Однажды в России

 

СМС-ка пришла в самый разгар тренинга. В шумном зале «Ренова-центра», заполненном полуторатысячью предпринимателей, писк моего телефона никто не услышал. Текст: «Полчаса назад Колю Норова застрелили на мосту у Бурумбайки. Стрелял Витя Жуков. Сам тоже застрелился». Со сцены звучали цитаты из книг финансовых гениев современности Роберта Киосаки и Брайана Трейси. Зал был полон философии позитивизма.

… За год до события мы с Норовым прощались, проиграв выборы в Законодательное Собрание Челябинской области. Он шёл кандидатом в депутаты, а я был тем самым политтехнологом, который на ходу ломал его компанию и выстраивал новую. Потому что в их Троицке – городке затерявшемся в степях на границе с Казахстаном – представление о социологии, о предвыборном штабе и о рекламе вообще имели весьма смутное. Смутными были сами настроения скрытые за глухими заборами казачьего когда-то городка с его людьми , имеющими пристрастие к черным сумрачным одеждам , отчужденностью друг от друга по вероисповеданию – маячили две мечети и три православных храма - по достатку и по грехам гражданской войны. Её, гражданскую, в этом, наверное единственном городе России, помнили лучше, чем Великую Отечественную.

«Здесь, как на Кавказе, сто лет – не срок», - предупредил меня свояк Николая Норова. Я в этом убедился. На встречах в аудиториях какая-нибудь бабка из первого ряда могла вдруг спросить: «Коля, а это правда, что твоя родня – братан или ктой-то ишо - снес на тракторе Цвилинга в Изобильном?». Спросит и замолчит. И не угадать Коле – отец этой бабки был расстрелян Цвилингом или дед был среди тех, кто покромсал отряд «еврейского красного комиссара» в 1919-м… А станичники слушают – братан или не братан Цвилинга снес? Да как сам Коля к этому относится?
Так – к слову: действительно родственник по мужу сестры, в период ГКЧП в отчаянии сел на трактор, зацепил тросом памятник «герою» гражданской войны Цвилингу и стащил его с гранитного постамента в селе Изобильном. А «изобилием» на тот момент в селе был только уксус в магазинах и консервы морской капусты.
Коля Норов вырос в казачьем городке тихим пацаном, которого собаки и рыбалка интересовали больше, чем весь остальной мир с космонавтами и рок-н-роллом. На Уе и Увельке, речушках, скользящих сквозь Троицк, он пропадал в любую свободную минуту. Ни родители, ни сестры не видели и видеть не могли, что он именно в рыбалке и всем, что связанно с рыбалкой становился авторитетом среди пацанов и взрослых. Рыбак он был обычный, везло ему не больше, чем другим. Но он понял другое – за страсть люди готовы платить. И он зарабатывал первые «пионерские» деньги на искусственных мормышках и ладных удочках, на удобных куканах по три копейки за штуку и на том, что часто под рукой рыбаков под удачную рыбалку не было мешка или бечевки. У «коммерсанта-Кольки» они были всегда. Николай Норов предпринимателем стал именно тогда. «Деньги лежат в карманах людей, и люди не знают, куда их тратить. Почти все…», - говорил Норов. Он же знал, куда их деть. В детстве просто покупал нужные вещи, а постарше он понял, что деньги лучше всего тратить … на деньги. И пусть рубли размножаются, как мальки карпа, и превращаются в золотые балыки проектов.

Когда сыпался СССР, и стреляли не только на больших и малых войнах по всей южной границе когда-то большой и дружной страны, тогда Норов на Украине под местную «атаманщину» и неразбериху тоже делал деньги. На консервах. Заводы по инерции работали, а сбыт рассыпался, как горох на сковородке. Машинами, контейнерами, вагонами и эшелонами Норов погнал товар…
К 1994 году он был крут, как турецкая сабля – денег было и на особняк и на машину . И брезжили уже идеи вывоза этих денег из-под сумасшедшей инфляции как в России, так и на Украине… На саблю, впрочем, Коля и нарвался. Через всю кисть правой руки у него остался шрам от перехваченного клинка украинских «братков», залезших грабить богатого москаля прямо «у хатi». Только жена Николая Валентина, выскочившая со звоном битого стекла из окна второго этажа, и забрехавшие собаки заставили налетчиков бросить недорезанного «буржуя» истекать кровью и седлать мотоциклы. С грохотом и гиком они уехали. Уехал и Коля, бросил дом, гаражи и машины… Вывез только деньги, которые можно было вывезти или вогнать в длинные проекты…

Барчук, банкирчик… Со стороны Николай выглядел именно таким. Полненький, с симпатичными добрыми щечками и почти прозрачными синими глазами, он даже седел как-то понарошку. Будто не его это была седина, а ему – вечно тридцатилетнему – просто припылилось в степи. Шел 1995 год. Армию плохо кормили. Воевали в Чечне, а Коля гонял контрабандные мясные стада из столовых степей Северного Казахстана, скупая их по дешевке у запуганных казахов, отстреливаясь от чеченцев, которые у этих же казахов скот не покупали, а просто угоняли.
Хорошие деньги были на мясе. Хваткие прапорщики-снабженцы и полковники-интенданты военных городков всего Южного Урала знали Колю как патриота. Он пригонял скот в долг. Живым весом. У армии денег нет, а солдат должен быть сытым. Фролов, конечно, понимал, что гораздо более «сытыми» были полковники и прапорщики, сдававшие мясо в шашлычные Челябинска, Миасса и Златоуста, прокручивавшие «живые» не бартерные деньги. Норов понимал, что до солдатских пайков в батальонах доходят крохи, но это для него было неважно, Коля нарабатывал главное – связи. Он четко знал их стоимость…
 Его не понимали друзья – Володя Пахомов и Витя Жуков, которые разбивали на степных ухабах машины и прятали «Калашниковы» с гранатами.

Контрабандист – профессия братская. В степи она совсем братская. Особенно когда горит ЗиЛ, когда чечены обложили с трех сторон, и ни распадка, ни валуна, и заканчиваются патроны… Пахнет жаренными тушами сайгаков в горящем «ЗиЛе», паленой резиной и жженой латунью с оружейным маслом. Коля грыз семечки. Володя и Витя отстреливались. Коля считал… Когда нервы у ребят уже стали сдавать, он брякнул: «Сейчас Иса смоется. У них патроны кончились…». Иса с «джигитами» ушел с изрешеченной задницей своего УАЗика. На следующий день этот УАЗ сожгли в степи, а чеченов измордовали до полусмерти головорезы , посланные вором в законе Легонтом Синим. Коля грыз семечки, Володя признавал какую-то силу, стоящую за Норовым, а Витя ещё год рассказывал, как Коля сидел под «дымовой завесой» и грыз семечки, в то время, когда он, Витя, с Володей героически отбивались от чеченских контрабандистов… Не поясняя при этом, какого черта они сами шастали на «ЗиЛке» в дикой степи под Аксаем…
«Так что ж мы все в долг да в долг отдаем мясо?!!!», - скандалили и Жуков, и Пахомов. Хотелось денег, но они как-то все были пока виртуальными. Но для Коли были важнее связи, а эти связи превратились в машины, в отданный почти задарма хорошо отапливаемый склад, где открыли они первый пельменный цех.

Начали с двенадцати нанятых тетушек, которые вручную крутили пельмешки, а ко вторым выборам Президента Путина в 2004 году у них уже был целый комбинат «Малахит», на котором в разных подразделениях работало более пятисот человек. Эмблема комбината зеленого цвета и само название к мясным продуктам как-то было очень не кстати... Впрочем, я уже говорил, что в этом уездном городишке были весьма странные представления о рекламе, красоте и привлекательности. «А у нас не так…» - часто оправдывали себя троичане, как бы давая понять, что «мы особые». Но когда спрашивал у них – любите ли вы зеленое мясо? Они смеялись и пожимали плечами… Нет, конечно, никакой особенности, кроме комплексов и упрямости. Но и они не особенные – вся российская провинция упряма, закомплексована и с непонятным миру гонором «особостей».
Дом Норова внешне без форсу – в Троицке шикарных особняков и вилл тоже не поняли бы, молва и так его живьем съедала. Но Коля талантливо переводил разговоры о его «буржуинстве» в тему благотворительности. Что-что, а делиться с земляками он умел. На деньги комбината открывались то школьный музей, то отделение спортшколы, то памятный барельеф знаменитому земляку. Традиционными стали сытные и душевные встречи ветеранов, оплаченные из кассы мясокомбината. У Коли была сауна с бильярдным залом, красивые собаки – мощные и страшные твари, которых можно было держать только на суровых такелажных цепях. У Коли был дом под железной крышей и «Land rover» с рабочей «Нивой»… У Вити Жукова по соседству строилось, как под копирку: железная крыша, сауна с бильярдом, мощные собаки, «Fоrd-фургон» (изрядно подержанный), но крупный и с яркими белыми фарами… Семьями они выезжали на шашлыки, давали детям побибикать в разных машинах и поспорить у кого машина круче. У Коли «круче» было всегда. Но дочки его не зацикливались на этой разнице, как, впрочем, и сыновья Жукова. Зацикливался сам Жуков.

« Надо вторую машину покупать. Для выездов в Челябу», - лениво зевая говорил Витя. Но поскольку он лениво зевал и повторял это раз десять за неделю, все понимали, что это его заветное желание – догнать, показать, что он не хуже, что он тоже «крупняк», с которым надо считаться, как с Норовым. Но с Норовым беседовали и искали встреч мэр и замы губернатора, руководители местных отделений политических партий и ректоры вузов, а Витя Жуков поддерживал связь с поставщиками мяса и командовал на комбинате, устраивая разгоны транспортникам и теткам, пропахшим фаршем и подсолнечным маслом. Он искренне считал, что производство тащит он, что люди по-настоящему считаются только с ним, а Норов все больше «свадебный генерал», который то в политике, то где-то ведет переговоры по своим завиральным идеям. Последняя «завиральная» идея Норова, о покупке фирмы пластиковых окон в Подмосковье со страшными словами «диверсификация бизнеса» ввела Жукова в ступор…
Вокруг Норова было всегда много деловых людей. Одни были жесткими и скорохватами, с философией «здесь и сейчас», другие, кажется, ошалели и не совсем понимали, как они, бывшие автомеханики и младшие офицеры, вдруг стали бизнесменами, но всеми ими признавалось за Николаем умение думать стратегически – не на два дня вперед, а от политического сезона до сезона урожайности зерновых. Из окон их кабинетов на «Малахите» легко просматривался один из крупнейших элеваторов на Южном Урале – «Иволга», но силенок пока взять его не хватало. Одно дело купить фонды, а другое дело удержать их на жестком зерновом рынке, где очень долго «Калашниковы» были калькуляторами «для последних расчетов».

« Так уж расписал – прямо война какая-то, а не рыночные отношения…», - я представляю лица чиновников и «товарищей из МВД», которые читают этот рассказ. И я отвечу им: где вы все были, когда страну растаскивали ворьё и бандота, и находились лишь единицы, которые верили в неё, верили в то, что можно пахать и сеять, растить стада и собирать, собирать, собирать… Людей и волю. Ни тогда, ни сейчас, впрочем, большинство «сильных задним умом» не хотят учиться… Я сижу на тренинге по бизнесу, по управленческому и структурному консультированию в громадном зале на полторы тысячи мест, из которых пятьсот постоянно пусты – это те, кто пьет кофе и делится мечтами в вестибюле. На сцене мастера бизнеса говорят, говорят, но зал подается вперед только тогда, когда начинает работать мотивационная часть – ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ… Объяснимо. Люди видят в деньгах возможность сильно-сильно изменить жизнь. К лучшему, конечно... И не слышен писк моего телефона с СМСкой « Полчаса назад Колю Норова застрелили на мосту у Бурумбайки. Стрелял Витя Жуков. Сам тоже застрелился».

Норов выборы в Законодательное Собрание проиграл. За год до этого он легко стал депутатом городского Совета Троицка. И теперь, видимо, полагал, что городского авторитета ему хватит на следующий уровень власти, на весь избирательный округ – на станицы и села, на соседний Октябрьский район, где лидером предвыборной компании явно был «газовый начальник», бывший офицер ФСБ, компания которого была проста, как проста газовая труба. Она как раз в те месяцы тянулась к каждому селу и каждому дому, вспыхивала синими огоньками и сжигала надежду Николая Норова на союзников…
И ещё, как ни странно, Коля стеснялся больших аудиторий. Чего там говорить – он и маленьких-то собраний людей стеснялся до пересохших губ и бледности снежной… Коля понятия не имел ни об инструменте социологических замеров, ни о том, что штаб должен быть вооружен фотоматериалами, компьютерами и машинами, оперативным материальным ресурсом и сеткой агитаторов. На все это он нашел, конечно, деньги, но с опозданием месяца на два… Коля умел учиться. Только он учился в напряженной реальности, платил за опыт сполна и ни чуть не верил на слово никаким специалистам. У меня иногда складывалось ощущение, что слово «специалист» для него почти «проходимец» или «чужой», потому что «специалисты» приезжали , делали какие-то подряды, брали деньги и уезжали. И никто из них, и никогда не поинтересовался – а работает ли там что-то после меня?
«Сабельными атаками» выборы в России делались в начале девяностых годов, в начале двадцать первого века это уже не работало. Но власть мельтешила все новыми и новыми лицами, чистоплотность которых была широко известна, как несмываемая. Успешный в бизнесе зачем-то считал своим долгом отметиться и в этом «бомонде», как будто успешность требовала подтверждения – вот, ты теперь точно признан официально. Знать бы вообще – где это начинается и заканчивается «официально-неофициально»? Сегодня-то не совсем понятно, а тогда и вовсе правое перемешалось с левым и доброе со злым.. Новый рисунок страны делали «коли норовы», а сотни и тысячи за ними пытались копировать. Им ещё больше хотелось перегнать, обязательно перегнать. Неважно при этом как встанет на дыбы асфальт или чернозем под «BMW», протектором сапога или пером «Паркера»…

… Мы с Николаем так за два месяца и не съездили на могилу местночтимой святой Дунюшки, что в селе Чудиново Октябрьского района, на его же избирательном участке. Не съездили не потому, что он был чересчур занят или не считал эту поездку важной. Он считал её интимной. Не хотел показухи и боялся, что мы распишем его визит к святыне, а люди это таинственное, Богово, сакральное поставят ему в вину, а не в заслугу… Россия о святом молчит, она ещё не научилась, как Европа, делать из монастырей туристические объекты, превращая и святое в бизнес нового типа. Во всяком случае, этого не делает глубинка, та Россия, которая в тайге, в степях и далеко от федеральных трасс. Она не научилась отстранено смотреть на личную жизнь и лидеров, и нелидеров, принимать как должное их любовниц и внебрачных детей. Она ещё переживает за целомудрие своего вождя – ай, не лукав ли? не двуличен ли?( теперь, наверное, ещё и завидует тому, что он «вождь») - но за целомудрие все же переживает.

Степь и тайга не хочет понимать газеты, как только одно чье-то частное мнение (оно авторитетное чтиво-образец «думать вот так правильно!»). Россия внутри себя целостна пока, как глыба, давшая несколько трещин, но обманувшая всех – замучаетесь, ребята, динамит таскать, чтоб трещины те разошлись… Но динамит никто и не носит. В те трещины аккуратно заливают жидкости информации, от масел до кислот. В те трещины заливают страсть – деньги, власть, чины и льготы. И страсти рвут Россию, увеличивают трещины, изматывают в гонке тщеславия и… безопасности.

 Страх со страстями ходит рядом. А иначе зачем тысячам таких, как Коля Норов собаки-страшилы , системы видеонаблюдений вплоть до семейного сортира и бешенные деньги передаваемые начальству повыше за благосклонность, за «крышу», за то, чтоб не придумали и не нашли на тебя статью в Уголовном Кодексе. Этот государственный документ, как памятка для всех, как Конституция, где главный смысл прост, как зрачок помпового ружья: «Посадить можно любого!». Так он устроен. Так уж он читается в моей стране.
В Свято-Троицкой церкви города Троицк на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы 4 декабря 2005 года было … 8 человек. Не считая священника и певчих с клироса. Я заходил в тяжелые ворота, удивляясь странному безлюдью в такой праздничный день. В церковных литых дверях екатерининских времен на высоте двух саженей заколочено навек ядро, прилетевшее из-за реки двести тридцать лет назад в залпе пугачевской артиллерии. Оно прорвало железный каленый лист внешней части двери, но засело в дубовой плахе, так и не выдавив и даже не выгнув внутренний лист.

На службе я простоял в храме рядом с мужичком лет сорока, с заметной армейской выправкой, одетым очень скромно, но молящимся явно «с понятием». Символ Веры из прихожан спели только мы с ним да суровая громадная старуха за полутемной колонной.
Храм велик. Красив храм, торжественен и силен… Я б этот Троицкий храм назвал храмом Верности. Вот здесь, запершись за литыми дверьми церкви стояли христиане всего городка, когда банды Емельяна Пугачева, с гиканьем гарцевали на конях вдоль берега Уя. И Пугачев Троицк не взял. Если разобраться, то не взял-то чудесным образом. Гарнизон верных казаков был невелик, екатерининских солдат было вообще раз-два и обчелся… Но была молитва, храмовая молитва города, когда единым духом Святый Дух был призван. И темная часть разбойничьей национальной души покружила вокруг и отступила…
Как мог знать я тогда, что недалеко отсюда раздадутся выстрелы. «Стой» - мигнет фарами «Форд» Жукова. Остановится машина Николая, выйдет он навстречу выстрелу в грудь, а потом, падая, удивится «Витька, ты с ума сошел!», и догонит его вторая пригоршня картечи, ломая ребра и разрывая сердце…

 «Если Бога нет, тогда все позволено», - пять поколений назад, в период становления капитализма в России говорил известный русский писатель, глядя, наверно, как обгоняют друг друга где-нибудь на Невском шикарные купеческие выезды в пролетках на рессорном ходу.
Пятнадцать лет назад на Святом Афоне в Свято-Пантелеимоновом монастыре меня, помню, поразила фреска на лестнице в храм Пресвятой Богородицы. Изображен святой Силуан Афонский (+ 1938) на свитке его фраза «Молю вас, братие! Веруйте в Господа нашего Иисуса Христа». Мне показалось очень странным – здесь, на святой земле, в монастыре с вековыми традициями, среди людей , казалось бы, положивших жизнь на службу Господу… и эта странная просьба? Это как на какой-нибудь городской улице плакат придорожный: «Ребята, прошу вас – дышите воздухом, дышите». А как иначе-то?!!! Но разве Силуан Афонский не знал, о чем он говорит? Знал! Не верят – не дышат – не живут… В лучшем случае только учатся. Как десять процентов сидящих здесь, в «Ренова-Центре». А научатся только трое из ста. А хорошо научится только один из десяти тысяч. Статистика…
 И Витя, и Николай вставали «на ноги», точнее – «на колеса» своих фордов и ландроверов без Закона, чего ж его бояться? Двух вер нет – в Бога и в Закон – остается вера в себя. Хорошая вера, но тогда им становится тесно – вера в себя совсем не подразумевает веру в друга… А, ну да – вот тут на тренинге по развитию личности в «Ренова-центре» как раз и латается эта этическая дыра в «ВЕРЕ В СЕБЯ» - верь в команду, верь в корпорацию, верь в успех. (Что он приходит только ко всем вместе или никак – этого опять же девяносто процентов зала не слышит!). Верьте, верьте, верьте… Ну, верьте, идиоты хоть во что-нибудь! И не верят.
И тогда ты живешь сиротливо среди современников, как гость на Земле среди теней…



… В сумерках громадного зала за спинами предпринимателей на бизнес-тренинге экран сотового телефона светился, как окошко какой-то казачьей хатки в степи. Погасло окошко. Я не знал, что и ответить. Только и нашелся, что отправил СМС с самым первым, что ёкнуло в душе: « А как теперь дети?».

----------------------------
Сегодня племянник Николая Норова - Федор Овчинников, основатель и хозяин глобальной сети "Додо-пицца" в условиях кризиса и военного обострения Россия-НАТО сворачивает бизнес, стартапы, бьется, чтобы выжить, как бился четверть века назад на Украине его дядька.
И ещё одно пояснение - рассказ написан в 2007 году. А это примечание в 2022-м...