Хотелось петь

Я стоял на самой корме, держась рукой за флагшток, и мужественно отражал нападающие на меня порывы ветра. Картина мира была фантастична. Море, как стальной лист, блистало на солнце. Белый, ослепительно белый, кильватер рвался из-под винтов, и уносился бесконечной стрелой в даль. Эскадренный миноносец, покинув Датские проливы, а с ними и мутную Балтику, дрожа и вдавливаясь в сталь воды, несся через Северное море к Атлантике.

Впереди - Ла-Манш.

Скорее данью традиции, нежели чем следованием военной целесообразности в боевом расписании оставалась вахта «назадсмотрящего».

Я – назадсмотрящий!

«Ходовая – юту! За кормой, бортами – чисто. Замечаний нет». Каждые двадцать минут, я говорю эти слова в микрофон. Эсминец видит самую мелкую фелуку в радиусе триста километров, а я им говорю, что за кормой и бортами чисто и никаких замечаний у меня по этому поводу нет. Удивительно ли, что мне почти никогда не отвечали. Лишь изредка, низкий голос гудел: «Принято». Что ж, и я могу почувствовать себя участником этого полета, этой скачки 157-ми метрового стального корсара, режущего ледяную волну со скоростью 25 узлов. Я то же, я с ними, с теми, кто на ходовой, в кремовых рубашках молча смотрит в синие дымы уже близкого океана.

И вот, я пою.

Я пою, стоя на самой корме и держась за флагшток. Мой звук не долетает до собственных ушей, его сжирает рев моря и корабля.

Уж 19 лет минуло, но, порой я там, на этой самой кромке стали и воды… пою-ю-ю-ю.

Такие дела…