Встреча в ночном парке

Джилл сидела на скамейке в одной из самых темных аллей парка, подперев голову руками, и думала. Думала о том, что слишком много всего она хотела, слишком за многое ухватилась, а сил-то у неё на самом деле не так уж много. И не хватает на воплощение всех своих желаний. А всё могло бы быть по-другому будь она хоть чуточку сильнее и умнее.
Она сейчас работает в мелкой, почти бульварной газетке и понимает, что это совсем не её газета. Она терпеть не может все эти сенсации, за которыми гоняется редакция, но только через эту газету она попадает на необходимые ей мероприятия и только поэтому она всеми силами цепляется за свою работу. Цепляется, понимая, что другой такой не найдет, хотя могла бы. Да, она безусловно могла бы даже в таком возрасте устроиться в какой-нибудь хороший журнал, потому что она знает свои способности и знает, что вполне достойна работать в издании более высокого уровня. Но она этого не сделает, потому что у неё не хватит сил добраться до редактора такого издания просто, чтобы с ним поговорить. Многие планы перекрывает учеба, но ей не только нужно, ей интересно учиться! И она жертвует, жертвует, жертвует ради учебы, ссылаясь на то, что у неё нет времени. А сама вечерами сидит и читает книги, хотя вполне могла бы в это время заниматься в театральной студии, а потом сразу бежать на уроки французского языка. И она бы возвращалась домой поздно ночью уставшая, но довольная и гордая собой. А иногда, возможно, ей бы выпадало и выпадало время почитать хорошую книгу и послушать в тишине любимую музыку.
А она чем занимается? Изучением разных наук, которые настолько отличаются друг от друга, что изучать вместе их нельзя, а раздельно они занимают абсолютно всё свободное время. Но большому счету все эти науки ей не нужны. Да, они могут пригодится, но пригодится может абсолютно всё, тем не менее изучить абсолютно всё невозможно. И вот у неё столько нереализованных желаний и, возможно, она бы взялась за их реализацию, будь у неё время. А сейчас бросить изучение всего того, что она изучает, она не может, бросить работу и учебу — тем более, и вот мечты о театре остаются лишь мечтами. Но как же хочется, как хочется втиснуть эти мечты в свою жизнь! Но это невозможно. Джилл это понимала, но легче ей от этого не становилось. Она относилась к людям, которые хватаются сразу за всё, хоть немного интересное им, совершенно не думая о последствиях. И о том, что на более интересное уже не будет хватать сил. Да, именно сил, потому что время — понятие относительное и его всегда ровно столько, сколько кажется человеку. Нехватка времени — дешевое оправдание перед окружающими и перед самой собой, оправдание, чтобы скрыть свою слабость. Что ей делать? Чем-то пожертвовать и браться за театр? Но она не может бросить то, чему так долго и упорно училась. Но если сейчас она не возьмется за театр, потом уже может быть поздно. Что, что ей делать?!
Джилл вздохнула и слегка переменила позу. Она надеялась, что уже достаточно сильная для того, чтобы заниматься всем, чем просит сердце. Но на практике оказалось, что это не так. И вот теперь она сидит в темном парке совершенно обессиленная, запутавшаяся в себе, в своих собственных желаниях и чувствах.
В какой-то момент ей даже захотелось заплакать. Когда она плакала последний раз? О, уже не вспомнить! Это было так давно. Сильные ведь не плачут. Но сильные и не хотят плакать. Или хотят? Кто же такие сильные люди? Ей никто не ответит на этот вопрос, никто не скажет ей, что делать, никто не научит её жить. Она всё должна делать сама, но ведь она же выбрала для себя такую судьбу. Да, она. Но как иногда нужен человек, который подаст руку, который объяснит, что происходит…
Лариса!.. Где же ты, когда ты так нужна? Единственный человек, который так бы помог ей сейчас. Который наверняка бы её понял. И дал совет, действительно ценный совет, потому что этот человек знает обо всех мучениях Джилл с самой собой. Единственный человек, которого она по-настоящему любила за всю свою недолгую, но такую сложную жизнь.
— Лариса! — Джилл даже не заметила, что сказала, вернее простонала это имя вслух. В ночной тишине парка этот стон прозвучал еще более душераздирающе, это был крик о помощи, крик человека, который сорвался и еще держится, но прекрасно осознает, в каком состоянии находится.
Джилл кусала себе губы, соображая, что ей делать с такой поспешностью, будто от этого зависела её жизнь. Она поняла, что начинает паниковать и от этого запаниковала еще больше. В её голове, в её душе закружился вихрь мыслей, чувств и эмоций далеко не положительных и не обнадеживающих, и сквозь этот вихрь не было видно ровным счетом ничего. Джилл уже была готова сорваться со скамейки и с криком помчаться по аллее парка, но остатки разума ей говорили, что ни к чему хорошему это не приведет. Джилл была рада тому, что еще способна соображать, но чувствовала, что эта способность тоже скоро затеряется среди её душевной бури и пока не было поздно она должна была придумать хоть что-нибудь. Но и на это сил у неё уже не оставалось…
Кто-то положил ей на плечо руку.
— Джилл.
Её имя в чьих-то устах прозвучало скорее утвердительно, но в интонации чувствовались и нотки вопросительности. Джилл вздрогнула, от звука этого голоса у неё закружилась голова, а от прикосновения по коже прошел то ли жар, то ли холод — этого она уже понять не могла. Она боялась обернуться: она прекрасно знала этот голос и подсознательная реакция на прикосновение тоже была в порядке вещей, но этот человек просто не мог сейчас находиться за её спиной. И она боялась, что обернувшись никого там не заметит. А это будет не только сильнейшим разочарованием, это уже будет явными признаками сумасшествия, потому что только сумасшедшим в ночных парках являются призраки людей.
Наверное, человек, стоявший у Джилл за спиной, понял, почему она так вздрогнула, но уже несколько секунд не оборачивается и не отзывается, поэтому ласковый, нежный и глубокий женский голос произнес еще раз, уже более уверенней:
— Джилл.
Джилл в полном замешательстве медленно повернулась, затем внезапно подскочила со скамейки, пытаясь рассмотреть лицо человека, стоявшего перед ней, хотя это мог быть только один человек и она это прекрасно знала. Но не сумев в полнейшей темноте разобрать хоть какие-то черты, она схватила только что опустившуюся с её плеча руку, сжала ладонь в своей ладони и задрожала. Плохо различаемая фигура двинулась в обход скамейки, не вынимая своей руки из руки Джилл, но Джилл ринулась к ней, схватила за плечи и прижалась к груди с истерическим криком: «Лариса!». Несколько секунд не было слышно ни единого шороха, потом Джилл почувствовала, как теплые, надежные и сильные руки успокаивающе легли ей на плечи. В этот момент огромный камень свалился с её сердца, все вихри в душе мгновенно успокоились и послушно сложились в самые простые и понятные чувства, а ночь из страшного и непонятного мрака превратилась в нежно окутывающую и защищающую темноту. Такую же, как эти руки, которые, казалось, укрывали Джилл от всех дьяволов и чертей во Вселенной. В этот момент Джилл почувствовала, что она не одинока и никогда не была одинока с тех пор, как полюбила эту женщину. И никогда не будет одинока, пока будет её любить.
Лариса держала в объятиях эту маленькую хрупкую фигурку и чувствовала какую-то странную ответственность за неё. Она не была ей ни дочерью, ни какой-либо другой родственницей и до прошлого года Лариса и не подозревала о её существовании. Эта девушка сама пришла к ней, посмотрела на неё своими светящимися от счастья и любви глазами, и попросила позволить ей сфотографироваться с ней. Мало ли кто просил Ларису с ней сфотографироваться, а эта девушка, немного робкая, но всеми силами пытающаяся побороть свою робость и выглядеть наглой и уверенной, эта девушка с такими притягивающими глазами понравилась Ларисе и она даже улыбнулась на фотографии, что делала очень нечасто. Потом она не раз замечала Джилл среди журналистов и она всё время обращала внимания на её глаза, пытаясь понять, всегда ли они так светятся или только в её присутствии. Каким образом оказалась Джилл в студии, сказать было сложно, но реакция молоденькой журналистки на то, как Лариса спела прекрасную и в то же время смертельно грустную песню, просто поразила Ларису. И Лариса к великому счастью Джилл иногда стала брать с собой молодую журналистку на разные мероприятия, где та могла присутствовать в силу своей профессии. Для чего? Наверное, для того, чтобы лучше её понять.
Джилл любила её, любила по-настоящему и Лариса была удивлена, откуда взялась эта любовь тогда, когда она, Лариса, находилась так далеко и даже не знала о существовании маленькой Джилл. Но тот факт, что Джилл её любила, был неоспорим, хотя еще ни разу за достаточно длительное для самой Джилл время, она не сказала ей вслух о том, что её любит. Хотя показывала неоднократно и, надо признать, это было гораздо красноречивее слов.
И вот эта незаурядная в будущем, но сейчас еще только формирующаяся и слишком слабая для того, чтобы проявить свою незаурядность в полной мере, личность, схватилась за неё так, как будто Лариса — её последняя надежда на спасение, и, похоже, отпускать в ближайшем будущем не собирается. Но то, что бушевало в ней с самого начала уже немного успокоилось и Лариса решила, что пора разобраться, что к чему, потому что причин всего происходящего этой ночью в этом парке Лариса не понимала.
Она немного опустила её.
— Джилл.
Джилл опять вздрогнула. Она почти успокоилась, хотя еще пыталась унять невесть откуда взявшуюся дрожь, но отпускать Ларису ей совсем не хотелось. Раньше ей тоже удавалось обнять её и даже Лариса слегка обнимала её в ответ, но это было совсем не то, совсем не так… Раньше Лариса обнимала её, чтобы доставить ей удовольствие, или просто для того, чтобы Джилл помнила об этом мгновении, запечатленном на фотографии. А сейчас она поддерживала и защищала её, успокаивала её всколыхнувшиеся чувства и слово говорила: «Всё будет хорошо… потому что я с тобой».
Но все-таки когда-то отпустить её нужно было и как бы Джилл не хотелось оттянуть это мгновение, она разжала свои руки, сомкнувшиеся за спиной Ларисы и подняла на неё свой взгляд. Она не видела её лица, потому что в парке была абсолютная темнота и даже светившая еще полчаса назад луна куда-то исчезла, но она чувствовала, что Лариса тоже смотрит на неё.
— Всё в порядке?
Джилл закивала, но, спохватившись, что Лариса этого в темноте не заметит, ответила:
— Да.
А спустя мгновение добавила:
— Теперь всё в порядке, — и сама удивилась своему голосу: он был совершенно спокойный, тихий, но звонкий и безмерно счастливый. Наверное, подсознание поняло, что Джилл счастлива раньше, чем это поняла сама Джилл. Но в этот момент и Джилл осознала то, что только что произошло, в общем-то, чудо и что она давно уже не чувствовала себя так хорошо и так плохо одновременно. К ней возвращались её душевные силы, зато физические в одно мгновение куда-то исчезли. Она покачнулась и в тот же миг почувствовала, как Лариса удержала её.
— Давай сядем.
Не слишком уверенным шагом, не отпуская руки Ларисы, Джилл добралась до скамейки, осторожно села на неё и так осталась сидеть напряженная, потрясенная и счастливая.
— Как вы здесь оказались?
— Как ты здесь оказалась?
Вопросы с обеих сторон прозвучало одновременно и Лариса рассмеялась. Джилл слегка улыбнулась, потому что к ней еще не вернулось полное осознание происходящего, но смех Ларисы вывел её из оцепенения и Лариса услышала тихий и радостный смех Джилл. Так как Джилл, по всей видимости, отвечать не собиралась, первой ответила Лариса:
— Я приехала немного раньше запланированного времени и решила немного развеяться после самолета и поезда. Шла по центральной аллее парка, как вдруг услышала твой зов…
— Мой зов?..
— Да. Я услышала, как ты закричала: «Лариса!» таким голосом, как будто ты тонула и только я одна могла тебя вытащить из воды. Я очень удивилась, каким образом ты меня увидела в той аллее — ведь сегодня почему-то во всем парке отключили электричество, но еще больше удивилась тому, как ты сама там оказалась и что у тебя случилось. Твой крик был таким… отчаянным, что я не знала, что и думать. Признаться, я даже не была уверена, что кричала именно ты, настолько искаженным был твой голос. Я поспешила на крик, но кроме сидящей на скамейке фигуры девушки не увидела ровным счетом ничего подозрительного. Я даже начала сомневаться, что слышала крик, решив, что переутомилась после длительного путешествия… Теперь ты мне скажи, кричала ли ты, почему ты кричала и каким образом ты меня увидела. И что ты вообще здесь делаешь?
— Я… я, наверное, кричала все-таки… Но я не знала, что вы здесь!
Сбиваясь и путаясь в словах от потрясения, всегда так хорошо и складно говорящая Джилл поведала Ларисе о том, что тут с ней происходило. Но в конце рассказа она вдруг поняла, что рассказывает о своих слабостях сильнейшему человеку, женщине, которая никогда ни при каких условиях не сдается и которую вряд ли когда-нибудь посещали подобные мысли, свойственные людям слабым… А сильные люди слабых не любят и презирают. Джилл снова вздрогнула и оборвала свою мысль на полуслове, решив, что совершила только что непростительную ошибку.
Но Лариса уже поняла то, что творилось на душе у Джилл, хотя почему она так внезапно запнулась, не поняла, но это уже было не так уж важно. Она положила свою руку на плечо Джилл и сказала:
— Успокойся, — потому что Джилл, пытаясь обратить свои чувства в слова, снова разволновалась и под конец её голос превратился чуть ли не в крик затравленного зверя. Джилл задрожала от этого прикосновения, но понемногу все-таки успокоилась, хотя еще не знала, чего ждать от Ларисы и была сильно напряжена.
— Джилл, ты запуталась. Ты просто запуталась в тех задачах, которые взвалила на свои плечи. Ты хотела совета? Так вот тебе мой совет: не спеши. Тебя никто никуда не торопит, у тебя вся жизнь впереди и с таким рвением ты научишься всему, чему только захочешь научиться. Главное — это желание учиться, а времени тебе хватит, не беспокойся. Работай, учись, а если ты увидишь, что у тебя есть свободное время, которое ты могла бы с пользой заполнить, заполняй его, но ровно настолько, насколько тебе этого хочется. Ты сделала уже очень многое, дойдя до такого состояния и таких мыслей, и теперь учись жить так, как тебе хочется. Я не говорю так, как тебе легко, потому что жить так, как тебе будет легко, ты не захочешь — я это вижу. Я ведь сама однажды была такой… и так же металась под горой наваленных собственными руками на себя проблем. Но в конце концов я выбралась из-под этой горы и сумела понять, что меня никто эту гору нести не заставляет, кроме меня самой. Ты сейчас оказалась в такой же ситуации и тебе необходимо выбраться из-под твоей горы. Не пытайся сбросить с себя всё сразу так же, как всё взвалила на себя. Потихоньку, решая по одной проблеме ты сама не заметишь, как будут решены все. А потом можешь придумывать себе новые. Только не на такой скорости… Ты почему опять дрожишь?
По мере того, как Лариса говорила, Джилл успокоилась, поняв, что Лариса не винит её в её слабости. И стала внимательней вслушиваться в её слова. Лариса так правильно говорила. Да, Джилл была абсолютно права, думая, что Лариса даст ей ценный совет и научит её, как жить дальше. И вот Лариса пришла и в один момент решила все её проблемы. Джилл увидела выход из своей ситуации и мысленно уже двинулась к нему, как вдруг услышала фразу: «Я ведь сама однажды была такой…» и остановилась, пораженная. Как? Лариса, эта мудрая прекрасная женщина, этот человек, для которого, казалось, в мире не было ничего невозможного, когда-то была в такой же ситуации, как сейчас Джилл? И была такой же?!.. Джилл не была так поражена даже узнав, что Лариса как раз в эту ночь оказалась в этом парке, что она, Джилл, позвала её, сама того не зная, и что Лариса пришла к ней… помочь ей. Она с удивлением посмотрела на женщину, которую так сильно любила и сумела даже в темноте разобрать её спокойную и нежную улыбку.
— Я знаю, — спокойно сказала Лариса, — ты не веришь, что я была такой же. Да, я была такой же, я сказала это не просто так. Я хотела сказать тебе, что человек с каждым годом, да что там! — с каждым днём взрослеет и становится мудрее, понимая всё больше и больше житейских истин. Конечно, при условии, что он этого хочет, стремится к самосовершенствованию. Неужели ты думаешь, что я в свои 17 лет была такой же как сейчас? Мне кажется, именно так ты и думаешь. Но это совсем не так. Но я понимала, что передо мной моя жизнь и я могу распорядиться ею так, как я хочу. И я сумела это сделать, хоть это было очень сложно… Понимаешь, когда люди к чему-то стремятся всем своим сердцем, они непременно этого добиваются и это не происки каких-то ангелов. В наших собственных душах заложены огромные силы. И первым шагом к их извлечению становится осознание того, что они существуют. Потом их нужно суметь извлечь оттуда и использовать с умом, но самый трудный шаг, как известно, всегда первый. Я вижу, вернее чувствую (что же с этим электричеством творится?), что ты меня понимаешь и я очень этому рада. Знаешь, ты ведь добьешься всего, чего захочешь. И то, что я тут сейчас с тобой сижу — яркий тому пример…
Во время монолога Лариса Джилл периодически окатывало волнами энергии и тепла, а когда Лариса договаривала последние слова, Джилл всеми силами пыталась сдержать подступившие к горлу слезы радости, счастья и благодарности, и была очень рада тому, что фонари в парке не работают. Не знала она только того, что Ларисе и без фонарей прекрасно известно её состояние.
— Лариса! — полностью сдержать слезы у Джилл не получилось и её голос заметно дрожал, но она знала, что сейчас её очередь говорить и она попыталась сказать то, что чувствовала. — Вы знаете… Да вы знаете! Вы так хорошо знаете жизнь и людей, что вы не можете не знать, насколько важно для меня то, что вы мне сказали и как я вам благодарна… Я не знаю, как вы сумели прийти ко мне в самый страшный момент, я не знаю, как я вас позвала, и это настолько удивительно для меня, что я даже не буду удивляться, потому что вряд ли я это когда-нибудь пойму. Но я знаю, что когда-то вы появились в моей жизни, чтобы сделать её настоящей жизнью, что никто другой, кроме вас, даже я сама, не мог бы превратить в жизнь то существование, которое я вела где-то далеко-далеко внизу, и что вы — я не знаю как и главное зачем — продолжаете меня вытягивать из той ямы, в которой я когда-то жила, причем делаете вы это каждый раз новыми и удивительными способами. И еще я знаю, что моё собственное сердце гораздо умнее меня, потому что оно выбрало вас. Я очень сильно вас люблю. И я очень вам благодарна, потому что вы сделали больше, нежели просто спасли мне жизнь. Можно я вас обниму?
— Прошлый раз ты разрешения не спрашивала, но я разрешила. Так зачем же ты спрашиваешь впредь?