сто 72

Воздух был нежданно сырой, морозный, в развивающемся пальто ветра он летал по охладевшим к своим жителям улицам, люди же от такого зябкого, колючего соседства за время теплого лета и жаркого сентября успели отвыкнуть, а потому надо было привыкать – в который раз (ох, уж эта смена времени года! – вот был бы круглый год август, время тогда бы остановилось, и...), надо было вновь учиться разговаривать – с залетевшими в рот безвкусными хлопьями снега, с вьюгой, свистевшей хрипатые трели, с ознобом, снимающем одежды…
Удивительно, но старый сад остался отчего-то в стороне от подневольных танцев человека с ветром, средь жителей этой яблочно-грушевой части города затаилась тишина, следящая за медленным паденье листьев – ярких одиночек средь бесчисленности снега. (Слова будто завладели мной и стали своевольничать – «тишина следящая». Нет, это уже чересчур: «Иван Иванович, да куда ж, голуба, в чай столько сахара-то кладете? Вы ж его скоро уминать начнете!», а посему – пусть будет «тишина медленных падений»...) Взгляд останавливался на мокрой глади черной асфальтовой дорожки, проползшей через весь сад, - в ней белые падающие пятна по закону зеркал, отражений и прочего волшебства, становились темными, начинали взлетать навстречу свои антиподам, и было странно и страшно наблюдать за этим непрекращающимся движением, столкновением и соединением.
...Пожалуй, нельзя было сказать о ней просто: «невысокая» - нет, она была маленькая, она была миниатюрная – настолько, что приходилось вглядываться в тщательно подобранные, крохотные черты её лица, и было удивительно видеть эдакую снежинку в засыпанном первым снегом молчаливом саду.
- А Вы заметили, что различия между мужчинами и женщинами к старости стираются? Люди становятся в своих морщинах и ворчаниях так похожи... - А первая заговорила со мной, сказала, как её зовут, о чем-то спросила, над чем-то рассмеялась – но вот странность – начало нашего с ней разговора я позабыл напрочь, будто случилось оно в дымке сна, не осталось в памяти и имя её, помнится лишь, что было оно на букву «А»...
Но сон, кажется, в одно из мгновений стал явью.
- Нет, не эта мысль важна. Многие замечают, что старость и детство во многом схожи. «Что стар, что мал» - так, кажется, говорят? Замечают-то многие, а вот вывода из этого никто не делает. Почему так? – А взмахнула рукой, и я заметил, что у неё от локтя до остренького плеча растянулся кривой шрам – так нелепо смотрящейся на этом беззащитном теле, чуть прикрытом лишь летней одеждой.
- Нет, мне не холодно. Не перебивайте. Схожесть разве не повод думать о близости? Почему никто не считает, что старость и детство близки – как... Как начало и конец кольца, если кто-то поставит на кольце точку, как декабрь и январь. Разве есть разница между тридцать первым декабря и первым января? Для природы разве есть разница? Это всё человек придумал, это он точку поставил. Он придумал и боится – а вот холодает, а вот год кончается. Холод зимы - всего лишь последняя ступенька к холоду ранней весны, после которого обязательно расцветут, оживут цветы и деревья, вся природа... Отчего это никто не видит? Старость – всего лишь последняя ступенька к... - А чихнула.
Я снял с себя разморенную от моего тепла куртку, накинул её на еле заметные плечики А, пару раз попытавшись недовольно сползти, куртка, почувствовавшая на себе мою руку, успокоилась, стала спасать от холода продрогшую А.
Уже на выходе из сада, греясь своими эмоциями, что-то доказывая, объясняя, я зацепился локтем за острую ветку – кожа на руке по кривой смялась, образовался внушительного вида пролом, равнодушно вылезла кровь.
- Надо завязать... У меня платок есть, - А заботливо стала прикрывать мой локоть от снега цветами, росшими на её платке. Чувствуя холод рук А, я смотрел на капли моей крови, замершие на ветке дерева. Засохшего, мертвого дерева.