Собачка

1.
Желтовато-зеленые ветки, сухие, колючие, очертили ее путь от подъезда к сине-белому каделаку «Ритуал» в безбрежность... И ни тихий шепот собравшихся, ни громыхающие звуки похоронного марша не смогли заглушить мерзлой тишины…
Робкая душа, стояла поодаль и печально наблюдала за бесполезным копошением людей у холодного тела. Воздушный, туманный сон окутывал ее…
Она умерла… и, говоря о ней у смертного ее ложа, они не сказали ничего, что было бы о ней на самом деле. Ее жизнь - это не тот малый отрезок лет, выбитый на могильной плите, это вечность, втиснутая в пещинку.
Еще будучи живой, она часто тешила себя мыслью, что когда ее не станет, хоть что-то изменится, станет другим. Не снаружи – внутри: легкая печаль приласкает чье-то жалостливое сердце, одинокая, но искренняя слезинка блеснет в уголке чьих-то бездонных глаз, теплое шершавое чувство утраты укутает чьи-то осунувшиеся плечи, кто-то вспомнит о ней… но во взглядах… только беспомощность и страх… за себя, одна холодная официальность и так мало искренности. О, как далеки жизнь от смерти, люди друг от друга, как пусты, бесчувственны все слова и мысли… И даже он, тот, кого она любила, кем жила, для кого жила, не пришел проводить ее...
Начался дождь. Гроб до неприличия быстро опустили в землю, но душа с легкостью оставляет себя прошлую – к нему!

2.
Он сидит в своем кабинете и что-то пишет. Створки окна открыты, и капли падают на подоконник, ударяясь, рассыпаются на прозрачные крошечные бисеринки. Гул дождя переполняет комнату, перекаты грома эхом отражаются от стен и бурлят, рокочут…
Но в комнате душно – воздух тяжелый, земляной…
Что ждет она от него? одинокая и забытая, почему не уходит? Ждет, что он, как всегда, обернется и позовет?…
- Варя, закройте ж, наконец, окно. Не видите, дождь идет? И принесите тряпку...
- Да, да, - поспешит она встать, - я сейчас! – и уже было побежит за тряпкой, но он остановит ее.
- Сначала окно, Варя! До чего вы несообразительны…
Она виновато кивнет и поспешит закрыть окно. В комнате сразу станет как-то темнее…
Но это было бы, если бы… Сейчас же он сидит, не шелохнувшись, не обращая ни малейшего внимания на дождь, открытое окно. Он не зовет ее, он не знает, что она тут, рядом… Его изнуренной бедами и одиночеством души уже почти не видно сквозь толщу грубого тела, и лишь слабо, тускло все еще мерцают лучики внутреннего света в глазах. Его душа так мала, беззащитна – она, как дитя, – он гонит это дитя прочь, а оно не разжимает усталых рук и пока еще держится в нем. Все еще…Ах, если бы она могла увидеть и понять это раньше… Худенькой, полупрозрачной рукой она пытается коснуться его лица, но ладонь проходит сквозь... с печалью, удивлением осматривает она свою руку - оказывается и после смерти ей суждено страдать…
- Знаешь, Варя, иногда своим поведением ты напоминаешь мне собачку Люси, которая в детстве была у меня… Только не обижайся! Я от чистого сердца говорю, ты мне как родная, - это хорошая была собака. Она точно, как ты, всюду ходила за мной, безмолвно, верно, и так жалобно заглядывала в глаза, что становилось неловко, совестно. У меня почти никогда не было времени играть с ней и казалось, что из-за этого она была самым несчастным существом на свете… Нет! Нет! Правда! С тех пор я уже никогда не заводил собак… - говорил он ей когда-то, замечая ее грустный взгляд, а она только смущалась и ничего не отвечала.
О, как верно он определил ее место подле себя... Даже сейчас, полностью свободная, оказавшись перед выбором: к нему или на небо? Она выбрала его.

3.
Крупная капля упала на лист бумаги…
- Варя! – и замолчал. Медленно, боязливо обернулся… - ее не было на месте.
Только сейчас он вдруг понял, что ему не хватает ее, глупенькой его секретарши.. – придется завести новую! – сказал он вслух и сам поразился возникшему отвращению к себе. - Жизнь полна несправедливости… Брр…
А она была какая-то… особенная… Все сослуживцы непринужденно звали ее Алле (теперь уж на той стороне провода вряд ли кто-то ответит), хотя родители дали доброе, сказочное имя Алена. Только видно не повезло девчушке с судьбой: С 16-ти лет Варя (так она звала сама себя) осталась совсем одна: отца зарезал сокамерник, а мать, по чистой случайности в тот же самый день, даже не зная о смерти мужа, напившись какой-то гадости в подворотне, умерла то ли от передозировки, то ли от холода – жуткая история. Девушка первые года кой-как перекочевывала по жизни, воровала и попрошайничала… Потом как-то все устроилось, стала учиться. Он взял ее к себе в фирму… а потом… она попадает под машину… и конец всем мучениям разом. Странная штука жизнь…
Брел по ней усталый человек в неизвестном направлении… упал, лишь только успел подняться и умер. Так просто, ничего не поняв, затерявшись в песчаной пустыне людской одичалости…
Он закрыл глаза и тяжело вздохнул, – по сути, он кружил по той же самой пустыне и тоже один. Каков итог? Смерть слепого кутяшенка раздавленного собственной матерью - жизнью?
Дрожь пробежала по телу, и вдруг стало так сильно жаль себя…
Нет! Так нельзя! – вдруг проговорил он. - Необходимо что-то менять в своем распорядке дня – не сидеть тут, сливаясь с мебелью, а жить полной иной (человеческой!) жизнью… - теперь уж я точно поеду в столицу из этого захолустья, помойной ямы – на свежий воздух из этого зловония… прямо сейчас… сегодня же…
Он заметался по кабинету, судорожно вытряхивая из шкафов их содержимое: документы, книги, деньги, карты, письменные принадлежности… – нужное и ненужное. Очень, очень много всего… «Что я делаю?» - вдруг опомнился он, встал посреди комнаты: вещи валялись на полу, на столе, на стуле… С дребезгом смахнув со стула тарелки и стаканы, он сел, обхватив руками голову: «Что я делаю? Что я делаю? Что я делаю?…А что делать-то? Как быть? Куда податься? От чего? От кого?».
Он резко поднялся и вышел из кабинета.
На улице уже начинало темнеть. Он шел быстрым шагом. Домой? - нет – там слишком тесно одному… Ноги промокли – под машину, что ли, броситься? Вслед за ней?… нет, слишком легко…Хотя перед кем красоваться? А если и впрямь умереть? Он остановился, - кроме него в переулке никого не было. Стало страшно. Значит все напрасно… и рождение, и жизнь?.. Ведь и впрямь он ничего не достиг, никем не стал…
А в детстве, под Новый год, он ни в какую не хотел ложиться спать до тех пор, пока не увидит падающую звезду. Загадывал все время одно и то же… Как заклинание шептал заученную фразу, произнесенную тысячи лет до него каким-то врачом Альбертом Швейцером вместо молитвы: «Господи, всех, кто дышит, избавь от страданий…». И хотя всегда звезда сгорала раньше, чем он успевал произнести ее всю, он верил, что в следующий раз получится. Глупый был… А еще он мечтал, что когда вырастит и будет получать много-много денег, он выстроит несколько приютов для бездомных животных, поможет обустроиться всем нищим и сиротам… Он строил грандиозные планы, но ради них стоило жить. А сейчас кто он? Он трезво смотрит на мир и… гниет изнутри от собственной несостоятельности. Бррр…
Как быть? Исчезнуть? – и все? Остаться? – для чего? Измениться? – как? Но необходимо что-то решать… сейчас же. В Москву? А разве там не то же, что и здесь? Проблема не в местности, а в человеке, в нем самом значит… Куда же? что? как? Сердце разрывалось на части, а мозг от невозможности принять решение дымился и постепенно отключался…
Дожил же он, как ни как до 40 лет и еще проживет столько же… умрет, и поминай, как звали. Все живут примерно так же, как и он, не жалуются, не устраивают истерик – рождаются, учатся, женятся, умирают... – обычный жизненный круговорот и никуда не спрячешься. Чего только разнервничался? Но… как-то неспокойно на душе, и хочется чего-то светлого, наивного, чистосердечного, доброго, как в детстве… неужели ничего нельзя изменить?
Раньше он очень любил наблюдать. Бывало идет после учебных занятий по улице и все смотрит, смотрит по сторонам – и мир казался таким огромным, чудесным. Школа и дом располагались друг от друга всего лишь в 10-ти минутах ходьбы, а он умудрялся добираться до дома только через 2, 3 и даже более часов. Мать, еле сдерживая улыбку, смотрела на него строго, и спрашивала: « Где пропадал, чертенок?», а он только пожимал плечами и лепетал: «Домой шел». Он и вправду не понимал, от чего его путь занимал так много времени: посмотрел лишь только это, то, – а уже и день к концу. Но это было удивительное время, живое, настоящее. Ах, если бы можно его было бы как-нибудь вернуть… Все душевные порывы возникали так просто, безрассудно, естественно, а от того прекрасно, а сейчас страшно подумать, как сильно обнищал его дух…
Незаметно он оказался у подъезда своего дома… пешком (тем более что лифт уже отключили) поднялся на 7-ой этаж, стараясь не шуметь, открыл дверь своей квартиры, вошел, сбросил ботинки и как есть в пальто завалился в кровать. Долго в темноте лежал с открытыми глазами, ни о чем не думая, и уснул лишь под утро.

4.
Он спал глубоким, но неспокойным сном, а у его изголовья сидела она и тихо плакала, кусая губы, заламывая руки и уже не сдерживая слез. Она ничем не могла помочь ему и от того казалась себе маленькой, слабой и никчемной, ненужной ни ему, ни этому миру, чужой, забытой, бесполезной, несуществующей…
«Почему? Почему я не могу хотя бы просто приласкать его, вселить в него веру, успокоить? Зачем он страдает? От чего никто не поможет ему? Он ведь ищет! – Господи!» - Не в силах более терпеть мучительную боль, раздиравшую ее, захлебываясь и стеная, она падает на колени и молится. Молится долго, до одури, до изнеможения… Постепенно успокаивается, но все еще смотрит вверх и просит, просит о нем, за него.
Усталая, она, наконец, медленно поднимается и, не в состоянии более плакать, словно мраморная смотрит на него грустным и нежным, любящим взглядом… всю ночь.

5.
Когда он проснулся, был уже день, холодный и пасмурный. Нехотя он поднялся и, не зная куда себя деть, просто слонялся по комнате. На душе скребли мыши… - Напьюсь! – вдруг, снедаемый тишиной и бездействием, вслух произносит он и немедля начинает собираться. - Напьюсь и все… и дело с концом… а там… - он на мгновение остановился, - а там… там и думать буду… иначе не могу… не могу. Слишком тяжело. Не по мне… и пусть даже… - неожиданно он представил ее ободранной, голодной девочкой, вырывающей из рук матери бутылку, - пусть! – с силой замотал он головой. - Не я один!
Не я один, не я один… - повторял он, несясь по лестнице вниз.
- Колян… – вдруг окликнул его кто-то. Он обернулся. В углу под лестницей сидел его сосед, взлохмоченный, грязный, - Колян… ты мне это… 10-ку взаймы… верну…
Он растерянно остановился, молча вынул из бумажника нужную сумму.
- Благодарствую… Ты настоящий друг… верну…
 Николай кивнул и вышел из подъезда. Настроение было хуже прежнего, но пить уже не хотелось. В каком-то оцепенении, тем не менее, дошел он до лотка со спиртным и остановился, в нерешительности теребя в руках деньги.
- Мужчина, вы что-то хотите купить? – спросила продавщица.
- Нет… Да… - он потер рукой лоб. - Я не знаю… - и виновато улыбнулся, огляделся и уже было протянул деньги, но вместо этого вдруг смял их и бросил от себя.
- Мужчина! Вы что?!– взвизгнула продавщица, - Больной что ли? – И выскочив из лотка, стала быстро собирать разлетавшиеся бумажки. – Вы это зачем?
- Да так… - он нервно передернул плечами и пошел прочь.
- А деньги?! Мужчина! – позвала продавщица, но он не обернулся.
Слегка сгорбившись, спрятав руки в карманах пальто, он шел быстрым шагом, ни о чем не думая и смотря строго перед собой, но не успел пройти и несколько метров, как почувствовал, что кто-то хватает его за руку…
- Рублик! Подайте хоть рублик! – хрипела тощая старушка, пытаясь задержать его. – Всего один рублик…- она видела сцену у прилавка… - Не дайте помереть с голоду!
- Пошла прочь, старая! – злобно огрызнулся он, но тут же затих, удивленный собственной грубостью, вытряхнул в сомкнутые ладони старухи все, что было в бумажнике и, не дожидаясь благодарности, пошел быстрее прежнего…
Что со мной творится? От чего я стал таким?.. нервным… злым… - старался понять он сам себя. – Я один всему виной. Человек сам строит свою судьбу… В том, что я так низко пал, виноват я и никто другой. Я сам погубил себя, тогда как мог быть… Мог бы… ведь мог. Бррр, какая мерзость... - Он учащенно дышал, с силой сжимал руки в кулак, но ничего с самим собой поделать не мог. - Что оставлю после себя? Что есть жизнь без цели? От чего я стал таким? Нет, надо срочно что-то менять…
Ведь как все начиналось? С детских мечтаний…а потом все куда-то исчезло… потухло.
Как сейчас помню случай… мне лет 12. Я сижу во дворе на лавочке и что-то читаю. Один мальчишка поймал воробушка и привязал к его лапке веревку. Когда птица взлетает, тот резко дергает за нить и громко смеется. Его младшая сестренка, плача, молит отпустить воробушка, но тот не слушает ее. А она все бегает за ним, хочет отнять веревку, но не может. Вдруг воробей запрыгивает на скамейку, где я сижу, так близко от меня, что я легко могу взять несчастное существо в руки и освободить… и я уже протягиваю руку, чтобы так и поступить, но тут же отдергиваю ее. Кажется, я боюсь показаться слишком правильным…Видя мою нерешительность, мальчишка торжествующе хохочет и со всей силы вновь дергает за веревку - измученный воробей отчаянно бьет крыльями, но только барахтается в пыли… Невольно я поднимаю глаза на маленькую сестренку живодера… заплаканная, она смотрела на меня с презрением…
Я ведь мог помочь, отчего же не стал?.. И это я, тот я, который так много мечтал…, который хотел быть врачом лишь только для того, чтобы самоотверженно посвятить себя другим… Почему? Что это за психология такая?…ненормальная…
Но тогда это было еще только начало, еще только маленькая царапинка на сердце, не смерть.
Осень. Я уже юноша, все еще переполненный верой в светлое будущее, но как-то иначе: трезво смотрю на мир, желания четко соотношу с возможностями, понапрасну не мечтаю… Я уже почти мертвец. Что-то еще теплится во мне, но слабо. Я не предам, не обижу, откликнусь на зов о помощи…, но уже без охоты, по привычке. Я на грани. Еще могу возродиться…, мог бы…, если бы не…
Еду в поезде. Солнце, небо, природа… - красота! А потом вдруг машина на поляне, трое мужчин, одна женщина мирно беседуют… и вдруг окружают ее и заталкивают в машину… Меня как током… тянусь к стоп-крану, но… не решаюсь… А поезд все дальше и дальше… Я смотрю на рядом сидящих людей… они опускают глаза. Мне хочется плакать и такое отвращение к себе, что так бы и выскочил из поезда – туда, но поздно. Всю дорогу я ищу себе оправдания, нахожу, и постепенно успокаиваюсь – тогда, наверное, я и умер…
… о-о-о-о! Ненавижу! Как сильно я ненавижу себя!.. – Облокотившись о стену какого-то здания, он, полный отчаянья, сел прямо на землю, - вся прошлая его жизнь предстала перед ним комком грязи, размытого дождем… - Ну почему, почему, нельзя вновь родиться и начать все с начала, теперь уже иначе, без роковых ошибок?.. Я бы столько всего изменил… А теперь… уже поздно… Разве можно воскресить мертвеца?.. Нет. К сожалению, нет… - повесив голову, он тупо смотрел в землю. Собственная его судьба теперь потеряла для него, какое бы то ни было, значение…

6.
Значит, нет спасения? Значит, такова его судьба? – протяжный, страшный стон вырвался из ее груди, - Боже, прости меня! Я не знала, я думала… О, Я грешная! Прости! – задыхаясь, она жмется к стене, плачет, - я только терзаю его, делаю только хуже… прости меня, милый! Я уйду, уйду прочь… и ты успокоишься, и не будет больше боли… прости, прости… - Она пытается лететь, но не может оторваться от земли, бежит, но ноги, словно свинцовые, не слушаются ее… Бездна Ада, вдруг отверзается перед ней… Душа с сожалением оборачивается к нему, с ужасом всматривается в бурлящий котлован и… прыгает. Но двери, вдруг, резко захлопываются, и она, ударившись о невидимую стену, падает.

7.
- Дяденька, вам плохо? – юноша дергает его за рукав и с беспокойством заглядывает в глаза.
- Нет, нет, спасибо, все хорошо, - поспешно отвечает он, поднимаясь. - Я просто немного устал… - и вдруг замер, - Почему ты спросил?
- Что спросил?
- Хорошо ли я себя чувствую… Разве тебе не все равно?
- Нет… - смущенно отвечает парень. – Я пойду…
Но Николай останавливает его:
- Почему ты не прошел мимо? Ты же не знаешь меня…
- Я подумал, что вам плохо…
- Но ты ведь шел куда-то по своим делам… - сам толком непонимая что и зачем спрашивает, полусознательно лепетал он, - какое тебе дело до самочувствия незнакомого тебе человека?
- «Если я для себя, то зачем я?» – улыбнулся юноша,поспешив скрыться за дверьми подъехавшего к остановке троллейбуса.
«Если я для себя, то зачем я…» - повторил он, вдруг ясно увидев свое будущее.

8.
Она стояла чуть поодаль, когда он неуверенно шел между могильными рядами и искал, искал… ее. А потом долго стоял над ее покоями и думал, думал, вспоминая… Она села рядом… и было так тепло от его сердца, от захватившей его любви к ней, благодарной, искренней. Она протянула к нему руку и провела по спутанным, кучерявым волосам. Он вздрогнул – взгляд ожил. Удивленно он осмотрелся и осторожно, глубоко вздохнул. Робкая улыбка озарила его лицо. Нежно кончиками пальцев он коснулся белых лепестков, принесенных им ромашек, вдохнул их полевой запах и, присев на корточки, аккуратно положил букет к памятнику. Поднялся и пошел прочь, свободно, словно какая-то восторженная музыка играла в его, теперь почти просветлевшем сердце.
Она не последовала за ним, но еще долго смотрела в его сторону, с нежностью во взгляде. А потом…потом легко подпрыгнув, полетела все выше и выше к свету, льющемуся с неба.