повести о людях 5

И вот снова он уезжал. Уезжал, играя на солнце своей рыжей взлохмаченной бородой. И выли хриплые дворняги, их завернутые в кольца хвосты смешно дергались, а холки дыбились от напряжения и грусти. Повсюду витала грусть и тоска. И в ясном весеннем небе, и в лицах провожающих старух соседок, в каждой их глубокой темной морщинке отражалась общая грусть.
Митька, насупившись, смотрел на отца изподлобья, сжав маленькие кулаки. А мамка с круглым животом, в одной ночнушке, смотрела на мужа, чуть приоткрыв рот в немом тоскливом крике, она была похожа на мраморную статую, до таких пор она была бела и еле-еле дышала..
Дед, скорчив гримасу равнодушия, стал похож на старую обвяленную в гнилом соку редьку. Он сидел на старой скамеечке, пристроенной к дому у крыльца, опираясь на свою кривую клюку и ловил маленькими глазками первые лучики солнца.
Отец с большим своим рюкзаком за спиной стоял уже у калитки и смотрел на мать, на свой дом, на сына.. Он улыбнулся напоследок и калитка скрипнула. Тут же у забора стояли соседки с банками солений и варений, с какими-то разными и прочими вкусностями и добрыми словами, которые в последний момент почему-то никак не могли сойти с губ. Опершись на почерневшую от времени палочку, прислонившись к забору, стоял хмурый Колька с культей и смотрел с завистью и восторгом на Митькиного отца, у самого-то своего батьки никогда и не было.
Залаяли визгливо собаки, чуя уход сильного. Заплакали бабушки, видя уход доброго мужика, не пьющего и рукастого. Повсхлипывал и Колька болтая в воздухе культей в завязанной узлом штанине. Мама на миг глубоко и громко вздохнула и выдохнула со свистом, обняв тонкими руками свой живот.
Митьку будто дернуло что-то он бросился вперед, крича изо всех сил:
-Батя, батя, подожди, батя!! -
Отец обернулся и Митька, гикнув, прыгнул к нему в сильные руки, от отца пахлом машинным маслом и потом, работой и словом, от него пахло Отцом.
Митька ухватился за его обросшую шею и заплакал.
Отец подержал его у себя на руках с минуту, а потом, серьезно покачав головою, опустил на землю и сказал сухо:
-Не мужыцкое дело это, слезы проливать! -
Митька никак не мог уняться, все размазывал по грязному лицу слезы и сопли, крякал точно утка и ничего не мог произнести, ничего важного и того, что очень надо было сказать.
-Батька, ах батька..ну как же это... батька - скулил он.
-Все, Дмитрий! Будь мужчиной! - властно приказал отец, опустив на худое Митькино плечо свою тяжелую мазолистую руку.
Колька злобно зыркнув, отвернулся, царапая грязными ногтями облупившуюся краску с забора.
Митька вздохнул, слезы стали проходить и гордо взглянул на отца, дергая подбородком.
Отец улыбнулся ему в последний раз, кивнул, снова глянул на мать и, резко развернувшись, пошел вдоль проселочной дороги к шоссе, где скоро должен был подъехать грузовик.
Бабки заголосили в один голос с рвущимися вслед собаками, мамка, сдерживая слезу, скрылась в доме, обхвативши крепче свой круглый белый живот, прилегла на диванчик и тихо заплалкала.
Старый дед, не удержавшись, тоже уронил одну скупую желтую слезу, встал со скамейки, чтоб не видеть противных плачущих бабских рожь, и ушел вглубь сада, лопать кислую еще черешню.
Митька глянул на хмурого Кольку, тот отвел черный взгляд, углубившись в свои темные нехорошие мысли.
Митька пошел следом за отцом, только следом, не приближаясь, но и не отставая.
Он видел прямую отцовскую спину, плечи, на которые щедро падали весенние лучи, его косматую рыжую голову и грязную напряженную шею. К рюкзаку были привязаны кастрюля и чайничек, они весело тренькались друг о друга в такт отцовским шагам.
Митька шел за ним, не отрывая взгляда, еле дыша, впитывая, ловя каждую знакомую и незнакомую черточку, каждую складку на замусоленном, старом темно-зеленом костюме. В голове у него звенело.
Спустя два месяца мамка принесла в дом маленький белый треугольничек, положила его на стол, а сама села на краешек дивана, села и уставилась невидящими глазами в окно, схватившись за живот, дрожащими руками.
Митька в то время пил чай и коричневая капля плюхнулась на письмо, сделав круглое прозрачное пятнышко. Дед скосившись подозрительно на это пятнышко, не решался подойти, он только сидел на печи, покачивая старыми больными ногами.
Митька хотел было взять письмо, но дед шикнул на него и Митка быстро испарился из дому.
Он сел на крыльцо под окошком, притаился и стал слушать.
Дед медленно слез с печи, не обращая внимания на бледную мамку, открыл письмо и стал читать.
Читал он вслух медленно и хрипло, половины слов Митька так и не разобрал. Он услышал только что-то знакоммое, что-то вроде:
-Погиб трагически.. -
У Митьки защемило сердце, он свалился со скамейки, завыл как бешенная собака и стал вертеться волчком на земле. Он корчился и ныл, слезы пустились по его щекам, губы вспухли, точно его цапнула туда злая пчела.
 Он зарылся в гору жухлой листвы, которую дед соскребал этим утром и пролежал так до полудня.

К полудню к его дому подковылял Колька,как всегда хмурый и злой.
Он увидел Митьку валяющегося навзничь на куче листьев и неуверенно позвал:
-Э! Митька! Э, ты чего разлегся-то? Дурак совсем?! -
Митька вскипятился, кинулся к Кольке, размахивая руками:
-Уууу!! Собака черная!! Это ты виноват!! Это ты!! Ты, ненавижу!!! Вали отсюдова, пшел прочь!! Слыхал че?! Пшел прочь, скотина безногая!! А! - Митька подхватил камень с земли и в гневе кинул его в сторону Кольки.
Колька, точно глупая цапля, размахивая костылями кинулся прочь от камня, еле увернулся и вылупился черными глазищами на Митьку.
А Митька уже подхватил второй булыжник покрепче и уже замахнулся.
Колько присвистнул и бросился наутек.
Митька уронил тяжелый булыжник в пыль и опустил голову. В голове его звенело, точно как тогда тренкались катрюля с чайничком на отцовском рюкзаке. Этот звон теперь снился ему каждую ночь....