Дунечка

ДУНЕЧКА

Дунечку согнуло напополам, и ходила она так, что половина тела – от головы до поясницы - двигалась параллельно земли. Я не знала, когда Дунечка стала такой, потому что в Крым к тетке приехала в первый раз. Мне только что исполнилось одиннадцать лет. Тетка снимала у Дунечки угол во времянке. Очень многие постройки в Крыму назывались в те годы времянками, хотя жили в них помногу лет и сдавали внаем в разгар курортного сезона, когда приезжающим было все равно, где спать в южные звездные ночи, лишь бы рядом с вожделенным морем.

Я тоже полюбила море в первый же день, как только увидела его. Мы ехали к нему в кузове грузовика вместе с рабочими со стройки, где тетка трудилась маляром. Вдруг из-за густой абрикосовой рощи вынырнула пронзительно голубая полоса и засверкала всеми цветами радуги на солнце. Это и было море. Оно тихо урчало, облизывая сырой желтый песок, и каждую секунду с волнами выбрасывало на него красные, зеленые, розовые, белые, черные и даже сиреневые камешки.

Такими же камешками были усыпаны дорожки в Дунечкином абрикосовом саду. Он, как и лесопосадки рядом с морем, был сплошь из дичка. Абрикосы в Крыму называли дичком и калировкой. Дички были маленькие, с красными бочками и горькими косточками. А калировки – крупные желтые и со сладкими косточками, похожими на миндаль.

У тетки не хватало зарплаты, чтобы покупать фрукты на рынке, и ночами, благоухающими цветами белой акации, под нестерпимый стон цикад, она украдкой ходила в Дунечкин сад и подбирала осыпавшиеся абрикосы с земли. Эти плоды были перезрелыми и такими приторными на вкус, что вскоре , переев их, я невзлюбила абрикосы навсегда.

Дунечка знала, что тетка по ночам лазит в ее сад, и сердилась. Это было заметно по тому, как она ранним утром нарочито гремела сковородками и кастрюлями в летней кухне и не давала никому досматривать сладкие предрассветные сны. Недоспавшая тетка тоже сердилась и уходила на работу расстроенная. Но отказаться от даровых перезрелых абрикосов не могла уже из шалости. Ей было двадцать пять лет, и она еще шалила, как девчонка. Кроме того, тетку ужасно злило, что она никак не может получить нормальную квартиру и все живет и живет во времянке, которую перестроили из сарайчика, где Дунечкин муж Ванечка держал в свое время осликов. Тетку просто сводило с ума то, что до нее во времянке жили ослики, и она постоянно принюхивалась – не осталось ли ослиного запаха в ее комнате.

Ванечка когда-то был водовозом и развозил на своих осликах по городу питьевую пресную воду из родника. Но это было очень давно. С тех пор много этой питьевой воды утекло, и супруги стали зарабатывать более прибыльным делом – держать квартирантов и отдыхающих.

Да и не смог бы Ванечка больше заботиться о своих осликах, потому что ему было уже восемьдесят пять лет, и он, к тому же, ослеп на оба глаза и не умел самостоятельно передвигаться даже по двору. Старик лежал в комнате на кровати , и уже с утра оттуда доносился его капризный крик. Он звал Дунечку сразу же, как только она, поднявшись до света, спешила, раскачивая свое параллельное земле тело, варить Ванечке домашнюю лапшу.

-Дунечка, сука!- кричал он.- Ты меня бросила? По-мо-гите-е!

Дунечка, раскачиваясь слева направо, как маятник, возвращалась в дом , бормоча: «Ну что ты, Ванечка, такой нетерпеливый, разбудишь всех вокруг! Замолчи уже…» Она поправляла ему подушку, проверяла, не нужно ли высадить Ванечку на горшок, который, чисто вымытый, всегда стоял рядом с кроватью.

-Я хочу побриться!- стонал он. - Целую неделю жду Васечку. Почему он не идет?

-Ты же знаешь, они с Анечкой сажают картошку. Им некогда. Завтра Васечка придет, завтра. А сегодня Фросечка обещала свежей телятинки с рынка принести. Для лапши…

Васечка и Фросечка были детьми Ванечки и Дунечки. А Анечка – их невесткой. Детей ни у кого не было, как объясняла Дунечка – и Анечка и Фросечка надорвались на стройке двухэтажного дома, который поставили на самом лучшем месте в центре городка. Всего теперь у них было вдоволь, а вот детишек Бог не дал. Дунечка до сих пор переживала об этом, а еще она огорчалась, что большое наследство достанется племянникам, детям Ванечкиной сестры Ольги, которую он очень любил и слушался, хотя она была намного моложе него. Недавно ей исполнилось семьдесят пять лет.

Эта маленькая юркая женщина в белом платочке, отороченном по краям кружевами, почти каждый день приходила проведать брата и вела с ним долгие разговоры, после которых по двору еще чаще и громче разносился его плаксивый крик:

-Дунечка, сука! Когда же, наконец, будем обедать?

Она в это время гремела своими кастрюлями в летней кухне и упорно не выходила, бормоча что-то себе под нос.

Наконец, заявлялся пожилой Васечка и по-хозяйски готовился брить отца. Опасным лезвием, которое долго оттачивал на ремне, смазывая его специальной зеленой пастой, он брил ему не только щеки, но и голову, чтобы отцу не было жарко и чтобы матери было легче его мыть. Побрив старика, сын быстро уходил, даже не притронувшись к домашней горячей лапше, которую уже успевала приготовить Дунечка. В комнате у отца пахло мочой, и Васечка спешил на выход, как только заканчивал свое дело. А Дунечка начинала кормить мужа. Она трясущимися руками приподнимала Ванечку на подушках, спускала его костлявые ноги на пол, подстилала клеенку и обмывала его исхудавшее бледное морщинистое тело. Потом насухо вытирала и укладывала на чистую подстилку, предварительно подержав старика на горшке.

Я никогда раньше не видела голых слепых стариков, остриженных наголо и сидящих на детском горшке, поэтому с интересом наблюдала за всеми действиями Дунечки, удивляясь, как это ей в таком согнутом положении удается справляться с капризным мужем.. А он, повернув незрячие глаза в мою сторону, опасливо спрашивал:

-Кто здесь, это Васечка еще не ушел?

-Никого, никого здесь нет,- успокаивала, как испуганного ребенка, старика Дунечка. И несла стирать в летнюю кухню обмоченные вонючие подстилки, раскачиваясь, словно маятник. А я намеренно задерживалась, чтобы увидеть, почувствует старик, что в комнате кто-то все-таки есть, или нет? Он не чувствовал. Лежал неподвижно, запрокинув голову, и моргал незрячими глазами, облизывал сухие губы. Потом опять заводил свое нудное:

-Дунечка, сука…

Поздно вечером, когда опускалась прохлада и соленый ветер с моря начинал играть с белыми цветами акаций над крышей дома, рассеивая вокруг их дурманящий аромат, Ванечка засыпал. Приходила Фросечка в просторном цветастом платье с большими карманами, и они с матерью шли чаевничать в летнюю кухню. Это был еще один сарайчик без окон, света и воды. Готовила свою домашнюю лапшу Дунечка на керосинке при открытых дверях. А с наступление темноты зажигала керосиновую же лампу. При ее свете, отбрасывая на выбеленные известкой стены длинные трепетные тени, мать и дочь усаживались за чистенький столик пить чай с абрикосовым вареньем и бутербродами со свежей пахучей колбасой.

 Я слонялась по двору одна-одинешенька, потому что тетка убегала в это время на танцы. Дунечка, видимо, из жалости звала меня пить с ними чай. Я с радостью входила в кухню, которая казалась мне в такой час таинственной пещерой, и пила горячий крепкий чай с абрикосовым вареньем и закусывала бутербродом с пахучей колбасой. Это было очень вкусно, хотя, казалось, что варенье и колбаса не совместимы. Но Дунечка приучила меня именно так пить ее чай. И мне он очень нравился.

Потом, отогнув угол белоснежной скатерти, Дунечка принималась раскатывать скалкой крутое тесто и нарезать из тонких пластинок квадратики. В них поутру она заворачивала свежий творог, купленный в молочном магазине по соседству, и готовила Ванечке вареники.

И днем я часто оставалась дома, потому что тетка не разрешала мне одной ездить на море. Я вертелась около Дунечки и слушала ее тихое бормотанье. Она рассказывала про свою жизнь. О том, как в молодости была рыбачкой и подхватила на море жестокий ревматизм, согнувшие ее к старости клюкой. Как Ванечка возил на осликах воду, как росли Васечка и Фросечка. А однажды я услышала совсем неожиданный рассказ. Дунечка вспоминала, как была беременна Васечкой, и на последних днях перед родами застала на сеновале своего мужа с девушкой, а он разозлился и избил жену палкой…

Дунечка бормотала, словно вязала бесконечно длинный чулок на спицах, а у меня от страха замирало сердце и было ужасно жалко Дунечку, избитую в молодости палкой.

-Дунечка, сука!- вопил старик из своей пропахшей мочой комнаты, и Дунечка спешила к нему, раскачиваясь, словно маятник, несла на вытянутых дрожащих руках перед собой тарелку с горячей лапшой. В комнате она ставила тарелку на стол, отливала лапшу в чайную чашку и , черпая ложкой, дула на суп, потом бережно подносила ложку к фиолетовым губам мужа.

Каждый день я наблюдала эту картину изнурительного труда согбенной в три погибели старухи, которую изматывали невыносимые крики из комнаты парализованного старика. И однажды я осталась с ним одна, когда Дунечка ушла на минутку в молочный магазин. А старик начал кричать и звать ее. «Дунечка, сука!» не прерывалось ни на минуту. Я растерянно стояла рядом с его кроватью и не знала, что делать. И вдруг мне пришла спасительная мысль – дать ему денег. Конечно, у меня их не было, но я быстро оторвала несколько кусочков от газеты и сунула старику в руку. Он сразу замолчал и стал ощупывать обрывки газеты.

-Возьмите,- бормотала я в смятении, это Васечка вам принес деньги…

-Правда?- старик ужасно обрадовался и все щупал бумажки, разглаживал их, потом вдруг спросил встревожено:

-А почему они косые, это что, такие теперь деньги?

-Да, да, такие теперь они,- поспешила я его заверить.

Целый день, до самой ночи, Ванечка молчал и не звал больше Дунечку, не ругал ее. И ей даже удалось подремать рядом с ним на диванчике. А наутро разразился скандал. Ванечку навестила его сестра Ольга. Через несколько минут она выскочила из его комнаты и помчалась в летнюю кухню. Она кричала, что ее брата ограбили, что над ним, слепым калекой, издеваются…

Дунечка растерялась и даже заплакала от страха. Она никак не могла понять, кто ограбил Ванечку и кто над ним издевается. А Ольга требовала вернуть деньги, которые дал ее брату Васечка. И показывала косые обрывки газеты.

Пришлось мне сознаться, что это я дала «деньги» старику, чтобы его успокоить. Подоспел и Васечка для очередного бритья и подтвердил, что никаких денег отцу не давал. Раздосадованная Ольга принялась еще больше кричать, а Дунечка еще сильнее расплакалась.

Вечером она пришла к моей тетке и сказала, что времянка им самим понадобилась, и нам придется съехать. Теперь тетка принялась скандалить с Дунечкой, а та , опершись о косяк, едва удерживаясь на ногах, виновато объясняла, что вовсе не ей нужна времянка, а Васечке, Фросечке и Ольге. И это они требуют ее освободить. Мне было жалко тетку, жалко Дунечку, и я не понимала, на что так обозлились ее родственники. Ведь мне просто хотелось успокоить сумасшедшего старика, чтобы он не кричал на всю округу «Дунечка, сука!» Не оскорблял бы Дунечку…