Прощание с Марией

Он хорошо все обдумал. Он должен остаться сильным. Дырка в голове – это не то, что ему сейчас нужно. Прыжок из окна, после чего все кости сломаны, как отсыревшие спички в пепельнице - это тоже не годится. Что взять с собой? Он вытащил из-под подушки пистолет и осмотрел его. Он купил пистолет у русского. Тот заверил, что пистолет годный. В лесу под Бернау они даже постреляли по воронам и попали в одну. Он не хотел стрелять по птицам. Птицы ни в чем не виноваты. Но пистолет был в порядке, это – да.

Он высыпал таблетки на прикроватную тумбочку и начал глотать их по две. Потом, видя, что дело продвигается медленно, он сгреб все в горсть и начал жевать. Вкус был гадкий, и он испугался, что его вырвет. Он запил водой, давясь и стараясь мерно дышать через нос. Так, дело было сделано. Он лег и взял пистолет в правую руку - мало ли что... Кто знает.. Те, кто там, ничего не рассказывают остальным.

Он очнулся в подвале. Странно, но он стоял. Он стоял прямо и смотрел в темные, запорошенные пылью проходы. Что-то должно было быть в руке. Он поднял правую руку. В руке ничего не было. Он уронил руку, и она упала вниз как в вату. Он ощупал себя. Какая-то грубая ткань вроде мешковины и бесчувственное тело под ней.

Он должен был что-то сделать. Что-то, ради чего он здесь. Это он знал точно. Он осмотрелся и пошел наудачу в темный проход прямо перед собой. Звуки его шагов утонули в пыли. Битый кирпич, серая цементная крошка, покрытые толстым слоем пыли, едва шуршали под ногами. Он потрогал стену – пыль, паутина – и стукнул по ней на ходу. Ничего. Проход закончился тупиком – слабоосвещенной комнатой с черными углами. Что-то щелкнуло у него за спиной, он обернулся. Древний проигрыватель на шатком столике с паучьими ножками начал проигрывать толстую черную платинку. Шуршание, и больше ничего. Камешек оторвался от потолка и упал рядом с ним на пол, канул в пыль, как капля дождя. По полу промелькнула тень, он резко обернулся. Шут без лица, в пыльном серо-коричневом костюме отпрыгнул в сторону. Ни один колокольчик на его дурацкой шапке не зазвенел, когда он растворился в темноте.

Он побежал назад. Следующий проход. Изогнутая арматура. Водопроводные трубы, давно пересохшие. Кабель, свисающий с потолка. Он отвел его рукой в сторону, чтобы пройти. Тени. «Стой!» крикнул он. Тени обернулись. Все одеты в одинаковые серые плащи, они были без лиц под шляпами. Они растворились, как призраки, когда он побежал к ним. Следующий проход. Краем глаза он заметил движение. «Эй, скажите..» закричал он. Кто-то дикий, оборванный прыгнул ему навстречу и выстрелил из арбалета. Стрела отделилась от тетивы и медленно, но неотвратимо полетела к нему. Он взялся за нее рукой, но рука ухватила пустоту. Отступив в сторону, он посмотрел, как она пролетела мимо.

Он повернул в следующий проход и споткнулся на битом камне. Неожиданно он увидел сам себя. Снаружи, со стороны, он увидел, как он спотыкается на битом камне, и он был женщиной. «Что ж, у души нет пола» подумал он сдержанно, не удивляясь. В следующем проходе он услышал вдруг какой-то звук. В ярком солнечном пятне прыгал воробей и клевал что-то на грязном полу. Воробей покосился на него, звонко, оглушительно чирикнул, подпрыгнул и взлетел. Он побежал за ним, навстречу ослепительному свету из пролома в стене. Он протиснулся сквозь наполовину замурованный выход и, ослепленный, зажмурился.

Он открыл глаза. Перед ним бежал ручей. Песчаное дно блестело золотом под водой. Серебристые рыбы плыли против течения, вверх по ручью. Он ступил в воду. Перламутрово блестящие рыбы проплыли сквозь его ногу, как сквозь воду. В три шага он пересек ручей и оказался на изумрудном лугу. «Изумруды» подумал он вдруг. «Изумруды!» Мария хотела изумруды. Он всхлипнул и увидел ЕГО – огромная, красивая овчарка приближалась прыжками. Густая шерсть заблестела, когда пес взлетел над травой и вытянулся в воздухе. Пес приземлился на сильные лапы и, оттолкнувшись всеми четырьмя, легко взметнулся снова в прыжке – красивый и сильный, каким он всегда знал его. «Рекс!» закричал он. «Рекс!» Рекс умер, когда ему было шесть лет. Он заплакал, как тогда, ребенком, и открыл руки навстречу Рексу. Рекс подпрыгнул и пролетел сквозь него, как сквозь воздух. Перед ним открылась песчаная дорога и он послушно пошел по ней.

Луг перешел в пшеничное поле, и он забыл изумруды. Две разноцветные бабочки, блестя на солнце, уселись впереди на дороге и сложили и разложили крылья. « Мамины брошки» подумал он удивленно и присел, чтобы потрогать их. Они взмахнули переливающимися крыльями и взлетели. Крупный бронзовый жук ударился о его грудь и свалился на подставленную ладонь. «Мамина заколка» подумал он изумленно и поднес жука к глазам, чтобы рассмотреть его как следует. Неожиданно он увидел себя с маминой шкатулкой в руках. Маленький, ниже, чем холодильник, он притаился за ним. Половицы, окрашенные солнечными лучами из окна в янтарный цвет, скрипнули под легкими шагами. Он тихо засмеялся и прижался щекой к холодной стенке холодильника. «Ты где? Не могу найти! Сдаюсь!» Тонкая пыль, танцующая в солнечном луче. Мать подошла и, светясь улыбкой, заглянула к нему сверху. Он увидел ее молодой.

Он пришел в себя. Холм, заросший травой и сиреневым чабором. КТО-ТО высокие в белых, колыхающихся на ветру одеждах, окружили его. Он хватился маминой заколки, но ее больше не было.

-Что ты здесь ищешь? – спросил КТО-ТО. Он промолчал. Он забыл это.

- Ты не найдешь его здесь, - сказал КТО-ТО. – Ты не найдешь его!

Он открыл глаза. Потолок был белый. Он покосился с трудом в сторону и увидел переплетение трубочек и бледное лицо соседки Герды.

В квартире было холодно. Отопление выключено. Было пусто. Он включил чайник. « Бывают такие красивые чашки, - говорила Мария, - что будешь пить чай только ради того, чтобы за чашку подержаться.» Он не решился посмотреть на ее чашку. Он посмотрел мимо, когда доставал себе чашку из шкафа. В зале лежал толстый желтый конверт. Он взял его равнодушно и вздрогнул, когда вспомнил, что внутри. Серьги, заказанные для Марии по почте, пришли наконец-то. Он потер непослушные, замерзающие руки, и открыл конверт. Он достал изумрудные серьги из коробочки, посмотрел на них и положил в нагрудный карман.

На кладбище было пусто. Было рано. Цветочная лавка на входе еще не открылась.

Сначала он стоял. Потом он сел на корточки и закурил. Он не курил уже много лет. С тех пор, как ему было семнадцать. Эту пачку он купил на станции у вьетнамца. Ехать ему никуда не надо было. Кладбище было в пяти минутах ходьбы от дома. Так близко...

Он сел на траву. Трава было мокрой и грязной. Земля, которую вынули из ямы и которая лежала теперь аккуратным холмиком под ворохом цветов, была втоптана в траву вокруг сотней подошв. Он все равно сел на траву. Он потушил окурок на мокрой земле и сунул его в карман. Он вытащил новую сигарету из пачки и закурил. Начался дождь. Он спрятал сигарету в кулаке. С волос на затылке начала капать вода за воротник. Он поднял воротник куртки и закурил третью сигарету. Шел дождь, и он начал промокать. Он достал серьги из кармана и бессмысленно повертел их в руке. Он вытер рукой мокрое лицо и посмотрел в сторону, прочь от тяжелых, мокрых цветов на могиле. Он увидел ее. Герда!

В десяти метрах от него Герда пряталась за черным, мокрым стволом каштана и терпеливо мерзла. Зонтик в руке она не открыла, чтобы не выдать себя, но он все равно заметил ее. Он встал и подошел к ней. Молча он посмотрел на нее, сигарета в кулаке, волосы прилипли ко лбу.

- Я хотела к Марии..—сказала она испуганно. – Увидела тебя и не хотела мешать. Я хотела положить свежие цветы.

Она хотела показать ему цветы и протянула руку, но тут же спрятала ее испуганно за спину. У нее не было цветов. Лавка на входе еще не открылась. Очевидно, она шла следом, подумал он. Конечно. Она слышала, как он вышел из квартиры. Она всегда слышала все. Когда он и Мария приходили домой, она всегда открывала свою дверь, чтобы поздороваться. Она их слышала. Теперь она услышала, как он уходил.

- Сынок, - сказала она и вдруг заплакала, - не надо было мне вмешиваться? Надо было дать тебе умереть?

Слезы прочертили извилистые пути сквозь морщины на ее лице. Ее шляпа промокла. Дождь капал крупно с краев.

- Когда ты к телефону не подошел и дверь не открыл, я попросила взломать дверь. Не надо было это делать? Не надо было? – спросила она снова. – Прости меня! Когда я вижу, как ты страдаешь... – она обняла его, все еще плача.

Он взялся рукой за глаза.

- Ничего, - ответил он. – Все равно.

Он прислонился плечом к мокрому стволу и затушил окурок о кору. Он достал следующую сигарету.

- Герда, я хотел найти его. Я его не нашел.

- Кого? – спросила она в недоумении.

- Я хотел найти того гада, который убил Машу. Я хотел его найти.

- Он умер. Он тоже погиб в аварии, - сказала Герда терпеливо, как ребенку.

- Он был такой пьяный... Он и не почувствовал наверное, ничего, когда умирал. Он наверное, и не заметил ничего.. Если бы он остался жив, я нашел бы его здесь. Но он умер. Я хотел найти его там.

- Что бы ты сделал, если бы нашел его? – спросила она испуганно, недоумевая.

- Я бы его убил.

Она промолчала подавленно.

- Я его не нашел. Но это не самое страшное, Герда. Я понял, что я и Марию не найду. Я ее никогда не найду, понимаешь? Там не найти никого. Там ты потерян. Только пыль, тени...

- Но ты же не умер, - ответила она просто. – Если бы ты совсем умер, тебя не оживили бы в больнице.

Она взяла его за руку.

- Не делай этого больше. Это грех. Кто знает, где ты был? Наверное не там, где сейчас наша голубка Маша.

Она достала носовой платок и вытерла лицо. Она протянула и ему платок, но он не взял. Тогда она встала на цыпочки и вытерла и его лицо.

- Сынок, я сделаю это за тебя! Нельзя уходить до времени. Мне уже восемьдесят три года. Мое время скоро придет. Я найду ее вместо тебя. Что ей сказать?

Он слушал внимательно, но не отвечал.

- Послушай, ты совсем замерз. Заболеешь, не дай бог. Пойдем! Я найду ее вместо тебя и присмотрю за ней, позабочусь.... Ты же знаешь, я это хорошо делаю!

Они пошли медленно к выходу.

- Я присмотрю за ней, пока ты и сам там не окажешься – тогда, когда твое время придет. Тогда все будет хорошо... Все будет прекрасно...

Она вела его к выходу с кладбища. Ей было тяжело. Ей пришлось поддерживать его – большого, тяжелого мужчину, который слабо держался на ногах.