Заметки на обочине

 
 Я вышел в осенние сумерки, и сразу за углом моего дома меня ослепили огни и подсветки супермаркетов, банков, бутиков, офисов. Рядом с ними чуть ли не в притык возвышался квартал только что возведенных 25-35 этажных, жилых домов, они как нездешние великаны пока еще чувствовали себя неуютно, но это было до поры до времени. «Ничего привыкните и к нам!» - отсвечивая темными окнами, как бы говорили они всем.

 При всей наглости и поспешности строительства, с его алюминием и стеклом, при всех этих навороченных авто – город казался каким-то вторичным, местечковым и никогда не вызывал во мне родства, он был нейтральным. Почему так? я думаю, чтобы любить – надо хоть раз почувствовать, что и город к тебе неравнодушен. Он тоже хочет тебя видеть здесь, на крайний случай надо иметь любимую женщину в нем. Она и будет тебе этим городом.
 
 Нечто я почувствовал и в Москве, в которой прожил почти тридцать лет и, кажется, сроднился с ней навсегда. Но столица как бы стала отторгать меня, ну а, я ее взаимно. Я задыхался в этом в бензиновом мегаполисе, на тот момент у меня не было подруги, постоянной работы, многие друзья и знакомые умерли большей частью от алкоголя – и ко всему этому, почти все журналы не хотели публиковать мои литературные опусы. В редакционных коридорах появились новые люди, со своими форматами и своими группировками, не имея имени и знакомств, мне оставалось одно – уехать. Я и уехал в Харьков, где у меня была старушка мать и младший брат со своим семейством.

 На прощание я поклонился Сретенке, которая была свидетелем моей непутевой молодости, но она простила мне: все мои загулы, всю мою неправедность, мою лень и поспешность, мой прагматизм и мои розовые очки романтика, мои Любови и увлечения и она навсегда остались во мне, как и я в ней.

 Теперь я был отвергнутый, человек на обочине, маргинал – но я сам выбрал свой путь, я сам не захотел быть форматом, но уйти от общества я тоже не смог. Не хватило мужества, а потом для этого нужна компания единомышленников, ее не было. Слишком прикипел к асфальту. Мое скромное желание было найти согласие души с миром, и главное с самим собой – найти гармонию и в какой-то степени мне помог Генри Миллер своей книгой « Биг-Сур и апельсины Иеронима Босха».

 Он ушел от цивилизации, будучи известным писателем, правда, в узком кругу читателей – денег было в обрез, жил в лачуге с двумя маленькими детьми и женой. Ему было под шестьдесят, но он пошел на это. Его положение было аховое, казалось, хуже не придумаешь, его спасли, а точней помогли немногочисленные друзья, которых он приобрел еще в Париже, когда работал там над «Тропиком Рака» или «Черной весной». Он был общителен и никогда не терял своей веры в себя, парижские невзгоды только закалили его.
 Но у каждого свой путь и свой крест – это я понял давно, а скорей недавно, лет пять назад, это не столь важно, важно понять это и идти своим путем или дорогой и верить в свой талант и назначения. Плохо было то, что я не был фанатом, бумагомарателем, не был графоманом, в хорошем смысле этого слова – я не мог писать длинные тексты, видя чужой рассказ в 15-20 страниц или стихотворение более 10 строф я почти автоматически откладывал его. Мне казалось да сейчас я того же мнения из большого рассказа или стихотворения уходит энергетика, рассказ должен писаться на одном дыхании. Повести и романы это уже другая история, там свои законы и методы, в смысле писания.
 И все же известных писателей или живых классиков я читал с удовольствием, я преклонялся перед их усидчивостью и кропотливостью.
 
 Скажем, Вас. Аксенов выдает книги-кирпичи один из последних «Новый сладостный стиль» в нем знание искусства и литературы завораживают, но состоялся этот «новый» стиль. Я сомневаюсь, автор едет по наезженной колее, единственное, что не подлежит сомнению, роман написан уверенной рукой большого мастера. Романистов такого масштаба в России можно по пальцам посчитать. Читаю его другие вещи, читаю как пособие как энциклопедию, как словарь Даля, как путеводитель по ХХ веку. У него нет той новизны и свежести, на мой взгляд, какая есть у Миллера, последний пишет, как бог на душу положит. Вас. Аксенов пишет как Бальзак историю человеческой комедии или трагедии. Мне ближе растрепанный, искрящийся, парадоксальный, местами брутальный Миллер, но тут дело вкуса. А потом у них разные видения мира и потому противопоставлять их просто глупо.

 Да и вообще, порой мне думается, да оно так и есть, что литература, серьезная литература, стала элитарной, она для небольшого круга читателей, она и раньше была такой, просто рыночные отношения поставили все по своим местам.

 Это нормально для тех, кто имеет достаточно денег, для заинтересованного студента купить книгу за 500-600 руб. проблематично, как и для всей русской интеллигенции. И это позор для власть имущих. Власть давно отказались от культуры и в частности литературы. Искусству нужна не цензура, а материальная поддержка. Может это и к лучшему, когда власть в тени, не мешает, тогда дело остается за меценатами. Но тут уже давно образовались свои кружки по «интересам», свои лица возле сладкого пирога, на всех не хватит.

 Я пишу банальные и всем известные истины, это даже не истины это позорный факт, когда страждущий не может напиться. В библиотеке шаром покати, читать в Интернете толстенный роман – потерять раньше времени зрение…отсюда я прихожу, что серьезная литература становится как элитарная, так и маргинальная она тоже на обочине, а может так и надо? Не знаю. Я слишком пристрастен и субъективен в оценках. Пусть будет так, чем ублюдочное равнодушие…
 А век наш: скоростной, социально безжалостный, информативно насыщенный, агрессивно-туповатый, озабоченный энергоносителями (газом и нефтью), такой прекрасный и издерганный, наш век мчится и куда там гоголевской тройки и прочим русским классикам. Они где-то пылятся на полках как бы не востребованные временем…
 
 Но почему-то когда нам трудно и тяжело мы тянемся к Есенину и Блоку, к Толстому и Достоевскому и находим те ответы, которые мучают нас сейчас, а если и не находим их, то хотя бы приближаемся к ним.


Октябрь 2007 г.

Г. Харьков