Я подарю тебе звездный дождь...

Я подарю тебе звездный дождь...

Умер шут. Он воровал минуты –
Грустные минуты у людей,
Многие из нас бахвальства ради
Не давались: проживем и так!
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно - на руках...
(В. Высоцкий - Л. Енгибарову)

...Он выходит на манеж, узкие черные брюки, полосатая футболка и помятая шляпа... Выходит и пытается найти себе место где-нибудь, хотя бы в уголочке. Но его отовсюду гонят. Тогда он идет в зал, но и там все занято... Реприза повторяла его биографию и была похожа на маленькую пантомиму о судьбе человека, который так и не нашел себе место при жизни. Который не успел сделать и половины того, что хотел. И которого великий Марсель Марсо охарактеризовал как гения.
“Я снова один. Это мучительно. Это жутко, будущее кажется совсем беспросветным. А завтра трудная, каторжная работа, настоящую цену которой знаешь только ты сам. Мой зритель, я верю в то, что ты должен быть добрым. О чем ты сегодня, сейчас, в этот вечер думаешь – ты, который завтра придешь меня смотреть? Наверное, уж не обо мне. А если и обо мне, тебе ведь и в голову не придет, как тоскливо, как не хочется жить этому клоуну, как ему одиноко…Как же так, что любовь и громадная требовательность в любви приводят к разрыву?”
Что же он нес своему зрителю? Нежность и доброту, грусть и улыбку, и в каждом жесте, репризе – философский подтекст: рассказ об одиночестве в толпе, о непонимании одним человеком другого, о поисках своего “я”. И конечно, умение прощать, как бы ни было трудно. Он никак не укладывался в общепринятые стандарты – не клоун, не мим, не актер, а все вместе – гармоничное сплетение одиночества, надежды, боли, страха, улыбки и любви к жизни. “Насколько трудно быть комиком, знают лишь сами комики. Клоун – это человек, который в обычном находит необычное. Отсюда комический эффект. Но я выхожу на манеж не для того, чтобы лишь смешить публику, а для того, чтобы говорить с ней. О добре и зле, благородстве и подлости, о любви и нежности”. И со своим зрителем Енгибаров говорил на единственном языке, который не требует перевода – он говорил молчанием. Молчанием, которое говорило обо всем и которое было откровеннее любых слов. Все же, это молчание понимали далеко не все.” Мне не раз говорили, что когда я работаю на арене, это становится чуть ли не главным в программе. Говорили, что так нельзя, не принято, не годится… С одной стороны, меня это радовало. Выходит, я не просто заполнитель пауз, а артист со своей ролью, характером, образом… Однако я не мог не соглашаться и с критикой. И выход из этого положения я вижу именно в создании своего театра с моноспектаклями. Но цирк я по-прежнему люблю. И когда меня приглашают на манеж, я с радостью принимаю это предложение…” Он любил рассказывать притчу о рождении чувства юмора. В дремучем лесу заблудились двое, и каждый безуспешно пытался выбраться. Надвигалась ночь, и они уже не надеялись найти дорогу. И вдруг случайно встретились... Встретились Горе и Радость. А от этого союза появилось дитя любви – Юмор.
День его был необычайно насыщенным, ведь столько всего нужно было успеть сделать – писать новеллы, договариваться о встрече со зрителями, готовить новые пантомимы, заниматься разработкой реквизита и костюмов для очередного спектакля, доставать только что вышедшие в свет книги, спешить на просмотр в цирковое училище, сниматься в фильме, записываться на телевидении или на радио и так далее, и так далее. “Утро у меня начинается с зарядки. Изнуряющей, потому что надо постоянно поддерживать спортивную форму... Потом репетиция, многократные повторения того, что умею или только собираюсь научиться, что уже показываю и только собираюсь показать зрителю. Потом – книги, газеты, журналы, это уже стало профессиональной необходимостью. Кажется, Михаил Ромм говорил, что можно сыграть любого человека, но нельзя сыграть умного, если у тебя пустые глаза... У комика глаза не должны быть пустыми... Потом я обедаю, а за час до начала спектакля в цирке или на эстраде я уже прихожу на работу...”
А потом наступал вечер. “Вечер - мое самое любимое время суток. Вечером я по своей старой привычке пойду пешком на работу. Вечером меня ждет шумный концертный зал, со сцены которого я рассказываю людям о жизни и о них самих. Вечером меня ждет переполненная чаша цирка, на золотистом донышке которого так тяжело и так радостно работать…” Но когда шумный день оставался далеко позади, он тихо, чтобы не разбудить мать, открывал входную дверь, заходил в свою комнату и почти всегда подходил к окну – если выглянуть из окна и посмотреть наверх, не будет видно ничего, кроме звезд, каждая из которых так далека и холодна, но иногда можно увидеть звездный дождь, когда звезды собираются вместе и от этого становятся необычайно горячими и светлыми…
Да, он был одинок. Несмотря на овации, на любовь своего зрителя. Может быть, он чувствовал себя одиноко потому, что его воспринимали не таким, какой он был на самом деле – все ждали от него чего-то другого, а он давал им нечто совершенно противоположное – вместо смеха и веселья заставлял задуматься? “Случается, я прихожу к знакомым и вижу, что все от меня ждут, когда я начну веселить публику. Ждут чего-то необычного… Становится неловко, и тогда я стараюсь занять место где-нибудь в углу и молча наблюдать за всей компанией. А потом слышу разочарованные голоса: мы-то думали, что он… А он, смотрите, какой скучный человек…” Все заняты, у всех свои дела. А одиночество постепенно становится его постоянной тенью, не оставляя его даже когда Енгибаров был влюблен.  Ядвига... сколько раз произносил он ее имя, с восхищением, с преклонением, с нежностью и болью. Воздушная гимнастка Ядвига падала и разбивалась много раз, а потом, залечив раны, снова летала под куполом цирка. И любила, и ждала... А он так и не смог расстаться со своим одиночеством, так и остался с ним один на один, без Ядвиги.
Он рассказывал тем, кто не представляет закулисную цирковую жизнь, рассказывал с тонким юмором и одновременно серьезно: ”В цирке вас подстерегает масса сюрпризов. На голову норовят свалиться трапеции, блоки, гайки и другие предметы от тяжеловесных воздушных аппаратов. Одно неточное движение во время репетиции – и растяжение, травма, ушиб... Вы дышите пылью, поднятой метлами униформистов... За кулисами вас кусают собаки и медведи, готовящиеся к выходу, а посему необычайно нервные и чувствительные...А цирковой буфет?? Ведь все самое лучшее отдается артистам-хищникам: львам, тиграм, пантерам... так что стоит заранее наметить часы для посещения своего терапевта.”
Общительный на арене и на сцене, он был довольно замкнут дома, в кругу друзей, которых было не так уж и много… Самым верным его другом была мама: “Она готова к любым неожиданностям в моей жизни, всегда может отнестись к ним снисходительно”. Затем – Ролан Быков, Юрий Белов, Олег Стриженов, Василий Шукшин, к которым он шел всегда, когда ему было грустно, когда трудно, когда весело или хорошо. Он рассказывает о себе: “Моя биография – репризы, пантомимы, сценарии. Убежденный холостяк, который и к поклонницам относится весьма настороженно.” Рассказывает о маленьком деревянном домике в Марьиной Роще, что находился неподалеку от церкви и где они жили с мамой. Рассказывает, как переживала мама, когда он никак не мог найти себя и поступал то в один институт, то в другой... А потом наконец окончил цирковое училище и принес домой диплом, где было написано, что он - артист, клоун и пантомимист... Мама заплакала, не зная, радоваться ей, что сын наконец-таки встал на ноги, или переживать, что он вырос клоуном-мимом...
Каким же он был на самом деле, Клоун с осенью в сердце?
Не любил проигрывать даже в шашки. Любил дарить цветы охапками. Давал в долг и никогда не напоминал должникам о возврате. В людях видел друзей и почти никогда ни о ком не говорил плохо.

И он верил в счастье. “Счастье – это как черта, как цель, к которой идет человек. Счастье – это дорога, а не остановка, ведь остановка – это уже конец. Я не верю в счастливый конец. Я не верю в хэппи-энд. Я верю в счастливую дорогу.”
“Что же я могу пожелать себе на прощание? Избежать благополучия, избежать скуки. Я хотел бы, пусть даже если не все будет гладко, все-таки всегда находиться на острие жизни…” Такое пожелание дал себе Енгибаров в одном из последних интервью. И ушел от нас. На самом пике своей жизни и творчества, ушел в возрасте, когда жаждешь жить и начинаешь особенно ценить и любить все, что дарит тебе жизнь.

… Одинокий клоун стоит под зонтиком и улыбается чуть грустной понимающей улыбкой, а вокруг - море цветов. В любое время года. В любой день.


2006, October 24