Боевые лепешки

 
 

Осень 1942 года меня застала на реке Дон, мой взвод держал оборону у села Рыбное. И, мы, окопавшись на левом берегу Дона, еще не знали, что в Ставке готовится столь долгожданный для нас удар по Фрицам. Это там, вдали от нас, «повара из Ставки», готовили тайно «котел». А мы, не получая подкреплений и ничего не зная, сидели в глухой обороне и цеплялись за каждый метр земли. С каждым днем холода усиливались, и мне, с моим взводом, стало холодно в нашем блиндаже. А рядом стояли еще целые дома. Вот я и перешел в подвал одного дома, пока было там тепло и без печки. А в этом доме была целая «Русская» печка, на ней мы ночью пекли лепешки. Днем, на любой дымок немцы открывали огонь, и все естественно считали, что лучше померзнуть днем, да погреться ночью. Муку для лепешек делали сами, в чулане брошенного дома нашли жернова (два круглых камня с дыркой у одного посередине), насыпали зерно и крутили. Зерно мололось, и получалась мука. Ночью топили печь и пекли лепешки, с продовольствием туговато было, и лепешки нам помогали. Иногда трофейные шинели, одеяло или немецкое обмундирование меняли в деревнях на сало, масло, картофель. Так мы перебивались понемногу. Но однажды я после разведки я пришел уставший и лег спать на натопленную печь, но ночью стало жарко, и я потянулся и вдруг обжег руку. Соскочил и вижу, что горит наш дом. Перетопили! Противник заметил огонь и начал обстреливать, подозревая, что тут есть люди. Пришлось под огнем противника перетаскивать вещи в другое место и заново оборудовать огневые позиции и налаживать свой быт.

 Лед на реке уже достаточно окреп, и появилась возможность войти в село Рыбное. Но осуществлению этого плана мешал пулемет установленный на крутом берегу. Он контролировал всю видимую часть реки. Он не позволял не то, что перейти реку, но, и открыто пройти по берегу.
 Мне была поставлена задача, командиром батальона и начальником штаба капитаном Ильенковым. Они приказали пулемет уничтожить и ДОТ занять.
 Когда я пришел в подразделение, то мы обсудили различные варианты уничтожения этой Огневой точки. Было решено провести операцию так: Ночью я с одним солдатом Кравченко подбираюсь к блиндажу, где отдыхает расчет ДОТа и взрываем его. Затем все с двух сторон охватывают ДОТ и забрасывают его гранатами. Затем 5-7 солдат занимают ДОТ и готовят его к обороне, на случай попытки немцев вернуть ДОТ назад. Провели хорошую визуальную разведку и наметили ориентиры, чтобы в темноте найти ДОТ и блиндаж. Я предвидел, что ночью ползти по снежной целине и быстро найти ДОТ будет довольно трудно. Но понадеялся на русский «авось» и он меня не подвел. Часа в два ночи мы двинулись на операцию. Я оставил солдат прикрытия невдалеке от намеченного места. А сам с Кравченко пополз к блиндажу. Я полз впереди а Кравченко метрах в пяти сзади. У меня были две противотанковые гранаты, четыре ручные и автомат. По своим расчетам я уже должен был быть на месте блиндажа, но его не обнаружил. Вдруг у меня «из под носа», из блиндажа, выскакивает немец и идет в ДОТ, который был метрах в 25-30 от землянки. Мы подождали, пока не вернется смена и все утихнет. Солдат вернулся и видимо лег спать. Я медленно начал обследовать блиндаж и сразу нашел трубу печурки и, осмотрев ее, понял, что можно опустить гранату в печку. Но сам засомневался в эффективности этого метода. Может печка оказаться прочной, труба с коленом или еще чего помешает гранате попасть внутрь. Немцы выскочат и исполосуют нас из Шмайсеров. Подумал и решил бросить гранаты в дверь. Спустился к двери по ступенькам, сильным толчком открыл дверь и швырнул туда из-за угла противотанковую гранату. А затем и вторую. Сам упал ничком на ступеньки. Так рвануло, что блиндаж «раскрыло», т.е. сорвало перекрытие. Затем выскочил наверх и пополз вместе с Кравченко к ДОТу. Он слева, я справа. Расчет ДОТа нас заметил и стал бросать гранаты. Мы рывком приблизились к ДОТу и я швырнул гранату, а немец в тоже время тоже бросил гранату в меня и мне обожгло лицо пламенем. Я провел по лицу рукой и увидел что вся ладонь в крови. Все ясно, я ранен в голову, но куда точно не понятно. В это время Кравченко был уже у ДОТа и забросал его гранатами. Потом начал искать меня. В это время, начался обстрел из пулемета, и нам надо было уходить быстрее с этого места. Я встал и внезапно понял, что я ослеп. Ничего не было видно. Как молотом ударило в сознании, ну почему не убило? Как я теперь буду жить, инвалидом? Подбежал Кравченко, и мы побежали вниз, на свои позиции. Меня Кравченко тащил за руку, и я покорно следовал за ним. Он сказал, что тоже ранен в руку, но легко. Не заходя в свой взвод, мы прошли в штаб батальона, где мы знали, есть фельдшер. Он только и мог нам оказать помощь. До штаба еще целый километр мы ковыляли и только когда пришли в штаб узнали, что фельдшера где-то черт носит. Мы доложили о выполнении задания, и начальник штаба капитан Ильенков дал мне стакан водки, и положил меня на топчан, пока найдут фельдшера. (Я встретил Ильенкова после войны, в Красноярске, когда наш штаб корпуса расформировывался. Он спросил меня: «Получил ли я награду за ликвидацию блиндажа и ДОТа?» Я ответил, что нет. Он очень удивился и сказал, что писал на меня наградной лист). Пришел фельдшер, но не стал с меня снимать повязку, а предложил везти меня в полковой медпункт. Тут же меня посадили на сани, и лошадка не спеша, повезла меня в тыл.

 В медпункте мне сделали перевязку головы и правой руки, в районе локтевого сгиба. Когда сняли старую повязку и промыли мне глаза, я увидел всех, и это было такое счастье! Ранение оказалось в брови над обоими глазами. Хотя один маленький осколочек попал в глазное яблоко, он через несколько месяцев сам стал выходить из глаза. Но сам глаз не пострадал. Перевязку закончили и отправили нас в медсанбат 197 стрелковой дивизии. На следующий день в медсанбат прибыл младший лейтенант Роман Атаев, командир стрелкового взвода 7 роты. Он был легко ранен в голову. С ним как всегда была его гитара. Пролежали несколько дней в медсанбате, по существу здоровые, мы с Романом решили удрать в ближайшее село, сходить к девчонкам в гости.
 Предварительно мы узнали у фельдшера, сколько нам еще лежать в санчасти и мы отправились в ближайшее село с намерением провести там день или два. Мы шли к молодым учителям – симпатичным дивчинам. Там нас приняли хорошо, а когда Роман запел, девчата попросили нас выступить перед сельчанами. Мне отводилась роль конферансье. Роман согласился петь, и мне тоже пришлось играть свою роль. В большей избе собрались старики и старухи, да несколько инвалидов, довольно много зрителей собралось. Пел Роман чудесно, особенно хороши были цыганские песни. Нас встречали хорошо и подолгу не отпускали. Но время прошло и, нам пора было возвращаться в сан часть. Как пришли в медсанбат, мне сказали, что меня ищет майор. Я похолодел! Это, наверное, из администрации медсанбата, хватились нас! Начал было собирать свой вещмешок, что бы быстрее уйти в свою часть, но мне сказали, что видели майора и он идет сюда! В доме было два выхода, и я выскочил в один из выходов, что бы не попасть на глаза майора. Но не успел далеко отойти, как меня догнали и сказали, что это оказывается корреспондент фронтовой газеты. С облегчением в душе я вернулся. Он попросил, чтобы я рассказал о своей боевой жизни и последнем эпизоде. Потом сфотографировал меня и Кравченко. После беседы с корреспондентом, я забрал свои документы у писаря медсанбата и пошел в сою часть. По дороге с удивлением увидели изменения на фронтовых дорогах. Все дороги были забиты войсками и техникой. Откуда эта силища? До этого дня наша оборона была жидкой, и мы знали, что все резервы бросили на Сталинград. И вдруг такая силища прет! Все балки, перелески, дороги забиты войсками. Только потом мы узнали, что это готовился кулак, для окружения Сталинградской группировки немцев. После такого увиденного пришел в штаб батальона в хорошем настроении, а тут еще меня с наградой поздравляют. Я постеснялся спросить, чем меня наградили, до конца войны еще далеко и боев впереди еще много. Да не до расспросов было, вызвал командир батальона и предложил мне переходить на должность командира роты. Я обещал подумать и завтра скажу свое решение. В штабе узнал, что через 3-4 дня ожидается большое наступление. А когда я пришел к себе во взвод, то узнал новости. Во время моего отсутствия на мое место прислали с курсов младшего лейтенанта. Но он уже успел погибнуть. Погиб по своей глупости сам и погубил хорошего солдата Капуста, которого я очень ценил за смелость и находчивость. Он был надежной поддержкой в разведке.
Как оставить свой взвод без офицера? Ведь предстояло наступление и значит большие бои. Да и жалко стало своих ребят бросать, вместе уже 8 месяцев и 4 месяца в боях. Младший сержант Сытков Иван Васильевич – мой помощник, наверное, справился бы с должностью и без меня, но впереди наступление! Я пошел к комбату и попросил, что бы меня оставили во взводе до развития наступления или до перехода в оборону. Комбат не возражал, но попросил меня продолжить разведку по совместительству. Я согласился.
15 ноября 1942 года. Раннее утро. Загрохотали наши орудия, вздыбилась земля на фашистских позициях. Ровно час продолжалась обработка переднего края и ближнего тыла из всех орудий нашего фронта. Только смолкли орудия, как прозвучала команда: «Вперед!». Моральный дух в это время был уже сильным, все почувствовали нашу мощь и все были веселые и довольные тем, что наконец-то наступаем. Никто не думал о смерти, об опасности.
 Однако в первый день мы продвинулись только на 1-1,5 километра, противник отчаянно сопротивлялся. Однако и этот день не прошел для меня без памятных событий.
 День был теплый, и я пошел в наступление без шинели, только в меховой безрукавке. К вечеру наткнулись на глубоко эшелонированную оборону противника. Наступление застопорилось. Мы стали окапываться. Мы как раз захватили минометную позицию противника с минометами и почти полным боекомплектом. Сразу мы этим воспользовались и били по врагу. «Его салом, ему же по мусалам». Как раз немцы пошли в контратаку, и мы встретили фрицев его же минами. Били так, что стволы у минометов раскалились докрасна. Фрицев навалили много, все поле было черным. Стемнело, надо было устраиваться на ночь, но шинели нет, а морозец прижимает. Я стал замерзать. А когда старшина привез ужин, я спросил о шинели, но тот сказал, что ее не нашел. Уйти некуда, чувствую, что пропадаю. Выкопал себе окопчик, разбил одну цинковую коробку из под патронов, и сделал из нее наподобие печурки.
Сверху мои солдаты завалили меня бурьяном. Разжег печурку, и стал греться, но коробка распаялась и печурка развалилась. Я начал делать печку из земли, но земля оттаивала и рассыпалась. Так за ночь я не отдохнул и чуть не замерз. Пришло утро. За ночь немцы убитых убрали. Снова началось наше наступление. Первыми двинулись три танка, но их тут же подбили и они загорелись. Экипаж выскочил, и мы его прикрывали огнем. Но наступление шло, и мы захватывали вражеские позиции. В одном блиндаже я нашел маскхалат, стеганый на вате. Тонкий халатик, но все равно было теплей. За день мы продвинулись с непрерывными боями еще на 2-3 км.

 По правому флангу и с фронта нас стали контратаковать, а нас была всего одна рота. Оборвалась телефонная связь, и командир роты растерялся, передав управление ротой мне, сам пошел искать повреждение. Ему надо было вызвать огонь артиллерии. У меня же проблемы с минами. Нечем стало стрелять. Я послал солдата в тыл за минами, но он не вернулся, погиб. Послал опытного Ковригина, но и его ранило в ноги. А противник атаковал постоянно и с фронта уже был близко, а с правого фланга еще было метров 400-500. Я решил тоже контратаковать, с фронта, а потом из фланга. На фланг я направил один станковый пулемет и один взвод. Остальной состав роты я увлек в атаку, и мы отбили противника, фрицы повернули назад. Когда немцы побежали, я остановил один взвод, и он стал сопровождать отход врага своим огнем. А остальных я двинул на правый фланг, надо было и там отбить атаку. В это время увидел командира роты, который бежал с офицером артиллерии и телефонной связью. Офицер артиллерии быстро выяснил обстановку и начал кричать в трубку координаты, для артиллерии. Пушки оказались мощными, и они быстро разметали атакующих немцев и позволили теперь нам пойти в атаку. Мы пробили оборону противника, и дальше сопротивления почти не встречали. Двигались в сторону Миллерово Ростовской области, в походной колонне и лишь иногда встречаясь с мелкими группами противника. Но Манштейн – командующий немецкими войсками на Сталинградском направлении, бросил свою группировку на помощь Паулюсу в Сталинград. У Манштейна в основном были войска СС, отборные части чистокровных арийцев. Рослые и смелые, свежие и в отличие от нас не измотанные в боях. Вот тут и затормозилось наше движение вперед. А тут еще и мины закончились, минометы везли на повозке, а мой взвод теперь воевал как простой стрелковый. Подошли к небольшой деревне, которая находилась по обе стороны неглубокого оврага. Перед деревней рота развернулась в бой. Я со своим взводом был на правом фланге. Завязался бой за деревню. Единственная улица поросла бурьяном, да туман стлался у самой земли. Когда рота начала преодолевать овраг, то с левого фланга ударил пулемет. И рота понесла потери. В этот момент мы с Сытковым заскочили в один дом и обнаружили там одного слепого старика. Старик спросил: «Кто пришел?», мы ответили, что мы русские. Старик заворчал: «Опять русские,… опять колхозы будут». Сытков на него автомат вскинул, но я его удержал, мол, не пачкайся, ему жить осталось всего ничего. Огляделся…., крепкий стол и лавки новые, посуда и коврики на стенах. Сапоги под печкой малоношеные, сам в валенках и образа в углу.

Дом видно был не из бедных, обстановка вся сохранилась и жил тут видно старик неплохо. Сытков предложил мне перекусить, но я с возмущением отверг его предложение. Идет бой, гибнут наши товарищи, а он брюхо набивать собрался. Но Сытков уже прошвырнулся по сусекам и выяснил, что ничего хорошего нет, только в печи стоит только поставленная вариться каша на молоке. Сытков налил из чугунка молоко. Вражина кулацкая! он и на воде сварит, и мы его выпили. Разговорились с дедом и выяснили, что он жил с дочерью, которая жила с немцем и сбежала с ним во время боя. Оставила слепого отца! Мы услышали сильную стрельбу и выскочили из дома. Смотрим, а наша рота лежит на земле, прижатая пулеметным огнем. Я подполз к ротному и отругал его, что, но не предпринял меры по ликвидации огневой точки. Он что-то промямлил. И я, обозленный на него, выругался и, взяв своего солдата Яхно, пополз в сторону пулемета. Ползти пришлось по бурьяну, видимость плохая и ориентироваться трудно. Подползли к воронке, пулемет только, что стрелявший – замолчал и, где он было не понятно. Я приподнялся на локтях, что бы взглянуть, где же он. В этот момент Яхно навалился на меня и столкнул в воронку и сам на меня упал. В это же время рядом застучал пулемет и, пули защелкали по земле. Яхно вовремя заметил, как пулемет развернулся в нашу сторону, быстро среагировал и тем самым спас мне жизнь. Самого же его ранило в ягодицу. В воронке я его перевязал и пополз к пулемету. Улучив момент, когда пулемет развернулся в сторону от меня, я встал в рост и скомандовал: «Хенде хох!». А сам вижу, что пулеметчики голову спрятали и лупят «куда ни попадя». Я обоих завалил из автомата. Рота смогла двинуться вперед. Заняли деревню и начали обустраиваться на отдых, вдруг доложили мне, что между солдатами произошла драка. Разобрался, оказывается один боец, украл у жителей села поросенка. И что характерно, все голодные, но рассудили здраво, поросенок маленький, но уже наш. Он отвоеван и может дать хорошее потомство. А тут мародер, да еще еврей. Вот и поколотили. А поросенка заставили отнести назад. Деревню освободили и заняли оборону. А я с Сытковым пошел в один целый дом, что бы привести себя в порядок. Зашли в дом, а там....Две молодые женщины! И встретили нас хорошо, воду поставили греть. Мы умылись, сели кушать. А на стол женщины собрали картошку отварную, капусту квашеную и сало соленое. Ну, царский стол! А планы на ближайшее время самые радужные. Как вдруг боевая тревога! Опять марш, опять вперед на запад. Двигались вперед, не встречая немцев, но ощущая постоянно его близкое присутствие. Подошли к селу Каменка, а чуть левее показалось село Погорелое. Дело шло к вечеру, стало уже темнеть, целый день двигались, устали и мечтали поесть и поспать. Полк занял оборону. Есть ли кто в Каменке? Надо было узнать. Все отдыхали, только я получил приказ выяснить это. Остановка для солдата – отдых, упал на бок и уже похрапывает! Только дневальные, да наблюдатели не спят, а ходят да переворачивают спящих солдат на другой бок, что бы не замерзли. А разведчикам некогда отдыхать, надо выполнять задачу. И пошли мы, семеро, уставшие, по колено в снегу, продираясь сквозь бурьян и превозмогая наваливающийся сон. Дошли до села и на стыке дорог, залегли. Отсюда нам был виден в лунном свете, отступающий противник. Две дороги с отступающими войсками сходились у села, и здесь происходило столкновение отступавших, никто не хотел уступать дорогу. А нам уже тянули связь. Я доложил обстановку и получил приказ продолжать наблюдение. Я, оставив одного часового для наблюдения с остальными, отошел от дороги к копне соломы, и мы в ней и зарылись. Только подкралась сладкая дремота, как раздались близкие выстрелы, и мы выскочили из соломы. Оказалось, что наш часовой вел перестрелку с немцами. Мы подключились к его огню, и они нам ответили, но мы видимо произвели на них впечатление и они затихли. Наступила тишина, и мы опять зарылись в солому. Но и сейчас не удалось уснуть! В ночной тишине раздался зуммер нашего телефона! Мне приказали вернуться к командиру полка. Свернув свой наблюдательный пункт, мы не выспавшиеся, злые на весь мир, пошагали в обратный путь. Придя в расположение своей части, и оставив своих бойцов в теплом блиндаже, я сам сел в попутный грузовик, поехал в штаб. Когда я прибыл в назначенное место, то увидел командира полка дремавшего в легковой машине. Рядом стоял грузовик. Я доложил о своем прибытии. Он тут же ввел меня в обстановку. Оказалось, что один наш батальон окружил в селе Погорелое штаб немецкой дивизии, а немцы в свою очередь взяли в кольцо этот батальон. Надо было разведать обстановку и установить связь с батальоном. До села было 2-3 километра. Командир полка приказал посадить взвод на грузовик и двигаться за ним. Перед селом был перекресток дорог, и по данным полковой разведки его контролировали немцы. Мы двинулись к этому перекрестку. Командир на своей машине ехал впереди. Не доезжая до перекрестка, встретили повозку нашего полка, она ехала из окруженного батальона. Спросили возницу о батальоне, но он ничего вразумительного сказать не мог. Погрузили ему раненых и сказали, – вези. Он и повез. А в батальоне еще много раненых и он ведет бой. Понятно, раз телега проехала, значит, перекресток свободный. Поехали дальше, командир впереди. Только заехали на перекресток, как противник открыл огонь по машинам. Машина командира полка успела проскочить открытое место, а наша машина загорелась. Я приказал прыгать с машины влево и залечь в бурьяне. Когда рассвело, я увидел, что в живых остались только я и Шевченко. Остальные были уже убиты. Я приподнялся с земли, что бы осмотреться, как вдруг почувствовал, как меня будто хлыстом ударили в бок. Я понял, что ранен. Окликнул Шевченко и сообщил ему о своем ранении. Шевченко подполз и перевязал меня. Потом он стал помогать мне отползти, выйти из боя. В этот момент и его ранило, падая, он крикнул: «Лейтенант, я убит!». На мне был немецкий маскировочный костюм, снаружи он был белый, а если его вывернуть, он становится зеленым, камуфляжем. Можно носить и летом и зимой. Брюки держались на лямках, через спину. Когда меня ранило, и Шевченко меня перевязывал, он лямки отстегнул, и я попытался подняться. А ползти не было сил, штаны стали падать, и мне пришлось держать их одной рукой. А вокруг шел бой, это подошел наш батальон и ввязался в перестрелку. Надо было выходить из боя, пока не потерял много крови. Я встал в полный рост и пошел. Было уже все равно, убьют, так убьют. У меня в одной руке был планшет с картой и компасом, бинокль и ремень с пистолетом. А другой рукой держал брюки. Я уже отошел метров 50, как мне пулей пробило левую руку чуть ниже локтя. Пришлось бросить пистолет и ремень, и, держа одной рукой брюки, медленно идти в тыл. Сейчас я сам не могу понять, почему я не застегнул лямки, да не освободил себе одну руку? Видимо от боли притупилось сознание и соображалось туго. Так я и доковылял до места, куда пули не доставали. Тут за небольшим бугром стояла машина, в которую собирали раненых. Ко мне подошел санитар, но я его отослал к капитану, пом. начальника штаба батальона, он стоял на карачках и держал свои кишки, которые вываливались из распоротого осколком живота. Ранение в живот, это на 99% смертельное ранение. Он это прекрасно понимал, и на его лице было выражение беспомощности и страха. Это страшное лицо я запомнил его на всю жизнь. Я ему ничем помочь не мог, у самого ранение в руку, правый бок и в ягодицу. Через некоторое время меня на повозке отправили в медсанбат.


Обработал дневник своего отца:
Андрей Зуев