Отстойник

НИКОЛАЙ ОРЕХОВ

ОТСТОЙНИК
памфлет

Никогда Игорь Селиверстов перед экзаменами не волновался. Никогда он не сидел в предэкзаменационную ночь с воспаленными глазами над учебниками и конспектами лекций, а ложился спать пораньше и, хорошо выспавшись, обязательно шел утром в бассейн. На экзамены Селиверстов приходил всегда последним и отвечал практически без подготовки, набросав на листке лишь план ответа да нужные формулы. Но перед экзаменом по теории относительности – последним экзаменом летней сессии – отчего-то не спалось: в голове неспешно кружились схемы опытов, формулы, формулировки постулатов и законов; вся теория относительности, и общая и специальная, со всеми ее парадоксами, плыла перед глазами в тягучем танце, вороша сознание и мучая вопросом: хорошо ли ты меня выучил, и все ли ты понял? То сбрасывая с себя одеяло, то укутываясь в него, Селиверстов проворочался на диване всю ночь и, поднявшись с тяжелой головой едва начало светать, решил пойти и сдать в этот раз экзамен первым. Настроение было паршивое, при мысли о бассейне стало почему-то муторно, и Селиверстов, не тронув приготовленную с вечера спортивную сумку, взял с собой только зачетку и тетрадь с лекциями, бросив их в небольшой темно-синий пакет.

Безлюдный, еще не проснувшийся двор, окруженный безликими плоскими панельными девятиэтажками, встретил Селиверстова утренней июньской прохладой. Дворник дядя Миша шумел у дома напротив метлой по асфальту; воробьи, громко чирикая, теребили под лавочкой возле подъезда корку хлеба. Настроение немного улучшилось. При виде устроенной посреди двора детской площадки с ярко раскрашенными грибками-песочницами и качелями, досада за бессонную ночь на весь белый свет сменилась щемящим желанием вновь стать маленьким: беззаботно копошиться в песке под присмотром мамы и тайком от нее, когда она заговорится с соседками, убегать к проходной арке. Почему-то из того далекого безоблачного времени, когда он был еще совсем крохой, вспоминались всегда именно песочница и, особенно отчетливо, проходная арка, казавшаяся маленькому Игорьку большой таинственной пещерой, в которой живет злая волшебница. Когда мама брала его с собой в магазин, и нужно было идти через арку, Игорек, вступив в таинственный сумрак, крепко держался за мамину руку, и с замиранием сердца представлял себе, что это не проспект шумит за домом, а огромные мохнатые пауки и страшные летучие мыши шипят под сводом и грозятся унести его в сказку. Игорек очень хотел в сказку, пусть даже в страшную - он бы все равно там всех победил. Часто, выбрав момент, когда за ним никто не следит, он убегал с детской площадки к пещере, осторожно ставил одну ногу в ее тень и, сжавшись в комок и зажмурившись, ждал, что вот-вот его заберет волшебница, но уносила его каждый раз не волшебница в сказку, а мама в песочницу.

Остановившись перед аркой, Селиверстов с улыбкой посмотрел на линию на асфальте, за которую никогда не проникал солнечный луч. Теперь-то он знает, что эта линия имеет рычащее название – терминатор, но ничего страшного ни в самом слове, ни за этой линией вовсе нет, и нет за линией никаких волшебников, ни злых, ни добрых. А жаль, подумал Селиверстов, и шагнул под гулкий свод. Тут же его окутала желтоватая тягучая пелена, ноги потеряли опору, исчез родной двор, на миг возникло ощущение полета, раздался хлопок, как будто лопнул воздушный шарик, и Селиверстов оказался посреди большой квадратной комнаты. Через белые полупрозрачные пол, потолок и глухие - без окон, без дверей - стены лился мягкий голубоватый свет. Верхнюю половину одной из стен занимал темный экран, разделенный пополам яркой желтой извилистой вертикальной линией, похожей на плетеный шнурок от кроссовок с растрепавшимися концами. Под экраном, в метре от пола, висела как распорка между стенами широкая прозрачная панель, на которой лежала клавиатура. Какой большой компьютер, - подумал, Селиверстов, и в этот момент в комнате раздался чей-то резкий неприятный голос.
- Так, так, так! Посмотрим, кого ты мне подкинула! Ну, повернись, мой новый герой. Дай тебя рассмотреть!
Селиверстов, топчась на месте, растерянно и удивленно еще раз оглядел комнату, и никого не увидел.
- Что-то я не пойму, что из этой заурядности можно вылепить?! – продолжал невидимка с явным пренебрежением. – Рубашка на нем какая-то простецкая, белая, с коротким рукавом… брюки обыкновенные, наглаженные… ботинки дешевые… Ты кого мне выбросила на прекрасный чистый лист бумаги?!

При этих словах линия на экране сжалась в точку и растянулась горизонтально, слегка загнув концы вверх, словно изображая улыбку.

- Ученый! – пронеслось по комнате негромкое эхо.
- Ах, ученый! Тогда другое дело! – усмехнулся невидимка. - Но все равно, что-то он ростом, как мне кажется, не вышел - мелковат! Без очков! Разве что голова большая! Ладно, давай знакомиться с ним ближе!

Перед панелью с клавиатурой сначала резко, так что Селиверстов вздрогнул от неожиданности, появилось черное кожаное кресло, и через секунду в нем возник парень, лет двадцати пяти-тридцати, с взъерошенной шевелюрой, с впалыми небритыми щеками, в клетчатой рубахе навыпуск поверх потертых синих джинсов и в шлепанцах на босу ногу. Вальяжно развалившись, чуть склонив голову набок, он теребил мочку уха и, причмокивая, бурчал:
- М-да, сложноватая задачка, м-да… хотя идея, конечно смелая, м-да… только с какого же боку к ней подступиться, м-да…

Селиверстову не нравилось, что его вот так бесцеремонно разглядывают и оценивают, но в тоже время он чувствовал, что ничего не может изменить, и вынужден, будто манекен в магазине, терпеть возле себя дотошного и привередливого покупателя. И с чего этот нахал решил, что я ученый? – подумал Селиверстов, - я пока еще только студент.
- Ах ты - студент! – обрадовался парень.
Мысли мои читает, - подумал Селиверстов.
- Угадал, читаю! – воскликнул парень, - только не твои, а свои: ты и есть моя мысль!
Парень встал из кресла и обошел вокруг Селиверстова, все также нагло и бесцеремонно его разглядывая.
- Так, так, так! Студент, значит! – продолжил он, - теперь, кажется понятно: я должен сделать из тебя великого ученого! Неплохая идея!
При этих словах линия на экране еще больше загнула свои концы кверху, очевидно изображая этим уже широкую и радостную улыбку.
- А теперь… - начал было парень, но в этот момент раздался звон, будто камнем стекло в окне разбили и с потолка на пол, едва не задев Селиверстова, шлепнулось что-то большое и бесформенное, похожее на соскользнувшее с гигантской ложки желе черно-серого цвета.
- Не вовремя! – недовольно проворчал парень, сжал руками голову и замычал: - Не обращай внимания, это - шальная мысль, сейчас я ее зафиксирую и уберу. Ну вот, - устало сказал он, спустя несколько секунд, и опустил руки, - все ненужные мне сейчас мысли – мои идеи и замыслы - я пока отодвинул, и теперь мы с тобой вдвоем остались. Теперь ты можешь ходить, говорить, спорить со мной… Ах да! Ты же не знаешь кто я! Я – писатель! И не просто писатель, а писатель-фантаст! Но ты можешь называть меня просто – Писатель. А вот это, - парень повернул голову к экрану, - моя главная большая извилина! – шнурок на экране вновь изобразил улыбку и по комнате пронесся легкий хрустальный звон, - это она тебя мне подкинула! Нужны, понимаешь ли, свежие идеи, незатасканные образы и герои… штампы уже достали! так и лезут в каждую строчку! Вот она, моя большая извилина, и сподобилась: тобою разродилась. Ну, давай, шевелись! Я твой автор – ты мой герой! Ты же должен жить свой жизнью, вести меня за собой, кричать мне: за мной, мой автор! А я уж потом влеплю прекрасный штамп: за мной, мой читатель! Ну!..

Селиверстов шевельнул плечами, разминая позвоночник, робко кашлянул, сделал шаг назад: на том месте, где он стоял, остались ровные, без узора отпечатки его круглоносых ботинок.
- Ну, вот видишь, получается! След ты уже оставил! – радостно воскликнул Писатель, - смелее! не бойся! Тебя как зовут?
- Игорь, - ответил Селиверстов и не узнал своего голоса, ставшего грубым и глухим одновременно, как у курильщика с большим стажем.
- Нет, - покачал головой Писатель, - неказистое имечко, незвучное… впрочем, пусть будет так, по крайней мере - незатасканное. А фамилия?
- Селиверстов.
- Ну-у-у, - тоскливо протянул Писатель, - это уж вообще никуда не годится! Фамилия должна быть сама по себе интересная, запоминающаяся! А это что – Селиверстов… А ты читать любишь?! – сменил тему Писатель, - фантастику, к примеру?
- Читаю, - неуверенно пожал плечами Селиверстов, решив промолчать, что современная фантастика ему не нравится и книжки в красочных обложках с полуголыми амазонками, с увешанными оружием суперменами и с желтоглазыми драконами он не покупает.
- Тогда мы так сделаем, Игорек, - Писатель, пристально глядя на Селиверстова, подпер подбородок рукой, - я дам тебе прочесть какой-нибудь из моих последних текстов – это секундное дело – и ты, как читатель, наверняка сразу поймешь, в чем у меня, как писателя, проблемы. Тогда, может быть и имя себе позвучней возьмешь, да и с собой, как с литературным героем определишься. Только что же тебе дать? Судя по имени, ты из России… м-да… тоже как-то… - писатель почесал затылок, - не очень-то экзотично… ну да ладно, есть у меня подходящая вещица; завалялась, знаешь ли, никому пока ещё не предлагал. Ты будешь первым читателем! Хочешь быть первым читателем моего шедевра?

Селиверстову совсем не хотелось сейчас что-либо читать, тем более - современную фантастику, и он мотнул головой.
- Не хочешь... – расплылся в улыбке Писатель. - Впрочем, тебя никто и не спрашивает, ладно, читай пока, а я займусь своими делами.

Селиверстов закрыл глаза, не желая видеть никаких книг или рукописей, но текст сам собой понесся в его голове строчка за строчкой, абзац за абзацем, картинка за картинкой: какие-то невиданные мерзкие животные, шныряющие на дикой скорости нелепые летательные аппараты, искаженные гримассами лица, бегущие куда-то обвешанные железом и патронташами свирепые вояки, мелькание вспышек сквозь заволакивающий всё дым, расплывающиеся по небу порожденные мощными взрывами клубящиеся грибы и хэппи-энд с долгим поцелуем среди дымящихся развалин мегаполиса...

        Визгливый голос Писателя вернул Селиверстова к действительности и он открыл глаза.
- Ну, что скажешь? – спросил Писатель, развалившись в кресле, пощипывая нижнюю губу, - как тебе эта вещица?
- Так себе, - пожал плечами Селиверстов.
- Сам знаю, что не шедевр! – махнул рукой Писатель, - а что бы ты конкретно посоветовал сделать с этим? Чего бы ещё такого добавить, чтобы читатель ахнул?!

Селиверстов ничего не сказал, но просебя подумал, что он бы посоветовал такой текст выбросить и забыть.
- Это почему же?! – вскочил писатель, - Почему сразу выбросить?! Давай, излагай, что тебе в нем не нравится! Что ты там, в мыслях своих, тихушничаешь! Я твои мысли читаю так же, как и слышу твой голос; ты забыл, что ли, что ты мой новый герой. Это вообще не ты думаешь и говоришь, а я через тебя, моего нового героя, сам с собой спорю. Так что давай вслух, вслух высказывайся! И мотивируй, мотивируй свои доводы и предложения! Ты должен мне помочь выйти из творческого кризиса!

Писатель начал восклицать о мучениях, в которых последнее время ему приходится рожать буквально каждую строчку своих творений. При этом он размахивал руками, заламывал их, обращался то к Селиверстову, то к своей главной извилине на экране. Слушая плач гения, доведенного до отчаяния творческой непрухой, Селиверстов окончательно пришел в себя, кашлянул, прочищая горло, и, проверяя голос, произнес ничего не значащее "да".
- Что ты сказал? – замер писатель, пристально гладя на Селиверстова, - что это значит?
- Да ничего! – разозлился Селиверстов и выпалил Писателю, что тот нацеплял обрывков из разных книг и фильмов, из боевиков и мыльных опер, наскоблил из чужих сюжетов песка, замесил его на своей воде и состряпал ерунду, которую и читать-то никому не интересно будет, потому что все это уже было! было! было!
Писатель, выпучив на Селиверстова глаза, сник, ссутулился, волоча ноги, доплелся до кресла и, упав в него, тяжело вздохнул.
- Нет, это не ты сказал, - произнес он обреченно, - это ты мои собственные мысли озвучил. Я и сам знаю, что все это было. Но что делать? Понимаешь, я не знаю, о чем и про что писать! Но я ведь еще могу писать, и я хочу писать! И я хочу писать именно фантастику! А что такое фантастика? Ты знаешь, что такое фантастика?
- Ты же, как я понял, читаешь словари, - хмыкнул Селиверстов, - слова красивые в них находишь…
- А ты не ехидничай! – огрызнулся писатель, - ишь ты – герой мой литературный! Не успел родиться, а уже батьку учишь! Как узнал про словари?! Догадался? Догадливый! Впрочем, это нормально, я именно этого от тебя и хочу! Но фантастика, дорогой мой, это предвидение будущих событий и открытий, основанное на уже известных и доказанных фактах! А все остальное: душещипательные зрелища и заумные домыслы с налетом многозначительности и важности. Все эти сказки, нервощикотные боевики и ужастики, аллегории различных сторон человеческих отношений, безусловно, нужны: человек испытывает в них объективную потребность, так же, как он испытывает потребность в вере в Бога; но все это относится к отдельному человеку-читателю или к человеку-зрителю. А фантастика?! Нет, конечно! Даже детскую сказку можно назвать фантасткой, и это, наверное, будет правильно! Но в моем понимании фантастика – это инструмент развития человеческой цивилизации, в котором объективно нуждается не только отдельный человек-читатель, а всё человечество в целом; фантастика – это полет творческой мысли писателя, увидевшего то, что не видят ученые! Вот такую я хочу писать фантастику, и ты мне в этом поможешь!

Разглагольствования Писателя Селиверстов слушал вполуха. Вспомнив, что выходил из дома с пакетом, в котором лежали зачетка и конспекты лекций, он растерянно оглядывал совершенно пустую комнату. О потере лекций Селиверстов не сожалел, поскольку уж что-что, а теорию относительности он знал и без конспектов, а вот перспектива потерять зачетку в день экзамена не радовала: мало того, что плохая примета, так потом еще и забегаешься восстанавливать в новой зачетке все, что уже сдал раньше.

- Ты меня слушаешь, или ты уже начал жить своей жизнью! – окрикнул Селиверстов Писатель, - что ты, как бессмыслица в голове, вертишься? Потерял что-то?
- У меня пакет был, а в нем зачетка! – в тон Писателю выкрикнул Селиверстов.
- О! О! Он уже освоился! Кричать на меня начал! – усмехнулся Писатель и развернулся к экрану. – Где пакет?
Извилина Писателя сдвинулась в сторону, в центре экрана вздулся и лопнул большой серый пузырь и на прозрачную панель упал синий пакет Селиверстова.
- Ну, вот и твой пакет, - развернулся к Селиверстову Писатель, - но ты слышал, о чем я тебе говорил?
- Слышал, слышал, - покивал головой Селиверстов.
- Так вот, - продолжил писатель, - что бы писать такую фантастику, нужно опираться на достижения современной науки! Видеть их перспективу! Предвидеть, во что эти достижения могут вылиться, к чему могут привести! Разумеется, лучше, если к чему-нибудь прогрессивному, но не обязательно. Вот моя главная извилина тебя – ученого, мне и подбросила. Слушай, а что ты стоишь с такой кислой физиономией? Ты не любишь фантастику?
- Да как сказать? – усмехнулся Селиверстов, - чтиво, оно и есть – чтиво! Так, разве что развлечься.
- Ах, чтиво!!! – Писатель медленно, уперши руки в боки, поднялся из кресла, - то есть фантастика для тебя вещь несерьезная! Пустяшное занятие! Развлекуха!
- А что в ней серьезного? – Селиверстов попятился от наступающего на него брызгающего слюной Писателя, от которого, как показалось, пахнуло перегаром, - я же не говорю, что она никому не нужна… я ее даже читаю…
- Скажите, пожалуйста, он одолжение нам, писателям-фантастам, делает: читает! А что тогда, по-твоему, можно назвать серьезным?! Может ты свою науку назовешь серьезным делом! Ты, кстати, какой наукой занимаешься? Ах да! – Писатель звонко хлопнул себя ладонью по лбу, - ты же еще только студент! Ну тогда: какую науку ты больше любишь, в какой лучше разбираешься, больше понимаешь?
- Физику, - выпалил Селиверстов, упершись спиной в стену, оказавшуюся мягкой, как поролоновый матрац.
- Ах, физику! – воскликнул Писатель, и громко расхохотавшись и хлопая в ладоши, вернулся в свое кресло. – А ну-ка, главная моя извилина, скажи нам, что собой представляет сейчас физика! – крикнул он сквозь хохот.
Извилина на экране дрогнула, расползлась овальным светло-желтым пятном и издала очень неприличный звук.
- Вот именно! – простонал, смеясь и вытирая слезы, Писатель, - так зачем же ты мне физика подкинула! Не могла, что ли, хотя бы генетика завалявшегося откопать!
- Да что ты понимаешь в физике? – зло спросил Селиверстов, ощутив после такого пренебрежительного отношения к его любимой науке большое желание наговорить этому самоуверенному Писателю-недоучке каких-нибудь гадостей.

Писатель смолк, словно подавился неожиданной дерзостью своего героя, и, выпученными соловыми глазами следил, как тот расхаживает по комнате и пинает стены.
- Сидишь здесь, в своей конуре! Строчишь, соревнуясь с другими себе подобными, идиотские небылицы, высасываешь из пальца какие-то дурацкие миры, населяешь их всемогущими магами, чародеями, чудовищами, суперменами, дураками! – цедил сквозь зубы Селиверстов, но при этом его не оставляло ощущение, что говорит он против своей воли, под чью-то неслышную диктовку. - Нет, ты их даже не придумываешь! – продолжал он, - ты их делаешь по образу и подобию сказочно-былинного иконостаса, созданного другими и задолго до тебя! Все, на что тебя хватает – придумать новые названия и имена! Ты – плагиатор! Ты не пишешь, а размалевываешь в книжке-раскраске рисунки, сделанные другими! И вся твоя фантастика сводится к выбору цветов: чем аляповатее, тем фантастичней! И таких, как ты, сотни!
- Заткнись! – прорычал Писатель.
- А что, не нравится?! – с ехидцей спросил Селиверстов и остановился посреди комнаты, скрестив руки на груди и глядя в глаза Писателя, - неправда, что ли?! И ты еще берешься судить о науке!
- Вот подкинула извилинка героя! – Писатель хлопнул ладонями по коленям. - Такого у меня еще не было! Что бы мой герой меня же плагиатором называл?! Ладно, добро! Пусть будет так! Убить тебя я еще успею… Допустим ты – прав! А что остается делать?! Писать фантастику, опираясь на науку? Вот на эту самую твою любимую физику? А что она сейчас может дать нам – писателям-фантастам?! Как можно на ней строить предположения о будущем, если сама наука построена на никем не доказанных постулатах; если вся она сама представляет собой лишь предположения?! Все результаты в физике достигнуты благодаря удачным стеченьям обстоятельств и интуиции отдельных гениальных ученых! Но фактов, реальных и доказанных, необходимых фантастике - нет! Раньше, когда твоя физика только развивалась, – были, а сейчас – нет! А если я напишу о том, что противоречит общепризнанным канонам такой науки, то тысячи глоток обвинят меня в антинаучности и объявят идиотом! Давай, если ты такой умный, предложи что-нибудь новенькое!..

В комнате повисла тишина: Селиверстов хотел, было, сходу выпалить кучу научных фактов, не затронутых пока в фантастике, но в голову лезли почему-то примеры, уже множество раз обыгранные и замусоленные писателями до тошноты.
- Ну вот, - развел руками Писатель, - кричать и охаивать все мы мастера, а как до дела доходит, так идейные импотенты. Ошиблась моя главная извилина, подкинув мне физика, - при этих словах желтая линия на экране, обиженно пискнув, свернулась в маленькую точку, - да еще такого наглого и самоуверенного. Иди-ка ты отсюда…
Горько вздохнув, Писатель стащил с панели пакет с зачеткой и лекциями и уже собрался бросить его Селиверстову, но в последний момент передумал.
- А что это у нас тут лежит? – спросил он и вынул зачетку, - посмотрим, как ты учишься… одни пятерки… молодец, но толку для меня от этого никакого. А это что? – писатель бросил зачетку в пакет и вынул тетрадь с конспектами, - лекции… ну и чему вас сейчас учат?
- Тому же, чему и всегда учили, - сказали Селиверстов, и протянул руку к писателю, - верни пакет и я пойду.
- Да куда ж ты пойдешь! – усмехнулся Писатель, глядя в тетрадь, - ты не пойдешь отсюда, а полетишь, но только тогда, когда я этого захочу. А давай-ка, мы вместе почитаем твою физику…
- Может, ты мне хотя бы стул предложишь, - бросил Селиверстов.
- Перебьешься! – махнул рукой писатель, - ты наказан за свою глупость и дерзость! Вот, смотри, на что наткнулся! Эксперимент! И что у нас тут за эксперимент?! Ага! Обнаружение эфира! Ну-ну! – Писатель, улыбаясь, взглянул на Селиверстова и продолжил: - Итак, читаем: "под эфиром понималась некая "абсолютно неподвижная" среда, в которой перемещались материальные объекты…", так, схема эксперимента, два луча света в разные стороны… результат – лучи пришли одновременно; а вот и вывод: "эфира, как носителя световых возмущений, не существует". И после этого опыта было объявлено, что эфира не существует?! – Писатель выпучился на Селиверстова.
- Естественно, - Селиверстов недоуменно пожал плечами, - если разности хода двух разнонаправленных лучей света не было обнаружено, то в пределах точности эксперимента доказано…
- Ты думаешь, о чем говоришь! – прервал Селиверстова Писатель, – ты повторяешь то, что сказали другие, и даже не задумываешься над смыслом сказанного! Начнем с результата! – Писатель захлопнул тетрадь и закинул ногу на ногу, - эфира не существует! А с чего вы, господа ученые взяли, что эфир – это абсолютно неподвижная среда?! Там у тебя в лекции, - Писатель торопливо раскрыл тетрадь, - есть очень интересная строчка, вот она: первоначальная цель опыта состояла в определении скорости Земли относительно эфира! А если скорость Земли относительно эфира равно нулю?! Что тогда стоят ваши выводы! А что будут стоить ваши выводы, если свет сам по себе есть не что иное, как определенное состояние эфира?!
Селиверстов подумал о том, что не стоит спорить с дилетантами и недоучками, и промолчал, лишь презрительно ухмыльнувшись.
- Ты заметь, - продолжал Писатель, - я ничего не говорю об опыте, я говорю только об интерпретации результатов. А результаты как раз и не отрицают эфир, они всего лишь показывают, что он вовсе не является неподвижной средой. Давай, возражай! А то смотришь на меня, как на придурка и молчишь! Докажи, что я не прав!
- Допустим, что в данном случае ученые поторопились с трактовкой результатов…
- Ничего себе! Как у тебя все просто: подумаешь, поторопились! Это было в начале двадцатого века! – Писатель зачем-то погрозил Селиверстову пальцем, - и вся физика после этого исходила уже из того, что эфира не существует! Как теперь относится к этой физике? А сколько у нас, у писателей-фантастов, вы, господа ученые, похоронив эфир, украли тем?! И ты еще меня, как писателя, критикуешь! Пойдем дальше!

Писатель, послюнявив палец, начал быстро перелистывать страницы тетради, а Селиверстову вдруг подумалось, что может быть этот фантазер и прав, по крайней мере, в случае с эфиром; а действительно, с чего это всем втемяшилось в голову, что эфир неподвижен? Ведь если допустить, что он подвижен, и скорость Земли относительно его равна нулю, тогда… впрочем, где-то об этом уже писали…
- Вот, еще нашел! – прервал размышления Селиверстова Писатель. – Еще одна ерундистика! Называется: распад пиона! А ну-ка, скажи мне, что означают так тщательно законспектированные тобой результаты этого самого распада?
- Это подтверждение факта замедления времени, - уверенно ответил Селиверстов, - и здесь ты ни к чему не сможешь прикопаться.
- Ты так думаешь?! – Писатель, ухмыляясь, покачал головой, - как бы не так! Здесь целая куча математики – я не буду в нее вдаваться. Знаешь почему?
- Нет, не знаю, - мотнул головой Селиверстов.
- А потому что физики используют математику, как девку гулящую: когда хотят и как хотят! Тасуют формулы, как колоду карт, пока не получат желаемого результата, а насколько этот результат реален для них не имеет значения. Они уже перестали видеть в своих формулах физическую, материальную составляющую, наполняющую цифры. Вот скажи мне, сколько будет, если к двадцати двум прибавить восемь.
- Тридцать, - усмехнулся Селиверстов.
- Ты зря смеешься, ты даже не спросил, о чем идет речь! Вот так вы все, физики, со своими формулами. А если я тебя спрашиваю про время на циферблате часов?! Будет не тридцать, а шесть часов утра! Но, давай вернемся к распаду пиона. Красивое название для элементарной частицы, мне нравится! Итак, - Писатель начал водить пальцем по тексту лекции, - установили время полураспада… так, так; скорость пиона… выпускают пучки пионов и ловят их ловушкой, угу. Формулы пропускаем: нормальный человек не поймет, какого лешего время полураспада пиона надо делить на скорость света. Переходим к результатам, читаю дословно: "…пионы, движущиеся со скоростью, близкой к скорости света, до своего распада прошли бы, если бы не существовало релятивистского замедления времени, в среднем расстояние, равное семи с половиной метрам. На самом деле из-за эффекта замедления времени проходимое ими расстояние составляет семьсот пятьдесят метров, то есть оно в сто раз больше, чем если бы замедления времени не было…" И ты считаешь этот бред доказательством того, что время может замедляться? – удивленно спросил Писатель и уставился на Селиверстова.
- Конечно, а что тебе здесь не ясно?
Писатель с недоумением еще раз пробежал глазами по тексту.
- Но ведь здесь написано, что ловушка пионов – водородная пузырьковая камера – находилась в опыте на расстоянии ста метров от источников пионов. Значит семьсот пятьдесят метров, которые якобы пройдут пионы, будь у них скорость света, никто не измерял, это расстояние рассчитали по формулам?
- Естественно, - Селиверстов пожал плечами, - кто же будет строить камеру в семьсот пятьдесят метров?! Ты хоть представляешь себе, что это такое?!
- Допустим, - согласился Писатель, и тут же воскликнул: - но с чего ты решил, что это доказательство замедления времени?!
- А что же еще, по-твоему, это доказывает? – раздраженно ответил вопросом на вопрос Селиверстов.
- Если с увеличением скорости пион пролетает до момента своего распада большее расстояние, то это доказывает только одно: чем больше его скорость, тем он устойчивей! – Писатель вскочил на ноги и замахал тетрадью над своей головой, - а ваши умозаключения подтверждают лишь то, что любые факты вы, господа ученые, подгоняете под свою теорию! И либо вы игнорируете элементарную логику, либо у вас ее, логики, вовсе нет! – выпалив тираду, Писатель упал в кресло и, прижав руку груди, словно у него прихватило сердце, застонал: - А что делать нам, писателям-фантастам? Как можно предвидеть будущее на таких фактах? Как можно говорить об идеях, способствующих прогрессу человеческой цивилизации, если наука опирается на такие вот доказательства? Нет, нам остается только штамповать сказки, ужастики и боевики…

Селиверстов откровенно растерялся и не знал, что сказать; одна только мысль стучалась изнутри в темечко: почему ему самому не пришло в голову такое, в общем-то, действительно логическое, простое и очевидное объяснение увеличения расстояния пробега пионов при увеличении их скорости?
- Ну что? – спросил Писатель, глядя на Селиверстова исподлобья, - ты понял что-нибудь? А я – понял! Моя главная извилина подкинула мне тебя для того, чтобы я вселил в тебя червь сомнения! И что теперь от тебя требуется? Ты должен во всем сомневаться! Тогда из тебя получится хороший литературный герой, и ты у меня сделаешь гениальное открытие там, где его никто не ожидает! И не на математику опирайся! Математика – это даже не наука, а всего лишь инструмент! Используй его на все сто, но не забывай про логику и здравый смысл! Давай, для примера, еще что-нибудь посмотрим.

Следующим примером, которому Писатель устроил разнос, стало "Преобразования Лоренца", которое используется для того, чтобы доказать, что длина движущегося со скоростью света предмета уменьшается, и время действительно может замедляться или ускоряться. Писатель, непрестанно хмыкая, проскочил глазами по формулам, затем щелкнул пальцами, и правая стена комнаты превратилось в зеркало, в котором Селиверстов отразился кривым дистрофиком: середина его тела, от груди до колен, повторяло тонкой линией вогнутость зеркальной стены. Подойдя к отражению Селиверстова, Писатель провел по нему рукой, говоря при этом, что длина отраженного тела намного больше длины тела реального, но при этом расстояние в зеркале от макушки Селиверстова до пола, такое же, как его настоящий рост. Вернувшись в кресло, Писатель попросил Селиверстова представить, что он, Селиверстов, плюнул на пол, но только представить, а не делать этого на самом деле, и ответить на вопрос: за какое время плевок достигнет пола в отражении и в комнате? Селиверстов согласился, что и в отражении и в комнате плевок упадет на пол в одно и тоже время. Но пришлось согласиться и с тем, что в отражении плевок пролетит большее расстояние, то есть его скорость в отражении будет больше.
- Так что же получается, если бы твой плевок летел здесь в комнате со скоростью света, то там, в отражении, он бы летел со скоростью быстрее света? – спросил с издевкой в голосе Писатель.
- Скорости, больше, чем скорость света, не бывает, - неуверенно ответил Селиверстов.
- Вот именно! – обрадовался Писатель, - но не бывает ее только потому, что если бы она была, вам, ученым, пришлось бы признать ошибочность всей теории, которую вы создали и которой вы пользуетесь! И поэтому вы, ученые, подгоняя факты под свою теорию, запудривая формулами мозги себе и другим, заявляете, что там, в отражении, время для плевка замедлилось! Нет, я не говорю, что формулы в преобразовании Лоренца ничего не стоят! Это правильные формулы, но они применимы ни к реальному объекту, ни к линейке, на которой в твоих лекциях обосновывается сокращение длины тела, если оно движется со скоростью света. Все эти формулы описывают отражение линейки в кривом зеркале. Так и применяйте их к кривым отражениям в своих приборах, рассчитывайте, определяйте через эти формулы размеры объектов реальных, а не наоборот! Итак…

Писатель смолк, не договорив, и замер, прислушиваясь к нарастающему в комнате гулу, похожему на звук, издаваемый летящим высоко в небе невидимым самолетом. Гул быстро усиливался, превращаясь в рев, как будто самолет пикировал, экран дрогнул и начал вздуваться. Писатель, пригнувшись и прикрывая тетрадью голову, отбежал к Селиверстову и встал у него за спиной. Рев, к которому примешались скрежет металла и чьи-то дики вопли, усилился настолько, что заложило уши. Экран раздулся, заполнив половину комнаты, огромным пузырем, в котором что-то барахталось. Селиверстов закрыл уши руками, ожидая, что пузырь вот-вот лопнет с оглушительным хлопком. Но гул вдруг разом стих, серый полупрозрачный шар, звонко чмокнув, выплюнул из себя содержимое на пол и сдулся, вновь став плоским и целым экраном, только извилина Писателя налилась на нем ярко-оранжевым цветом, да комната наполнилась запахом пота и болотной гнили.

Перед опешившим Селиверстовым, прямо под прозрачной панелью, подмяв под себя кресло Писателя, распластав крылья и уткнувшись носом в одну стену, а облезлым копьевидным хвостом в другую, лежал дракон. С его крупной матовой чешуи, стекала на пол и расползалась лужицами грязно-зеленая слизь. На спине дракона с торжественным видом победителя сидел мужик – косая сажень в плечах, кольчуга поверх меховой поддевки, на голове остроконечный помятый шлем. Отерев рукавом пот со лба, мужик пристукнул огромным мечом дракона плашмя по голове, и, кряхтя, поднялся на ноги. Дракон, мотнув головой, уставился на Селиверстова большими слезящимися глазами; пасть дракона была связана грубой веревкой, и он лишь жалобно мычал, пуская по огромным желтым клыкам пенящуюся кровавую слюну.
- Ты кто такой? – угрюмо спросил богатырь Селиверстова, поигрывая тяжелым мечом, словно легкой бамбуковой палкой. – Где хозяин?
Писатель вышел из-за спины Селиверстова и, ни слова не говоря, осторожно приблизился к дракону.
- А, вот ты где, хозяин! – обрадовался богатырь, и, соскочив с дракона, пнул зверюгу в живот, - смотри, как я с твоим заданием справился!
- С каким заданием?! – удивился Писатель.
- Как, с каким?! – развел руками богатырь, - ты же меня отправил за этим… ну, как его? - богатырь бросил растерянный взгляд на Селиверстова, но в сердцах махнул рукой и еще раз наградил дракона пинком в живот.
Дракон, взвыв, вяло махнул крылом, но богатырь увернулся и, что есть силы, огрел дракона мечом плашмя по спине.
- Зачем я тебя отправлял? – спросил недоуменно Писатель, - я не помню…
- Ну, ты же хотел, чтобы я с драконом сразился!
- А-а! – протянул Писатель, - точно, точно, помню…
- Так ведь перевелись все драконы! Кое-как этого заморыша отыскал под корягой. Ты посмотри на него! С кем тут биться то!
- А сюда ты дракона зачем притащил?! – удивленно спросил Писатель.
- А что б ты сам все увидел и в следующий раз думал, прежде чем посылать меня куда-то! Хочешь, прямо при тебе его придавлю одной рукой?!
Дракон, извиваясь и жалобно воя, забился под панель.
- Куда, стрекозел блохастый! – богатырь, отбросив меч, схватил дракона за крыло и, кряхтя, потащил его на середину комнаты. – Вот ведь гадость, какая, вонючая, еще и трон хозяина сломать умудрился.
- Перестаньте мучить животное, - сказал, отступив подальше, Селиверстов.
- А ты это, знаешь что, - Писатель бросил через дракона тетрадь с лекциями на панель и развернулся к Селиверстову, - ты отдохни чуток; у меня тут вещица занятная наклюнулась, я пока с ней поработаю, а ты подумай над своим будущим.

Писатель вяло махнул рукой, и Селиверстов оказался в широкой длиной пещере с высоким сводом, по которому метались отсветы торчащих в стенах горящих факелов. Холодок пробежал по всему телу, покрыв кожу мелкими пупырышками. Селиверстов передернул плечами и огляделся. Пещера была пуста, но создавалось ощущение, что в ней кто-то есть. Селиверстов посмотрел на свои ноги, увидел на ботинке толстую мохнатую фиолетовую гусеницу и брезгливо дернул ногой. Гусеница отлетела к покрытой ржавыми пятнами стене и, ударившись в нее, превратилась в осклабившегося саблезубого тигра с горящими глазами, который тут же съежился и распрямился тощим существом с длинными трехпалыми руками, совершенно ровным гибким телом, опоясанным узкой мохнатой фиолетовой повязкой.
- Добро пожаловать в отстойник! – пропищало, извиваясь на тонких прутиках-ногах, безносое существо, и уставилось на Селиверстова большими темными пустыми глазницами. Уши у существа были такими, что каждое из них, могло закрыть пол-лица, рот тоже был слишком широк, и казалось, что когда существо говорит, то у него двигается не нижняя, а верхняя челюсть.
- Какой отстойник? – машинально спросил Селиверстов.
- Отстойник замыслов нашего Писателя, - ехидно усмехнулся ушастик, - здесь все, что он задумал, но пока еще не выбросил на лист бумаги. Видишь за моей спиной на стене пятна – это не просто пятна ржавчины, это невоплощенный пока сюжет!
Селиверстов присмотрелся: покрывающие стену пятна действительно, соединяясь между собой извилистыми линиями, образовывали замысловатый рисунок.
- Здесь много сюжетов, - продолжало, хихикая, существо, - а я – оборотень. Ведь, правда, здорово он придумал, что я могу обращаться не только в дикого зверя, но и в красивую гусеницу? Такого еще ни у кого не было!
- Было, - сказал, кашлянув, Селиверстов, - даже в комара превращались.
- Да? – горестно вздохнул оборотень и свернул уши в трубочки, - наверное, поэтому он меня здесь и держит… и никогда, никогда, про меня не напишет. Забыл он про меня, даже не придумал, на какой планете я живу, и имени мне пока не дал. А как же без оборотня! Без оборотня никак нельзя: какая же это фантастика, без оборотня! Но ты можешь называть меня – Обо. Хочешь, я покажу тебе отстойник? – предложил оборотень, хлопнув себя ушами по щекам.

Селиверстов нехотя, поборов брезгливость к оборотню с лоснящейся светло-зеленой кожей, согласился.

Оборотень махнул рукой, призывая следовать за собой, но не успел Селиверстов сделать и пяти шагов, как от стены отделился человек, хотя Селиверстов мог поклясться, что до этого момента никого возле нее было. Человек в черном строгом костюме, в ослепительно белой рубашке и широком черном галстуке замер перед Селиверстовым, уставившись на него сквозь большие черные очки, наполовину скрывающие скуластое лицо. Оборотень остановился, Селиверстов тоже. Тут же от стены отделились еже двое – точные копии первого.
- Это кто? – спросил Селиверстов.
- Агенты, - зевнув, ответил оборотень.
- Чьи агенты?
- Да какая разница, - оборотень повернул к Селиверстову пустые глазницы и оттопырил уши-локаторы, - агенты! Он их про запас держит: вдруг пригодятся. Без агентов сейчас нельзя, какая же фантастика без агентов. Но тебя они уже знают. Пошли дальше.
Агенты растворились в воздухе. Наверное, затаились где-нибудь, - подумал, оглядываясь, Селиверстов, - крутые ребята! Неожиданно, прямо перед носом Селиверстова вырос прозрачный сталагмит, внутри которого, словно таракан в янтаре, замер черный гигантский паук. На большой квадратной голове паука сидели четыре выпученных человеческих глаза. Селиверстова передернуло.
- Брр! Какая мерзость, - сказал он.
- Ничего мерзкого, - пропищал оборотень, - этого паучка вывели генетики, подсадив каракурту геном человека. Правда, здорово придумано?!
- Да уж, занятная бредятина, - буркнул Селиверстов.
- Никакая не бредятина, - замахал одновременно и руками и ушами оборотень, - он потом нападет на какую-нибудь женщину, но не убьет, а обездвижит и оплодотворит; она родит паучков, и они будут ею, еще живой питаться, а она не сможет двигаться и потому все, что она почувствует, когда ее начнут есть, будет отражаться в ее глазах! А Писатель ее глаза и все, что они выражают, будет описывать! Какая драма! Это – классно!

Селиверстова передернуло, но он промолчал. За сталагмитом пещера расширилась, в стенах появились темные, напомнившие Селиверстову проходную арку в его дворе, проемы ответвлений. Откуда-то доносился слабый крик: кто-то взывал человеческим голосом о помощи.
- Кто это кричит? – спросил, остановившись, Селиверстов.
- Пойдем, посмотрим, - предложил червеобразный гид и направился к темному проему в стене, расположенному на высоте человеческого роста.

Оборотень ловко поднялся к входу в ответвление по выступающим булыжникам, образующим естественную лестницу, и призывно махнул трехпалой лапой. Селиверстов последовал за ним, удивляясь, как это у него так ловко получилось, что он даже ни разу не оперся рукой о стену. В узком ответвлении пещеры, в которое они вступили, тут же, освещая путь, загорелись факелы. Постепенно проход становился шире и выше, Селиверстов стараясь не отстать от проводника, рассматривал на покатых стенах узоры из рыжих пятен. Тоже, наверное, сюжеты Писателя, - думал он. Ответвление закончилось крутым невысоким обрывом. Перед Селиверстовым открылась просторная пещера с речной долиной. Под обрывом желтела отмель неширокой черной речушки, за которой почему-то заросли ивняка чередовались с высокими кактусами, а вокруг небольшого голубого озерца, бежали волны седого ковыля. На отмели горел костер, вокруг которого сидели полуголые дикари в пятнистых звериных шкурах. Стуча суковатыми палками по лежащими перед ними листами железа, они заунывно выли. Над огнем, привязанный к деревянному вертелу, верещал одетый во фрак человек; языки пламени лизали черную материю, но она почему-то не загоралась.
- Это путешественник из будущего, - вкрадчиво, шепотом пояснил Обо, - его машину времени дикари разломали, используют, как барабаны, а самого хотят съесть и уже начали жарить. На этом наш Писатель остановился: толи он его потом спасет, толи нет – никому неизвестно. Но пока он про своего путешественника не вспомнит, тот так и будет висеть над костром, прося помощи, а дикари будут пускать слюну, но так и не смогут покушать.
- Пошли отсюда, - Селиверстов развернулся и пошел назад, - что за дебилизм в голове у этого Писателя!
- Ты, между прочим, тоже: дебилизм Писателя, – бросил обиженно Обо.
- Ну уж нет, со мной у него такой номер не пройдет.
Едва Селиверстов это сказал, как перед ним возник согбенный старик с длинной седой бородой, лицо которого скрывал капюшон выцветшего мятого плаща.
- А это кто еще такой, - воскликнул Селиверстов.
- Маг, бо-о-ольшой чародей! – заговорчески прошептал оборотень.
- И что нам делать? Он же загородил проход, его не обойдешь.
- Послушаем, что он скажет, - шептал Обо, склонившись к уху Селиверстова, - и ничего не бойся: здесь никто ничего не сможет с тобой сделать, если этого не захочет Писатель.
- Да я и не боюсь! – усмехнулся Селиверстов и обратился к старику: - послушай, дедок, дай пройти, не стой, как истукан; либо посторонись, либо говори, что тебе нужно.
Старик медленно поднял руку и костлявой, покрытой ссохшейся морщинистой кожей кистью сдвинул капюшон на плечи. Под его неожиданно гладким, лоснящимся широким лбом с густыми черными бровями, горели, будто гнилушки в темной чаще, красно-желтые глаза.
- Я Вогранат! Я великий маг, неподвластный времени! – зычным и в тоже время утробным голосом произнес старик, водя при этом зачем-то руками с растопыренными пальцами перед своим лицом, - Я вижу посланника великого духа!
Выкрикнув последние слова, великий маг резко выбросил руки перед собой, будто пытаясь схватить Селиверстова за горло.
- Слушай, отец! – сказал, отшатнувшись, Селиверстов, - шел бы ты отдыхать, вид у тебя какой-то нездоровый, несешь всякую ерунду…
- В далекой стране Оклунаде, скрытой за снежными островерхими вершинами, - продолжал маг заунывным голосом, - в замке Беранда зарыт меч, на котором лежит вековое заклятие…
- Послушай, - обратился Селиверстов к оборотню, - как нам от него избавиться?
- А он нам и не мешает, - хихикнул оборотень, - у него работа такая, ходить повсюду и вмешиваться в чужие дела; а без мага и чародея никак нельзя, маг обязательно должен быть; иначе, какая же это фантастика?! Только Писатель наш никуда его пока не пристроил, вот и бродит маг-бедолага по закоулкам отстойника…
- И я должен стоять и слушать его бред?! – возмутился Селиверстов.
- Не нравится, не слушай! Иди своей дорогой…
- Но он же проход перегородил!
- Я же говорю: иди вперед! – недовольно брякнул оборотень и прошел сквозь воздевшего руки кверху мага.
Селиверстов зажмурился, сделал пять шагов вперед и, открыв глаза, обернулся. Маг, стоя к нему спиной, продолжал делать руками пасы и бубнить про далекую страну и таинственный замок.
- Тьфу, ты, голограмма! – Селиверстов сплюнул себе под ноги и поспешил за экскурсоводом.
- Не голограмма, а мысль, - сказал Обо, когда Селиверстов его догнал, - а мысль – она не вещественна.
- Ты тоже мысль? – спросил Селиверстов, - сквозь тебя тоже можно пройти?
- Нет, я давно тут живу, - тоскливо произнес оборотень, - закостенел уже. Забыл он про меня совсем, вот я и существую сам по себе, даже плоть обрел. Иногда, и вот даже сейчас, мне кажется, что я и есть наш Писатель. А вот ты - пока еще только мысль, а плотью обрастешь на бумаге, когда он про тебя напишет.
- То есть, - Селиверстов остановился, - что ты хочешь сказать? Что, сквозь меня так же, как сквозь этого полоумного старца, пройти можно?
Обо молча поднял камень, величиной с большое яблоко, и с силой швырнул его прямо в лицо Селиверстова, который от неожиданности даже не успел среагировать и увернуться. Камень, на мгновенье заслонив свет, пролетел сквозь голову, не причинив Селиверстову никакого вреда.
- Но ты какая-то особенная мысль, - сказал оборотень, пуча на Селиверстова пустые глазницы, - ты сам думаешь, а обычно здесь все делают и говорят только то, что взбредет в голову Писателя, по тебе даже ползать можно, если обернуться гусеницей, а камень почему-то сквозь тебя пролетел. Может ты тоже, как и я, наш Писатель, или его часть…
- Так ты не был уверен, что камень сквозь меня пролетит?! – спросил Селиверстов, - А если бы ты мне глаз выбил?!
- Не знаю, - Обо хлестнул себя по щекам ушами, - может и выбил бы, на все воля Писателя.
Селиверстов ничего не сказал, и дальше пошли молча. По мере того, как приближались к пещере, усиливался звук, напоминающий шум многолюдной, заполненной ревущими машинами улицы.
- Что это такое, что за звуки? – спросил Селиверстов.
- Отстойник шумит, - ответил оборотень.
- Там же никого не было.
- А сейчас есть, - вздохнул оборотень, - наверное, наш Писатель очухался от вчерашней пьянки, теперь все свои замыслы в кучу собирает.

Действительно, пещера открылась не пустой и холодной, какой они ее оставили, а заполненной суетящимися, копошащимися и галдящими существами и причудливыми ревущими и гудящими машинами. Оборотень не стал спускаться вниз, а сел на краю входа ответвления, из которого они вышли, и свесил свои длинные тонкие ноги вниз. Селиверстов сел рядом.
- Я люблю за ними сверху наблюдать, - громко сказал Обо, перекрикивая шум галдящего под ними сборища, - интересные они все.
- Что ж тут интересного?! - поморщился Селиверстов, устраиваясь поудобнее на неровном полу и оглядывая пещеру.
- Да все интересно! Это же мысли, идеи нашего Писателя!
- Ты же говорил, что это отстойник! Значит это – отстой, в смысле – отбросы!
- Нет, - мотнул головой оборотень, - если какая-нибудь мысль, или идея Писателю пришла, то она должна сначала отлежаться, созреть: вот они здесь и созревают, отлеживаются. Но ведь нельзя сказать - отлежник! Вот я и говорю – отстойник. Они забавные, правда?

Селиверстов ничего забавного в представшей перед ним картине, больше похожей на оживший набросок художника, не находил. Правда, с размерами пещеры было что-то неясное. Чем дольше Селиверстов смотрел на противоположную стену, тем дальше она отодвигалась. Тоже самое происходило с полом и потолком. Наверное, - подумал Селиверстов, - так и должно быть, ведь разум человека безграничен, а потому и отстойник и этого писателя границы имеет весьма условные…

Вверху, между тем, словно мухи в закрытое окно, с ревом бились в свод пещеры летающие тарелки и космические корабли причудливых форм. Внизу, под ногами Селиверстова, как микробы под предметным стеклом микроскопа, копошились карлики, рыцари, богатыри, чудища, пираты, солдаты в обмундировании всех времен и народов. Разглядел Селиверстов и роботов, и пучеглазых черных мумий, и вампиров с окровавленными клыками. Были в толпе и люди, как в современных одеждах, так и в старинных одеяниях, и даже совсем голые. У противоположной стены выделялась группа высоких существ с большими треугольными головами, покрытыми желто-коричневой коростой. Черной тучей пронесся поверх сборища табун взмыленных лошадей.
- А это что такое?! – удивился Селиверстов.
- Всадники! – прокричал оборотень, чуть наклонившись вбок.
- Какие всадники?! – удивился Селиверстов, - на лошадях же никого не было!
- Были бы лошади, а всадники найдутся! Не придумал, наверное, еще, кого на лошадей посадить. А без всадников никак нельзя! Какая же фантастика, без всадников! Без них не интересно!
- Кому не интересно?
- Читателю!
- А что, его еще и читают, Писателя вашего?!
- А как же! – всплеснул трехпалыми плетями и растопырил уши Обо, – Сотни тысяч читателей!
- Вот этот бред читают?! – с пренебрежением спросил Селиверстов, тыча пальцем в толпу, - ну, вот это вот, что такое? – Селиверстов указал на появившихся в темной проеме противоположной стены трех человек, увешанных оружием и пристально осматривающих пещеру.
- Это темпоральный патруль! – с гордость крикнул Обо и свернул одно ухо в трубочку.
- Какой патруль? – удивленно переспросил Селиверстов.
- У-у! Ха-ха! – рассмеялся оборотень, прикрыв на мгновенье лицо ушами, - темнота! Эти ребята гуляют во времени! Могут - завтра придти, могут - вчера! Ходят себе, и патрулируют! Отдохнуть, наверное, решили, вот и к нам заглянули.
- И что же они патрулируют?
- Да какая разница! Им лишь бы подраться! А без мордобоя никак нельзя! Какая же это фантастика без мордобоя! А вон там, справа, у водопада, видишь двоих?

Селиверстов повернул голову: то, что оборотень назвал водопадом, оказалось тонкой струйкой воды, стекающей по стене в небольшую зеленоватую лужицу. Возле лужицы на валунах сидели двое: один молодой, в джинсовых шортах и в ярко-желтой футболке, второй – седовласый старец, не то в длинном белом халате, не то в накинутой на плечи простыне. Старец, тыча указательным пальцем вверх, что-то говорил, а молодой внимательно слушал.
- Создатель научает жизни случайно попавшего к нему неразумного отрока, - пояснил Обо, не дожидаясь вопроса от Селиверстова, - это, по-твоему, тоже бред?
Селиверстов, поджав губы, покачал головой и спросил:
- Без Создателя тоже нельзя!
- Конечно! Это же не бред, это – фантастика! – воскликнул оборотень, - А какая же фантастика без Создателя!
- Да разве же это фантастика! – возмутился Селиверстов, - получается, что в голову взбредет, то и фантастика?!
- Придумано, значит - фантастика!
- Зачем она нужна, такая фантастика? – пожал плечами Селиверстов, - что от нее толку? Ни уму, ни сердцу.
- Не скажи! Сотни тысяч читателей! И читает в основном молодежь: она с этой фантастикой вырастает, взрослеет, живет. И если такую фантастику читают, значит, кто-то должен ее писать! Так что ты зря с таким пренебрежением относишься к тому, что творит наш Писатель. Он – умница! Он – нужный людям человек!

Селиверстов промолчал, подумав, что тут, пожалуй, ничего не возразишь, только вот кто первичней: читатель или писатель? читатель ли, любитель фантастики, требует от писателя придумывать весь этот идиотизм, копошащийся и шумящий внизу, или писатель, впав в маразм и воспользовавшись тем, что фантастики нет, впихивает вместо нее читателю свой абсурд. А может это и не абсурд, засомневался тут же Селиверстов, может так оно и должно быть, ведь должен же, наверное, кто-то и такое сочинять, если это читают…
- А ты-то, собственно, кем будешь? – спросил Обо, прерывая размышления Селиверстова, - ты тоже придуманный, значит такой же…
- Ни в коем разе, я ничего общего ни с кем и ни с чем из этой ерундистики не имею! Я… - у Селиверстова чуть не сорвалось с языка: ученый; но, замявшись, он сказал: - я студент.
- Студент!? – удивился оборотень, заложив уши за голову, - и что же ты изучаешь?
- Все изучаю. Физику изучаю…
- Физику?! – всплеснул тонкими ручонками Обо, - неужели наш Писатель решил сам себе изменить и взяться за научную фантастику?! И он теперь про всех, про них забудет, - оборотень простер руки вперед, - и они так же, как и я, будут слоняться здесь без дела, брошенные, недозрелые…
- Лучше бы уж он продолжал сочинять сказки да ужастики, и не лез бы в то, в чем ничего не смыслит! – со злостью сказал Селиверстов.
- Это почему? – Обо мгновенно оказался на ногах и пялился пустыми глазницами на Селиверстова сверху вниз, по его тонкому светло-зеленому телу, пробежала ядовито-желтая волна, - ты что же, считаешь, что наш писатель настолько глуп, что не сможет с тобой справиться?
- Если судить по тому, что я от него уже слышал, - сказал Селиверстов, поднимаясь, и не спуская глаз с оборотня, - то его знаний и интеллекта хватит только на сказки для детей старшего и среднего возраста.
- Ах ты, мысль недозрелая, - зашипел Обо, бешено вращая ушами, - да пусть наш Писатель, за то, что ты так о нем говоришь, превратит тебя в червя навозного, чтобы вся твоя жизнь свелась к беготне от куриц…

Внезапно оборотень исчез, Селиверстов зажмурился от яркого белого света, а когда осторожно чуть приоткрыл глаза, то увидел, что он вновь стоит посреди белой комнаты перед экраном, разделенным надвое желтой главной извилиной Писателя. Несчастного дракона и богатыря в комнате не было, сломанное кресло валялось в углу, под прозрачной панелью, а Писатель расхаживал взад вперед перед экраном и, нервно теребя мочку уха, исподлобья смотрел на Селиверстова.
- Ну как, ты подумал над тем, что я тебе сказал? – спросил Писатель.
- Над чем я должен был подумать, - с сарказмом спросил Селиверстов, представив на месте Писателя тощего безносого оборотня с длинными прутьевидными трехпалыми руками, пустыми глазницами и большими ушами.
- Как над чем?! – воскликнул, остановившись, Писатель, - ты должен во всем сомневаться и сделать гениальное открытие там, где его никто не ожидает!
- В чем сомневаться?
- В законах физики, которые законами, как я тебе показал, не являются…
- И не подумаю, - решительно сказал Селиверстов, не дав Писателю договорить.
- Это почему? – опешил Писатель.
- Да потому! Какая она ни на есть теория, а она существует, и, худо ли бедно, но работает. Не нравится – создай свою.
- Вот ты и создашь! – обрадовался Писатель.
- И не подумаю! Кому она нужна? Меня устраивает существующая теория, и в отличие от тебя я не вижу в ней ничего несуразного!
- Да! Это моя мысль: я вот тоже думаю, кому это надо? Ты же только повторяешь мои мысли. Мало того, что не примут, так еще и заплюют. Хотя, я надеялся, что ты, как мой новый литературный герой, мне поможешь… но толку от тебя, как я вижу, – никакого. Отправить тебя назад, что ли?
- В отстойник?
- В какой такой отстойник?
- В котором я только что был, - съехидничал Селиверстов.
- Что ты назвал отстойником? – прорычал Писатель, - бездонные закрома моих гениальных идей и замыслов ты назвал отстойником?!
- Да нет, - стушевался Селиверстов, - я хотел сказать не отстойник, а отлежник! Тьфу ты…
- Он еще и плюется! – Писатель развернулся к экрану и закричал: - ты кого мне подбросила?! – мозговая извилина на экране свернулась в едва заметную точку, а Писатель, повернувшись к Селиверстову, и яростно жестикулируя, продолжал кричать: - и я, чьим талантом восторгаются многие тысячи любителей фантастики, должен это выслушивать и терпеть! Да сдалась мне эта научная фантастика с такими вот учеными, как ты, вместе взятая! Да я лучше съем живьем тысячу вонючих драконов! Я такое напишу! Я такое придумаю!..
- Что ты напишешь! Что ты можешь! – презрительно усмехнулся Селиверстов, - твой отстойник напичкан чужими идеями, персонажами, сюжетами, вырванными из книг, которые пишут такие же, как и ты!
- Неправда! – взмахнул рукой Писатель, - это только оболочки, я наполню их новым содержанием, придам им иной смысл, залью свежими красками…
- Тебе же самому противно то, что ты делаешь! – продолжал Селиверстов, - ты ужу не можешь на трезвую голову обыгрывать затасканные идеи! Ты пишешь только потому, что твою писанину покупают! А для себя, для души?! Когда ты последний раз писал так, что самому нравилось? Ты рвался в писатели, думая, что ты все понимаешь в жизни и был уверен, что тебе есть что сказать людям! Ты полагал, что твои откровения изменят мир, сделают его добрей и лучше? И к чему ты пришел? Сказочки, небылицы, ужастики, бойни!
- А ты считаешь, что это никому не нужно? – спросил Писатель, неожиданно сникнув и погрустнев, - но ведь люди хотят это читать, им это нравится. И, в конце концов, не такая уж у меня и бессмыслица получается. По крайней мере, я стараюсь вложить в каждый свой текст хоть какую-нибудь мораль…
- Не вложить, а притянуть за уши, - сказал, успокаиваясь, Селиверстов.
- И что же мне теперь делать? Я же хочу творить, я хочу написать что-нибудь такое, что действительно окажется важным и нужным, пусть не для всего человечества, но хотя бы для очень многих. Ты вот влез в мою голову, физик бредовый! А что толку? Вся ваша наука, как и мораль в моих текстах, притянута к реальной жизни за уши. Что делать?
- Ну, что делать? Извечный вопрос, - Селиверстов со вздохом скрестил руки на груди, - сначала, мне кажется, нужно вычистить твой отстойник, и получше разобраться с наукой…
- Знаешь что, - Писатель, склонив голову к плечу, искоса смотрел на Селиверстова, - шел бы ты отсюда! Отстойник, говоришь вычистить?! Это вся твоя наука - отстойник! И не только наука, а вся твоя жизнь! И все что вокруг тебя – отстойник! А мой мир прекрасен, и в нем всегда побеждает добро и правда. И я дарю этот мир другим, и он им нужен, и они его ждут! А от тебя, физикашка-таракашка, никакого толку ни для кого нет. Что ты и твоя наука можешь дать мне, как писателю?! Да ничего, кроме головной боли! Так что пошел вон…

Селиверстов хотел возразить, хотел сказать, что прежде чем так судить о науке, нужно постараться ее хотя бы понять, но не успел открыть рта, как вновь его окутала вязкая желтая пелена. Однако через мгновение он вновь увидел перед собой Писателя. Только в этот раз Писатель стоял на месте Селиверстова, а сам Селиверстов торчал по грудь из экрана, будто трофей на стене охотника, и тщетно пытался высвободить прижатые к бокам руки.
- Не дергайся, - усмехнулся Писатель, - торчи, как торчишь! Я тебя ненадолго задержу.
Писатель вразвалочку подошел к Селиверстову, взял с панели его синий пакет с зачеткой и лекциями, и продолжил:
- Я понял, для чего моя главная мозговая извилина тебя мне подкинула! Ты здесь был не затем, чтобы стать моим новым литературным героем, а затем, чтобы мне стало ясно, что на такой науке, какая она есть, научную фантастику писать не стоит: это будет то же самое, что я делал до встречи с тобой. Вы, ученые, хорошо устроились: вы собачитесь только между собой, а со стороны в ваши споры никто не свой нос не сует, считая вас самыми умными! А вот нас – писателей – шпыняют все, кому не лень: читатели, критики, другие писатели и даже ученые! Нет, научную фантастику я писать не буду, хотя очень хотелось бы! Но зато я буду писать фантастику антинаучную! А для этого ты мне не нужен!!! Мне достаточно следов, которые ты оставил на моем чистом, белом листе бумаги.

С этими словами Писатель, размахнувшись, больно щелкнул Селиверстова по лбу. Зажмурившись, Селиверстов рванулся от посыпавшихся на него градом щелбанов назад и… едва не упал на асфальт. Мотнув головой, Игорь удивленно огляделся: он стоял в своем дворе, перед проходной аркой. Справа, возле крайнего от арки подъезда дворник дядя Миша, присев на корточки, прибивал к стене лист ржавой жести, закрывающий подвальное окно. Звонкое эхо от частых ударов молотка металось по панельной коробке двора. Вбив последним ударом дюбель по самую шляпку, дядя Миша, потягиваясь, поднялся, бросил себе под ноги молоток, посмотрел на Игоря и спросил:
- Куда в такую рань собрался?
- Экзамен сдавать, - ответил Игорь.
- Понятно, - улыбнулся дядя Миша, - дело ученое! То-то я смотрю, ты стоишь и сам с собой разговариваешь! Эх, заучился! Ну, ни пуха тебе!
- К черту! – сказал, повеселев, Селиверстов, и смело шагнул через терминатор под арку…

Билет попался легкий, впрочем, любой билет по теории относительности для Селиверстова был легким, и он уже собрался набросать нужные для ответа формулы, но в голове вдруг возник Писатель, дико хохочущий и занесший для щелчка руку. Селиверстов закрыл глаза и мотнул головой, Писатель исчез, но едва Селиверстов поднес ручку к бумаге, ужасный сон вновь всплыл в его голове, и вместо формулы на чистом белом листе бумаги рука сама собой вывела одно слово – отстойник. Время шло, а Селиверстов никак не мог сосредоточиться, борясь, то с тощим оборотнем, то с сутулым и седым великим магом, то с самим Писателем. Иногда в голове все-таки возникали формулы, но цифры были живые: они либо дрались между собой, либо, смеясь, разбегались в разные стороны, или, подмигивая Селиверстову, прятались друг за друга.
- Что с вами? – услышал вдруг Селиверстов и, вздрогнув от неожиданности, поднял голову: никого из студентов в аудитории уже не было, а рядом с ним стоял экзаменатор – профессор Кудакин.
- Что с вами? – повторил вопрос профессор, - вы нездоровы?
- Да нет, здоров, - тихо, почти шепотом сказал Селиверстов.
- Я уже пять минут пытаюсь до вас достучаться, а вы меня как будто не слышите. О чем вы думаете. Вы можете ответить по билету?
- Могу, - кивнул Селиверстов.
- Так в чем дело? Прошу, - профессор направился к своему столу, Селиверстов, вздохнув, пошел за ним.
- Итак, что же вызвало у вас такие затруднения, что вы совсем ничего не написали? – спросил профессор, когда Селиверстов тяжело опустился на стул напротив него, - а слово "отстойник", которое я видел на вашем листе, к физике, надеюсь, никакого отношения не имеет?!
- Нет, не имеет, - мотнул головой Селиверстов.
- Так в чем дело? Ведь вы отлично учились, а ваша курсовая работа выше всяких похвал; у меня даже возникло большое желание предложить вам попробовать себя в науке. У вас трудный билет?
- Нет, не трудный, - Селиверстов положил билет на стол перед профессором, - только понимаете… я пытался представить, то есть понять смысл размерности…
- Смысл размерности?! – удивился профессор.
- Ну да! Вот в корне Эйнштейна скорости в квадрате…
- Так, так, - подбодрил Селиверстова профессор, - продолжайте.
- А размерность скорости в квадрате – это метр в квадрате, деленный на секунду в квадрате. Метр в квадрате я могу себе представить – это площадь; а вот смысл секунды в квадрате я не могу понять! Мне кажется, что умножать секунду на секунду, это то же самое, что умножать стул на стул. Я понимаю, что такое метр в секунду: это прохождение единицы расстояния за единицу времени, то есть преодоление этого расстояния каким-либо способом с определенным темпом. А вот площадь за квадратную единицу времени… я не понимаю физического смысла это размерности!
Профессор откровенно рассмеялся.
- Да вы, молодой человек, просто заучились! – сказал он, улыбаясь, - степень в данном случае, да и во всех других, хоть и показывается над размерностью, но относится исключительно к числовым значениям тех понятий, которые формулой описываются. Но, знаете что, я поставлю вам пятерку только за этот вопрос! В науке задавать вопросы значительно сложнее, чем отвечать на них; это сказал не я, но это сказано очень точно! И то, что в вашей голове подобные вопросы возникают, говорит о научном складе вашего ума. Поэтому давайте вашу зачетку, идите отдыхать и постарайтесь на лето забыть об учебе; а в следующем семестре подойдете ко мне – мы выберем тему вашей научной работы. Вам обязательно стоит попробовать себя в науке!

Выйдя из аудитории с пятеркой в зачетке, Селиверстов не испытывал радости, но почему-то с интересом подумал: что в данном случае сказал бы о размерности скорости в квадрате Писатель? какое объяснение бы он выгреб из своего отстойника, сочиняя на эту тему антинаучно-фантастический рассказ? И вообще, - улыбнулся Селиверстов внезапно озарившей его догадке, - антинаучно-фантастических рассказов не бывает, их просто не может быть! И тут же ему стало жалко Писателя, и почему-то очень захотелось, чтобы у того ну хоть что-нибудь получилось.


22.10.07 г.