Ловись рыбка, большая и маленькая. Гл. 5

 Глава 5. Охота. Мать. Аня.

Витька стал свободно ходить на охоту, не шарахаясь от каждого встречного в лесу. Больше всего он любил охотиться на уток, тщательно выбирая место для засады. Выстрел надо было сделать так, чтобы утка упала в доступном месте. Иначе патрон пропадал зря. Собаки у Витьки не было, и он сам лез в камыши или воду за добычей.
У него появились знакомые охотники из Клюквина и, даже, из двух больших областных городов. Городские приезжали на охоту в клюквинские места, специально выбирая отпуск в августе - сентябре.
Приезжие, как правило, имели отличные ружья и хорошее снаряжение. Многие приезжали с собаками, или привозили надувные резиновые лодки. Однако практически все стреляли плохо, делая много подранков, которых потом не могли добить или достать в камышах. Расстреляв патронташ в двадцать четыре патрона, редко кто мог похвастаться одним – двумя чирками на поясе.
Иногда Витька ночевал у костра с компанией городских, всегда шумно отмечавших охотничьи успехи и неудачи. Охотники, видевшие стрельбу Витьки, поражались неизбежности попадания. Стрелял он обычно три- четыре раза, чаще всего влет. Подранков никогда не было. У него часто допытывались, как он стреляет, какое берет упреждение, как выбирает дистанцию выстрела. Витька, глуповато улыбаясь, объяснял, что бьет тогда, когда видит лапти. Лаптями Витька называл оттянутые назад в полете перепончатые лапки птицы. Увидеть у свистящей пулей утки «лапти» никто не мог, поэтому объяснение Витьки вызывало у охотников раздражение.
Часто ему приходилось наблюдать, как городские попусту тратят патроны в стрельбе по бутылкам. Особым шиком было успеть разбить в полете из двустволки две одновременно брошенные бутылки. Однажды Витьку задразнили и пригласили пострелять по бутылкам. Сначала он отказался, сославшись на дороговизну патрона. Тогда ему подсунули заряженную двустволку. Витька попросил третий патрон, который взял в зубы. Ему подкинул три бутылки сразу. Первую Витька разбил на взлете, вторую на самом верху, а третью, успев перезарядить правый ствол, у земли. Больше к нему не приставали.
Как-то он попал в компанию , среди которых было несколько важных начальников и, даже, один московский писатель. В этот вечер он не охотился, а вместе с писателем натаскал бредешком в заливе рыбы на уху. Писатель оказался добродушным мужиком, который сам с удовольствием волок бредень по глубине, а Витьку послал по мели. Наловили ведро разной рыбешки и почти столько же раков. Варил уху писатель, сказавший Витьке, что терпеть не может стрелять по живности, а вот ловля рыбы - совсем другое дело. У рыбы, утверждал писатель, нет в мозгах центров боли, а одни рефлексы. Поэтому, даже Христос, ко всякой твари милосердный, разрешал ловить рыбу для еды и, более того, сам ею людей кормил.
У костра, когда выпили и поели ухи, писатель разругался с самым важным начальником по вопросу убиения живого. Начальник, влюбленный в охоту, обозлился на писателя, когда тот начал стыдить охотников за причинение боли и обрыв жизни, не ими подаренной:
-Ты, когда в магазин идешь за говядиной, знаешь, как мясник кувалдой между рог корову кончает? А когда в ресторане отбивную жрешь, думаешь, как свинья визжит под ножом? А как бройлеров на птицефабрике бьют, думал, бульончик хлебая? Все вы, жалельщики, сами себе врете. Цинично врете. Человек животное, и ему мясо нужно есть. Только ни один из вас в магазине про боль животного не думает. Отшибает у вас память сразу же. И еще ложь ваша в том, что собак и кошек любите только потому, что их есть не хочется. Были бы вкусными, в раз бы сентиментальность слетела.
Писатель тоже разгорячился:
-Человек бройлера сам выкормил, когда он из яйца вылупился. Жизнь ему дал, согревая яйцо в инкубаторе. Если бы не человек, то и куренка бы не было. Есть право у человека эту жизнь и отнять. А ты по утке бьешь, которая сама себя на природе выкормила, свободной жила и от человека не зависящей. Чувствуешь разницу?
-Ну, ни хера себе, нашел оправдание, - заорал начальник.
Ты, что себя господом богом возомнил? Жизнь, бля, он дал! Да кому жизнь дать - не от нас зависит. Или ты думаешь, что свинье от того, что ты ее выкормил, не больно, когда ее в сердце ножом пыряют ?
-Как ты не понимаешь, что цель важна. Если ты убиваешь, чтобы самому прокормиться и не сдохнуть, то это одно дело. А когда убиваешь так, из азарта - то другое. Вон, смотри, у тебя под носом жратвы полно. И хлеб, и помидоры, и сало. Ну, на хрена ты эту крякву долбанул? Какая у тебя цель?
-Цель какая? Да цель я тебе как нечего делать придумаю. Цель-наказание. А чего она на колхозном гумне зерно общественное клевала? Устраивает тебя такая цель? Что смешно?
-Да, смешно.
- А мне смешно, когда ты одно убийство оправдываешь, а другое нет. Если тебе душу живую убивать жалко, то ты к человечеству обратись. Ты же писатель. Не надо, мол, мясо больше лопать, ребята. Совсем не надо. Не духовно это. Посмотрим, как оно тебя послушает. Это тебе не на охотников тявкать. Они хоть и убивают, зато не пи…дят про любовь к братьям нашим меньшим, делая при этом из них колбасу.
Витька дремал и плохо понимал спорящих. Подскочил он от звука выстрелов. Начальник и еще двое стреляли в черное небо, переполненное звездами. Писатель, оказывается, уснувший рядом, тоже проснулся и закричал:
-Вы, что, сдурели! Что вы делаете?
-По звездам бьем!
-Зачем?
-Да, скучно. Вдруг собьем.
Писатель встал, подошел к начальнику и попросил ружье:
-Лупите, идиоты, по звездам, а они далеко. Вон, видишь, светится здоровая, голубая. Это планета. Венера называется Она не звезда, она близко.
Он поднял ружье и прицелился. Все с интересом поднялись, ожидая выстрела.
Писатель в планету не попал. Оно, конечно, дробью трудно…
Витька сквозь сон слышал, как он тяжело опустился рядом и пробормотал:
- Две вещи в мире поражают меня больше всего – бесконечность звездного неба и нравственный закон внутри человека.
Писатель, держась за голову, еще долго покачивался и тихо повторял:
- Насчет первого может быть ты, старик Кант, прав, а вот насчет второго – херушки.

Витька не понимал о чем он. Видимо у писателя голова здорово болела с перепоя. А, может, о патронах жалел. Ухайдакать такое количество попусту - было просто бессовестно. Вот и жаловался какому – то Канту. Деньги то немалые. А ведь у каждого, поди, семья, дети.
Утро было серое с хмарью. Охотников разбудили странные звуки, доносившиеся от кострища. Вороны и сороки, окружившие ведро, звонко долбя по жести клювами, доедали остатки холодной ухи. Все повысовывались из палаток и смотрели, как птицы ссорились и толкались крыльями, по очереди залезая в ведро.
 Начальник взял фляжку со спиртом и пошел к ведру. Умные вороны разлетелись сразу, а сороки расселись на ветках и стали кричать на начальника, чтобы не мешал завтракать и убирался. Начальник, плеснув в уху спирта, снова ушел в палатку.
Через минут пять почувствовалось, что птицы надрались. Почувствовали это и сами сороки, взлетавшие криво и при попытках посадки на ветки, терявшие равновесие. Одна вообще комом грохнулась с сучка, и убежала в кусты с рыбьим хвостом на голове. Две, самые пьяные, бились в ведре, пытаясь выбраться, но только мешали друг дружке.
Проснувшийся Витька смотрел на сорок, и ему стало их жалко.
"Попадутся лисе, дуры, костей не останется. Ну чего они их мучают ?" - подумал он. Вынул из патронташа свой единственный патрон с пулей – жаканом и вставил в затвор... Жакан было жалко, но не дробью же. Пуля перебила палку, на которой висело ведро и, вывалившиеся на свободу, сороки разбежались. Витька взял свой рюкзачок и пошел в лес, не обращая внимания на крики недовольных городских.
Охотники некоторое время молчали. Потом писатель подошел к большому начальнику и присел рядом.
-Как ты думаешь, сколько среди нас интеллигентных людей?- спросил писатель.
-Не знаю. Четверо, наверное. Я университет кончал. Венька вон – директор магазина, тоже где- то учился. В пищевом или торговом… Семен Михайловича с четвертого курса медицинского выгнали. Но четвертый все же курс. Почти интеллигент. Про тебя не знаю. Может ты вообще неграмотный. Но, вроде, писатель, значит - инженер душ человеческих. Четверо выходит интеллигентов. А что?
-А я тебе так скажу. Ни одного,- сказал писатель.
-Как это?
-А так. Один, правда, был. Да ушел только что из компании нашей бл..ской, - показал писатель на деревья, где исчез Витька..

В работе и охоте Витька взрослел, и, поскольку, природа брала свое, стал проявлять интерес к девушкам. В городе было две танцплощадки, на которые Витька иногда ходил, уныло отирая спиной заграждение. Танцевать он не умел, а пригласить девчонку, будучи ущербным в искусстве пляски, боялся. Наглости не хватало, и уж слишком сильно сердце билось от мысли, что надо будет положить руку на талию. Даже дурнота подступала. Кроме того, необходимо было и говорить чего- нибудь умное или, по крайности, веселое. А тут перед глазами черно. Словом, проблем было немало.
Танцплощадка жила внутренними и внешними страстями. Галантерейное поведение парней на грохочущем музыкой, освещенном круге сменялось немилосердными разборками из-за девок за его пределами. Когда Витьку звали кого-то бить, он долго и нудно разбирался - за что? Категорически отказывался бить сообща одного, сколько бы ему не доказывали, что для этого паразита и десятка, таких, как Витька, мало.
Если причины для драки были убедительны с точки зрения Витькиной справедливости, то шел и сражался хорошо. В боевых сходках разных районов его уважали за кряжистую силу и ловкость. Он легко уходил от велосипедных цепей и заборных штакетников, ловко увертывался от финки и хорошо кидал камни. Последнее ценили особенно. При преследовании противника Витька мог на бегу засадить камнем точно по затылку или спине. После этого оставалось только добежать до упавшего и окончательно убедить его ногами в неправоте.
Однажды Витька все- таки пошел провожать одну девушку и чуть не женился. Девушка жила на параллельной улице, и дворы их домов разделялись общим забором. Знал он ее еще с детства худой девчонкой с двумя жидкими белесыми косичками. Обращал на нее внимание мало. Бегает за забором, ну и пусть бегает. На танцплощадке она стояла всегда одиноко, хотя от былой худобы ничего не осталось, а появился вызов женских форм. Кавалеров у нее не было, потому что, как объяснили Витьке знакомые ребята, она любит кусаться при поцелуях. Многие предупреждали. Девушка на танцплощадке стала смотреть на Витьку очень внимательно, и это не осталось незамеченным. Парни объяснили Витьке, что девка втюхалась в него до смерти, и пора ему, если он не дурак, снять плод. Но быть бдительным и обойтись без поцелуев. Сразу к цели.

Витька решился и после танцев пошел с ней рядом. По дороге они о чем - то разговаривали, точнее она что-то спрашивала, а он в ответ потел и кашлял. Подошли к лавочке у дома. Луны не было, поэтому было очень темно. Витька опомниться не успел, как девушка повалила его на себя, не сказав ни одного слова любви. В траве было много чего-то колючего, и Витька потерял невинность с неудобством, хотя испытанное ему понравилось. Опасаясь крапивы, Витька долго искал лопух, чтобы вытереть себя в середине. Только оттер, как женщина потребовала новой страсти. Но было липко и потно, да и комары словно озверели от обширности голого для кровопийства. Они до этого в траве спали, а им вдруг такой праздник жизни устроили… Тут- то Витька и пообещал жениться. Пообещал, чтобы любить в нормальных условиях, и потому, что после снятия плода женщину обижать нельзя, а надо оформлять продолжение счастья законным образом. Она сразу заинтересовалась предложением, напомнила, что ее зовут Аня, и учится она в медицинском училище. Витька сказал, что в воскресенье придет с матерью свататься.
Мать выслушала сообщение Витьки кисло. Она старела, начала болеть и в помощнице по дому очень нуждалась. Против женитьбы сына она ничего не имела против , хотя до нее доходили слухи о странностях Ани. Но у сына странностей было не меньше, и все об этом знали. Главную тревогу у матери вызывали скверные отношения, сложившиеся с будущей родней.
Несколько лет назад любимая курица матери Чернушка пролезла под забором на территорию соседей и исчезла. По этике слободы чужих куриц, появившихся на своей территории, полагалось перекидывать через забор на родину. С соседями справа и слева у матери никогда на этой почве проблем не было. Куры перекидывались туда и обратно. А тут Чернушка ушла и не вернулась. Соседи справа и слева намекнули, что видели Чернушку на огороде соседей с тыла, и, якобы, будущая Витькина теща сыпала ей зерно, как своей. Мать пошла выяснять отношения, но ее оскорбили и обозвали. Потом мать долго наблюдала в заборную щель, не появится ли Чернушка, но курица, как в воду канула. Скорее всего, в суп. Отношения с соседкой после этого случая настолько похолодели, что мать с тоской ждала воскресенье. На всякий случай собирала информацию о невесте. Узнала много чего, но помалкивала до поры.
Перед сватовством Витька купил две бутылки водки. Когда с матерью подошли к воротам соседей, то улица, оповещенная Аней, собралась у крыльца почти в полном составе. Встретили их хорошо и усадили за стол. Будущая теща и мать расцеловались, сплюнули по сторонам незаметно, и разговорились почти тепло. Витька молчал и глядел на невесту, которую в темноте ночи рассмотрел не детально, а частями. Она ему глянулась миловидностью курносого лица с многочисленными веснушками. Тесть в разговоре не участвовал, а только глазами показывал Витьке, когда наливать. Он был согласен. На все. И дело то почти сладилось, но, как обычно, выпивка и бабы это самое все испортили. Раскрасневшиеся мать с тещей начали хвалить своих детей и дошли до образования. Теща намекнула, что девка у них студентка, ученая, а Витька простой слесарь. Но ладно уж, так и быть, хотя, конечно, Витьке такой товар за огромное счастье. Мать, получившая кое-какую информацию о невесте, запела, что иной раз от этой самой образованности с солдатами на поезде уезжают, а потом возвращаются в город на попутках. Так, что про качество товара ей говорить не надо, и , еще неизвестно, кто – кого осчастливит. Тогда теща намекнула, что счастье, конечно, и с дураком возможно, но не полноценное. Особенно, если дурак такой, что сам себе башку из ружья разносит. Слово за слово, и дело дошло до обвинения в курокрадстве, после чего дискуссия приобрела активно-злобную форму. Витьку и мать выперли из дома на улицу. Мать, на радость улицы, сразу уходить не желала, а желала доказать.
-Нет, вы видели, образованная она у них!- кричала мать, отбиваясь от Витьки, который пытался увести ее домой, - ученая, бля, сученая, крученая…
- Пусть твоя ученая научится сначала время по часам понимать. Самая тупая в училище. Если бы учителям не давала, давно бы выперли…
Мать явно имела какие-то сведения, порочащие невесту, но, увидев кур на улице, переключилась на Чернушку. Она снова вырвалась из рук Витьки и стала угрожать не состоявшейся теще, подбоченившейся на крыльце:
-Если ты, паскуда, курицу живую не вернешь, то доску в заборе выбью и Рекса на твоих курей натравлю. Всех передушит, так и знай!
-Нет, вы слышали, она угрожает. Да, я теперь, случись чего, в тюрьму тебя засажу! И пса твоего поганого. Вона свидетелей сколько! - кричала теща, которую тоже держали, но уже многими руками из-за мощи порыва.
- Не успеешь. Он и тебя удавит, –отвечала утаскиваемая мать.
-Нет, успею!
-А ежли успеешь, то суд мне в ножки низко поклонится, что такой гниды не стало. И выпустит. И медаль еще дадут…- доносился до тещи последний козырь матери.

А Аня бежала за ними, стараясь не приближаться к матери, и плакала. Она, что-то хотела сказать Витьке, но из-за слез не могла.
Когда пришли домой, то теперь мать разрыдалась. От задора ее не осталось ничего. Витька гладил мать по волосам, пытаясь успокоить, но она отталкивала его. Потом вдруг сама успокоилась и заговорила:
- Витенька! Не надо тебе на ней жениться, сынок, не надо. Ты мать то ее видел. Это же хищница. А яблоко от яблоньки не далеко падает. Время пройдет, и она такой же станет. Жизнь тебе изувечит. А ты у меня дурачок, добрый. Не дай бог - пить начнешь. Не такая тебе жена нужна, не такая.
-Мам! Но я же пообещал, я слово ей дал – сказал Витька, - и это.., ну было у нас, одним словом. Как же мне теперь отступать. Нехорошо это, нечестно.
- Да тебе же отказали. Ты, что не понял. Отказали.
- Ну не она же отказала. Поженимся так, сюда к тебе придем жить.
Мать пошла к иконе в углу комнаты, которая появилась в доме после смерти отца. Опустилась на колени и сказала глухо:
-Господи, ну вразуми ты сына моего, умом слабого. Не дай самому себя сделать несчастным. Прости грех отца покойного, кару на сына то не переноси.
Потом встала, пошла к себе и легла на кровать. Витька подошел к ней и сказал:
-Мама, ну не женюсь я. Да и в армию мне скоро. Ты спи, не плачь, не надо.

 Витька лежал в темноте и разрывался между не сдержанным обещанием женщине и жалостью к матери. Ему вдруг вспомнились слова старшего сержанта на вокзале, которые тот произнес много лет назад: «Ты вообще никогда не давай слово тем, кого не знаешь. Я тебе больше скажу. И тем, кого знаешь и, даже, любишь, тоже не давай».