Шаг навстречу музыке

Звонкое щебетание птиц за окном наполняет звуками маленькую комнату. Он потянулся и открыл глаза. Птицы… красивый точный ритм, радостная мелодия – прекрасное начало нового дня. Контрастный душ, завтрак – чай и бутерброды – и за работу. Еще одна комната побольше, обитая звуконепроницаемым покрытием, полная аппаратуры для звукозаписи. Его комната, его убежище и крепость, где он может сбежать от всего остального мира и быть самим собой. Адриан, высокий немного худощавый, с темно-рыжими, почти каштановыми, волосами, тонкими мечтательными чертами лица, композитор и музыкант.
Его музыку сначала критикуют, а потом отрывают с руками. Многие коллеги втайне завидуют, другие при каждой встрече спрашивают, в чем секрет. Любимая электрогитара и микрофон – вот и все его секреты.
Адриан заходит в свой маленький звуконепроницаемый замок, садится, берет гитару и начинает нежно перебирать тонкие струны. Он может просидеть так весь день, ничего не сочинив. А может за несколько часов придумать шедевр и тут же забыть его, чтобы потом сыграть заново. У него не было секретов или специальных компьютерных программ. Он просто слушал. Слушал себя, стук своего сердца, шорох вентиляторов компьютера, тонкие голоса струн. И песню. Тихую песню, которая лилась со всех сторон. Песню иного мира. Ее мелодия могла быть нежной и ласковой, как колыбельная; быстрой и зажигательной, как ритмы латины; грозной и пугающей, как звук марширующей стотысячной армии. Под нее Адриан мог создавать воздушные замки, драконов и рыцарей, нежных дриад и суровых воинов. Он мог все, был практически всемогущим. И играл. Играл без остановки. Постоянно работал микрофон, потому что музыкант просто не успевал записывать: мелодии приходили к нему одна за другой, кружились в темпе вальса и улетали в окно. Пожалуй, что было еще одно очень важное отличие Адриана от других композиторов – в его домашней студии было большое окно во всю стену с видом на старый парк и реку. Через него была видна часть запруженной машинами улицы, забитый людьми проспект, похожий на огромную муравьиную трассу. Деревья, такие же старые, как сама земля, их родившая, навевали мысли о вечном и прекрасном. Окно открывалось. Когда Адриан работал ночью, он открывал окно и его обдувал прохладный ночной ветерок, унося с собой к морю все посторонние мысли, очищая сердце и оставляя его свободным только для музыки.
Он мог подолгу стоять в окне, вдыхать ночной воздух, полностью отдавая себя мелодии, кружащей его душу в бешеном водовороте сплетения гитарных струн. Иногда он задумывался над тем, что будет, если сделать шаг, что будет, если раскинуть руки и полететь вместе с музыкой иного мира. Тогда Адриан становился на самый краешек подоконника, раскидывал руки в стороны и представлял, как он летит, верх или вниз – не важно куда. И даже заносил ногу для шага. Но что-то его останавливало. Он сам не знал что. Может, это был продюсер, который звонил каждый вечер и напоминал о контракте. Может, это были многочисленные знакомые, не дававшие ему остаться вечером одному. А может, десятилетняя девочка с соседней квартиры. Именно она научила его слушать Музыку. Ей было всего десять лет, а она понимала в жизни гораздо больше его. И в смерти. Страшный диагноз – лейкемия – висел над Лизой и ее семьей, как дамоклов меч, уже четыре года. Четыре года мыканья по больницам, врачам. Четыре года материнских слез и тяжелых вздохов отца. И четыре года ее улыбок. Она всегда улыбалась, что бы ей ни говорили, какой бы лечение ни назначали, из ее глаз лучилось простое детское тепло. Это и останавливало Адриана от последнего шага навстречу музыке.
Весь день просидев в закрытом помещении, музыкант решил пойти прогуляться. На сегодня уже достаточно было написано и сыграно. Взяв куртку (как ни как середина октября) и булочку с яблоками, пошел на улицу, побродить по ночному городу. Это было одно из его любимых занятий – часами бродить по городу, рассматривать прохожих, думать и своем. В такие моменты жизнь прекрасна.
Выйдя во двор, Адриан встретил Лизу с мамой. Лиза тоже любила гулять по вечернему городу. Ее мама, Елена Сергеевна, всегда ходила рядом, практически не отпуская Лизу ни на шаг в сторону. Девочка была в кресле-коляске – значит сегодня было очередное обследование. Но она улыбалась. И махала ему маленькой тонкой белой рукой.
– Привет, Адриан! – тонкий звенящий голосок всегда был для него радостью.
– Добрый вечер, соседушка, - устало приветствовала его Елена Сергеевна. Последние четыре года она все время ходила уставшая с кругами под глазами.
– Здравствуйте, Елена. Привет, ребёнок! – ее глаза всегда заставляли музыканта улыбаться. – Как твои дела? Что нового?
– Меня завтра повезут на операцию в областную клинику. Мне сказали, что там самый лучший врач – глаза на секунду потускнели – Но я ему не верю.
– Почему?
– У него глаза странные. Не верю и все туту! – маленькие кулачки звонко стукнули по остреньким коленкам. – Лучше спой мне песню!
– Сейчас? А не слишком поздно, Лизонька? Тебе ведь скоро спать пора.
– Ничего не поздно. Правда, Адриан? – улыбчивые глазенки смотрели на него так ласково, что он не мог отказать.
– Сейчас сбегаю за гитарой. Дождись, малыш, я быстро!
Пулей взлетев наверх и схватив гитару, Адриан подумал, что никогда не бросит эту маленькую девчушку, которая знает о жизни больше, чем он. Выйдя во двор, он застал мать и дочь сидящими на лавочке возле двери подъезда. Он сел и сразу же начал играть одну из своих самых любимых баллад:

В полете к радуге и к небу,
С высот бескрылых облаков,
Я Странник Тени. Где я не был?
Я был везде. Мой дух таков.

Плащом мне лег туман на плечи,
Трава сверкнула серебром,
И солнце позовет далече
В потерянный забытый дом.

Хранимый мой костер богами,
Мне пеплом сыпана земля.
Века топчу ее ногами,
Иду, куда глаза велят.

В чужих небесах заплетается осень,
В глазах помесь гнева, печали и дым.
Я Странник. И жизнь я давно свою бросил
К ногам горделивых, холодных светил.
Я призрак, забытый на краешке лета,
Дорога моя с неизвестным концом.
Но звездам назло, когда-то и где-то
Окончу свой путь родимым крыльцом.

– Красиво… - Лиза мечтательно закрыла глаза. – А ты покажешь мне горы?
– Конечно покажу – ласково ответил музыкант. – И даже научу разводить костер.
– Здорово! Давай поедем как только я выздоровею.
При этих словах лицо Елены Сергеевн потемнело. И она, и лизин отец знали, что эта болезнь неизлечима, и все, что они сейчас делают, - это только попытка протянуть жизнь их дочери еще на несколько месяцев. Это знала и Лиза, но не хотела признавать, не хотела сдаваться.
– Нам пора домой, Лизонька, - женщина поднялась и взялась за кресло-каталку. – Спокойной ночи, Адриан. Спасибо, что составили компанию.
– Всегда рад, Елена Сергеевна. Спокойной ночи.
– Пока, Адриан! – звонко крикнула девочка из подъезда.
А сам Адриан еще пару часов побродил по городу и тоже пошел спать. Ему снился поход в горы вместе с Лизой и ее семьей. В этом сне все они улыбались…

Несколько дней Лизы не было во дворе. Она лежала в клинике. Ее родители практически ночевали там. Соседи ничего не знали о том, как прошла операция. Адриан, как обычно, целыми днями сидел в своей маленькой студии с записывал музыку. В эти дни она получалась особая – нежная, вдохновенная, воздушная. Эти мелодии окрыляли, заставляли одновременно смеяться и плакать. Это было лучшее из того, что он когда либо писал. В эти дни он особенно отчетливо слышал музыку иного мира, она направляла его пальцы на гитарных струнах.
Дня через четыре, в обычное октябрьское утро, Адриан после завтрака не пошел в свою студийку, а решил поехать в клинику к Лизе, проведать ее. Когда он подъезжал, что-то очень больно кольнуло в сердце. Оно замерло на секунду, а потом забилось быстрее, а в мозгу пронеслась тревожная мелодия, сыгранная на скрипке. Он поспешил. Забежал в приемную, даже не посмотрел на медсестру, а уверенно пошел на второй этаж. Откуда-то он знал, что Лиза сейчас находится именно там, на втором этаже в конце коридора. Бегом взлетев по ступенькам и за секунды пробежав длинный коридор. Он буквально ворвался в палату. Лизина мать плакала навзрыд, отец стоял спиной к двери. Медсестра накрывала бледное восковое детское личико белой простыней…
–Нет, Лиза! – он кинулся к ней. Лиза, Лизонька, улыбчивая, ласковая, всегда веселая и такая живая девочка сейчас лежала холодная под бездушным белым покрывалом.
– Операция прошла неудачно, - скорбным голосом сообщила медсестра. – Она умерла во сне, не отходя от наркоза. Сочувствую.
Как она может так просто сочувствовать?!?! Она же не знала ее, не видела ее улыбки, ее звонкого детского голоса, тонких гибких рук. Как же так?
Адриан застыл на месте, как изваяние. Он не мог произнести ни звука. А потом просто выбежал из палаты. Подальше от этого бездушного белого здания, от плача Елены, от тяжелой спины отца, от бледного лица Лизы… Подальше, в свою комнату, свой замок. К открытому окну.
Он вошел к себе в дом, запер все двери, отключил телефоны, зашел в домашнюю студию и открыл окно, стал на подоконник и раскинул руки, как он дела это всегда, слушая Музыку. Только на этот раз он хотел полностью слиться с ней в одно целое, полностью раствориться в ней. Он выставил ногу для шага вперед. В голове промелькнули мысли о друзьях, контракте с продюсером, о счетах за квартиру. Но их вытеснила мелодия. И он сделал шаг ей навстречу.

Ветер трепетал кроны деревьев, разносил повсюду запахи опадающей листвы. Ветер унес навстречу вечности слова новой, несыгранной песни. Вместе с ними улетал маленький огонек жизни, несущийся навстречу музыке иного мира…