зыкин встал, обулся, зашнуровал кроссовки и сказал.
– Завтра утром выезжаем в девять ноль-ноль. Сдайте мне план вашей работы на день. Обе. Все, собираемся, едем в гостиницу.
И зашагал к УАЗу, шугнув водителя Степаныча, который блаженно курил, подставив лицо уже закатному солнышку.
Глава15
По обе стороны дороги росли березы. Высокие, стройные, как на материке. Для колымского края – диковина. Везде вокруг только карликовые кустики и попадаются, а здесь – настоящая березовая роща на берегу Колымы.
– Откуда здесь березы? – вслух подивилась Людмила, ей ответил Степаныч
– А здесь, возле Сеймчана, много чего растет, чего в других местах нет. Здесь леса местами попадаются – ну точно, как на материке. Я тут поездил, когда на автобазе работал, насмотрелся.
– Коль, а нас там ждут? Будет, где остановиться? – осторожно поинтересовалась Натка.
– Ждут. Я распорядился.
Зыкин был суров и немногословен. Выехать из Оротукана ровно в девять ноль-ноль не получилось. Измотанные дорогой и беготней, все они благополучно проспали. Натка глаза открыла в половине десятого, растормошила Людмилу. Потом они спешно паковали сумки, проверяя, не оставили ли чего. Потом попытались попить чаю, но под окнами уже сигналил УАЗ. Потом полчаса проторчали возле поссовета – некому было ключи сдать. Потом выехали из поселка и увидели придорожную столовую. Столовая была похожа на сказочный теремок: бревнышко к бревнышку, крыльцо из трех ступенек, резные столбики. С крыши свешивается деревянная кружевная оборка, на самой крыше – деревянная лошадиная голова. Над затейливой дверью – вывеска «Золотинка».
– Давайте остановимся, поедим. Голодная, сил нет. И позавтракать мы не успели, – попросила Натка
– И правда, Алексеич, давай чего-нито сжуем горяченького. А то на этих бутербродах язва вырастет, – Степаныч притормозил возле крыльца. Как раз подле десятка велосипедов, почему-то припаркованных возле столовки.
– Одиннадцать уже, – глянул на часы Зыкин, – ну ладно, только быстро.
Мужики остались покурить на крыльце, Натка с Людмилой пошли вовнутрь на разведку. В небольшом, на четыре столика, зале было тесно. Битком набились хозяева велосипедов. Все как один – чернявые и узкоглазые.
– О, японцев догнали, – сказала Людмила и объяснила не понимающей Натке
– У нас тут команда из Японии пробег затеяла по области в честь жертв сталинизма. Ну, память погибших японских военнопленных так чтят. На теплоходе приплыли, круг на великах дадут по Золотому кольцу, и домой. Они пару недель назад стартовали, наши давали на радио в новостях. Уже возвращаются, наверное.
Журналистки изучали витрину с образцами еды: винегрет, салат из капусты, салат с рисом и крабовыми палочками, котлета по-киевски, голубцы, пельмени, жаркое. Натка сглотнула слюну: после двух дней кусочничания отчаянно захотелось поесть по-домашнему. Она уже прикинула что закажет: винегрет и пельмешки
– Девушка, кто у нас примет заказ? – изловила Людмила замотанную тетку-официантку, которая неслась из зала на кухню.
– Ой, не обслуживаем пока, – отмахнулась официантка, – видите, что твориться? Не успеваем! Через полчаса приходите!
– Какие полчаса? Нам ехать надо, мы журналисты из области – закричала Людмила вслед уже убежавшей тетке. А потом спросила:
– Ну, и что делать будем?
– Ждать. С места не тронусь, пока не поем, – сказала Натка.
– И что тут у них в меню? – вошел в столовую Зыкин и присвистнул, оглядывая битком набитый японцами зал. У него за спиной топтались Бычков и Степаныч.
– Японцы у них в меню на ближайшие полчаса, – мрачно сказала Натка, – нас кормить пока отказываются.
– Ну, не судьба, значит. Поехали, уже двенадцатый час, еще где-нибудь поедим по дороге, – скомандовал Зыкин и вышел из столовой.
– Коль, если я сейчас не поем, я просто никуда не доеду, – сказала Натка в спину Зыкину. Выйти из столовой, она вышла – сил не было дышать аппетитными кухонными ароматами. Но идти в машину не собиралась.
– Никитина, ты опять? – развернулся к ней Зыкин, – ты опять бузишь?
– Коль, ну при чем тут «бузишь»? Я вчера целый день толком не ела. Ты хочешь, чтобы я по дороге свалилась в голодный обморок?
– Я же сказал, поедим где-нибудь еще по дороге! У нас нет времени ждать полчаса!
– По дороге нет ничего до самого Сеймчана, – вполголоса заметил Степаныч, а Бычков сказал
– Я сейчас, – и скрылся за дверью столовки. Повисла напряженная пауза. Зыкин переминался с ноги на ногу и пытался согнать с лица растерянность, моргая и хмуря брови. Натка стояла с устало-упрямым лицом. Есть хотелось так сильно, что аж кружилась голова. Людмила хитренько смотрела то на одного, то на другую и с интересом ожидала продолжения диалога. Степаныч с безразличным видом курил.
– Заходите, они нас покормят, – выглянул из двери Бычков, и Натка развернулась на пятках и затопала в столовку. Прошла за Бычковым к маленькому столику в самом углу, забралась между стеной и столешницей. Рядом уже пристраивалась Людмила. Бычков вежливо посторонился, пропуская японцев – поели уже, уходят. И тоже сел на широкую лавку.
– Ребята, сразу могу подать только три голубца и две котлеты по-киевски. Остальное придется ждать, поели всё, – подошла к ним усталая женщина в белом переднике.
– Могу еще огурцы с помидорами в салат порезать.
– Режьте на пятерых! И несите все, что осталось! И чаю с лимоном! – попросила Натка. Зыкин со Степанычем тоже уже вошли в столовку и, лавируя между хлынувшими к выходу японцами, подошли к столу.
– Слушай, а как ты их уговорил нас накормить? – спросила Натка Бычкова, когда уже сжевала свой голубец – огромный, грамм на триста. Одним наесться – за глаза хватит. И салат смолотила. И запивала всю эту роскошь свежим чаем с лимончиком.
– А сказал, что мы тут у них фильм про Оротукан снимаем. И что если автора не покормить, получится не фильм, а фельетон! – легко, одними глазами, улыбнулся Бычков, и Натка поняла, что впервые видит его улыбку. Нет, ему не тридцатник. Лет тридцать пять-тридцать шесть, наверное.
– Ну, пришла в себя ваша журналистка беременная? – спросила тетка-официантка, подскочив к столику со счетом. Натка поперхнулась чаем и закашлялась. Так вот он что наплел официанткам, паразит!
– Пришла-пришла. Видите, порозовела, – махнул Бычков в сторону пунцовой от кашля Натки, – Сколько там с нас?
Тетка назвала сумму, все скинулись равными долями – ели-то по цене практически одно и то же. И пошли в машину.
– Ты что, вправду, что ли беременная? – по дороге спросил ее вполголоса Зыкин
– Тебе ж тогда нельзя в командировку! И по сопкам, как вчера, лазать нельзя!
– Коль, да не беременная я. Бычков специально наплел теткам, чтобы покормили.
– Ну, Никитина! Опять из меня делаете идиота, – обиделся Зыкин. И промолчал сычом почти все шесть часов, что они ехали до Сеймчана.
**
Про Сеймчан Натка была наслышана. Во-первых, там когда-то жила их, теперь уже бывшая, теле-прима Зоя Лисовская. И много чего про свой поселок рассказывала. Выходило, что место это райское. И Колыма рядом течет, и ягода всякая растет. Даже клубнику люди разводить умудряются. Даже кабачки выращивают! Во-вторых, прошлой зимой Сеймчан чуть не замерз. Мороз за пятьдесят, а котельная поселковая еле теплится – угля нет. В некоторых квартирах вода в батареях замерзла, батареи полопались. Поселок спасали ребята из МЧС, шумиха была во всех областных СМИ. Так что представление о Сеймчане у Натки было смешанное. Эдакий отмороженный рай.
Из окна УАЗа поселок выглядел обыкновенно. Ничего особенного, обычный северный поселок. Двухэтажные дома, оштукатуренные деревяшки. Панельные дома, типовые пятиэтажки. Усть-Омчуг, где она до Магадана жила, примерно такой же. Разве что здесь из окон трубы железные торчат – печки-буржуйки народ понаставил.
– Ты уверен, что нас ждут в администрации? Суббота, все-таки, время уже почти восемь, – осторожно спросила Натка Зыкина. Слабо верилось, что в субботу вечером их будут встречать в администрации.
– Ждут. Я до замглавы вчера дозвонился, по домашнему телефону. Он нам места в гостинице забронировал. И на местное телевидение я позвонил, чтобы лицензии к проверке подготовили. Ждут нас.
Степаныч в последний раз спросил у прохожих, как доехать до районной администрации, и вот уже УАЗик подъехал к серому двухэтажному зданию. Окна-витрины, стеклянные двери, российский триколор над входом. Добрались!
Натка первая выскочила из машины и пулей понеслась в здание. Простыла, что ли, вчера? Два раза просилась остановить по дороге, в третий раз неловко было, терпела. Где тут у них туалет?
– Здравствуйте, где тут у вас туалет? – спросила она худощавую блондинку, которая сидела в глубоком кресле в углу вестибюля.
– Привет, ты что такая заполошная? – повернулась в ее сторону блондинка и показала рукой в сторону туалета.
– Описаюсь сейчас, – доверительно сообщила Натка и понеслась к заветной дверке. Нет, какой все-таки северяне приветливый народ! Видят ее впервые в жизни, а разговаривают, как с родной.
– Ну что, Коль, где нас селят? Тебе ребята уже рассказали? Меня, кстати, Ната зовут, Никитина, – протянула она руку блондинке. Та удивленно переглянулась со своим соседом – он, оказывается, сидел в соседнем кресле. Не заметила с ходу!
– Лена Демьянова. Я журналист местной телестудии. А это – директор нашей телестудии.
– А я журналист магаданского телевидения. А с Николаем и с остальными вы, наверное, уже познакомились.
– Да, познакомились. Ната, вы извините, что я вас так встретила. Я обозналась!
– Да? А что такого, хорошо встретили! С кем меня перепутали?
– Вы очень сильно похожи на одну нашу девушку, на Иру Сёмину. Просто одно лицо. Я думала, это она.
– А я думала, как меня хорошо в Сеймчане встречают! Прямо как родную! – рассмеялась Натка, – Коль, где нас селят-то? – повернулась Натка к Зыкину. Тот выглядел совершенно потерянным.
– Не знаю. Заму этому, по ЖКХ который, звоню домой, не отвечает никто.
– Пал Палычу? Так он, наверное, уехал на выходные. Я утром видела, как он снаряжение собирал в машину, лодку грузил. Он же рыбак у нас! – вмешалась Лена
– И где нам теперь жить? – спросила у нее Натка – Гостиница тут есть какая-нибудь?
– Есть! Вы ее как раз проезжать должны были. Только она не очень хорошая, для водителей-дальнобойщиков. Обычно наши начальство селят где-то еще, но я не знаю где!
– Поедем ночевать к дальнобойщикам, – решила Натка и скомандовала растерянному Зыкину
– Коль, поехали уже! Переночуем по-простому, не баре!
Действительно, не баре. Гостиница была – проще некуда. Коридор, по обе стороны – комнатки. С одной стороны коридора – кухня. Напротив – умывальник, один, общий. В углу отгорожен душевой отсек. Туалет тоже общий, по одной стене – писсуары, по другой – кабинки. Отделяются только стенками, дверок нет. Девчонка-дежурная, когда их селила, сразу предупредила – гостиница для водителей, рассчитана только на мужчин. Но сейчас водителей пока нет, а между собой они, наверное, договорятся. Спросила, кто у них главный, и поселила Зыкина в одноместный номер. Остальных – по двое в разные номера. Денег слупила – в Магадане приличные номера в гостинице столько стоят.
– Слушай, я знаю, почему этот Пал Палыч нас в эту вонючую ночлежку засунул, – сказала Натка Людмиле, покачиваясь на своей кровати. Кровать была – как привет из студенческой молодости. Металлическая, с панцирной сеткой.
– Он на нашей группе план по доходам выполняет. Нет, ну правда. Видела, что на вывеске у входа написано? Что гостиница в ведомстве ЖКХ. А Пал Палыч у них как раз за ЖКХ отвечает. А тут сразу пятеро. И с наличными деньгами! Уедем, этой девчонке сразу зарплату смогут выплатить!
– Или мстит в нашем лице всем магаданским журналистам, – выдвинула свою версию Людмила. Она попробовала по очереди все оставшиеся три кровати, выбрала ту, что напротив наткиной и завалилась поверх покрывала.
– Его же зимой замордовали с этим ЧП. Стрелочника из него делали, вроде он плохо работает, оттого и поселок мерзнет. Вот и засунул нас в эту дыру от обиды!
– Слушай, а как же мы с удобствами разбираться будем? Тут же настежь все. Или мы на мужиков наткнемся, или они на нас, – этот вопрос волновал Натку больше всего. Ни малейшего желания наткнуться ночью на писающего Зыкина. Или Бычкова.
– Не знаю. Давай звуковые сигналы будем подавать. Надо договориться с мужиками. Пусть подходят к туалету и орут: есть кто-нибудь? А кто есть, пусть отвечает!
– А кто тут есть? – прорепетировала Натка и пожаловалась – есть очень хочется! Сюда бы тот, утренний, голубец!
– Не напоминай, – откликнулась Людмила. – Столовку мы, даже если она и есть, в эту пору не отыщем. А если и отыщем, вряд ли она работает. Давай соображать, что можно постряпать. У меня быстрая лапша есть, и сырок плавленый остался.
– А у меня три карамелины и полсвязки оротуканских сушек. Слушай, может быть, супчик сварим? Из рыбной консервы? С мужиками скооперируемся, отправим их в магазин и сварим по-быстрому. Кухня здесь есть, кастрюлю у девушки попросим. Чашку с ложкой я с собой взяла. Если что, по очереди похлебаем! В кружки нальем!
– Давай, – воодушевилась Людмила, встала с кровати, высунулась в коридор и заголосила
– Мужчины, айда к нам в комнату, посовещаться надо!
– Чего шумишь? – высунулся из соседней двери Степаныч
– Степаныч, ты голодный?
– Ну, голодный.
– Супчика горячего хочешь?
– Ну, хочу.
– А остальные мужчины хотят?
– Наверное. Ты хочешь? – спросил Степаныч, повернувшись в комнату, – Серега хочет.
– Тогда у нас с Наткой предложение. Скидываемся, вы идете в магазин, мы готовим ужин.
Согласны? Тогда айда к нам в комнату, будем меню составлять. И Зыкина ведите.
– Зачем меня вести? Я и сам дойти могу, – показался Коля из санузла, поправляя ремень на брюках. – Слушайте, тут в туалете ничего не запирается, все открыто. Надо нам как-то договориться, чтобы друг друга не смущать.
– А это второй пункт на повестке дня, заходите, – пригласила Людмила, и Зыкин вошел в номер к женщинам.
– Да, небогато у них тут, – резюмировал он, бегло оглядев четыре кровати под блекло-розовыми простецкими покрывалами и колченогий, местами все еще полированный, стол у стены. На столе – треснутый телефон, трубка перемотана черной изолентой.
– Зато просторно у вас. В моем одноместном только кровать и письменный стол поместились. И зеркала нет, – пригладил Коля свои серые волосы перед мутноватым зеркалом, висевшим над столом.
– Так что вы решили? – спросил Зыкин, когда Степаныч с Бычковым тоже уже вошли в комнату и сели на свободную кровать у окна.
– Мы решили приготовить ужин, – ответила Натка.
– Кухня у них тут есть, посуда наверняка найдется. Мы с Людмилой решили сварить суп из рыбной консервы. Нужно купит две банки какой-нибудь скумбрии, только без томата, рису полкило, луковицу и пару картофелин.
– А, может, картошечки еще пожарите? На сале? Я взял шматок? – предложил Степаныч.
– Может, и пожарим. Если кто-нибудь из вас почистить поможет. Ну что, делаем ужин?
Мужчины переглянулись, и Зыкин махнул рукой, как бы решившись
– Делаем! Говори, что купить надо.
– Так, рису полкило, если картошку жарим, то два… нет, три кило картошки, полкило лука и две банки какой-нибудь рыбной консервы в масле, – стала перечислять Натка
– Может, запишешь все? А то мы так забудем что-нибудь, – попросил Бычков.
– Да что тут забывать! Картошка, лук, консервы!
– Ты про рис забыла, – сказал Бычков.
– Ну ладно, ладно! Пишу!
Натка выдрала листок из блокнота и стала записывать покупки в столбик.
– Мужчины, давайте еще решим, как туалетом пользоваться, – сказала Людмила. – У меня предложение делать это громко.
– Не понял? – не понял Степаныч
– Пусть тот, кто в туалете и тот, кто снаружи подают друг другу сигналы.
– Люд, тогда вам с Наткой нужно другой суп варить. Гороховый! – развеселился Степаныч.
– Степаныч, ну что ты смеешься! Я серьезно говорю! Мне совсем не хочется, чтобы кто-нибудь из вас на меня в туалете налетел!
– Ладно, ладно! Не шуми! Говори, какие сигналы подавать!
– Такие! Пусть, тот, кто подходит, спрашивает, есть ли кто. А если кто есть, пусть отвечает.
– А, может, лучше песню петь? «Где же ты, моя любимая? Выходи скорей!». Или: «Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше! Только утро заалеет у ворот!» – продолжал резвиться Степаныч.
– Степаныч, ты все какие-то песни старинные предлагаешь, их и не знает никто. Можешь петь, если душа требует, – Натка закончила список, быстро пробежала глазами
– Скажи лучше, к чаю будем чего-нибудь брать, или по сусекам поскребем?
– Будем, – кивнул Степаныч, – на месте сообразим. Ну что, Серега, потопали в магазин, а Алексеичу оставим картошку чистить?
Зыкин вскинулся было возразить, потом посмотрел на веселые лица вокруг и сдался
– Опять тут все, кроме меня, командуют. Ладно, идите в магазин. Где-то я его рядом видел…
Зыкин подошел к окну и попытался что-нибудь разглядеть сквозь мелкую антикамариную сетку. По сетке ползали несколько крупных комаров
Глава16
Комар зазвенел над ухом, и Натка приготовилась. Сейчас сядет, и она его… Куда сел комар, Натка не почувствовала, только по уколу поняла – на лоб, и расплющила злодея звонким шлепком. Смахнула, и над ухом зазвенели еще два кровососа. И рука стала зудеть. Присмотрелась в свете белой ночи – так и есть, набухает шишка от укуса. Очередная.
– Что же это такое твориться-то, – заворчала на соседней кровати Людмила. – Комары зажрали просто. Под одеялом, гады, летают! Ты не спишь?
– Уже нет.
Не спала она уже минут двадцать. Сначала все слушала сквозь сон комариное зудение и пыталась спрятаться от них под одеялом, подоткнув его под себя со всех сторон. Потом, когда комары стали звенеть и кусать даже в душной темноте одеяла, не выдержала и начала лупить гадов. После нескольких минут такой зарядки сон пропал окончательно. Людмила возилась и, судя по запаху, натиралась антикомариной мазью.
– Люд, у тебя часы близко?
– Два часа всего! Слушай, ты не очень шуми, я попытаюсь еще поспать. Ладно?
– Ладно.
Так, всего-то час и поспали. Посидели они вечером хорошо, душевно. Засиделись почти до часу ночи. Хотя какая ночь в июне? Белая, светло как днем, время не угадаешь. Суп, правда, варить передумали – мужики, балбесы, купили две банки шпрот. Какой суп со шпротами? Написала же им: рыба в масле. А они: а шпроты что, не в масле, что ли? Ну ничего, Натка сделала свою фирменную картошечку-размазню. Покрошила картошку и лук кубиками, лук чуть обжарила на растопленном сале (дома она это на сливочном масле делает), потом всыпала картошку, все на медленный огонь и под крышкой тушить полчаса. Лаврушка, соль и перец на кухне были, так что получилось все почти по рецепту. Вкусно получилось, и со шпротами хорошо сочетается. Бычков еще сверх списка тортик купил вафельный, Степаныч чекушку приволок. Выпили по чуть-чуть, хоть согрелись. А то с вечера похолодало, гостиница совсем стылая. Холоднее, чем на улице.
«А Зыкин, видимо, совсем в завязке. Водки даже глоточка не сделал, все чай дул да тортик наворачивал. Выпил свою норму, говорит. Расслабился Коля, привык к ним. Картошку как ловко чистит, наловчился, видать, холостяк. Перестал в командира играть, слава Богу. Правильно она напросилась с ним завтра на вышку ехать. Пусть Бычков поселок сверху поснимает. Да и сюжет сделают про связистов, все в копилочку. Вот сволочь!»
Натка дернулась от резкого укола и хлопнула себя под коленку. «Вот сволочь комариная, цапнула в самое чувствительное место», думала она, скатывая комариный трупик между пальцами. Что же это за звери здесь такие, ни сетка на окне, ни одеяло, ни одежда им не мешает! Все равно жрут! Нет, так спать невозможно.
Натка выбралась из-под одеяла, сунула ноги в кроссовки – казенная постель оказалась сырой и стылой, поэтому спать они с Людмилой легли одетыми, в свитерах и спортивных штанах. Подошла к окну и ахнула: сетка между рамами кишмя кишела крылатыми тварями. Они просто сидели друг на друге плотным серым слоем и искали малейшие щели, чтобы пролезть в окно. Впрочем, долго искать и не требовалось – внизу слева сетка слегка отошла от рамы, и в эту дырочку шеренгами просачивались насекомые. А потом уже ныряли сквозь щелястую раму в комнату. А как же они под одеяло-то забираются? Натка вернулась к кровати, села и поняла. Матрас на сетке узкий, под тяжестью тела сетка растягивается, с боков очень даже крупные ячейки получаются. Все одеялом не заткнешь, комары, добро пожаловать!
Ну дыра, ну дыра! За постой три цены взяли, кастрюлю с тарелками вчера после скандала выдали – мол, за отдельную плату. Отстала девочка-дежурная только после того, как Людмила пригрозила по радио об их ночлежке рассказать с описанием всех прелестей быта. Комаров, судя по всему, просто прикормили. Еще и туалет с причудами. Кстати о туалете, а не сбегать ли, раз все равно спать не дают?
В коридоре неожиданно оказалось темно. Видно, дежурная из экономии повыключала лампы. А где нашаривать эти выключатели? Кто бы рассказал! Впрочем, туалет справа, вон, возле окошка в конце коридора. Там посветлее, и выключатель прямо у входа.
До конца коридора Натка дотопала без приключений, щелкнула выключателем. В умывальнике свет загорелся, а в туалете нет. Ну и ладно, там окна есть, светло.
Натка заспешила, пересекая умывальник – нет, она точно простыла, раз так приспичивает – и на скорости влетела в туалет, заранее выбирая кабинку. Вон в ту, слева, у окна!
– Нат, а песню спеть? – от негромкого голоса справа Натка аж споткнулась и схватилась за ёкнувшее сердце
– Бычков! Так ведь инфаркт получить можно! Ты что тут делаешь?
– Ну как тебе сказать? Гуляю! Комары спать не дают, поэтому я решил устроить засаду на женщин. Видишь, повезло!
– Да ну тебя, – засмеялась Натка, – иди в умывальник засадничать, освобождай территорию.
Бычков вышел, и Натка не спеша пошла к облюбованой кабинке. Вот напугал, аж писать расхотелось!
Когда вышла, в умывальнике Бычкова не было. В коридоре тоже не было. Ушел. А жаль, все равно не спится, поговорили бы. Пойти, что ли на кухню, чаю попить?
Бычков был на кухне. Две чашки на столе свесили веревочки чайных пакетиков. Электрочайник уже закипал.
– Садись, – кивнул Бычков в сторону стола. Натка села
– А как ты догадался, что я чаю хочу?
– А чем тут еще ночью заниматься? Спать комары все равно не дают.
– Тебе тоже? У меня аж под одеялом летают. Я к окну подошла – мама дорогая! Серый ковер из комаров!
– Да и у нас в номере комаров – как на болоте. Степаныч дрыхнет, мазью обмазался, и хоть бы хны. А у меня от этой мази голова аллергия.
Бычков разлил кипяток по чашкам и посмотрел на коробочку из-под тортика. Там сиротливо жался один кусочек. Кто-то постеснялся доесть.
– Хочешь?
– Нет, я по ночам не ем, – отмахнулась Натка, и Бычков не стал настаивать, подхватил торт и захрустел вафлями.
– Слушай, Сергей, я тебя все спросить хотела… Ты откуда вообще взялся?
– От мамы с папой.
– Нет, я серьезно. Тебе сколько лет? Лет тридцать пять?
– Тридцать семь.
– Ты кем раньше работал, до студии?
– Грузчиком
– Что, серьезно, что ли? Что-то не верится!
– Тогда почтальоном!
– Лезу не в своё дело, да? Извини, но я очень переживаю, как у тебя получится съёмка.
Ну согласись, что не зря. Тебе тридцать семь, ты откуда-то приходишь на студию, совершенно без опыта, устраиваешься оператором и через месяц работы…
– Через два
– Ну, через два, тебя отправляют в командировку. А вдруг ты не справишься?
– Нат, расслабься. Я справлюсь, я справляюсь.
– Правда? Ты извини, что я тебя достаю, но я впервые в такой ситуации. С мужем проблемы, Степнову уволили, Прянишников мне каверзы всякие строит. В командировку эту запихнул. Я в командировки раньше только с Сомовым ездила, готовилась заранее. А тут сплошной экспромт, и я даже не уверена, что все получается как надо. У меня, наверное, паранойя.
– Все в порядке, у нас с тобой отличные кадры! Я все отснятое потом на камере просматриваю. Ты просто доверься мне, и все.
– Да? – Натка внимательно посмотрела на Бычкова и хихикнула
– Ты чего?
– Вспомнила, как в туалете на тебя налетела. Я так же с мужем своим познакомилась, в туалете. Полное дежавю!
«Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов», – вдруг заголосил в коридоре Степаныч. Бычков и Натка переглянулись и захохотали в голос. Разбудили-таки комары мужика!
– Слушай, а почему все-таки тебя послали? – вернулась Натка к наболевшему
– А сам напросился. Мужики все отбрыкивались от командировки. С тобой, говорят, ни выпить, ни расслабиться. Сомов еще хотел ехать, но Ежов сказал, что Прянишников распорядился его к «Курсиву» прикрепить. У Сомова теперь вся неделя со съемками вперед расписана.
– Не жалеешь, что поехал?
– Не-а. Уж лучше по области кататься, чем ждать, пока на съемку черте с кем отправят. Вон, с новенькой этой, Латой, к фермеру мотался – умучился. Она ни вопрос толком задать не может, ни ответ до конца выслушать. Да еще решила непременно в кадре что-нибудь сказать. Заикалась, сбивалась, слова забывала – двенадцать дублей делать пришлось. Сорок минут съемки у меня тогда получилось, а сюжет вышел на минуту. И без этой пигалицы в кадре. Чего ради, спрашивается, я камеру на себе таскал?
–Точно-точно, – покивала Натка, – девчонкой еще заниматься надо, а Кеша экспериментирует, на серьезные сюжеты посылает. А меня будто испытывает, взорвусь, или нет. Премии, вон, лишил, припозорить задумал с этим решением худсовета…
– Да, очень жаль, что Степнову «ушли», она профессионал, каких поискать. А Иннокентия, похоже, немного переклинило от резкого взлета в карьере.
– Да и плевать на него, я как дед этот, Василич, теперь жить буду. Как он там говорил? «Коль Фортуна встала задом, разверни ее фасадом?» Ну, вот уже и разворачивается. Прянишников там, в Магадане, под дождем мокнет – судя по прогнозу, льет до сих пор. А мы здесь лету радуемся. Вот так! – зевнула Натка. – Ой, спать как хочется, куда бы комаров деть…
– У меня репеллент есть, хочешь, обрызгаю?
– Ты же сказал, что у тебя аллергия?
– На мазь аллергия, на реппелент нет. Подожди.
Бычков вышел из кухни и вскоре вернулся с высоким темно-зеленым баллончиком.
– На дезодорант похоже! – сказала Натка
– Закрывай глаза!
Она закрыла и ощутила как в лицо летит мелкая водяная пыль
**
Нет, ну что за наказание с этим Сеймчаном! Даже дождь здесь не дождь, а пыль водяная. Натка вытерла мокрое лицо, попросила.
– Сереж, сними потом адресный план станции, – и отчаянно, до хруста в ушах зевнула. Нет, этот Бычков точно уникум. Спал ведь не больше, чем она, а хоть бы хны. Свежий, как огурец, носится с камерой, как будто выспался.
Поспать ночью удалось еще часа три. Потом Натка проснулась от того, что комары ползали по лицу. Видимо, средство переставало работать. И комары набирались смелости отведать ее кровушки с приправой из антикомарина. Так что с шести утра она уже гуляла по гостинице, опять распивала чаи и еле дождалась восьми часов, когда проснулся Зыкин – свежий, румяный. Оказывается, в его номере, с подветренной стороны, не было ни комарика.
Бычков, скрытый вместе с камерой под клеенчатым навесом, снимал поселок. С макушки сопки Сеймчан смотрелся не очень впечатляюще. Так, ряды домиков-кубиков вперемешку с деревьями-веточками. А там, где панельных пятиэтажек понастроили, так и вовсе одни дома. Интересно, почему везде одно и то же? И в Усть-Омчуге, и в Оротукане, и здесь старые дома, построенные лет тридцать-сорок назад, в зелени утопают. А «улучшенные» новостройки – посреди пустынных дворов торчат. И дело вовсе не в том, что возле старых домов деревья вырасти успевают – здесь, на Севере, они очень медленно растут, раз в десять медленнее, чем на материке. За тридцать лет только-только в руку толщиной и вырастут. А возле старых домов деревья вполне солидные, сберегли их, видимо. А после пофигу, что ли, строителям стало, что вырубали все подряд?
Впрочем, на фоне зарослей вокруг поселка жилые проплешины смотрелись не очень огорчительно. И даже не очень портили вид. Почти сразу за поселком давала излучину река Колыма, сверху было заметно, как по реке ползут два теплоходика. Слева и справа от Натки вздымались сопки, волнами, одна за другой. Над сопками, кое-где цепляясь за макушки, низко висело серое небо. Натка повыше задвинула молнию ветровки и зябко повела плечами. Так, еще два сюжета есть. Со связистами, как они телевидение несут в каждый дом и про поселок, как он живет после зимнего ЧП. Надо только в поселке домики поснимать, как из окон квартир трубы торчат от буржуек.
– Сереж, можно я с тобой по поселку ходить не буду? Сил просто нет никаких! Давай ты без меня снимешь. Нужны люди, дома, окна, антенны. Ладно? – попросила она Бычкова уже в машине. Сил не было совершенно, хотелось спать.
– Ладно. Ты сейчас куда?
– В гостиницу пойду.
Зыкин высадил их с Бычковым возле вчерашней администрации, а сам поехал на телестудию лицензию проверять. Место было удобным. До дворов с пятиэтажками рукой подать, людей ходит предостаточно. И вон универмаг какой-то виднеется. Пойти, что ли посмотреть, чем магазины местные торгуют?
– И каким это ветром к нам девушку такую надуло? Ты чё так вырядилась-то? – громко спросила ее из-за прилавка одна из продавщиц. Натка глянула на женщин рассеянным взглядом – что тут ответишь? И пошла разглядывать барахло на вешалках. Может, блузка какая попадется приличная.
«Нормально вырядилась: джинсы, кроссовки, куртка-ветровка, серая толстовка с красно-черной надписью. Как еще в командировку-то ездить? На каблуках и в мини-юбке, что ли? Нет, они тут, в Сеймчане, странные какие-то. Может, последствия суровой зимы сказались?» – думала Натка, перебирая плечики с китайскими кофточками из ангорки. Ну и цвета, один другого ядовитее!
– Слушай, это не она. Нет, ну правда, не Ирка это. Блин, как не удобно-то! – зашептались продавщицы, и Натка подняла на них взгляд
– Что, так похожа, да?
– Ой, девушка, извините. Мы думали, это Ирка Сёмина. Удивились, что за одежда на ней. Она ж только у нас покупает, а мы таких курток не завозили!
– Я не Сёмина, я Никитина. А с вашей Сёминой пойду-ка я знакомиться. Вы меня просто заинтриговали.
– Алло, Ирина? Я Наталья Никитина с магаданского телевидения. Мне ваш телефон Лена Демьянова дала, – говорила Натка через несколько минут в обмотанную изолентой трубку. Кроме как из гостиницы позвонить было неоткуда.
– Ира, мне уже несколько человек в поселке сказали, что мы с вами очень похожи. Давайте встретимся через пару часов и снимем про это сюжет!
– Ой, вы знаете, вряд ли получится. Мы в отпуск уезжаем на материк, через четыре часа автобус в Магадан. Я сейчас вещи вовсю пакую, времени нет совсем! – голос в трубке звучал скованно и несколько отстраненно. Девушке явно было не до нее.
Да, в отпуск выбраться – это серьезно. Дорогу оплачивают раз в два года, отпуск северянам дают двухмесячный. Получается, месяца на четыре ее двойница уезжает. Ах, как жаль! И что бы ей вчера не позвонить, с утра бы лучше ее снимала, чем этих связистов! И Бычкова сейчас где искать?
– Ир, ну давайте просто так встретимся. Очень посмотреть на своего двойника хочется!
– И мне хочется. А приходите к школе искусств. Знаете где администрация? Ну вот, левее пройдете и по широкой бетонке минут пять. Увидите темное бревенчатое здание – это наша школа. Я как раз сейчас туда иду по делу, минут через двадцать там буду. Подходите!
Местная школа искусств нашлась быстро. Действительно, темное бревенчатое здание. Наличники на окнах и над дверью – резные. Вокруг цветут кусты шиповника. Если бы еще солнышко выглянуло, совсем сказочно было бы, терем-теремок. А так, под серым небом, которое уже начало брызгать мелким дождичком, сказка получалась грустной. Натка спряталась от водяной пыли под навесом крыльца и гадала, глядя на широкую бетонную дорогу, зажатую по сторонам кусочками дикого леса, придет Ирина, или дождя испугается.
– Здравствуйте, вы Наталья? – женщина с девочкой лет восьми вышли из-за дома, совсем не с той стороны, что ждала Натка.
– Да, а вы Ирина? – впрочем, можно было и не спрашивать. Натка и Ирина буквально впились взглядом в лица друг друга. Ну, похожи. Обе одного роста, фигуры одинаковые – плечи покатые, талии узкие, бедра круглые. Ирина, пожалуй, чуть полнее будет. Одинаковый овал лица, острый, чуть вздернутый нос, небольшой рот (верхняя губа аккуратными уголками, нижняя – круглой пухлявинкой). Волосы темные. Только Натка свои подкрашивает в каштановый цвет, а Ирина – красным деревом. Стрижки немного разные, хотя длина у обеих по плечи. Глаза… Глаза тоже разные. У Натки светло-карие, чайные. У Ирины скорее зеленые. И меньше. И ближе посажены. Похожи сильно, это точно. Но вовсе не как две капли воды!
– Ирин, а вы когда возвращаетесь из отпуска? Может, зайдете на студию по возвращению? – спросила Натка, молниеносно оценив двойницу. Все-таки мог бы получиться хороший сюжет!
– В начале октября возвращаемся. Из аэропорта сразу сюда. Я Магадан не знаю совсем, да и неудобно будет мотаться с ребенком и багажом, – отказалась Ирина.
– Жаль. Я-то в Сеймчан в ближайшем будущем точно не выберусь. А тебя как зовут? – спросила Натка девочку, которая тоже внимательно ее разглядывала.
– Настя.
– Ну что, Настя, сильно мы с мамой твоей похожи?
– Не-а! Я шла, боялась, что вдруг вас перепутаю! Не перепутаю! Мамочка совсем другая, – прижалась девочка к матери, и та засмеялась, ласково потрепав девочку по тугим белым косичкам.
– Сколько ей лет? – спросила Натка
– Восемь.
– А вам?
– Двадцать восемь! Я рано ее родила, еще студенткой – пояснила Ирина, – и правильно сделала. Потом жизнь так закрутила – не знаю, решилась бы. Сейчас муж на второго уговаривает. Не знаю даже, если опять такая зима будет, трудно с младенцем придется… Посмотрим в отпуске, как Бог даст. Ну ладно, Наталья, интересно было познакомиться, мне пора.
– Подождите, Ира, еще одно. Может, у нас предки общие? У меня мама с Урала, папа с Поволжья. Ваши не из тех краев?
– Нет! Мои оба из Подмосковья. Просто такая получилась игра природы. Забавно, – улыбнулась Ирина, попрощалась и, держа дочку за руку, пошла прочь. Теперь уже по бетонке. Девочка сначала несколько раз оглянулась на Натку, а потом освободила руку и заскакала рядом с матерью, высоко подбрасывая коленки тонких ножек и веревочки тугих косичек.
**
«Забавная какая девочка. А Ирина эта странная. И дикая какая-то. Интересно, как она все успела? И институт окончить, и девочку родить?» Натка постоянно сбивалась с мысли, потому что приходилось идти быстро по малознакомой местности под дождем. Мелкая дождевая пыль за какие-то полчаса окрепла и превратилась в нудный моросящий дождик, обещая со временем слиться в более серьезные капли. Или струи.
Да, плохо встретил их поселок. С самого начала как не заладилось, так и пошло все один к одному. Ни выспаться, ни поработать. Бычкову сейчас под дождем какая съемка?
Натка влетела в дверь гостиницы и повела плечами, стряхивая с куртки лишнюю влагу. Зря старалась – мелкие капли пропитали плащёвку, плечи и воротник были мокрыми. Скорее раздеваться, греться и сушиться!
– Вы за вторые сутки когда платить будете? – перехватила Натку в дверях девочка-дежурная. Та же, что и вчера, или другая? Вроде другая, не разберешь. Такой же белый халат и белая косынка на голове. И чего это они одеваются, как санитарки в больнице?
– Какие вторые сутки? Мы еще и суток здесь не прожили, – удивилась Натка.
– Начиная с двенадцати ноль-ноль, идут вторые сутки пребывания. Уже двенадцать тридцать.
– Так, девушка,– начала закипать Натка, – вы хотите сказать, что, содрав с нас за эту Богом забытую ночлежку столько, что хватило бы поселиться в люксе гостиницы «Магадан», вы считаете, что мы вам что-то недоплатили? По-моему, вы обнаглели. Так, быстренько скажите мне фамилию, имя, отчество начальника гостиницы! Или нет, напишу прямо Филлипову, вашему замглавы, заявление. И сюжетик сделаю про ваш замечательный отель. Оператор мой не пришел еще? Ну, вот сейчас придет, интервью мне давать будете. Расскажете, почему комната на четыре облезлых койки в бараке с общим туалетом и комарами ростом с крысу стоит как ваши ползарплаты!
– Но у меня распоряжение! Положение о гостинице!
– Вслух прочтете! У вас там что, написано, что это отель «Хилтон»? Девушка, я понимаю, что вам несказанно повезло – сразу пять постояльцев впервые за полгода…
– Ну почему? У нас водители в марте останавливались, когда уголь возили…
– Значит, впервые за квартал. Но нельзя же заставлять нас заплатить за содержание этой ночлежки на полгода вперед! Совесть-то имейте!
– Ладно, – сдалась дежурная. Видно, не ожидала такого отпора. – До восемнадцати ноль-ноль можете не платить. Но если вы останетесь в гостинице после восемнадцати ноль-ноль…
– Честное пионерское, не останемся, – пообещала Натка и пошла к себе в комнату. Открыла дверь, скинула промокшую куртку на крючок у двери, подошла к зеркалу причесать подмокшие волосы и замерла. Ёлки-палки, а ведь и вправду похожи они с Ирой Сёминой. Просто одно лицо.
Натка завалилась на свою кровать и почувствовала, как на нее наваливается усталость и апатия. Противная бессонная ночь. Противный неприветливый Сеймчан. Противная тоскливая жизнь. Противный подлец Генка. Ушел из ее жизни, будто пыль с обуви отряхнул. Противный гад Прянишников. Запутался в своих комплексах, решил за ее счет самоутвердиться. Всё плохо! Всё!
«Стоп, девушка, ты чего это расклеилась? Последние силы на борьбу с дежурной за торжество справедливости, что ли, потратила?» – остановила Натка тоскливый поток мыслей. Задумалась, и поняла, откуда ветер дует. Из головы не выходила двойница Ирина и ее девочка. Если бы не тот случай с выкидышем, у нее бы уже была такая дочка… Нет, не такая, постарше. Кстати, она старше Ирины на шесть лет, а их путают. Значит, хорошо выглядишь, девушка, улыбнулась себе Натка. И все еще у тебя «спереди». Что ей там экстрасенс Мария Ефимовна говорила? Все суета, все образуется? Ну и нечего тут нюни распускать.
В дверь постучали
– Да! – разрешила войти Натка и села на кровати. В комнату вошел Бычков.
– Слушай, ты не знаешь, что с нашей дежурной происходит? Увидала меня с камерой, пискнула и в комнатку свою сбежала? – спросил он
– Знаю. Она хотела, чтобы мы заплатили еще столько же за пребывание в этом великолепии. Я сказала, что только после того, как она даст интервью о достопримечательностях их отеля.
– Жестоко. Слушай, я пока снимал, с мужичком одним разговорился, водителем. Оказывается, тут в десяти километрах еще гостиница есть, чуть в стороне от трассы, мы ее проскочили. Частное заведение, кормят, говорит, хорошо и тепло там, и чисто. Вот, я телефон записал, может, позвоним, договоримся?
– Попробуем. А как ты снимал в такой дождь?
– Я до дождя успел. И пленка же у меня с собой, укрыл камеру.
– Всем привет! Ну и погодка, догнал нас дождик! Неужто теперь все время такая погода будет? – в комнату вошла грузная промокшая Людмила. – Бесполезный день. Бестолковый. Все начальство отдыхает, поговорить не с кем. Народ на улицах только и жалуется на тяжелую жизнь. Ничего путного не записала. А у вас какие новости?
– Если остаемся здесь после восемнадцати ноль-ноль, платим еще столько же, – сообщила Натка.
– Что? Чтобы меня за мои же деньги опять всю ночь комары жрали? Да никогда! Переселяться надо! Мне тут бабульки на улице сказали, что где-то недалеко частная гостиница есть
– Да, Сережа тоже разузнал, даже телефон раздобыл. Ну что, сейчас звоним, или Зыкина дожидаемся? А то вдруг опять обидится, что без него все решили?
– Что без меня решили? – спросил Зыкин, постучавшись в дверь и всунувшись после дружного женского «войдите». Следом подтянулся Степаныч.
– Коль, мы решили, что вторую ночь здесь не выживем. Комары доедят все, что осталось, – объяснила Натка. – Мы переселяться хотим.
– Да? А куда переселяться?
– Тут частная гостиница есть, вот телефон. Позвонишь, договоришься?
– А надо? Может, еще ночь перекантуемся, а утром в Ягодное поедем?
– Коль, если мы останемся здесь еще на ночь, до конца командировки я не доживу, – сказала Натка и громко чихнула. – Видишь, простыла уже, а здесь даже согреться негде, сырое все!
– Ладно, – сдался Зыкин и набрал заветный номер.
– Здравствуйте, это гостиница? Скажите, а какие у вас номера? А одноместные есть? А сколько стоит? А где вы находитесь? Мы сейчас подъедем к вам. Пятеро. Спасибо. – Коля положил трубку и скорбно посмотрел на Натку – нет у них мест на пятерых. Только два места осталось. Придется здесь терпеть.
– Что же за невезуха такая, – Натка в раздражении перелистнула – т-р-р- между пальцами – книжечку местного телефонного справочника. Книжечка вырвалась из рук и раскрылась на столе разворотом желтоватой бумаги. «Совхоз «Сеймчанский» прочитала Натка, и её осенило
– Здравствуйте, – сказала она в трубку, набрав номер, – вас с магаданского телевидения беспокоят. Мы в районе в командировке и хотим заехать к вам снять сюжет про совхоз. Не могли бы вы соединить меня с директором? А с его замом? Все на полях? А с кем-нибудь кто мог бы решить наш вопрос? Что за вопрос? Нам нужно переночевать у вас в совхозе, одну ночь всего! Спасибо!
– Ну? – спросила Людмила с надеждой в голосе
– Поехали. Поселят без проблем. Нужно только в контору успеть до семи. Собираемся! – и осеклась, взглянув на Зыкина. Опять будет дуться, что она командует! Но Зыкин не возражал.
**
– Степаныч, что случилось? – повернулся Зыкин к водителю. Тот притормаживал и выводил машину на обочину.
– Да машину что-то повело. Колесо, что ли пробили? Точно, правое заднее спустило. Надо менять, – сообщил он, выйдя из УАЗа.
Народ стал выбраться из машины.
– Это надолго? – спросила Натка, хотя могла бы и не спрашивать. Судя по обстоятельности, с которой Степаныч вытаскивал и раскладывал на обочине инструменты, дело было минимум на час.
– Часа на полтора, – подтвердил ее расчеты Степаныч.
– Тогда я пока погуляю, – махнула Натка в сторону леска. Даже не леска, а поросли молодых лиственниц, стоящих живописными группками и у обочины, и ниже по склону.
– Погудите, если что! – и она стала спускаться вниз.
– Ната, подожди, я с тобой, – подхватилась Людмила и тоже потрусила по склону, догнала Натку и потопала рядом, иногда взмахивая руками, чтобы удержать равновесие.
Вчерашнее ненастье и тучки остались в Сеймчане, и погода сегодня опять радовала. Голубое небо, ласковое солнце, теплый ветер разогнал возможных комаров. Метрах в пятнадцати ниже дороги лиственницы сгрудились тесной стенкой, однако меж стволов было видно, что позади этой стенки – полянка. Полянка оказалась очень уютной – ровная, чистая, покрытая свежей травой и прошлогодней хвоей. И залитая солнцем!
– Ой, как здесь здорово! Давай, посидим! – Натка сняла с себя куртку и кинула ее на землю. Сверху постелила свитер, села, обхватив колени руками, и подставила солнцу лицо.
– Я так давно не загорала!
– Ну так и загорай, кто тебе мешает-то, – сказала Людмила. Она обстоятельно устраивалась по соседству. Попинала какие-то веточки и камешки, застелила расчищенное место сначала своей кожаной курткой, потом кофтой-«олимпийкой», оставшись в футболке с коротким рукавом. Потом уселась, разулась, закатала штанины до колен и откинулась на руки, тоже подставив солнцу лицо, декольте, голые руки и ноги.
Натка тоже разулась и закатала штанины джинсов и рукава водолазки. Посидела так немного – солнце пригревало как следует, – и решила позагорать по-настоящему. Стянула водолазку, оставшись в бежевом хлопковом лифчике в трогательный коричневый цветочек – в Москве купила комплект, и стильно, и грудь дышит, и не сдавливает нигде. Штаны расстегнула и пояс тоже подкатила, открывая спину пониже, почти до самых ягодиц. И улеглась на живот, голова вверх по склону, ноги – вниз, положив лоб на руки и подставляя солнцу максимально возможную площадь своего тела.
Господи, какая благодать! Кожа, казалось, впитывала солнце каждой своей клеточкой. Как же, оказывается, она по нему стосковалась! В Москве солнце видела-не видела – не поняла с этой сессией. Натка вообще была солнечным человеком. То ли то, что в Средней Азии выросла сказывалось, то ли звезды в её гороскопе так стояли, но стоило небу затянуться тучами, как ее будто от розетки отключали. Будто гасили в ней маленькую лампочку, затыкали искристый гейзер, который делал ее живой, веселой, быстрой, непредсказуемой. А зимой Натка и вовсе впадала в какой-то мозговой анабиоз, и то, что летом, под солнцем, у нее получалось легко, само собой, как дыхание, в холодные месяцы делалось с напряжением и усилием, как подъем в гору. И надо же судьбе так распорядиться, что при всей своей любви к теплу и солнцу Натка сначала оказалась в Сибири, а теперь и вовсе – на Крайнем севере.
Мысли в разомлевшей голове текли вялые и благостные. Удачно она вчера сообразила в совхоз на ночлег напроситься, хоть эту ночь ночевали как белые люди. Какая-то тетушка из конторы просто открыла им квартиру для гостей – хорошая традиция держать такие квартирки! – и велела завтра утром занести ключи обратно в контору. И ушла. И денег не спросила! После кошмарной ночлежки для дальнобойщиков эта трехкомнатная квартира с кухней, ванной и туалетом показалась райским местом. Правда, воды горячей в кранах и здесь не оказалось, мыться вечером пришлось, поливая из баночки. Но зато комаров не было! Ни одного! И обедо-ужин они себе сготовили отменный. Людмила с Наткой, пока гуляли по совхозу, отыскали магазинчик и купили там местной сметаны – густая, аж ложка стоит! Местных парниковых овощей купили – салатик из помидоров-огурцов, да со сметанкой, милое дело! И хлеба местной выпечки – пышный, душистый, настоящий, не то, что американские скороспелые батоны! А мужики – сами! без списка! – купили колбасы, сыру, гречки, пару банок тушенки, конфет шоколадных и две банки сайры. В масле. Вчерашний рис был в багаже, так что суп рыбный Натка все-таки сварила.
Спать все завалились часов в девять, наверстывали комариную бессонницу. А утром честно пытались отблагодарить хозяев, расхвалить их на всю область и разыскивали директора совхоза по всей территории. Так и не нашли, только мотались от капустных полей к картофельным, от картофельных – на ферму. На ферме изловили заведующего, и пришлось ошарашенному мужику отдуваться за честь совхоза. Ничего, справился. И про удои рассказал, и про поголовье, и про то, что сохранить молочное стадо – большой труд и большие расходы, и что надеются они в этом вопросе они на помощь властей. Ведь натуральное молоко на Севере – вопрос стратегический!
В общем, удачно начался день. Есть теперь в её командировочной копилочке и про сельское хозяйство сюжет. Интересно, что в Ягодном Бог пошлет?
Возле локтя подпрыгнул и затих камешек. Что такое? Натка подняла голову, огляделась. Рядом, повернувшись на бок и положив под голову пухлую руку, дремала Людмила. Больше никого! Может, бурундук какой-нибудь пробежал-столкнул? Бурундуков, симпатичных северных белочек с полосатыми спинками, она видала несколько раз. Смешные, шустрые, но к себе не подпускают. Не то, что евражки, местные суслики, стоят любопытствующими столбиками до последнего, и только когда уж совсем близко подойдешь, свистнут по-птичьи и скорее в нору. С евражками Натка как-то забавлялась, когда они с Генкой жили в Усть-Омчуге. Они тогда пошли на дальний совхозный покос за шампиньонами, искали плотные белые шляпки в высокой траве. Набрали полный пакт! Все поле было изрыто евражкиными норками, и Натка то и дело ловила краем глаза рыжеватое мелькание и постоянно слышала похожий на птичий щебет свист.
С дороги послышался сигнал УАЗа. Неужели уже починили? Или уже час прошел? Натка глянула на часы – сорок минут прошло. Все уже, что ли?
– Люда, по-моему нас зовут, – сказала Натка, нашаривая водолазку, – просыпайся!
– Да я и не сплю – сказала Людмила совершенно ясным голосом, – лежу, балдею на солнышке. Слушай, по-моему, тут кто-то ходил.
– И ты слышала? Я думала, показалось, – Натка уже заправляла водолазку в джинсы, расправляла штанины. УАЗ опять посигналил
– Идем уже, идем, – крикнула Людмила, будто ее могли услышать с дороги, и принялась обуваться. Несколько минут, и женщины уже топали по склону вверх к дороге.
– Вы где, красавицы пропали? Вон, Алексеич вас отыскать пытался, говорит, нет нигде, – Степаныч махал им от машины рукой, скорее, мол, садитесь.
– Да не пропали мы, загорали тут неподалеку под ёлками, – удивилась Людмила, а Натка попыталась отыскать взглядом Зыкина, но только и увидела, что его спину. Зыкин уже забирался на сиденье рядом с водителем.
– Он что, подглядывал за нами, что ли? – спросила Людмила Натку вполголоса, когда Степаныч уже выбрался обратно на дорогу и колесил вперед, к Ягодному.
– Может, он маньяк?
– Ага, Чикатило! – фыркнула Натка. Почему-то представилось, как Коля в плаще на голое тело бродит в городском парке, выискивая одиноких женщин. Как найдет, распахивает плащ и показывает свои причиндалы. И внимательно смотрит ожидающим синим взглядом. Вот дурь-то в голову лезет!
– Может, мужик по нужде пошел, мимо нас прошмыгнул, чтобы не заметили. Может, мешать нам не захотел! А может, и вправду не увидел, – придумывала Натка варианты реабилитации Зыкина и смотрела ему в спину. Чего-то какой-то напряженной была спина. И на дорогу Коля смотрел как-то особенно внимательно. Вправду, что ли, наткнулся на них? А чего тогда убежал? Странный он какой-то.
Глава17
В Ягодном их ждали. Приятная опрятная пожилая дежурная просто лучилась радушием и любезностью. Вся гостиница – кусочек типового жилого дома на три квартиры. Как будто взяли и собрали из панелей не всю пятиэтажку, а одноэтажный модуль-кубик с подъездом, лестничной клеткой и тремя квартирами на площадке. Их поселили в трехкомнатной: комната с балконом для мальчиков, чтобы курить было где, комната без балкона для девочек, третья комнатка – склад с бельем и всякой утварью.
– Надежда Алексеевна, баня сегодня работает? – спросила Натка дежурную, когда они уже устроились, разложились, и дух перевели с дороги, и чай теперь пили. Чаевничали без мужчин. Зыкин срочно умчался на телевышку к связистам, мол, и так опаздывает, заждались его. Бычков пошел бродить с камерой по поселку. А Натка с Людмилой решили расслабиться, да и с душевной дежурной пообщаться. Выяснили, что в Ягодном с горячей водой тоже уже летняя пауза и вспомнили про баню, которую видели при въезде в поселок.
– Работает, она у нас теперь каждый день работает, с часу до десяти. В один день мужчины моются, в другой – женщины. Сегодня воскресенье, вам повезло, как раз женский день, – ответила дежурная. Внешность, осанка, манера держаться и говорить выдавали в ней женщину хорошо образованную.
– Надежда Алексеевна, а вы давно в дежурных? – спросила Натка, невольно подстраиваясь под спокойный и доброжелательный тон собеседницы.
– Администратором я работаю полгода уже. И очень рада, что место это получила. Пусть не очень большие деньги, но подспорье нашей семье.
– Вы не очень похожи на администратора гостиницы. Вы на работника культуры похожи, – поделилась Натка своими наблюдениями
– Да, я раньше библиотекой заведовала, даже когда до пенсии дослужилась, работу не оставила. А потом дочка второго внука родила, с деньгами у них плоховато стало. В нашей библиотеке зарплата крохотная, знаете, наверное, сколько сейчас работники культуры получают!
– Знаем, – сочувственно покивала Людмила. А Натка подумала, что ей одной такой зарплаты и на неделю бы не хватило.
– Да и ту задерживать стали. Я ведь до сих пор весь расчет с прежнего места работы не получила! А тут в гостиницу администратор потребовался. Муж мой меня и устроил, по знакомству, можно сказать. Так я теперь зарплату дочке отдаю, а себе пенсию оставляю, –Надежда Алексеевна рассказывала, будто извиняясь, что сменила очаг культуры на гостиничное хозяйство. А Натка подумала, что для нее это, наверное, было великим решением – уйти из статусной должности в обслуживающий, по сути, персонал.
– Скучно вам здесь, наверное? – спросила Людмила
– Нет, что вы! – оживилась дежурная, – знаете, сколько интересных людей здесь останавливается! И начальство из области, и иностранцы приезжают! Неделю до вас англичанка жила, Джессика. Ландшафтным дизайнером работает. По-русски не говорит почти, а я по-английски не знаю совсем. И ничего, приспособились, понимали друг друга! А зимой поэтесса приезжала из Москвы, она книжки детские пишет. Подарила мне одну для внука. С автографом! Разве же я в библиотеке с такими людьми встретилась бы! А хотите, я вам люкс покажу, где обычно губернатор останавливается? Свита его в этом номере, а он в люксе. И замминистра по золоту в марте тоже в нашем люксе жил. Хотите?
– Покажите, – согласились журналистки. Интересно-интересно, в каких таких походных условиях живет Гудков.
Надежда Алексеевна поднялась из-за стола, вывела женщин на лестничную клетку и открыла дверь в соседнюю квартиру. Однокомнатную, с комнатой метров в двадцать, девятиметровой кухней и совмещенным санузлом.
– Вот видите, как тут красиво, – гордилась интерьером хозяйка.
В комнате у одной стены стоял диван, журнальный столик и два кресла с бархатистой серой обивкой, у второй – кровать с полированными спинками под воздушным, как в будуаре, серо-сиреневым покрывалом. В тон шелковистым обоям, тоже серым, с лиловыми цветами. Шторы на окнах были лиловые. Палас на полу серый. В углу комнаты стояла тумба с японским телевизором.
На кухне, оклеенной тоже шелковистыми, на этот раз золотистыми обоями и отделанной шоколадно-коричневой плиткой, делали вид, что они – из малахита пластиковые корейские шкафчики и стол со стульями. Надежда Алексеевна показывала все новые VIP-приметы. И микроволновка есть. И чайник, тоже японский, электрический. А в санузле, поглядите, поглядите, плитка корейская под малахит. А смеситель какой, а унитаз, а раковина, будто на ножке стоит! Специально все в Магадане заказывали, нигде в Ягодном такой роскоши нет!
– Красиво, богато, – вежливо кивали журналистки и переглядывались. Наверное, для Гудкова, который себе пол-этажа в доме в центре Магадана обустроил, квартиру в Москве прикупил и, по слухам, виллой на Канарах обзавелся, этот люкс – что им ночлежка в Сеймчане. Но старались люди, какую красоту сумели представить, ту и навели.
– Повезло нам, что мы у вас поселились, – сказала Натка. Надежда Алексеевна, а давайте я про вашу гостиницу сюжет сделаю? Сейчас Бычков вернется, и мы с вами небольшое интервью запишем, повторите все, что нам рассказывали?
– Боюсь, что сегодня я не смогу, – с сожалением в голосе ответила та, – я ухожу через полчаса, воскресенье, короткий день. Может, завтра? Я здесь буду с двенадцати?
– Давайте завтра, – согласилась Натка и попросила, – объясните нам, как до бани дойти.
**
– Ох, ох! Ох, хорошо, – стонала баба на соседнем полке, а Натка сидела, потела, ловила плечом редкие березовые брызги и завидовала. Вот бы и её сейчас так веничком охаживали! Та тетка, что хлещет, действует со знанием дела. Сначала пар гоняла над красной тушкой своей подружки, а теперь и подхлестывать начала. Но не лупит со всей дури, а прихлопывает с оттягом. Самый лучший массаж!
Натка оценивала действия парильщицы с видом знатока. Знатоком стала не очень давно – прошлой весной Дина Дубинина уговорила ее сходить в баню. А ту Ольга Лобанова зазвала. Собрались в восьмером. Оказывается, у девчонок по воскресеньям сеансы были выкуплены в одной весьма приятной баньке, на восьмерых цена приемлемая получалась. Банька располагалась в подвале одного солидного ведомства, с улицы ничем не выдавала своего присутствия. И тем не менее, в аренду сдавалась успешно – сеансы приходилось выкупать вперед, чтобы время не перехватили.
Если честно, в баню тогда Натка пошла, чтобы познакомиться с Ольгой Лобановой – наслышана была о ней от Динки, удивилась очень, что до сих пор не знакома, хотя они обе из одного поселка в Магадан переехали. Правда, Ольга пораньше на несколько лет. А так, чтобы париться, и не собиралась вовсе. Не понимает она этого. И вообще плохо пар переносит, голова у нее болит. Однако девчонки так ловко управлялись в небольшой чистенькой парилке, так грамотно плескали на камни душистым паром, что голова Наткина очень даже хорошо перенесла эту процедуру. И она даже решилась лечь под веники, Ольга уговорила попробовать. Сама и парила.
Натка аж глаза прикрыла, вспоминая, как это было в первый раз. Она легла ничком на полок, девчонки поддали жару – ох, горячо! И тут Ольга принялась распаренными веничками этот жар-пар вдоль ее позвоночника гонять. И ниже, до самых пяток. И тут Натка испытала нечто, сродни оргазму. От затылка до пяток пробежали жаркие мурашки, принося неимоверное наслаждение. Каждый шлепок по телу березовым веничком добавлял и жара, и удовольствия, и Натка ощутила, как каждая пора ее измученной северной зимой кожи раскрывается, очищается и дышит, дышит жарким березовым духом. Потом Натка полежала минут пятнадцать в предбанничке, очухиваясь после инициации, и встала уже фанаткой русской бани.
«Да, сейчас бы и мне веничек не помешал», – думала Натка, оглядывая свои ноги и живот. Кожа раскраснелась и истекала каплями мутного пота. Во как зашлаковалась, больше месяца без бани уже! Соседки тем временем закончили париться, бросили веники в шайку с водой, что стояла в углу парилки.
– Хотите? Можете пользоваться, – предложила ей та женщина, что парила. Вторая говорить не могла, пробиралась по стеночке к выходу. Эк её подруга уходила-то! Натка кивком поблагодарила женщину и взяла крепкий еще веник. Еще на двоих таких как она хватит!
– Люд, ты умеешь парить? Давай, сначала я тебя похлопаю, потом ты меня? – попросила она Людмилу, которая как раз вошла в парилку и присела на нижнем полке, распустив мокрые длинные пряди. Волосы у нее оказались по пояс, почти полностью скрывали широкую спину.
– Ой, что ты, не умею я парить! И париться не люблю, – отмахнулась Людмила. – Да и нельзя мне. Посижу немного, волосы подсушу и пойду в предбанник.
Жаль. Пришлось самой себя хлопать, куда достала. Но разве это удовольствие? Так, мастурбация. И все равно, даже от таких ударов веником кожа раскрывалась и наполнялась легкостью.
**
– Это откуда вы, красивые такие? – спросил Степаныч, оглядывая Людмилу. Волосы она так и не собрала, досушивала по дороге, и вошла в квартирку эдакой русалкой. Вход в их комнату как раз напротив кухни, где теперь чаёвничал Степаныч.
– В баню ходили, – ответила Людмила и скорее шмыгнула направо, в комнату. Не ожидала, что мужчины уже вернулись.
– С легким паром! – сказал Зыкин. Он вышел из «мальчиковой» комнаты и стоял за спиной у Натки. – Что же вы нас не дождались? Вместе бы сходили!
– Там сегодня женский день, – отмахнулась от Коли Натка и свернула налево, в ванную, развешивать сырые вещички. Полотенце, мочалку сюда, а бельишко в комнате где-нибудь пристроит. Нечего перед мужиками белье развешивать. Потом глянула в зеркало над ванной, взъерошила челку. Банная краснота, пока шли, исчезла, хотя щеки все еще полыхают румянцем. И глаза. Натка поняла, что у нее все эти дни глаза были, будто тонкой пленкой затянуты. А теперь прояснились будто, ожили. Нет, баня, все-таки, великая сила!
– Наталья, идем с нами чай пить, после бани-то самое то, – позвал Натку Семеныч, когда та вышла из ванной.
– Сейчас, – кивнула она, вошла в их с Людмилой комнатку, развесила мокрые трусишки и лифчик на спинке стула. Нормально, высохнут к утру!
– Люд, мужики чай зовут с ними пить. Идем? – спросила она соседку. Та сосредоточенно расчесывала волосы. Теперь, высохшие, они закрывали густой роскошной волной и плечи, и спину, и грудь.
– Причешусь и приду, – пообещала Людмила, и Натка вышла на кухню к мужчинам. Зыкин и Степаныч пили чай из тех бокалов, которые уже опробовали Людмила с Наткой. Так, а ей из чего пить? Натка провела быструю ревизию посуды в шкафчике. Бокалов больше нет. Есть стаканы в подстаканниках. Достала стакан, налила кипятку, сделала глоток, обжигаясь
– Фу, неудобные какие! Как в вагоне чай, в подстаканниках!
– Хочешь, поменяемся? – подскочил Зыкин. – давай, я твой стакан заберу, а тебе в свой бокал чаю налью!
– Нет уж, специально хочешь из моего стакана пить, чтобы мысли мои узнать? Не дам, – отшутилась Натка и спросила
– Слушай, Коль, а ты на местное телевидение ходил уже?
– Нет пока, договорился, что к шести приду.
Натка посмотрела на часы – пять.
– Возьми меня с собой, а? Я хочу попроситься отснятый материал просмотреть. Убедиться хочу, что Бычков все снял как надо, заодно и хронометраж распишу, чтобы на студии меньше ковыряться. Здесь же все равно заняться вечером нечем!
– Пойдем, конечно! – почему-то обрадовался Зыкин
– Почему пойдем? Поедем! – не поняла Натка
– Ножками придется, – сказал Степаныч, – я колесо в шиномонтаж повезу. Запаски-то больше нет. А ну как еще гвоздь какой поймаем на дороге?
– Ну, ножками, значит ножками, – легко согласилась Натка. В первый раз, что ли? Не привыкать
Глава 18
Местное телевидение они искали минут сорок, заблудились совсем. Сначала какими-то буераками шли к Северной улице, на самую окраину поселка. Потом вроде дошли, увидали на доме табличку «ул. Северная, 1» и пошли искать дом номер сорок семь. А улица мало того, что была анонимной – больше нигде на серых спинах пятиэтажек ни номеров, ни названий – так еще и заканчивалась, как выяснилось, сорок пятым домом. Зыкин, который в начале принял руководство на себя, после получаса метаний по злополучной Северной улице совсем скис и бессильно костерил чью-то бестолковость: то ли свою, то ли тех, кто номера домам присваивал. И народу нет, как назло, будто вымерли все.
– О, вон у мужика сейчас спросим, – обрадовался Зыкин и кинулся навстречу местному жителю. Тот как раз вышел из магазина и нетвердой походкой преодолевал три ступеньки бетонного крыльца.
– Скажите пожалуйста, где тут сорок седьмой дом?
– А тебе зачем? – местный житель сфокусировал на Зыкине взгляд плавающих глаз
– Там ваше телевидение. Вы знаете, где находится ваше телевидение?
– Знаю, – икнул абориген, – в телевизере. У меня дома. А ты чё, домой ко мне, что ли идешь?
– А у вас что, сорок седьмой дом? – обрадовался Зыкин.
– А кто его считал, – философски заметил мужик, – может, сорок седьмой. А тебе чё надо-то?
– Телевидение мы ищем ваше! В сорок седьмом доме!
– Есть, – кивнул мужик, – в телевизере у меня. Щас футбол будет. Ты чё, ко мне идешь футбол смотреть? Тогда пиво бери!
– Нет, это дурдом какой-то! – развел руками Зыкин – Где сорок седьмой дом, я спрашиваю!
– Дурдом? Не, в сорок седьмом дурдома нет. У нас здесь в Ягодном больница только, – сообщил мужик и, утомившись беседой, побрел прочь, покачиваясь и что-то бормоча себе под нос.
Зыкин смотрел ему вслед с отчаянием.
– Коль, подожди меня, я сейчас, – легко прикоснулась Натка к Колиному локтю и поднялась в магазин
– Здравствуйте! Помогите, пожалуйста, а то мы заблудились совсем! Ищем ваше телевидение, оно в сорок седьмом доме, а тут все сорок пятым заканчивается! – попросила она продавщицу, которая скучала в пустом магазине.
– А здесь и нет сорок седьмого дома, – удивилась продавщица.
– Ну как же, нам адрес сказали, Северная улица, дом сорок семь!
– Так это же Полярная! А Северная в той стороне, накрест – махнула продавщица в ту сторону, откуда они с Зыкиным уже минут пятнадцать как пришли.
– Там увидите дом розовый такой, трехэтажный, узел связи. Только он сегодня не работает, воскресенье же, – объясняла продавщица.
– Коль, мы ушли в другую сторону, это другая улица, – сообщила Натка Зыкину, – Продавщица сказала, что сорок седьмой дом – это узел связи, и что по воскресеньям он не работает. Ты уверен, что нас там ждут?
– Я уже ни в чем не уверен, – махнул рукой Зыкин, – хотя договорился, что встречусь с ними именно сегодня.
– Тогда пошли, – подхватила Натка Зыкина под руку и повела обратно к табличке «ул. Северная, 1». За углом оказался дом три, потом сразу двенадцать, а там замаячило и трехэтажное розовое здание с тарелкой антенны на крыше. Вопреки опасениям, входная дверь открыта Бросок по лестнице на третий этаж, и вот они уже на месте. Прямо, напротив входа, за стеклянными дверями – небольшая комнатка и знакомая сцена: парень в джинсах и черном свитере настраивает камеру. Напротив камеры – круглолицая девушка в розоватой блузке. Девушка сидит на сером офисном кресле на фоне голубого щита и держит на коленях красную папку с листочками текста.
– А мы думали, вы сегодня уже не придете, – отвлекся от работы парень.
– Борис Левин, директор студии, – представился он, и кивнул в сторону девушки – А это Аида Гридина, наш редактор и ведущая программ.
– Здравствуйте! Я Наталья Никитина, журналист из Магадана, – представилась Натка и попросила, – Борис, мне нужна ваша помощь. Есть ли возможность отсмотреть у вас отснятый материал? Только мне нужен профессиональный аппарат!
– Есть у нас, – кивнул Борис и крикнул – Зуев, Толик, выйди!
Толик появился слева, где виднелись еще три двери
– Проводи коллегу из Магадана в монтажную, пусть кассету свою отсмотрит.
– А мне нужно ваши документы и лицензию на вещание проверить, – вмешался Зыкин, на которого никак не обращали внимания, – я звонил днем!
– Да, я приготовил, – кивнул парень, – Толик, и папку возьмешь на моем столе, покажешь товарищу проверяющему. Если какие вопросы, я в студии!
Директору явно не терпелось вернуться к камере.
Молчун Толик развел Натку с Зыкиным по кабинетам. Зыкина оставил в маленькой коморке, в которую только и поместились, что стол, два кресла и шкаф с бумагами и календарь с голой девицей на дверце шкафа. Девица лежала в траве, среди ромашек и обещающе глядела через плечо, оттопырив круглую попку. Натку Толик усадил перед монтажным комплексом, на всякий случай напомнил, для чего какая кнопка, и сел за пульт по соседству.
Бычковские съемки были великолепны. У Натки не просто камень с души упал –душа воспарила. Бычков снимал не хуже Сомова. А кое-где – даже лучше. Сомов снимал четко, качественно, очень точно, но суховато, по-деловому. А в съемках Бычкова Натка увидела еще и лирику, и тональность, которая очень точно совпадала с тем, что сама она хотела сказать своими сюжетами. Молодец, Серега! Честное слово, молодец!
– Готовы? – спросил рядом Толик, – Пишем!
– Здравствуйте, дорогие телезрители! Начинаем концерт по вашим заявкам! Тамара Сергеевна Иванова просит поздравить своего мужа Иванова Андрея Николаевича с тринадцатой годовщиной их семейной жизни. «Ты для меня – как будто солнце. К тебе тянусь я, как букет. Дарю тебе любовь и сердце. От всей души, на много лет» – пишет она своему мужу. Андрей Николаевич, по просьбе вашей жены мы передаем для вас песню в исполнении Аллы Пугачевой «Я тебя поцеловала».
Аида, как там ее,… Гридина! Аида Гридина говорила торжественно и старательно, с выражением. Текст у нее был написан на листочках, и поэтому время от времени ей приходилось опускать глаза, подсматривать. Паузы она заполняла улыбкой, и в такие моменты – глаза опущены, на щекастом лице улыбка – чем-то напоминала Джаконду. Тем более, что в мониторе, который стоял перед Толиком она была видна в том же ракурсе, что и Монна Лиза на картине Да Винчи. Только Джоконда-Аида сидела как бы в розарии: позади девушки виднелась уже не голубая стена, а много-много розовых бутонов, заведенных компьютером в кадр, видимо, с какой-то открытки. Лицо Аиды казалось одним из таких бутонов, кофточка сливалась с фоном, и только контрастный серый цвет кресла подсказывал, откуда нужно начинать разглядывать ведущую.
– Свою лучшую подругу Любу Коновалову поздравляет с тридцатилетием Инга Усикова. Люба, ваша подруга желает вам удачи, отличного настроения и счастья в личной жизни. «Моя подруга – очень романтичная», пишет нам Инга, «и я прошу исполнить для нее красивую романтичную песню». Мы с удовольствием выполняем просьбу вашей подруги, Люба. И дарим вам песню в исполнении группы «Маша и медведи». Песня называется «Где цветы».
Натка честно пыталась заниматься своими делами, и даже на скорости отмотала половину пленки и на обороте какой-то явно ненужной бумажки записала примерный хронометраж, где у нее оротуканские виды, где Леха летает, а где Сеймчан с высоты птичьего полета. Но то, что происходило в съемочном павильоне, отвлекало ее все больше и больше. Ребята что, всерьез собирались выдавать все это в эфир? Пытка Аидой продолжалась минут двадцать. Потом ведущая попрощалась с дорогими телезрителями, напомнила, что они всегда готовы от всей души поздравить их со знаменательными датами и исчезла из монитора. В комнатку вошел директор Борис
– Ну как, на ваш взгляд, нормально у нас получается? – спросил он Натку
– В общем неплохо, – повела плечом Натка, – только, ребята, как бы у вас тут скандалов не было.
– Почему это? Это вы об авторских правах, что ли? Так певцы не узнают, что мы их песни крутим, – не понял Борис.
– Нет, я о другом. Борис, вы знаете текст песни «Я тебя поцеловала»?
– Нет, – Борис глянул на Толика, – о чем песня?
– Да про любовь! – ответил тот и отвел глаза.
– Борис, там Алла Борисовна поет «Ты пришел такой ненужный, ты пришел такой нежданный». И вы хотите поставить это на годовщину свадьбы? А песня «Где цветы» вообще про то, как парни в армии погибли и теперь все цветы у них на могилах лежат. По-моему, не самое лучшее пожелание счастья в личной жизни!
– Толян, ты что, опять песни по названиям ставишь? Ты что, опять не слушаешь, о чем там? – взъярился директор студии
– А мне что, есть что ли, когда слушать? У меня и так с монтажом дел – во! – чиркнул себя по горлу Толик, – пусть Аидка слушает!
– У Аиды времени тоже нет! На ней новости, еженедельный «Час главы» и двое маленьких детей у нас, между прочим!
– Ну, тогда и не приставай, что надо освежать фонотеку! Буду ставить песни, какие уже крутил! – огрызнулся Толик, и Натка, чтобы разрядить обстановку, спросила
– Ребят, а вам привет от Лады Латы!
– А кто это? – удивился Борис.
– Корреспондентка ваша, которая уголовную хронику снимала! Или у вас в Ягодном еще одно телевидение есть?
– Нет, мы только, – пожал плечами Борис. – Не было у нас никакой Латы. И хронику мы никакую не делаем, Аида читает сводку происшествий, и все.
– А Гульсара была? Гульсара Загидуллина? – вспомнила Натка настоящее имя ягоднинской телезвезды.
– Гулька, что ли? Так она не корреспондент. Она у нас кассиром сидела, деньги за поздравления принимала и убиралась тут.
– Правда? Как интересно! А к нам напросилась на стажировку, сказала, что главная журналистка тут у вас была.
– Во авантюристка! – восхитился Борис, – Тогда и ей привет!
– Обязательно! Борис, а можно еще один совет по передаче? – кивнула Натка в сторону монитора, где серое кресло все еще висело на фоне розовых бутонов.
– Попробуйте на задник картинку поставить, где деталей поменьше. А то ваша Аида совсем в розах потерялась, и не видно, какая у вас ведущая обаятельная.
– Да? – почесал затылок Борис, – надо подумать.
**
– Во дает девушка, ты представляешь! Пришла, наврала, что журналистка, и Прянишников ее на стажировку взял! – Натка все офигевала от новости что предполагаемая телезвезда никогда раньше в эфире не работала. Они с Зыкиным уже минут десять как распрощались с местными телевизионщиками и теперь не спеша топали обратно в гостиницу. Чтобы не болтаться рядом просто так, Натка взяла Зыкина под руку. Идти молча было как-то не уютно, и она говорила, лишь бы заполнить тягостную паузу.
– Понятно теперь, почему она не умеет ничего! Хотя ладно, не буду её выдавать, пусть учится. Может, и получится у нее, раз так хочет. Если человек чего-то очень хочет, обязательно получится. Вот ты, например, чего хочешь?
– Женится хочу, – ответил Зыкин, глядя перед собой и Натка опасливо покосилась на его бесстрастный профиль.
– А есть на ком?
– Пока нет. Знаешь, когда жена от меня ушла и детей забрала, я в такой запой ушел – врачи в реанимации еле откачали. Мне главврач тогда сказал: «Будешь пить – сдохнешь. Сердце не выдержит». А я подумал: почему я должен из-за какой-то там жизнь свою терять? Она что, единственная баба на земле? А я что, последний мужик? И пообещал, что докажу ей. Что не пропаду. Что будет у меня в жизни женщина получше нее!
– Коль, Коля, у вас же дети!
– А детей новых рожу! Я уже четыре года не пью, бегаю по утрам, зарплата у меня хорошая, квартира есть двухкомнатная! Что, плохой мужик, что ли? Не гожусь, что ли в мужья? – вперился Зыкин в Натку своими синими глазищами
– Годишься, Коля, конечно, годишься! – успокоила его Натка и аккуратненько вытянула руку из-под зыкинского локтя.
– Я вот что подумал… Я слышал, от тебя муж ушел…
– Слушай, я, кажется, в студии свою записную книжку забыла, – перебила Натка Зыкина – Ты иди дальше сам, а я быстро сбегаю туда-сюда.
– Я в магазин зайду по дороге. Тебе купить что-нибудь к ужину? – заботливо спросил Зыкин.
– Чаю купи в пакетиках, больше ничего не надо, – отмахнулась Натка и деловито пошагала обратно к студии. Свернула за угол ближайшего дома и остановилась. Кажется, дело пахнет керосином. Это он что, замуж ее, что ли, звать собирался? Поаккуратнее надо бы с Зыкиным, поаккуратнее. Натка взяла чуть левее и пошагала к гостинице, делая большой круг.
– Ты где Зыкина потеряла? – встретила ее через полчаса Людмила.
– Да так, разбежались каждый по своим делам. А он что, не пришел ещё? – обрадовалась Натка. Почему-то видеть сейчас Николая не хотелось. Как будто она провинилась перед ним. Как будто пообещала что-то, да и не исполнила.
– Не, никого из мужиков нет, а я тебя дожидаюсь. Слушай, я тут знакомую одну встретила, даже и не знала, что она сейчас в Ягодном живет. Я к ней ночевать пойду сегодня. Не испугаешься одна тут?
– Да чего тут пугаться? Пуганая уже, – фыркнула Натка, вспомнив, как орала с перепугу в Магадане. И чего орала, спрашивается? Теперь всякие Зыкины знают, что от нее муж ушел…
Натка сидела перед зеркалом и расчесывала свои волосы. Волосы были густыми и длинными, как у Людмилы, они закрывали плечи и немного грудь. Розовые соски высовывались между каштановыми прядями. Видеть себя, обнаженную, в зеркале, было приятно. Нравилась она себе такая – с розовыми сосками, гибкими руками, тонкой талией. И ее новые волосы очень нравились. И синие глаза были хороши. Стоп, откуда у нее синие глаза? Да не ее это глаза! За спиной у Натки стоял и отражался в зеркале Зыкин.
«Наталья, – сказал Зыкин, – давай, нарожаем новых детей!» Он подошел, обнял Натку за плечи и поцеловал сзади в шею, в самое чувствительное ее местечко. И от шеи вниз побежали сладостные волны, вызывая в Натке сладострастные спазмы.
«Однако! Всякая хрень снится от воздержания!» – Натка лежала одна в зашторенной сумеречной комнате. Даже не заметила, как ее сморило. Часы показывали полдвенадцатого, часок поспала, и на тебе, эротические сны с Колей Зыкиным в главной роли. Натка потянулась, прогоняя истому из организма. Может, и правда, переспать с Зыкиным, забеременеть? Родить себе дочку с синими глазами?
– Наташенька, где ты, Наташенька? Я все для тебя купил! – вдруг заорал Зыкин в коридоре, под дверью, и Натка согнала остатки сна.
– Иди, выходи скорее, На-та-шень-ка!
Чего это он расшумелся? Натка выскользнула из-под покрывала – заснула, не раздеваясь, – и сунула ноги в кроссовки.
– Чего расшумелся? – вышла она на кухню, где Степаныч наливал воду в чайник, а Зыкин раскладывал на столе пакет с конфетами, плитку шоколада, упаковку вафель, картонную шайбу с плавленым сыром.
– Вот! – протянул он, пошатываясь, пачку чая. «Эрл Грей», с бергамотом, какая гадость! А Коля что, пьяный, что ли? Он же «в завязке»!
– Вот! – обвел Зыкин рукою свои покупки, – все для тебя купил, Наташенька!
– Спасибо, Коля, но я не люблю чай с бергамотом, – холодно сказала Натка и собралась уходить. Распевать чаи с пьяным Колей? Нет уж, увольте! Пьяных она на дух не выносит. Однако Зыкин вдруг выскочил из-за стола и, громко клацнув костяшками о пол, бухнулся перед Наткой на колени
– Ну люблю я тебя, люблю! Что тебе еще от меня надо?!
– Мне Зыкин, ничего от тебя не надо! И прекрати эту клоунаду!
Всей пылающей щекой чувствуя на себе насмешливый взгляд Степаныча, Натка резко развернулась и бросилась к себе в комнату. Краем глаза зацепила шевеление у дверей мужской комнаты. Что, и Бычков видел всю эту сцену? Вот позорище-то, а!
Натка тщательно закрыла дверь, не просто на защелку – блямбу повращала, чтобы язычок на два оборота вошел – и с размаху плюхнулась на кровать. Ну ё-моё, ну что ж такое! Ну почему она в последнее время то и дело попадает в центр каких-то дурацких событий?
– Коля, Коля, давай, вот так, аккуратненько, поднимайся, иди, ложись, – уговаривал Зыкина за дверью Бычков.
– Люблю я её, мужики! Она знаете, какая! Лежит в траве, спинка голенькая, ножка маленькая! Как на календаре! Я же не железный! Я же четыре года один! Я же жениться хочу!
Все-таки подглядывал за ними, и его переклинило! Точно, блин, маньяк! Натка стянула с Людмилиной койки вторую подушку. Сейчас вот положит ее на ухо, зажмурит глаза и чтобы до утра ничего не видеть и не слышать!
– Иди, жених, проспись до утра, нечего Наталью пугать, – услышала Натка говорок Степаныча и зарылась между подушек. К черту всех женихов-маньяков, спать!
Глава 19
Зыкин слишком сильно сдавил пакет, и кефир брызнул ему на ободранный подбородок. Капли падали на джемпер, оставляя белые кляксы, но Коля не обращал на них внимания. Он приноровился к дырочке в пакете и теперь сосал кислый холодный кефир, шумно сглатывая и дергая крупным кадыком. Натка смотрела на него со смешанным чувством жалости и брезгливости.
– Фу, полегчало. Спасибо, – сказал Зыкин, полностью высосав поллитровый кефирный мешочек, и Натка ровным голосом ответила
– На здоровье.
А здоровье в последние три дня Коля подорвал себе основательно. Как развязался в Ягодном, так и бухал. В Сусумане, куда они уехали через день, вроде, протрезвел на денек. И даже забрел к Натке в номер и просил у нее что-нибудь от головной боли. Та отыскала ему таблетку, а Зыкин все равно не уходил. Есть, мол, гораздо лучшее средство, проверенное, всякую боль как рукой снимает. Секс называется. Женщина ему нужна. «Где ж я тут тебе женщину-то найду?» – глянула на него Натка. «Терпи уж до Магадана. Кефирчику, вон, попей. Может, полегчает». Зыкин выдул тогда кружку кефира и пошел встречаться с местными связистами. А вернулся от них на таких бровях, что свалился на лестнице и разбил себе лицо. Вон, на подбородке ссадина, щека ободрана, под левым глазом фингал.
После того, как Зыкин забухал окончательно, за старшую в группе стала Натка. А больше некому: ни Людмила, ни Бычков область толком не знают, а у нее опыт командировочной жизни какой-никакой, а имеется. Тем более, что едут они в родной Тенькинский район. Зыкин, пока на перевалы взбирались, все охал и за сердце держался. А как в низинку спустились, вроде ожил и кефирчика запросил. Кстати, удобная в дороге штука оказалась, этот кефирчик в поллитровых мягких клеенчатых пакетах. Не зря она ими в Сусумане запаслась. Очень удобно, никаких кружек не надо. Достаточно отгрызть уголок, слегка сжать пакет в кулаке, и глотай себе. А чтобы испачкаться – это умудриться надо.
– Ой, облился, – заметил кляксы Зыкин и размазал их пятерней по джемперу в большое молочное пятно.
– Слушай, Нат, давай, сразу в Магадан поедем? – предложила Людмила
– Сюжетов мы с тобой набрали, погода портится, вон, с утра моросит. А Зыкин все равно уже ничего больше не сделает.
– Да не выдержит он двенадцать часов дороги, видишь, и так за сердце хватается!
– Ну, давай переночуем в Усть-Омчуге, и домой, а? У меня там кот без присмотра!
– Нельзя домой! У нас командировка на две недели! – запротестовал Зыкин
– Коль, ну какие две недели! Ну что ты еще пять дней делать собираешься? Опять бухать в гостинице? Тебе в больницу надо, – всплеснула руками Людмила, а Зыкин повернулся к Натке разбитым лицом и попросил, умоляюще синея уцелевшим глазом.
– Нат, давай досидим в Усть-Омчуге, а? Я хоть немного в себя приду! Нельзя мне раньше времени и в таком виде появляться! Уволит меня Пузанов, точно уволит!
– Ладно, поехали в Усть-Омчуг, завтра утром решим, – отвернулась Натка. Сил не было смотреть на эту опухшую ободранную физиономию.
– Мужчины, поехали! – позвала она, и Степаныч закивал, докуривая, а Бычков прекратил снимать вид с перевала и закрыл крышкой объектив камеры.
Усть-Омчугская гостиница, занимавшая первый этаж пятиэтажного общежития, встретила их холодной гулкостью пустого коридора. В стене – стеклянное окошко, за ним – пожилая дежурная. Женщина с подозрением окинула взглядом разбитое Колино лицо и строго взглянула на Натку
– Вас пятеро? У меня только четыре места есть. Трехместный номер полностью свободен и койка в двухместном для одной женщины.
– Спасибо, годится. Я не здесь ночую.
– Надолго к нам?
– Пока две ночи считайте, а там поглядим, может, еще задержимся.
Администратор сосчитала, сколько платить за постой и раздала всем заполнять бланки. Мужики расселись вокруг низкого столика. Степаныч щурился на бланк, то отодвигая, то придвигая к себе бумажку. Зыкин охал в кресле и диктовал Бычкову. Бычков записывал.
– Люд, запиши телефон моей подруги, – попросила Натка, – вдруг нужна буду. И, давай, я ваши командировочные удостоверения соберу, зайду в администрацию, проштампую.
**
Яська карабкалась по деревянной лесенке, не замечая Натки. Вот она нырнула в бревенчатую будочку, венчающую горку, и вот уже, повизгивая, катится вниз на своей джинсовой попке.
– Яся, здравствуй! Не жалко комбинезон? – перехватила Натка девочку, когда та уже ловко встала на ноги, умудрившись не плюхнуться в яму, выщербленную у подножия горки.
– Ой, тетя Ната! Здравствуйте! А мне мама разрешила! А вы откуда? – затрясла Яська пышными бантами на толстой косе.
– Я в командировку приехала. А мама дома?
– Дома, дома, пойдемте! – и Яська побежала к подъезду. Коса, собранная на затылке, коровьим хвостом подпрыгивала на джинсовой спине. Худенькая Яська, одетая в полосатый свитерок и джинсовый комбинезон напоминала забавного слегка косолапого клоуна.
– Ты чего, нагулялась уже? – открыла Ирка дверь дочери и тут заметила Натку
– Ой, Натка, ты откуда? Ты приехала, вот здорово! Надолго?
– На пару ночей. Примешь? А то в гостинице мест нет.
– Она еще спрашивает! Да если бы и были места, попробовала бы ты там остановиться – обида на века! Проходи, давай!
– Ты одна? Андрюха где?
– Андрюха на вахте, должен сегодня вернуться. Ты, кстати, очень удачно пришла. Я убегаю через шесть минут, у меня генеральный прогон, завтра балет, между прочим!
– Да ты что! Вот здорово, на премьеру попаду!
– Слушай, а может, со мной на репетицию пойдёшь? Может, посоветуешь что-нибудь со стороны!
– Боишься, да? – сочувственно спросила Натка
– Мандражирую. Все-таки грандиозную штуку я затеяла, хочется, чтобы все-все как надо получилось.
– Ир, всё у тебя получится. А сегодня смотреть, извини, не пойду. Во-первых, мои советы тебе сейчас только помешают, во-вторых, я с этой командировкой устала, как собака. Мне бы сейчас воды в тазике нагреть, да поплескаться, да поесть чего-нибудь.
– Поесть – в кастрюле с борщом. А воду в тазике греть не обязательно. Андрюха водонагреватель приспособил, можешь нормальный душ принять.
– Вот здорово! Тогда сначала душ, потом борщ!
Натка прошла в комнату, поставила сумку и стала копаться в её глубинах. Где-то еще у неё оставалась чистая майка и трусишки.
– Ир! Халат дашь?
– Дам, держи, – подруга заскочила в комнату и кинула в Натку фланелевым сине-голубым халатом. – Ну, все, хозяйничай! Мы с Яськой убежали!
Стоять под жидковатыми, но, тем не менее, горячими и приятными струями душа было настоящим блаженством. И жесткой мочалкой елозить по телу, как бы сдирая с себя нелепицу последних дней, тоже было самое оно. Как же жизнь умудряется так поворачиваться, то в кипяток, то в прорубь ледяную макает! Как прекрасно начиналась командировка! Солнышко, природа, люди интересные, сюжеты классные! И какими противными были последние четыре дня. Коля бухает, похолодало и надо как-то тянуть дни, чтобы не вернуться раньше времени. Снимать уже ничего не хочется. Хотя можно и не снимать, они с Бычковым достаточно насшибали, набралось с десяток сюжетов. Только ягоднинский секс по телефону чего стоит! Удачно она тогда черновичок со студии прихватила, как раз на обороте про это прочитала, ребята с телевидения помогли пацанов отыскать. Нет, ну надо же, догадались оболтусы малолетние через восьмерку жрицам любви названивать! Телефон в рекламе отыскать ума хватило, а то, что счета родителям за межгород придут, не сообразили. По двести долларов счета за переговоры, поди-ка, оплати! Интересно, надолго этим секс-гигантам папаши ремнями либидо поотшибали? Надолго, наверное, как раз заживет до совершеннолетия. Натка улыбнулась, вспоминая, как на ее вопрос, о чем же они говорили так долго по телефону, двенадцатилетние пацаны отводили глаза и отвечали: «Ну, там, что делать, чтобы с девочкой познакомиться. И все такое». Про «все такое» они беседовали впятером по очереди с двух домашних телефонов. За секс-образование отпрысков родителям пришлось вскладчину наскребать почти четыреста долларов. По ягоднинским меркам – очень серьезные деньги!
Натка провела еще несколько раз душем по телу, смывая остатки мыла, и полезла из ванной вытираться. Насухо растерлась мягким полотенцем и собрала его на голове в тюрбан – нечего по сквознякам с сырой головой ходить. Вышла из ванной и вздрогнула от сердитого шипения. Прямо пред ней в коридоре стоял несуразный кот. Полосатый, худой, с непропорционально большой башкой, он шипел, припадая на передние лапы и низко наклонив лобастую голову.
– Привет, ты кто? – спросила Натка кота и сделала шаг в его сторону. Кот отпрыгнул, опять пригнулся к полу и уже не шипел – выл утробно.
– Нервный ты какой-то, – сказала Натка, и решила к коту не подходить. Бросится ещё, а у нее ноги голые. Пусть пока орет себе, а она пойдет борща навернёт. А высушится после, когда этот зверь угомонится. Кот как раз перегораживал путь в комнату, зато на кухню можно было пройти без проблем.
Борщ у Ирки получился отменный – густой, наваристый, с мозговой косточкой. Натка попробовала ложку – бульон из оленины. Всё, видно, зимние припасы подъедают. Так, и чайничек надо поставить, тем более что на столе такая симпатичная вазочка с вареньем. Ишь ты, жимолость! Сто лет ягоду не собирала!
Натка вовсю наворачивала борщ, когда от двери опять зашипели. Коту, видно, наскучило стоять в коридоре одному.
– Слушай, кот, хватит уже на меня шипеть! Ты мяукать, вообще, умеешь? – спросила Натка зверя. Кот исподлобья смотрел желтыми глазами и молчал.
– Ты что, думаешь, я влезла к вам в квартиру, что ли? Я здесь, между прочим, в гостях! И знаю твоих хозяев дольше, чем ты на свете живешь! Так что прекращай, давай, на меня шипеть и подходи знакомиться. Я тебе мясца дам!
Натка выловила из тарелки кусочек оленины и положила на блюдце в уголке. Кот проследил взглядом за ее манипуляциями, подумал, бочком пробрался к своему блюдцу и начал есть, мелко подрагивая кончиком тонкого полосатого хвоста.
– Вот и молодец! – сказала Натка. – А теперь давай знакомиться. Меня Натка зовут. А тебя?
– Суслик! Суслик, ты где? – раздалось в коридоре. Кот взмякнул и убежал к двери с хриплым мяуканьем.
– Вот он, мой мальчик, вот он как папочку встречает, – пел от двери Андрюха. Натка вышла вслед за котом и полюбовалась картиной: тощий полосатый Суслик крутился вокруг Андрюхиных сапог и с хриплым мяуканьем бодал их своей лобастой башкой. Андрюха присел на корточки, подхватил кота и тот боднул хозяина точно в лоб.
– Слушай, у вас такая нежная мужская любовь, аж завидно! Ирка не ревнует? – спросила Натка, и тут Андрюха наконец-то ее заметил.
– О, привет! А я думал, это Ирка за нами наблюдает, чего, думаю, не подходит жена!
– Жена твоя балет репетирует. А меня на хозяйстве оставила и со зверем вашим не познакомила. Шипел тут на меня!
– Это он с перепугу!
– Нет, я конечно, понимаю, что вторая неделя командировки не украшает женщину, но так откровенно намекать на это! Андрюш, это не вежливо, – поддразнила Натка Андрюху, и тот начал оправдываться
– Да я не в том смысле! Ты отлично выглядишь! Просто Суслик у нас трусишка, всех чужих боится! Дрых в шкафу, наверное, не заметил, как ты приехала, вот и испугался! Ты какими судьбами к нам?
– Ой, Андрюх, точно, судьбами. В командировку меня услали, по Кольцу. Возвращаемся уже. Вы где это чудовище откопали?
– Яська котенком притащила, полгода у нас живет, взрослый уже. Видишь, ласковый какой, – потерся Андрюха о кота, который засунул лобастую башку хозяину под подбородок и раскинул лапы по плечам. Обнял. Андрюха, нога об ногу, наступая на носки и пятки сапог, разулся, нашарил, стараясь не потревожить Суслика, тапки.
– Как у тебя дела-то? Ирка говорила, вы с Генкой вроде как… разбежались?
– Вернее, Генка от меня сбежал. Ладно, замяли. Я уже смирилась и пережила. Слушай, Андрюх, а пойду-ка я схожу погляжу на Иркину репетицию. Ты же сейчас тоже мыться будешь с дороги, обедать, не хочу тебе мешать. А вечером посидим нормально, пообщаемся. Ладно? Пошла тогда сушиться. Ты не знаешь, где у Ирки фен?
**
До клуба, где Ирка репетировала свой балет, было минут семь ходу. Наверное, пол репетиции уже прошло, думала Натка, прикидывая, сколько времени у нее ушло на помывку, борщ, братание с Сусликом и разговор с Людмилой. Натка позвонила ей в номер – волновалась, как та устроилась. И немного неловко было: она вроде как с комфортом живет, а коллега не известно с кем комнату делит. У Людмилы все устроилось лучшим образом. Комнату она делила с бухгалтершей из старательской артели. Та оказалась компанейской теткой примерно Людмилиного возраста, приехала в район по налоговым делам, жила в поселке уже третий день и взяла над магаданской журналисткой шефство. «Мы с ней сейчас в баню пойдем, потом она покажет, где здесь перекусить можно», – делилась Людмила нечаянной удачей и у Натки отлегло с души – нормально все там. А мужики сами разберутся, не маленькие.
Клуб, точнее, не клуб, а Дворец культуры, последняя поселковая стройка из прежних времен, замаячил впереди серо-зелеными стенами, выглядывал из-за ряда двухэтажных домов. Хороший клуб, просторный, роскошный. Достраивали его как раз накануне дефолта. Успели все сделать, открыли, а потом схватились за голову. Дворец культуры требовал таких денег на свое содержание, что съедал если не половину поселкового бюджета, то уж треть точно. Срочно перевели в его стены все, что смогли: музыкальную и художественную школу, кинотеатр, даже детскую библиотеку хотели разместить. Но для детской библиотеки оказалось маловато места, ей выделили этаж в другом здании. А Дворец культуры содержали из последних сил – очень уж хорошим получился. Одна сцена чего стоит – чуть ли не лучшая площадка в Магаданской области, можно гастроли принимать.
Натка обошла последнюю двухэтажку и дворец культуры встал во всей красе. Слева красу основательно портили закопченные трубы котельной и отвалы шлака, подходившие почти впритык к боковому входу в клуб. А прямо по Наткиному курсу стоял Бычков и снимал улицу.
– Слушай, Бычков, ты просто как Фигаро, – заглянула Натка в объектив камеры, и Бычков отлепился от видоискателя
– О, привет, а я и не понял, что это ты. Думаю, что за девушки такие смелые по поселку ходят, прямо в камеру заглядывают!
– А это мы гуляем! Слушай, ты просто какой-то неутомимый. Всё подряд снимаешь!
– А что делать в гостинице? Степаныч и Зыкин уснули, храпят, будто за первый приз соревнуются. Аж телевизора не слышно. Вот и решил пошляться по поселку, интересности поискать на всякий случай. Все равно же потом пригодиться сюжеты закрывать.
– Точно. А микрофона у тебя с собой нет на всякий случай?
– Петличка есть.
– Тогда пошли сюжетик сделаем. У меня подруга как раз генеральный прогон своего балета устроила, есть повод про культуру поговорить. На эту тему у нас как раз нет ничего.
Дежурная у входа дремала и на их появление никак не среагировала – видно, сообразила, что свои люди, раз так уверенно топают. Знают, куда идти. Натка действительно знала – сама пару раз плясала на этой сцене – провела Бычкова по коридору к узкой дверце. За дверцей оказался «карман» за сценой. В углу «кармана» громоздились фанерные декорации: древнегреческие арки и колонны, березы и домик бабы-Яги. У кулис стояла девочка в черной юбочке поверх черного трико. На голове – яркое пятно банданы. Рядом переминался некто в странном костюме: круглый коричневый кокон с капюшоном, из него торчат тонкие ручки и ножки, а к спине приделано еще две пары проволочных мохнатых конечностей.
– Ребята, а вы какие роли играете? – спросила Натка детей
– Я – Муха-цокотуха, – обернулась к Натке девочка и сверкнула круглыми радужными солнцезащитными очками.
– А я – паук, – повернула голову вторая фигура и оказалась мальчиком. Лицо у паука было разрисовано черными полосами, как у коммандос.
– Ух ты, а кто вам такие костюмы придумал? – спросил Бычков и начал настраивать камеру.
– Ирина Валерьевна, – мальчик-паук махнул рукой и дернул проволочными лапками в сторону зрительного зала. Оттуда раздавались Иркины окрики
– Так, стрекозки, молодцы! Леночка, чуть-чуть ближе к авансцене! И ручки, ручки чуть круглее в локтях! Хорошо!
Натка шепнула Бычкову, чтобы подсоединял к камере микрофон. На сцене под звуки вальса скакала малышня в капроновых юбочках, трепеща крылышками из полиэтилена. Вот все сбежались в кружок, подняли кверху руки, потом кружок рассыпался, и стрекозки замерли, отставив правые ножки и сложив руки накрест, кистями вниз
– Стоим, стоим ровненько! Муха-цокотуха пошла! – скомандовала из зала невидимая Ирка.
Девочка в бандане подобралась, вдохнула и выбежала на сцену. Теперь звучало что-то вроде «барыни».
– Твой выход скоро? – спросила Натка у «паука»
– Не знаю. Сейчас Ритка со стрекозами станцует, потом с пчелами, потом я выхожу.
– Интервью дашь пока телевидению, по-быстрому? – спросила Натка, не дожидаясь ответа пристегнула мальчишке петличку на мохнатую грудь и спросила
– Как тебе досталась одна из главных ролей в этом балете?
– Ну как, Ирина Валерьевна Петьку поставила кузнечика танцевать, Славку – комарика, а меня – паука.
«О, нашла всё-таки мальчишку комарика танцевать!»
– Не обидно тебе играть отрицательную роль?
– А что такого? Это ж понарошку!
– Ну, вдруг дразниться будет кто-нибудь!
– Не, не будут! Это пусть Славка боится, жених-комарик, – хихикнул паук.
– Так, хорошо! Рита, молодец! Стрекозки тоже молодцы, пока свободны, спускайтесь в зал!
Сейчас дуэт паука и мухи! Рита, приготовилась, Юрик, твой выход! – скомандовала Ирка. Зазвучали такты чего-то в стиле «техно».
– Ой, мне пора! – встрепенулся «паук» и развернулся на выход
– Стой, подожди, петличка, – кинулась за ним Натка. Пацан опять развернулся, но так, что шнур от микрофона-петлички обмотался вокруг лохматой груди.
– Подожди, сейчас отцеплю! – схватила Натка мальчишку за плечо. Петличка отцепилась, пацан опять развернулся, чтобы бежать на сцену, но теперь проклятый провод запутался в проволочных лапах.
– Стой! – Натка схватила было его за шиворот, но «паук» вырвался и ускакал на сцену. Следом волочился провод – Бычков успел выдернуть штекер из камеры.
– Стоп-стоп-стоп! – захлопала в ладоши Ирка, – почему это у нас паук с хвостом? В скорпиона, что ли, превратился? Эй, граждане, кто там у нас за кулисами?
– Там телевидение, Ирина Валерьевна, – наябедничала Цокотуха.
– Ирина, это мы! Пришли про тебя сюжет снимать! Хотели потихонечку, чтобы не мешать! – высунулась из-за кулис Натка.
– Нат, ну что за партизанщина, в самом деле? И почему это потихонечку? У нас артисты – первый класс! Их надо снимать, как следует. Ребята, станцуем все от начала до конца, специально для телевидения? Замечательно! Валера, ставь фонограмму с самого начала. Все поднимайтесь на сцену, приготовились по местам, делаем весь прогон целиком, в последний раз! – скомандовала Ирка, и на сцене началось веселое мельтешение ряженой детворы: артисты разбегались по местам.
– Тетя Ната, смотрите, какой у меня костюм, – Яська в костюме бабочки подбежала к кулисе, где стояла Натка.
– Костюм просто блеск! – похвалила Натка и вполголоса спросила: – Сереж, справишься с балетом-то? Видишь, как дети воодушевились? Снимай, что получится, ладно?
– Ладно, мне самому интересно, что получится, – заблестел глазами Бычков – буду снимать, пока аккумулятора хватит.
Натка спустилась в зал к Ирке
– Прости, мы тебе помешали!
– Наоборот, помогли! Отвлекли детей. Я их, похоже, с перепугу замучила совсем, гоняю танцы по частям, а целиком балет еще не танцевали. А тут, для вас, станцуют по-настоящему.
– Расслабься, все у них хорошо получается. Вон, муха у тебя какая пластичная! Умничка просто!
– Да, Риточка у меня молодец. Яська, кстати, тоже молодец, сама посмотришь, как бабочкой порхает.
**
Иркины детишки оттопали балет на пять с плюсом. Натка даже пожалела, что завтра, на концерте будет не первое впечатление. И Бычков молодец – весь балет бегал с камерой по сцене, снимал во всех ракурсах. Да еще и с Иркой интервью записал. Они с Иркой пытались его потом зазвать в гости, отказался, в гостиницу ушел. Теперь подруги сидели за столом, отмечали встречу. Сидели без Андрюхи: Иркин супруг с разгона махнул пару раз по полстакана под хорошую закуску и теперь похрапывал в Яськиной комнате на раскладушке, которую поначалу разобрали для Натки. Ирка с Наткой, которые не пили почти, так поднимали стопочки, за компанию, теперь беседовали о своем, о девичьем.
– Нат, Генка так и не объявился? – спросила Ирка
– Не знаю, может, звонил, пока я тут катаюсь. Я автоответчик включенным оставила, – вздохнула Натка, вспомнив о грустном.
– Знаешь, а я к экстрасенсу ходила. Говорит, венец безбрачия у меня. Снять пыталась.
– Сняла? – оживилась Ирка
– Да вроде нет пока, один сеанс всего был. Хотя события всякие со мной после приключились. То за шлюху дорогую приняли, то уродиной на всю студию объявили, – принялась рассказывать Натка про свои приключения. Ирка слушала, ахала, делала большие глаза, а потом пихнула подругу плечом:
– Слушай, а симпатичный мужик, этот твой оператор. И слушает тебя, и смотрит так, внимательно. У тебя и с ним, случайно, не любовь?
– Слава Богу, нет. Хватит мне уже любви в эту командировку! – содрогнулась Натка
– О, у тебя роман все-таки случился? Правильно, клин клином вышибают! Расскажи!
– Да что рассказывать? Клин и случился. Мужика из нашей группы переклинило. Он пил сильно, его жена бросила, четыре года уже как, и он вдруг решил, что теперь меня любит. Представляешь, мы с Людмилой, второй журналисткой, с радио, загорали под ёлочками, а он подсмотрел. Ну и переклинило мужика! Напился, на колени давай падать и в любви мне объясняться! Представляешь?
– А ты что?
– А я злюсь. Спровоцировала мужика, получается. Его же на время командировки старшим сделали, он начал нами командовать на всякий случай. Я его по ходу дела умасливала, ну, улыбочки всякие, глазки строила: «Коленька, не волнуйся, Коленька, не беспокойся». Достроилась. Видимо, моё загорание последней каплей стало!
– Так ты что, голышом, что ли загорала?
– Каким голышом? В лифчике загорала, даже джинсы не сняла, приспустила только! На пляже и то сильнее раздеваются! А этому хватило!
Зазвонил телефон
– Кто это в такое время? Свекор, что ли? Алло! – Ирка удивленно протянула трубку Натке, – Тебя. Мужской голос
– Нат, извини, что звоню так поздно. Это Сергей Бычков, – сказала трубка. – Кажется, нам надо ехать. Зыкин опять напился, я его на обратном пути возле магазина подобрал. Он в запой сорвался, сам не остановится, надо в Магадан срочно возвращаться. Мы вещи укладываем, куда за тобой подъезжать?
– Не надо подъезжать, я сама через полчаса на дорогу выйду, пусть Степаныч возвращается так же, как заезжал, – вздохнула Натка в трубку и с тоской посмотрела на подругу
– Ну вот, Ир, Зыкин опять упился. Надо срочно возвращаться в Магадан. Хорошо, я хоть сходила на твой балет.
Глава20
УАЗик так подпрыгнул на ухабе, что Натка аж зубами клацнула и слегка приложилась макушкой о жестяной потолок
– Степаныч, осторожнее! Не дрова везешь! – воскликнула она, а потом, вспомнив про Зыкина, лежавшего на сиденье позади салона, уточнила – Не только дрова.
– Да КАМАЗы, гады, дорогу поразбивали, и не выровняли еще, – оправдывался Степаныч, – и так ищу, где поровнее!
Действительно, трассу грузовики исполосовали довольно внушительными колеями. Натка сидела впереди, рядом с водителем, и машинально следила за дорогой под ровное течение собственных мыслей. Похоже, она уже начинает привыкать, что жизнь не признает никаких планов и продолжает выкидывать кульбиты. Вон, как свалилась ей эта командировка на голову, так и прекратилась, ни с того, ни с сего. Помечтала немного, как два-три денечка у Ирки поживет, и хватит. За три денечка Зыкин до белой горячки допьется. Глупо закончилось их турне по Золотому кольцу. Едут, вон, в два часа ночи по разбитой дороге. Хорошо хоть, ночи белые. Так, а что им делать-то теперь? До конца срока по домам прятаться? Или завтра на работу заявиться и Колю заложить с потрохами? Уволит же Пузанов идиота.
– Народ, что с работой-то делать будем? – будто подслушав ее мысли, спросила Людмила. – Если завтра выйдем, спросят, почему рано приехали и что с Зыкиным. По домам, что ли, будем до вторника сидеть? А? Может, посидим? Квиточки из гостиницы нам незаполненные дали, напишем, что потребуется!
– Ну да, а машину я тебе куда дену? Её ж в гараж ставить надо! – возразил Степаныч
– Под окна поставь пока! Тебе что, четыре свободных дня лишние? А Зыкину скорую вызовем, пусть в больницу забирают! – убеждала Людмила.
– Люд, не получится ничего, – обернулась Натка в салон. – Во-первых, в больнице запишут, когда Зыкин поступил. Во-вторых, не сможем мы надолго затаится. Кто-нибудь обязательно увидит. У меня, вон, в подъезде Петька-художник живет.
– А у меня Захар, завгаражом, в соседях, – поддакнул Степаныч. – Не, придется завтра же сдаваться. И Зыкина сдавать.
– Давайте скажем, что ему с сердцем плохо стало, и он от этого упал. И поэтому мы пораньше вернулись. А Зыкину, как приедем, скорую вызовем. Пусть из запоя выводят! – решила Натка и
попросила – Только все одинаково врите, чтобы не напутать.
– Наврем, – кивнула Людмила и предложила, – Нат, а давай местами поменяемся! А то меня здесь, сзади, растрясло совсем!
Поменялись, и Натка минут двадцать не могла приноровиться к новому месту. Из-за того, что Зыкина уложили ничком на заднем сидении, большую часть багажа пришлось сложить сбоку салона. Свободным оставалось двойное боковое кресло, где сидел Бычков в обнимку с кофром. И одиночное кресло, где теперь сидела Натка. Это кресло стояло спинкой к окну, и теперь вместо дороги Натке приходилось смотреть или в салон, или в затылок Степанычу. Да еще и подпрыгивать на ухабах.
– Нат, может, сюда пересядешь? К окну? А я камеру у твоего сиденья приспособлю? – кивнул Бычков на серый кофр размером почти с кресло.
Натка обрадовалась, пересела, и минут через пять увидела в окошко грейдер. Оранжевая машина, похожая на бульдозер-переросток, шла по встречной полосе и гладила дорогу, срезая рытвины ножом-отвалом.
– О, отлично, нашу сторону уже выровняли, – обрадовался Степаныч и добавил газу, – часа через четыре дома будем!
По гладкой дороге машина пошла ровно, кусты на обочине стали сливаться в бесформенную темную полосу.
**
В темной комнате кто-то сидел. Натка почувствовала, как сердце сжалось от страха, даже стучать перестало на пару секунд, а потом, наверстывая, часто затрепыхалось где-то возле горла.
– Кто здесь? – хотела она спросить, но только беззвучно шевелила губами. Звуки застряли в пересохшей гортани. Натка попыталась шагнуть, но ноги будто приросли к полу. «Свет! – подумала она, – рядом, на стене выключатель! Надо дотянуться, и я увижу, кто сидит в комнате!» Натка потянулась к выключателю – руки тяжело, с трудом, но двигались. Дотянулась, клацнула белой клавишей, люстра вспыхнула под потолком.
Из кресла поднялся Генка. Он шагнул к Натке и сказал
– Привет, я вернулся. Прости меня, я дурак, я идиот. Как мне исправить свою вину? Что мне сделать, чтобы ты меня простила?
Генка смотрел внимательно и серьезно, и Натка, преодолев немоту, выкрикнула то, что мучило её последние несколько недель
– Сделай мне ребенка!
Свет вдруг начал гаснуть, медленно, постепенно, как в кинотеатре перед сеансом. И Генка начал растворяться в наплывавшей тени, а Натка, в отчаянии, что он опять исчезает, повторила – Пожалуйста, сделай мне ребенка!
И почувствовала слезы на лице.
– Тихо-тихо, успокойся, все нормально, все хорошо!
Кто-то тихонько дул ей на висок и осторожно пожимал пальцы. Генка? А почему шумно так? Натка судорожно перевела дыхание, сглатывая слезы, и открыла глаза. Впереди маячила Людмила. Журналистка спала, запрокинув голову на подголовник кресла, и Натка несколько секунд разглядывала ее темные, гладко зачесанные волосы и кусочек лба. Они в машине, едут в Магадан. Так, а она на чем лежит? Натка вдруг осознала, что лежит она на плече у Бычкова. Что лицо у нее мокрое от слез. И что Бычков одной рукой обнимает за плечи, а второй пожимает ей пальцы.
– Извини, – Натка убрала голову с бычковского плеча и освободила ладонь, – я не заметила, как заснула.
– Да ничего, мне не тяжело было. Ты всхлипывала во сне, тебе сон плохой приснился? – глянул на нее Бычков со спокойным сочувствием.
– Да так, небольшой кошмар. Это, наверное, из-за того, что заснула сидя, – слегка отодвинулась к окну Натка и стала шарить в карманах, искать платок.
– Вот, возьми, это твой, – протянул ей Бычков платок, который Натка дала ему в Оротукане. Надо же, постирал! И сохранил!
Натка вытерла лицо, деликатно посопела в платочек. Хотелось высморкаться, но трубить было как-то неловко. И писать хотелось, а попросить Степаныча остановиться тоже было неловко. «Да что это со мной такое! Чего это я, Бычкова, что ли стесняться начала?» – разозлилась Натка и громче, чем требовалось сказала
– Степаныч, притормози у каких-нибудь кустиков погуще!
– Сделаем, – кивнул тот, – вон, эти годятся?
– Годятся, – согласилась Натка, и Степаныч остановил машину у густых зарослей осинника. Натка вышла и огляделась. Так, похоже, они уже проехали Палатку. До Магадана – рукой подать.
В город они приехали минут через сорок. Сначала завезли Зыкина, вызвали ему «Скорую» и Людмила осталась дожидаться врачей. Ей все равно потом домой недалеко идти было, минут десять дворами. Затем Степаныч повез до дому Натку.
– До двери помочь донести? – спросил Бычков, вытаскивая из УАЗа Наткин багаж: сумку с барахлом и довольно увесистую картонку с Иркиными соленьями-вареньями.
– Помоги, – согласилась Натка, и он легко подхватил сумку и перемотанную коробку в одну руку, второй рукой открыл перед Наткой дверь подъезда
– Прошу!
Натка аккуратно обошла Бычкова, легко поднялась на пролет и
– Ой, мамочки, что это? – застыла перед дверью своей квартиры.
Когда-то ее дверь была обита старым черным, слегка потрескавшимся дерматином. Такой она им досталось от прежних хозяев, и поменять дверь у Генки все руки не доходили. А теперь у кого-то дошли. Весь дерматин был исполосован небрежными резаными загогулиными. Черные куски клеенки вперемешку с ошмотьями серой пыльной ваты придавали двери в Наткину квартиру вид жуткий и мистический. Будто бы за нею не знакомый и привычный дом, а что-то ужасное и опасное. Зазеркалье. Комната страха. Другое измерение. Натка даже шаг назад сделала и уперлась спиной в Бычкова.
– Ната, кто в квартире? – спросил он спокойным и каким-то тугим, как натянутая тетива, голосом.
– Никого, наверное,– сказала Натка и вдруг представила, что за дверью – Генка. Что он в беде. Что с ним сделали что-то страшное, такое, что исполосованная входная дверь – шутка, пустяк, чья-то милая шалость. Натка выхватила из кармана связку ключей и начала открывать замки. Верхний ключ все никак не попадал в скважину замка, и связка всё время падала на пол.
– Дай-ка мне, – сказал Бычков, когда Натка нашаривала ключи на полу в третий (или четвертый?) раз, брезгливо отталкивая пальцами комья ваты. Он легко поднял с пола связку и быстро, точными движениями отомкнул оба замка. Открыл дверь и постоял на пороге, прислушиваясь. Тихо, сумеречно, немного затхло. Все спокойно. Бычков переступил порог, нашарил на стене выключатель, клацнул клавишей. Свет не загорался.
– У тебя что, лампочка тут перегорела? – спросил он Натку, обернувшись через плечо
– Не знаю. Я когда уезжала, все работало.
– Подожди-ка, – вышел Бычков обратно на площадку и внимательно осмотрел дверную притолоку.
– Слушай, а у вас тут что, снаружи, что ли, проводка? Вон, провода идут и сверху перерезаны?
– Вроде, да, – устало пожала плечами Натка. – Дом старый ведь, чуть ли не довоенной постройки. Мы как купили квартиру, только сантехнику поменяли и косметику сделали. Провода обоями заклеивали. Генка сказал, капитальный ремонт потом провернем, как разбогатеем.
– Капитальный ремонт двери точно делать придется. Пошли, не бойся, – сказал Бычков и опять шагнул в квартиру. Натка засеменила следом и так дошла за Бычковым до кухни.
Там он зачем-то заглянул в темный холодильник и сказал
– Часа два назад тебе тут набезобразничали. Холодильник еще не потек. Ты всегда холодильник включенным оставляешь, когда уезжаешь?
– Да, – кивнула Натка, уселась за стол и устало посмотрела на Бычкова
– Сергей, что происходит, а? Может, милицию вызвать?
– Позвони, конечно. Только вряд ли они сейчас, в шесть утра, приедут, может, днем какого-нибудь участкового пришлют.
Натка подошла к телефону, подняла трубку. Тишина. И огонек автоответчика не горит.
– Сереж, по-моему, телефонный провод они тоже перерезали. Что мне делать, а?
– По мобильнику позвони!
– У меня нет мобильника, я потеряла где-то, перед командировкой.
– Блин, и мой разрядился! Слушай, а инструмент есть дома какой-нибудь? Пассатижи там, отвертка, изолента есть?
– Изоленты нет
– Тогда подожди минутку! Я сейчас вернусь!
Бычков исчез на целую вечность. Пока его не было, Натка успела три раза умереть от страха и ощущения беды. Знакомая кухня в сером свете белой ночи казалась выцветшей, привычные вещи потеряли объем.
– Ну, где у тебя инструменты, – вошел Бычков на кухню, цвет и объем вернулись, а Натка воскресла и бросилась в туалет, где над унитазом примостился хитрый шкафчик со всяким нужным в хозяйстве хламом. Пассатижи должны быть слева, сама их туда положила, когда обжимала язычок на молнии джинсов. Точно, вот они. И отвертка вот.
– Отвертка вряд ли понадобится, ты лучше нож мне дай, – попросил Бычков, и Натка с готовностью полезла в ящик стола, доставая свой самый острый нож.
– М-да, – сказал Бычков, попробовав лезвие пальцем, – ладно, изоляцию зачистить сгодится. Дай мне еще табуретку и пошли, ассистировать будешь.
Натка придвинула Бычкову табуретку, тот прихватил ее и пошел обратно к входной двери. Натка пошла следом и ушибла ногу о какой-то предмет. Бычковский кофр. Он что, успел к машине сбегать за вещами?
– Я отпустил Степаныча. Сказал, что тебя соседи залили, и проводку замкнуло, и что тебе нужно срочно помочь. Пусть постоит пока, потом на студийной машине заедем, заберем. Ты не против? – спросил Бычков, ставя табурет на лестничной площадке и взбираясь на него.
– Так, точно, у тебя тут в одном пучке и электричество, и телефон, и звонок и антенный кабель. Во старались ребята, пилили! Как только током не шарахнуло! Слушай, как бы и меня не шарахнуло! Где у вас щиток?
– В квартире.
– В квартире мне не надо, там и так напряжения нет. Мне надо, чтобы тут свет погас!
– Тогда я не знаю, может, в подвале рубильник?
– А это мы сейчас поглядим, – легко спрыгнул с табурета Бычков и взбежал по лестнице на верхний этаж. Раздался негромкий металлический стук, и свет на площадке погас.
– Сверху у вас рубильник, между площадками, – сказал Бычков, взбираясь обратно на табурет. – Отключил соседей на полчасика, все равно спят пока. Подсвети мне сюда фонариком!
Натка взяла фонарь, нажала кнопку и пустила узкий сильный луч на руки Бычкова. Руки расплели провода из пучка и начали обстругивать каждый Наткиным ножом. Потом Бычков что-то подкрутил пассатижами, еще повозился минут пять и сказал
– Готово!
И тут, будто по команде, на площадке вспыхнул свет, а с верхнего этажа раздалась ругань
– Нет, ну что за сволочи додумались рубильник вырубить, а? У меня же комп ролик считает, и, пожалуйста, шесть часов работы – псу под хвост!
– Петь, это ты там орешь? – спросила Натка.
– Никитина, а это ты, что ли, рубильник вырубила? – сбежал к ней на площадку Петька-художник, обежал взглядом замершего на табуретке с пассатижами в руках Бычкова, разодранную в клочья дверь и присвистнул
– Ни фига себе! Это что тут у вас происходит, а?
– Свет починяю, – шагнул Бычков с табурета, – Натке какие-то отморозки изрезали все.
– Ни фига себе, – повторил Петька, глядя на пучок проводов, теперь перемотанный черной изолентой, – это я тебе чуть ток не врубил? Извини!
– Да ладно, я уже сделал все. Ты сегодня ночью никакого шума тут не слышал?
– Да фиг его знает. У меня же дверь двойная, звуки хорошо держит. Если бы орали или, там, стреляли, услышал бы. А так – нет.
– Ну, хорошо, хоть не стреляли, – порадовался Бычков, открывая дверь и нашаривая на стене выключатель. Свет зажегся.
– Прошу, – пригласил он Натку, Натка шагнула за порог, потом обернулась к Петьке, который тянул шею и пытался рассмотреть, что происходит в квартире, и спросила
– Зайдешь?
– Не, – смутился тот, – мне ролик доделать надо. Боюсь, как бы из-за того, что свет вырубился, все заново начинать не пришлось. Пойду, проверю.
Натка прошлась по квартире, везде зажигая свет и проверяя, все ли в порядке. Все в порядке. Везде. Точно так, как она оставила перед отъездом. Вон, даже колготки в кресле валяются. За неделю, что её не было, Генка не появлялся. А звонил?
Автоответчик моргал красным глазком, и Натка начала отматывать сообщения.
– Геннадий Константинович, компания «Грин Эппл» беспокоит. Напоминаем, что сроки оплаты товара истекли неделю назад. Позвоните в бухгалтерию Анне Матвеевне. Спасибо.
– Так, это фирма «Норд». Вы когда за тент расплачиваться будете? Что за мода бегать от нас? На вас что, рэкет насылать надо, чтобы вы объявились? Короче, до десятого не объявитесь, хуже будет!
– Геныч, ты чё, в натуре, на дно залег, что ли? Так это ты зря. Всплывай, давай, побакланить надо.
– Простите, скажите, когда прибывает самолет из Анадыря? Рейс сто сорок семь? Алё, девушка, вы меня слышите? Рейс сто сорок семь когда прибывает? Из Анадыря? Алё!
– Сереж, ты не знаешь, зачем ко мне прибывает самолет из Анадыря? – спросила Натка у Бычкова, опустилась на диван возле телефона и тихо заплакала. Теперь она точно знала – с Генкой случилось что-то ужасное.
– Нат, расскажи мне, что происходит? – Бычков сел на корточки рядом с диваном и снизу заглядывал Натке в лицо. Потом сел рядом, слегка приобнял ее, и Натка благодарно принялась реветь ему в грудь, шмыгая носом
– Я не знаю! Генка написал мне записку, что уходит от меня! Что Надя ждет от него ребенка! И не позвонил! И до сих пор не звонит! А накануне командировки сюда утром хмыри какие-то приходили, Генку искали и мне угрожали! А теперь вот по телефону угрозы! Его, наверное, уби-и-и-ли!
– Нат, про «убили» пока рано говорить. Чем твой Генка занимается?
– У него тут бизнес, палатки овощные по городу!
– Деньги в долг брал? Какой у него оборот?
– Я не знаю! Я не влезала в это, я не хотела с ним торговлей заниматься, у него всю бухгалтерию Надя эта вела!
– Как ему в офис позвонить?
– Я не знаю! Он переехал полтора месяца назад, я не успела телефон записать!
– Чей-нибудь телефон ты знаешь, кто с ним на фирме работает?
– Димкин только, но жена его говорит, что он тоже дома не живет! Ой, и Димку тоже у-у-у-би-и-и-ли!
– Нат, ну что ты заладила свое «убили»! Никто никого не убивал. Но дел твой Генка, судя по всему, натворил. И адрес этой квартиры сообщал всем желающим. Как, говоришь, фирма его называется?
– «Супербонус».
– Ладно, завтра, вернее, уже сегодня, постараюсь справки навести, что эти ребята от Генки твоего хотят. А тебе лучше не жить пока одной.
– А с кем мне жить? – подняла Натка к Бычкову зареванное лицо. От его спокойного и рассудительного голоса тот ужас, что поднялся в ней после бормотания автоответчика, рассеялся почти бесследно.
– Ну не знаю. Подружку пригласи какую-нибудь.
– У меня нет одиноких подруг, все с семьями.
– Тогда сама пойди к кому-нибудь. Хотя нет, эти деятели от злости еще что-нибудь с квартирой сделают. Надо, чтобы их кто-нибудь встретил и объяснил, что ты не при чем.
– И как ты это себе представляешь? Я выхожу на пару с подружкой и объясняю лбам вроде тех, что уже приходили, что это Генка бяка, а я тут не при чем? Думаешь, поверят?
–М-да. Слушай, а у тебя тут три комнаты, да?
– Ну, три.
– А хочешь, я у тебя пока поживу? Хочешь? Я все равно один живу. Ты не думай, ничего такого. Поквартирую у тебя с месячишко, разберусь, если кто с вопросами придет. Если хочешь, даже за постой приплачивать буду!
– Не надо мне приплачивать, – отодвинулась Натка и задумалась. Ситуация, как в рекламе: при всем богатстве выбора другой альтернативы нет. Не Динку же звать Дубинину, куда она сына своего денет? И не Марусю же с её американцем! А больше у нее никого и нет в этом городе, не обзавелась близкими подругами за два года.
– А ты не пьешь? – осторожно спросила Натка Бычкова
– Честное пионерское, нет! Я вообще сугубо положительный и смирный! Не пью и не буяню, ем все, что дают, обожаю детей и перевожу старушек через дорогу! Ну, примешь меня на постой?
– Приму, хотя у меня нет детей и старушек! – улыбнулась Натка. – Только давай на студии не очень афишировать. Хватит мне сплетен! Ладно? И не курить в квартире!
– Ладно, – согласился Бычков, и Натка пошла показывать ему место жительства, Генкин кабинет. А после повела на кухню – кормить. Уж завтрак Бычков сегодня точно заслужил.
Глава 21
Всю первую половину дня они продрыхли. Бычков – в Генкином кабинете, Натка – в своей постели. Проснулась она где-то к часу, и в первые несколько минут вспоминала, что с ней опять случилось. Что-то неприятное. Дверь порезали. И Бычков теперь живет у нее. Кажется, она сглупила, с перепугу оставив у себя в доме чужого, в сущности, мужика. Сглупила? Натка прислушалась к собственным ощущениям. Вроде бы нет. Вряд ли спала бы так безмятежно, будь она в квартире одна. Как ни странно, присутствие чужого мужчины в доме ей совершенно не мешало. Она как будто просто продолжала командировочный быт: девочки в одной комнате, мальчики в другой, кухня и туалет общие. Ладно, вставать надо, на студию сходить. Или не идти сегодня? Списать этот день на дорогу?
Телефонный звонок разорвал сонную тишину квартиры, Натка вздрогнула. Кто звонит? Опять эти?
– Алло, – осторожно сказала она в трубку
– Никитина, привет! Вы почему уже вернулись? – сказал Прянишников.
– Здравствуй, Кеша. Зыкину плохо стало, с сердцем. Из-за него пришлось раньше вернуться. Мы ему ночью «скорую» вызвали.
– Это хорошо, – сказал Кеша
– Что хорошо?
– Что вернулись раньше. Тебе как раз работа есть. Приходи, давай.
– Кеш, мы всю ночь ехали, я только-только проснулась, голова тяжелая и вообще у меня тут неприятности…
– Никитина, неприятности у тебя будут, если ты через час на студию не явишься! Говорю же, работа есть!
– Да что там случилось у вас? Горит, что ли?! А если бы мы еще не вернулись?
– Ну вернулись ведь? Давай, жду через час!
– Через два – крикнула Натка в трубку, но та уже пипикала короткими гудками.
– Нат, к тебе можно? – постучал в дверь Бычков.
– Сереж, подожди на кухне, я выйду сейчас.
Накинула халат, пригладила волосы, глянула на себя в зеркало – глаза чуть заплыли, но ничего, сойдет – и вышла на кухню, где Бычков уже ставил чайник.
– Что случилось? – повернулся он к Натке
– Прянишников по мне истосковался. Велит срочно явиться, что-то ему понадобилось. Ну совсем некстати! В милицию же нужно заявить и с дверью что-то делать.
– Да расслабься, я разберусь. Иди к своему Прянишникову. Только ключи оставь мне, ладно?
– Ладно, – согласилась Натка и пошарила в ящике кухонного стола, отыскивая запасную связку.
В студию удалось прийти часа через полтора – пока голову помыла-уложила, пока юбку погладила. Штаны за время командировки поднадоели, и в юбку, колготки и туфли на каблучке она влезала с особым удовольствием. Юбку пришлось прихватывать пояском – свободна оказалась в талии. Похудела она за последние денечки. Килограмма три сбросила, не меньше!
В Магадан, пока их не было, тоже пришло лето. И деревья совсем зеленые, и трава высокая уже выросла, и одуванчики наперебой желтеют лохматыми звездочками. Хорошо! И ветра с моря нет, и тепло поэтому. Натка даже жакет скинула и так, с улыбкой и жакетом подмышкой, вошла в кабинет к Прянишникову.
– Привет, Кеша! Привет, девочки! – кивнула она Анжеле и Ладе Лате, которые стояли у стола Прянишникова, сжимая в руках листочки со сценариями. Лица у них были смущенные и растерянные. Сам Кеша сидел, развалившись, в кресле и что-то им рассказывал. Судя по его лицу, Натка вошла на самом интересном месте.
– О, Никитина! Ну-ка, скажи, у тебя какие оргазмы, вагинальные или клиторальные?
«Ничего себе, приветы от начальства! Он что, совсем сбрендил за неделю?»
– Кеш, они у меня своевременные, – отбила подачу Натка, Анжела прыснула, а Лада зааплодировала. – Ты что, срочно велел мне на студию явиться, чтобы про оргазмы поговорить?
– И про это тоже. Ладно, давайте, что там у вас, – протянул руку Прянишников, и девчонки сунули ему листы. Прянишников наскоро пробежал тексты глазами, немножко почиркал и расписался – Все, идите, монтируйте. А ты садись поближе, – сказал он Натке, которая наблюдала за процессом с диванчика у стены.
– Что случилось-то? – спросила Натка, пересаживаясь в кресло напротив стола
– Прямой эфир сегодня с Гудковым. На телефоне будешь дежурить, вместе со Ступиной. Вопросы к губернатору записывать.
– А почему я? Вон, Анжелу или Ладу посади.
– Я что, по-твоему, идиот? Ты представляешь, в каком виде от них вопросы к Гудкову попадут?
– Во сколько эфир?
– С девяти до одиннадцати.
– Два часа? Кеш, это же долго очень.
– Нормально. Ты лучше скажи, почему не позвонила ни разу.
– А я должна была? Зыкин же старшим был в группе.
– Зыкин, может, и был, а Пузанов с меня отчета о работе группы требовал. Напиши, кстати, отчет, где были и что отсняли. Много отсняли?
– Слушай, ты же говорил, чтобы мы не особо напрягались, что главное Зыкину свои дела сделать, а мы – по остаточному принципу. А теперь отчета требуешь?
– Не я требую, а Пузанов. И ничего я тебе не говорил. Ничего не отсняли, что ли? Пиши объяснительную. И почему приехали раньше времени, тоже пиши.
– Кеш, ты это всерьез? – тихо спросила Натка. Прянишников отвел глаза.
– А ты что, думаешь, я тебя покрывать буду перед Пузановым?
– Я, Кеша, много чего думаю в последнее время. И многого не понимаю, – вздохнула Натка и пошла в свой кабинет.
Валера Кедрач сидел за столом и остервенело черкал в листах со сценарным планом. На столе лежала бордовая роза на длинном стебле. Живая? Нет, тряпочная. Хотя симитировано здорово, вон, даже будто капли росы на лепестках.
– Валер, привет! Как вы тут без меня?
– А, Никитина… Привет, – поднял Кедрач на Натку глаза, посмотрел сквозь нее и опять уткнулся в бумаги.
«Чего это он? От перегрузок, что ли?» – удивилась Натка. Потом оглядела кабинет и удивилась еще раз. Динкин стол был абсолютно пуст.
– А что с Динкой? Где Дубинина, заболела?
– А ты что, не знаешь, что ли? Дубинина с понедельника главный редактор отдела информации, вместо Прянишникова. Она теперь в бывшем его кабинете сидит, – сухим дежурным голосом проговорил Кедрач.
– Валер, а у тебя все в порядке? Как малышки? Кстати, поздравляю!
– Никитина, ты что издеваешься? – Кедрач сфокусировал-таки взгляд на Наткином лице, и тут до нее дошло, что Валера не в своей тарелке. Это он что, все еще пережёвывает их сорвавшийся адюльтер?
– Валер, я совершенно искренне, честное слово. По-дружески. Мы ведь друзья с тобой? Ведь друзья?
– Друзья, – согласился Кедрач, и в его взгляде отразилось облегчение.
– Как съездила? Загорела, смотрю, посвежела, даже похудела, вроде…
– Еще бы не похудела, всю командировку ножками оттопала с этими съемками. Машину все время Зыкин забирал. Представляешь, Кеша, когда отправлял в командировку, говорил, чтобы снимали по возможности. А теперь требует отчета и объяснительную, почему мало сняли!
– А вы что, мало сняли?
– Сняли мы достаточно, но только оттого, что Бычков, как и я – трудоголик чокнутый. Послали бы со мной кого-нибудь вроде Плотникова или Андреева, всего-то и привезла бы им три синхронна, два сюжета. А так, – показала Натка стопку кассет – пять часов съемки.
– Посчастливилось тебе с Бычковым, значит, – кивнул Кедрач, и Натка согласилась, отчего-то уловив в глубине души сладкие отголоски
– Посчастливилось.
– А мне тоже счастья привалило. По пятницам теперь в вечернем эфире парами работаем. Мне сегодня с Лемешевой вести. Кстати, твой сюжет с этим шизанутым красавцем сегодня даем в эфир.
– Да? Здорово. А Федорчук с кем будет в паре?
– Не знаю. Вроде, с Анжелой собирался.
– Если расшевелит. Она же, хоть и хорошенькая, в эфире мертвая, как кукла.
– Зато Лемешева слишком живая. Вон, посмотри, насочиняла в сценарии: мы с ней беседуем о любви, и в конце я встаю на колено и вручаю ей розу! Представляешь? Нашла поклонника! И розу притащила! Нет уж, – Кедрач еще раз заштриховал вычеркнутые строчки – обойдется без объяснений в любви!
– Слушай, Валерка, а как же ее авторские интервью в студии?
– Закрыл Пузанов ее авторские интервью, ее время дополнительно под губернатора отдал.
– И как она это пережила?
– Как пережила… Говорю же, розу притащила и меня на колени хочет поставить, при свидетелях!
– Вот бяка какая, – посочувствовала Натка и пошла в кабинет к Дубининой, здороваться.
– Разрешите войти, госпожа главный редактор? – заглянула она в комнату, Динка оторвалась от текста и заулыбалась
– Привет! Рада тебя видеть, отлично выглядишь. Как съездила?
– Хорошо съездила. Наснимала! Что в «Курсив» возьмешь? Есть по сельскому хозяйству тема, по муниципальным делам, есть директор Сусуманзолота, есть опрос из Оротукана. А, про секс по телефону сюжет есть! Про то, как пацаны в Ягодном про ЭТО на четыреста долларов поговорили!
– Все возьму. Что у вас произошло-то? Вы же только во вторник вернуться должны были?
– У нас, Динка, произошло нечто. Только это между нами – не хочу, чтобы Зыкин из-за меня пострадал.
– Почему из-за тебя?
– Потому что в любви мне объяснился, взаимности не получил и ушел в запой. А пить ему нельзя – сердце отказывает. Мы его сегодня ночью в больницу сдали. Пусть уж вылечат его… ото всего.
– Да, иногда по этим мужикам психушка, точно, плачет, – согласилась Динка, и Натка сочувственно спросила
– Что, опять Кривцов гадости пишет?
– Да фиг с ним, что пишет, кто бы их читал, – кивнула Динка в сторону газетного листа. Натка взяла в руки – о, свежий номер «Предпринимательской газеты». Да, Кривцов в своем репертуаре. На первой полосе – проект областного закона о льготной аренде. На четвертой – опять про любовь. Что там пишет наш несчастный влюбленный? «Кто знает, откуда приходит любовь? Кто знает, отчего мы глупеем, когда нас пронзает внезапное чувство? Вот и наш герой, неглупый, в общем-то, человек, так и не понял, отчего он полюбил ЭТУ женщину. И приглядеться-то к ней – ничего особенного. Лицо блинчиком, глазки узенькие, ножки кривенькие, голосок невыразительный. Другой бы мимо прошел и в сторону её не глянул. А его – зацепило!» И далее по тексту, как коварная баба бедного героя соблазнила, в корыстных целях поимела, да и прогнала. Надругалась, мерзавка, над чувством!
– Дин, он ведь наврал все. И вовсе ты не блинчиком. Ты миловидная. И с ногами у тебя все в порядке!
– Говорю же, я этого не читаю, – сказала Динка бесстрастным тоном и Натка, глядя на пятна румянцах на скулах, поняла – читает. Все читает, до последней строчки.
– Он меня другим донимает. Мне все время звонит кто-то, гадости говорит в трубку. Ночью могут позвонить. Под утро. Я на днях не выдержала, позвонила ему, говорю: «Кривцов, если не прекратятся эти ночные матюки по телефону, я на тебя в милицию заявлю!» А он мне: «Ты что, лучше повода не могла придумать, чтобы о себе напомнить? Плохо тебе, значит, без меня?» Представляешь, каков идиот?
– Представляю, – кивнула Натка, вспомнив свои проблемы с телефонными звонками, и сменила тему
– Как тебе редактором-то работается?
– Да ничего, вроде. Только на «Курсив» времени мало совсем остается. Подхалтуривать мы с Кешей начали. Я почти все сюжеты народу раздаю делать, но хоть ключевую тему сама пишу и ведение выстраиваю. А Иннокентий и тексты в кадре корреспондентам велит писать. Его «Курсив» почти такой, как «Новости» получается.
– Слушай, Кеша, по-моему, совсем вразнос пошел. Знаешь, как меня встретил? Сначала спросил, какой у меня тип оргазма, а потом велел объяснительную писать.
– Про оргазм?
– Нет, пока – отчего раньше времени из командировки вернулись. Хотя не удивлюсь, если завтра про оргазм потребует.
– Да, у него сейчас сложный период в жизни. Он от жены ушел.
– Ты что, правда что ли? Они же хорошо живут! И сын у них маленький!
– Ушел. Говорит, не могу обманывать женщину, которую уважаю. Он в Маринку Кудрявцеву втрескался.
– Так Маринка, вроде, при мужике. Он у нее тренер по лыжам, что ли…
– Вроде прогнала его Маринка. В общем, Иннокентий ее теперь обхаживает, а Маринка не даётся.
– О, страсти-то какие! И он что теперь, вспомнил свое научное прошлое? Проводит системный анализ всех знакомых женщин, чтобы найти научный подход к Кудрявцевой?
– Не знаю, что он там проводит, а втык от Пузанова во вторник получил. Брак в эфире прошел. Представляешь, Ленка Ступина делала пятнадцатиминутку с областной думы. Ну, как обычно, рыбу сначала: черное поле, начитка, поле, начитка. Мужики резвились, завели на поле надпись: «Видеозапись приветствует вас! Вас ис дас?». А потом, когда видеоряд клеили, все мотали на скорости и один кусок между синхронами пропустили. И двенадцать секунд в эфире болтался этот «Вас ис дас». Пузанов вызывал Кешу на ковер, тот от него весь красный вернулся. Смене монтажной выговор, премию урежут. Так что теперь Иннокентий перестраховывается, все до эфира отсматривает.
– И, обжегшись на молоке, дует на воду. То есть на меня. Понятно. Слушай, ты не против, если я в твоем кабинете на телефоне подежурю? У тебя монитор здесь хороший, хоть эфир посмотрю по ходу дела.
– Да пожалуйста, – повела Динка красиво выщипанной бровью и Натка не выдержала
– Слушай, я смотрю на тебя и понять не могу, что с твоим лицом? Ты словно светишься!
– Нравится? Это я новый тональный крем взяла и пудру, специально для эфира. Очень удачно получилось, кожа просто персиковая. Хочешь, на тебе попробуем?
– Да я подзагорела, ляжет ли…
– Ляжет-ляжет, я ведь тоже смугловатая. Давай попробуем!
Динка усадила Натку поудобнее и начала колдовать. Сначала тональный крем, потом пудра, потом мазок по щекам широкой кисточкой с темными румянами.
– Слушай, здорово как получилось! Не смотри пока, давай, я тебе полный макияж сделаю, губы и глаза накрашу по всем правилам. Меня тут как раз приятельница одна учит основам визажа.
Натка покорилась, и Динка достала тени, собранные в палитру, тонкую кисточку, патрончик помады, тушь для ресниц. Еще несколько минут повозилась и поднесла к Натке зеркало
– Смотри!
– Ух ты! Динка, бросай ты эту работу, иди в визажисты!
Из рамки зеркала, как из портрета, на Натку смотрела похожая на нее красавица. Кожа у красавицы была ровная, бархатистая, глаза бездонными, а ресницы – пушистыми.
– Блин, даже жаль, что такая красота зря пропадает! Умываться не стану! До утра! Или до ночи! И чего не в эфире, а на телефонах дежурю! Прячу от народа такую красоту!
**
Время до девяти, до начала прямого эфира с губернатором, летело быстро. Благо, заняться было чем. Натка окончательно разметила все съемки, выбрала нужные куски из интервью, расписала видеоряд, составила план сюжетов. Получалось сделать двенадцать сюжетов в «Новости», четыре сюжета в «Курсив», пять сюжетиков в «Добрый вечер» и полноценный очерк об Оротукане, минут на двадцать. Здорово! Молодец, Бычков! Кстати, как он там у нее? С этой работой она опять обо всем забыла. И о том, что ей угрожают, и о том, что у нее в доме живет чужой мужик. И о том, что что-то надо делать с дверью и как-то отыскать Генку. Ладно, завтра выходные, разберется. Натка еще раз отмотала синхрон, четко нашла точку по словам: «Коль Фортуна встала задом, разверни ее фасадом!», отключила магнитофон и сняла наушники. Ого, два часа, как одна минуточка.
– Марина, но тебе ведь все равно с кем-то надо спать. Так по чему не со мной? – спросили в соседней просмотровой.
– Потому что ты меня не привлекаешь как мужчина. Потому что я сама выбираю, с кем мне спать. Потому что я люблю другого.
«Ого, там, похоже, объяснение. Так, надо покряхтеть, а то решат, что подслушиваю». Натка нацепила обратно черные подушечки наушников, покашляла и повозила стулом по полу. Через несколько секунд за спиной открылась дверь.
– Никитина? Ты что здесь делаешь? – спросил Прянишников
– Материал отсматриваю, – оглянулась Натка и стянула с головы наушники. – Я долго, да? Тебе просмотровая нужна? Всё, я уже закончила! – Натка собрала кассеты и вышла с самым невозмутимым видом. «Не слышала я ничего, дорогие коллеги. Работала я. В наушниках».
– Полдевятого уже. Сейчас Гудков придет, иди, готовься, – напомнил Прянишников.
– Иду уже.
Готовиться, собственно говоря, было не к чему. Подумаешь, хлопоты: отвечать на звонки и под диктовку записывать вопросы избирателей. Желательно разборчивым почерком. Потом сортировать однотипные вопросы по группам и передавать записки в студию, чтобы ведущий читал вопросы вслух. Это вам, конечно, не московский интерактив, когда человек звонит и задает вопрос сразу в эфире. Но кто, скажите на милость, даст студии денег на такое оборудование? Да и с записочками, оно губернатору спокойнее. Неприятные вопросы можно не читать.
Натка поднялась из цокольного этажа и в фойе наткнулась на группу товарищей:
– Здравствуйте!
– Здравствуйте, – внимательно оглядел Натку маленькими цепкими глазками губернатор, большой, грузный, толстощекий.
– Здравствуй, – прошелестела, опуская глаза, Маша Лосева. Эта хрупкая блондинка с интеллигентным миловидным лицом, журналистка с областного радио, освещала столичные радения магаданского губернатора. Гудков постоянно таскал ее с собой в Москву и настаивал, чтобы его прямые эфиры на радио и на телевидении вела только Лосева.
– Прошу вас, Иван Прокофьевич, вот сюда, к Иннокентию в кабинет, там можно раздеться и к эфиру подготовиться, – сделал приглашающий жест Пузанов и тоже посмотрел на Натку тяжелым, как у сома, взглядом:
– Э-э-э…
– Никитина. Наталья Никитина, – подсказала Натка
– Да. Никитина, вы не могли бы найти Иннокентия, чтобы он распорядился насчет чая губернатору?
– Одну минуточку. Он только что был в монтажной, – соврала Натка и побежала звать Прянишникова.
– Кеша, Кеша, ты где? Выходи скорее, Гудков уже пришел, Пузанов требует, чтобы ты им чаю подал! – проорала она в коридорчике под дверями просмотровых, дождалась, пока из двери выглянет перепуганное красное Кешино лицо – «опять прыщами свежими пошел, бедолага!» – и убежала наверх, чувствуя себя отомщенной.
В Динкином кабинете устроилась поудобнее и включила монитор с трансляцией из студии. «Сколько бы эта наша любовь не продлилась – вся моя», – сказала за кадром Валентина и несколько секунд на экране качались свежераспустившиеся ветви. Вот, блин, сюжет пропустила! Забыла совсем, хотела ведь эфир посмотреть!
– Вот ведь как в жизни случается! – сказала теперь Танечка Лемешева. В кадре теперь был павильон, Танечка сидела в кресле, положив ногу на ногу. Камера брала ее целиком, разрез темно-зеленого длинного платья высоко открывал полноватую Танечкину ножку.
– Ах, Валерий, а ты веришь в любовь с первого взгляда? – томно спросила Танечка, оргнично входя в роль роковой женщины.
– Не знаю, Татьяна. Но когда рядом красивая женщина, все возможно, – промямлил Кедрач и сунул Танечке розу.
– Это мне? Ах, спасибо, как мило! – закатила Танечка глазки. Интересно, кто за режиссерским пультом? Зачем дают эту пошлятину на крупном плане?
– Пожалуйста. Так что, дорогие друзья, любовь – слишком сложное чувство, чтобы трактовать его однозначно, – Кедрач то ли комментировал сюжет, то ли оправдывался за Танечкино поведение. – Тему любви мы продолжим в нашу следующую встречу. Мы прощаемся с вами, а через двадцать минут на ваши вопросы в прямом эфире ответит губернатор Магаданской области Иван Гудков. На ваших экранах вы видите номера телефонов, по которым можете задать ваши вопросы. До свидания!
На экране пошли финальные титры, Натка переключила монитор на рабочий канал и опять увидела студию.
– Все, закончили, – объявила режиссер. Судя по голосу, Виктория. Понятно, отчего такая чехарда с планами.
– Кедрач, ты просто сухарь какой-то! Весь финал испортил, – отшвырнула Лемешева розу, – Кто-нибудь снимет с меня эту дурацкую петличку!
– Извиняйте, девушка, кто на что учился, – невозмутимо ответил Кедрач, отстегивая от себя микрофон. Потом собрал бумаги и вышел из кадра. Танечку тоже отстегнули, исчезла и она. В студии тем временем быстро меняли декорации: кресла и легкий столик уволокли, задник «Доброго вечера» сдвинули в сторону, на его место поставили серую панель с контуром магаданской области и названием передачи: «Час губернатора». Быстро, как из кубиков, собрали стол-тумбу и поставили три стула. Кто третий будет в эфире? Кеша, что ли?
Камера несколько минут показывала стол и три пустых стула.
– Иван Прокофьевич, вы, пожалуйста, на средний стул. Маша, сядьте справа, подальше от входа. А вам, Сергей Валентиныч, придется сесть слева от губернатора, в профиль к камере, иначе вся картинка разваливается. Вот так, спасибо! – теперь за режиссерским пультом командовала Вера Чудина. Да уж, на эфир с губернатором – режиссер не ниже главного. В кадре стали рассаживаться Гудков, Лосева и Пузанов.
– Катя, Ивана Прокофьевича и Сергея Валентиныча надо чуть припудрить, носы и щеки, а то блестят сильно. Вот так, хорошо. Маша, а вы немного с пудрой перестарались, лицо белое совсем. Давайте, чуть тона добавим.
Камера дала крупный план, и стало заметно, что Лосева белая до синевы. Потом объектив закрыла спина ассистентки Кати, потом она отошла, и в кадре опять появилось лицо Лосевой. Теперь – чуть бежевого оттенка.
– Хорошо. Господа, поговорите, пожалуйста, в студии, звукооператор микрофон отстроит. Под петлички только два входа, поэтому работаем на объемный микрофон.
– Дорогие колымчане, – сказал Гудков, – я счастлив, что у меня есть возможность вот так, впрямую, без опосредствований, общаться, так сказать, впрямую.
– Спасибо, Иван Прокофьевич! Маша, вы скажите что-нибудь
– Добрый вечер, в эфире программа «Час губернатора». Сегодня на ваши вопросы отвечают губернатор Магаданской области Гудков Иван Прокофьевич и председатель телерадиокомпании «Магадан» Пузанов Сергей Валентинович. – Голос Лосевой звучал четко, громко, и в то же время как-то безжизненно. В камеру она не смотрела.
– Звук хорошо идет. Маша, посмотрите, пожалуйста, в камеру. Спасибо. Все, нулевая готовность, до эфира минута, посторонние, вышли из кадра.
Натка переключила монитор на эфир, и вскоре на экране замелькали кадры начальной заставки передачи. А телефон разразился первым звонком.
Глава 22
– Алло, здравствуйте. Это телевидение? Я насчет зарплаты звоню. Учителям обещали с нового года добавить зарплату на тридцать процентов, а платят столько же. В отделе образования говорят, что все правильно, базовый оклад добавили, но там перерасчет какой-то теперь идет. Скажите Ивану Прокофьевичу, пусть разберется.
– Да, конечно. Представьтесь, кто вы и откуда
– Матвеева Ольга Сергеевна, я из Палатки
– Девушка, почему у нас в поселке за полгода всего один контейнер оплатили? Я ветеран труда, двадцать пять лет на Севере прожил, два года уже очереди своей жду, чтобы денег дали на контейнер! Я двенадцатый в списке! Мне что, еще шесть лет ждать? Я так помру раньше, чем уеду!
– Я поняла, записала. Имя ваше, откуда вы?
– Из Сеймчана я. А имя не надо мое называть, какая разница, нас таких в поселке больше двадцати человек, кто не может уехать. И спросите у губернатора, починят отопление в поселке, или мне буржуйку пока не выкидывать из хаты?
– Хорошо, я все записала, спасибо за вопрос.
– Алё, девушка, здрасти. Это из Ягоднинского района, Александр Иваныч я, пенсионер. Девушка, у нас в поселке воды нету, три месяца уже.
– Горячей воды?
– А вообще никакой. Машины с цистернами ездили, воду возили. А теперь четвертый день и тех не видно.
– А как вы без воды живете?
– Как. Из ручья собираем, отстаиваем и кипятим, вот как. Пусть губернатор хвост накрутит нашему районному начальству.
– Да, я записала. А как поселок называется? – но пенсионер Александр Иваныч уже положил трубку. Натка тоже положила, но не на рычаг, а на стол, рядом с аппаратом. Все, минутка передышки, а то у нее уже мозги кипят от потока жалоб. Во нард обрадовался, что можно душу излить царю-батюшке! Штук пятнадцать записочек она уже в студию отволокла, и вот еще уже – раз-два-пять-девять… Еще уже тринадцать насобирала. Нести уже? Или перебрать «чертову дюжину»? Что там, в студии-то, происходит?
На экране вещал Гудков, рассказывал что-то о северном завозе и о том, что к этому отопительному сезону область должна подготовиться загодя. И что он все силы приложит, чтобы вовремя выбить из Центра деньги на северный завоз. Говорил, как всегда, экспрессивно, но косноязычно, теряясь мыслью в междометиях. Камера дала общий план, Натка заметила, как Пузанов перебрал на столе несколько листочков и один из них протянул Лосевой. Заканчиваются, что ли, записочки? Сколько там до конца эфира? Сорок минут еще? Надо нести!
– Иван Порфирьевич, Марья Семеновна из поселка Ола спрашивает, будут ли в этом году добавлять пенсию северянам? – озвучила записку Лосева и замолчала, уставившись в стол. Что-то она опять белее белого. И в камеру так и не смотрит. Устала, что ли? Натка положила трубку на рычаг, телефон тут же затрезвонил, но она не стала отвечать, пошла в студию, напоследок машинально взглянув в зеркало и убрав за уши отросшие волосы. Хороша, чертовка! Вот удружила ей Динка с макияжем, так удружила!
Натка осторожно открыла тяжелую массивную дверь павильона, вошла внутрь и аккуратно, чтобы не шуметь, прошла несколько шагов в поисках Кати, ассистента режиссера. В прошлый раз записки у нее принимала она. Кати не было. Зато Пузанов, увидев Натку, начал делать ей из-под стола приманивающие знаки. Что, совсем, что ли, кончились записки? Или вопросы остались такие, что озвучивать нельзя?
– Я вышел в Совет Федераций с инициативой, хочу, чтобы северяне не зря отдавали свою жизнь услужению Северу. У нас земля в последний год произрастает богатством, и налоговое законодательство отправляет этот прирост в федеральный бюджет. Если наши налоги останутся на территории, мы сможем распределиться. Наших ресурсов хватит и на добавку к пенсиям, и на добавку к учителям, и на все такое прочее, – рассказывал губернатор.
«С этого места – поподробнее», – мысленно прокомментировала Натка гудковскую речь, осторожно, чтобы не споткнуться о провода и краешком, чтобы не попасть в кадр, пробираясь к Пузанову. Почти дошла до стола, и тут Лосева вдруг сложилась, как тряпичная кукла и стала сползать со стула.
– Вы ведь только посмотрите, какой у нас богатый край! – сказал Гудков, и тут заметил, что Лосева в обмороке.
– Что с ней? Маша, что с тобой? Заканчиваем передачу! – взревел губернатор.
– Иван Прокофьевич, у нас есть четыре минуты. Зрители пока ничего не заметили. Я поставила дайджест новостей из «Курсива» на пять минут, тут кассета по счастью в эфирной осталась, – голос Веры Чудиной раздавался по громкой связи у них над головами.
– Сергей Валентинович, решайте, что с эфиром делать будем. До конца тридцать пять минут, если Москву дадим, в середину фильма врежемся. Вдвоем вам в кадре оставаться нельзя, вся картинка сыпется, и свет мы не успеем переустановить. Нужно хоть кого-то в кадр третьим посадить.
Лосеву тем временем выдвинули из-за стола вместе с креслом и укатили – благо, на колесиках – к выходу.
– Ставьте третье кресло! – распорядился Гудков и в упор посмотрел на Никитину – Садись.
«Ого!» подумала Натка, обошла стол и уселась. Положила перед собой стопку записок – так и не донесла до Пузанова – машинально провела по волосам, заправляя за уши пряди.
– Нат, сядь чуть поровнее и положи руки на стол. Хорошо, выглядишь отлично! – прокомментировала Вера, – до эфира минута! Первым даю план с третьей камеры!
– Никитина, только ты не вздумай в обморок грохнуться! Продержись полчаса, я, если что, подхвачу какие-нибудь вопросы, – сказал Пузанов. – Да, а записки-то мне дай!
Натка выхватила из стопки самую верхнюю записку. А остальные протянула Пузанову. Затем выровнялась, села вольготно и посмотрела прямо в камеру. Страшно не было ничуточки. Дух захватывало, как тогда, когда она на тросе летела над распадком между сопками. Так, зажегся красный огонек, пора!
– Добрый вечер, в нашей передаче произошла смена женского состава, и теперь ваши вопросы губернатору буду задавать я, Наталья Никитина. Иван Прокофьевич, вот что просил передать вам пенсионер из Сеймчана. Имя своё он назвать постеснялся, но вопрос его наверняка волнует многих колымчан. Он спрашивает: когда разрешиться проблема с оплатой контейнеров? Человек двадцать пять лет проработала на Севере, теперь хочет уехать в более теплые места, однако при существующих темпах компенсации расходов на отъезд ему еще лет шесть придется ждать своей очереди. В Сеймчане за полгода оплатили только один контейнер, а наш собеседник в очереди двенадцатый.
– Да, безусловно, вопрос животрепетущий. Компенсацию северянам никто не отменял. Мало того, средства на это дело заложены в федеральном бюджете. Однако до территории они не доходят. И поэтому я опять хочу повториться, что когда я добьюсь, чтобы на территории оставались наши налоги…
Натка слушала Гудкова, кивала в такт, взглядывала в камеру, улыбалась. Вот Пузанов передает ей несколько записок, Лена, что ли, свои поднесла? Не видно ничего из-за софитов, будто ширма из света. Натка приняла стопку и наскоро пробежала первую записку. Ага, про налоги вопрос! Очень интересно!
– Иван Прокофьевич, – обратилась она к Гудкову, который уже закончил речь и пил воду из тонкого стакана. Рекламу делал своей минералке «Колымская».
– Вопрос как раз в тему, раз уж мы о налогах говорим. Алексей Тимофеев, предприниматель из Магадана, спрашивает, планируется ли ввести льготы для местных производителей. Хотя бы в той части, которой распоряжается региональный бюджет? – добавила Натка уже от себя
– Я всегда говорил, что местного производителя надо поддерживать. Мы можем сами производить хороший продукт, – показал Гудков на бутылку с минералкой, – а не завозить на территорию всякий, опасный для здоровья, не поймешь что. И мы будем решать этот вопрос. И не на местном, а на федеральном уровне. И когда я получу поддержку губернаторов всех северных территорий…
На каждый вопрос Гудков отвечал подробно и обстоятельно. Даже не столько отвечал, сколько пользовался случаем рассказать о своем непрестанном радении о благе колымского края. А Натка, знай себе, улыбалась, кивала, а после третьего вопроса, который задал Пузанов, осмелилась даже водички себе в стакан налить.
После девятого, кажется, вопроса, оператор Борисыч показал Натке из-за камеры указательный палец, и та глянула на часики, проверяя. Точно, минута до конца эфира. Она дождалась паузы в гудковской тираде и мягко его перебила.
– Иван Прокофеьевич, наше время, к сожалению заканчивается, а вопросов еще много…
– Да, и двух часов оказалось маловато, – добродушно откинулся в кресле Гудков, – но я обещаю, что прочитаю все ваши вопросы и поручу своим людям с каждым разобраться, с каждым!
– Спасибо за внимание, – улыбнулась Натка в камеру, стараясь скрасить зловещую двусмысленность последней реплики губернатора. – Всего вам доброго.
– Все, эфир закончен, всем спасибо, – объявила Чудина, и Натка обмякла, перестала держать улыбку и спину. Взяла стакан с минералкой и залпом проглотила уже не колючую воду – в горле вдруг резко пересохло. Борисыч убрал верхние софиты, и Натка увидела, что в павильоне, позади камер, набилось человек шесть. Катя-ассистентка, Ступина, Кудрявцева, Вика-режиссер, Прянишников, еще кто-то. Гудковский телохранитель, что ли…
– Ну, девушка, ты молодец, – сказал Гудков, внимательно разглядывая Натку своими маленькими глазками. – Выдержала, так сказать, с честью. Хорошо кадры готовишь, Сергей Валентиныч, молодец. Что там с Лосевой?
– Она очнулась, Иван Прокофьевич! С давлением что-то, низкое очень. Мы ей кофе сделали покрепче, она в кабинете у меня отдыхает! – сказал от двери Кеша Прянишников.
– Пошли и мы отдохнем, – поднялся из своего кресла Гудков и пошел к двери, позабыв про Натку. Пузанов же бросил на нее непонятный взгляд через плечо. Разгадывать его у Натки не было сил. Усталость вдруг так навалилась, что ни рукой, ни ногой не пошевелить. Она посидела так минут пять, потом собралась и, быстренько собрав свои вещички в Динкином кабинете, потопала домой.
**
Дверь выглядела так, будто за ней, по меньшей мере – приемная мэра. Или даже губернатора. Темно-коричневая обивка своей шершавостью напоминала добротную кожу. Заклепки бронзового цвета, рядком сидевшие на прехватывающих обивку ремешках, добавляли двери респектабельности. Ручка в тон заклепкам завершала «министерский» антураж. Так, а она вообще-то к себе домой пришла? К себе. Вторая дверь на площадке, черный ход соседнего магазина, все та же, серая железка с выцарапанной формулой из трех букв. И всё-таки открывать замок своим ключом Натка не решилась, – позвонила.
– Привет, ты чего щебечешь? Такие трели – каждый раз аж подпевать хочется! Я замки не трогал, все работает, – Бычков открыл дверь и сделал какое-то движение в сторону Натки, будто в щёку чмокнуть хотел. На полдороге остановился, как передумал.
– Мне на минутку показалось, что я не к себе пришла, – Натке стало жаль на секундочку, что Бычков передумал.
– К себе, к себе! Проходи, не стесняйся, чувствуй себя, как дома, – дурачился Бычков, и Натка улыбнулась ему усталой улыбкой и спросила, разуваясь
– Слушай, а когда ты успел дверь поменять?
– Успел, дел-то на два часа. Менял ведь не дверь, а обивку. Знаешь, я думал, что тебе придется другую дверь ставить, а оказалось, что эта – из цельной сосны. Крепкая, послужит еще. Есть хочешь?
– Хочу. А ты что, ещё и ужин приготовил? – уставилась Натка на Бычкова. Он что, добрый фей?
– Не, не успел. Я пиццу заказал. Пошли скорее, я сам еще не ел, только что принесли.
Натка прошла на кухню и алчно поглядела на плоскую коробку, занявшую половину кухонного стола. Рядом красовалась бутылка с «Мерло». Есть-то как хочется! Она быстро достала из шкафчика тарелки, два фужера, раскрыла коробку, поддела ломоть уже нарезанной пиццы и не донесла до тарелки – откусила.
– М-м-м, вкусно как! Ты как угадал, самую лучшую заказал, с курицей и грибами!
– А я сам такую люблю, – сказал Бычков, разливая вино по фужерам. – Ну, давай выпьем за твой дебют! За боевое крещение!
– Ты видел эфир с Гудковым?
– Видел. Отстой полный, но когда в кадре вдруг появилась ты, мне стало, по крайней мере, приятно смотреть на экран. И очень интересно, что же там у вас произошло.
– Лосева в обморок грохнулась, а я как раз в павильоне была, записки передавала. Гудков велел мне садиться на её место.
– Испугалась?
– Нет. Не успела. Все очень быстро произошло. И интересно было, как тогда, когда нас Васильич по торосу в распадок спускал. Помнишь?
– Помню. А знаешь, ты молодец. Впервые в жизни в прямом эфире работала, а держалась как маститая телезвезда.
– Маститая… Звезда с маститом, – хихикнула Натка, – тогда пьем за мое здоровье!
Выпили, и она спросила, прожевывая очередной кусок пиццы
– Ты про Генку не узнал, да? Некогда было?
– Ну почему же, узнал кое-что. Похоже, у него какие-то проблемы с его крышей.
– В смысле, поехала?
– В смысле, наехала. Он у тебя с бандюками местными связался, крышевали они его. Петя Слон, слышала про такого?
– Нет, не слышала…
– Я тут справки навёл, есть у меня ребята знакомые… Слон с твоим Генкой вроде как в доле был, соучредителем. А твой муж в «Грин Эппл» фруктов набрал на двадцать тысяч долларов, с отсрочкой платежа, платить должен был уже две недели назад. И еще, я проехал по точкам, которые держит «Супербонус», там твоего Генку и его зама Димку не видели уже две недели. Говорят, что теперь им товар отпускает и выручку собирает какой-то Ильяс.
– И что это значит? – тихо спросила Натка
– Это значит, что твой Генка отдал свой бизнес этим ребятам. Или продал.
– Или отняли. А его – убили.
– Это вряд ли. Я узнавал по сводкам УВД, никто, похожий на Геннадия Никитина, не фигурирует.
– А откуда ты знаешь, как выглядит Генка?
– Я ваше фото ментам отдал, из рамки вытащил, ты уж извини.
– Да о чём ты, какое извини! Ты столько сделал за этот день! Не знаю, как бы я сама со всем этим разбиралась! Слушай, а кто еще приходил сегодня?
– С чего ты взяла, что приходил?
– Ну, когда ты мне дверь открыл, сказал, что каждый раз трелям подпеваешь. Кто-то приходил?
– Ну, приходил. Из «Грин Эппл» ребята приходили, деньги выколачивать. Да ты не волнуйся, я все им объяснил!
– Что ты им объяснил?
– Что Геннадий Никитин больше здесь не живет. Что живу здесь теперь я. Что ты к его делам никакого отношения не имеешь. И где он сейчас, не знаешь. Что все деловые вопросы пусть решают с Петей Слоном, без твоего участия. И что если они и дальше будут делать тебе мелкие пакости, у нас хватит связей, чтобы испортить им жизнь.
– А у нас их хватит?
– Ну конечно, – пожал плечами Бычков, – ты же теперь особа, приближенная к губернатору! Вон, вся область видела!
– Сергей, ну что за глупости! Думаешь, этот блеф их удержит? Двадцать тысяч долларов! Он что, обалдел? Как он будет с таким долгом расплачиваться? Наша квартира столько не стоит! И вообще, куда он делся?! Позвонить-то он может!
Телефон, словно подслушав ее мысли, разразился звонком.
– Я подойду, – вскинулся Бычков, но Натка помотала головой и сама вышла в комнату и взяла трубку.
– Алло!
– Наталья…, простите, как вас по отчеству? – спросил приятный мужской баритон.
– Андреевна.
– Наталья Андреевна, это из фирмы «Грин Эппл» вас беспокоят. Извините за поздний звонок, но мы решили, что откладывать разговор назавтра не стоит.
– Я слушаю вас, – «вот оно, продолжается!»
– Мы бы хотели извиниться за беспокойство, которое наши сотрудники доставили вам и вашему новому мужу. Произошло недоразумение, мы не знали, что Геннадий Константинович уже не живет по этому адресу. Еще раз извините, лично к вам у компании никаких претензий нет. Надеюсь, и вы к нам без претензий?
– Ну как вам сказать… А это не ваши представители мне дверь изгадили?
– Дверь? Я разберусь. Еще раз извините за поздний звонок. До свидания.
– Кто это был? – спросил Бычков
– «Грин Эппл». Говорят, что лично ко мне нет никаких претензий. Куда все-таки делся Генка? Что мне теперь его матери объяснять? Она у него, знаешь, какая? Душу из меня вынет! Звонила уже две недели назад, Генку требовала! – сказала Натка и замолкла, переваривая неожиданную догадку. Звонила свекровь больше двух недель. И с тех пор молчит. Автоответчик ее звонков не зафиксировал.
– Слушай, а пожилым женским голосом сегодня никто не звонил?
– Нет.
Натка взглянула на часы – в Саратове четыре дня – и набрала цифры «межгорода»
– Алло, Артемида Феоктистовна? Здравствуйте, это Наталья! Как вы поживаете?
– Спасибо, все хорошо. Что-то случилось?
– Вообще-то да. От меня Гена ушел. Он не у вас, случайно?
– Наталья, это ваши с Геной дела, я в них не вмешиваюсь. Хотя не удивляюсь его поступку – я всегда считала, что Гена достоин лучшей жены.
– Конечно-конечно, Артемида Феоктистовна. Вы ему просто предайте, что его тут бандюки по всему Магадану ищут. А я на развод подаю. Завтра же.
– Наталья, прекрати выдумывать всякие глупости. Во-первых, повторяю, меня не касаются ваши с Геной дела. Во-вторых, его здесь нет. В-третьих, ты обязана выплатить ему компенсацию за половину стоимости квартиры!
– Ничем я ему не обязана. Если хочет, пусть подает на меня в суд. Всего хорошего.
Натка в сердцах стукнула трубкой об аппарат и посмотрела на Бычкова
– Он у родителей. В Саратове.
– И что ты будешь делать?
– Ты же слышал, на развод подавать. Не знаю только, разведут ли без него…
– Разведут. Он же у тебя не выписан? Ну вот, три раза извещения вышлют по адресу, потом разведут.
– А ты откуда знаешь? Сам, что ли так разводился?
– Нет, я не разводился, – помрачнел вдруг Бычков и ушел на кухню.
– Прости, я, кажется, что-то не то сказала, – Натка переминалась за спиной Бычкова. Он стоял и курил в форточку.
– Да нет, ничего. Ты же не знаешь…
– Да, не знаю. Бычков, мы с тобой вторую неделю вместе, ты даже живешь теперь у меня…
– Наверное, уже могу съехать. У тебя же всё уже разрешилось! – сухо сказал Бычков, и Натка задохнулась от страха, что он и вправду уйдет!
– Не уходи… от ответа! Ты всё теперь обо мне знаешь, как живу, чем живу, даже знаешь, какие трусы ношу, вон, в ванной оставила на веревке! Даже знаешь, что муж сбежал, свалив на меня все проблемы! А я о тебе ничего не знаю, ничего! Так не честно!
– Хорошо, спрашивай.
– Ты женат? – ляпнула Натка и прикусила язык. Блин, её-то какое дело!
– Уже нет.
– Ты тоже сбежал от жены? В Магадан?
– Она уехала жить в Германию. Год назад. Вместе с сыном.
– А ты?
– А я уехал в Магадан.
Бычков докурил, щелчком отправил бычок в форточку и остался разглядывать что-то за окном. Ну вот, добилась своего!
– Сереж, прости меня, я, как дура любопытная, влезла тебе в душу, разбередила… – подошла Натка к Бычкову и осторожно погладила его по бицпсу. Бычков развернулся, взял Натку за плечи и пристально посмотрел ей в глаза. А Натка обняла его за шею и поцеловала. В губы.
– Нат, – прошептал Бычков, когда они разлепились, чтобы перевести дыхание, – я больше не могу. Пошли в кровать, а?
– Пошли, – легко согласилась Натка и повела его в свою комнату.
Глава23
– Слушай, Бычков, кто тебя научил так с женщинами обращаться? – спросила Натка. Они лежали обессиленные, и она водила ладошкой по его груди. Грудь кудрявилась порослью, и, если касаться совсем легонько, на ощупь было приятно-шелковистая.
– Тебе не понравилось, да? – всполошился Бычков
– Мне очень понравилось, очень! И даже не потому, что у меня полгода толком мужика не было. Просто с тобой хорошо очень, как с родным. Будто мы с тобой не в первый раз спим!
– Уснешь с тобой, – поддразнил Натку Бычков, – знаешь, как извертелся в прошлую ночь! Ты за стенкой ночуешь, а подойти к тебе нельзя!
– А что, так уж прямо и хотелось? – пококетничала Натка
– Хотелось, – Бычков приподнялся над Наткой на локте и заглянул ей в лицо, – с того дня, как ты в Оротукане на качелях каталась, хотелось. Ты не представляешь, какое тогда у тебя лицо было. Счастливое, восторженное, настоящее! Как у Маринки!
– Я на жену твою похожа, да?
– Внешне нет, не похожа. Маринка совсем другая, высокая, худая блондинка. Скандинавский тип. Ты же совсем другая…
– Среднерусская коротконогая, – поддакнула Натка
– Чего? Нет, ты не коротконогая, ты просто сложена совсем по-другому. А с Маринкой вы похожи вот этой вашей «настоящестью». И трезвым отношением к жизни. Понимаешь?
– Если честно, не очень. Жена тебя бросила, а ты её хвалишь.
– Она не бросила, я сам её отпустил. Марина полюбила другого мужчину, а я не стал болтаться третьим лишним.
– Откуда ты взялся на студии?
– Приехал в Магадан из Питера, попросил через знакомых, чтобы устроили к вам.
– А почему именно к нам?
– А захотелось умотать куда подальше. Знаешь, я ведь раньше крутился сутками, с утра до вечера, а как жена с сыном уехала, понял, что жить не хочу. Так больше жить не хочу. Отвечать за целую кучу людей не могу. Заниматься делом, от которого тошнит уже, не хочу. Короче, у фирмы теперь новый генеральный директор, а я – оператор на Магаданском телевидении.
– У какой фирмы? Кем ты работала раньше?
– Директором.
– Кем?
– Генеральным директором одной питерской компании.
Бычков откинулся обратно на подушку и просунул руку Натке под голову. Натка счастливо пристроилась у него на плече и опять принялась щекотать себе ладонь кудряшками на бычковской груди. У нее было такое чувство, будто до Бычкова у неё мужчин и не было вовсе. Будто про двенадцать лет с Генкой – то ли сон видела, то ли в книжке прочитала.
– Знаешь, – сказал Бычков, – я как Маринку отпустил, женщин вообще замечать перестал, будто перегорело во мне что-то. А тебя заметил. Знаешь, когда я понял, что ты – моя женщина? Когда ты уснула в УАЗе и плакала у меня на плече. И бормотала что-то… Я тогда подумал, что все сделаю, чтобы ты не плакала. Всё-всё для тебя сделаю! Вот что ты хочешь, чтобы я сделал?
Теперь уже Натка приподнялась на локте, заглянула Бычкову в глаза и, вспоминая тот сон, прошептала внезапно севшим голосом
– Сережка, сделай мне ребенка!
**
Соловей дверного звонка заливался трелями и вытаскивал их из блаженной дрёмы.
– Сережка, открой, это, наверное, пицца, – Натка повернулась на другой бок и укрылась с головой. Всю субботу и воскресенье они с Бычковым провалялись в постели, вставая лишь изредка, чтобы хоть что-нибудь пожевать. Секс, который обрушился на них лавиной, выметая всю нежность, что они так долго копили, требовал не только эротической подпитки. Но и вполне осязаемой физической еды. Готовить что-то, а тем более идти в магазин, было некогда, да и времени жаль. Поэтому они с Бычковым давали план местной пиццерии, заказывая уже четвёртую за два дня пиццу.
– Сейчас, – Бычков вылез из постели, натянул штаны и пошел открывать. В прихожей послышался какой-то скрежет и громыхание. Натка прислушалась: с разносчиком пиццы эти звуки никак не вязались. Что случилось? Она быстро выскочила из-под одеяла, накинула халат и тоже выбежала в прихожую.
– А вот и Наталья Андреевна. Нат, распишись! – попросил Бычков. В широком коридоре, прислонившись к стене, стояла дверь. Рядом – стопка каких-то досок. У входа мялся мужичок в ветровке и бейсболке, протягивал Натке какие-то бумажки.
– Здравствуйте! Я из компании «Грин Эппл», велено дверь вам доставить и принять заказ на установку. Распишитесь, пожалуйста! Когда мастеров присылать?
Натка расписалась в бумажке напротив своей фамилии, а Бычков сказал
– Не надо мастеров, мы своими силами, спасибо.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросила Натка, затворив за посыльным двери.
– Понимаю. Ребята возмещают тебе ущерб. Заодно убедились, что я поселился здесь всерьез и надолго, – кивнул он на зеркало. Натка взглянула на себя и покраснела. Кошмар, волосы всклокочены, глаза томные, сразу понятно, чем они тут занимаются!
– А почему ты сказал, что мастера не нужны?
– Сам поставлю, надо будет. Нечего им тут крутиться.
– Бычков, а зачем нам вторая дверь?
– Пригодится. Хорошая ведь дверь, дубовая! Лучше всякой железной! Может, подарим кому! А вот, кажется, и пицца подоспела, – Бычков открыл дверь на очередную соловьиную трель и получил новую пиццу. На этот раз, кажется, с морепродуктами.
**
На работу она опять умудрилась опоздать. И встала вроде вовремя, да Сережка, поросенок, опять свою возню затеял! Мало ему выходных было! В итоге собирались наспех, на студию неслись вприпрыжку, и все равно летучку она пропустила! Натка ткнулась в дверь к Прянишникову, заранее настраиваясь на нагоняй. Но та оказалась запертой.
– Дин, привет! Ты не знаешь, где Прянишников, и что было на летучке? – заглянула Натка в кабинет к Дине Дубининой. Динка нервно шагала по комнате, а в кресле съежилась в комочек Лада Лата. Натка кивнула и ей.
– Привет. Прянишникова с утра Пузанов вызвал, а летучку мы здесь проводили. Что-нибудь твое запланировали. Ты что даёшь? – спросила Динка.
– А что хочешь, то и дам! Могу про Сеймчанский совхоз, про благоустройство в Оротукане, про старателей в Сусумане. Выбирай!
– Давай про золото, как раз в связке с сюжетом Лосевой пойдет, с совещания по золотодобывающим территориям. Слушай, как это в пятницу у тебя получилось, а? Раз, и в прямом эфире с губернатором! Ты молодец! – Динка села за стол и стала крутить в руках авторучку.
– Это ты молодец! Такой макияж мне сделала, что грех было не показать его народу!
– Испугалась?
– Ты знаешь, не успела. Все так быстро случилось. Когда Лосева в обморок упала, я как раз в павильоне была, с записками. Гудков приказал мне сесть на её место, я и села.
– Слушай, насчет её места. Лосева отказалась ездить с Гудковым в Москву, сегодняшний её сюжет – последний.
– Да? А кто теперь будет с Гудковым ездить в Москву?
– Не знаю, – вздохнула Динка, встала из-за стола и опять зашагала по комнате.
– Дин, а что случилось? Ты чего мечешься? Из-за Лосевой?
– Да нет, у меня тут своя… свадьба. Собачья. Вон, Ладу до сих пор колотит!
Натка вопросительно посмотрела на Ладу и та зачастила
– Там у нас в редакции этот сидит, ну, журналист этот…
– Кривцов там у нас сидит, меня ищет, – мрачно подсказала Динка
– Ну да! Пришел, спрашивает, где Дина Георгиевна. Я говорю, что её здесь нет, а он злится начал, орать, что я соплячка, чтобы врать ему! Страшный такой!
– А ты что?
– Сказала, что ее в другой кабинет пересадили, и сбежала оттуда поскорее!
– Вот! Теперь сидим, ждем, когда он сюда припрётся и устроит истерику.
– Дина Георгиевна, я же не знала… Я не специально… – залепетала Лада.
– Да причем здесь ты! Это мне, дуре, знать надо было, с кем связываюсь! Меня все выходные опять хулиганскими звонками изводили! Звонят и молчат! Или звонят и матерятся! Нет, ну точно, пойду в милицию заявлять!
– Дин, прекращай истерить, – попросила Натка, – я с ним поговорю. Что сказать Кривцову?
– Что я умерла. Или чтобы он умер! Убери его куда-нибудь, а?
– Поняла, – кивнула Натка, – тогда сиди и минут двадцать из кабинета носа не высовывай. Или спрячься где-нибудь в монтажной.
Возле двери в их комнату топтался Миша Кривцов.
– Здравствуй, Ната. Я к Дине пришел, а у вас в комнате нет никого.
– Привет, Миш, заходи. А Динки здесь нет. У неё, кажется, съёмка с утра.
– Да? А тут девчушка сидела, тёмненькая такая, она, вроде, сказала, что Дину в другой кабинет пересадили, и даже искать её побежала…
– Да это практикантка наша, Лада, перепутала что-то. А Динка на съёмки на весь день укатила в Олу, подготовку к путине снимает, – Натка врала напропалую и разглядывала мужика. Месяца четыре она его не видела. Седой совсем стал, постричься бы ему не мешало. И побриться. И вообще он как-то… облез. Сидит на стуле безвольной тушей. Пуговицы, вон, не хватает.
– Слушай, Миш, ты выглядишь что-то не очень. Может, пойдем, прогуляемся? На улице так хорошо, а ты бледный совсем.
– Пойдем, – понуро согласился Кривцов, вышел за Наткой на улицу и послушно побрел по дорожке в парк.
– Миш, отстал бы ты уже от Динки, а? Нашёл бы себе другую женщину, которой замуж охота. Сам ведь мучаешься, и Динку изводишь, – сказала Натка после небольшой паузы.
– Не могу. Веришь, изо всех сил пытался. Даже в спортзал стал ходить, качаться, чтобы мысли про неё с потом вышли. Не помогает. Веришь, снится каждую ночь. Мне обязательно нужно с ней поговорить, объяснить, что я пропадаю без неё! Найди её, а?
– Ну говорю же, на Оле она сегодня, – прикрикнула на страдальца Натка. Ну что за тряпка, в самом деле!
– Здравствуйте, – какая-то женщина поднялась со скамейки навстречу Натке. Валентина, героиня её сюжета!
– Здравствуйте, Валентина! Как ваши дела? В пятницу наш с вами сюжет показывали! – обрадовалась Натка смене темы и опустилась на скамейку. Валентина села рядом, присел и Кривцов.
– Уехал Костя, на прошлой неделе уехал. Так странно одной… А вчера мне дочь звонила. Плачет, говорит, что простила меня… А муж женился…
Валентина выглядела отдохнувшей и посвежевшей. Глаза перестали быть усталыми, в них осталась лишь легкая нотка печали. И появилось какое-то ожидание.
– Нат, познакомь меня с дамой, – вмешался Кривцов
– Да, знакомьтесь. Валентина, это Михаил Кривцов, журналист. Миша, это Валентина, героиня моего сюжета.
– Да, я смотрел в пятницу. Валентина, очень рад нашей встрече. Вы – настоящая женщина. Героическая женщина, которая умеет любить от всего сердца. И не ваша вина, а ваша беда, что вы отдали свое сердце негодяю. Если бы вы знали, как я вас понимаю! Как мне знакомы страдания обманутого сердца!
– Правда? – Валентина взглянула на Кривцова и зарумянилась.
«Ну, слава Богу, нашли общую тему!» – подумала Натка и поднялась со скамейки
– Миш, ничего, если я тебя оставлю? У меня работы много!
– Да, иди, – отмахнулся Кривцов и взял Валентину за руку
– Скажите, а вы стихи любите?
– Очень! – Валентина откинула волосы и поправила прическу – Ой, а у вас вот тут, у ворота, пуговка оторвалась! Надо пришить!
– Миш, так что мне Динке передать, когда увижу? – не удержалась Натка
– Что между нами всё кончено. И пусть мне больше не звонит!
«Вот и вся любовь!» – улыбалась Натка своим мыслям, когда в фойе студии столкнулась с Лемешевой
– Никитина, привет. Слушай, классно выглядишь! Хотя с причёской надо что-то делать. Это тебе командировка на пользу пошла? – окинула её Танечка завистливым взглядом.
– И командировка тоже, – согласилась Натка.
– А как тебе моё вчерашнее ведение? Как я развила тему про любовь, видела? Твой сюжет, между прочим, спасала! А то развела там ужасы какие-то про старую бабу, которая не может удержать молодого любовника. Не можешь, так и нечего лезть. Живи со своим мужем!
– Точно, Таня, ты молодец, – согласилась Натка, – а баба не такая уж и старая. И, по-моему, у неё все только начинается.
И пошла в Динкин кабинет, оставив Танечку самой догадываться, что именно она имела в виду.
– Динка, я тебя поздравляю, Кривцов велел передать, что между вами все кончено и чтобы ты ему больше не звонила!
– Шутишь, да? Жестокие, между прочим, шутки!
– Дин, ну честное слово! Я ему другую женщину нашла! Увела его в парк погулять и наткнулась там на Валентину. Ну, помнишь, сюжет про неё и про красавца, мы в пятницу показывали?
– И что? Сказала «Вот вам, женщина, еще один урод?»
– Дин, да не урод он. Он потерянный просто, ему для смысла жизни обязательно нужен кто-то. До сих пор смыслом жизни была несчастная любовь. Теперь, кажется, он нашел родственную душу, с которой можно обсудить свою несчастную любовь.
– Нат, да ты понимаешь, что говоришь? Ты, получается, навесила этого Кривцова на тётку, которая и так истерзана этим своим поганцем!
– Поганцем истерзана, а с Кривцовым выздоровеет. Ну смотри: тётка осталась без крыши над головой, без семьи, без цели в жизни. А Кривцов кукует в своей квартире… Сколько у него комнат? Две?... кукует в своей двухкомнатной квартире в одиночестве и ждет женщину, которая создала бы ему семью и дала жизни смысла. По возрасту Валентина ему вполне подходит, по интеллекту тоже – бухгалтер все-таки, с высшим образованием. И по романтическому настрою – в самый раз. Всё у них склеится, вот увидишь!
– Ну, и слава Богу, – Динка перестала спорить и улыбнулась. – Слушай, Нат, тут из бухгалтерии звонили, просят, чтобы ты зашла, по командировочным отчиталась и зарплату получила.
**
Ох, и не любит она это дело, денежные документы заполнять! Хорошо хоть, Лариска, секретарь Пузанова, пустила к себе в приёмную. Благо, сам начальник куда-то отчалил, и надолго. И можно спокойно сосредоточиться на этих квитанциях и суммах, а не торчать в коридоре возле стойки у кассы. Натка старательно переписывала цифры с квитков за проживание и загибала пальцы, считая, за сколько суток вписывать суточные. Хорошо, хоть, она догадалась сразу в Усть-Омчуге командировки отметить в администрации, а то объясняй в бухглатерии, почему последний штамп – Сусуманский. Так, вроде все переписала, по сумме нормально выходит – ничего она бухгалтерии не должна.
– Ой, Натка, смотри, что тут! – залилась вдруг смехом Лариска. Она разбирала почту, вскрывала конверты и метила письма штампиком «входящая»
– Ты посмотри, что телезрители пишут! Слушай! «Дорогое телевидение! Мы давно и с благодарностью смотрим ваши передачи. Нам очень нравится, как вы рассказываете о нашем городе, нравятся ваши умные и юрудированные»… В смысле, эрудированные? Или юридически подкованные?... «журналисты. Так же нам очень нравится ваша еженедельная передача «Курсив», которую мы всегда смотрим и не пропускаем. И новости мы тоже смотрим очень внимательно. Дорогое телевидение, мы ваши давние друзья. А раз так, то как давние друзья хотим сделать вам дружеское замечание. Пожалейте вашего журналиста Иннокентия Прянишникова. Он очень умный, очень хорошо и грамотно говорит. Но, уважаемые товарищи, зачем вы заставляете человека так часто появляться в телевизоре? Почему вы не жалеете его самолюбие? Ведь ему, наверное, каждый раз приходится преодолевать себя, показывая на всю область такое свое лицо! На прошлой неделе бедный парень четыре раза вел новости и один раз «Курсив»! Прекратите издеваться над человеком! Разве мало у вас на телевидении других лиц? Вон, в прямом эфире с губернатором какую девушку показали! Почему она не ведет новости? Боится? Так объясните ей, что это не по-товарищески, отсиживаться за спиной у другого, которому приходиться позориться со своим лицом.
Дорогое телевидение, большое вам спасибо за ваши интересные передачи про наш край, успехов вам и дальнейших творческих свершений! Мария и Андрей Большаковы, пенсионеры». Вот умора! Телезрители уже намекают, что пора физиономию Прянишникова с экранов убрать. А тебя поставить!
– А я не соответствую экранному образу ведущей! – расписалась Натка в авансовом отчете, – Ладно, я в бухгалтерию пошла.
– Подожди! А это не твои знакомые написали?
– Нет, хотя идея хорошая. И что в голову мне не пришла? Надо было полмешка писем в студию организовать.
– И все дать почитать Прянишникову, – залилась Лариска тонким смехом.
– По какому поводу веселье? – Пузанов вошёл в приемную, глянул из-под кустистых бровей и Ларискин смех перешел в кашель
– Да это я так, Сергей Валентинович, почту сортирую. Письмо забавное написали телезрители…
– Да? И о чем?
– Что Прянишникова слишком много на экране. Просят, чтобы мы прекратили издеваться над его внешностью.
– Это они правильно просят. Никитина, зайди ко мне, раз уж ты так кстати здесь оказалась.
Натка перехватила перепуганный Ларискин взгляд, сделала ей успокаивающий жест и вошла вслед за Пузановым.
– Садись, – кивнул Пузанов на кожаное кресло, и Натка утонула в его мягких глубинах
– Ты сколько уже на телевидении?
– Третий год пошел.
– Что делать умеешь?
– Всё. Сюжеты, репортажи, очерки. Перед выборами с депутатами в студии беседовала, в записи. В пятницу, вон, прямой эфир на вкус попробовала.
– Понравился?
– Да, интересно.
– Слушай, Никитина, а ты откуда на телевидении взялась?
– А Прянишников разве не рассказывал?
– Он мне много чего рассказывал, хочу тебя послушать.
– По конкурсу прошла, когда Степнова набор объявляла. Кеша, правда, возражал, но Нина Алексеевна меня оставила.
– Темы какие ведёшь?
– Сейчас – всякие, какие Прянишников мне выдаст. А раньше по золоту, по рыбе, по работе областной Думы, по предпринимательству сюжеты делала.
– Из командировки что привезла?
– У меня отчет написан, если хотите, я вам перешлю.
– Перешли, а пока так скажи.
– Штук пятнадцать сюжетов есть и передачу хочу заявить, очерк об Оротукане. Мы там с Бычковым хороший материал отсняли, единственное, что не успели – завод местный поснимать, директор в отъезде был.
– Хорошо, – кивнул Пузанов, что-то про себя решив, – завтра едешь с Гудковым в область. Сначала на Теньку, к канадцам на рудник, потом в Оротукан, на завод. Сделаешь оттуда еще про губернатора передачу, на двадцать минут. Сделаешь?
– Конечно! – согласилась Натка. Повинуясь жесту Пузанова, вышла из кабинета и сказала в распахнутые любопытством Ларискины глаза:
– Кажется, я опять в милости у начальства.
Глава 24
Везет ей с дырявыми колесами в последнее время! Хоть и машина другая, не их хилый УАЗ – джип губернаторский, а все равно поймал колесом какой-то гвоздь и встал, как миленький! Гудков ждать не стал, пока его водитель сменит колеса – высадил их всех из второй машины, забрал с собой Терехина с радио, и умчался. А им взамен оставил своего нового зама по прессе, Суханова. А ничего так мужичок, симпатичный. Лицо умное, взгляд спокойный. Получше, чем Антонина, его предшественница, будет. Вон, Динка, как хвалила последний пресс-релиз из администрации – все по делу, все понятно, куча фактуры, никаких лишних «словесей». Да и для этой поездке пресс-релизы он им сделал внятные: куда едут, зачем, какие вопросы обсуждать будут. Вот только не проворонить бы совещание на руднике – минут сорок водитель с колесом провозился. Интересно, а почему Ненашевой в свите нет? Без неё ведь ни одна губернаторская вылазка не обходится?
– А вы не знаете, почему никого из «Товарища» нет? – спросила Натка Суханова
– Ненашева в нашу машину не поместилась, своим ходом поехала. Надеюсь, отыщет рудник, – ответил Суханов, и по его лицу пробежала легкая гримаса. Что, столкнулся уже с Раечкой?
– Приехали, – сказал водитель, притормаживая возле щитового домика. Домик был чистенький, ладненький, его бледно-фисташковые стены очень хорошо смотрелись на фоне зеленых сопок. К входу в домик вело крыльцо на четыре ступеньки, с обеих сторон крыльца были разбиты клумбы. Середины клумб цвели розовыми и белыми люпинами, а по бокам благоухал бордюр из мелких белых цветов. На стене домика были привинчены три большие буквы: GMK. Называние канадской фирмы, которая разрабатывала месторождение.
– Сережка, пошли скорей, – скомандовала Натка, первой выскочила из машины и спросила у женщины в синем комбинезоне и серой бейсболке, тоже с буквами GMK на груди и над козырьком.
– Здравствуйте, а где совещание проходит?
– Там, закончилось всё уже! – махнула женщина в сторону крыльца и вбежала по ступенькам, скрывшись за дверями фисташкового домика.
– Пошли, что ли, за ней? – переглянулись Натка с Сомовым и пошли следом за тёткой. За ними потянулись остальные журналисты.
Комната для совещаний отыскалась сразу же – из её дверей выскочила всё та же тётка. Натка вошла, окинула взглядом обстановку, заметила в углу комнаты Ольгу Лобанову (очень хорошо, можно потом у нее диктофон попросить, послушать, о чем говорили) улыбнулась ей и всем присутствующим и попросила:
– Господа, пожалуйста, посидите так три минуточки, мы картинку для сюжета поснимаем, – и скомандовала оператору, который держал на плече уже расчехленную камеру – Серёж, давай общий план с двух точек, губернатора на среднем, чтобы руководство рудника попало, крупные планы Ивана Прокофьевича и господина Маклина, на перебивку – диктофоны на столе. И, пожалуйста, поговорите еще о чем-нибудь, чтобы естественно все в кадре получилось!
Гудков послушно начал расспрашивать канадского директора о планах и темпах, а Сомов принялся бегать вокруг стола, отыскивая ракурсы поинтереснее. Ах, как жаль, что Бычкова не отпустили в эту командировку! Прянишников даже слушать не стал – мол, Сомов приписан к губернатору особым распоряжением Пузанова. «И вообще», сказал Прянишников, «не пойму я тебя, Никитина. То тебе Сомова непременно подавай, с Бычковым работать отказываешься. То Бычкова теперь требуешь. Ты сама-то знаешь, чего хочешь?» Она знала – рядом с Бычковым быть хочет. Ехать с ним в одной машине, и голову класть на плечо, и ощущать, как ей спокойно и надежно оттого, что он – рядом… Она, оказывается, за эти дни так привыкла, что он рядом, что даже как-то неспокойно ей в этой поездке. Неуютно как-то.
– А давайте-ка на улице продолжим! Что мы все сиднем заседаем в духоте этой! – губернаторский рык вытащил Натку из сладких грез. Блин, расслабилась она что-то! Надо же у Гудкова какой-нибудь комментарий по совещанию взять. И канадца неплохо бы расспросить, по-русски он прилично говорит. И с Ольгой Лобановой договориться, что даст ей диктофон послушать. Двадцать минут ведь закрывать, не шутка!
– Давайте, давайте на улицу. Здесь и света больше, и природа красивая. Телевидению нашему интереснее снимать будет, – Гудков уже спускался с крыльца, свита топала за ним, а Сомов бросился вперед со всех ног, чтобы успеть это снять.
Натка спускаться не стала. Встала рядом с Лобановой на ступеньках крыльца и огляделась. Молодцы, канадцы! Рудник обустроили замечательно. Чистенькие домики, ровные дорожки, клумбы в окружении беленых камушков. Чуть вдалеке – ровные двухэтажные коробочки бытовок. Справа домик одноэтажный, но широкий. Судя по запахам, столовая. Ох, и есть же хочется!
– По запаху чую, столовая у них – вон там, – встряла Натка в разговор Ольги Лобановой и Смирнова из «Колымского вестника». Они как раз что-то про еду говорили.
– Слушай, Никитина, я все спросить тебя забываю. А что там у вас в эфире произошло, когда ты Лосеву подменила? – спросил Смирнов
– Маше плохо стало, Гудков велел мне на её место сесть, – скороговоркой ответила Натка и повернулась к Лобановой: – Оль, ты слышала, Лосева отказалась с Гудковым в Москву ездить? Место придворного журналиста освободилось. Может, попроситься?
Ольга взглянула на Натку странным отсутствующим взглядом и опять уставилась куда-то под лестницу. Натка проследила – там на лавочке сидел и курил Суханов, новый замгубернатора. И тоже смотрел на Ольгу. Так смотрел, будто потерял, искал долго, и нашёл, наконец. Интересное кино!
– В Москву хочется, у меня же мама в Рязани. Да и осмотрюсь, врасту, глядишь, и зацеплюсь там. Не век же на Колыме куковать, – несло Натку на автопилоте. Нечаянное открытие, что между Лобановой и Сухановым что-то есть, слегка озадачило. Ну, Ольга, неужели решилась натянуть нос своему уроду-Лобанову? Жуткий зануда, грузовик-трехтонник! Так её прошлой весной достал с этим сюжетом про туризм! Три раза текст перечитывал, всё поправки вносил! Натка уже и не рада была, что согласилась помочь! Так себя вёл, будто не она ему помогает на телевидении засветиться – он ей великое одолжение делает, что тему такую офигительную в клюве приволок!
– Так, что-то Серёжа у меня увлекся. Пойду руководить, – вывернулась-таки Натка и сбежала по ступенькам к группе из губернатора со товарищи. Пора, в конце-концов, интервьюшки записать, да и сворачиваться. Есть уже охота!
**
Какой длинный, долгий, полный событиями день! Сначала Ольга Лобанова чуть в обморок не свалилась – сговорились они все, что ли! И Гудков с перепугу отправил её обратно в Магадан, вместе с Сухановым. Так и не успела про диктофон с ней договориться. Ладно, отыщет её в городе. Или, на крайний случай, у Терехина запись возьмет. Хотя не хочется у этого убогого одалживаться! Потом в Оротукане беготня, торжественная встреча губернатора. Эти чудики додумались к приезду губернатора посадку деревьев у заводоуправления затеять! Пришлось Гудкову прикопать какой-то хилый кустик. Ничего, справился, и лопатой шевелил, и в камеру им улыбался. Нет, удачно её в эту командировку отправили. Они с Сомовым несколько очень хороших планчиков сняли, у въезда в поселок, на мосту, общий вид от речки. Как раз хорошо на её очерк ляжет! И Гудкову останется – закроет она его областные радения нормальными съемками. Не только совещаловка в кабинете будет – Сомов и в цеху все успел снять, и с рабочим у станка они немножко поговорили.
– Иван Прокофьевич, ты нам, старателям, как отец родной! Давай выпьем за твое здоровье! – поднял первую стопку председатель артели. Он сидел по правую руку от Гудкова, через стол почти напротив Натки. Натка толком и не поняла, что это за артель, куда они заехали. Заехали после всей суеты и шумихи и, судя по всему, не в рамках показательной программы, а так, посидеть душевно, поужинать. Рая Ненашева рыпнулась, было, сунуться с микрофоном к председателю, чего-то там поснимать, но Гудков сказал ей что-то в полголоса, и Рая аж руки на груди сложила, повинуясь. С Ненашевой тоже та ещё потеха! Они уже отснять все успели на руднике, и поели уже, и дальше ехать собрались, и тут она припылила! В буквальном смысле слова: за ее «козликом» пыль клубилась – столбом! Ох, ах, Иван Порфирьевич, простите, машина сломалась, мы слегка опоздали, будьте любезны, несколько слов для телезрителей. На голове начес, на ногах – шпильки, руки в кольцах, брошь на пышной груди. Явление на фоне горных разработок! Канадец-директор просто обалдел. Гудков безропотно исполнил все «на бис». И очень кстати, пока он повторял про перспективы рудника в развитии области, Сомов успел планов наснимать. А потом выяснилось, что Ненашевская машина сдохла окончательно, и им пришлось потесниться, чтобы вместить к себе Раю с оператором. И Натка до самого Оротукана задыхалась от запаха ее сладких духов. А пока до артели доехали, её и вовсе чуть не стошнило – Раисины запахи на пустой желудок были тем ещё испытанием.
– Полностью присоединяюсь к сказанному! Полностью! За ваше здоровье, Иван Прокофьевич – вскочила Ненашева, которая сидела человека через три от Гудкова, и залпом осушила свою посудину. Натка понюхала свою стопку и содрогнулась. Нет, это она пить не сможет.
– Серёж, что за пойло? Придвинь мне морсику, будь другом. А это я пить не смогу!
– Самогонка это, похоже, – определил Сомов и махнул свои граммы, – неплохая кстати, хорошо очистили. И отбивные у них классные, – похвалил он, поддев с тарелки котлету.
Натка отпила своего морсику и тоже пожевала отбивную. Да, действительно, вкусно. К этой котлетке салатику бы! – обвела она глазами стол. Свинина в отбивных, свинина, тушеная с картошкой, шашлык из свинины. Два блюда с солеными огурцами, тарелка с хлебом. Н-да, суровая мужская еда салатов не предусматривает. Натка ещё пошарила взглядом по столу, дотянулась до огурца, отгрызла от него хрустящий кончик и аж прижмурилась: ох, хорошо! Потом открыла глаза и едва не вздрогнула. На неё пристально, в упор смотрел Гудков. Смотрел так, будто оценивал или решал что-то. Натка оцепенела: «Я теперь знаю, что чувствует кролик, когда его хочет сожрать удав».
– Иван Прокофьевич, я хочу поднять наши бокалы, чтобы выпить за вашу мудрость! За вашу руководящую роль, которую вы с честью выполняете на посту губернатора! И за ваше здоровье! – шумно встала со своего места Раиса Ненашева, и Гудков отвел, наконец, от Натки взгляд свинцовых маленьких глаз.
– Раис, ты это, не шуми пока. Мы тут по-простому сидим, не надо тут лозунговать. И пила ты уже за моё здоровье. Давай мы лучше твоих коллег попросим тостировать. Вот ты, – Гудков опять уперся в Натку взглядом, – ты тост скажи.
– Я? – Натка отвела глаза в сторону, наткнулась на ненавидящий взгляд Ненашевой и разозлилась. Что она им, медведь дрессированный?
Она поднялась со своего места, посмотрела на стопку с самогоном, отставила её и взяла стакан с морсом. Подумала немного, и сказала.
– Есть такая поговорка: «короля делает свита». Я предлагаю выпить за то, Иван Прокофьевич, чтобы в вашей свите были только такие люди, которые не позорили бы ваше королевское звание.
И в полном молчании в три глотка проглотила свой морс.
– Хорошо сказала, пьём! – одобрил Гудков, и народ с облегчением застучал вилками и стаканами. А Натка выбралась из-за стола и вышла на воздух. Что-то голова у неё закружилась. То ли от духоты, то ли от сгустка ненависти, которым в неё запустила Раиса.
Натка присела на лавочку у крыльца и привалилась спиной к стене дома, прикрыв глаза. Устала она совсем, когда уже обратно поедут! Завтра на работу выйдет к часу, пусть Прянишников хоть удавится! Успеет она сюжет в эфир сделать!
– Ну что, девушка, присмотрелась к местечку? – плюхнулось рядом с ней на скамейку чьё-то увесистое тело. Натка открыла глаза – Раиса Ненашева.
– Вы о чём, простите?
– О чём… О том, что Лосева местечко освободила, а ты уже и присмотрелась? В Москву хочешь, под губернатора? Ишь, короля она собралась делать!
– Раиса Сергеевна, у нас с вами какой-то странный разговор. Никуда я не собралась, никто мне место Лосевой не предлагал.
– Предложат, – шумно выдохнула Ненашева, обдав Натку запахом сивухи. Фу, не так уж они хорошо и чистят свой самогон, эти старатели.
– Гудков тебя выбрал, я же вижу. У меня нюх на эти дела, знаешь какой? Я ведь мужиками в своё время крутила – вот они где были у меня! – поднесла Ненашева унизанный перстнями кулак к Наткиному лицу.
– Эх, скинуть бы мне лет так десять, никуда бы Гудков от меня не делся! Обслужила бы его по высшему разряду! В лучшем виде!
– А при чём тут возраст? У вас и сейчас хорошие передачи получаются, – абсурдный какой-то у них разговор!
– Ой, только не надо! Только не надо мне этих душевных разговоров! Думаешь, не понимаю, почему тогда на улице ты ко мне с этими дурацкими вопросами про секс пристала? Знала уже, что Лосева уходить хочет, да? Показать хотела, что старая я уже, что ничего мне с Гудковым не светит, да?
– Раиса Сергеевна, да что вы заладили «старая-молодая», «светит-не светит», в самом-то деле! При чём тут вообще опрос про секс!
– А при том, что он предпочитает сексом с молодыми журналистками заниматься! Что зрелые женщины, вроде меня, его больше не интересуют!
– Послушайте, вы слишком много выпили! – поднялась Натка со скамейки. Нет уж, лучше она вернется к застолью. А Раечка-то, похоже, втрескалась в губернатора!
– А вот и наши дамы нашлись! – выскочил на крыльцо мелким бесом Вася Терёхин, журналист с радио. Следом из дверей вышли все остальные.
– Что это вы от коллектива отбиваетесь? – добродушно пророкотал Гудков.
– Душно там, – повела плечом Натка, а Раиса подскочила к Гудкову и, заглядывая ему в лицо, попросила
– Иван Прокофьевич, возьмите меня к себе в машину, а? А то во второй машине тесно очень сидим, не повернуться!
– А ты похудей, Раиса Сергеевна, тогда везде поместишься! – хохотнул Гудков и смилостивился над поникшей теледивой
– Ладно, садись с нами. Поехали!
Ненашева засуетилась, замешкалась у двери губернаторского джипа и, влезая, бросила на Натку через плечо победный взгляд. Натка сделала ей ручкой и влезла на заднее сиденье их джипа. Устроилась поудобнее в уголке, привалилась к окошку. Хотела было подумать о Раискиных словах, но почти сразу уснула, сморенная хлопотным днём и плавным ходом губернаторской машины.
Глава 25
Дверь в квартиру открывала осторожно. Два часа ночи, Сережка спит давно!
– Нат, это ты? – он вышел из глубины квартиры. Заспанный, лохматый, в потертых джинсах и с голым торсом.
– Я тебя разбудила? Прости, я старалась не шуметь!
– А, ерунда! Я тебя ждал-ждал, да и задремал на диване.
Бычков подошел к Натке, обнял и потерся носом о её макушку
– Привет! Я соскучился!
– Я тоже! – Натка обняла его за шею и постояла, уткнувшись носом куда-то под подбородок. Подышала его запахом, почувствовала, как застучало в висках и начала кружиться голова. И сказала
– Я так устала за день! И такая пыльная!
– Да, пропылилась ты основательно. Аж волосы пылью пахнут. Пошли, мыть тебя буду!
– Какой мыть! Воды ведь нет горячей!
– Теперь есть! Я водонагреватель поставил!
Бычков вдруг подхватил её, взвалил себе на плечо кверху задницей и потащил, эдаким кулем, в ванну. Там поставил на пол и начал стаскивать с неё ветровку, свитер, расстегивать джинсы и стягивать прочие пустяки. Потом переставил Натку в ванну, скинул с себя джинсы – надел их, оказывается, на голое тело – одним прыжком запрыгнул к ней в ванную и пустил воду в душе. Теплые колючи струи застучали по Наткиной макушке, смывая пыль, суету, тяжелый взгляд губернатора и пьяный бред Раисы Ненашевой. Бычков взял Наткино лицо в ладони и начал собирать с него капли воды
– Сладкая, – сказал он, и Натка хотело уточнить, она сладкая, или вода. Но тут Бычков начал целовать её в губы, и все вопросы разлетелись от вихря, который закрутился в ней, сбивая Натку с ног.
– Слушай, Серёжка, ты когда-нибудь устанешь сексом заниматься? – спросила Натка какое-то время спустя, когда они уже и помылись, и обсохли, и полетали.
– Когда-нибудь устану. Но не скоро, – пообещал Бычков. – А тебе что, уже надоело? Могу сделать перерыв!
– Ещё чего! Был уже перерыв! Целый день тебя не видела, отдыхал без меня. Мало, да? – вскинулась Натка в притворном возмущении и начала тормошить Бычкова. Они повозились немного, и она, счастливая, откинулась на подушки и сказала.
– Вот честное слово, лучше опять с тобой про туалет снимать, чем день за Гудковым мотаться. И пьяные бредни слушать.
– Что, неужто Гудков напился?
– Нет, Раечка Ненашева. Представляешь, сцену ревности мне закатила! Говорит, что Гудков присмотрел меня на место Лосевой, а она, Раечка, лучше меня знает, как с губернатором работать.
– А Гудков тебя присмотрел? – спросил Бычков неожиданно твердым голосом.
– Да не знаю я… Не было разговора на эту тему, – растерялась Натка от смены интонаций.
– А если будет? Поедешь с ним в Москву?
– Серёж, да что за вопросы такие? Если да кабы. Не знаю я.
– Ну тогда давай спать, – подытожил Бычков и сгреб Натку в охапку.
**
Спать до обеда, как мечталось, не получилось. Уже в десять утра Прянишников поднял трезвон, требуя по телефону явиться в студию немедленно. Пришлось вставать, продирать заспанные глаза, наскоро завтракать и являться перед ясные начальственные очи к одиннадцати.
– Кеш, ну что случилось опять? Поставил бы мне монтаж на четыре, я как раз бы успела сюжет собрать! Я же вернулась в три ночи!
– Ничего, у тебя день не нормированный! На два ставлю тебе монтаж сюжета, на четыре – монтаж двадцатиминутки про поездку. В восемь эфир!
– Кеш, что за спешка? Мы же такие репортажи через день ставим! Я думала, отсмотрю все толком сегодня, сценарий напишу…
– Пузанов придумал по-другому. Делаешь сегодня, информация оперативная. Всё!
– Ну всё, так всё, пошла работать, – повела Натка бровью и вышла из кабинета. Подумала и пошла к Динке.
– Дин, привет! Чаем напоишь? А то что-то знобит меня, с недосыпу видно. Или оттого, что похолодало на улице.
– Привет, заходи, – Динка нажала на кнопку электрочайника и поправила ворот черной вязаной кофты, – как тебе кофточка? Узнаёшь?
– А должна?
– Ага. Это мне мама по твоему рецепту связала.
– Но у меня же там крупная сетка, декольте и рукава на три четверти!
– А у неё получилась плотная резинка, рукав с отворотом и ворот под горло! Тёплая! – засмеялась Динка и спросила – Ну, что там у тебя с губернатором?
– Да все нормально, наснимали вчера предостаточно. Представляешь, после всего заехали в какую-то артель, старатели нас самогонкой поили. И Гудков заставил меня тост говорить!
– Сказала?
– Ага. Выпила за свиту, которая делает короля. Надоело смотреть, как все пред ним целый день прогибаются!
– А он что?
– Выпил. А Ненашева мне пьяную сцену закатила, что я для себя место Лосевой присмотрела, а ей завидно!
– А откуда она знает?
– Что знает?
– Что тебя отправляют с Гудковым работать!
– А меня отправляют?
– А Иннокентий тебе что, не сказал? Мы же утром с ним это обсуждали! Пузанов уже приказ готовит о твоей командировке!
– Не сказал… А когда ехать?
– Через неделю. Представляешь, будешь с ним в Совете федераций на всех заседаниях сидеть, на приёмах тусоваться. Москву посмотришь. Может, со временем переберешься туда совсем!
– Видела я уже Москву, – сказала задумчиво Натка. – Дин, давай, как будто ты мне ничего не говорила, ладно? Пусть Кеша сам мне скажет, а я пока подумаю!
– Странная ты! О чём тут думать? Ты теперь женщина свободная, а тут такие карьерные перспективы открываются!
– Дин, я всё-таки подумаю, пусть Прянишников мне сам скажет.
«Иностранные инвестиции – это будущность нашей территории!», – в третий раз прогнала Натка этот кусок губернаторского синхрона и опять забыла, какое там время. Пять тридцать или шесть тридцать? Нет, так она ничего до вечера не отсмотрит. Всё, девушка соберись. Этот синхрон с четырех тридцати восьми до шести тридцати одной. Теперь Маклин, он у нас бормочет четыре минуты, с восьми двенадцати до двенадцати двенадцати. Так, очень хорошо. После двенадцати сорока у нас идет видеоряд с рудника, здесь отмечаем виды Оротукана, вот губернатор лопаткой машет. Сейчас должен быть синхрон с совещания, где-то здесь рабочий у станка.
Натка отматывала вчерашние съёмки и старалась пока не думать о том, что Гудков её всё-таки выбрал. Некогда думать, монтаж через полтора часа. Однако долго не думать не получилось. Она разметила последний синхрон, где Гудков рассказывал, как важно вовремя подготовить технику для старателей и нажала на паузу. Гудков на экране застыл с предурацким выражением лица. Маленькие глазки почти закрыты, толстые губы раззявились, посреди щекастого лица – круглая картофелина носа. Сейчас в человеке на экране не было никакого магнетизма, никакой харизмы, никакой скрытой силы. Что ей предлагают? Посвятить отныне свою жизнь служению этому человеку. Мотаться с ним в Москву, освещать каждый его шаг, делать карьеру. Чем она должна жертвовать? Всего-навсего Бычковым. Сказать ему спасибо за хлопоты и отправить его обратно домой. Или у себя оставить жить, пусть стережет квартиру. А? С одной стороны – Москва и губернатор. С другой – Магадан и Бычков. Натка ещё раз вгляделась в лицо губернатора на экране. И выбрала.
**
– Слушай, ну ты сильна! Я думал, налепишь синхронов с перебивками, и всё! А ты за какие-то три часа такой классный репортаж сваяла! Я бы так не смог!
Прянишников просматривал передачу перед эфиром и искренне удивлялся. Досмотрел до конца и протянул Натке руку.
– Поздравляю. Честно говоря, не ожидал, что про Гудкова можно так блестяще материал сделать. Пузанов тоже смотрел, сейчас скажет, как ему.
На столе у Кеши зазвонил телефон, и тот взял трубку, зачем-то вскочив с места и слегка прогнувшись в спине
– Да, Сергей Валентинович! Да, я тоже так думаю! Да, Никитина здесь! Да, передам! Нет, пока ещё не говорил! Хорошо, сейчас скажу!
Прянишников ещё с полминуты уважительно помолчал в трубку, затем аккуратно положил её на рычаг, сел в кресло и сказал Натке
– Ну что, Никитина, поздравляю. Не ожидал, что так получится! Пузанов похвалил твой репортаж и велел выписать тебе за него премию!
– Действительно, неожиданная радость!
– Не, я не об этом! Он же, когда пришёл, потребовал список всех журналистов, кого Степнова привела. Уволить вас всех хотел. Думаешь, почему Лисовская уволилась? Поэтому, ждать не захотела! К тебе велел внимательно присмотреться!
– Так ты поэтому меня тут в чёрном теле держал? Присматривался, что ли?
– Да ты не обижайся, всё же обошлось! Теперь знаешь, какая у тебя карьера начнётся? Тебя к Гудкову вместо Лосевой командируют! Представляешь? В Москву с ним ездить будешь! Бабок заколотишь! Я бы сам поехал, честное слово, но ему женщина нужна!
– Нет, Кеша, я не поеду, – спокойно сказала Натка.
– То есть как? А Пузанов приказ уже пишет…
– Кеш, не могу я ехать. По семейным обстоятельствам.
– Какие у тебя обстоятельства? Ты же без мужа теперь?
– А я, Кеша, беременна!
– От кого?
– Сказать?
– Скажи!
– От Бычкова.
– Ни фига себе, съездила в командировку!
– Ага, – счастливо рассмеялась Натка, – хватит карьерой заниматься! Рожать пора!
– А новости хотя бы вести сможешь? – растерянно спросил Прянишников, – Пузанов велел мне больше на экране не появляться и до конца недели новых ведущих найти.
– А это – сколько угодно! – согласилась Натка – Ну, я пойду?
И вышла в фойе.
– Что-то долго он тебя продержал, – поднялся с диванчика Бычков.
– Разговор серьёзный был. Мне предложили ехать в Москву с Гудковым.
– Когда едешь?
– Никогда. Сказала, что не могу никуда ехать, потому что беременна.
– Что, вправду что ли? – схватил её за плечи Бычков, и Натка засмеялась в его слишком серьезное лицо.
– Не знаю, на неделю задержка всего! Слушай, а вдруг справку потребуют?
– Тогда нужно срочно действовать! – хитро взглянул на Натку Бычков, прижал её к себе и прошептал, щекоча ухо своим дыханием
– Нат, а я уже говорил, что люблю тебя?
– Нет ещё! – повернула к нему голову Натка и наткнулась на горячие твердые губы.
– Никитина, Бычков, ну вы даёте! Вы бы ещё легли посреди студии! – налетела на них Танечка Лемешева, и Натка отлепилась от горячих Бычковских губ. Посмотрела на Лемешеву, сказала
– Не завидуй, Танечка, это любовь!
И потянула Бычкова к выходу.
– Слушай, Нат, – спросил он её вечером, когда они уже нашептались, нацеловались и в который раз наудивлялись, как они жили до сих пор друг без друга, – скажи честно, почему ты отказалась ехать с Гудковым в Москву?
– Потому что я уже однажды обменяла семью на карьеру. Потому что я очень хочу ребёнка. Потому что я не хочу тебя потерять. Потому что работа с Гудковым не оставила бы мне времени на что-то ещё.
– А если бы с ним не надо было спать, ты бы согласилась?
– Ты о чём?
– Вот, смотри, тут сообщение на автоответчике. Я прослушал, пока ты в душе была.
«Нат, привет, это Ольга Лобанова. Слушай, я предупредить тебя хочу. Лосева отказалась с Гудковым работать, потому что ему от неё не только журналистика нужна была. Он требовал, чтобы она с ним сексом занималась. Всегда, в любое время, как ему приспичит. Ты, конечно, взрослый человек, тебе решать. Но я хотела, чтобы ты всё знала. Пока!»
– Какой кошмар! – Натка представила грузную фигуру Гудкова, и её передернуло от омерзения. – Бедная Лосева! Серёж, а ты ведь во второй раз меня спас!
– Почему?
– Потому что если бы ты не появился в моей жизни, я бы Генке назло поехала бы в Москву. И сдуру влезла бы во всю эту грязь.
– Нат, а ты ни в какую не хочешь уезжать из Магадана?
– Раньше хотела. А теперь куда я от тебя?
– А в Питер со мной поедешь?
– Поеду. А зачем?
– А я там студию открываю. Коммерческую. Буду фильмы делать на заказ, документальные.
– Что, вот так всё просто? Берёшь и открываешь?
– А чего сложного-то? Дивиденты моя питерская фирма принесла хорошие, оборудование для студии есть, сам же им торгую…
– Подожди, Серёжка, что-то я не догоню никак… Ты что, свою, что ли, фирму в Питере бросил?
– Почему бросил? Фирма моя, я просто перестал работать в ней директором. Творческий отпуск взял, если угодно. А теперь возвращаюсь и хочу делать фильмы. И мне очень нужны толковые журналисты! Фильмы со мной делать будешь? Ты не против совместного семейного бизнеса?
– Семейного? Я – за! И фильмы с тобой буду делать. Только сначала сделай мне ребенка!
Москва, декабрь 2005
Сделай мне ребёнка
© Copyright: Наталья Никифорова, 2007
Свидетельство о публикации №207101200409
Свидетельство о публикации №207101200409
Рецензии