Хадж православного. возмужание. часть 4

Часть IV.


После беседы с Поляковым Пчельников зашел к Яценко, представился. Тот кратко опросил новичка о прошлой службе и отправил к Румянцеву, которого Пчельников застал в кабинете пишущим что-то в тетради.
- Заходи-заходи! Заждался я тебя.
- Гена, - протянул руку Пчельников.
- Володя. Садись. Что тебе Поляков сказал?
- Дела принимать, агентуру.
- Ну, дел, я имею в виду эти красивые толстые папки, как в Союзе, тут, слава Богу, нет. Получай у секретаря новый блокнот, зарегистрируй его и ко мне. Я кратко охарактеризую тебе каждого агента, после обеда пойдем по подразделениям, познакомлю с каждым.
- У тебя была расшифровка трех агентов. Что за дела такие?
- Была такая неприятность. Командир роты подонок, я с ним на ножах. Вот он и выследил трех солдат.
- А где материалы на этого ротного?
- Сдал в «секретку» на уничтожение, согласно приказу.
- Хорошо, я возьму у секретаря, ознакомлюсь. Давай теперь по агентуре.
До самого обеда Пчельников тщательно расспрашивал Румянцева о каждом агенте, делая себе пометки. Еще не встречаясь с людьми, он понял, что работал предшественник с ними от случая к случаю, но это его дело, ему домой. Закончив дела, пошли обедать в офицерскую столовую.
- Покажи мне этого ротного.
- Черт его знает, где он есть. Не всегда тут питается. Ужинает обычно у баб, разве, что на завтраки регулярно ходит. А вот за тем столиком, - Румянцев указал глазами, - в углу сидит старший лейтенант, наш агент «Печорин». Сейчас покушаем, подождем его у входа, познакомимся.
Пчельников и сам знал, что при работе в войсках лучший принцип конспирации - никакой конспирации. За три дня нужно было повстречаться и принять на связь более тридцати агентов, с каждым обусловить способы связи и очередную явку. При этом можно сказать, на виду у всех, когда каждый солдат отлично знает, что ты «особняк» и фиксирует каждый твой шаг, чтобы найти «нюхачей».
Пчельников управился за два дня и доложил Полякову о приеме объектов в обслуживание. Два агента попросили прекратить с ними связь, одним из них был агент «Сокол».

*

Велин со злостью швырнул трубку телефона, обхватил голову руками, уставился на лежавшую перед ним карту. Доложив о высылке группы для поиска склада с оружием, вместо делового совета получил «по полной мерке». Такого разговора с Командующим армии он не ожидал, такого разноса не получал давно.
«Подать рапорт и уйти из армии? Выслуга есть, пенсия в кармане, квартира в Москве. Может действительно хватит. Хватит мотаться по гарнизонам, хватит соваться под пули, недосыпать, недоедать, хватит этой изнурительной ответственности за людей, хватит этих разносов. Жена одна воспитывает дочь, сын уже вырос и неизвестно чем занят».
Он взял чистый лист и аккуратно вывел в правом верхнем углу: «Командующему 40-ий Армии». Посредине - «Рапорт». Задумался. Содержание рапорта получилось страшно простое – «Прошу уволить меня из рядов Вооруженных Сил по выслуге лет».
Подпись – Велин. И все!!!
«А где бесконечные дни и ночи учебы, где нечеловеческая усталость, где нервотрепки, тяжелейшая ноша ответственности, гонения?! Где бессонные выматывающие учения, занятия в любую погоду, выходы на боевые операции, где ранения, где награды, наконец?! Всего этого в бумаге нет - вот так сухо, по-военному коротко».
Вздохнув, расписался, поставил дату. Приняв решение, Велин как всегда действовал спокойно и решительно. Вызвал начальника штаба и когда тот вошел, кивнул на лежавшую перед ним бумагу.
- Зарегистрируй и отправь в Ставку.
Захаров прочел рапорт, поднял глаза на командира.
- Ты что, Ильич, сдурел?! Ты что пишешь?!
- Что видишь. Не могу больше терпеть эту армейскую тупость. Думал должность комбрига избавит меня от унижений, смогу командовать по совести, служить честно. Хрена лысого! - ударил кулаком по столу. - Сейчас меня так отодрали, с лейтенантов такого не помню. По стеклу размазали! Представляю эту довольную рожу Епифанова. Все, хватит! Пусть он и воюет.
- Да хрен с ними, Ильич. Мы же через это все прошли, закалились, умнее стали...
- Это мы умнее стали, а командуют нами все те же лизоблюды и идиоты. Я Дзюбе в глаза смотреть не могу, знаю, что он прав, а вынужден отматерить боевого капитана из-за идиота, который после академии размечтался о лампасах. Отправляй рапорт!
- Не отправлю! Перебьешься. Остынешь. Хоть что делай, не отправлю.
- Ты меня, Гена, не дразни, могу и в морду дать.
- Дай мне в морду, Ильич, а рапорт не отправляй.
Велин сел, уставился на Захарова. Долго молчали.
- И чего это ты так выступаешь? Чего боишься?
- Боюсь!? Боюсь, на твое место дурака пришлют...
- Так ты за свою шкуру боишься, а не за меня печешься.
- И за свою шкуру, и за бригаду, за всех нас. Если такие как ты уйдут, кто воевать будет, кто о людях будет думать?
- Брось мне моральный кодекс читать.
- Ильич, остынь. Давай поговорим. Не стоит из-за одного-двух козлов бросать бригаду. Ведь это твоя бригада, ты ее создавал, каждого офицера подбирал, они каждого солдата пестовали. Кто лучше нас воюет?! Никто. У кого меньше всех потерь - у нас! В тебя верят офицеры и многие твоего поступка не поймут. Да тебя, в конце концов, Маркелов не отпустит. Со Ставкой твой рапорт только согласовывается, а увольняет наш Командующий.
- А ты, праведник, видишь, что вокруг этой войны творится!? За что мы воюем, за что жизни солдатские кладем? Эти начальнички едут сюда за медалями, за званиями, за лампасами. Штабной московский прыщ приезжает на два дня, чтобы отметку получить в командировке, что он был «зоне боевых действий». А дальше получает награды, квартиры, льготы как будто он тут три срока отбыл. Тыловики воруют напропалую, войска разлагаются, офицеры возят наркотики, торгуют оружием. Я думал у себя такого не допущу, так нет, влип.
- Что?
- Савостина на таможне с наркотиками задержали. Вот сейчас по телефону это услышал. Свалили все в кучу: труп штабного, ругань с этой комиссией, Дзюбу, Савостина.
- Да черт с ними! Мы-то служим как надо. Подумай, в чем наша вина?
Велин вновь долго смотрел на своего начальника штаба, но тот глаз не отводил.
- Ладно, иди. Я подумаю.
Оставшись один, взял рапорт, перечитал, аккуратно сложил, сунул в конверт. Отложив бумагу в сторону, поднял трубку телефона «ЗАС».
- Прошу Москву.
Телефонистка привычно ответила, «вызываю «Завет», позывной министерства. Вскоре на другом конце провода раздался голос другой телефонистки. Велин попросил штаб ВДВ.
- Командующего.
- Кто спрашивает? - осведомилась телефонистка.
- Командир тридцать четвертой бригады полковник Велин.
Вскоре в трубке раздался хрипловатый голос Командующего.
- Здравствуй Владимир Ильич, здравствуй дорогой! Как ты там?
Велин не отвлекался на общие фразы, докладывал коротко, по военному скупо.
- Обязан доложить, товарищ командующий. У меня неприятности, ЧП в бригаде. Старший лейтенант Савостин задержан на таможне с наркотиками.
Трубка некоторое время молчала
- Вы меня слышите, товарищ командующий?
- Да слышу, слышу! Что еще?
- Духи подбили вертолет при взлете с аэродрома, погиб офицер из «сороковой». Летчики молодцы, сумели посадить машину, а то бы жертв было больше. Душмана взяли, Особый отдел разбирается.
- А что Савостин?
Велин знал, что означает этот вопрос.
- Он не из нашего училища. Закончил коломенское артиллерийское. Воевал хорошо, человек бесхитростный. Семья в Ростове, один ребенок. Командовал минометной батареей. Имеет награды.
- Ладно, черт с ним. Спасибо, что предупредил. Я своим дам поручение, разберутся. Что еще?
- Еще, я написал рапорт. На увольнение.
- Какой рапорт? - переспросил командующий.
- На увольнение.
Командующий снова замолчал.
- Рассказывай, чего молчишь.
- Я рапорт написал, товарищ командующий.
- Да, насрать мне на твой рапорт. Ты расскажи, кто тебе служить мешает, с кем поцапался?
- Это дрязги, не хочу говорить. Надоело с дур.., с ними воевать.
- А почему ты себя за такого же дурака считаешь?! Я тебя, там, за умного держу, надеюсь на тебя, а ты по телефону мне гадости говоришь! С кем полаялся, говори!
- С кем я мог полаяться, сами знаете. Просто, под дураками, служить надоело...
Велин осекся, но слово не воробей. «Только недавно Дзюбу за это распекал и сам туда же».
- Ты меня имеешь в виду?! - в голосе Командующего было полно ехидства. У Велина отлегло от сердца, Командующий умница, все понимает.
- О присутствующих не говорю.
- Ну, слава Богу, утешил. Ты, Велин, сопли не распускай, делай свое дело. Через неделю приедешь в Москву, есть интересная задача. Давно в столице не был?
- Скоро год.
- Ну, вот и хорошо. Приедешь, в баньку сходим, ты мне все расскажешь. Я тебя сначала ошарашу, потом озадачу. А рапортом твоим, если пришлешь, задницу вытру, так что пиши на бумаге помягче. Через неделю, двадцать восьмого, чтобы был у меня на ковре.
В трубке щелкнуло. Велин положил свою. Командующий был матерщинщиком, но сегодня говорил довольно корректно. Взял конверт, разорвал рапорт. Вызвал Захарова.
- Нужно Дзюбу наградить за этот вертолет. Не подоспей он, была бы куча трупов.
- Знаю командир. Только чем: «За отвагу на пожаре», смеяться будут.
- Отправь материалы в штаб армии. Он спасал их шкуры, посмотрим на их щедрость, пусть там решают. И еще - двадцать восьмого меня вызывают в Москву. Подготовь документы.
- А рапорт?
- Командующий рапорт не принял.
- А я, что говорил!

 *

Пчельников направлялся в роту Дзюбы. Он внимательно перечитал все материалы, которые собрал Румянцев. В Союзе такому сигналу цены бы не было, только успевай работать, но здесь эти материалы выглядели несуразицей: офицер, с прекрасными характеристиками, через день ходит на боевые выходы к границе с Пакистаном, «изучает технику пилотирования вертолета с целью его угона на Запад». По сути дела он уже летает под контролем своего друга. Ну и что? С точки зрения закона тут просто «грубейшее нарушение летных инструкций». Материалы явно «притянуты за уши», лишь бы что-то было. В остальном же, Румянцев полный ноль. Пчельников вернул материалы секретарю, а сам решил познакомиться с ротным. Дзюбу он нашел в канцелярии роты.
- Новый сотрудник «ЧК» Пчельников Геннадий, - представился он.
- Дзюба, ротный. Слушаю вас.
- Я познакомиться зашел, если у вас время есть, конечно.
- Для вашего брата всегда готов.
В голосе Дзюбы слышались насмешливые нотки. Пчельников улыбнулся.
- Не думаю, что вы повторите свой недавний номер, как с моим предшественником. Я пришел только познакомиться.
Теперь улыбнулся Дзюба.
- Прошу, - показал он табурет, - присаживайтесь. Чего изволит капитан?
Пчельников принял его тон.
- Капитан желает напиться.
Дзюба повернулся к дневальному.
- Накрой поляну, живо.
На столе появилась бутылка водки, банка тушенки, сухари.
- Это у вас так понимают простое желание «напиться»? – Пчельников с деланной серьезностью рассматривал бутылку.
- Годится?
- Наливай. Нужно же жажду утолить. За знакомство! - поднял стакан Пчельников.
Чокнулись. Дзюба залпом осушил стакан и взглянул на Пчельникова. Тот не торопясь, допил свой, аккуратно поставил на стол и, втянув воздух носом, взглянул на Дзюбу.
- Чего изволит товарищ капитан?
- Капитан изволит водочки.
- Теперь, наливай ты.
Чокнулись. Пчельников так же аккуратно поставил стакан. Дзюба с интересом разглядывал «особиста».
- Пока при памяти, спрашивайте.
- Я не спрашивать пришел, знакомиться.
Дзюбе определенно начинал нравился этот новый «особняк». Аккуратный, подтянутый и что главное - юмор схватывает с лету. Неужели повезло на «особиста»?
- Дабы не шокировать общество внешним видом, предлагаю перенести застолье в личные апартаменты. Дневальный! - крикнул он. На пороге мгновенно появился солдат. - Здесь все убрать, сложить в сумку. Передай Корневу, пусть командует ротой. Я еще болен.
- Так точно, товарищ командир. Вы больны. Вас тут не было. Ротой командует Корнев.
- Как это «не было». Я тут был, интересовался делами, пошел залечивать раны.
Дневальный четко повторил задачу.
- Молодец писарь. Назначу тебя старшим писарем.
- Служу Советскому Союзу! – расплылся солдат в смешливой улыбке
Рассмеялся и Пчельников.
- У вас в роте все юмор понимают?
- У меня все орлы!
В вагончике Пчельников осмотрелся, сел на табурет. Дзюба пошарил в шкафу, достал банку консервов, хлеб, а когда повернулся к столу, увидел бутылку водки. Откуда ее извлек «особист» было совершенно непонятно.
- Да вы, батенька, артист! Это у нас ценится. А по силам ли капитану ноша?
- Под хорошую закуску, да в приятной компании можно и больше «усидеть».
- Понял, - кивнул Дзюба и выставил вторую банку тушенки.
Обоих стал разбирать хмель. Открыли банки, стали закусывать. Через некоторое время Пчельников отложил ложку
- У меня есть деловое предложение.
- Весь во внимании.
- А не выпить ли нам?
- Принимается. Разливай, а я пока рубашку сниму. Мне нужно обнажить грудь.
Дзюба скинул гимнастерку, повесил на спинку койки. Увидев его спину, Пчельников присвистнул
- Вот этой пейзаж. Что за причина?
- Комбрига не послушал. В уставе написано, что приказ командира нужно неукоснительно исполнять, а я, как он выразился, «сую свой нос, куда собака свой «х» не сует. Хвост значит».
- Командир всегда прав.
- Так за это и выпьем.
В это время открылась дверь и на пороге вырос Цимбал
- Ты погляди, какая сволочь! - радостно зашумел он. - Никогда друга на выпивку не позовет.
- Хоть бы раз без тебя выпить, - сокрушенно вздохнул Дзюба. - Все запасы у меня вылакал, хорошо вот человек принес.
- Раз человек принес, значит это хороший человек. Дай-ка мой стакан. Хороший человек - как тебя зовут? - повернулся он к Пчельникову. - Погоди, да это же новый «особист»!
Цимбал демонстративно поставил стакан на стол.
- Еще скажут потом, что Цимбал пьет. Лучше потерплю.
Дзюба весело захохотал
- Заметь, Геннадий, это редчайший случай в истории нашей армии. Еще не было случая, чтобы Юрка от водки отказался.
- Можно просто - Гена.
- Крокодил?
- Можно и «крокодил». - Пчельников подал стакан летчику.
- Ну, так это другое дело, - радостно заключил Цимбал, - а то особист-особист! Я с ними не пью, а вот с «крокодилами» можно.
- Ты погляди - он готов с крокодилами пить, лишь бы не с чекистами. Объясни человеку, почему ты так к ним относишься.
- Объясню, - кивнул головой Цимбал, закусывая водку, - объясню тебе отдельно. Сейчас не могу, тороплюсь. Я на полеты бегу, думал ты захочешь потренироваться, но по морде вижу, тебя врачи к полету не допустят. Наверняка уже пузырь засосали!
- Засосали. Ты говорил в субботу полеты, вот тогда и полетаем.
Пчельников заинтересованно смотрел на друзей. На его глазах разрушалось так тщательно сфабрикованное Румянцевым дело «На измену Родине».
- Куда вы лететь собрались?
- Не дальше аэродрома. Вася, пока, хреново ориентируется в воздухе. Взлетать и летать научился, а вот ориентируется хорошо не воздухе, а только в военторге и медсанбате. А ориентировка в воздухе это самый важный компонент. Да и арматуру кабины, то есть расположение приборов, нужно повторять почаще. Сегодня как раз полеты по большой «коробочке», хотел его потренировать. Только ты, - он ткнул пальцем в Пчельникова, - никому ни слова, а то меня вздуют, как пену на молоке. Здесь не школа летчиков и даже не ДОСААФ. Ладно, еще по маленькой. Ну, Крокодил, я побежал. Рад знакомству. Я тут недалеко живу, при случае заходи.
Цимбал ушел. Дзюба поставил чайник. Молча закусывали.
- Он что, действительно на полеты пошел?
- Ты не удивляйся крокодил... Тьфу ты черт, прилипло!
- Ничего. Меня многие крокодилом зовут.
- Ну, так вот и не удивляйся. Цимбал прирожденный летчик, равного ему, пожалуй, во всем Афгане не сыщешь. Он хоть и младший лейтенант, но летает как генерал.
- Неудачное сравнение. Генералы, в основном, летают хреново.
- А кто хорошо?
- Капитаны.
- Значит, как капитан. Мы с тобой тоже капитаны, значит должны отлично летать.
Хмель уже прилично ударил в голову. Дзюбу подмывало задать мучавший его вопрос, но ему понравился новый «особист» и он опасался, что тот не ответит или, того хуже, обманет. Тогда дружбы не будет. Пока он раздумывал. Спросил Пчельников.
- Вася, а зачем ты учишься летать?
Дзюба пожал плечами.
- А чем здесь еще заниматься? От скуки, можно сказать. С другой стороны, как человек военный, - он усмехнулся, - тем более капитан, я должен уметь управлять всем, что движется, стрелять из всего, что стреляет. Научусь летать, может когда-то и пригодится. Принцип простой – офицер должен разбираться во всем, что относится к военной службе.
Пчельников склонил голову, покрутил ею и крепко выругался.
- Ты чего?
- Румянцева вспомнил. Ты мне скажи - ведь этот фортель с солдатами ты не случайно выкинул?
Дзюба долгим взглядом смерил Пчельникова
- Были причины.
- Ты ведь знал, что Румянцев на тебя дело завел?
- Ну, знал.
- Так вот, «дело» завели потому, что ты летать учишься. Он боялся, что угонишь вертолет на Запад.
- Куда на Запад? В Иран, что ли?
- Да нет, в контрразведке так все капиталистические страны называются.
- Так на нем же даже до Ирана не долетишь, топлива не хватит.
Пчельников молча глядел на Дзюбу. Объяснить нормальному человеку эту румянцевскую глупость трудно, ибо на ней лежал отпечаток контрразведки, а значит, «государственных интересов». Этим термином очень удобно прикрывать глупость, некомпетентность, безделье и неумение работать.
- Иногда поведение людей, Вася, у профессионалов вызывает подозрение. Например, стоит гаишник и видит, что какая то автомашина превышает скорость, водитель ведет себя нервозно, ныряет переулками. Как профессионал, он заподозрит за рулем преступника, но по жизни, человек просто опаздывает на работу, на встречу и так далее. В твоем случае для контрразведчика было странным, что человек, не имеющий отношения к авиации, вдруг стал учиться летать. Это один из признаков подготовки бегства на Запад.
- Да я, на этот Запад, могу пешком уйти. Я в Пакистан уже раз десять заскакивал, добивал нахалов. Не глубоко, правда, но заходил.
- Вот и я так подумал, что все это ерунда. Ты не беспокойся, Поляков уже дал команду уничтожить эти документы. Сожгли бумажки.
- А я тебя как раз хотел об этом спросить, не знал, как начать, – почесал затылок Дзюба. - Спасибо, что сам начал разговор. Противно все это. И работа у тебя гадкая.
- У тебя тоже не ахти какая. Сколько на твоей совести загубленных душ?
Дзюба поднялся, оперся кулаками о край стола, уставился тяжелым взглядом.
- Ты что-то не то сравниваешь. Там бой, там противник, враг. Или ты, или он. Там честная борьба? И потом - за что? Я за Державу воюю!
- Вот и Румянцев прикрывался «государственными интересами».
- Я не прикрываюсь, я воюю за свою Родину!
- За какую Родину ты здесь воюешь?! - повысил голос Пчельников, - Какой ты тут народ защищаешь?! Вот сейчас ты, как и Румянцев, громкими словами прикрываешься. Ты в Союзе давно не был, не знаешь, как в народе называют эту войну. Сказать, за что ты воюешь? Скажу: за Брежнева, за Суслова, за Устинова, за ордена для генералов, за их престиж. Эта война народу – «серпом по яйцам», а ты своей жизнью, неизвестно за что рискуешь и чужие жизни отбираешь.
- Это я уже слышал. Может это и так, но я давал присягу. Я профессиональный военный и воюю честно, - ударил кулаком по столу Дзюба.
- Да, ты то честно воюешь…
- Так к чему мы пришли?
Оба замолчали, молчали долго, затягиваясь сигаретным дымом.
- Если мою работу рассматривать как твою, я тоже честно воюю. Специфика своя. Просто ты, честный, порядочный человек попал в не честные руки. А вообще, мы тоже не зря хлеб жуем. В армии подлецов хватает. И секреты продают, и самолеты на Запад угоняют. Слышал фамилию, Беленко? В Японию МИГ-25 угнал. После этого всю систему опознавания на всех самолетах Союза меняли. Миллионы рублей истрачены и все из народного кармана.
- Ну, а что было бы со мной, если бы ты не приехал?
- Я тут не при чем. До меня Поляков разобрался. Ничего бы тебе не было. Сейчас не «тридцать седьмой» год.
- Вот и я думаю, что не «тридцать седьмой». Выпьем за это!
Поставив стакан, Дзюба поковырялся в банке консервов, хитро взглянул на Пчельникова.
- Слушай, а ведь это тебя нужно КГБэшникам брать в проверку. За такие слова по головке не погладят. А если нас кто-то слышал?
- Да уж, не погладят! - усмехнулся оперработник.
Внезапно дверь вагончика открылась и в домик вошла медсестра. Оба офицера удивленно уставились на Лену.
- Между прочим, стучаться надо, - подал голос Дзюба.
- Между прочим, командирский любимчик, на перевязки ходить надо. Не велика персона! Ваш комбриг нас опять отодрал за то, что мы «плохо следим за здоровьем капитана Дзюбы». Быстро ложись, - Лена бросила на кровать санитарную сумку, - ну, пьянь несчастная, показывай спину!
- Ого, Вася, это уже серьезно! Я лучше пойду.
- Останься, Гена. Я боюсь оставаться с женщинами наедине. Как офицера, меня это компрометирует.
Медсестра и Пчельников расхохотались. Лена достала баночки с мазями, стала быстро обрабатывать ожоги. Закончив, хлопнула Дзюбу ладошкой по затылку.
- Хорошего понемножку. Можно подниматься, - начала складывать сумку. Дзюба натянул гимнастерку.
- Можно и без одежды сидеть, так ведь легче.
- Легче, но не этично, тем более при даме. Садитесь, Лена, побудьте с нами. Время уже не рабочее, а нам, наши рожи, уже надоели.
- Пить не хочется.
- А мы и не заставляем. У меня бутылочка «колы» есть, угощайтесь.
Лена присела, открыла напиток.
- Как день прошел?
- Обычно. Желтушников было много. Вы бы тоже, поосторожней были, особенно недавно прибывшие. Правда, офицеры болеют меньше, но...
- Это потому, Лена, что мы регулярно промываем печень. Красные глаза не желтеют!
- Сопьетесь вы, за эти два года. Как ни зайду, вечно вы «под газом».
- Это верно, но мы не алкоголики, мы пьяницы. Ну, и потом, скука. А как только автомат на шею повесим - все, тогда не до пьянки. А кстати, вы замужем?
- Была замужем. Муж был врач.
- Жив?
- Жив и хорошо выглядит.
- Что же развелись? Гулял?
- Да нет, не гулял.
- Неужели ты гуляла?
- Не гуляла, - улыбнулась Лена. - Просто надоели друг другу. Городишко маленький, жили на квартире. Детей не заводили, все ждали, когда свой дом будет. Он взятками увлекся, не до жены. Все приелось, надоело, стали безразличны друг другу. Развелись. Банальная история, я даже не знаю, как объяснить.
- Ничего, Лена, тут женихов полно.
- Тут хахалей полно, а не женихов.
- Ну, а я? Чем не жених?!
Лена посмотрела на Дзюбу и рассмеялась.
- Ты на себя в зеркало посмотри. Кот ты мартовский, а не жених. В первый же день, по приезду, наслышалась про «капитана Дзюбу».
- Ну, и что говорят?
- Лена снова рассмеялась
- Да, вообще-то, хвалят.
- Ну, вот видишь, Лена, командование меня хвалит, даже заботится обо мне. Люди тоже хвалят. Мордой тоже не плох, - Дзюба «скорчил рожу». – Со всех сторон положительный. Чем не жених?!
- Возразить невозможно! – улыбаясь, покачала головой Лена. - Сдаюсь.
Пчельников разлил остатки в три стакана, - Присоединяйтесь.
- Раз налили, выпью. Вам меньше достанется, то вы уже хороши. За что пьем?
- Естественно, за любовь!
- Банально, как-то.
- Это потому, что ты впервые выпиваешь со мной. Я пью только за три вещи: за Родину, за любовь и за тех, кто не вернулся.
- Опять согласна. Тогда за нее, за любовь!
Пчельников протянул ей вилку, пододвинул банку с консервами.
- Хлеб уже кончился, не Россия все же.
- Хочу тебя поблагодарить, медсестра, - протянул Дзюба руку для рукопожатия.
- За что?
- Не за спину, нет. Вот за этого капитана. Нам повезло с хорошим человеком.
- Да уж, за это стоит. Я его в Кабуле долго выбирала. Их там с десяток было.
- Во дела! Так у нас скоро будет своя армия КГБэшников. Ты «крокодил», что молчишь?
- Здоровье берегу. Силы на исходе.
- Так мы еще мало выпили - литр не больше.
- Понимаешь, Вася, автомобили какие бывают - большеобъемные и малолитражные. Так вот я, тоже малолитражный.
- Ни хрена себе?! Засосал почти тысячу кубиков и прикидывается малолитражным.
- Ладно, пьяницы, я пошла. Все же на дежурстве. А вам спать пора.
- Я провожу медсестру?
- Проводи Гена, я прилягу. На животе уже мозоль натер, жаль, стоя спать не умею.
За дверями было темно. Пчельников взял Лену под руку.
- Позвольте за вас подержаться, в целях безопасности.
- Я должна вас от духов защищать?
- Нет, от тротуара. Если я упаду, как говорится, мордой в грязь, завтра на работе подумают, что было нападение на гарнизон. Придется убеждать начальников, что медаль мне рано давать.
- Где вы живете?
- Черт его знает. Где-то здесь. Темно ведь.
- «Влип очкарик»! Что с вами делать? В штаб такого вести нельзя. В медсанбате переночуете?
- А там кровати есть?
- Вторая стадия отупения! Найдем.
Лена завела Пчельникова в палату выздоравливающих.
- Вот койка, ложитесь и без фокусов. Спать.
Пчельников кивнул головой, стащил с себя гимнастерку, сапоги. На брюки сил не хватило. Медсестра прикрыла его простыней. В приемном отделении наткнулась на дежурного врача. Увидев Лену, он отложил документы
- Что там с Дзюбой?
- Выздоравливает.
- Не приставал?
Она взглянула на врача, тот улыбался. Пожала плечами.
- Вроде, ему не до того. Болеет.
- Болезнь такому не помеха. С женщинами этот парень - в любое время, в любом состоянии, из любого положения - стоя, лежа, с колена - всегда готов.
- По-моему, вы преувеличиваете его способности и таланты. Сколько я с ним общаюсь, не было никаких предложений. Может я не в его вкусе?
- Время покажет. А вообще, как вы относитесь к мужчинам?
- Я отношусь к женщинам. Мужчина - это животное, противоположное женскому полу, питается, в основном, колбасой, тушенкой и водкой. За собой ухаживать не умеет.
- А способ размножения знаете?
- В медучилище проходили эту тему, но я занятия пропустила. В кино бегала.
- Присылают сюда недоучек, мучайся потом с вами, - врач положил руку ей на колено. - Начнем учиться?
Лена посмотрела на лежащую на колене руку, подняла глаза.
- Завтра, я расскажу об этом ...
- Начмед будет очень рад!
- ... Дзюбе.
- Эге! Вот это ход! - неохотно убрал руку. - Таки опередил Дзюба. Чем он вас берет?
- Не знаю, - пожала плечами медсестра, - просто человек порядочный.
- Это Дзюба порядочный?! Да он перепробовал всех женщин в радиусе пятисот километров. И он порядочный?! А я, выходит, не порядочный.
- Да, не порядочный. Во-первых, порядочные не сплетничают. У меня муж был такой и я, не для того с ним разводилась, чтобы сходиться с таким же.
- А Дзюба, что жениться обещал?
- Упаси господи! Не обещал и в постель не тянул. Он просто хороший человек.
Врач усмехнулся, пожал плечами, собрал бумаги и вышел.
 *

- Товарищ капитан!
 Дзюба открыл глаза. Приложив руку к панаме, рядом стоял солдат.
 - Посыльный из штаба, - представился он, - комбриг спрашивает вас, если можете прибыть к нему в штаб.
В кабинете Дзюба застал Полякова. Поздоровался, сел.
- Как спина?
- Терпимо.
- Вопрос по обстановке в том селении. Нужно убрать трупы и найти контакт с Водудом. Хотим с тобой посоветоваться.
- Замысел хороший, мозги у кого-то работают. - Дзюба бросил взгляд на Полякова. - Нужно спешить. Думаю еще не поздно.
- Кого пошлем?
- Корнева. Его группа лучше всех подготовлена. С Рахметовым, переводчиком, нужно основательно поработать, чтобы он знал, о чем будет идти речь в беседе с духами. Группу подготовлю и проверю сам.
- Вы не против, если я своего работника пошлю с группой?
- Я за. Только кого?
- Я подумаю. В свете имевших место событий может у вас есть свои соображения?
- Мне понравился ваш новый работник. Самая подходящая кандидатура. Остальных-то я тоже хорошо знаю.
- И мне новичок понравился. Очевидно, так и решим. Несмотря на отсутствие у него опыта выходов, полагаю справится.
В конце дня Поляков, вместе с комбригом, стоял пред экипированной, готовой к выходу группой. На солдатах не было ничего лишнего, даже гранат взяли только по одной. Задача была - ни во что не ввязываться, убрать трупы, обеспечить нужную встречу. Возможно, придется много бегать, а с полной выкладкой не побежишь. Радистам придется нелегко.
 Комбриг прошелся вдоль строя.
- Надеюсь на вас. Задача простая, поменьше стрельбы, нужна надежная работа, такая, как вам объяснили, но то, что вы будете делать, очень важно.
- Сделаем, - за всех ответил Корнев.
Дзюба положил руку на плечо Пчельникова.
- Ты там не командуй моими, хоть ты и капитан. Корнев грамотный офицер, справится.
- Не учи. Скажи, почему патронов мало берем?
- Тебя же не в тир посылают, а на переговоры. Если стрелять придется, отнимешь патроны у духов. В принципе тем, что у вас есть, душманский полк перебить можно.
Два вертолета были уже «под парами». Уселись прямо на пол, некоторые солдаты тут же устроились дремать. Взлетели. Впереди шли еще два борта прикрытия. Перед районом высадки они должны разойтись в разные стороны, чтобы зашифровать появление десанта. Летели молча. Дзюба сидел рядом с Цимбалом, не понимая, как тот ориентируется в сплошной темноте, а тот периодически тыкал пальцами то в звезды, то в наземные ориентиры, но ротный так ничего и не понимал. Через полтора часа Цимбал сбросил скорость, начал снижаться.
- Пора, Вася. Земли не видно. Я зависну, твои пойдут по тросу. На все-про все - три минуты. Готовь бойцов.
Дзюба открыл дверь, пахнуло горячим сгоревшим керосином. Приготовил трос.
- С Богом! - хлопнул он по плечу первого солдата, и тот мгновенно скользнул вниз. Один за другим бойцы исчезали в глубине ночи. Последним подошел Пчельников
- Где твои перчатки? - прокричал Дзюба.
- Не предупредили.
Дзюба засунул себе руку под куртку, рванул тельняшку, обмотал ею трос.
- Держись.
Пчельников благодарно кивнул и шагнул за борт. Борттехник втащил обратно трос, вертолет, накренившись, стал набирать высоту. Минут через десять второй пилот повернулся к Дзюбе.
- Доложили, что все в норме.
- Тогда я пошел подремать.
- Может потренируешься?
- Нет, Юра, спина ноет.
Вернулись глубокой ночью. На аэродроме их встретил Поляков. Это приятно пощекотало самолюбие ротного. Доложил.
- Теперь будем ждать вестей.
- Пойду доложу комбригу.
- Я сам ему доложу, отдыхайте. Хорошо поработали. Молодец.
- Служу Советскому Союзу!
Поляков удивленно вскинул брови. Дзюба улыбнулся.
- Это ведь поощрение, а на поощрение нужно отвечать по Уставу.
Улыбнулся и Поляков. Ему все больше нравился этот немногословный, крепко сложенный капитан, которого он знал только третий день.

 *

Яценко сидел в своем кабинете, тупо уставившись в лежавшую перед ним тетрадь. Ему не везло на начальников. Вчерашний скандал, тому подтверждение: вместо того, чтобы поставить на место работников, осадить комбрига, этот мягкотелый Поляков выгнал его. Но если что-то случится, спросят с него, с Яценко. Поляков только прибыл, в обстановку только начал входить, а с войсковых вообще - «как с гуся вода» - получат по выговору, плюнут в очередной раз и все на этом. Его же судьба зависела от каждого неосторожного слова, не говоря уже о «выговоре». Сколько сил затратил он на засылку агента в отряд Хамита, а теперь от агента давно нет вестей. Нужно направлять связника, но Хамит, в последнее время, прямо «озверел». Пленных уничтожает, страшно глядеть на трупы.
Вошел Поляков. Несмотря на вчерашний скандал, разговаривал спокойно.
- Группа высадилась нормально. Будем ждать вестей. Как у вас?
- С Хамитом нужно что-то делать. Агент давно о себе вестей не давал, нужно посылать связника. По последним сведениям, в отряде Хамитом недовольны. Может, с помощью агента, убрать его в очередной стычке.
- Насколько надежен ваш агент? Насколько он подготовлен для этого? Пойдет ли он на убийство единоверца? Сведения нужно перепроверить. Когда получим дополнительные материалы, будем выходить с предложениями «наверх».
- Так, готовить связника в банду?
- Кто связник?
- Юсуф, торговец. Надежен, перепроверяли много раз.
- Подготовьте мне встречу с ним, сам хочу оценить их. Сейчас идите на узел связи, может от Пчельникова известие придет.

 *

Встреча с землей в темноте произошла неожиданно, от удара в глазах появились круги, но ноги были целы. Гул моторов быстро стихал. Его негромко окликнули. Пчельников сделал несколько шагов, уперся грудью в чью-то руку.
- Ложись. Минут десять нужно, чтобы глаза привыкли. Потом осмотримся, решим, как действовать, - полушепотом объяснил Корнев.
- Кроме звезд ничего не видно.
- Пока, да. Потом, хоть плохо, но будет видно. Пока солдаты приготовят «ночники», мы посмотрим карту.
Укрывшись плащ-палаткой, Корнев зажег фонарик, развернул карту.
- Летчики сказали, что высадят вот сюда, - ткнул пальцем в точку. - Если Цимбал не ошибся, а случаев таких еще не было, значит, мы здесь и находимся. Вы как, в порядке?
- Слушай, старлей, меня зовут Гена, и давай на «ты».
- Меня Олег. План таков: сейчас полночь, рассветет часа через четыре. Начнем выдвигаться сейчас. Трудно и медленно, конечно, но нужно идти. Станет светлее, побежим. Нужно выйти сюда, - снова ткнул пальцем в карту. - Должны успеть.
Покрутив компасом, сунул карту за пазуху и трижды щелкнул пальцами. Подошел солдат, протянул прибор ночного виденья. Корнев минут десять осматривал окрестности, вернул прибор и тихо отдал команду
- Литвяков, Зацепин - впереди. Группа - за мной. Вперед.
Пчельников шел за Корневым. Вскоре он обратил внимание, что слышит только собственные шаги. Через час Корнев остановил группу, залегли.
- Слушай, Олег, вы что, босиком ходите?
Рядом приглушенно засмеялись.
- Научишься потом ходить. Тебя как мать научила, так ты и ходишь. У нас в бригаде этому учат специально. Ногу нужно ставить как кошка: нащупал землю, ставь ногу. Вернемся, проведу занятия с тобой. Научу, за бутылку.
Отдых закончился. Теперь Пчельников уже различал землю под ногами, старался идти осторожно. Пошли быстрее. Корнев периодически сверялся по компасу. Чем светлее становилось, тем быстрее Корнев вел группу. На ровных местах переходили на бег. Снова остановились на отдых.
- Осталось километра три. Пойдем чуть медленнее, хочу выйти точно к месту. Жаль, Шидлаускаса нет, у него собачье чутье.
Небо посветлело еще больше. Корнев гнал группу почти бегом.
- Чуть правее нужно, - остановился Зарубин, - вон та гора, - указал рукой. - Это как раз то место, где мы лежали.
Группа уверенно двинулась к цели, и вскоре были на вершине.
- Где находятся трупы?
Литвяков направился к расщелине, быстро вернулся.
- На месте. Камни не тронуты.
- Везет нам пока, капитан.
- Как говорил классик – «кому повезет, у того и петух снесет». Десять минут отдых, дозорные, по местам, наблюдать. Остальным, разбирать камни. Царев, Дубинин и Кочур - направление на ту гору, - указал рукой. - Отойдете подальше, километров на пять. Связь по рации. Найдите место для захоронения и подготовьте могилу. Место должно быть в стороне от возможных троп.
Трое солдат удалились. Остальные стали разбирать каменную могилу. Пчельникову не хотелось смотреть на трупы, но заставил себя. Вскоре показалась одежда убитых. Солдаты работали быстро, камни раскладывали, чтобы не бросалось в глаза. Подготовили плащ-палатки, положили на них трупы. Пчельников глянул на мальчишку, содрогнулся. Отвратительный ком подкатил к горлу.
- Не стесняйся, Гена, я сам долго привыкал. Понаблюдай пока за окрестностями.
Пчельников лег на гребне, вооружился биноклем. Где-то недалеко должен быть этот аул. Разглядел селение, километров пять будет. Солдаты приготовили трупы к переноске, распределились.
- Вперед, - скомандовал Корнев и связался по рации с «могильщиками». Там тоже был порядок. Шли быстро, часто меняясь. Пчельников тоже взялся за край плащ-палатки. Чертыхаясь «про себя», старался успевать за солдатами. Начался подъем. Его подменил Корнев.
- Отдыхай. Устраивайся, как сможешь.
Гимнастерки промокли насквозь. Наконец прибыли к месту, быстро закончили могилу. Пчельников вновь осмотрел трупы. Дзюбина работа была ему не по душе. Опустили трупы в яму, выдернули плащ-палатки.
- Может, оставим хоть плащ-палатки?
- Нельзя. Вдруг найдут духи, поймут, что наша работа.
- А так не ясно?
- Нет. Они тут между собой тоже крепко воюют. То племенные распри, то политические разборки, то материальные.
Пчельников спрыгнул в яму, развязал пояс на старике, который оказался довольно широким куском материи, разорвал пополам, накрыл лица.
- Мы аккуратно, товарищ капитан, - заверили солдаты и быстро заработали «саперками». Через час все было закончено. Могилу заровняли, замаскировали так, что невозможно было заподозрить, что здесь копали.
- Пару дней поработают солнце, ветер - вообще ничего не будет видно. Теперь отойдем, устроимся на дневной отдых, выспимся и подумаем, как быть дальше.
Расположились в расщелине. Корнев выставил охранение. Хорошо перекусив, устроились спать. Место было затененное, если не считать намятых боков, отдохнули хорошо.
- Сейчас радируем о первой части задачи. По второй у тебя есть предложения?
- Какие предложения!? Я, пока, «как пацан среди хулиганов».
- Предлагаю: заходим в дом этого «духа», говорим, что нас интересуют наши пленные, готовы их выкупить. Старик сам не решает, пойдет посоветоваться с кем нужно, а там они наверняка попросят прийти в другой раз. Решать все будет Хамит. Думаю, назначат нам встречу дня через три.
- Мы что, три дня тут куковать будем?
- Как прикажут. Многое будет зависеть от вылазки в аул. Может ты будешь говорить с Хамитом? Или Водудом.
- Поговорим.
Начало темнеть. Корнев приказал всем поужинать. Достал флягу, протянул Пчельникову, - Тут водка, хлебни от нервов.
Пчельников глотнул из фляги, закусил
- Олег, а тебе приходилось... - подыскивал слова.
- Что?
- Ну... убивать.
Корнев ковырял ножом в консервной банке.
- Приходилось. Не много, на личном счету пока шесть. Тех, что в общем бою, не в счет. Считаются только те, которых лично, один на один.
- И каково?
- Думать некогда. Потом - чувство тяжелое. Со временем притупляется. Ты бы видел, что они с нашими делают. Насмотришься, сам захочешь кого угодно убить.
- Гадость какая-то. Мы их, они нас! И чем дальше, тем больше звереем.
- Да, замкнутый круг. Только не спрашивай «кто виноват» и «что делать». Я не Чернышевский, ты не Ленин. Основная мысль - выжить. На каждый день - нажраться, выспаться, «чекисток» помять.
- Наших баб, что ли?
- На чекист, пей! - засмеялся Корнев. - Наши телки, многие, дают за чеки, которыми ты зарплату получаешь. Вот поэтому, они и называются «чекистками». Будешь радиограмму посылать?
- Посылать особо нечего. Передай вот эти цифры.
- Коваль, - позвал Корнев радиста, - передай вот это, - и протянул солдату два листка радиограммы.

 *

В кабинете у Велина сидели Дзюба, Захаров. Позвонили с узла связи, сообщили, что есть радиограмма от Корнева.
- Твои как роботы, - усмехнулся Велин, - передали, что первый этап успешно.
- Разрешите мне идти лечиться. Следующее донесение будет только утром.
- Лечись. Я проверю, какие лекарства ты употребляешь.
Дзюба решил навестить роту. Возле одного из «контейнеров» заметил группу солдат, сгрудившихся у дверей и окон, слышалось «ржание» как на конюшне. Дзюба заглянул через головы: на полу в вагончике сидела обезьяна. Ее ошейник, за узкий, длинный ремень, был пристегнут к ножке кровати. Не обращая внимания на солдат, обезьянка с остервенением пыталась оторвать ремешок от кровати - кувыркалась через голову, бегала вокруг ножки кровати, сердилась и гримасничала. Бойцы смеялись до слез. Заметив ротного, расступились. Дзюба вошел в домик. Обезьянка тут же ухватила его за ногу, стала дергать за одежду. Это вызвало новый приступ веселья.
- Ты кто такой? - поднял ее на руки Дзюба, - Чей холоп будешь?
- Это лейтенант Рязанов купил.
- Где он сам.
- На складе, боеприпасы получает.
- Наливайко, - обратился Дзюба к солдату, - вот тебе пара чеков, смотайся в магазин, купи ананасов.
Солдат мгновенно умчался. Обезьяна пыталась взобраться на голову, но, поняв безуспешность попыток, начала тоненькими пальцами что-то отыскивать в волосах у Дзюбы. Веселье продолжалось. Вскоре появился Наливайко. Дзюба посадил примата на кровать, вскрыл банку, достал ломтик. Обезьянка мгновенно ухватила ананас, чавкая, быстро съела его и подсела к банке.
- Соображает! - радостно загудели в толпе.
В дверях появился старший лейтенант Рязанов, остановился перед командиром.
- Вчера на базаре у афганцев купил, - оправдывался взводный.
- Как зовут?
- Чапа, самец.
- Вижу, что самец. Чем кормить будешь?
- Прокормим. Он все ест.
- Смотри, заболеет. Тут солдаты животами маются, а он существо нежное.
- Он местный, ко всему привык.
- Ну, будь здоров, Чапа! - усадил обезьянку на кровать. - Не оставляй без присмотра, пусть хоть дневальный приглядывает.
Дзюба вышел. Солдаты, довольные решением командира остались наблюдать за Чапой и уговаривали Рязанова поселить его в казарме. Рязанов отогнал всех от дверей, закрыл Чапу на ключ и догнал Дзюбу.
- Командир, опять солдат хреново кормить стали. Ругался я в столовой, но они разводят руками, на складе одну перловку дают.
- Иди к начальнику штаба и скажи, что я на Титаренко в Москву рапорт напишу, если завтра в столовой не будет мяса.
Рязанов ушел и направился прямо к зампотылу. Тот выслушал взводного, отнесся спокойно, не вспылил, пообещал принять меры. С Дзюбой боялись ругаться по ряду причин: во-первых, он был «особой», приближенной к комбригу; во вторых, Дзюба, несмотря на близкие отношения с комбригом, действительно напишет рапорт, прямо в Главное управление тыла и тогда неприятностей не оберешься. Подействовать на Дзюбу окриком было невозможно, он может и в морду дать. Солдаты его любили, несмотря на то, что ротный выжимал из них последние соки. Ворчали на него, но любили и знали, что он в обиду не даст. Однажды, в день его рождения они сделали большой фотопортрет и повесили в ленинской комнате рядом с портретом Министра Обороны. Придя утром в расположение, Дзюба выслушал коллективное поздравление, заметил портрет и долго его рассматривал.
- Кто это? - повернулся он к дежурному сержанту. Тот расплылся в улыбке
- Разве не похож?
- Так это я! - радушно воскликнул Дзюба. – Вижу - рожа знакомая. Это вы хорошо придумали, но плохо, что под портретом нет ни одной моей цитаты. Устраните недостаток.
Солдаты поняли, что портрету ротного не место среди «вождей» Политбюро. Сделав резную рамку, подарили портрет Дзюбе. Говорят, что Дзюба увез портрет и оставил у матери.
- Товарищ капитан, - перед Дзюбой стояла знакомая медсестра. – Нужно сделать перевязку, сколько за вами бегать можно?!
- Вот вам я рад. Выполняю немедленно, - взял под руку Лену.
В медсанбате Дзюбу осмотрел врач, остался доволен. Лена обработала спину.
- Вас просил зайти один офицер, которого вы из плена привезли. Вы уж зайдите, пожалуйста. Он нас совсем замучил.
Лейтенант выглядел почти хорошо, увидев Дзюбу сел в постели.
- Быстро ты оклемался. Рассказывай, зачем в гости звал? Может, медсестры обижают? - подмигнул Дзюба медсестре.
- Лежу и не верю, что выжил. Эти картинки плена все время перед глазами. Когда ранило, так себя скверно почувствовал, обмяк весь, двинуться не мог. Знаю, что нужно драться с ними, а двигаться не могу. Думаю, потом спросят, почему не дрался, ранение в ноги, а ни одного разу не выстрелил. Когда лежал у духов, уже попрощался с жизнью, знал ведь, что со мной происходит. Тут вы появились, как с неба упали.
- Бог послал, - улыбнулся Дзюба.
- Наверняка. Я даже не знаю, кого благодарить больше, Вас или Бога, но скажу честно, не смейтесь, поймите правильно. Для меня Вы и Бог слились в одно понятие.
- Это ты брат хватил! Одна из заповедей гласит – «не создай себе кумира». Даже упоминать с ним вместе меня нельзя. Господь сказал «не убий», а я только и делаю, что нарушаю эту заповедь. Не прелюбодействуй, а я, увы, грешен. Меня мой прадед учил свято соблюдать десять заповедей, но, да простят меня Господь и мой прадед, не по своей воле нарушаю. А главное, ты хочешь нарушить первую, главную заповедь – «Господь Бог один и не должно быть другого Бога».
- Вы, как священник говорите, а еще атеистом называетесь. Лучше скажите, как Вас отблагодарить?
- А вот это плохо! В твои годы это нужно знать. Скажу откровенно - бутылки будет мало. Тут на ящик коньяка тянет.
- Все шутите. Я серьезно. Вы наверняка знаете, что я сын генерала и отец уже летит сюда. Этот вопрос все равно встанет, ему обо всем расскажут, и я молчать не буду. В любом случае он захочет отблагодарить. Я ведь вижу, что просить Вы не умеете, так скажите по дружески, может что-то нужно.
Дзюба затянулся сигаретой, прищурившись, с улыбкой смотрел на Соловьева.
- Вы не смейтесь. Я тут о вас много чего услышал. Хочется по хорошему отблагодарить. Может, хватит под пулями бегать, помогут перебраться в Союз. Может в группу войск в Германию, может в академию.
- Послушай меня Миша, - Дзюба вновь затянулся сигаретой. - Давно в училище, один хороший человек, офицер, сказал, а я тебе повторю и хорошо, если у тебя это отложится. Я офицер и нормальное состояние офицера, это война, боевые действия. Офицер не для мирной жизни и я тут себя чувствую хорошо, в естественной обстановке. Понимаю, о чем ты говоришь, но именно здесь я на своем месте. Должность я получил недавно, большей пока не надо, я молод еще. Звание тоже недавно получил. Медали уже некуда вешать - от «ЗБЗ» до «Красного знамени», уже все есть. Не забивай себе голову. Мы с тобой боевые офицеры и, в другой обстановке, ты выручишь меня, такова наша военная жизнь. Да, и подвига я особенного не совершил - ну вытащили мы тебя от духов. Старик ведь тебя сам сдал, без боя, так что геройства я не проявлял. Можно и без наград - сядем, выпьем, станем хорошими друзьями, а это, поверь мне, ценится выше наград.
- А попросить тебя можно?
- Валяй.
- У вас в роте места есть?
- Вот ты о чем?! - засмеялся Дзюба. - Тебе нравятся такие приключения!
- Мне, Василий Васильевич, вы нравитесь. Я только из училища, «генеральский сынок», ничего не умею, ни черта не знаю, вы меня хоть жизни научите, человеком стану.
Дзюба слушал с интересом. Ему начинал нравиться этот лейтенант. Оказывается не все «генеральские сынки» - «сынки».
- В такой постановке вопрос мне нравится. Вакансия есть, ты наверняка уже пронюхал. Вот и решай через отца. С моим комбригом говорить не стоит, у него свои принципы. А так - все решится на верху. Я не против.
- Спасибо. Тогда держите для меня место.

 *

За день выспались. Начинало темнеть и Корнев собрал группу? Еще раз «вдолбил» каждому его задачу. Уже в темноте подошли к селению, на окраине залегли. Корнев надолго приник к «ночнику», вернулся к остальным.
- В дом пойдем вчетвером - Я, «особист», Рахметов, Зацепин. Остальным по местам, действовать по обстановке, но оружие применять в крайнем случае.
Перемахнули через дувал, осмотрелись во внутреннем дворе. Пчельников приложил руку к сердцу - колотится. А ведь еще ничего нет, никакой опасности не видно. Опыта нет, потому и колотится. Рахметов подошел к знакомой двери, осторожно постучал. Вскоре дверь открылась и старый знакомый пригласил в дом. Хозяин жестом предложил сесть. Старик окликнул кого-то и, тут же, как будто их давно ждали, появились две женщины, поставили чай, лепешки. Корнев достал флягу с водкой, разлил по пиалам, поднял свою, приглашая хозяина. Тот кивнул, выпил. Рахметов тоже выпил, запил чаем, приложил руку к груди, долго говорил: «шурави», которого хозяин передал им, выздоровел, командование благодарит и передает в подарок наручные часы. Старик улыбнулся, с благодарностью взял часы, долго рассматривал их, цокая языком, за тем передал подарок одной из женщин, предложил вновь выпить чаю.
- Хозяина зовут Юсуп, он узбек, в этих краях узбеков очень мало. Живет здесь уже давно. Пришел сюда вместе с отцом еще в пятидесятых годах, - рассказал Рахметов после диалога с хозяином.
- Спроси его - это не опасно, что он нас принимает?
- Опасно. Если соседи узнают и передадут Хамиту, он спросит с него. Но гость - есть гость, это закон Аллаха и он не думает, что его накажут.
- Спроси, сколько русских тут в плену?
- Девять человек. Двое уже давно, остальные около месяца.
- К кому в ауле можно прийти открыто, чтобы связаться с Хамитом. Мы хотим обменять своих пленных. Мирно, без стрельбы. Обменяем на ваших или на бензин, керосин, водку - что попросят.
- Третий дом от него, живет один из старейшин, человек Хамита. Говорит, что нужно прийти большим отрядом - увидят, что вас много, стрелять не станут.
- Все ли пленные принадлежат Хамиту? Мы слышали, что у вас есть и другой командир, Водуд.
- Водуд – большой человек. Он не присылает пленных. Он настоящий военный. Его все уважают, но он здесь почти не бывает. Хамит знает, что если придет Водуд, ему здесь делать нечего. Хамит хочет смерти Водуда. Водуд хороший человек, а Хамита все боятся.
- Спасибо за гостеприимство, за совет. Мы уйдем тихо. Никому не говорите, что мы у вас были. Сообщим командованию, придем с миром.
Хозяин наклонил голову.
Снаружи все было спокойно. В темноте незаметно покинули селение, прибыли на место стоянки. Радист настраивал радиостанцию, Корнев составлял донесение. Пчельников составил свой отчет, так же передал солдату.
- Замаскироваться и спать. Охранение по местам.
Пчельникову не спалось, вспоминал детали вылазки. Его удивило, как уверенно действовал этот, по сути, молодой офицер. Сколько же раз он побывал в таких переделках? С этой позиции его оперативная работа, которой он занимался в Союзе, показалась мелочной и не нужной.
«Чем мы там занимаемся», - рассуждал он, - «встречи с агентурой, на которые порой не знаешь, с чем идти. Приходит агент и тоже не знает, что рассказать. Поиск шпиона, то бишь агента противника, среди 50-60 офицеров мотострелкового полка всегда выглядела странным мероприятием, ибо каждого офицера знаешь, «как облупленного». Полторы тысячи солдат, ни разу не выезжавших за границу, приносили только «пьянки и драки». Защита армейских секретов - задача важная, но какие там секреты в пехоте. Один из преподавателей в школе контрразведки как-то сказал: «То, что поставлено войска, то уже не секретно». Умница. Что может быть секретного в готовом изделии - секретна технология изготовления, а не сам автомат или танк. Документация? Но сколько можно проверять эту документацию?! Почти все начальники секретных частей завербованы и как агенты, никуда не годны. Сообщают, в основном, о нарушениях самих начальников штабов, приносят штабные дрязги. На каждом совещании тебя «строгают» за то, что не разоблачил ни одного агента противника, не выявил ни одного их устремления. Если заведешь дело проверки на кого-нибудь, замучаешься с ним. Еще попробуй его заведи! Все документы по десять раз читают-перечитывают все начальники, вплоть до генерала. Генерал почитает - передает в следственный отдел. Там, со стороны законности, его изучат и напишут, что главный нарушитель – сам оперработник. Дескать, спровоцировал «объект проверки к высказываниям». Вместо благодарности и удовлетворения получаешь «в шею» и начинаешь вновь искать основания для заведения дела. Постоянно ходишь и ищешь себе работу. Шпионов нет, но ты должен ходить и искать их следы.
Приказы Председателя КГБ на местах начальники трактуют, как им вздумается. Бестолковщина в документах. На каждого агента заполняешь кучу бумаг. Агент напишет сообщение в три строчки, а ты к нему свою справку на трех листах...»
С этими мыслями он уснул. Разбудил его Корнев на рассвете.
- Есть радиограмма. Вставай, будем думать что делать.
Радиограмма была короткой.
«Установите контакт с Хамитом согласно ранее намеченного плана. Действуйте исходя из обстановки. Велин. Поляков».
- Большим отрядом мы идти не можем. У нас его нет. Была бы хоть рота, мы бы и разрешения не стали спрашивать, забрали бы своих, и все тут. Исходим из обстановки - группа у нас маленькая. Разведка. Наткнулись на селение. Там, в плену, есть наши. Стрельбы мы не хотим, хотим по-доброму. С другой стороны - группа у нас маленькая. Захватят нас духи, тогда судьба у нас, не завидная. И еще - когда идти? Пойдем днем - увидят, вооружатся, займут оборону и дадут нам «прикурить». Пойдем ночью - дверь не откроют, поднимут стрельбу, толку не будет, никакого.
Пчельников слушал, сосал сигарету - вот что значит «местные условия».
- Думаю, нужно идти днем.
- Обоснуй.
- Придем ночью, возникнут подозрения - почему пришли именно к ним. Начнут искать среди своих, выйдут на Юсупа. Днем опасно, конечно, но правдиво. По близости наших войск нет, им нечего бояться, вряд ли начнут стрелять. Объясним, что мы – разведка, за нами могут прийти большие силы, и ечли они нас тронут, селению конец. Попросим показать наших солдат, предложим условия обмена. Наша-то задача не пленных забрать, а подготовить условия для встречи с Хамитом.
- А ты соображаешь! Мне нравится. Завтракаем и идем. Радист передаст этот план и останется здесь. Не вернемся, он вызовет подмогу. По времени у них скоро утренний намаз, это свято. Вот тут мы и войдем, палить не станут, пока не закончат, а там и дипломатию в ход пустим.
Остановились на окраине аула. Осмотрелись: глухие длинные заборы и ни души. Подошли к указанному стариком дому.
- Ну, Христос, поговори с Магометом, чтобы нас приняли по-доброму. Патрон в патронник, - обратился Корнев к солдатам, - оружие на ремень и не трогать до команды. Никакой самодеятельности. Рахметов, стучи в дверь.
Постучали. Ответил мужской голос.
- Хозяин, открой дверь. Мы советские, ищем старейшину, хотим поговорить.
За забором поднялся переполох, потом все стихло. Поверх дувала показалась голова, осмотрела группу и так же безмолвно исчезла. Внезапно, из-за соседнего дувала, показалось четверо мужчин с автоматами. Оружие держали наготове. Осмотрев группу «шурави», подошли ближе.
- Спрашивают, чего мы хотим, - перевел Рахметов.
- Ищем старейшину, хотим выкупить пленных, если они у вас есть.
Коротко посовещавшись, афганцы предложили следовать за ними. Когда тронулись, сзади показалось еще несколько человек. Подошли к дому, ворота в котором были выкрашены какой то немыслимой краской. Появились еще люди с оружием.
- Пока мы не в лучшем положение, а «опер»?
- Да, радостного мало.
Солдаты настороженно косились по сторонам, изредка поправляли свое оружие. Напряжение росло. Пчельников внезапно ощутил, как мелкой дрожью трясутся ноги. Наконец ворота открылись и, в сопровождении двух автоматчиков, вышел седобородый старец. Рахметов приложил руку к сердцу, поздоровался, подробно изложил отработанную ранее легенду. Старик выслушал молча, оглядел группу.
- Ну, Гена, пригласят в дом, наше счастье. Нет - пиши покойники.
- Почему?
- Закон гостеприимства. Гость - святой человек, неприкосновенный.
Старик что-то сказал своим. Те открыли ворота.
Повезло!!!
Вошли на просторный двор. Хозяин пригласил их под навес. Разместились, с трудом подворачивая под себя ноги, положив оружие на колени. Человек десять афганцев с оружием, расселись во дворе. Появилось несколько женщин, подали чай, пиалы, лепешки, фрукты, виноград. Старец разлил чай по пиалам, пригласил к трапезе. Пили молча, искоса поглядывая друг на друга. Наконец чаепитие закончилось, хозяин обратился к Пчельникову.
- Спрашивает, откуда мы?
- Скажи, что меня зовут Гена, офицер из Кандагара, - взял на себя разговор Пчельников. - Если в деревне есть пленные, мы бы хотели узнать на каких условиях их можно забрать домой. Аллах не хочет несчастий, не хочет лишних смертей. Мы хотим все решить мирным путем.
Рахметов перевел. Старейшина внимательно посмотрел на Пчельникова.
- Аллах действительно не желает никому смерти. Пленные в селении есть, но отдать их они не могут. Этот вопрос может решить только их хозяин, а он сейчас далеко.
- Скажи, что мы не хотим крови, хотим забрать пленных мирным путем, пусть передадут хозяину нашу просьбу и спросят условия обмена. Когда прийти за ответом?
- Через шесть дней, - перевел Рахметов.
- Скажи, что мы передадим все нашему командиру и с миром придем за ответом.
Все поднялись. В сопровождении моджахедов проследовали до окраины аула. Помахав на прощание панамой, Корнев двинул группу дальше, направляясь в сторону от их лагеря.
- Поди знай, что там у них на уме. Береженого Бог бережет.
Когда отошли на километр, солдаты загалдели. Почувствовал себя расслабленно и Пчельников. Когда аул скрылся из виду, Корнев дал команду - бегом! Сделав крюк километра в три, вышли на место стоянки. Повалились отдыхать, сняли обувь. Корнев вызвал радиста, сел составлять донесение. Отправив радиограмму, забрался на гребень горы и долго наблюдал за селением, но там все было спокойно. Поднял группу и повел подальше от любезно принявшего их аула. Почти три часа бега, вперемежку с быстрым шагом и они почувствовали себя в безопасности.
- Стой, - наконец остановил группу Корнев, - где-то здесь, часа через два должны появиться вертолеты.
- А заметят нас?
- Заметят, Гена. Мы им зеркальцем помигаем.
Через полтора часа раздался гул двигателей. Цимбал знал свое дело.
*

Поляков долго и придирчиво изучал рапорт Пчельникова. Добрых часа три расспрашивал о мельчайших деталях выхода. Все складывалось не плохо - задание выполнено, создана предпосылка для прямого контакта с отрядом Хамида. Теперь нужен стройный план дальнейших действий. Завтра его вызывают в Кабул. Нужно повидаться с Велиным, посоветоваться с этим опытным командиром всегда полезно, тем более что действовать придется вместе.
Велин ждал в своем кабинете, пил чай.
- А мне понравился твой капитан, - встретил он Полякова фразой. - Мой взводный возможно бы и не сообразил, как лучше поступить. Дипломат он у тебя.
- Хороший офицер, - согласился Поляков, наливая себе чай. - А мне теперь твой совет нужен. Завтра лечу в Кабул, докладывать план дальнейшей операции по Хамиту. Скажу тебе честно, не знаю, как поступить лучше. Вывести его туда, где уничтожить с отрядом вместе, как-то рука не поднимается. Что посоветуешь?
- Хамита нужно уничтожать. Это я, тебе, как военный говорю. Если ты хочешь его живым взять, дело другое. Но и отряд его нужно уничтожить. Это «непримиримые», их уже обработали «духовники».
- А если пригласить его на переговоры. Официально. Это придаст ему веса среди других полевых командиров. Дескать, с ним даже Советские считаются. А тут, дай Бог, убедим его воевать на нашей стороне.
- Ты, прямо, «кремлевский мечтатель»! Такого, как Хамит, только могила исправит. Он любит только деньги, уважает только силу и понимает только ее.
- Вот и хорошо! Мы с тобой, то есть наша армия, и есть та сила. И эта сила приглашает его на переговоры. Да он же сам растрезвонит об этом среди своих политиканов.
- Идея не плоха, полковник! Не зря коньяк пьешь. Конечно, может сработать. Но Хамита тебе не переубедить. Водуда - это можно. Он в Москве учился, кроме Корана и другие книги читает, цивилизованный человек, офицер. За него можно бороться. Я помогу. Вот вернусь из Москвы, тогда и поработаем над этим планом.
- За чем в Москву?
- Командующий вызывает. Какую-то новую задачу поставит. Вернусь, расскажу.

 *

Рязанов проснулся от настойчивого крика Чапы, который скребся в дверь и вопил на своем обезьяньем языке. Пулей ворвавшись в приоткрывшуюся дверь, Чапа стал носиться по домику и истошно повизгивать. Корнев поднялся, сел. Протер глаза и достал из-под кровати банку с солеными огурцами. Чапа нетерпеливо завывал, то запрыгивал на стол, то повисал на спинке кровати. Рязанов поискал нож, чтобы открыть крышку, нож где-то запропастился. Чапа взвыл, подскочил к банке, попытался надкусить крышку. Пить водку обезьяну приучили случайно, дав ему в одно из застолий хлебнуть из кружки. Поначалу водка Чапе страшно не понравилась, но через полчаса он попросил добавки. Под смех компании дали еще. Потом гонялись по всему лагерю за развеселившейся обезьяной. Чапа привык к напитку и теперь не пропускал ни одной попойки, требуя свои «фронтовые сто грамм». Однако похмельный синдром у него был такой же, как и у «братьев старших». Наконец Рязанов нашел нож, сорвал крышку. В то же мгновение Чапа подскочил к банке и, сложив губы трубочкой, стал жадно пить рассол. Рязанов погладил его по спине.
- Мы спиваемся, и ты вместе с нами.
Проиграли «подъем». Офицеры пошли умываться. Оставшись один, Чапа осмотрел красноватыми глазами помещение, пробежался по кровати, уселся на подушке
Рязанов с Корневым около двух часов провели в роте, убедившись, что все в порядке, направились к своему домику. У входа обнаружили толпу радостно гоготавших зевак. Увидев офицеров, солдаты расступились. Чапа сидел на кровати и остервенело рвал в клочья подушку. Выпотрошенные перья летали по всему домику, застилали ему глаза. Это еще больше злило обезьяну. Он, к удовольствию толпы, носился за перьями, круша все на пути. На помещение было страшно смотреть. Корнев, давясь от смеха, прислонился к косяку.
- Ну, примат, сучара! - грозно ринулся в домик Рязанов. Поймал Чапу, взял за шкирку, вынес наружу, держа на вытянутой руке.
 - Сукин ты сын! - и Рязанов мощно шлепнул обезьяну по заду.
Не привыкший к грубому обращению «любимец», от страха, выпустил жидкую, желтую струю, окатив начищенный сапог хозяина. Солдаты «валялись», давясь от смеха.
- Ах, так! - рассвирепел Рязанов и тем же сапогом дал обезьяне мощного пинка.
Оскорбленный Чапа, отлетев на пару метров, вприпрыжку бросился наутек, забрался на крышу домика и, усевшись на краю крыши, горестно завывая, гримасничая, стал облизывать ушибленное место.
- Что ты ржешь? - вернулся Рязанов в домик.
Корнев, вытирая выступившие от смеха слезы, посоветовал.
- Чапе больше ни рюмки.
- Если бы, - удрученно отозвался Рязанов. - Врач из медсанбата сказал, что обезьяны становятся алкашами быстрей, чем люди. Теперь его от рюмки не оттянешь.
- Нас уже тоже, - заметил Корнев.
Подошел солдат.
- Там афганец, какой-то, офицеров спрашивает. С ним женщина.
- Доложи дежурному, что ты к нам с этим пришел?
- Он фамилию нашего прапорщика называет. Дубинина.
- Странно. А где ротный?
- Не знаю. Может, в штаб пошел.
Корнев накинул портупею, направился вслед за солдатом. У палатки дежурного по автопарку действительно стоял пожилой афганец, рядом с ним, закутанная в чадру, девушка. Почувствовав неладное, Корнев послал за Рахметовым. Пока ждали переводчика, Корнев пригласил незваных гостей в палатку, усадил на топчан. Вскоре появился Рахметов.
- Выясни, в чем дело.
Рахметов долго слушал старика. Тот рассказывал, периодически указывая на девушку. Наконец Рахметов, со смущенной улыбкой повернулся к Корневу.
- Старик привел свою дочь. Говорит, что она жена нашего военного, сегодня ночью вернулась в родительский дом, он привел ее обратно.
- Чья жена?
- Дубинина.
- Охринеть можно! Расспроси, как она стала его женой.
На пороге появился Дзюба, присел с боку за стол. Рахметов выслушал старика.
- Месяц назад он продал свою дочь Дубинину за бочку солярки. Старик спрашивает - если она плохая жена, то ее все равно нельзя возвращать отцу. Муж должен принять решение, что с ней делать.
Дзюба угрюмо смотрел на старика.
- Рахметов, найди Дубинина и ко мне. Немедленно. И ни кому, ни слова.
Дубинин, с красным лицом после вечерней попойки, появился на пороге.
- Расскажи, как это понимать.
Прапорщик побледнел, несмотря на похмельный синдром. Молчал. Дзюба повернулся к старику.
- Пусть ваша дочь недельку погостит в доме отца. Все в порядке. Потом ее муж заберет к себе.
Старик удовлетворенно кивнул, взял дочь за руку, вышел. Дзюба подошел к проему палатки, убедился, что афганцы покинули пределы лагеря и, развернувшись, сильно пробил Дубинину в челюсть. Тот упал, потерял сознание.
- Откачайте и не выпускайте из лагеря. Заприте у меня в домике. Пойду к комбригу, тут одной головы мало будет.
Вскоре Дубинина провели в кабинет Велина. Там же сидел Дзюба.
- Рассказывай.
Дубинин опустил голову, молчал.
- Еще дать? - поинтересовался Дзюба.
- Хватит. - Криво усмехнулся Дубинин. - Месяц назад этот старик пришел просить солярки. Я предложил поменять солярку на бабу. Вот он и привел свою дочь. Месяц она жила у меня в домике, на складе ГСМ, потом испугался, отвел ее обратно.
- И как ты с ней объяснялся?
- Что там объясняться? - криво усмехнулся Дубинин.
- Тварь ты безмозглая, - процедил Дзюба. - Мало тебе наших баб?
- Под суд тебя нужно отдавать. - Задумчиво произнес Велин.
- За что под суд?
- За хищение горюче-смазочных материалов в боевых условиях. Другой статьи тут не вижу. Разве что – «за растление малолетних», так себе дороже.
- Старик может своему мулле пожаловаться. Вот тогда тебе конец. Нам по выговору, тебе – тюряга. Лет десять схлопочешь. Сейчас иди к себе и не высовывайся.
- Командир, я его с собой на «боевые» возьму, там он и поляжет «смертью храбрых». Девушка вдова, законно вернется домой. Труп мы предъявим, они похоронят здесь, по всем правилам. В Россию такое говно возвращать не стоит.
- А что? Это выход.
Поднявшийся было со стула прапорщик, плюхнулся на место, часто мигая, уставился на Велина.
- А если не убьют?
- Убьют, - пообещал Дзюба. - С твоим брюхом от пули не увернешься. Выбирай - тюрьма или достойная смерть?
Велин сидел молча, без тени улыбки смотрел на «сладострастника». Дзюба тяжелым взглядом уставился прапорщику в переносицу. Дубинин побледнел, поднялся.
- Да вы что, убить меня хотите?
- Этого еще не хватало. Повезет, сам найдешь свою смерть. Не повезет, готовь желудок к баланде, тренируйся парашу выносить, вазелин для задницы заготовь. В тюряге к насильникам отношение известное.
- Какой я насильник. Все было по-хорошему.
- Попользовался и вернул. Это ты называешь «по-хорошему». Теперь девку, по их законам, должны убить. Камнями! Чем она перед Богом виновата?
- А я в чем виноват, если у них законы позволяют баб продавать? И потом, что ее жалеть, эту душманку.
- Верно. Ты ее купил. Теперь бери ее обратно и вези в Союз. Это тоже выход. Но, насколько я помню, у тебя в Саратове жена и двое детей. А жалеть девушку надо, потому как она честно выполняла свой супружеский долг, а ты, сволочь, знал, что дальше будет. Иди, сиди под домашним арестом, а мы, с Дзюбой, подумаем, что с тобой делать.
- Дайте мне его на «боевые», - настаивал Дзюба. - В перовом же бою душманский снайпер «снимет» его.
- Тебе, этот мешок с говном, на себе придется нести. Пока не знаю, что делать. Неделя времени есть, давай думать. Сколько лет девчонке?
- Лет пятнадцать.
- Вот скот! У самого дочь такого возраста. Иди и заткни рты своим, чтобы дальше, до штаба армии не дошло.

                ***