Черешня

Звон металла о гранит возникал у неё за спиной и эхом осыпался со сводов. «Специально, что ли для стука каблуков задумано?» - спросила себя Ира, поднимая глаза вверх, - «Лучше б кондиционер нормальный поставили». Губы у ней пересохли, а во рту появился забытый вкус, точно лизнула батарейку. « Это, наверно от цокота каблуков» - решила она, но тут же вынуждена была признать: «от этого, этого не бывает». Из метро хотелось выбраться как можно скорее, но как раз из-за жары не было никаких сил прибавить шагу. В конце-концов, каблуки её обогнали. Они несли на себе перекормленную блондинку. По всей видимости, она была перекормлена очень давно, но продолжала этот процесс с удручающей скоростью. С каждым ударом каблука, сочный золотистый шарик черешни превращался в косточку.
«В каждой двадцатой черешенке живёт червяк», - с отвращением подумала Ира, глядя на блондинку, и тут же ей самой захотелось черешни. Так сильно, как бывает только в детстве. Каблуки дошли до эскалатора, и цоканье смолкло. Терпеть оставалось недолго. Поцокает несколько шагов до турникета. Потом стеклянная дверь. Шаг другой и можно вздохнуть полной грудью.
Можно. Но уже не хочется. Слишком жарко. Вдоль ограды и у ворот ботанического сада старушки торгуют черешней. Вялой и сероватой. Есть и роскошная, но не по карману. Пришлось искать компромисс. Черешня оказалась почти безвкусной, но зато красивой.
И тут Ира вспомнила. Два часа назад она должна была звонить Андрею. Но два часа назад она не могла – ругалась с подругой. Так увлеклась, что и думать забыла. Она прислонилась к выступу ограды, поставила кулёк с черешней рядом с собой и вытащила мобилку. Та казалась не только мокрой, но даже жирной на ощупь. Кнопки стали вялыми и непослушными. Никто не ответил. Она повторила звонок. Сунула мобилку на место, почесала укушенную комаром руку и поплелась домой.
Дома было еще противней. Если и можно было о чём мечтать, то о душе (ударение на первый слог). Горький опыт научил Иру, что мечтать следует не спеша. Она повесила на гвоздик халат. Вытащила из холодильника ананасный сок и поставила его рядом с бабушкиным стаканом. И только потом открыла краны в ванной.
 Из обоих кранов шла освежающая холодная вода. Ира помяла тряпку в руке, замахнулась на душ, но потом, повертев ею на указательном пальце, бросила в холодную ванну.
Только на полпути в кухню она вспомнила, что забыла свою черешню на ограде ботсада. Возвращаться за ней не хотелось, пришлось вернуться в ванную, выключить краны, и выудить тряпку, уже закрывшую слив. Только после этого можно было позволить себе плюхнуться на диван и начать жалеть себя.
Пот на лбу то подсыхал, то выступал снова. Под потолком носилась зелёная муха, а с улицы доносилось гоготанье подростков. При таких условиях жалеть себя не было никакой возможности. Пришлось подогреть воду в кастрюле, налить в таз, снова пойти в комнату за халатом и достать из холодильника сок. Когда она вернулась в ванную, муха уже плавала в тазу. Теперь ничего не оставалось, кроме как звонить Илье.
Решившись на это, Ира медленно приподняла край тазика и стала сливать воду в ванну, наблюдая, как муху неуверенно, хотя и неотвратимо засасывает слив.


***
С Ильёй они уже шестой год были в одном оркестре, она второй скрипкой, а он альтом. К работе Ира давно была равнодушна, и когда её начинали расспрашивать, говорила, - Не люблю музыку. – Это была не вся правда – она была одной из лучших в оркестре, и с первых репетиций у неё всё выходило неплохо. И так «неплохо» оставалось навсегда. Дирижер поначалу пытался справиться с этим, вёл «душеспасительные» беседы, но потом махнул рукой – она ведь и вправду была одной из лучших.
У Ильи «неплохо» выходило не всегда и всегда не сразу, но для него музыка была «всё» и, в конце-концов, он добивался того, что дирижер вздохнув или улыбаясь, говорил, - Пойдёт.
Илье не было ещё тридцати, и он думал не о будущем, а о музыке. А Ире уже стукнуло двадцать шесть, а это не шутка. Роман начался незаметно. Невыразительно. Намечалась какая-то юбилейная вечеринка, и музыканты не расходились, ожидая, когда из гастронома вернутся гонцы. Илья стоял неподалёку от Иры и со снисходительным видом слушал, наставления красавца фагота новоиспеченному фаготисту.
- Какой инструмент, такой и человек.
- Как это?
- Пойми, инструмент формирует человека, а не папа с мамой!
- Как это?
- А очень просто. Погляди, все «первые» друг на друга похожи, и «вторые» и медные. Ударники не в счёт - они люди случайные … А устоявшиеся музыканты – один в одного. Вот, хотя бы мы, деревянные – хоть чем-то, а похожи…
Молодому коллеге это явно польстило, и он даже выпрямил спину, чтоб хоть в чём-то быть вровень со статным коллегой.
- А вот я раньше думал, что у всех музыкантов много общего.
- Одно общее, - скривился опытный коллега.
- И что?
- Пьют, - горестно заключил рассказчик, и глаза его затуманились.
Все уже наизусть знали его историю, но сейчас перед ним был новичок и поэтому, чтобы никто не помешал или, не дай бог, перебил, он перешел почти на шепот. Но мало-помалу эмоции пересилили осторожность, и вскоре он снова заговорил на повышенных тонах. А дело заключалось в том, что пять лет назад он, наконец, собрал деньги, чтоб купить себе стоящий инструмент. Купил по случаю. По дешевке. Конечно по дешевке для инструмента такого класса. Пришлось занимать и притом немало. Зато уж и фагот был. Не фагот – мечта!
Однако и хлопот с ним невпроворот было. Многое износилось. Заменить изношенное было сущим пустяком. Да вот, что-то не пустило его. Не посмел. Отдал мастеру реставрировать. Мастер точно был «золотые руки». Но и содрал! Не втридорога. Какое там!... Зато и инструмент был… Кто, понимающий слушал, только головой качал, - Так не бывает.
А чтоб выпить при инструменте – ни-ни! Перед выпивкой - домой, инструмент на ключ, ключ в карман. Нагрудный. А вот год назад пригласили выпить. Далеко, за город. На дворе зима, гололед. Домой сбегать времени мало, да и опасно.
Пил он в гостях немного. Остерегался. То и дело, на шкаф поглядывал, где фагот уложили. После пирушки предложили остаться. Да совестно было стеснять хозяев – люди замечательные. Тогда хозяин сказал, что из города такси вызовет и оплатит. Вот ещё! Если вызывать, вдвое выйдет. Поймаю попутку и домчу соколом! А деньги у меня есть, только проводите. Но хозяин на попутку согласился при условии, что оплатит её сам. Вот и вся история.
Очнулся в лесу. Шарф зачем-то забрали, а футляр почему-то оставили. И конечно ни он, ни хозяин никаких примет водителя попутки, ни самой машины вспомнить не могли. Видно всё же много было выпито. До сих пор, он раз в два месяца наведывается в милицию. Там на него смотрят ласково, как на психа и уверяют, что поиски продолжаются.
- Как же вы теперь? – спросил потрясённый коллега.
- На казенном, - лицо заказчика приобрело гордый и очень оскорблённый вид.
- И вы что, с тех пор пить бросили, - попытался угадать юноша.
- Зачем? – удивился старший товарищ, - разве этим поможешь? Если делу не мешает, то, как про нашего брата сказал дедушка баснописец, «по мне уж лучше пей, да дело разумей!». Деревянным позволено. Они делу не мешают. Не то, что медные.
- А медные что?
- Сам поймешь. Завтра же.
- Как это?
- Они у нас за спиной сидят. Ты через свою дудку много выпустишь? А они как дохнут перегаром в спину! Тот, что был до тебя – сознанье терял.
Стоявшая до этого безучастно, Ира громко прыснула, вызвав негодующий взгляд обоих фаготистов, и Илья счёл за благо под каким-то предлогом увести её в другой угол. До того они были едва знакомы и едва ли сказали друг другу несколько фраз.
За столом сидели рядом. Беседа не клеилась, но он настоял на том, чтобы проводить её домой. Потом провожал после концертов, а потом и после репетиций.
Роман продолжался, так же невыразительно, как начался. Не то чтобы любви не было совсем – её просто не хватало. Роман обрастал привычками, и с каждым днем Ира всё больше ощущала, что без него ей гораздо хуже, чем с ним. С каждым днем уйти хотелось всё больше, и с каждым днем решиться на это становилось всё трудней.
- Трясина какая-то, - жаловалась она подруге, - кажется, вот-вот выберешься, а это обман.
- Ну и ты обмани. Он порядочный - женится.
- Да на что мне это, раз любви нет.
- Эх, ты. Прошлый век. А что, совсем-совсем нет?
- Почти нет.
- А по мне, такое «почти» для него предел возможностей. Вялый он какой-то. Заторможенный.
- Никакой он не заторможенный, - возражала Ира, вспоминая как в последний раз, провожая её с концерта, Илья на все корки ругал её любимого композитора - «Не могу я видеть, как этот маньяк разбирает на части бабочку, точно заводную игрушку», - сверкая глазами, обличал Илья, - «пока от нее не останется мохнатый дёргающийся червяк». Ира с восхищением смотрела на него и пыталась возразить – «Но ведь из червяка должна появиться бабочка». Тут потрясённый Илья, глянул на Иру так, будто перед ним стоял сам несчастный композитор, и громовым голосом изрёк: «Из его червяков никогда ничего не выйдет!»
Ира редко с ним соглашалась, но таким он ей нравился больше всего. – Никакой он, не заторможенный, - грустно повторила она и, вздохнув, добавила, - И не вялый.
- Ой-ей-ей, - в недоумении протянула подруга, - а сама-то ты, как я погляжу, – по уши.
- Да ничуть, - с досадой ответила Ира. И это было правдой – что такое любовь она знала хорошо и такая любовь у неё была, но тогда ей хотелось ответной любви, а не замуж и она, не задумываясь, отказала. А теперь хотелось не столько любви, сколько замуж и именно за Илью.
Беседы с подругой неизменно кончались ссорами и ничего не проясняли, а роман всё тянулся и тянулся. Сам собой. Всякий раз, закрывая за Ильёй дверь или уходя от него, Ира говорила себе: «Не женится».
Если ей и случалось подвести разговор к этой теме, Илья, морщась, нес какую-то ахинею о призвании, о своей непрактичности, а если и это не срабатывало, заводил разговор о религии. Это был его пункт, и предрассудков на сей счет у него было хоть отбавляй. Разговор становился всё путаней и неприятней. Ира переставала слушать, а в голове звучала неутешительная мысль: «Не женится». Не то что бы любви не было совсем, её просто не хватало на брак.

***

Мало-помалу, встречаться они почти перестали. Так,… раз в две-три недели. Не известно вообще кому всё это было нужно. Ира не понимала даже зачем это нужно ей и нужно ли вообще. Тем более что после таких встреч у нее оставалось то чувство, которое, по её мнению должно оставаться после любви, за которую платишь.
Встречи эти случались сами собой. Во всяком случае, Ира точно помнила, что она об этом не просила и ничего не предлагала. Даже не звонила. А вот сейчас придется звонить. Соваться с такой просьбой к Андрею, с которым роман у неё только намечался, было немыслимо. И всё же она снова набрала его номер.
Телефон не ответил. Пожав плечами и покачав головой, словно Андрей был в чем-то виноват, она набрала номер Ильи.


***
Голос в трубке был приветливый, но равнодушный – таким беседуют с друзьями второго эшелона. Илья, говорил о работе, но чувствовалась, что он доволен тем, что Ира все-таки позвонила ему.
«Еще две-три фразы и предложит приехать», - мысль об этом показалась до того неприятной, что она даже поёжилась, «это наверно от жары», - успокоила она себя и, не дожидаясь пока Илья эти фразы произнесет, перебила его.
- У тебя горячая вода есть?
- Не знаю, - опешил Илья, сейчас посмотрю. – Есть, - через минуту сказала трубка, - а что?
- Да так,… У меня как назло нет, а на улице сам видишь что твориться. Я к тебе приеду. Не нанадолго, только душь принять.
- Приезжай, - пролепетал сбитый с толку Илья…


***
Тихая мелодия, казалось, вносила толику прохлады в распаренные лестничные пролеты. «Работает», - равнодушно подумала Ира и, не без досады, добавила, - «Как всегда».
После звонка в дверь мелодия оборвалась, но дверь открылась не сразу. «Укладывает своего любимчика» все больше раздражаясь, отметила Ира.
Войдя, она, как и ожидала, увидела лежащий на стуле альт. В футляре и заботливо прикрытый куском бархата. Рядом, на столе, стоял таз, почти доверху полный черешни. Таз был точно также как и тот, в котором час назад она собиралась купаться. Позапрошлой весной она купила сразу пару – себе и Илье.
Илья помялся и сказал, указывая на ванную. - Проходи. Я уже всё приготовил…, - и, словно извиняясь, добавил, - а я пока поработаю…
Иру это вполне устраивало. Она улыбнулась и взяла с дивана сумку, которую в прихожей перехватил у неё Илья. Сумка была старая и замок долго не поддавался. Наконец она с ним справилась, вытащила полотенце, расстелила его на диване, а потом, не спеша, достала всё остальное. Получился изрядный свёрток.
Илья уже сидел за пюпитром и играл. Выходя из комнаты, Ира невольно замешкалась. Воспоминания, не так легко выветривались. Раньше ей очень нравилось смотреть, как играл Илья. Не то чтобы ей нравилось, как он играет. Просто она любила смотреть, как он играл. Уходить не хотелось, но не хотелось, и чтоб Илья заметил, как она на него смотрит. «Ничего. В ванной всё пройдет», - успокоила она себя и открыла дверь.
Ира повесила полотенце на свободный крюк и заметила, что на другом висит её халат – «Не снимал, или специально сейчас повесил?», - спросила она себя и ничего не ответила.
В кранах уже шумела вода, но музыка всё равно слышалась довольно отчетливо. Ира ухватилась за край шкафчика, чувствуя, как подгибаются ноги, и осторожно уселась на край ванны. К музыке уже примешивался новый звук – казалось, что в ушах стучит сердце. Ничего не проходило.
«Чем сильнее чувство, тем быстрей умирает» - убеждала она себя. Были испробованы и другие разумные доводы, но ни один не срабатывал. Но вскоре её и вправду отпустило. Как раз вовремя – вода, наверно, была уже у самого края ванны, потому что, покрывавшая её пена давно перебралась через край и шлёпалась на пол.
«Ерунда», - сказала себе Ира и потихоньку стала приводить всё в порядок. «Из этой пены я возрожусь окончательно». Усаживаясь в ванну, Ира с опаской ожидала нового приступа, но всё обошлось. Так она просидела в ступоре минут пять. Потом, неожиданно для себя поднялась и решительно (по крайней мере, ей так казалось) прошла в комнату.
Илья сидел к ней спиной. Он до того увлекся игрой, что совсем забыл об Ире. Будто её не существовало. «А, вообще-то, я существую?», - спросила себя Ира. И от этого вопроса на душе стало еще гаже. Но, глянув себе под ноги, она с уверенностью заключила: «Ещё как существую!» - вокруг ступней растеклась изрядная лужа.
«Интересно, и с Кипридой было также?», не сходя с места, продолжила Ира разговор с собой. – «Да нет, едва ли. Её, небось, хариты вытерли», Ира вздохнула. От этого вздоха, а может от чего другого, Илья вздрогнул. Но не обернулся. «А меня и вытереть некому» - продолжила Ира очень личную беседу. «Ерунда всё. Никто её не вытирал, потому что там, где она прошла, потом цветы выросли. Из чего им было расти, если б её вытерли насухо». Аргумент вышел увесистый, и Ира даже улыбнулась, но, глянув на свою лужу, с огорчением признала – «после меня не вырастут».
Наконец ей надоело рассматривать спину Ильи, и она направилась, было к нему, но тут музыка стихла и Ира, от неожиданности замерла. Эту пьесу она помнила наизусть – никакой паузы в этом месте не было. Ира застыла, как вкопанная, ожидая, что Илья обернётся, но тот, посопев, лишь наклонился к пюпитру, чтоб перевернуть страницу.
«Ну да», - вспомнила Ира, - «у альтов же здесь ещё два такта паузы», - и всё же, когда музыка зазвучала снова, Ира опять вздрогнула.
Илья играл увлеченно, то раскачиваясь из стороны в сторону, то близоруко наклоняясь к нотам, то резко откидывая голову назад. Ира вспомнила как её подруга, идя с ней по коридору консерватории на концерт в малый зал, ошеломленно разглядывала студентов, готовившихся к занятиям. Те стояли, по большей части лицом к стене, чтобы не отвлекаться на проходящих, и играли каждый свое. Некоторые, приподнимаясь на носки, другие, притоптывая, а иные почему-то присев на корточки. Душераздирающе громкое смешение звуков, которые они извлекали, напоминало пьесу нововенской школы. Наглядевшись, подруга восхищённо сказала,
- Смахивает на сумасшедший дом.
«Да это и есть сумасшедший дом», улыбнулась, Ира, глядя на спину Ильи. Подошла к столу и, прихватив тазик с черешнями, вернулась в ванную.
 

***

Пена в ванне почти исчезла, и вода казалась несвежей. Ира терпеливо слила воду, снова наполнила ванну и уселась, пристроив таз с черешней прямо на животе. Черешня сначала показалась вкусной, потом невкусной, а затем просто отвратительной. Ира подняла таз над головой и высыпала все на себя. Некоторые черешенки, отскочив, попрыгали на пол. «Из-за вас, моя черешня, ссорюсь я с приятелем…», - отрешенно промурлыкала Ира забытый мотив.
Она уже собиралась выбраться из ванны, но, пытаясь ухватиться за край рукой, заметила, что та судорожно сжата в кулак. Да так сильно, что разжать, никак не удавалось. «Хорошо, что левая», - сострила про себя Ира и, усевшись поудобнее, стала правой рукой по одному отгибать пальцы. Левая поддавалась с трудом. Разжав, наконец, мизинец, Ира заметила на ладони ранки от ногтей. Капли крови быстро набухли и струйками поползли вниз. Одна за одной они падали в воду и расплывались. От этого Иру стал разбирать смех, который быстро перешел в хохот. Беззвучный. А может ей это только казалось, потому что вскоре в дверь постучали. Срывающимся голосом Илья повторял и повторял вопрос, - С тобой всё в порядке?
Внезапно всё кончилось. От хохота болел живот, но её уже не трясло, и она твердо ответила.
- Всё.
- Ты уверенна.
- Всё, - повторила Ира. Не так твердо, но зато теперь она была уверенна: «Теперь - всё».
Больше вопросов не было. За дверью снова слышалась музыка.

***

Ира, не спеша, оделась, сложила вещи. Долго причесывалась, разглядывая лицо в зеркале.
- Да нет. Не похоже чтоб сбрендила. – Сказала она зеркалу шепотом. Но страх не проходил.
Остатки воды с урчанием исчезали из ванны. На дне осталась только черешня. Она тоже тянулась к сливу, но решетка не пропустила её. Ира решила было собрать черешню обратно в таз, но передумала – в одежде ей становилось нестерпимо жарко и из ванной хотелось побыстрей выйти. На лбу снова проступал пот, и она чувствовала себя не лучше чем тогда, когда только сюда входила. Ира, не раздеваясь, шагнула в ванну, открыла кран и стала под холодный душ.
«За каким чёртом я сюда ехала?», - равнодушно спросила она себя, - «так и дома можно было устроиться». – Она не очень понимала, что с ней происходит, только ощущала, что с души снимают тяжёлый камень и оттуда, из самой глубины поднимается, разливаясь по телу, нестерпимое щемящее чувство. «Точно мяты объелась» - пыталась отшутиться она, но отшутиться не получалось.
Её плечи вздрагивали и она, прикусив губу и скрестив на груди руки, пыталась удержать их ладонями.
«Наверно, это от холода», - утешала себя она, хотя и знала, что это не так. «Чепуха. От этого, этого не бывает». Но это было. Хотя и не понятно от чего. Ни какие уловки не помогали, и она всё отчётливей понимала, что с ней происходит то, что контролировать не дано никому.

***

Каблук поскользнулся на раздавленной черешне, Ира вздрогнула, но не испугалась. – С купанием пора заканчивать, - буркнула она себе под нос, осторожно выбралась из ванны, развернула сверток со своими вещами и, сняв с крюка халат, дежуривший здесь уже третий год, положила к остальным вещам.
Вода уже не текла с платья струями, но, проходя в комнату, Ира чувствовала, что за ней тянется мокрый след.
Илья не играл, ничего не говорил, а только смотрел, не выпуска альт из рук, как Ира укладывает вещи в сумку. Наконец Ира выпрямилась, улыбнулась и ласково сказала.
- Теперь всё.

***

Только на лестнице она сообразила, что идти домой ей придется в мокром платье.
- Ерунда, - решила она, привыкая к новому для себя ощущению – бесшабашности, - В такую жару мигом высохнет. – До дому было час ходьбы.
Платье и, правда, быстро высохло, во всяком случае, соседи, никогда не обращавшие на неё внимания, не обратили и теперь. Только, старичок, вечно сидевший у подъезда, впервые заговорил с ней.
- А горячую воду уже подали, и, не дожидаясь ответа, добавил, - Безобразие…

Первым делом она прошла в ванную и открыла кран умывальника. Кран поурчал, поплевался, но всё же выпустил струю мутной воды. Пока струя теплела и становилась всё прозрачнее, Ира глядела на пустую ванну. Из слива медленно выбиралась мятая зелёная муха.