Аменхотеп нашего времени

Есть у меня один знакомый. Зовут его Леонид. На вид мальчик с блуждающим взглядом, другими словами ходячий анализатор. Он постоянно в поиске. Ему вечно чего-то не хватает. Он соткан из сотен обличий. Моделист-конструктор. Шахматист. Танцор. Скалолаз. Певец. Лыжник. Ловелас. Картежник. Театрал. Велосипедист. Уфолог. Его любят и ненавидят; им восхищаются и завидуют; его преследуют, от него бегут; его ставят в пример, им пугают на ночь.


Кто он для меня?.. Друг, товарищ, но еще и объект для изучения. Лёня находка для психологов-практиков: фрейдистов, карнегиистов, юнгистов. Каждый погрязнет, утонет в нем, уйдет в него по уши. Человек, обладающий сверхъестественным магнетизмом, харизмой, привлекательностью. Сильный. Ты ему готов подчиняться, идти за ним. Бороться и отступать, лишь бы с ним. Рядом с Лёнчиком ты начинаешь чувствовать свою значимость.


Кто сказал, что не бывает вечных двигателей?! Лёня думает даже, когда спит. У него даже сложилось мнение, что только во сне он прозревает, достигает и понимает.


Я ни разу его не видел в депрессивном состоянии. Он стопроцентный оптимист.


У тебя может сложиться мнение, что он полубог. Нет. Он умеет и отталкивать, иногда и осознанно, чаще с особой жестокостью. Если ранит, то на поражение. Леонид орудует словом, не хуже факира огнем. Я помню, как на моих глазах он раздавил человека, цинично и хладнокровно. Смеялся в лицо и лупил хлестко словесами. Он не знает, что такое кулаки, у него за пазухой есть козыри и посильнее.


Ему готовы были все простить всё. Его приглашали всюду как почетного гостя. Он открывал вечеринки. Ему предоставляли первое слово. Его тосты были просты, но завораживали. Он видел, что ты и не замечешь. Где его глаз чувствовал себя вольготно, ты был слеп, в лучшем случае близорук.


Леонид был везде первым, при полном отсутствии болезненного отношения к проигрышу. Он проигрывал, но с достоинством победителя. Иногда он жертвовал малым, а потом упивался поражением соперника. Жертвы: деньги, связи, страшнее всего люди – материал, фундамент, перекрытия, несущие стены, но всегда лишь материал.


Ко мне он всегда относился снисходительно, я постоянно мелил про него, то что думаю. В ответ он улыбался, но не спорил, не перечил, не доказывал. Ленька знал все это и без меня. Я был его совестью.


Я видел его слабым, но ни разу не воспользовался этим. Я любил его за фонтанирование идей. С ним никогда не было скучно. Мы плющились на вечеринах, отрывались по полной на закрытых пати, отдыхали душой у костра, телом в банях и саунах, вдыхали адреналин на горных склонах. У нас никогда не было проблем ни с выпивкой ни с закуской. Ни с того ни с сего на кухне материлизовывались золушки с подручными феями и начинали стряпать, варить и тушить. Он ходил среди этих домохозяек и дарил им все, в чем они нуждались. Он знал и лекарство и дозировку. Сладкие слова, легкие поцелуи в шею, пустячные подарки. Но мы были уверены: в следующий раз они придут за добавкой.


Лёня не любил настоящую близость. В его отношениях всегда был путь для отступления. Он боялся слов верность, глубина, бескорыстность, но от других требовал этого всегда.
Такой он был. Увлекающийся.


***

Четыре месяца назад Лёнчик пришел ко мне без лица. В тот момент я не видел ни его глаз, ни постоянной улыбки. Сплошное серое месиво. Он не юлил, не мялся. Сразу сказал, что у него СПИД.

***

Все произошло до банальности глупо. Лёня повстречал красивую девушку, познакомился. Мила – так ее звали. Она была учительницей младших классов в какой-то прогимназии. Про нее он говорил с каким-то упоением, пересказывал на пять раз, как завоёвывал ее, а она ему, кокетничая, даже не давала номер своего телефона. Она не знала, что это лишь подстегивает его на еще большие ухищрения и новые методы обольщения. А может наоборот, знала и ждала полной версии театральной постановки.


Но итогом, в конце концов, как и в прочем всегда, был и телефон и объятия и страстные поцелуи.

Секс произошел почти сразу, на втором или третьем свидании. Через месяца два после знакомства Лёнчик и Мила крепко подвыпили на какой-то вечеринке и она призналась, что больна СПИДом уже семь месяцев, а потом рассмеялась ему в лицо. Он решил, что она бредит в пьяном угаре и не придал этому значение. Лишь на следующее утро, после того как перестала ныть голова, он вспомнил про болезнь Милы. Добиться на трезвую голову от нее он ничего не смог. Она отнекивалась до последнего, уверяя, что не могла такого сказать, даже обвиняя его в мании преследования.


Лёня перестраховался и сдал кровь. Кровь сказала: «Положительно». После этого Лёня превратился в серое месиво.

***

Поначалу Лёня хотел реально убить Милу. Прорабатывал план, менял ходы, придумывал алиби, но со временем это желание у него сошло на нет.
Лёне становилось все хуже и хуже. Он пил пачками какие-то лекарства, и все собирался лететь на Байкал. По его словам уж очень он хотел помереть именно там.

***

Никогда не забуду Лёниных стеклянных глаз, когда он делился новостью о болезни. Они сочились бессилием и апатией, взывали ко мне, просили о помощи. Я обнял его, прижал к груди. Он зарыдал навзрыд. В его голосе было больше животного отчаяния, чем в раненом звере. С еле слышных всхлипываний Лёня переходил на рыдание. Я телом сквозь рубашку чувствовал горячие слёзы, я сердцем сквозь слёзы чувствовал смерть. Она дышала ему в спину. Его пальцы… они ходили ходуном по моим плечам, как будто пытались сыграть знакомую мелодию на клавишных. Скрежет зубов, еле слышный через плач, выворачивал меня на изнанку. В доли секунды Леонид обмяк и сполз на колени, а потом упав ничком, стал колотить по полу кулаками. Он бил и орал. Были слышны проклятия, которые постепенно переходили в мольбу, а потом наоборот. Кого он проклинал: её, себя, судьбу? Какому богу он молился? На кого он уповал?


Мне стало страшно. Страшно за него - за повесу; за таких как он. Мои ноги подкосились и я сел, а потом лёг рядом с Лёней. Стал гладить его по голове, приговаривая, что всё будет хорошо. Я хотел верить в это и он тоже. На каждое мое слово он кивал головой.
Свернувшись в калачик и превратившись в эмбрион, он заснул. В один момент в комнате наступила тишина, как ни в чем и не бывало.


Вот я. Вот Лёнчик. Мы просто устали. Мы долго ходили по улице и устали. Нет мы не ходили. Мы бегали. Быстро и сломя голову. А все что было – это сон. Я просто только что проснулся, а Лёня все еще спит. Пусть спит. Он бегал. Бегал и устал…


Мы еще долго лежали на полу. Я думал, что будет дальше. В кого он превратится? Куда подастся? Кинет ли он судьбу, как она кинула его? Если да, то как? Он может, у него получится. В нём такая силища. Это он сейчас устал. Бегал и устал…
Падаль ты, гнида, испугалась его. Жал он тебя паскуда, давил по щелям. Не боялся, не оглядывался, не раболепствовал. Боролся. Играл тобой как хотел. В лицо тебе смотрел. А ты потаскуха испугалась и накликала беду на него, да такую, что не сможет он с ней совладать. Подломила Лёньку, тварь ты эдакая. Да ты не кичись этим, отомстит он тебе, ой, отомстит. Помяни слова мои, судьба проклятая… ой, отомстит………… Да и я устал. Бегал и устал……………..

***


Рейс откладывали уже пятый час. Ничего удивительного. На улице бушевал ураган. Кто-то говорил, что синоптики обещают, что через несколько часов порывы ветра спадут, а потом и вовсе прекратятся. По новостям на общих экранах по всему аэропорту вещали, что ураган уже унес одну жизнь. Погибла женщина, которую придавило падающим деревом, многие машины повреждены столбами линий электропередач, кое-где выбило окна в домах. Всем настоятельно рекомендуют не выходить из квартир и офисов. А вот сейчас позади журналиста у троллейбуса беснуются штанги, их сорвало с проводов и они словно две ленточки выписывают немыслимые крендели в воздухе. Многие пассажиры стали сдавать билеты, чтобы вернуться в город. Боялись лететь.


Лишь Лёня был рад, он улыбался. Смеялся. Его приехали провожать много знакомых в его последний полет, на Байкал. Нами было выпито порядком шампанского, я не один раз уже бегал в буфет. Никто в прощальных тостах не говорил пожеланий ни о долголетии, ни о железном здоровье. Все говорили примерно такое: «Лёнька, ты это того, как устроишься – звони. Ну чтобы все там тебе было по душе. Мила чтобы тебе оберегала. Давай, Лёнчик, дай там жару местным. Заведи провинцию». А Лёня примерно так отвечал: «Конечно, Макар. Железяка, Андрюха. Не сомневайся, Мишаня. Все будет уки-доки, Санчелло». Мила жалась к Лёни, он её обнимал со всей душою. Простил, наверное, вот и забирал с собой. Билеты у них были а-ля бизнес-класс. Гулять так с музыкой.


Он набрал с собой семьдесят лишних килограмм скарба. А у Милы был маленький рюкзачок и миниатюрная спортивная сумка. На двоих центнер с гаком разного барахла. Лёня умудрился взять практически всё: книги, мафон, кальян, пять бутылок вискаря, одежды разной на всякий случай жизни.


Вот как ты значит, Лёнька жизнь сделать собрался. Плюнуть на болезнь и бороться с ней до конца – путешествуя и развлекаясь. На вид ему уже было лет тридцать пять, постарел, осунулся, но не сдался. Не прогнулся.

***


Из аэропорта я приехал поздно, пьяный и довольный за Лёньку. Нашел же он молодчина в себе силы.


Я рухнул спать, а в голове летали последние слова Лёнчи.

- Завтра как проснешься лезь в почтарик. Там тебя открытка от меня будет ждать. Все поймешь. Только завтра лезь, сегодня ее еще там нет… завтра, как проснешься… открытка… будет ждать… от меня…

***


«Прощай бруда!!! Помни Лёньку. Только не вини меня в их смерти. Её я обмануть решил, судьбу-злодейку. Проучить, чтоб знала на кого свою пасть открыла. Не по зубам я ей. С собой я их забираю, слугами моими будут. Девушки, что покрасивее наложницами моими навсегда станут. Детей - моими детьми сделаю. О всех заботиться на том свете стану, как о своих любимых рабах. И еды нам хватит, и одежды, и убранства разного целый самолет. А Милу я скарабеям на съедение отдам - дань Анубису. Прощай бруда, не поминай лихом. А с письмом делай, что хочешь. Там меня уже никто не достанет. Тебя я с собой не взял и правильно. Береги себя, любил я тебя как брата. Прощай брат, прощай навсегда». На картинке под письмом высилась большая пирамида, а перед ней на руках египтяне несли фараона, а у него в руках светило - солнце. На меня все еще докатывал смысл Лёнькиных слов.


Я включил телевизор. Ни на одном канале не говорили про авиакатастрофы. Разыграл Лёнька меня… Я стал набирать Леонида, но его телефон был вне действия сети. Я вышел из почтарика и в анонсе на сайте черным по белому был набрано: «Под Улан-Удэ разбился самолет»…