Здравствуй, отец

***


Конец мая. Почти везде сошел снег, лишь где-то там, в лесу видны грязные шапки страждущих, которые пережили намного свою мать. Лишь вороны вдоль дороги ищут, чем поживится. То там то здесь, чуть в ложбинке между асфальтовой паутиной и лесополосой, пробивается трава. Она еще не отвоевала главенствующее место в цветовой гамме природы. Она делает лишь первые шаги к неминуемой победе.


Я еду в автобусе. Куда? На свидание. Сегодня у меня нет в руках роз, я не надушен, не одет во что-то парадно-выходное. Резиновые сапоги, куртка-ветровка, шерстяной свитер, вязаная шапка. Нет, сегодня я не буду жать руку, тому к кому спешу, тем более не буду ее целовать. У меня свидание с прошлым. До моей остановки еще далеко. А пока я дремлю на заднем сидении, сквозь сон слышны, словно отголоски сознания, другие пассажиры. Каждый из них спешит на свою встречу с прошлым или будущим. Каждому из них кажется, что там вдалеке важнее, чем здесь и сейчас.


От остановки до места идти еще минут сорок, за спиной рюкзак, в руках лопата. От пешей прогулки становится жарко, легкий ветерок так и подтачивает снять шапку и расстегнуть ветровку. Терплю. Боюсь подхватить насморк, еще неделю надо потерпеть, а потом можно. Так не хочется провести эти дни пробуждения природы в постели с высокой температурой и ломотой в суставах. Этот миг… его нельзя пропустить. Именно сейчас зарождается новая жизнь, новый век, новая эпоха. Если бы я мог, если бы вытерпел, то обязательно бы увидел, как из-под земли пробивается травинка. Как она буравит пласт за пластом, обретает себя.


Пришел. Ни души. Наверное, еще рано. Слякоть. Если бы не сапоги… Я иду вдоль них и здороваюсь. Здороваюсь вслух. Я не боюсь показаться непонятым. Останавливаюсь. Вокруг прошлогодняя пожухлая трава, так высока, что достает до пояса. Запустение. Парамонов Леонид Михайлович, 1937-1993г.г.


***


Мой папа погиб при странных обстоятельствах, его сбил автомобиль. И самое страшное те, кто совершил это, были настолько хладнокровны, что им хватило смелости смыть кровь с головы, посадить отца на скамейку. Так он сидел до утра. Потом его обнаружили прохожие. В морге ему пришлось пролежать еще две недели, пока его не опознали сослуживцы, с которыми связались благодаря визитке, случайно найденной за подкладом пиджака. Но почему только через две недели? В это время я был далеко от дома. Я ничего не подозревая, отдыхал у сестры. Помню, когда мне сказали о случившейся трагедии. Все зазвенело, мне стало больно в груди, я начал рыдать. Не верю, не верю, не верю… До последнего момента я надеялся на чудо, на ошибку, на недоразумение. Но, нет.


Отец не дожил несколько месяцев до пятидесяти. Мне было двенадцать. Тяжело было не только от потери, но и от взглядов, которые я встречал везде. Жалеющие, пытающиеся помочь. Они только сильнее бередили раны.


Через год наша семья навсегда уехала из Казахстана. С тех пор я не был на могиле отца ни разу.


***


Я снял рюкзак, достал верхонки и начал рвать прошлогоднюю траву. Сорняки не сопротивлялись, земля легко расставалась с прошлым. Стало настолько жарко, что мне пришлось все-таки снять куртку. Сдался. Когда всё было сделано, я отнес весь Иван-чай, осоку, камыш на свалку. На обратной дороге домой сожгу. Затем лопатой я перекопал всю почву вокруг могилы. Станет теплее, обязательно приеду и посажу однолетние цветы. Потом достал десятилитровую канистру с водой, и обильно смочив тряпку, стал отмывать памятник. Гранит потемнел, звезда потеряла свой блеск, краска на ограде повсеместно облупилась. Все в страшном упадке. Но Вы, Леонид Михайлович, не волнуйтесь, в этом году о Вас вспомнили и пришли.


***


Кем он был этот Парамонов Леонид Михайлович? Наверное, верил в коммунизм. Был передовиком. Работал в две смены. Боролся за будущее своих детей, а может быть чужих. А может быть звезда – это дань времени, кто знает. От чего умер? Ведь ему было всего пятьдесят шесть. Рано. Слишком рано стали уходить люди из жизни, особенно мужчины. Может быть перестройка, потом крах Советского Союза, потеря идеалов, веры в светлое будущее. А может рак, несчастный случай, убийство. Десятки причин, но только не старость. Рано, слишком рано. Где теперь его родственники? Тоже подались, как и я в свое время, на чужбину. Кинули по неволе могилу. Один он теперь здесь. Никто не придет, не прополет, не покрасит, не помянет.


Много здесь, на Севере, заброшенных могил. Люди часто приезжают и уезжают, вечный круговорот. Кто-то навсегда находит здесь приют. Остальные вынуждены покидать эти суровые места, дабы успеть лечь, когда придет время, в сырую землю с отцом и матерью, братьями и сестрами.


Может быть там вдалеке, за тысячи километров отсюда, дети Леонида Михайловича, как и я, всё мечтают побывать у отца на могиле. Сполоть, покрасить, помянуть.


***


Когда въевшаяся грязь и старая краска остались позади, я взял наждачную бумагу и стал доводить до ума оградку.


Все это время Леонид Михайлович следил за мной. На портрете ему лет сорок не больше, светлые волосы, большие выразительные глаза, на губах застыла легкая, чуть заметная, улыбка. Красивый был человек, жизнерадостный.


Потом вынул из рюкзака банки с красной и голубой краской, кисточку и ацетон. И стал с удовольствием красить сначала ограду, потом звезду.


***


Я и папа вышли из автомашины и направились в поле. Весна. Время засева. Сеялки идут в ряд через всю пашню, разбрасывая семена. Сотни, тысячи птиц слетелись на пир. На угощение - зерно. В небе ор. Отец подошел к кромке поля, поднял кусок земли. Разломал его в руках. Понюхал.
- Жирная, хоть на хлеб намазывай. А пахнет как.


Понюхав тоже, я почувствовал свежесть, свежесть земли.


***


В воздухе витал запах краски. Вот и улыбка Леонида Михайловича стала шире. Все готово. Чисто, свежо. Я достал скатерть, чекушку, два граненых стакана, закуску. Налил ему и мне. Водку я выпил молча за отца с матерью, за бабушку с дедушкой, за дядю Толю и дядю Витю, за Леонида Михайловича. Пусть земля Вам будет пухом.


Мысли все мои были о Казахстане. Прошло десять с половиной лет с тех пор, как я покинул милую моему сердцу Родину, людей, которые были рядом. Я оставил в земле отца и мать.


Я вспоминал отца как друга. Он был близок мне, порою заменяя все и вся.


Как я мечтал все эти годы приехать к нему на могилу, упасть на нее и разговаривать с ним, долго, очень долго. Мне есть, что ему сказать. Потом заснуть, облокотившись на памятник, а во сне придет папа и обнимет так ласково, как в детстве, взъерошит волосы, поцелует и улыбнется.


***


Собираюсь, пора и честь знать. Перед уходом целую портрет Леонида Михайловича, думаю об отце.
- Обязательно приду к тебе снова, жди. Вот только потеплеет. И у тебя распустятся цветы в этом году. Обещаю. Никто не забыт, ничто не забыто.


Вот уже третий год я хожу на чужие могилы. Поправляю их. В том году была Емельянова Лидия Петровна, 1941-1984г.г.; в позапрошлом Лыков Егор Станиславович, 1949-91г.г. Думаю о матери и отце.


В следующий раз приду на кладбище и скажу:
- Здравствуй, отец. Вот и я.