Суета

Из под вороха тряпок, сваленных на диване, высовывался чей-то нос.
«Привет от Николай Васильича», - мелькнуло в голове Генуша. «А уж не повод ли это начать «Записки» писать?»
- Вздор! Не так уж много вчера было выпито, - ответил он сам себе, отлично понимая, что лукавит, – после того как в очередной раз водка кончилась, и он с кем-то отправился в магазин, не что вспомнить сколько было выпито, а вообще что-нибудь вспомнить было решительно невозможно. Еще раз оглядевшись он слегка успокоился – квартира определенно была его квартирой, значит домой он все-таки вернулся. «Так можно и до белочки допиться. А может уже? Вздор, там симптомы...»
- Каких симптомов тебе еще надо, - сказал он уже вслух, снова покосившись на незнакомый нос. Среди прочих тряпок, на диване лежало пальто Николаева, однако нос был явно не его. «Это уже кое-что - если пальто здесь, то и он думаю не подалёку». Проще всего было пойти отыскать его и обо всем расспросить, но подняться с кровати, а тем более пойти было не просто. Ох, как не просто. Благо одеваться было не нужно. Проходя мимо зеркала, он испытал не только раскаяние, но и отвращение – его изысканный, вчера еще любовно отглаженный пиджак выглядел неузнаваемо. – Где же это я так…? – Не найдя в себе силы продолжать осмотр – он направился к туалету. Дверь открывалась плохо – мешала нога Николаева сидевшего рядом со стульчаком, на краю которого дымилась чашка кофе. Николаев был мрачен. На его опухшем лице можно было прочесть без помех лишь одно только чувство, зато оно читалось необыкновенно отчетливо. Он развел руки на манер римского оратора и, не нарушая молчания красноречиво их опустил. Надежда что-либо выяснить испарилась и Генушу пришлось вернулся в комнату. На диване сидела незнакомая девица.
- Ну хоть с носом что-то прояснилось. – произнес Генуш, думая, что говорит про себя.
- А? - переспросила девица.
- Здравствуйте.
- Здрасте.
- И как вас зовут?
- Белка.
- Как? - Генуша качнуло.
- Белка, - протянула девица, испуганно глядя на бледнеющего Генуша. – Вообще-то я Белла, но все зовут Белкой.
- А простите, деточка, откуда вы взялись?
- Меня заклеили, - еще медленнее выговорила девица.
- Кто? - настороженно спросил Генуш.
По лицу девицы было видно, что этот вопрос ей не по силам и все же поколебавшись, она совсем уже неуверенно выговорила, - Вы…
«Да быть этого не может», - про себя сказал Генуш, а в слух переспросил, - Вы уверены? – Девица ни в чем не была уверена, но вдруг лицо ее просияло.
- А у вас есть шляпа?
- Какая шляпа? – не понял Генуш.
- С пером!
- Каким пером, переспросил Генуш и тут же бросился в коридор. На полу под вешалкой валялась его шляпа. С отвращением выдернув перо, он вернулся в комнату.
- Эта? – Девица все еще колебалась. Пришлось шляпу отряхнуть и надеть.
- Ага. Точно вы. Только в шляпе еще перо было.
Генуш тихо заныл, как от зубной боли и, что-то припоминая, пробубнил, - Вы поскользнулись на банановой кожуре.


***
А во всём был виноват Николаев. После долгих телефонных извинений, он пришел с красивой и впечатляюще глупой родственницей, неожиданно свалившейся из какой-то живописной глуши. К ней, вспорхнув с кресла, тут же подъехал Бекасов. Помогая ей раздеться, он не переставал, что-то сладко ворковать, Николаев мягко, но решительно отвел его в сторону. Он собирался было что-то сказать, но Бекасов, изобразив на лице полное осознание ситуации заявил, - Да что ж я не понимаю!
Вернувшись в кресло он, подняв очи горе страдальчески вздохнул, - Ну и родственница! Случай небывалой морфологии: в профиль вылитая Ю, а в фас – вылитая Ф, - и тут же выскочил из кресла заметив, что родственница Николаева вошла в комнату, усадил в кресло ее, а сам уселся на полу рядом.
В пять минут он уже добился того, что она почти слышно хлопала ресницами и не могла ни что-либо выговорить, ни закрыть рот, будто именно так ей было легче поглощать его безостановочно сменяющиеся истории.
- ...А когда Стивенсон был на Кубе, он всегда старался покупать сигары у самых пышных женщин.
- Почему?
- Вы не знаете, как делаются сигары?
- Ну..., из табака...
- Да, но как именно они делаются из табака. Когда листья слегка подсохли, но, конечно, не высохли совсем - сухие они годятся на что угодно только не на настоящие сигары. Женщины садятся во дворе и, сложив листья один к одному, начинают скатывать...
- Ну, да. И получаются сигары...
- Получаются далеко не у всех. Женщина должна сесть на самый солнцепек, и при этом обязательно должна быть дородной. Ведь у сухоньких нет ни влаги, ни бедер, а сигары надо скатывать именно на внутренней и притом влажной стороне бедра...
- Как это?
- Бекасов по кошачьи выудил из сломанного ящика сигару и уже собрался было приступить к "обучению", выбирая между левым и правым бедром собеседницы, но на правах родственника вмешался Николаев.
- Ну, ну, ну... – пробурчал он, и, переведя взгляд с Бекасова на родственницу, заверил ее, - Дорогая моя, имей в виду: Стивенсон никогда не был на Кубе. А вот сей селадон, - от кивнул на Бекасова, имеет обыкновение заходить куда дальше.
- Эва, друг, да какой же я селадон? – кисло протянул Бекасов – и тут же вскочил, обращаясь к новой знакомой.
- Что это такое вы пьете голубушка?
- Вино.
- Ни-ни-ни. Только не эту гадость.
- Отчего же.
- Это же розовое. А ведь вам известно, что виноград ни при каких обстоятельствах розовым не бывает. Кроме этих отвратительных гибридов, которые позволительно употреблять только против тараканов. Так что, это, строго говоря, даже не вино. Скорее – средство.
- Друг мой. В любое вино непременно входит несколько сортов винограда. По желанию и всю палитру составить возможно, - снова встрял Николаев.
- Да на какой же это случай, скатерть белую заливать?
- Э…э, с такими-то настроениями лучше водку пить.
- А что до водки, то, как говаривал Менделеев, "Дай свободу радикалам, у нормальных людей голова вспухнет…
- Не говаривал этого Менделеев, не унимался Николаев.
- Неважно. Подразумевал.
Николаев чуть ли не волоком отвел Бекасова в сторону и назидательно прошипел, - это моя родственница. Мне потом отвечать.
- Я отвечу. Отвечу за все. – Искренне прошептал Бекасов в ответ, - У меня намерения: я её в театр поведу…
- Не пойдет.
- Почему?
- Ни разу не ходила.
- Да ты что? Так я поведу ее в первый раз! Непременно поведу, соблазню эклерами и крем-содой, и буду смотреть, как она их поглощает в ложе. А сам, - он аж зажмурился, - буду есть ее глазами…От занавеса до занавеса.
Николаев махнул рукой и, уйдя на балкон, мог только наблюдать за неотвратимым развитием событий. Бекасов уже пил с его родственницей брудершафт. Та, видать, никогда этой штуки не проделывала и по неловкости выплеснула на Бекасова добрую половину бокала. Конечно. Бекасову было плевать, что по его видавшим виды брюкам расползлось пятно, но «родственница» была безутешна. Несмотря на протесты Бекасова она, притащив из прихожей какое-то «средство» плюхнулась перед Бекасовым на колени и принялась энергично оттирать пятно. Именно в этот момент вошла неизвестно откуда взявшаяся Лена, пожизненная любовь Бекасова. Не должна она была прийти – что-то там на работе… Да, но видимо, это «что-то» там отменили. Оглядев застывшую пару, Лена стремительно вышла.
Не сразу Бекасов пришел в себя, а придя присел перед все еще стоявшей на коленях «родственницей» спросил, - Что вы делаете завтра вечером?
- Уезжаю.

***
- Испортит мне праздник Бекасов, - вздохнул Генуш, вытирая пыль с приемника.
- Это как?
- Для него праздник без бабы – что без водки. Будет весь вечер киснуть, а ты знаешь – я человек добрый. Я этого не выношу.
- Ну и.
- Прояви дружеское чувство. Вытолкай его, по совету Овидия, туда где девиц поболе…
- Куда это?
- А хоть к метро. Его только к месту злачну, месту покойну подвести, а там уж…
- Тоже мне «место покойно», да еще в такую погоду… Нет ты уж сам проявляй дружеское чувство.
- Стар я для этих дел. – Генушу «стукнуло» двадцать пять и он не упускал случая напомнить, что на шесть лет старше Николаева и Бекасова, - К тому ж не к лицу мне – я, если помнишь, человек женатый.
 - Сейчас нет. Голубица-то в отъезде.
- Женишься – поймешь: что позволено бычку – не позволено Юпитеру. Да и навык потерял.
- Слушай, Юпитер, сам ведь говорил, что тебе скучно – вот и смени обстановку, а меня Чандлер ждет нечитанный.
Спор продолжался пока не пришел Бекасов и все трое отправились к метро. Безо всякой охоты. Перед выходом Генуш придирчиво оглядел Бекасова, уговорил его надеть свою новую шляпу, а сам извлек из портфеля кепку и долго поправлял ее перед зеркалом.

С неба сыпалось, что-то мокрое и холодное – то ли дождь на лету замерзал, то ли, падая, снег таял. Таяли и надежды. Не то чтобы на улицах было безлюдно, не то чтобы было мало красавиц, но все куда-то спешили – близился праздник.
Наконец Бекасов совался с места, и на ходу выхватив у Николаева зонт, поскакал через лужи навстречу мокрой как курица богине, - Куда же вы, в дождь и без зонтика.
- Не растаю.
- Растаете. Я же вижу - вы сахарная. А ведь дождь со снегом. Снегурочкой станете. Помните эту жуткую берендеевскую сказку с прыжками через костер? Давайте спасем ваше будущее… Куда же вы?
- Ну что за народ! – причитал Бекасов, возвращая недовольному Николаеву зонтик. А ты что стоишь?
- Я на плохие шансы не ловлю, - буркнул Николаев и, указав носком ботинка на взбухавшую от снега лужу, добавил, - в такую погоду хорошие девушки с книгой у телевизора сидят.
- Ладно, юноши. Смотрите как работает профессионал, - тяжело вздохнул Генуш, свернул из газеты кулек и на лету подхватил кожуру банана, которую Николаев, по обыкновению, бросал прямо на асфальт. Затем, поколебавшись, он попросил Бекасова вернуть шляпу. Оба не заметили, что за ленту вставлено мятое перо. Бекасов, потому что сделал это совершенно машинально – он даже не смог бы ответить откуда оно у него взялось. Генуш же с головой погрузился в просчитывание ситуаций.
Вернувшись в метро, он направился к эскалатору, обошел его сбоку, перегнулся через выступ и долго что-то высматривал на подымающейся лестнице. Вскоре он распрямился и торопливо направился к другому эскалатору, собираясь по-видимому спуститься к поездам. Спуститься не получилось – незаметно для него из кулька выскользнули остатки банана и ему пришлось броситься назад, чтобы подхватить неожиданно поскользнувшуюся девицу. Девица даже не ушиблась, но сломала каблук. Это была полная удача – сапожника в это время найти было немыслимо, а Бекасов мог починить что угодно.

***
Праздновать собирались у Бекасова, но жил он не близко, а все уже так продрогли, что не согревшись могли и не добраться. Конечно, можно было пойти к Генушу, который жил в нескольких кварталах отсюда, - но весь прошлый день он наводил в гнёздышке блеск к приезду голубицы, даже полы натер и загубить его труды было решительно невозможно. Поэтому пошли в «Кофейник». Беседа не клеилась и Генуш с Николаевым перемигнувшись встали и, пообещав что «скоро придут», направились к выходу. Николаев предложил купить «сухарь»: во-первых дама, во-вторых еще светло, а до наступления темноты водку пить аморально. Генуш с тоской посмотрел в потолок Гастронома и объявил, что от сухого его только пучит, а радости никакой и потом, как подсказывает его опыт, дама как раз из тех, что исключительно водку. К тому же если они будут продолжать препираться, наверняка стемнеет, потому надо брать водку, а именно две бутылки, так как одну он проспорил тете Грише, о чем та напомнила, как только они вошли в «Кофейник». Николаев был человеком упрямым, но быстро выдыхался – второй спор за день был ему не по силам. Он даже не сделал попытки возразить, когда Генуш, по своему обыкновению, стал сам расплачиваться за все покупки.
Когда вернулись, тетя Гриша ушла, что сильно огорчило Николаева и только отчасти Генуша. К тому времени как закончилась и вторая бутылка, он разом полюбил всё человечество и, обходя столики, без разбору стал приглашать к себе его представителей.

***
Гости рассаживались на полу, устраивая столы из чего попало. В ход пошли даже этажерка и скамейка, валявшаяся на балконе. Вся посуда, исключая стаканы, ушла на пепельницы. Было скорее шумно чем весело. Тон задавал хозяин. Поначалу он с преувеличенным пиететом обращался то к одному то к другому, сообщал как он рад, некоторым говорил даже что польщен, но вскоре стал надолго замолкать и, наконец стал расспрашивать всех и каждого, за что те его так не любят.
- Может его остановить. – Забеспокоился Бекасов, - Пойду спрошу чего он на самом деле хочет: чтоб мы ушли или чтоб остались.
- Не спрашивай о том, что тебя не касается – не услышишь того, что тебе не понравится. – Пробурчал вечно недовольный Николаев, пытающийся разобрать на каком языке сейчас ругался Генуш.
- Вы что, румын? – спросила какая-то покрасневшая гостья.
- Какой румын? Перс. И к тому ж из древнего рода.
- Да?
- Да. Был такой перс Мирам Хайям. Рубаи строгал что картошку.
- Омар Хайям?
- Омар – псевдоним. Приходилось блюсти инкогнито: правоверные за тягу к спиртному, а тем паче за воспевание оного могли и на цугундер.
- А жена как к такому родству относится.
- Осуждает. Говорит, что лучше б уж ислам принял.
- А тебя за наследственную тягу небось персиком обзывает? – спросил кто-то совсем незнакомый и совсем пьяный.
- Хуже.
- А как?
- Не смешно.
- И все-таки.
- Памперсом.
- И вправду не смешно. Представляю твой ответ.
- Что ты! Я ведь ей стольким обязан. Кабы не она – я бы и за перо не взялся. И чувства добрые я Ирой пробуждал! – продекламировал Генуш настолько громко, что пробудился кунявший уже Николаев. Пробудился и тут же объявил, что пора идти за водкой. На сём воспоминания обрывались

***
Звонок в коридоре заставил Генуша вздрогнуть. То что «голубица» должна приехать сегодня он помнил, а вот когда именно вспомнить не мог. И как назло, телеграмма куда-то задевалась. Хорошо хоть Николаев есть – будет смягчать обстоятельства. Николаева, однако, на месте не оказалось. Открывать замок было тяжело, да и не хотелось. Зато как он обрадовался увидав вместо «голубицы» сияющего Бекасова.
- Извините, что в такую рань. Только что от Лены.
- Впустила?
- Убедил, что расставаться надо друзьями.
- Расстались?
- Зачем? А, простите, - вдруг замялся Бекасов, - Вам тут Белочка не очень мешала?
- Что вы, что вы. Был рад - Бекасов внимательнейшим образом уставился на Генуша, - то есть был пьян, мертвецки… Кстати, я вчера ничего такого?..
- Что вы, что вы, напротив… В общем, всё было очень вкусно. То есть я хотел сказать посидели со вкусом, то есть… - Бекасов снова замялся, - У вас не будет десятки, до завтра?… Белку отвезти и вообще…- Через минуту Бекасов исчез, увлекая расчесывающуюся на ходу Белку.
Было тихо и холодно, хотелось курить. Генуш вспомнил, что Николаев пил свой утренний кофе с сигаретой. Рассудив, что далеко тот уйти не мог, Генуш запер квартиру и вызвал лифт.
Николаев на корточках сидел у двери в парадное и глядел вдаль, туда где кончалась огромная лужа. Его башмаки были наполовину в воде. Услыхав шаги, он медленно повернул голову в сторону Генуша. Ни о чем не спрашивая, он сунул руку в карман и протянул Генушу сигареты.
- Вообрази, - вздохнул тот, - не могу найти телеграмму голубицы.
- Не ищи.
- Там время прибытия и номер вагона.
- Номер там. – Николаев махнул в сторону середины лужи, где лежала бумажка всё еще сохранявшая форму самолетика.
Генуш, кривясь, направился к центру лужи и, повертев в руках телеграмму, равнодушно положил её на место. – Это ты что ли удумал?
- Отнюдь, - вздохнул Николаев, - Это был твой ответ Керзону.
- Не может быть…
- Может, и вот тому подтверждение, - Николаев снова сунул руку в карман и достал паспорт Генуша, - еле отбил. За неимением почтовой ты хотел делать самолеты из гербовой.
Из проезда за углом дома слышались гулкие шаги, от которых Генуш делался все мрачней и мрачнее. Вскоре из-за угла действительно показалась «голубица». Лицо ее вопреки ожиданиям сияло. Вслед за ней, с чемоданом и лыжами появился не менее довольный Бекасов.