Марина

Михаил Окунь

МАРИНА

Всё небо в блеске рыбьей чешуи…
 Джозеп Висенс Фош

Марина живет в общежитии, на последнем этаже девятиэтажного дома. Дом новый, лифт не работает, вода в водопроводе до верхних этажей доходит не всегда. Но это, в общем-то, мелочи.
На стене ее комнаты висит макраме, в углу около телевизора на газете сушится мята. Абажур самодельный – в виде кокона из толстых джутовых нитей, естественного бурого цвета и крашеных зелёных.
Из окна видны водохранилище, окаймленное темной зеленью, макушка старой полуразрушенной церкви невдалеке от него, канал с покатыми бетонированными берегами, берущий начало из водохранилища. Справа – зубцы новостроек, каменистое русло реки, кирпичная прямоугольная башня с белым циферблатом, вдавленным в нее, как новенький гривенник в брусок красного пластилина.
Необычные закаты видел он из этого окна. Садящееся солнце странным образом преломлялось в слоях воздуха, и становилось то вытянутым сверху, как гигантское оранжевое яйцо, то сплюснутым, то снова круглым. В какой-то момент оно тревожно подсвечивало снизу темные облака, проходило еще несколько минут, и вот уже хорда горизонта отхватывала первый сегмент остывающего диска.

В шестнадцать лет Марина по объявлению в газете приехала в этот старинный городок с Брянщины – работать на льно-джутовой фабрике. Приехала, чтобы жить отдельно от матери и отчима. Что-то не заладилось в их отношениях, внешне, вроде бы, благополучных.
Работа была нелегкой. Нужно было обслуживать пятнадцать ткацких станков, ни один не должен был простаивать. И всё-таки у Марины хватало сил и желания танцевать по вечерам в художественной самодеятельности, в небольших ансамблях, переживавших то взлёты популярности (местной, конечно), то распадавшихся и прекращавших свое существование.
Через три года Марина решила поступить в культпросветучилище, находящееся в областном центре. Как сложились несколько лет ее жизни в большом городе, поначалу оглушившем ее, показазавшемся враждебным? Он этого так и не узнал. Окончив училище, она распределилась в клуб своей фабрики и вернулась в тот же городок с его пыльными выцветшими топольками, извивом реки, щербатым серо-жёлтым доломитом старых домов, красно-белыми новостройками.
У Марины большие зеленые глаза, черные волосы, смуглая кожа. Когда она улыбается, то как-то по-особенному приподнимаются уголки ее губ, и при виде этой улыбки мужчинам становится беспокойно.
Марина стройна, даже хрупка. Преподаватель училища говорил ей, что народные танцы в ее исполнении выглядят несколько комично. И действительно, «народница» она нетипичная, слишком уж классически-балеринистая.

В жизни Марины было два случая, подобные которым, вероятно, происходят со многими женщинами. Каждый из них мог закончиться трагически.
Первый произошел, когда Марине было двенадцать лет, в ее родном городке. Поздно вечером она возвращалась домой через парк. Мужчина подошел сзади, ударил, стиснул горло, потащил в темноту дальних аллей. Она подумала, что он хочет ее убить, она задыхалась, сердце ее сжала клешня страха, ей хотелось, чтобы всё произошло поскорее, без боли. Когда он немного ослабил хватку, Марина прохрипела, что пойдет сама, он отпустил ее шею, крепко взял за руку, и они пошли рядом, будто уже объединенные общей целью. Спас ее случай – среди трех человек, появившихся из боковой аллеи, была ее мать. Маньяк ринулся в кусты, настичь его не удалось.
Во второй раз, когда Марина уже работала на фабрике и шла домой с середины ночной смены, часа в четыре утра, к ней подошел обритый наголо, бледный («как из погреба» - вспоминала она), неопределенного возраста человек с татуированными кистями рук, в ватнике. Он сказал, что ему нужна баба и блеснул «пером».
В глазах его стояла одинокая тоска волка, загнанного, не крупного и не сильного. Когда он понял, что угрозами ничего не добьется и надо на что-то решаться, то стал выкручивать ей руки, легонько ткнул ножом в рёбра. Появилась кровь, и Марина поняла, что сейчас он одуреет от вида крови и ткнет еще, потом еще…
Общежитие было совсем рядом. Она вырвалась, побежала, забарабанила в дверь. Старушка-дежурная не открывала. Ожидая удара, Марина оглянулась и увидела, что он стоит там же, где стоял, и смотрит на нее, и вот уже медленно приближается, и этот предутренний кошмар – наяву.
Он остановился возле нее и сиплым сдавленным голосом сочувственно спросил: «Страшно тебе?..» И грохнул кулаком в фанеру, приколоченную к двери вместо разбитого стекла, и матерно выругался на недовольное ворчание разбуженной дежурной, и растворился в бледном свете раннего июньского утра.

Однажды, когда Марине было уже восемнадцать, на улице с нею познакомился мужчина лет сорока. Звали его Павел. У него были «Жигули», дочь от первого брака, вторая жена. Человек этот сыграл «роковую роль» в судьбе Марины. Она родила от него ребенка. Бросить ради нее жену он всё решался, да так и не решился. Как-то раз Марина сказала, что любит его до сих пор и будет любить всегда.

Случилось так, что рожать Марина начала в палате, а закончила в операционной. Было воскресенье, персонала в роддоме присутствовало не густо, каталки не нашлось, и она кое-как добралась до операционной сама, придерживая руками своего полупоявившегося ребенка. Вспоминать об этом она не хочет. Через восемь дней ее девочка умерла.

Клуб, где работает Марина, представляет собой небольшой железобетонный параллелепипед почти без окон, лежащий на боку.
На него приходится четырнадцать штатных единиц, есть даже мастер по свету, которого никто никогда не видел, даже в дни зарплаты.
У Марины три группы, она занята и в субботу, и в воскресенье. Танцы ставить нелегко – девушки есть, нет парней. Проще с малышами – там природа еще не развела оба пола по интересам.

В то лето он читал сборник каталонской поэзии. Лежал на пляже у реки и читал. Ему нравился этот городок, в который он приехал на несколько дней, никого в нем не зная. Иногда, поднимая взгляд от книги, он смотрел на вросшие в прибрежный скальный кряж стены средневекового рыцарского замка – местной достопримечательности, его белую башню с черной деревянной галереей поверху и двумя подъемными кранами реставраторов рядом, на норовистую реку, новый мост через нее. А однажды, подняв голову, он увидел Марину…

Как-то раз, когда они вместе вышли из кино, Марина посмотрела вверх и задумчиво сказала: «Всё небо чешуйчатое, как рыба». И показалось ему странным, что увидела она небо таким же, каким увидел его каталонский поэт, родившийся почти за сто лет до нее. И словно сомкнулось некое кольцо времён, для нас непостижимое. А множество небольших плоских облаков, подсвеченных солнцем, и впрямь делали небо над ними чешуйчатым.

Они сидят с Мариной вечером в ее комнате и пьют чай. Хлеба купить не успели, и последний его квадратик, оставшийся один на двоих, она протягивает ему. Он откусывает и передает ей. Она не хочет брать, говорит: «Кусаник не давай, погрызёмся», и улыбается, и становится ему беспокойно…

1986

Иллюстрация Д.Акимова к рассказу "Марина".

Опубликован: еженедельник "Невские ведомости", 10-1992; журнал "Волга" №11-12 - 2011 (Два коротких рассказа, под назв. "Кусаник"); сб. "Каждый третий", Германия, 2017 (под назв. "Кусаник").