Маша и медведь

Жила-была (да и сейчас живет) на свете добрая девочка Маша. Умница, красавица, радость и утешение на старости лет на период летних каникул для бабушки с дедушкой. А уж какая работящая, даром что городская! Все могла по дому делать: и воды натаскать, и корову подоить, и полы в избе помыть, и коноплю прополоть, и поросенка зарезать, и постираться, и от пола сто раз отжаться. Infant giperactivius, как однажды выразился про Машу заезжий острослов, за что и был бит местными.
Ну так вот. Маша – девочка городская, да любую деревенскую за пояс заткнет. Это что касается ведения хозяйства да дел амурных, - как никак, а 16-й годок девке уже шел. А уж какая певунья была! Хоть Машутку на энную по счету фабрику звезд и не взяли, верно, по малолетству, а злые языки судачили о медвежьих конечностях, которые жестко прошлись по нежным девичьим ушкам (впрочем, на то они и злые, языки-то), зато как песню затянет, так собаки ажно с другого конца деревни подхватывали!
Много, много было достоинств у Машеньки, да только Марьи Искусницы, на все руки мастерицы, они только в сказках водятся, а в суровой жизненной реалии у каждого человека завсегда свои недостатки есть. Вот и Машенька наша к примеру, хоть ты тресни, а готовить не умела! То бывало, пересолит, то пережарит, а то и вовсе переперчит. Один-единый раз у Маши получилось кашу сварить как надо, да и ее она не донесла до стола, раскокав горшок аккурат на полпути от печки. Сильно кручинилась по этому поводу Маша, да что сделаешь, коли непруха такая? Ну да невелика беда – бабка у Маши сама знатная стряпуха, и вопрос с питанием особо остро не стоял. Сорок лет бабуля добросовестно кашеварила для хлеборобов, о чем напоминали выцветшая почетная грамота в красном уголке да весьма похожий на соседа, знатного комбайнера Григория, дядя Леша, бабкин средний сын…Но даже она не смогла передать свое мастерство внучке.
Также для полноты картины нельзя не отметить и то, что помимо отсутствия кулинарных способностей у Машеньки был еще один ма-а-ахонький недостаток, имеющий околонаучное определение «топографический кретинизм». Из-за него, кретинизма этого, Машу в лес да на речку одну не отпускали – да и шутка ли, коли ребенок, выходя из дому за хлебом, пользуется GPS-навигатором.
Вот как-то раз, после дождичка в четверг (а грибной как раз был дождичек), надумали деревенские девки идти в лес по грибы да ягоды, да Машу с собой позвали. Отнекивалась Маша, отмахивалась устало топором, да уговорили ее таки, ловко всучили в руки лукошко размером с детскую коляску, да платочек лоховский на голову напялили. Вздохнула Маша, перевязала платок на манер банданы, да пошла у деда своего ножик одалживать.
А надо сказать, что в пору бурной боевой молодости дедушка у Маши был, как он сам о себе выражался, «аццким марским пихатинцем», и это был не падонковский, как вы могли подумать, сленг, а дефект речи, приобретенный вследствие неосторожного пререкания с батяней - комбатом. Вот у деда своего косноязычного, пока он мирно дрых на печке после бурного отмечания дня независимости Америки, Маша и позаимствовала его замечательный десантный нож.
Хорош был ножик! Острый, как приступ аппендицита и грозный, как шеф с похмелья, побывал он с дедушкой не в одной переделке, а теперь приятно оттягивал карман Машенькиных джинсов. Соседская девчонка Анфиса, неожиданно превратившаяся из соперницы в закадычную подругу, лишь насмешливо присвистнула, да ничего не сказала.
Дремучий лес не успел еще принять в свои объятия маленькую группу грибников, а за ними из-за чащобы уже наблюдали чьи то глаза…
…Зная Машенькину проблему с ориентацией на местности, подло кинули ее боевые «подруги», завели в глухомань, да и сделали ноги. Не стерпели деревенские девушки более удачливой соперницы, вот и порешили оставить Машу в Савушкинском лесу, авось, глядишь, и приберет ее к своим когтистым лапам местный медведь-оборотень, по фамилии которого и назывался лес.
А Маша, хоть была тинэйджером не робкого десятка, но после того, как ее музыкальное горло порядком охрипло от надсадных криков «Ау» и «поможите», почуяла недоброе, и решила поскорее из этого леса сваливать. Как назло, в самый неподходящий момент мобильник показал конец зарядки, и предательски пикнув, превратился в ненужный набор из кнопочек и потухшего экрана.
 Как и следовало ожидать, после трехчасового блуждания девушка не вышла к селу или на худой конец к шоссе, а напротив, забурилась в самую непролазную чащу. Злое комарье живописно искусало Машенькино лицо и нежную девичью шейку, лукошко с разноцветными грибами оттягивало руки, а живот выдавал голодные маломузыкальные трели. Начинало темнеть. Маша уже всерьез подумывала подкрепиться сырыми грибами, но тут, на ее счастье, между деревьев показалась избушка.
На вид это была простая такая деревенская изба, без куриных окорочков вместо фундамента и припаркованной рядом ступы, что уже само по себе вселяло надежду на благоприятный исход. Маша робко постучала в дверь, но никто не отозвался, хотя с виду дом казался вполне обжитым, если не считать каких-то многочисленных глубоких борозд на бревенчатых скатах. Тогда девушка смело толкнула дверь и шагнула во мрак сеней, на всякий случай сжимая во вспотевшей ладошке дедушкин нож. Пошарив рукой по стенам в поисках выключателя, и не найдя ничего, что напоминало бы электрический шнур, Маша решила провести ревизию помещения на ощупь. Интерьер, как выяснилось, оказался довольно убогий: ни тебе холодильника, ни телевизора, и даже самой завалящей музейной радио-тарелки не было. Зато наличествовало: здоровенный топчан с кучей тряпья – 1 шт., стол – 1 шт., табурет грубо сколоченный – 1 шт., печка – 1 шт., ухват – 1 шт., чугунок с чем-то вкусно пахнущим внутри – 1 шт.
Голод притупил чувство страха, и Маша, вооружившись грубо отесанной деревянной ложкой, начала деловито освобождать чугунок от его содержимого. Когда ложка застучала об дно горшка, Маша вдруг почувствовала, как разом навалилась усталость, и глаза начали предательски слипаться. Сыто рыгнув, девушка положила голову на набитый соломой мешочек, служивший неведомому хозяину подушкой, и смежила веки. «Выбираться буду утром, - решила она. – А Анфиса у меня еще попляшет, змея подколодная…»
Спать пришлось недолго: только показалась на небе полная луна, как в уши Машеньки ударил леденящий душу вопль, впрочем, вполне человеческий… Кричали, казалось, недалеко в лесу, и эхо дробилось об вековые деревья, причудливым образом трансформируясь в многоголосый хор. Маша забилась в угол кровати и крепко зажала уши ладошками, но крик, полный злости и отчаяния, проникал внутрь, царапая острыми когтями мозг, терзая душу невыносимой тоской. Даже трясясь от страха, Маше было жаль того, кто мог так страдать. Постепенно вопль перешел в глухое рычание, и в нем уже не было ничего человеческого. Внезапно все стихло, и лишь филин пару раз боязливо ухнул и смолк. «Воцарилась зловещая тишина», - литературным штампом и не к месту подумалось Машеньке, а интуиция подсказывала ей, что следует готовиться к худшему.
Опасения не заставили себя напрасно ждать - дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вошел самый натуральный мишка. Стоя на четырех лапах, он шумно втягивал воздух носом, не торопясь переступать порог. В призрачном лунном свете, что пробился в окно меж деревьев, Маше была видна лобастая голова лесного жителя с маленькими хищными глазками. Незваная гостья, пока еще незамеченная среди вороха тряпья, изо всех сил вжималась в стенку избы и обильно выделяла адреналин. Вцепившись обеими руками в дедушкин нож, Маша даже не заметила, как порезалась. Боли не было, и лишь что-то теплое и липкое расползалось на ладонях.
Медведь подошел к лукошку с грибами, оставленному у печки, обнюхал его, и презрительно, как показалось Машеньке, фыркнул. Затем он сунул голову в под печи, видимо, в поисках чего-то более съедобного, и не найдя ничего, разочарованно вздохнул. Потоптавшись на месте, косолапый обратил, наконец, свое внимание на топчан… Тут нервы у Машеньки не выдержали, и она пронзительно завизжала. Топтыгин от неожиданности попятился назад, а когда его мощная туша встретила препятствие в виде бревенчатой стены, он встал на задние лапы и заревел.
Не отдавая себе отчета в своих действиях, Маша наобум швырнула в медведя свой нож, и тот, сверкнув в полете маленькой серебряной молнией, впился таки в плечо хищника. Зверь издал негодующий рык, опустился на все четыре лапы и бросился на Машеньку. Последнее, что успела почувствовать девушка, прежде чем лишиться чувств, - это необычайная тяжесть навалившейся на нее туши…
…До рассвета была еще пара часов, да и луна пока не ушла с ночного неба, когда Машенька пришла в себя. С удивлением найдя себя живой, она попыталась пошевелиться. Страшная тяжесть, которую она помнила, сменилась тяжестью обычной, вполне выносимой. Пошарив вокруг себя руками, Маша вскоре обнаружила причину дискомфорта – это было обычное человеческое тело, почти полностью покрывавшее ее собственное. Теплое, вполне живое тело, правда, совершенно голое. Поднатужившись, девушка сбросила с себя этот груз, попутно сделав открытие, что тело определенно принадлежит мужчине.
Лихорадочно пытаясь вспомнить, не употребила ли она на самом деле грибы, и медведь ей просто привиделся, Маша постановила считать именно так. Весь остаток ночи Маша провела по соседству с бесчувственным, а оттого безопасным незнакомцем, справедливо полагая, что за порогом ее могут ожидать еще более страшные приключения…
Когда достаточно рассвело, неудачливая собирательница грибов все же решила поближе познакомиться со своим ночным соседом. Им оказался молодой паренек простоватой наружности, впрочем, не лишенный приятности. Ничего пугающего и необычного в его облике не было, и Маша озадаченно подумала, что за гриб она могла съесть, чтобы ей так вставило. Бросив взгляд на плечо паренька, девушка с ужасом обнаружила глубокую рану, а рядом, на полу - окровавленный нож…
Чувствуя угрызения совести, Маша, как могла, перевязала рану своим порванным на полосы платком, ибо более чистой ткани в избе было не сыскать. Сбегав за водой (благо, ручеек протекал в пяти метрах от избы), Маша окатила парня с ног до головы и отскочила, на всякий случай сжимая в руке нож. Молодой человек, приняв ледяной душ против своего желания, соизволил очнуться, встал на ноги, и недоуменно хлопая глазами, уставился на девушку.
- Меня Машей зовут, - испуганно пролепетала она. – Я тут вроде как заблудилась…
- Андрюша, - застенчиво представился парнишка и добавил: – Савушкин. Я тут вроде как оборотень. Но ты не бойся, я не опасный. Я тебя просто напугать хотел, чтобы ты убежала.
- Так это ты был тем медведем, что меня чуть не задрал? – ахнула Маша. – Ты тот самый Савушкин, про которого в нашем селе ужастики на ночь рассказывают? Класс! А я-то на грибы грешила!
- Между прочим, грибочки твои – сплошь поганки да мухоморы. И две лисички да один подосиновик только съедобные, - скосив глаза на корзину, заявил Андрюша. – Отравить что ли, кого решила?
- Городская я, - призналась девушка. – В грибах плохо разбираюсь. Но в оборотней теперь верю… И давно ты так?
- Двадцать пять лет уже, - грустно вздохнул Савушкин. – Я ведь тоже городской… Студентом был. Я ботаник, на летнюю практику в село приехал, да так тут и застрял…
Маша почему-то сразу прониклась доверием к Савушкину и опустила нож. Андрюша стоял перед ней мокрый, голый, несчастный, и казалось, совершенно беззащитный. Проследив взгляд девушки, оборотень заполошно принял позу футболиста, стоящего в стенке, и густо покраснел.
- Атставить! – командным тоном своего дедушки вдруг заявила Маша. – У меня мама сексопатолог! Краснеть будешь в гей-баре, гы-ы-ы.
- Где? – не понял Савушкин. – В каком гербарии?
- А, ладно, проехали. Ты надень какое-нибудь тряпье и выведи меня из леса, хорошо?
- Не могу, - решительно отказался Андрюша, вытаскивая из-под кровати потертый фанерный чемоданчик. В чемоданчике обнаружилась вполне приличная одежда по моде начала 80-х. – За мной следят. Коли от избы на километр отойду, - все, мне хана.
- А кто следит-то? - удивилась Маша, наблюдая, как спешно и оттого неуклюже одевается оборотень Савушкин. – Я вчера тут оборалась, обаукалась, и ни одна сволочь не ответила.
- Да ведьмак Пантелей и следит. Ну, заколдовал меня который… Я же к нему в лес на практику был направлен, травы изучать. Вот теперь третий десяток лет их и изучаю.
- Что?! Дедушка Пантелей? Наш лесник?! – удивилась Маша. – Так он же добрый!
- Кто добрый? Тот, кто за пересоленный суп человека в медведя превращает? – вскинулся Андрей. – Да и тебе, как видишь, не помог, хотя лес знает, как свои девять пальцев.
- А может, упросить его, чтобы он тебя обратно расколдовал? Моя бабушка деда Пантелея хорошо знает…
- Не выйдет, - покачал головой Андрюша. – Меня расколдует только кровь человека, который готовит еще хуже меня. Так Пантелей сказывал. А я никого не убивал, и убивать не собираюсь... Ох, и рассердился же он тогда, отведав моего супчика. Весь вечер бормотал какую-то ахинею, травы разные в котелок бросал. А потом взял и напоил меня этим зельем… Сказал, что для здоровья пользительно. А спустя пару дней, в полнолуние, я оборотился зверем. Не соврал, выходит – теперь я здоровый, как медведь… Один плюс – с той поры я не старею, да и готовить поневоле научился. Опять же, травы всякие настолько изучил, впору докторскую садиться писать. Да только чувствую, не скоро это сбудется…
- Кхе-кхе, - раздалось вежливое покашливание за спиной беседующих. - Молодые люди, не надо драматизировать ситуацию!
Маша и Андрей как по команде повернули головы. На пороге избы стоял лесник Пантелей собственной персоной, а рядом с ним…
Рядом с ним, устало опираясь на дорожную палку, стояла Машина бабушка, Зинаида Михална. Торопливо ощупав внучку, и убедившись, что с ней все в порядке, бабка грузно опустилась на единственный табурет.
- Пахомыч, а это твой недогляд! – сердито сказала Михална, тыкая пальцем в Савушкина. – Нет бы, помочь Машеньке из леса выбраться, так ты ей наоборот, встречу с оборотнем организовал!
- Так он же неопасный, - возразил лесник. – Оборотень оборотнем, а лягушку, и ту нарочно не задавит…
- Он-то, может и неопасный, - усмехнулась бабушка. - Зато Маша у меня – девка боевая, да с дедушкиным ножом. Вишь как парня покалечила! Мало того, что он, бедолага, мается у тебя четверть века, так еще и жизнью своей рискует!
- Дык я ж его предупреждал, чтобы он в медвежьем облике в дом не совался! – виновато почесал бороду Пахомыч. – Ты зачем, дурень, в избу полез?
- Проголодался я, - жалобно ответил Савушкин, держась за раненное плечо. – А из избы так вкусно пахло…
- Извините, а я все слопала, - подала голос Маша. – Пахло действительно вкусно.
- Спасибо, Маша, - отозвался Савушкин и вызывающе посмотрел на Пантелея. – Видишь, Пахомыч? Люди едят и нахваливают!
- Да знаю я, что ты готовить научился, - досадливо поморщился лесник. – И что тебя отпускать можно, тоже знаю. Но…Как ни крути, а кровь все равно нужна.
- Эх, дед, задрал бы я тебя, да ты сам повар хоть куда, - то ли пошутил, то ли всерьез сказал Савушкин.
Пантелей никак не отреагировал на слова оборотня, а лишь достал трубку и с загадочным видом начал набивать ее табаком. Похоже, Савушкин ничего не мог с ним сделать даже при всем своем желании, и зная это, ведьмак давал ему возможность хотя бы высказаться.
Выкурив трубку, Пахомыч выколотил ее об стол, собрал пепел в ладонь, и, приговаривая непонятную тарабарщину, размешал его пальцем. Затем он знаком подозвал Андрюшу, и когда тот послушно подошел, рывком сорвал с него повязку и присыпал рану серым порошком. Маша была готова поклясться, что видела, как взметнулись в воздух искры от еще горячего табачного пепла, но на лице Пахомыча не отразилось никаких эмоций. Савушкин тоже держался молодцом, лишь скрипнул зубами да слегка побледнел. Закончив процедуру лечения, ведьмак грубо отряхнул плечо оборотня, и присутствующим была явлена зарубцевавшаяся рана с тонким бледно-розовым шрамом. Андрюша, видимо, привыкший к таким методам лечения, деловито надел рубашку и начал хозяйничать по дому.
- Ждем до полуночи, - объявил Пахомыч. – Спасибо за внимание.
- Зачем? – удивилась Маша. – Раз все относительно хорошо, то мы с бабушкой может, пойдем…
- Так надо! – отрезал ведьмак.
Не объясняя больше ничего, он вытащил из своей сумы большую иллюстрированную книгу и положил перед Машей. Прочитав название книги: «Съедобные грибы», Маша недоуменно воззрилась на Пахомыча. Тот ткнул заскорузлым пальцем в страницы и проскрипел:
- Учи грибы, дочка. Авось в жизни пригодится…
…Весь день Маша бродила с бабушкой по лесу, собирая грибы и сверяясь с книгой. Набрав полное лукошко, они вернулись в дом лесника, когда уже вечерело. Савушкин нервно мерил избу большими шагами, а Пахомыч все с таким же загадочным выражения лица дымил своей трубкой.
Когда стемнело окончательно, Андрюша достал с полки керосиновую лампу и зажег ее. В ее неярком свете глаза Савушкина блестели особенно лихорадочно, с головой выдавая его волнение. Несколько раз он порывался выйти наружу, но под тяжелым взглядом Пахомыча снова садился на табурет.
- Луна! – неожиданно вырвалось у Машеньки. - Смотрите, луна!
И действительно, на чистом ночном небе появился бледно-желтый диск естественного спутника нашей планеты. В этот же момент избу огласил столь знакомый Машеньке душераздирающий вопль. Кричал Савушкин, раздирая на себе рубашку, кричал так, что вены вздувались на его шее, а уши закладывало, как от перепада давления. Маша, хоть и сидела дальше всех от оборотня, испуганно шарахнулась в сторону, Михална боязливо подобралась, и лишь один Пантелей все так же сидел истуканом, посасывая свою любимую трубку. Не в силах оторвать взгляда от Андрюши, Маша ждала, когда тот начнет превращаться в косолапого. Но ничего такого, что видела девушка из фильмов про оборотней, не происходило. Савушкин кричал, корчился, катался по полу, но все же был обычным человеком. Спустя минуту Андрюша уже охрип и выдохся, но ни на йоту не стал похож на медведя. Маша была разочарована - не произошло ровным счетом совсем ничего, не считая порванной рубашки Савушкина…
- Ну и чего ты так орал? – задал риторический вопрос Пантелей. – Ась?
- Извините, по привычке, - смущенно пробормотал Савушкин. – Но только…Как же это? Луна ведь…
- Все кончено, Андрюша. Ты больше не оборотень, - неожиданно ласковым голосом произнес Пахомыч. – Расколдовали тебя. Машеньке спасибо скажи.
- Я то тут причем? – искренне удивилась Маша.
- Твоя кровь, - коротко бросил Пахомыч, и помолчав, добавил: - Ты же порезалась, а потом этим ножом Савушкина ранила. Я конечно, догадывался, но проверить все же не мешало.
- Кровь человека, который готовит еще хуже меня… - потрясенно произнес Савушкин. - Вот оно что! А я то думал, что мне надо непременно кого-то убить…
- Все гораздо проще, - усмехнулся Пахомыч. – Люди порой придают простым вещам более глубокий смысл, чем есть на самом деле…
- Убив человека, человеком не станешь, – нравоучительно заметила Зинаида Михална. – Эх, молодежь!
…Около избы стояла невесть откуда взявшаяся запряженная в телегу лошадь серой масти. Савушкин, в наспех зашитой рубашке, с чемоданчиком в руке, нетерпеливо топтался около телеги, ожидая, пока Маша попрощается с Пахомычем.
- А хочешь, оставайся, - предложил ей лесник. – Я тебя волчицей сделаю. Всего лишь годика на три, не бойся… Я слыхивал, ты в певицы метишь, а на эстраде, сама знаешь, волчьи законы. И потом, когда на луну выть будешь, и связки натренируются, и слух появится…
- Эээ, спасибо, я передумала, - испуганно пролепетала Маша. – Я лучше в институт пойду учиться, на филолога.
- Ну как знаешь, - усмехнулся Пахомыч. – Но если что, обращайся.
Савушкин первый запрыгнул в телегу, стараясь не встречаться взглядом с Пахомычем, следом за ним взгромоздилась Михална, а последней залезла Маша, прижимая к груди подарок лесника – книгу «Съедобные грибы». Лошадь высокомерно косила глазом на пассажиров, и в лунном свете диковинно поблескивала уздечка со стразами.
- Ксюша дорогу знает, выведет куда надо. Вы ее в дороге не обижайте, - напутствовал Пахомыч, и увидев немой вопрос в глазах Маши, добавил: - Да, тяжелый случай…
- Это же… - начала было Маша, - но бабка жестко оборвала ее и отчеканила: - Тяжелый случай!
- Ну, пока…Не сердись на меня, Андрюша… - дрогнувшим голосом сказал Пантелей. – Я зла тебе не желал.
Савушкин пробурчал в ответ что-то невнятное, и лесник, махнув рукой, побрел к избушке.
- Зря ты так с ним, Андрюша, - укоризненно сказала Михална. – Он же тебя от водки отвадил, да от цирроза вылечил. Ты ведь уже алкоголиком был, даром что молодой, верно?
- Ну пил я, - нехотя признался Савушкин. – А кто ж не пьет? А цирроз…Это правда?
- Правда! – подтвердила Михална. – Ты бы уже давно в сырой земле лежал, кабы не Пахомыч… А что двадцать пять лет, так от цирроза вылечить недолго, от выпивки отвадить времени надо куда больше...
- Значит, Пахомыч…добрый? – потерянно спросил Савушкин.
- Ну а я что тебе говорила? Дедушка Пантелей добрый! – торжествующе сказала Маша. – Эх ты, студент!
- Мне к нему надо, извиниться, - начал было слезать с телеги Савушкин, но был решительно остановлен бабкой.
- Оставь! Он теперь и так про тебя все знать будет. И извинения ему твои ни к чему, - главное, не начинай снова прикладываться. Вот это и будет ему твоя благодарность!
Потрясенный Савушкин сел рядом со своей спасительницей и преданно заглянул ей в глаза. Маша положила голову ему на плечо и затянула песню. В ответ вдалеке раздался волчий вой, и не было в нем ничего пугающего и страшного. Бабушка хлестнула вожжами, и лошадь, гламурно заржав, тронулась в путь…